Кейт не спускал руки с рукоятки револьвера, когда пробирался вдоль непроглядно-черных аллей. Он не видел земли под ногами, а только чувствовал ее. Что-то более сильное, чем предположение, говорило ему, что Смит находится совсем близко. Если это было предчувствие, то он удивлялся, каким образом оно пришло к нему. Чисто собачий нюх предупреждал его о неминуемое опасности. Он прошел через калитку и стал спускаться вниз по склону, направляясь к городу. Ему удалось кое-как соединить отдельные части воедино и заняться тщательным анализом своих мыслей. Еще так недавно ему казалось, что все они приведены в абсолютный порядок, но теперь в них царил хаос. Он не мог уже оставить пост Принца Альберта, как «он предполагал несколько часов назад. Мак-Довель дал ему определенное поручение. Мириам Киркстон усилила в нем желание выполнить это поручение. Смит — тоже! У него было сейчас точно такое же состояние, как у человека, пробирающегося по тонкому льду и не дающего себе отчета в том, где лед тоньше всего.

» Что за глупость! — начал он убеждать себя. — Какого черта я вдруг вмешиваюсь в дела какого-то Смита и красивой девушки, причем делаю это в момент наиболее тяжелого своего собственного состояния? Если бы, впрочем, не Мак-Довель…«

И тут его мысль прервалась.

Ему слишком много пришлось претерпеть и бороться на своем веку для того, чтобы самого же себя обманывать или тешить иллюзиями. И он признался себе, что, конечно, делает все это только для Джона Кейта, только для Джона Кейта, который неведомыми и таинственными путями, несмотря на свою официальную смерть и такие же официальные похороны, принимает непосредственное участие в деле Смита и мисс Мириам Киркстон, являющихся главными действующими лицами драмы. Конечно, никто не знал, что он — Джон Кейт; все принимали его за Дервента Коннистона, и поэтому он мог в любой момент сняться с места и отправиться на поиски неведомых гор, где берет начало река. Если продолжать метафору, которая так понравилась ему, то можно было бы сказать, что только в этом направлении он мог найти лед достаточно крепкий и прочный для того, чтобы привести его в безопасное место. В конце концов, вовсе не обязательно, чтобы он выполнил поручение инспектора. Он легко может забыть про существование на свете мисс Киркстон и в кратчайший срок укрыться от пронизывающего насквозь взора Смита. Он повторил себе в тысячный раз, что официально Джон Кейт умер, а раз он умер, то закон и представители его потеряли к нему всякий интерес.

Об этом он все время думал, когда во мраке ночи прокладывал себе дорогу в город. Но в то же время он неотступно видел пред собой золотую головку Мириам Киркстон. Тайна, бросившая свою чудовищную тень на большой дом на холме, возбуждала в нем все инстинкты прирожденного охотника. И он определенно чувствовал, что желание схватиться со Смитом росло в нем с каждой минутой. Но, конечно, он не мог предвидеть, что все так случится. Не предвидел этого и Коннистон. Оба они думали только о том, чтобы спасти от веревки драгоценную голову Джона Кейта. На одну минуту он забыл было про существование на свете палача. Но действительность вдруг придавила его всей своей непомерной тяжестью, и против воли мысль его снова обратилась в сторону таинственных и чудесных гор…

Городские улицы были пустынны. Сквозь вечерний мрак пробивался свет многочисленных огней. Время от времени то там, то здесь с шумом распахивалась дверь. Внизу, поближе к реке, отчаянно лаяла собака.

