Глава первая

Уже почти рассвело. Море, со стороны которого раздавалась оглушительная артиллерийская канонада, полыхало красным огнем, точно представляло собой одну раскаленную доменную печь. Вспышки разрывов одна за другой разрывали серую пелену предутреннего тумана, окутавшего большую часть побережья. Воздух дрожал от сплошного грохота рвущихся снарядов. Где-то в море шло грандиозное военно-морское сражение, дальние отголоски которого заставили подняться по тревоге батальон СС «Вотан».

Однако сейчас глаза всех бойцов «Вотана» были устремлены не на море, а на фигуру кривоногого оберштурмбаннфюрера Гейера, который бежал впереди батальона, задавая сумасшедший темп его движению. Задыхаясь и обливаясь потом, эсэсовцы бешено рвались вперед вслед за своим командиром, который отлично знал, что они обязаны сделать все, но достичь батареи Геббельса раньше, чем это сделают британские коммандос, готовящиеся к высадке на побережье, и раньше, чем артиллерийская канонада с моря накроет смертоносным огнем все прибрежные дороги.

— Быстрее, быстрее! — кричал на солдат Стервятник. Периодически пробегая вдоль колонны, в которую растянулся батальон, он безжалостно подстегивал своим кавалерийским стеком отстающих и пинал здоровенных унтер-фюреров, все еще бледных после вчерашней жуткой попойки.

— Черт бы побрал вас всех, — орал Стервятник, — вы совсем не движетесь.

— Мы успеваем как раз вовремя, — тяжело выдохнул Куно фон Доденбург, бежавший во главе колонны, когда Гейер поравнялся с ним. — Мы достигнем батареи Геббельса к назначенному сроку.

— Конечно, мы достигнем ее к этому сроку, — бросил Стервятник. — Даже если для этого мне придется отхлестать каждого стеком, чтобы он бежал вперед. «Иди вперед или сдохни» — вот лозунг батальона СС «Вотан»!

Впереди уже показались темные контуры зданий Бельвилля. Вспомнив свои прежние опасения, связанные с этим городом, фон Доденбург невольно покрепче сжал рукоятку «шмайссера», висевшего у него на ремне на груди. Однако Бельвилль казался абсолютно спокойным, погруженным в безмятежную предутреннюю дрему.

— Не будьте таким чертовски нервным, фон Доденбург, — резко бросил полковник Гейер. — Нам здесь совершенно нечего бояться. Как я уже сказал вам…

Он неожиданно замолчал, услышав характерное тарахтенье французского грузовика, работающего на газогенераторном двигателе. Грузовик двигался со стороны Бельвилля.

Оберштурмбаннфюрер Гейер закричал:

— Быстро, фон Доденбург! Вы и два роттенфюрера с пулеметом — следуйте немедленно за мной! Живее, подтяните свои штаны на ходу!

Четверка эсэсовцев во главе с самим Гейером вырвалась вперед, далеко обогнав колонну. Наконец они увидели два слабо светящихся креста — фары грузовика, которые в соответствии с требованиями светомаскировки были заклеены полосками светомаскировочной бумаги так, что свет пробивался лишь в виде крестообразных полосок. Водитель, похоже, тоже заметил их, потому что нажал на акселератор.

Стервятник не колебался ни одного мгновения.

— Остановите его! — взревел он, указывая на грузовик стеком.

Выполняя команду полковника, один роттенфюрер опустился на одно колено. Второй положил ствол пулемета ему на плечо и нажал на гашетку. Целая очередь белых трассирующих пуль просвистела в каком-то метре от грузовика, взбив фонтанчики пыли на дороге.

— Да попади же в него, ты, однорогий бык! — в ярости взревел Гейер. Он остервенело вытянул пулеметчика по спине своим стеком. — Целься как надо, а не то, клянусь Богом, я отрежу тебе яйца тупой бритвой!

Унтер-фюрер прицелился более тщательно и нажал на гашетку. Пулемет яростно застрекотал, на землю посыпались горячие пустые гильзы. Грузовик вильнул в сторону и замер поперек дороги.

— Вперед, фон Доденбург! — скомандовал хриплым голосом оберштурмбаннфюрер. — Уберите ублюдка с пути!

— Не стреляйте! Не стреляйте! — закричали по-немецки из темноты. — Не стреляйте, я ваш друг… друг!

Двое эсэсовцев, которые неслись к грузовику с автоматами наперевес, невольно замерли, когда навстречу им, спотыкаясь, заковыляла из темноты фигура незнакомца с лицом, перемазанным кровью. Гейер включил карманный фонарик и направил его на незнакомца. В остром луче фонарика мелькнула серая униформа.

— Это тип из французской военизированной милиции. Дружественной нам, — прошептал Куно фон Доденбург.

— Да, я — из милиции, — произнес незнакомец, приближаясь к эсэсовцам. — Лейтенант Готье, к вашим услугам.

Фон Доденбург вгляделся в смуглое лицо незнакомца с огромным крючковатым носом, который делал его разительно похожим на еврея, и с отвращением отшатнулся, почувствовав, как на него пахнуло застарелым чесночным запахом. Наконец он выдавил из себя:

— Что случилось, лейтенант? Почему вы перегородили грузовиком дорогу? Что стряслось? — Он уставился на Готье: — Что, черт побери, вам нужно от нас?

— Засада… засада, — выдохнул лейтенант Готье. — Они ждут вас на рю Принсипаль.

Фон Доденбург кинул многозначительный взгляд на Стервятника. Тот проигнорировал его взгляд.

— Кто ждет нас? — резко спросил он лейтенанта Готье. — Томми?

— Нет, господин оберштурмбаннфюрер, — покачал головой француз, заметивший петлицы Гейера и без труда определивший по ним его воинское звание. — Вас дожидаются там мои соотечественники. Предатели из числа французов — печально известные «маки». Партизаны. Они штурмом захватили это место час назад, одолев всех моих людей, которые в этот момент спали. Просто повезло, что лично мне удалось…

Стервятник взмахнул своим стеком, приказывая лейтенанту замолчать. Где-то сзади застыл весь личный состав батальона СС «Вотан». Затаившись в предрассветной полумгле, люди напряженно дожидались дальнейших распоряжений командира, нервничая и теряясь в догадках, какими они будут. И в то же время в глубине души они были чрезвычайно благодарны Гейеру за неожиданную паузу в стремительном марш-броске, который он им устроил — это давало им шанс хотя бы чуть-чуть перевести дух.

— Нет, у нас нет времени на обходной маневр, лейтенант Готье, — произнес наконец оберштурмбаннфюpep. — Мы должны пройти прямо через Бельвилль в течение нескольких ближайших минут. Иначе мы выбьемся из графика. А это недопустимо. — Он тряхнул головой: — Нам надо пройти прямо через город!

Лицо французского лейтенанта прояснилось.

— Нет проблем, господин оберштурмбаннфюрер. Вам и не нужно делать никакого обходного маневра. Вы ведь имеете дело не с профессиональными солдатами, а с обыкновенными бандитами. Кем же еще, черт побери, являются эти проклятые «маки»? Они и понятия не имеют об элементарной военной тактике. Они засели в домах, выходящих на главную дорогу — на рю Принсипаль, — и ждут, что вы пройдете прямо по ней. Но вы ведь можете пройти через Бельвилль и по любой другой дороге, параллельной рю Принсипаль. А там они вас уже ждать не будут. — Он тряхнул головой. — Вы легко пройдете через город, господин оберштурмбаннфюрер, и не выбьетесь из вашего графика! Ни на одной из параллельных дорог, идущих через город, вас не ждут — а значит, вам нечего бояться, что там может быть засада.

Холодные голубые глаза Гейера блеснули.

— Отлично, там мы и поступим. Итак… — Он на мгновение задумался, а затем отчеканил: — Гауптштурмфюрер Хольцманн возглавит четвертую роту и обеспечит охранение на пути следования батальона на левом фланге. Я сымитирую попытку продвижения по главной дороге — по рю Принсипаль, — чтобы вызвать на себя основной огонь «маки». А фон Доденбург во главе первой и второй роты быстро проскочит через Бельвилль по параллельной дороге. Когда вы пройдете через город, фон Доденбург, то развернетесь и атакуете «маки» с тыла. Вам понятно? Ударив по ним оттуда, вы дадите мне возможность проскочить прямо у них под носом. Что я и сделаю. Я пройду через Бельвилль с двойной скоростью — и двинусь прямо к артиллерийской батарее. Вам ясна ваша задача, гауптштурмфюрер?

— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер! — рявкнул Куно фон Доденбург.

— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер! — эхом откликнулся невысокий лейтенант. Куно фон Доденбург покосился на него. В душе у немца появилось странное чувство: ему вдруг показалось, что француз каким-то парадоксальным образом наслаждается всей этой ситуацией.

Тот ободряюще посмотрел на него:

— Я поведу вас через Бельвилль по параллельной дороге, господин гауптштурмфюрер. Следуйте за мной.

В лице лейтенанта было что-то такое, что заставило Куно внутренне насторожиться. Но выбора у него не было: если он хотел пройти через Бельвилль, ему требовалось следовать за французом.

Быстро построив две роты в походный порядок, фон Доденбург скомандовал: «Вперед!». Двигаясь вслед за проводником, они углубились в узкую улочку, которую с обеих сторон плотно обрамляли старые дома. Строения выглядели дряхлыми, потрепанными временем и невзгодами, и от них несло запахом навоза. Фон Доденбургу казалось, что ботинки его солдат издавали ужасающий грохот. Он мог лишь молиться о том, чтобы «маки» по возможности сконцентрировали все свое внимание на главной улице городка и не обращали внимания на то, что творится на боковых. Ведь если бы партизаны почуяли, что две роты батальона СС «Вотан» двигаются по этой узкой улочке, и напали на них здесь, то получилась бы форменная мясорубка.

Казалось, французский лейтенант прочитал его мысли. Обернувшись к фон Доденбургу, он прошептал:

— Наверное, будет лучше, если я пойду первым. Мало ли что может случиться… По крайней мере мне удастся предупредить вас об опасности.

— Но… — начал было фон Доденбург. Однако лейтенант, словно не слыша его, быстро пошел вперед и вырвался во главу колонны. Он двигался удивительно быстро и тихо на своих толстых каучуковых подошвах. Куно фон Доденбург зло щелкнул предохранителем своего автомата. Но Натан Розенблат, капитан британского Управления специальных операций, который до поступления на нынешнюю службу провел несколько лет в качестве заключенного немецкого концлагеря в Дахау, уже исчез из виду, растворившись во тьме. Его задача была выполнена.

