Было одно лишь сознание: не выпускать из рук той, которая отдала себя ему в минуту, когда он был близок к смерти.

Они были под водой, и он слышал рев воды и ровный стук бревен на поверхности и еще более страшный звук, когда местами бревна, нагромождаясь, опускались на дно и взрывали самое русло реки. Попади они в такое место, их разнесет на куски, как клочок сукна, поэтому он старался подняться наверх, где смерть могла быть более милосердной.

Он удивился, как быстро, без задержек, вынесла их вода наверх. Искра надежды вспыхнула в нем; нервы и мышцы напряглись. Левой рукой он держал Антуанетту, крепко прижимая ее голову к себе. Правую он освободил.

Свежий воздух пахнул ему в лицо, наполнил ему ноздри, легкие. Он откинул свободную руку, она ударилась обо что-то — еловое бревнышко, гладкое, дюймов шесть в диаметре и не больше четырех футов в длину, — перышко в потоке; но благодаря ему Клифтон все же мог поднять из воды свою и Антуанетты головы. Она задыхалась и ловила ртом воздух. Но была невредима. Глаза ее были широко раскрыты и смотрели на него. В первый раз мелькнула у него мысль, что они будут жить.

Зрение его прояснилось, сомнения рассеялись, и в бурлящей стремнине, где смерть подстерегала их, сердце его зажглось радостью. Впереди — жизнь, и жизнь с Антуанеттой!

Она любит его! Она пришла к нему в ту жуткую минуту, когда все было потеряно, чтобы погибнуть вместе с ним!

Нет, бревна не раздавят их! Волны не захлестнут! Чуть выдвинувшись из воды, он понял, как близки они были только что к гибели. Движением бревен под водой их выбросило в окно, образовавшееся посреди тесно сбившейся массы стволов, в крошечное, не более двадцати футов в поперечнике озерцо прозрачной воды, над которым нависли спутавшиеся бревна и стволы. А еловое бревнышко, которое помогло им выбраться, составляло часть штабеля, и его тащила цепь, прикрепленная к чему-то впереди.

Он быстро оценил положение. Такое «окно» могло просуществовать всего лишь несколько минут, какая-нибудь перемена течения, мель, подводный камень могли дать новый толчок — стволы сплотились бы и раздавили бы их.

Он начал продвигаться вдоль бревнышка, потом вдоль цепи, держа ее под рукой. Он загребал изо всех сил, и Антуанетта помогала ему, ухватившись свободной рукой за цепь. Минуты через две-три он добрался до края движущейся массы, взобрался на нее и, изнеможденный, упал, не выпуская из рук Антуанетты.

Минуты две они не двигались, не говорили и лежали, прислушиваясь к биению своих сердец. Но вот белое лицо, прижавшееся к груди Клифтона, приподнялось, две руки обвились вокруг его шеи, мягкие губы прижались к его губам и поцеловали. И нежный ротик не отпрянул назад, а нежно отвечал, когда Клифтон целовал и целовал его, как в ночь урагана…

Клифтон поднялся и поднял Антуанетту.

Песчаная гора осталась далеко позади. Уходил назад и порог, который они миновали. С обеих сторон тянулся густой лес. Течение здесь было спокойнее, но Клифтон знал, что на следующем пороге вода, которая мчит их, разъярится еще больше. И при той быстроте, с которой они несутся, они будут у опасного места минут через двенадцать, не позже.

Единственная надежда — берег!

Антуанетта снова взглянула на Клифтона. И увидела, что это уже не тот человек, который вышел, шатаясь, из лодки вместе с Делфисом Боолдьюком. Исчезли жесткие складки в углах рта. Глаза помолодели, и он стал прежним Клифтоном Брантом, тем Клифтоном Брантом, который, улыбаясь глазами, помахал рукой, когда они в автомобиле обогнали его на Брэнтфордтаунской дороге, который подружился с Джо и Бимом, и вечно смеялся всему на свете и шутил над всем, что казалось мрачным и темным. Да, он улыбался, и не осталось в нем и следа боязни и колебаний — только безграничная уверенность, которая раньше раздражала ее, раззадоривала ее гордость. Теперь она на коленях готова благодарить судьбу за то, что она дала его ей!