Кейту стало грустно. Казалось, все восстало против него. Он уже больше не видел вокруг себя домов, из которых к нему донесся бы приветливый голос:» Добрый вечер, милый Кейт! Как дела? Страшно рад видеть вас! Забегите ко мне, пока пройдет дождик «. Он даже не смел заглянуть к Энди Дюггану, к своему старому и закадычному другу. Он ясно понимал теперь, что больше всего он должен избегать именно старых друзей, в присутствии которых он всегда может выдать себя с головой. Для него не существовало больше дружбы. Город превратился в пустыню без малейшего оазиса, где он мог бы подобрать утерянные некогда вещи. Воспоминания, которые он всегда так бережно лелеял, сменились горестными размышлениями. Весь город, со всеми его жителями, предстал пред его умственным взором самым злейшим врагом на свете, и ему стало так страшно от полного одиночества, что на минуту он задержал дыхание, словно погрузился в какую-то яму.

Он заглянул в открытую лавчонку, желая купить ящик сигар. За исключением хозяина, в лавке никого не было. Кейт случайно наткнулся локтем на телефон, и ему захотелось позвонить Валли и приказать ему жарко истопить печь. Он надеялся, что, сидя у уютной печки, он разгонит свои мрачные мысли и, несколько успокоенный, поговорит по телефону с Мак-Довелем, которому сообщит о своих впечатлениях.

На звонок отозвался не Валли, и Кейт подумал было, что ему дали неправильный номер, как вдруг до него донесся знакомый голос:

— Это вы, Коннистон?

Кейт узнал голос Мак-Довеля. И вздрогнул от неожиданности. Каким образом инспектор попал в» хату» во время его отсутствия? К тому же он сейчас же обратил внимание на повелительные нотки, которые звучали в вопросе Мак-Довеля.

— Да, это я! — нетвердо ответил он по телефону. — Я сейчас в городе, покупаю сигары. В чем дело? Что случилось?

— Не расспрашивайте долго, а поскорее приходите сюда! — приказал инспектор. — Дело слишком важное, и я с нетерпением жду вас!

Кейт слышал, как на противоположном конце повесили трубку. Ясно, что случилось что-то очень серьезное и что Мак-Довель взволнован. Кейт в сильном возбуждении вышел на улицу. Он понимал, что ему нечего торопиться домой, и стал раздумывать над тем, какой сюрприз ожидает его на вершине холма. Но этих сюрпризов могло быть так много, что трудно было остановиться мыслью на чем-нибудь определенном. Вдруг под наплывом мыслей он почувствовал, что кто-то плотно и дружески сжимает его руку повыше локтя. Это была коробка с сигарами, которую он торопливо сунул под мышку. Чувство юмора никогда не оставляло его, и он подумал, что дела действительно печальны, если ему доставляет отраду плотно прижатый к телу ящик с сигарами.

Подымаясь по холму, он сразу же заметил, что освещены все окна его временного жилья. Но шторы повсюду были спущены. Он не знал — опустил шторы Валли или же об этом, ввиду предосторожности, позаботился Мак-Довель.

И вдруг случилось нечто, от чего сердце Кейта на миг остановилось. Он подошел совсем близко к двери дома и прижался ухом к ее створке. Ему послышался новый, незнакомый голос, который никоим образом не мог принадлежать Валли. Это был голос женщины или же девушки.

Он открыл дверь и быстро поднялся по трем ступенькам, которые отделяли переднюю от большой комнаты. Его появление было до того стремительно и неожиданно, что находившиеся в комнате замерли на мгновение. В печке горели большие березовые поленья. В кресле сидел Мак-Довель, полуповернувшись к двери, с сигарой в зубах. На скамеечке перед ним, опустив подбородок на руки, сидела девушка.

В первую минуту, ослепленный довольно ярким светом, Кейт принял ее за девочку, прелестную, милую девочку, с громадными, широко раскрытыми глазами и изумительной шапкой блестящих темных волос, на которых кое-где переливались капли дождя. Он снял шляпу и вытер мокрые глаза. Мак-Довель не трогался с места. Девушка медленно поднялась на ноги, и только тогда Кейт понял, что она — не ребенок. Возможно, что ей было лет восемнадцать. Она была худенькая, усталая, очаровательная, и, глядя на нее, Кейт не знал, собирается она засмеяться или же закричать от страшной тоски. Возможно также, что она была близка и к тому и к другому. Удивление его еще усилилось при виде того, как она со странным и изумленным выражением лица стала приближаться к нему.