Заметив его неожиданное исчезновение, фон Доденбург похолодел. Все дурные предчувствия, которые уже успели поселиться в его душе, стократно усилились. Он почувствовал, как от неприятных мыслей у него слегка закружилась голова. Что означало это внезапное исчезновение французского лейтенанта? И что он сам должен был предпринять в создавшейся ситуации? Несмотря на то, что на улице было очень тепло, офицер почувствовал внезапный озноб. И в это самое мгновение в конце улицы разом распахнулось несколько окон, и грубый мужской голос зло прокричал:

— Смерть свинским бошам! Вперед, не дайте им уйти!

«Мы в ловушке», — мелькнула в голове фон Доденбурга страшная мысль. Теперь он окончательно понял, что их заманили в засаду.

Из окна высунулся обрез двустволки, и тишину улицы взорвал оглушительный звук выстрела. Эсэсовец, шедший во главе первой колонны, страшно закричал, получив весь заряд дроби прямо в лицо.

— Держитесь! Не паникуйте! Держитесь! — отчаянно закричал фон Доденбург своим солдатам, в то время как окна домов на улице распахивались одно за другим, из них высовывались стволы ружей, обрезов, автоматов и пулеметов, и улица огласилась оглушительной пальбой. Внезапно все превратилось в пропитанный кровью хаос. Со всех сторон слышались крики: «Носилки… где носилки? Они прострелили мне живот… у меня кишки вываливаются наружу. Я ослеп, я ничего не вижу… помогите, кто-нибудь — я совершенно ослеп!» Эти истерические крики становились все более громкими и многочисленными — а тем временем партизаны безжалостно поливали загнанных в ловушку эсэсовцев смертоносным огнем.

Внезапно из стойла вырвался огромный жеребец. На его губах пузырилась пена, бока ходили ходуном. В панике он помчался по улице, не разбирая дороги, и слегка задел крупом фон Доденбурга. Устояв на ногах, Куно сумел поднять автомат и выстрелить с бедра в партизана, который пытался швырнуть в него гранату. Очередь из автомата буквально рассекла француза пополам, и его уже мертвое тело вывалилось из окна и с глухим стуком шлепнулось на мостовую, густо оросив ее алой кровью.

Гауптштурмфюрер был ошеломлен кровавым избиением новобранцев из гитлерюгенда, которое совершалось прямо у него на глазах. И он из последних сил отдал единственно возможную в данных условиях команду:

— Первое, второе и третье отделение — ворваться в дома на левой стороне улицы, занять их и уничтожить всех, кто засел внутри. Четвертое, пятое и шестое отделения — ворваться в дома на правой стороне улицы и очистить их. Вперед, живо!

Получив приказ своего командира, эсэсовцы принялись отчаянно стучать в забаррикадированные изнутри двери домов сапогами и прикладами ружей, пытаясь взломать их, в то время как их товарищи пытались прикрыть нападавших. Под непрерывным огнем французов все больше бойцов «Вотана» падало замертво, точно скошенные снопы; но, наконец, первой группе удалось выломать дверь и вбежать внутрь одного из домов. Тесня друг друга, немцы отчаянно ломились внутрь дома, надеясь найти там спасительное убежище от того смертельного кошмара, который буйствовал на улице. Они отталкивали друг друга и яростно ругались, пытаясь пробиться вперед, в том числе по трупам своих товарищей. Солдат, потерявший зрение, слепо шел за остальными эсэсовцами, но в конце концов сбился с пути и так и остался стоять на улице. Он отчаянно рыдал, и его слезы, смешиваясь с кровью, текли там, где когда-то были его глаза — а теперь зияли лишь кровавые впадины. Увидев его, фон Доденбург понял, что ни за что не сможет оставить его на произвол судьбы. Он должен был спасти этого ССманна — чего бы это ему не стоило. Куно кинулся к слепому, отчаянно паля во все стороны из автомата. «Маки», заметившие одинокую фигуру фон Доденбурга, сконцентрировали весь свой огонь на нем. Пули щелкали по мостовой совсем рядом, высекая искры из камня, и свистели прямо у него над головой, но гауптштурмфюрер казался заговоренным — ни одна из них его не достала. Сделав несколько бешеных прыжков, Куно наконец настиг слепого солдата.

— Сюда! — хрипло крикнул он. — Сюда, ко мне!

— Куда? — откликнулся юноша, узнав голос своего командира.

— Ко мне! Прямо ко мне!

Задрав вверх незрячее лицо, юноша, спотыкаясь о тела убитых эсэсовцев, заковылял к фон Доденбургу. Один из французских партизан, заметив двигающегося по улице врага, швырнул гранату ему прямо под ноги.

— Осторожно! — отчаянно закричал Куно фон Доденбург.

Но юноша словно не слышал его. Он сделал еще шаг — и оказался прямо в эпицентре взрыва. Взрывом гранаты его буквально разнесло на куски. Оторванная взрывом голова солдата в шлеме покатилась прямо к фон Доденбургу, словно чудовищный футбольный мяч, и замерла прямо у его ног.

Ошеломленный офицер с трудом добрался до ближайшего дома, уже занятого немецкими солдатами, был втащен под его безопасную кровлю и смог хоть чуть-чуть перевести дух. Но ужасный слепой обвиняющий взгляд несчастного солдата, казалось, по-прежнему преследовал его, осуждая за то, что он привел всех этих новобранцев прямо в самое пекло кровавой мясорубки Бельвилля.

 

Глава вторая

На море царило необыкновенное спокойствие. В этой безмятежной обстановке предназначенные для десантирования на французское побережье катера «Эврика» британских коммандос постепенно концентрировались за кормой канонерской лодки, которая должна была возглавить прорыв в направлении французского побережья. Полковнику Фергюсу Макдональду, который три дня тому назад сумел-таки уговорить Луиса Маунтбеттена устроить засаду для батальона СС «Вотан» во время их марш-броска к батарее Геббельса и тем самым нейтрализовать его, казалось, что все идет отлично. Он аккуратно сплевывал рвоту в специальный пакет и пристально вглядывался в направлении горизонта. Канонерская лодка двигалась вперед с хорошей скоростью в девять узлов. Все десантные катера неотступно следовали за ней на небольшом расстоянии. А где-то в темноте, плотно окутывавшей фланги их стремительной флотилии, непрерывно курсировали два эсминца, готовые в любой момент прийти на помощь и предоставить всю свою огневую мощь в распоряжение десантируемых, если потребуется.

Однако полковник Макдональд, лицо которого окончательно позеленело от непрерывной рвоты, надеялся, что их услуги им все-таки не понадобятся. Сейчас ему стало совершенно ясно, что немцы не ожидали их высадки. Если не считать его рвоты и промокшего от брызг морской воды килта, их морская переправа из Великобритании во Францию проходила абсолютно спокойно, без каких-либо осложнений. И в связи с тем, что волнение и качка на море постепенно усиливались, перспектива сойти наконец на берег — вне зависимости от того, что ожидало их там в действительности, — становилась для полковника все более и более заманчивой.

— Вот она, Франция, сэг! — воскликнул майор Фредди Рори-Брик, указывая рукой на темную полоску французского берега вдали.

Лэрд Аберноки и Дерта швырнул свой рвотный пакет в море. Часть его содержимого при этом выплеснулось на незадачливого сержанта-связиста, скрючившегося возле него. Но полковник Макдональд не обратил на это внимания. Его глаза были устремлены на постепенно выраставшее перед ними французское побережье — темное, таящее в себе скрытые угрозы и опасности, неведомое и, возможно, фатальное для них. Полковник почувствовал, как у него учащается пульс — такое всегда случалось с ним в преддверии боевой операции.

— Как ты, однако, вызывающе ведешь себя, Фредди, — процедил сквозь зубы он, пытаясь скрыть свои собственные эмоции за грубоватым тоном. — Мы готовимся высадиться на вражеской территории, где нас неизвестно что ожидает — и все, что ты можешь сказать по этому поводу, так это «вот она, Франция». Тебя что, не переполняют какие-то особые чувства?

— Я никогда всегьез не задумывался об этом, сэг, — произнес майор.

— Честно говоря, я не знаю, Фредди, — пробормотал полковник, безуспешно пытаясь выжать воду из своего намокшего килта, — что я такого сделал, чтобы иметь под своим началом тебя — человека, от которого я постоянно слышу разные колкости.

Рори-Брик расслабленно улыбнулся:

— В конце концов во мне есть и масса положительных качеств.

Последние минуты перед высадкой тянулись удивительно медленно. Восемнадцать коммандос, сидевшие в их скоростном катере, принялись в последний раз проверять перед боем свое оружие и снаряжение. Сержант-связист начал колдовать над своей радиостанцией. Сидевший на тупом носу катера помощник капитана катера, 18-летний лейтенант, приготовился спустить на берег металлические сходни, по которым коммандос должны были устремиться в свою молниеносную атаку на немецкие позиции. Он должен был спустить сходни в тот самый момент, когда нос «Эврики» коснется берега — ни секундой позже, ни секундой раньше.

Полковник Макдональд в последний раз осмотрел своих ребят и остался весьма доволен: все эти молодцы, большинство которых составляли его собственные дружки из числа представителей лондонского «дна» и околокриминальные элементы из разных больших городов, выглядели весьма боевитыми и целеустремленными. Никто не мог бы пожаловаться на отсутствие у них боевой готовности. Полковник был уверен, что эти солдаты его не подведут.

— Который час, Фредди? — бросил он.

— Почти четыге часа утра, сэг, — ответил майор Рори-Брик.

— Отлично. Значит, нам плыть еще около получаса.

Теперь вокруг не было слышно никаких иных звуков, кроме ритмичного тарахтенья мотора «Эврики» да ударов волн о металлический корпус катера. Макдональд принялся машинально править свой кинжал, доводя его лезвие до бритвенной остроты. При этом, правда, он так и не смог скрыть нервный тик, из-за которого то и дело дергалась правая сторона его рта. «Полковник нервничает, — подумал майор Рори-Брик. — И одновременно доводит себя до состояния ярости берсерка. Не завидую я тому немцу, которому будет суждено попасть ему под руку!»

Часы показывали четыре часа пятнадцать минут. Теперь британские коммандос могли совершенно четко различать малейшие выступы темного берега Франции. Бойцы ясно видели и одинокий деревянный дом, стоявший на вершине мыса — дом, макет которого они приучились штурмовать во время своих изматывающих тренировок. Все было тихо: Франция по-прежнему безмятежно спала.

Макдональд сунул кинжал в гетру и взял в руки карабин.

— Ну что же, везунчики, — с преувеличенной бодростью провозгласил лэрд Аберноки и. Дерта. — Короткое морское путешествие вокруг пирса подходит к концу. Будьте готовы к настоящему делу!