Она с радостным восклицанием взяла его лицо обеими руками.

— О, я полюбила тебя сразу — с первого же часа в комнате Хурда! И если ты презираешь меня за то, как я поступала и что говорила, то лучше мне умереть тут, сейчас, лишь бы ты держал меня так до конца. Я не боюсь!

В порыве безумной радости он целовал ее поднятое кверху лицо, глаза, губы, ее мокрые волосы.

— Идем на берег! — крикнул он. — Теперь это будет легко!

Но он знал, что обманывает и себя и ее. И Антуанетта Сент-Ив знала это, когда, стоя рука об руку, с переполненными счастьем сердцами, они смотрели в глаза опасности.

Он высчитывал время, знал, что терять нельзя ни секунды. Они побежали к краю плывущей массы, и Антуанетта не колебалась, не задавалась вопросом, когда стволы поредели и стали поддаваться под ногами. Пожатие его руки, сияющее выражение лица успокаивали ее, а когда он решился поднять глаза, чтобы бросить на нее быстрый взгляд, он увидел, что темные глаза улыбаются ему, бесстрашные и полные любви и веры.

— Мы будем идти, пока можно будет, — бодро говорил он, — а там прыгнем и поплывем к берегу.

Да полно, действительно ли им угрожает опасность, раз Клифтон говорит так весело, с полуулыбкой на губах!

Она в последний раз измерила расстояние до берега. Оно было не велико, не больше тридцати-сорока ярдов, но вода бурлила, как под мельничным колесом, и разрозненные стволы мчались со страшной быстротой и силой таранов. Неужто Клифтон думает, что пробраться не трудно?

Река осторожно овладевала ею — она погрузилась сначала по колено, потом по талию, по плечи… теперь быстрота, с какой проплывали мимо бревна, показалась еще большей. А Клифтон все улыбался и, улыбаясь, обхватил ее левой рукой, а правой начал отталкивать бревна.

Остается десять минут… пожалуй, восемь или семь! Единственный шанс на спасение — лавировать меж мчавшихся по течению бревен, предоставив волнам относить себя к берегу, и отвоевывать себе дорогу, дюйм за дюймом, фут за футом, все время защищая Антуанетту своим телом, на себя принимая удары.

И он это сделал! Избитый и истерзанный, он упал наконец на ствол свалившейся в реку березы и подтянулся на берег с Антуанеттой на руках. Улыбка сбежала с его лица, искаженного страдальческой гримасой. «Ребра переломаны, верно, или спина повреждена, на это похоже», — думал он. Попытался пошутить.

— Выдохся… на волосок были, девочка моя…

Ужас отразился на лице Антуанетты. Она подхватила его, положила его голову себе на грудь. Кровь залила ее изорванное мокрое платье. Она страшно закричала; он хотел ответить, успокоить, но все тяжелее опускался ей на руки и уже едва слышал ее рыдающий голос.

Еще некоторое время он видел ее глаза, чувствовал тепло ее губ на своих губах, а там мрак захлестнул его.

Мрак рассеялся, как ему показалось, скоро, и, по мере того как светлело, он начинал различать голоса — они шли сначала издалека, потом откуда-то совсем близко. Мысль его заработала. Да, они были на волосок, и, верно, бревна здорово его обработали, что он сплоховал в последний момент, когда ему надо было бы успокаивать, а не пугать Антуанетту своей беспомощностью.

Он окликнул Антуанетту, но не привстал — что-то не пускало.

Она отозвалась, обвила руками его голову, и было это так приятно, мысль, что она в безопасности, так радовала, что он только глубоко передохнул и не пытался подняться.

Свет и мрак чередовались некоторое время. Нежная рука гладила его по лицу, по волосам, и он не мог открыть глаза, позвать Антуанетту, как ему этого хотелось. Напряжение было ему не по силам — он снова погружался во мрак. Когда он вторично открыл глаза, он увидал бревенчатый потолок вместо верхушек деревьев и такие же стены вместо стволов. И вдруг догадался, что лежит в домике девушек, в лагере Номер Второй.

Это его удивило.