Его сердце отчаянно забилось, но у него не было времени разбираться в причинах своего волнения. В широко раскрытых, сияющих глазах девушки он прочел всю трагедию — свою собственную… А затем незнакомка протянула к нему руки, и в голосе ее задрожали ноты, в которых одновременно были и рыдания и ликующий смех.

— Дерри… Дерри, неужели вы не узнаете меня? Не узнаете, нет?

Он стоял как человек, у которого внезапно, по колдовству, отнялся язык. Она находилась на расстоянии полуметра, была бледна, как камея, глаза ее сверкали, как только что зажегшиеся звезды, тоненькая шейка вздрагивала, и она протягивала к нему руки…

Что делать?

— Дерри, вы не узнаете меня? Вы не узнаете меня?

Это был крик. Это был стон. Мак-Довель поднялся с кресла. Бессознательно для самого себя Кейт поддался импульсу, который всколыхнул до дна его душу. Он раскрыл свои объятия, и через мгновение девушка трепетно прижалась к его груди, смеясь, визжа и рыдая… Он почувствовал, как ее нежные, мягкие волосы коснулись его лица, как ручки обвились вокруг его шеи, как она склонила его голову и прижалась губами к его губам и поцеловала его не раз и не два, а много-много раз, и без всякого смущения. Невольно он прижимал ее все сильнее и сильнее к себе. Он слышал голос Мак-Довеля, но казалось, что он доносится из неведомых страшных глубин и звучит неестественно, нежизненно. Он как-то отдаленно понял слова инспектора, сводящиеся к тому, что лучше всего будет, если он оставит их наедине, а завтра утром придет сюда снова. Он слышал также, как дверь открылась и закрылась. Мак-Довель ушел. Ее нежные, маленькие ручки все еще тесно обнимали его шею. Рассыпающиеся волосы ласкали его лицо, и он чувствовал, как с чисто детскими взвизгиваньями она все любовнее прижималась к его груди. В ответ он тоже сильнее прижал ее к себе. Им овладел дикий восторг, и каждый фибр задрожал так, как дрожит тончайшая медная проволока, когда вдоль нее проносится электрическая волна.

Но это состояние быстро прошло, само собой перегорело, и сердце его упало. Он услышал звук, изданный Валли на кухне. И сразу же узнал стены комнаты, кресло, в котором только что сидел инспектор, и яркий огонь в печке. Его руки разжались. Девушка подняла голову, прижала обе руки к его лицу и посмотрела на него глазами, которых он не мог уже не признать. Это были те самые глаза, которые смотрели на него недавно с задней крышки часов Коннистона.

— Поцелуй меня, Дерри.

Он не был в состоянии отказать ей в столь законной просьбе. Ее губки прижались к его губам, и в поцелуе этом он мог найти все: любовь, обожание, трепет…

А затем она снова закричала и снова припала к его груди, зарывшись головкой в его платье, и он поднял ее так, как поднял бы ребенка, и понес к креслу, которое стояло у печки. Усадив ее в кресло, он остановился перед ней и попытался улыбнуться. Ее волосы совсем рассыпались и блестящими прядями легли вдоль щек и плеч. В эту минуту она больше, чем когда-либо, походила на маленькую девочку. Она не спускала с него взора, полного обожания. Ее губки старались улыбаться, и одной рукой она провела по глазам платочком, насквозь мокрым и скомканным.

— Дерри, мне кажется, что вы не очень рады тому, что видите меня! — прошептала она.