Он скосил глаза на бледного лейтенанта:

— Дружище, когда канонерская лодка повернет направо, я хочу, чтобы…

Неожиданно прямо по ходу движения их маленького каравана вспыхнула осветительная ракета. Она озарила все своим серебристым светом и застыла в вышине. Британские коммандос и их скоростные катера были как на ладони.

— Немцы! — выдохнул сержант-связист. — Слева!

Полковник Макдональд и майор Рори-Брик разом повернулись в ту сторону, куда он указывал, и увидели, как к ним на скорости 40 узлов приближаются немецкие торпедные катера. Пушки, установленные на их носах, беспрерывно выплевывали в их сторону снаряды. Британская канонерская лодка, шедшая во главе их колонны, открыла ответный огонь. Но немецкие катера уже сужали круги вокруг их небольшой флотилии.

— Торпеда! — воскликнул Макдональд.

— И еще одна, — проронил Рори-Брик, указывая на пузырящийся след от другой немецкой торпеды.

Обе они были нацелены на британскую канонерскую лодку. Та сделала отчаянную попытку отклониться в сторону, чтобы избежать столкновения с ними, но первая торпеда, вильнув, поразила ее прямо в центр корпуса. Лодка вздрогнула, словно ее ударил гигантский стальной кулак. Из нее вырвался сноп пламени, который, казалось, поднялся в воздух чуть ли не на сотню футов. Лодка начала кружить на месте, не в силах двигаться вперед. Но ее пушки по-прежнему работали, поливая немцев огнем.

Точно повинуясь какому-то тайному сигналу, немецкие торпедные катера обогнули британскую десантную флотилию по широкой дуге и, вновь пойдя с ней на сближение, опять открыли бешеный огонь. 20-миллиметровые снаряды зловеще засвистели в воздухе. За каждым из них тянулся ослепительный трассирующий ярко-красный след.

Полковник Макдональд увидел, как первая из «Эврик» оказалась поражена немецким огнем. В воздухе взлетели детали обшивки и обломки дерева, а из моторного отделения, в который попали снаряды, повалил густой белый дым. Корпус катера быстро охватило пламя. Погибающая «Эврика» беспомощно застыла посреди ночного моря, неожиданно превратившегося в кромешный ад.

Немецкие торпедные катера закружили вокруг подбитого катера, точно голодные волки вокруг долгожданной добычи.

— Бедные ребята! — воскликнул лэрд Аберноки и Дерта. — Куда, черт побери, делись эти проклятые эсминцы? Почему ни один из них не идет нам на помощь? Это же самое настоящее избиение невинных!

— Вот именно, — согласился майор Фредди Рори-Брик — такой же спокойный, как и всегда. — Думаю, им действительно удалось взять нас за гогло, сэг. — Он схватил карабин и принялся хладнокровно обстреливать немецкий торпедный катер, который находился ближе всех к ним.

— Сегодня удача, кажется, и не думает улыбаться нам, — скрипнул зубами полковник Макдональд. — Ну и черт с ней! — В его глазах вновь зажегся знакомый огонек уверенности и вдохновения. — Эй ты, сопляк! — закричал он на застывшего в нерешительности лейтенанта, лицо которого стало пепельно-серым от ужаса. — Не стой, словно лишний гость на свадьбе. Бегом марш к штурвалу! И двигай к берегу — зигзагами, чтобы в нас не попали!

В следующую секунду, не теряя ни мгновения, полковник повернулся к сержанту-связисту:

— Ты можешь подать сигнал остальным катерам? Подать тем, что у тебя есть под рукой?

— Я попробую, командир, — пролепетал сержант.

— Тогда подавай сигнал: всем рассредоточиться и поставить дымовую завесу. Пусть в данной обстановке каждый катер отвечает только за себя и действует так, как считает удобным!

Сержант с трудом поймал равновесие на бешено пляшущей под ногами палубе и попытался подать сигнал, продиктованный ему Макдональдом. Но было уже слишком поздно: немецкие торпедные катера врезались в гущу британской флотилии и топили десантные суденышки один за другим. Под воде лишь расходились круги от тонущих «Эврик». А немцы кружили вокруг них, точно стая голодных крокодилов.

В следующее мгновение сержант-связист внезапно вскрикнул и схватился руками за лицо. Осколок зажигательного снаряда попал ему прямо в нос. Он стал безвольно оседать вниз.

Полковник Макдональд бережно подхватил его:

— Все в порядке, Джок, все в порядке, ты только не волнуйся. — Он осторожно опустил его на палубу, но сержант был уже мертв.

— Фредди! — что есть силы прокричал Макдональд майору Рори-Брику, пытаясь перекрыть оглушительные звуки разрывов снарядов и бешеную какофонию артиллерийской канонады. — Поставь дымовую завесу, Фредди! Ради Бога, сделай так — это наш единственный шанс прорваться сквозь этот ад!

Рори-Брик начал действовать с изумительной скоростью. Он бросился к устройству для запуска мин и ракет, которое стояло на корме скоростного катера. Вокруг майора свистели пули и рвались снаряды, но он сумел нащупать рукоятку управления установкой и резко дернул за нее. Первая длинная металлическая канистра дымовой завесы вылетела из установки и с громким плеском плюхнулась в море. За ней последовали остальные. Вскоре вся вода вокруг их катера была плотно усеяна черными канистрами со специальным составом дымовой завесы. Из канистр повалил густой дым, и вскоре над морем поднялась плотная серая стена. Молодой лейтенант, которому полковник Макдональд приказал командовать их катером, лихорадочно вывернул штурвал и устремился в самую гущу дыма, надеясь обрести там убежище и спасение. Вслед за ними под покров завесы бросилась еще одна «Эврика». Немецкий торпедный катер, заметивший этот маневр, устремился было за ними, бешено стреляя вслед из своей пушки, но на самом краю дымовой завесы внезапно сбросил скорость, а затем и вовсе остановился, не решаясь двигаться дальше.

Лэрд Аберноки и Дерта выдохнул с облегчением.

— Этот ублюдок не решается войти в зону дымовой завесы, боясь столкнуться с каким-то другим кораблем! — крикнул он своим людям. — Я думаю, что мы…

— Смотрите, сэр! — выкрикнул один из солдат, прерывая полковника. — В нас запустили торпеду!

Лэрд Аберноки и Дерта резко обернулся и увидел, как с борта торпедного катера в воду плюхнулась двухтонное смертоносное тело торпеды. Набирая ход, она двинулась прямо на них. Полковник остро почувствовал запах надвигающейся смерти. И лишь только в самый последний момент стоявшему за штурвалом молодому лейтенанту отчаянным, нечеловеческим усилием удалось повернуть корпус их катера так, что торпеда просвистела буквально рядом с ними, оставляя за собой зловещий кильватерный след.

— Ура! — вырвался слитный инстинктивный крик из глоток всех людей, которые находились в этот момент на «Эврике». Но уже в следующую секунду этот радостный крик застыл у них на губах — они с ужасом увидели, как пролетевшая мимо них торпеда врезалась в корпус другого катера, находившегося чуть дальше. Мощнейший взрыв встряхнул их собственную посудину так, точно это был бумажный кораблик. Коммандос попадали на палубу катера и схватились за все, что только можно, чтобы не свалиться в воду. От звука взрыва заложило уши. Макдональд, скрючившись точно так же, как и все остальные, вжался в подрагивающий металл палубы. Он едва мог дышать — воздух был пропитан едким запахом взрывчатки. Легкие полковника разрывались от боли, из глаз текли слезы.

И вдруг все было кончено. Вокруг стало необыкновенно тихо. Шотландец с трудом поднял голову и увидел, что от катера, в который только что попала немецкая торпеда, и от людей, которые были на нем, не осталось ничего. Все исчезло, и единственным напоминанием о том, что они когда-то существовали, были только лишь расходящиеся круги на воде.

Между тем металлические канистры со специальным составом дымовой завесы, которые англичане еще раньше разбросали вокруг себя, продолжали исправно исторгать дым, и через несколько секунд десантники окончательно скрылись в густом тумане. Лэрд не видел ничего, кроме носа собственного катера — дальше все терялось в густом белесом дыму. Рокот моторов немецких торпедных катеров начал постепенно стихать. Похоже, немцы решили, что с ними покончено, и стали постепенно уходить. Полковник прислушался. Да, немецкие торпедные катера явно отплывали к себе на базу. И вдруг он понял, что из всей десантной флотилии остался лишь он сам и еще 18 человек на борту их «Эврики», которым и предстояло брать штурмом батарею Геббельса.

Чувствуя, как от боли у него буквально разрывается сердце, он сделал глубокий вздох. Голова раскалывалась. Нужно было обрести ясность мыслей — хотя бы для того, чтобы понять, как можно вырваться из этой ловушки. Едва узнавая свой собственный голос, полковник Фергюс Макдональд с трудом произнес, обращаясь к стоявшему за штурвалом молоденькому лейтенанту:

— Отлично, сопляк, двигай к берегу. Мы будем атаковать их!

 

Глава третья

— Что там случилось, Чапперль? — недовольно пробормотал полусонный Адольф Гитлер, называя Еву Браун прозвищем, к которому он прибегал только тогда, когда был по-настоящему недоволен своей подругой.

Ева Браун тряхнула головой, откидывая назад гриву своих светлых волос, упавших ей прямо на лоб, и твердо произнесла:

— Адольф, тебя срочно просят к телефону по крайне важному делу. Твой личный адъютант Линге стоит и ждет за дверью.

Морщась, Гитлер с трудом открыл глаза, и рукой поправил всклокоченные ото сна волосы. Неожиданный яркий свет, бивший прямо в глаза, сильно раздражал его, но делать, похоже, было нечего — прямо на него смотрела Ева Браун, а за дверью ждал Линге. Гитлер нахмурился. Вчера вечером он затащил все свое окружение в кинозал, и там все они до двух часов ночи смотрели новый фильм. Неудивительно, что сейчас он едва мог открыть глаза.

— Но я же, перед тем, как лечь спать, отдал приказ не будить меня раньше десяти часов, — раздраженно буркнул он. — Я же должен хоть чуть-чуть отдыхать, когда не нахожусь непосредственно на линии фронта. Как, черт побери, я смогу руководить Германией, если буду не в форме?

— Да, да, мой бедный маленький гепард, я понимаю, — протянула Ева Браун и потерлась своими роскошными обнаженными грудями о лицо фюрера. — Но дело в том, что что-то случилось во Франции. В местечке, которое называется Дьепп… — Она обезоруживающие улыбнулась. — Это все, что я поняла, Адольф. Тебе же известно, что я плохо разбираюсь в вещах подобного рода.

Сонливость Гитлера как рукой сняло.

— Что ты сказала? — рявкнул он. — Повтори, женщина, что ты сказала?