Вдруг в конце комнаты послышался шорох, легкие шаги, и Антуанетта опустилась на колени подле его кровати. Она вскрикнула, увидев, что он лежит с открытыми глазами, раздались снова шаги, и над ним наклонилось бритое лицо худощавого человека — доктор! Он начинал понимать…

Антуанетта склонила голову так низко, что волосы ее касались его лица. А когда подняла ее, то вся сияла счастьем и нежно лучилась.

— Вас избили бревна, и мы вызвали доктора. А теперь вам лучше, Клифтон, и вы мой, совсем мой!

Ее горящие глаза налились слезами, она тихонько поднялась и вышла из комнаты, а ее место у кровати занял доктор.

Клифтон заговорил.

— Который час?

— Около четырех пополудни.

— А затор прорвало сегодня утром?

— Да.

— И удачно?

Глаза доктора улыбнулись.

— Очень, судя по рассказам вашей жены.

— Моей?

— Да, красивой женщины, только что вышедшей отсюда. Впрочем, до одиннадцати часов сегодняшнего утра она была мадемуазель Сент-Ив. Вас обвенчали по ее желанию, хотя можно было бы и не торопиться: жизнь ваша не была в опасности, вы лишь потеряли сознание оттого, что выбились из сил. Правда, есть переломы, одно-два ребра, которые придется чинить. Но мадемуазель Антуанетта боялась, что вы умрете раньше, чем она получит право считать себя вашей женой. Об этом знают лишь пять человек, и если вы недовольны…

— Это правда? Не шутка? И не чудовищная ложь? Так позовите же ее ко мне… мою жену… — Голос его дрожал, как у ребенка.

Доктор поднялся. Дверь за ним закрылась. Минуту спустя она открылась и закрылась снова, так тихо, что Клифтон не слыхал. Щелкнул замок. Легкие шаги… шорох платья…

И, вся залитая солнцем, остановилась в нескольких шагах от него Антуанетта. Они взглянули друг другу в глаза. Клифтон протянул руки, говорить он не мог; Антуанетта бросилась к нему, прижалась головкой к его груди и заплакала счастливыми слезами; но была в них и печаль — так казалось Клифтону.

Позже, в сумерках, когда Антуанетта ушла и место ее занял Джон Денис, Клифтон узнал, что случилось.

— Доктор говорит, что вы подниметесь завтра, Клифтон! Представить себе не могу, что было бы со мной, если бы закончилось неблагополучно… для вас или для Антуанетты! Мы и так заплатили слишком дорогой ценой…

— Вы говорите о смерти Боолдьюка?

— Да. Мы спустили лес, побили Хурда. Но Делфис погиб.

— Я любил Делфиса. Как мало кого. Хурду придется расплатиться и за это.

— Хурд уже заплатил, — спокойно сказал Джон Денис.

Глаза их встретились.

— Что вы говорите?..

— Когда вы с Антуанеттой скрылись под водой, Альфонсо, как безумный, с плачем и хохотом, скрылся в лесу. Он вернулся к Ивану Хурду. Позже меня вызвали туда. Это случилось в комнате Хурда; было, должно быть, ужасно. У Альфонсо был нож, Хурд действовал голыми руками и тем, что попадало под руку. Он был буквально весь исполосован, а другой весь исколочен. Оба были мертвы. Но Альфонсо умер, очевидно, последним, потому что в руке он сжимал локон каштановых волос, очень похожих на волосы Антуанетты. Я плотнее зажал его руку, Клифтон. Пусть уносит их с собой в могилу!

Клифтон закрыл глаза рукой.

— Я расскажу Антуанетте когда-нибудь. Я хочу, чтобы она знала. Ей известно о гибели Хурда и Альфонсо?

— Да. Альфонсо хоронят завтра. Антуанетта и Гаспар сами выбрали место на опушке леса, там, где много лет назад Альфонсо спас тонувшую Антуанетту.

Стемнело совсем. Клифтон сидел на кровати, поддерживаемый подушками. И опять пришла к нему Антуанетта и села так, что он мог целовать ее волосы, целовать ее лицо, когда она чуть приподнимала его. Ночь обнимала маленькую хижину в лесу, а для них загоралась звезда счастья и надежды.