— Нет, я просто… поражен! — сказал он с некоторым усилием. — Я так неожиданно увидел вас…

— Да, да, я понимаю, это был такой страшный сюрприз, Дерри. Я знала раньше, что именно так будет. Ведь я думала над этим планом годы, годы, годы! Шутка ли сказать! Но, ради Бога, снимите… нет, сними свое пальто. Ведь оно насквозь мокрое. И садись здесь, совсем близко ко мне.

Он снова повиновался и уселся на скамеечке, для которой был слишком велик.

— Ну, а сейчас, Дерри, скажи правду: ты очень рад, что видишь меня?

Она сидела теперь на самом кончике кресла, и одна рука ее коснулась влажных волос Кейта и отбросила их назад. Это было чудесное прикосновение, подобного которому он никогда до сих пор не испытывал. И невольно он подался несколько вперед и склонил голову в сторону девушки. В следующий момент она привлекла его еще ближе к себе.

— Значит, Дерри, ты очень рад? Скажи «да»! Скажи так, чтобы я ясно слышала!

Ему казалось, что он слышит сильное, учащенное биение ее сердца.

— И имей в виду, что я никогда больше не вернусь туда, к ним! — сказала она, и он услышал какие-то новые, жесткие нотки в ее голосе. — Я решила теперь раз навсегда остаться с тобой! Навсегда! Ты слышишь, Дерри, что я говорю?

Она подняла губки совсем близко к его уху, и он услышал ее таинственный шепот:

— Они не имеют никакого представления о том, где я сейчас нахожусь. Очень может быть, они думают, что я умерла. Но полковник Реппингтон знает все. Я сказала ему, что не остановлюсь перед тем, чтобы объехать весь свет, лишь бы мне добраться сюда. Он обещал держать все это дело в страшном секрете и дал мне массу писем к очень милым и влиятельным людям, которые живут здесь. Я уже свыше шести месяцев нахожусь в пути, и, когда я увидела наконец твое имя в этих сухих синих книгах, которые выпускает ваша верховая полиция, я упала на колени и вознесла хвалу Господу Богу. Я нисколько не сомневалась, Дерри, что рано или поздно найду тебя. А знаешь, дорогой, ведь с тех самых пор, как я оставила Монрил, я не сомкнула глаз. А если бы ты знал, как я испугалась, когда очутилась с глазу на глаз с этим высоким инспектором с громадными усами, когда вкатилась к нему, совершенно мокрая и страшная, и закричала: «Я — мисс Мэри-Джозефина Коннистон, и я хочу видеть моего родного брата!» Он так глядел на меня, и глаза его так расширились, что я думала, они вот-вот выскочат из орбит. И вдруг он как раскричится: «Черт побери, я понятия не имел о том, что у него есть сестренка!»

Кейт сам точно не знал, что у него происходит с сердцем. Итак, значит, это прелестное маленькое создание — сестра Дервента Коннистона! И она признала его! Она принимает его за своего родного брата.

— Но он так внимательно и хорошо принял меня, что я полюбила его с первой же минуты, — продолжала она. — Он чуть-чуть не раздавил меня в своих объятиях, и я думаю, что он вряд ли дает мне восемнадцать лет и принимает за ребеночка. Затем он набросил на меня громадный непромокаемый плащ и приволок сюда.

Она вдруг закричала:

— Но, Дерри, Дерри, почему ты такой? Что с тобой? Неужели ты недоволен тем, что я приехала сюда?

Он слушал ее, но мыслью перенесся в маленькую хижину, прикорнувшую на дальнем севере, на краю Баррена, где лежал мертвый Дервент Коннистон.

Он, казалось, слышал, как ветер воет и злится и плачет точно так же, как он делал это в ночь смерти англичанина. И снова он увидел последнее и невыраженное словами желание в глазах умирающего.

Он снова прижал к себе девушку, прижал сильнее прежнего, и голосом, который совершенно не походил на голос Джона Кейта, произнес:

— Да, я хочу, чтобы ты осталась со мной… Я хочу этого…