Ева Браун выставила руки прямо перед собой, словно защищаясь от Гитлера:

— Твой адъютант Линге сказал, что что-то стряслось в районе французского города Дьепп, но больше он ничего мне не сообщил. И тебе совсем необязательно кричать на меня так…

— Прочь с дороги! — прорычал Адольф и оттолкнул Еву в сторону. Выскочив из кровати в своей старомодной длинной ночной рубашке, которую, несмотря на все настояния любовницы, он так и не пожелал сменить, фюрер подбежал к телефону шифрованной правительственной связи, стоявшему в углу спальне на тумбочке, снял трубку и рявкнул:

— Фюрер у аппарата!

— Соединить немедленно! — произнес незнакомый Гитлеру телефонный оператор. Послышался слабый щелчок, какое-то потрескивание — и затем в трубке раздался голос, который фюрер отлично знал и столь же сильно ненавидел:

— Хайль Гитлер!

— Что происходит, фон Рундштедт? — нетерпеливо бросил вождь.

— Как мы и предполагали, мой фюрер, англичане предприняли попытку высадки десанта в Дьеппе. Они начали подплывать к побережью Франции в четыре часа утра.

— Я желаю знать детали! — потребовал Гитлер.

Ева Браун зевнула и, нащупав в картонной коробке, стоявшей у изголовья ее кровати, шоколадную конфету, положила ее себе в рот.

— Насколько я могу судить, англичане направили в сторону Франции две флотилии десантных судов. Британские десантники уже высадились в районе Варенгвилль-Кибервилль к западу от Дьеппа.

— То есть в районе батареи Гесса? — проговорил Адольф Гитлер.

— Так точно, мой фюрер.

— И им удалось продвинуться дальше после высадки на побережье?

— О да. Ведь командиру батареи Гесса отдан приказ не слишком сильно препятствовать их продвижению. Разумеется, я также не буду отправлять в этот район никаких дополнительных подкреплений. — Фон Рундштедт усмехнулся: — Перед тем как начнется настоящая мясорубка, мы должны позволить англичанам одержать их маленькую победу.

Адольф Гитлер нахмурился.

— Вам не следует так говорить об этом, фон Рундштедт! — бросил он. — Англичане — это великая нация. Меня крайне печалит горькая необходимость убивать их, что приходится делать в ходе этой войны. Если бы в голове у этого отвратительного пьяницы и плутократа Черчилля, испытывающего необъяснимую симпатию к еврейским капиталистам, было хоть чуть-чуть больше здравого смысла, то мы давно объединились бы с англичанами в борьбе против большевизма и они были бы нашими союзниками!

— Я понимаю вас, мой фюрер, — проронил фон Рундштедт, вложив в голос все свое уважение к верховному и единственному лидеру Германии. Он прекрасно понимал, что должен быть крайне вежлив с фюрером. Конечно, Адольф Гитлер ценил его военные знания и умения и охотно прибегал к ним, когда это было необходимо. Но в то же время фельдмаршал отлично понимал, что Гитлер готов в любой момент без всяких колебаний расправиться с ним — так, как он не раз расправлялся с десятками и сотнями других военачальников Германии. Фон Рундштедт совсем не желал пасть жертвой необузданного гнева и безграничности мстительности фюрера.

— А как ситуация в районе батареи Геббельса? — пожелал узнать Гитлер.

— Обстановка там до сих пор не вполне ясная. Торпедные катера, которые мы послали, чтобы перехватить флотилию десантных катеров англичан, пока еще не доложили полную информацию о выполнении боевой задачи. Однако согласно тем данным, которыми располагает мой штаб, очевидно, что нам удалось уничтожить большую часть тех групп коммандос, которые собирались высадиться в районе Берневаля.

— Грандиозно! — воскликнул Адольф Гитлер и топнул правой ногой по полу. Ева Браун удивленно покосилась на фюрера. Этот жест, который, очевидно, выглядел весьма весомым и уместным, когда Гитлер был одет в военный мундир и обут в сапоги, выглядел нелепым и смешным, когда он стоял в старомодной ночной рубашке и топал по полу босой ногой. — Но я хочу предупредить вас, фон Рундштедт: вы ни в коем случае не должны допустить падения батареи Геббельса. Это батарея ни за что не должна перейти в руки англичан. Она является ключевым элементом во всем нашем плане!

— Батарея Геббельса не падет и не перейдет в руки британского десанта, мой фюрер, — пообещал фельдмаршал. В его голосе звучала непоколебимая уверенность, за которой стояли 50 лет успешного командования войсками на самых различных уровнях. — Сегодня вечером я снова позвоню вам, чтобы сообщить, что к тому времени на территории Франции не осталось ни одного англичанина — я имею в виду, живого англичанина, мой фюрер! Я твердо обещаю вам это. Земля Франции будет очищена от вражеского десанта уже к исходу этого дня.

— Пусть так и случится, фельдмаршал, — выдохнул Адольф Гитлер. — Пусть тысячи англичан умрут сегодня на побережье Франции по воле большевистского зверя. Это станет величайшей победой и для вас, и для всего германского рейха.

Он положил трубку и пристально посмотрел на свое собственное отражение в огромном зеркале, висевшем напротив него.

— Сладенький мой! — позвала Ева Браун, покончив с шоколадкой. — Иди ко мне! — Она широко раскрыла свои объятия. — Иди в кроватку, и я сделаю так, что ты очень скоро снова заснешь. — Она чуть выпятила свой живот, бронзовый от ровного загара, и призывно раскинула в сторону ноги.

Однако сексуальные чары Евы не смогли соблазнить Гитлера. Не обращая на нее внимания, он снял ночную рубашку и стал одеваться. Его любовница скользнула взглядом по его сморщенным гениталиям и отвернулась. Голова же самого фюрера была занята совсем другим — она буквально бурлила от новых грандиозных планов. Черчилль вернулся из Москвы всего за 12 дней до атаки британских коммандос на Дьепп, пробыв там целую неделю. Гитлер усмехнулся. Как только с этим неудачным нападением британцев будет покончено, он специально прикажет Йозефу Геббельсу протрубить об этом на весь мир и во всех красках живописать неудачу британцев под Дьеппом. Геббельс оповестит весь мир, к чему привела глупая попытка Черчилля подстроиться под Сталина и выполнить его заветное желание — открыть второй фронт в Европе.

Сдвинув брови, Гитлер попытался представить, может ли он выжать из этой ситуации нечто большее, нежели просто пропагандистский успех. Может быть, это позволит ему также свалить самого их премьера? Адольф Гитлер прекрасно знал, что пьяница и обжора Черчилль был, по сути, почти таким же диктатором, как и он сам, и правил Британской империей железной рукой. Но в отличие от него самого Черчиллю приходилось также считаться и с парламентом. С парламентом, где заседало очень много людей, которые или ненавидели толстяка, или боялись его, или завидовали ему. Может быть, эта явная катастрофа под Дьеппом позволит всем этим людям поднять головы и, объединившись, свалить ненавистного Уинстона Черчилля? Было бы просто отлично, если бы в Вестминстерском дворце после этого премьер-министру дали настоящий бой…

Адольф Гитлер одел свою коричневую рубашку и принялся заправлять ее в брюки. Ева Браун, в сторону которой он больше не смотрел, распростерлась на огромной кровати совершенно голая, машинально жуя конфету за конфетой. Впереди ее ждал, судя по всему, еще один бесконечный скучный день, полный одиночества и безделья. День, во время которого ее единственными собеседниками могли быть лишь слуги и прочие представители обслуживающего персонала — ведь, когда в гитлеровскую резиденцию «Бергхоф» прибывали высокие гости, видные деятели нацистской партии и германского высшего командования, Еву Браун бесцеремонно прятали в дальних комнатах. Она никогда не участвовала в подобных встречах — никто не должен был знать, что у великого фюрера Германии есть «слабость» в виде женщины. Олимпийская фигура Адольфа Гитлера должна была оставаться величественно-одинокой, парящей над простыми смертными.

Заканчивая одеваться, Гитлер неожиданно застыл от внезапно поразившей его тревожной мысли. А что, если британцам все-таки удастся каким-то чудом овладеть батареей Геббельса? Морщась, словно от зубной боли, он медленно подошел к огромному окну, из которого открывался фантастический вид на окружающую «Бергхоф» природу. Солнце уже начало подниматься из-за Альп. Его огненно-красный шар окрашивал небо в розовый цвет. На этом фоне отчетливо выделялись, точно вырезанные резцом, величественные силуэты гор. Адольф Гитлер долго смотрел на эту грандиозную картину, которую так ценил из-за присутствовавшего в ней истинно германского величия.

Обращаясь к горам, он прошептал:

— А что, если мой «Вотан» не сумеет достичь батареи Геббельса вовремя?

Но единственным ответом, пришедшим со стороны гор, был лишь резкий порыв холодного ветра.

 

Глава четвертая

— Я умираю, — простонал гауптшарфюрер Метцгер. — Боже, как же мне плохо! Меня всего разрывает на части! — Он поднял страдальческие глаза на шарфюрера Шульце и роттенфюрера Матца, которые подошли к личной уборной Мясника и теперь смотрели на него с довольно приличного расстояния. Мокрое от пота лицо Метцгера было зеленого цвета.

В уборной для унтер-фюреров батальона СС «Вотан» было хорошо слышно, как корабельные пушки англичан обстреливают побережье. Мясник отлично слышал это и чувствовал сосущий страх под ложечкой. Подобный страх он испытывал всегда, когда в воздухе начинало пахнуть жареным. Но он старался не показывать этого. И, чтобы там ни творилось снаружи, он в любом случае не хотел покидать своего места. Он просто не мог выйти сейчас из сортира.

— Почему ты пристал ко мне именно сейчас, Шульце? — простонал гауптшарфюрер. — Неужели ты не видишь, как мне хреново? Черт побери, у меня такое чувство, словно моя задница в любой момент готова взорваться!

Шульце и Матц без всякой симпатии посмотрели на корчащегося от боли Метцгера.

— Ты же видишь, как мне ужасно плохо, — прохрипел Мясник.

— Вижу?! — воскликнул Шульце. — Мне не нужно ничего видеть — я это чую своим носом! Ты здесь так страшно навонял, что от этого все волосы на голове старины Матца закрутились бы колечками — если бы только на его лысой голове был хотя бы один волосок!

— Избавь меня от своих шуточек, Шульце, — простонал Метцгер, вытирая капли пота со своего лба огромной вялой рукой. — Здоровенный гамбургский верзила вроде тебя просто не способен понять, как может быть плохо другому человеку.

Шульце вспыхнул.

— Послушай, Метцгер, — воскликнул он, — нам надо поговорить о другом. Что-то стряслось с «Вотаном» в Бельвилле. Отсюда хорошо видно, как там горит несколько домов и идет ожесточенная перестрелка. А воздух полон дыма и осколков снарядов. Я думаю, нашему батальону там приходится очень жарко!

— И что же я в этой связи должен сделать? — уставился на него Метцгер.

— Здесь под твоим началом стоит несколько танков Pz-IV. Просто разреши им вступить в бой, — заявил шарфюрер.

— Да, отдай приказ им как можно скорее выступить на помощь «Вотану», — сказал Матц. — Пара 75-миллиметровых орудий этих танков может решить исход дела!

Метцгер всплеснул обеими руками, в каждой из которых были зажаты длинные рулоны туалетной бумаги:

— Черт бы вас побрал, вас обоих! Вы что, не видите, как я страдаю? Такое чувство, словно у меня в животе перекатывается с десяток ручных гранат, которые в любой момент могут взорваться!

— С таким ублюдком, как ты, что-то подобное давно должно было случиться, — проронил роттенфюрер Матц так, чтобы Мясник не слышал его. — Надеюсь, от одного такого взрыва из тебя вылетят все твои прокладки и сальники.

Метцгер, который не расслышал, что он сказал, между тем продолжал:

— Послушайте меня, я не могу дать приказ этим танкам выйти из боксов и вступить в бой по двум причинам. Первая — и самая главная — причина заключается в том, что оберштурмбаннфюрер Гейер строго-настрого приказал мне никуда не отпускать эти танки и не разрешать им ввязываться в бой без его личного, четко и ясно выраженного приказания. Вторая причина — это то, что экипажи танков составлены из необстрелянных зеленых юнцов. Это — самые настоящие сопляки. От них столько же пользы, как от пустой бутылки — пьянице. Они же ничего не знают, ничего не умеют. И перестреляют друг друга еще раньше, чем англичан!

— Но, господин гауптшарфюрер, — попытался возразить терпеливо слушавший его Шульце, — возможно, господин оберштурмбаннфюрер Гейер просто не в состоянии отдать вам сейчас приказ отправить эти танки на помощь батальону «Вотан». Насколько мы можем судить, он находится в самом центре кровавой заварушки в Бельвилле, и вполне вероятно, что не может поднять даже головы — вокруг него так и свистят британские пули.

Метцгер громоподобно испустил газы. Было видно, как его желудок раздирают страшные конвульсии.

— Оставьте меня в покое, — прохрипел он, — я чувствую, как приближается очередной приступ. — Он вцепился руками в стенки сортира, словно боясь, что его самого в любой момент может сдуть собственными газами. На лбу Метцгера вздулись вены. Глядя на взмокшую от пота рубашку Мясника, облепившую все его огромное тело, Шульце видел, как под ней конвульсивно сокращаются мышцы живота.

— Святый Боже! — благоговейно произнес шарфюрер. — Мне кажется, ты вот-вот родишь, Метцгер!

— Если бы я только мог найти того дрянного француза, который сварил это пиво, из-за которого меня сейчас разрывает на части, — всхлипнул Мясник, — я бы расколол одну из тех бутылок, в которые он наливает свое пойло, и отрезал бы ему яйца этой «розочкой»! — По его измученному лицу струился пот.

— А ведь какой бы это был шанс для тебя, Метцгер! — воскликнул Шульце, старательно маскируя истинное выражение своего лица. — Давай все же поговорим о танках, которые имеются в твоем распоряжении. Я уже понял из твоих объяснений, что их экипажи — сплошь необстрелянные необученные юнцы, у которых еще молоко на губах не обсохло. Но ведь здесь собрались мы — три опытных танкиста. — Шульце ударил себя кулаком в грудь. — И мы могли бы сами сделать все как надо. — Он подался вперед, буравя Метцгера пылающими глазами: — Только представь себе: ты мог бы благодаря этому навсегда войти в историю батальона СС «Вотан»! О тебе бы писали потом: гауптшарфюрер Метцгер, в тот момент, когда он мучительно страдал поносом, бесстрашно бросился в битву под Дьеппом. Когда взрывом ему оторвало одну ногу…

— …То он поднял ее с земли и, размахивая ею, как дубинкой, врезался с ней прямо в гущу отвратительных британских томми, — подхватил роттенфюрер Матц.

— А когда новым взрывом оторвало его белокурый кочан, то он зажал его себе под мышкой и замер по стойке «смирно»…

— И оторванная голова прокричала: «хайль Гитлер!», перед тем как он покачнулся и уже окончательно упал замертво — гауптшарфюрер Метцгер, единственный победитель грандиозной битвы под Дьеппом!

— Ну что, герой, ты хочешь жить вечно? — воскликнул Шульце.

Однако Мясника было не так-то просто убедить одними лишь словами.

— Вы можете трепаться, пока у вас не отвалятся языки, — буркнул он. — Но я не позволю этим проклятым танкам хотя бы на сантиметр сдвинуться с места, пока не получу на этот счет совершенно ясный и четкий приказ оберштурмбаннфюрера Гейера — и точка!

Стало ясно, что все усилия Шульце и Матца пропали даром. Шарфюрер с грустью взглянул на своего приятеля:

— Я вижу, что у нас совсем ничего не получается, Матци. Поэтому давай-ка побыстрее выберемся отсюда, пока этот ублюдок, лицо которого уже позеленело от собственной вони, не отравит нас своим бздохом!

Они выскочили из унтер-фюрерской уборной. Выйдя на улицу, Шульце остановился и взглянул на побережье. Солнце уже вставало над горизонтом, окрашивая его в ярко-розовый оттенок. На фоне этого розового неба в воздух поднимались два огромных столба черного дыма — в том самом месте, где располагались основные здания и сооружения Бельвилля. Позади же, в подернутых легкой туманной дымкой морских просторах, можно было явственно различить серо-стальные силуэты военных кораблей. Было очевидно, что операция британских коммандос по высадке на французское побережье была в самом разгаре, а части батальона СС «Вотан» еще не успели достичь расположения батареи Геббельса.

— Послушай, Матци, — вдохновенно произнес Шульце, — ты знаешь, как великий поэт Гёте однажды высмеял тех, кто вопит о проблеме изнасилования женщин мужчинами?

— Что? — недоуменно уставился на него роттенфюрер.

— Великий поэт сказал, что женщина с задранной юбкой в любом случае должна бегать быстрее мужчины со спущенными штанами!

Глаза Матца округлились:

— Гёте действительно сказал это?

— Да нет же, дурак! — расхохотался Шульце. — Конечно, нет!

— Тогда почему же ты рассказываешь мне это? — протянул Матц.

— Потому что это высказывание — кому бы оно в действительности ни принадлежало — блестяще доказывает одну вещь.

Матц потряс своей головой:

— Ты знаешь, Шульце, иногда мне кажется, что у тебя там, — он постучал согнутым указательным пальцем по собственному виску, — не все дома. И порой это становится заметно и окружающим.

Шульце презрительно взмахнул рукой, демонстрируя, чего на самом деле стоят все слова Матца:

— Ты просто подумай, идиот: если мы возьмем под свою команду эти танки со всеми их экипажами необстрелянных юнцов, кто сможет остановить нас в этом случае?

— Мясник, — без колебаний выпалил Матц.

— Правильно! Но только где сейчас находится Мясник?

— Он сидит в своей персональной уборной и пердит.

— Так подумай сам, идиот: насколько быстро он сможет гнаться за нами со спущенными штанами? — На лице Шульце мелькнула торжествующая улыбка. — Теперь-то ты наконец понял?

Покрытое глубокими морщинами лицо Матца засветилось от оживления. Он подмигнул старому приятелю:

— Ага, врубился. Ну что ж — вперед! Хватит терять время, Шульце! Пошли, пошли, неповоротливый ты гамбургский осел!

Они торопливо пересекли двор казармы и подошли к тому месту, где в укрытиях стояли пять танков Pz-IV. Все они были плотно закутаны в специальные маскировочные сетки, чтобы их не заметили с воздуха. Всего пять — а ведь весной этого года таких танков в батальоне СС «Вотан» было тридцать. До боев в России…

Когда Шульце и Матц приблизились к танкам, они увидели, что вокруг них сгрудились их молодые необстрелянные экипажи. На лицах юнцов, напряженно прислушивавшихся к шуму разгоравшейся невдалеке от них битвы, был написан страх — и одновременно горячее желание что-то сделать, чтобы прийти на помощь своим соотечественникам, которым предстояло сразиться с огромной британской армией, уже высаживающейся на французское побережье.

— Внимание, вы, сопляки, — я сейчас буду разговаривать с вами! — зычно прокричал Шульце, обращаясь к юным танкистам. Его голос перекрыл грохот доносившихся до них разрывов артиллерийских снарядов.

Эсэсовцы повернулись к Шульце и Матцу и уставились на странную парочку — роттенфюрера с морщинистым, страшно обожженным лицом и с одной деревянной ногой и огромного верзилу-шарфюрера, руки которого были неестественно-белого цвета и походили на гигантские клешни какого-то ракообразного.

— Вы все знаете меня, — рявкнул Шульце. — Я — триппер-полицейский первой роты.

При этих словах шарфюрера несколько танкистов издали неуверенные смешки.

— Да, это так, — громко продолжал Шульце. — Но только я хотел бы, чтобы вы сразу перестали хихикать — потому что, возможно, сейчас вы смеетесь в последний раз в своей жизни! Итак, ближе к делу… Все вы — не кто иные, как необстрелянные сопляки, хотя, возможно, вы искренне считаете себя солдатами. Однако я говорю вам прямо и честно: это совсем не так. Вы — не солдаты. Но я готов сделать вам колоссальное одолжение. Я могу сделать так, что вы перестанете служить всеобщим посмешищем и превратитесь в настоящих солдат! Да, это именно так: то время, когда вы были «рождественскими солдатиками», наконец-то закончилось! — Он ткнул бледным указательным пальцем в свою широкую грудь, сплошь украшенную медалями и орденами, полученными за три предыдущих года войны: — Старый шарфюрер Шульце готов сделать вам такое одолжение и превратить вас в истинных воинов — причем совершенно бесплатно!

На этот раз некоторые из танкистов опять рассмеялись — но их было уже значительно меньше. А в лицах других Шульце разглядел то, что больше всего на свете мечтал увидеть — горячее желание вступить наконец в настоящий бой. Да, именно это было написано на лицах многих из молодых людей, стоявших сейчас перед ним.

— Что вы умеете, сопляки? Только лишь водить свои танки по дороге — и стрелять из их 75-миллиметровых пушек. Но вы не знаете ровным счетом ничего о тактике танкового боя. И ничего о том, как использовать ваши Pz-IV в бою. К сожалению, дела обстоят именно так. И вы должны с самого начала это усвоить. Но ничего страшного в этом нет, уверяю вас. — Он подмигнул молодым танкистам: — Прямо перед вами находится старый, опытный роттенфюрер Матц, побывавший в десятках танковых сражений. И он готов с радостью преподать вам несколько бесплатных уроков. Не правда ли, роттенфюрер? — подмигнул он Матцу.

Без тени сомнения Матц выступил вперед, даже немного оттолкнув в сторону своего здоровенного приятеля.

— Итак, сопляки, слушайте меня внимательно — я скажу это один-единственный раз, и больше повторять никогда не буду, — бросил он. — Если вы не усвоите то, что я скажу вам, то в следующий раз будете взирать на мир уже из-под земли — оттуда, где закопают ваши трупы. Поэтому слушайте — и усваивайте! В предстоящем бою танков с пехотой на городских улицах, который нам предстоит, следует неукоснительно помнить три вещи. Первое: вы должны все время следить за тем, чтобы задница вашего танка была прикрыта — иначе какой-нибудь вредный британский солдат воткнет вам туда кое-что, причем без всякого вазелина, — снаряд из своей базуки. Второе, — он выразительно щелкнул в воздухе грязными пальцами, — постоянно соблюдайте оптимальную дистанцию между танками — не меньше двухсот метров. Это необходимо для того, чтобы вырваться из западни или просто удра… совершить тактический отход, если ситуация станет слишком жаркой. И, наконец, третье… — Глаза Матца блеснули. Он обвел ими лица стоящих перед ним юнцов, гадая, скольким из них удастся выйти из сегодняшнего боя живыми. — Постоянно следите за тем, что происходит на обочинах дорог, по которым вы будете двигаться. И за самим дорогами. Дело в том, что многие коммуникации здесь, во Франции, совершенно не приспособлены под вес танка Pz-IV. И если ваша многотонная стальная махина где-то провалится или застрянет, то превратится в замечательную мишень как для британцев, так и для французских партизан. Томми смогут тогда запросто обстрелять вас из своих отличных маленьких огнеметов — и обжарить ваши яйца до такой степени, что они станут сухими, хрустящими и черными, как задница самого Сатаны!

— Прекрасно, — встрял в рассуждения Матца шарфюрер Шульце. — Для краткого курса обучения танковому бою этого, я думаю, вполне достаточно. Ведь мы же не хотим, роттенфюрер Матц, чтобы эти замечательные ребятишки обмочились от страха в свои штаники еще до того, как воочию увидят живьем первого британского солдата, не так ли?

Шульце повернулся к высокому светловолосому штурманну, обладателю широких плеч и мощной челюсти, который стоял перед одним из танков:

— Парниша, твой драндулет будет моим командным танком. Ясно?

— Ясно! — Штурманн вытянулся по стойке «смирно», словно приказ ему отдавал сам командир батальона Гейер.

— Остальные танки последуют за нами по направлению к Бельвиллю, придерживаясь той дистанции, о которой вам только что рассказал роттенфюрер Матц, — 200 метров. Стрелки в башнях будут при этом следить за тем, что творится на обочинах дорог и на прилегающих к ним полях. Если кто-то увидит в поле или на обочине британского солдата, который будет тащить с собой длинную прямую штуку, знайте: это — не коробка с его сэндвичами и не его собственный вставший член. Это — базука. Если только увидите томми с такой штукой, то, не колеблясь, сразу уничтожайте его — до того, как он уничтожит вас. Я же буду прикрывать на своем командном танке правый фланг нашей колонны. Правый фланг ближе всех к морю, и именно с этого направления следует больше всего опасаться возможной атаки томми. — Шульце потряс головой. — Местность здесь — не подарок, опасность может подстерегать буквально на каждом шагу, но я все же полагаюсь на таланты и умение роттенфюрера Матца. Хоть он и лишился одной ноги и является калекой, я все же надеюсь, что он поможет нам благополучно добраться до цели. Если же он не сумеет сделать это, — добавил с угрожающей интонацией гамбуржец, — то в качестве наказания я лично передам его англичанам и заставлю их терпеть его общество так же, как это приходится все это время делать мне. Лично я уже сыт по горло и его обществом, и его бездарными шуточками. — Шульце вновь посерьезнел. — Когда мы достигнем Бельвилля, то я попрошу части нашего батальона, засевшие там, прикрыть нас сзади от возможных атак британской пехоты. И тогда мы сможем всей нашей танковой мощью обрушиться на англичан и задать им настоящего жару! Когда мы доберемся до Бельвилля, англичане получат такую трепку, что небо им покажется размером с овчинку! — Он оглядел строй новобранцев и рявкнул: — Вам ясно, сосунки?

— Так точно, ясно! — откликнулись они.

Шарфюрер Шульце на мгновение замер, глядя на юные, чуть тронутые первым мужским пушком лица бойцов, навытяжку замерших перед ним. На их лица падал красноватый отсвет восходящего солнца, и лицо старого вояки неуловимо смягчилось.

— Не беспокойтесь, ребята — старина Шульце не подведет вас и не оставит в беде, если что, — выдал он, еще раз посмотрел на стоявших перед ним танкистов и командным голосом рявкнул:

— По машинам!

Танкисты проворно забрались в свои тяжелые машины: водители — на свои места, стрелки и заряжающие — на свои. Командиры танков натянули на головы шлемы и проверили наушники радиосвязи. Шульце влез в танк, который он выбрал в качестве командного. Внизу Матц надавил на красную кнопку стартера. Мотор танка мощностью в 400 лошадиных сил натужно закашлялся, словно курильщик с многолетним стажем, но так и не завелся. Матц вновь нажал на кнопку стартера. Мотор немного прокрутился, но затем замер снова. Роттенфюрер почувствовал движение у себя за спиной и, обернувшись, увидел Шульце.

— Ну давай же, Матц! — нетерпеливо потребовал шарфюрер. — А не то англичане уже успеют вернуться домой в Англию прямо к чаю, прежде чем ты сумеешь завести движок.

Матц надавил кнопку стартера в третий раз. Неожиданно мотор ожил и ритмично заработал, наполнив тряской огромный стальной корпус Pz-IV. На лице Шульце промелькнула счастливая улыбка. Он бросился к остальным танкам, чтобы убедиться, что они тоже завелись. Моторы у всех танков работали, и они уже выстроились в одну линию, ожидая его команды двигаться.

Выпрямившись во весь свой огромный рост, шарфюрер Шульце прокричал своим зычным голосом, который без труда перекрыл рев танковых двигателей: «Поехали, ребята! Сейчас мы нанесем английским джентльменам неожиданный визит!»

Гауптшарфюрер Метцгер, до слуха которого наконец донеслось все происходящее, вывалился из уборной, придерживая обеими руками сваливающиеся штаны.

— Остановитесь! — закричал он слабым голосом. — Вы, черт побери, не можете просто так взять и уехать! Остановитесь немедленно!

Но никто не обратил на него внимания. Все танки устремились к Бельвиллю. Поняв, что их надо остановить во что бы то ни стало, Мясник помчался за танками. Но его незастегнутые штаны свалились вниз, и он, запутавшись в них, неловко рухнул прямо в пыль, выставив на обозрение свой огромный мясистый зад.

Глядя на мощный тыл Метцгера, хорошо видневшийся с башни танка, Шульце пробормотал:

— Неужели чудесам в этот день не суждено кончиться? Время еще совсем раннее — а луна уже взошла! — И он раскатисто расхохотался.

 

Глава пятая

— Очень мило со стогоны немцев, — пробормотал майор Рори-Брик. — Смотгите, как добготно они потгудились в этом месте. — Он указал на вымоину в центре ущелья, которая была вся затянута несколькими рядами колючей проволоки. — Оказываясь в такого года месте, на самом деле погажаешься гостепгиимству хозяев и тому, как они готовятся встгетить своих гостей.

— Ну и шутки у тебя, Фредди, — проронил лэрд Аберноки и Дерта, пристально вглядываясь в ряды проволочных заграждений, казавшиеся непроходимыми. Он повернулся, чтобы окинуть взглядом всю панораму побережья. С моря к берегу несло густые клубы дыма от сгоревших и еще догорающих судов. Но, сколько ни вглядывался полковник Макдональд в эти клубы дыма, он не смог различить среди них ни одного другого катера. Ему стало ясно: их «Эврика» — единственный уцелевший корабль. Только им из всей десантной группы удалось спастись и достичь побережья. Все остальные четыреста коммандос бесславно погибли еще до того, как кто-либо из них смог получить шанс поразить хотя бы одного немца.

— Ну что ж, Фредди, — бросил Макдональд Рори-Брику, — по крайней мере очевидно, что немцы упустили нас. Им так и не удалось нас засечь.

Долговязый майор кивнул:

— Да, нас они явно упустили. Но кто-то гядом получает свою дозу свинца. — Он взмахнул тростью в том направлении, откуда доносился частый треск ружейных выстрелов и автоматных очередей.

— А, это, должно быть, партизаны из французского Сопротивления, — кивнул полковник Макдональд. — Те, что проводят операцию по сдерживанию и отвлечению немецких сил — операцию, которую специально для нас приготовил лорд Луис. — Полковник вздохнул: — Ну ладно, пора заняться нашими собственными делами. — И он повернулся к коммандос. Его парни расположились вокруг него полукругом на мокром прибрежном песке. Каждый сжимал в руках свое оружие, внимательно и настороженно поглядывая по сторонам и готовясь к возможному отражению неожиданной атаки. Лица людей Макдональда были сумрачны и пронизаны внутренней тревогой, но при этом, как с удовлетворением смог убедиться полковник, полны решимости.

— Послушайте меня, молодцы, — сказал он. — Не буду скрывать — мы оказались здесь в очень дерьмовой ситуации. Нам надо, что называется, перебраться через стремнину безо всякого плота. Но, надо сказать, мы попадали и в более серьезные и неприятные переделки. Достаточно вспомнить лишь недавнюю заварушку в Ваагсе.

— Да, да, это точно, лэрд, — раздался согласный хор голосов.

Невысокий полковник выдохнул с облегчением. Да, его шотландские горцы оказались по-настоящему твердыми парнями. В такой ситуации лондонские кокни, наверное, уже давно бы раскисли. А эти ребята с обветренными грубыми лицами держались как ни в чем не бывало — и внимательно слушали его.

— Вот что я скажу вам, парни. Раз уж мы оказались здесь, мы обязаны попытаться повести атаку на эту чертову немецкую батарею. Правда, здесь, на французском берегу, нас осталось всего 18 человек. Так что, боюсь, нам не удастся по-настоящему захватить эту проклятую батарею. Но я думаю, что мы в любом случае сумеем задать проклятой немчуре настоящего жару — так, что после этого им будет очень долго икаться. — Он оглядел лица своих бойцов — лица с кожей кирпично-красного цвета из-за многолетнего пребывания на открытом воздухе. — Я знаю, о чем вы сейчас думаете, ребята, — проникновенно сказал полковник Макдональд. — Вы думаете, что из этой заварухи вам вряд ли удастся выбраться живыми. Правильно?

Коммандос опустили глаза. Полковник Макдональд торопливо проговорил:

— Нет, я ничего не могу вам гарантировать. Но я скажу следующее. Канадцы полностью зависят от нас. Только если мы сумеем вставить здесь немцам пистон, у них что-то получится на их участке высадки. Что же касается непосредственно нас самих… если здесь станет чересчур жарко, то мы ведь можем выбраться отсюда на катерке под командованием нашего сопляка-лейтенанта, не так ли? Правильно я говорю, сопляк? — Полковник Макдональд посмотрел на молодого розовощекого лейтенанта, командовавшего их катером.

— Да, сэр… то есть так точно, сэр! — отрубил тот.

— Ну вот и отлично. — Полковник ободряюще улыбнулся своим солдатам. — Если уж такой салабон, как наш молодой лейтенант, который в жизни не видел ничего крепче кружки пива, готов попытать счастья на французской территории, то этого тем более следует ожидать от таких закаленных старых бойцов, как вы! Ну все, парни, — хватит обсуждать, что мы будем есть на завтрак; пора идти вперед.

С этими словами Фергюс Макдональд поудобнее пристроил карабин на плече, подтянул свою юбку-килт и схватился за первую нитку проволочного заграждения. Концы колючей проволоки были крепко примотаны к металлическим костылям, вбитым прямо в белый камень возвышавшегося над ними утеса. Железные колючки больно врезались в ладонь полковника, но он мужественно подавил крик боли. Проволока была натянута исключительно туго. И когда он потянул изо всей силы, она практически не поддалась, хотя он вложил в этот рывок весь свой вес.

— Немецким мастеровым действительно можно доверять, — процедил он сквозь зубы. — Когда они берутся за работу, то делают ее всегда исключительно хорошо. Проволока натянута так туго, что по ней можно взобраться вверх, как по лестнице. Когда мы сделаем это, нам наверняка придется сказать «спасибо!» их поганому фюреру!

И Макдональд повернулся к майору Рори-Брику:

— Ну что ж, Фредди, я пойду вперед — и поведу за собой всю нашу команду. А ты пока останешься внизу и будешь присматривать за нашим тылом и за обстановкой в этом месте. Если какой-нибудь немецкий урод покажется на вершине этой скалы, я даю тебе разрешение немедленно пристрелить мерзавца.

— Понял, сэг, — осклабился майор. — Спасибо за довегие.

— Но как же я? — неожиданно воскликнул лейтенант, командовавший их катером. — Неужели мне нельзя пойти вместе с вами? — Он умоляюще посмотрел на полковника.

Макдональд покачал головой:

— Лучше оставь грязную работу нам, сынок — мы же все-таки лучше подготовлены к ней. — Но, увидев выражение лица лейтенанта, изменил свое решение: — Ну хорошо, парень, я разрешаю тебе пойти с нами. Если ты так хочешь заработать Крест Виктории, я не могу тебе отказать.

Попытка взобраться на опутанную колючей проволокой скалу превратилась в настоящий ад. На все восемнадцать человек едва нашлась пара кусачек для перекусывания колючей проволоки, так что восхождение для британских коммандос превратилось в изматывающую и кровопролитную борьбу с хитроумным заграждением, которое на самом деле было сконструировано так, чтобы предотвратить любую попытку взобраться на скалу со стороны моря. Лэрд Аберноки и Дерта, который шел во главе своих людей, бросал вперед альпинистский шнур и, когда тот цеплялся за очередную нитку проволочного заграждения, подтягивался и со всей силы бил по проволоке толстыми подошвами своих тяжелых десантных ботинок. Нитка проволоки слегка прогибалась, и тогда он мог опереться на нее и попытаться двигаться дальше. Его руки и ноги кровоточили от бесчисленных порезов, а сердце колотилось в груди, как бешеное.

При этом взбиравшиеся по склону десантники производили такой шум, что он, казалось, мог разбудить всех жителей Берлина. Понимая это, полковник Макдональд чувствовал себя, словно моллюск, насажанный на кончик вилки. Ему мерещилось, что немецкие снайперы уже взяли его на прицел и готовы в любой момент нажать на спусковой крючок. Он с трудом двигался вперед, и ему казалось, что он уже приговорен к смерти.

Но никто так и не выстрелил, пока он карабкался вверх по склону скалы. Наконец Макдональд ощутил, что достиг вершины. Он замер на плоском гребне скалы, ощущая, что его руки и колени совершенно изранены, а килт изодран в клочья. Воздух со свистом вырывался из его измученных легких. Некоторое время полковник просто пытался прийти в себя. Когда ему удалось чуть-чуть отдышаться, он осторожно поднял голову и огляделся.

Справа от него лежал Берневаль. Маленький городок был весь окутан дымом, сквозь который постоянно мелькали вспышки ружейных выстрелов и автоматных очередей. Дальше шел лесной массив, почти вплотную приближавшийся к немецкой батарее. Полковник мгновенно узнал батарею Геббельса — недаром он провел многие часы, изучая ее натурный макет во время подготовки к этой операции. Он также увидел и прикрывавшие батарею пулеметные гнезда. А около пушек уже суетились маленькие фигурки артиллеристов, готовясь поразить цели, как только они окажутся в зоне досягаемости снарядов. Артиллеристы внимательно рассматривали в бинокли поверхность моря, видимо, готовясь направить основной удар против неприятельских кораблей.

— О, дьявол, — выдохнул лэрд Аберноки и Дерта, когда к нему подполз еще один британский коммандос, благополучно добравшийся до вершины утеса. Они переглянулись. Было ясно, что им нельзя было оставаться на вершине утеса ни одной лишней секунды — в любой момент их могли заметить наблюдатели на батарее Геббельса, осматривающие каждую складку прилегающей местности при помощи своих мощных биноклей. Но как, черт побери, они могли добраться незамеченными до примыкавшего к батарее лесного массива? Похоже, положение было безвыходным.

Но тут горстке уцелевших коммандос 7-го батальона впервые после выхода из Англии по-настоящему улыбнулась удача. Со стороны моря к немецкой батарее приблизилась первая эскадрилья двухмоторных штурмовиков «Бостон», которые совершали налет на германские позиции. Английские штурмовики шли на предельно низкой высоте — так, чтобы предельно обезопасить себя от заградительного огня вражеских зениток. Оглушительный рев их моторов внезапно наполнил все пространство вокруг полковника Макдональда и его людей. Подлетев к батарее, штурмовики сбросили на нее груз бомб. На земле словно разверзлось сразу множество вулканов. Земля содрогнулась от взрывов. Немцы открыли лихорадочный огонь по английским самолетам — зенитные орудия непрерывно изрыгали из себя снаряды. Трассирующие пули наполнили пространство над батареей, окрасив утренний воздух в красный, белый и зеленый цвета. Вслед за первой серией взрывов последовали другие — «Бостоны» один за другим сбрасывали свои бомбы на батарею Геббельса. Лэрду было некогда смотреть, попали они или нет, — главным было то, что вокруг царил настоящий ад, а все внимание немцев было отвлечено на отражение воздушной атаки. Это было то самое прикрытие, о котором он мог только мечтать.

— Передай всем остальным по цепочке, Джок, — бросил он лежавшему рядом с ним десантнику. — Пусть люди, как только доберутся до вершины утеса, немедленно бегут к лесу. Бегут изо всех сил — словно сам черт гонится за ними. — Полковнику пришлось кричать, чтобы перекрыть грохот разрывов мощных авиабомб, уханье зенитных орудий и прерывистый треск спаренных пулеметов. — Ну все, я пошел!

Сжимая свой карабин, Макдональд стремительно побежал к лесному массиву, мечтая лишь об одном: укрыться в этих густых сосновых зарослях. В этот момент со стороны моря к батарее Геббельса приблизилась вторая эскадрилья штурмовиков. Немецкие зенитки вновь пришли в неистовство. Воздух гудел от разрывов бомб и зенитного огня. Каждый квадратный метр воздуха был наполнен осколками бомб, бешено свистящими пулями и надсадно жужжащими зенитными снарядами. Но полковник Макдональд, не обращая внимания на это, мчался по направлению к соснам. За ним спешили сержант и еще один коммандос. Они петляли, стараясь избежать смертоносных осколков, но не снижали скорости.

Добежав до кромки леса, Фергюс Макдональд во всего размаху бросился на землю, не обращая внимания на то, что в его тело больно врезались мелкие сухие сучья. Выдохнув с облегчением, он прижался лицом ко все еще влажной от утренней росы земле. Один за другим его люди падали на траву и сосновые иголки рядом с ним, мгновенно отползая в сторону и прячась из виду — так, как их многократно учили проделывать на тренировках. У полковника не было даже сил пересчитать бойцов — он был чересчур измучен сумасшедшим рывком к лесу, а до этого все силы у него отнял подъем по обмотанному колючей проволокой утесу. Затем до него донесся голос майора Рори-Брика — чуть менее спокойный, чем обычно:

— Кажется, нам удалось добгаться до этого места незамеченными, не пгавда ли, сэг?

Собрав всю свою волю в кулак — потому что сил у него уже больше не было, — полковник Макдональд заставил себя поднять голову и прошептал:

— Да, ребята, мы сделали это… очень, очень хорошо!

Он вытер обильный пот со лба все еще кровоточащей от ран рукой. Порезы, которые нанесла ему колючая проволока, были чересчур глубокими, но полковник старался не обращать на них внимания. Он повернулся к своим ребятам и внимательно посмотрел на них.

— Первый раунд остался за нами, парни. Теперь, говоря словами бессмертного шотландского барда Роберта Бернса, нам, группе братьев, предстоит снова пойти напролом. Но для того, чтобы достичь успеха, каждому из нас придется сейчас импровизировать и проявлять максимум смекалки и сообразительности. Иначе нас попросту перебьют. — Он перевел дух. — Мы могли бы доставить этим немецким засранцам кучу неприятностей, если бы нам удалось уничтожить те три пулеметных гнезда, что находятся прямо перед нами и непосредственно прикрывают батарею Геббельса. Нам стоит только ликвидировать их, и фрицы почувствуют себя очень, очень некомфортно. Понятно, ребята? — Он стиснул кулаки. — Давайте только представим себе, что мы уничтожили эти пулеметные гнезда. А наши французские друзья-партизаны по-прежнему сдерживают немчуру на дальних подступах к батарее и не дают им приблизиться сюда. Тогда все, что остается нам самим, — это пройти чуть-чуть вперед и взять саму батарею. — Он издал презрительный смешок: — Батарею, которую, как известно, защищают сами артиллеристы. Которые по своим боевым качествам едва ли лучше беременной утки. Ведь это так, не правда ли?

— Да, да, — хором отозвались коммандос.

— Это — слабаки, которые ложатся спать в пижамах. Вот кто такие артиллеристы. Все это знают. — Полковник наморщил лоб: — Вот как мы поступим. Мы разделимся на три группы, каждая по шесть человек. Я пойду в третьей группе. Ты, сосунок, — он посмотрел на молоденького офицера с их скоростного катера, — временно назначаешься моим заместителем по группе. — Фергюс Макдональд щелкнул в воздухе пальцами. — Когда мы выйдем из леса, нам надо будет преодолеть лишь двести метров по открытой местности — и тогда мы окажемся прямо перед пулеметными гнездами.

Полковник повернулся к майору Рори-Брику:

— Ты, Фредди, назначаешься командиром первой группы. — Полковник Фергюс Макдональд взглянул на пожилого сержанта Джиллиса, который до войны был главным слугой в его шотландском поместье. — А ты, Джиллис — командиром второй группы. Только не забывай держать свою красную от виски рожу как можно ближе к земле — а не то будешь виден за километр, как кусок свиного бекона.

Все расхохотались, а сержант Джиллис со всей серьезностью произнес:

— Я буду руководствоваться вашим приказанием, лэрд!

— Я же, как и сказал, возглавлю третью группу. — Полковник Макдональд обвел взглядом своих людей. — Нам надо постараться незамеченными проползти по открытой местности вплоть до самих пулеметных гнезд, а затем неожиданно атаковать их. Попробуйте сделать это так, чтобы немцы ничего не поняли. Иначе нам несдобровать — они обрушат на нас всю мощь своего огня. Когда мы достигнем пулеметных гнезд, то я дам один свисток. И тогда мы, — он мгновение поколебался, и затем решительно закончил, — прикончим их без шума: прирежем с помощью холодного оружия!

Молодой моряк-лейтенант, сидевший на траве сзади него, невольно вздрогнул от ужаса.

— А вот и наши крылатые ребятки снова пожаловали! — прокричал один из коммандос, указывая на небо, по которому на высоте бреющего полета проносилась новая партия штурмовиков. Немецкие зенитные орудия тут же заработали с удвоенной энергией. Воздух раскрасился разноцветными всполохами разрывов.

Полковник Макдональд решительно взмахнул рукой:

— Ну все, вперед, ребята! — Он подмигнул майору Рори-Брику и беззвучно прошептал губами: «Желаю тебе удачи, старый хрен!».

Фредди подмигнул ему в ответ, и они бросились к опушке леса. Теперь коммандос не обращали внимания на треск сучьев у них под ногами: бесконечный грохот разрывов и рев самолетных моторов отлично маскировали любой шум. Как только десантники оказались на открытой местности, они упали на землю и начали ползти по направлению к немецким пулеметным гнездам, обитатели которых, похоже, совсем не подозревали, что в эту минуту их собираются атаковать.

* * *

— Стоп! Всем замереть! — приказал Макдональд.

Коммандос, распластавшиеся на земле вокруг него, замерли.

— Что произошло, сэр? — спросил флотский лейтенант. Голос его был испуганный.

— Колючая проволока, — процедил сквозь зубы полковник.

— Но у нас же нет с собой кусачек…

Лэрд Аберноки и Дерта пропустил эти слова мимо ушей.

— Кертис и Мензис! — позвал он двоих рядовых. — Поднимите проволоку!

Коммандос доползли до первой линии проволочного заграждения и, перевернувшись на спины, схватились за нижнюю нитку колючей проволоки и немного приподняли ее над землей.

— Ну что ж, давайте, я попробую, как у вас получилось, — пробормотал полковник и, ловко двигаясь, прополз прямо под приподнятой проволокой, не задев ни одной колючки. Отряхнув свой килт, он позвал:

— Теперь — Коллинс и Маккензи.

Двое других коммандос подползли к проволоке и, поднырнув под нее, сменили уставших Кертиса и Мензиса, с которых градом лился пот. С их помощью под проволокой проползли и другие десантники. Наконец все собрались вокруг полковника Макдональда. Он с удовлетворенным видом кивнул:

— Ну, вот и славно. У нас все получилось. А теперь, пожалуйста, опустите аккуратно проволоку. Нам ведь не нужно, чтобы у немцев сработала сигнализация или устройство оповещения о несанкционированном проникновении на охраняемую территорию, не правда ли?

Теперь от первого пулеметного гнезда немцев британцев отделяло не более 20 метров. До них явственно доносились разговоры немецких пулеметчиков в перерывах между стрельбой или когда они меняли пулеметную ленту. Лэрд Аберноки и Дерта осторожно вытащил из гетры свой остро заточенный кинжал и чуть-чуть приподнял голову. Он насчитал четырех немецких пулеметчиков в стальных шлемах.

— Их всего четверо, — прошептал он. — Клянусь Богом, мы превосходим их численностью!

Он повернулся к своим бойцам:

— Слушайте мой приказ. Вы, четверо, заходите к этому пулеметному гнезду слева. А я вместе с моим глубоко уважаемым коллегой из Военно-морского флота Его Величества зайду справа. Когда нас будет отделять от этих мерзавцев не больше нескольких метров, я свистну в свисток. И тогда бросайтесь на них и уничтожьте всех фрицев до единого!

Четверо коммандос тут же принялись отползать влево. Полковник посмотрел на заметно побледневшего лейтенанта флота Его Величества и подмигнул тому:

— Не беспокойся, парень, — все произойдет быстро и красиво, как в кино. Просто следуй за мной, и все.

Он быстро пополз вперед, зажав кинжал в зубах. Лейтенант следовал за ним. Обтянутый изорванным килтом зад полковника то и дело мелькал у него перед глазами. Теперь Макдональд мог явственно уловить запах немцев — специфические ароматы саржевой ткани их униформы и дешевого эрзац-мыла, которые он научился хорошо различать за последние несколько лет этой ужасной войны. Полковник взмолился о том, чтобы все остальные группы коммандос приблизились к немецким пулеметным гнездам так же близко, как и он сам, и стиснул кинжал в правой руке. Затем, сжав зубами свисток, он что есть силы дунул в него.

За громовым боевым кличем шотландских коммандос последовали испуганные и тревожные вскрики немцев, перед которыми неожиданно возникли покрытые пылью и запекшейся кровью фигуры десантников. Один из пулеметчиков попытался развернуть свой MG-42, чтобы нацелить его прямо на врагов. Кертис нарушил приказ полковника и уложил фрица короткой очередью с бедра. Немец со стоном распростерся поверх ствола пулемета. Когда его напарник бросился к MG, лэрд Аберноки и Дерта уложил его одним коротким взмахом кинжала. Кишки немецкого солдата поползли наружу из распоротого живота.

Рядом с ним флотский лейтенант безуспешно барахтался на дне пулеметного гнезда, пытаясь отбиваться от огромного краснорожего верзилы-пулеметчика, а тот безжалостно молотил его своим огромным кулачищем прямо по лицу, которое быстро превращалось в кровавую маску.

Полковник Макдональд прыгнул на спину этому немцу и вцепился в него, словно большая обезьяна. Свободной рукой он оттянул назад стальной шлем врага, обнажая его шею, и полоснул клинком по приоткрывшейся полоске незащищенной плоти. Немец сразу обмяк — движение полковника было исключительно точным.

Ровно минуту спустя последний немецкий пулеметчик с торчащим из груди штыком замер в последнем пулеметном гнезде. Через пять минут в это гнездо, на дне которого беззвучно рыдал потрясенный всем увиденным флотский лейтенант, ввалился майор Рори-Брик — в чуть-чуть потрепанной униформе, но в целом такой же невозмутимый, как и всегда.

— Мы спгавились со всеми ними, сэг, — доложил он полковнику Макдональду. — Знаете, что я с гебятами обнагужил в захваченном пулеметном гнезде?

— Ширли Темпл? — предположил лэрд Аберноки и Дерта. Он был крайне доволен исходом операции и теперь с чувством глубокого удовлетворения вытирал кровь со своего кинжала о подол килта.

— Нет, сэг, не Шигли Темпл, а тгехдюймовый миномет. Ничего себе, вегно, сэг?

— Еще как вегно, Фгедди!!! — воскликнул Фергюс Макдональд. Его сердце громко забилось от радости. Вот теперь они действительно были в деле. Теперь в их распоряжении были три захваченных в качестве трофеев немецких новейших пулемета и даже один миномет! В голове у полковника уже созрел план: они могли бы обстреливать из него батарею Геббельса. Конечно, его снаряды будут отскакивать от толстенных железобетонных стен батареи, как мячики для пинг-понга, однако если они начнут беспокоить защитников батареи минометным огнем, те по крайней мере не посмеют высунуть нос из-за своих укрытий, пока обстрел не прекратится. Да, это было отличным способом доставить немецким артиллеристам немало неприятных минут!

— Среди наших есть потери? — отрывисто спросил полковник.

— Ни единой, — ответил майор Рори-Брик. — Газве что я потегял свою шегстяную десантную шапочку. Честно говогя, я чувствую себя без нее очень неуютно!

Лэрд Аберноки и Дерта усмехнулся.

— Ах ты, проклятый старый засранец! — протянул он; но в его голосе звучала неприкрытая симпатия к майору и глубочайшее уважение перед ним. — Ну ладно, Фредди, возвращайся к своим ребятам и пришли ко мне сержанта Джиллиса. Даю всем на отдых ровно две минуты. А затем нам предстоит обрушиться на немцев со всей нашей мощью. Мы должны бить по их вентиляционным люкам и шахтам, по наблюдательным приборам, по чему только можно, — чтобы мало им не показалось. В общем, Фредди, мы должны произвести на проклятых фрицев такое впечатление, чтобы они решили, что перед ними — весь 7-й батальон коммандос, который обрушился на них со всем своим огнестрельным оружием! И я клянусь, Фредди, что к исходу этого дня отнюдь не один немецкий засранец, спрятавшийся за толстыми железобетонными стенами батареи, намочит от страху свои штаны — такого я собираюсь на них нагнать ужаса!

 

Глава шестая

Огромная стальная махина головного танка Pz-IV, хорошо видная на пустынной дороге, быстро катила по направлению к Бельвиллю, внутри которого по-прежнему шли ожесточенные бои. Три других танка следовали за ним, строго выдерживая предписанную роттенфюрером Матцем дистанцию. Их 75-миллиметровые пушки все время рыскали из стороны в сторону, высматривая цели, словно хоботы огромных хищных доисторических животных.

Следя за тем, как остальные танки двигаются за его головной машиной, шарфюрер Шульце одобрительно кивал. Схватив микрофон, он обратился по радио к роттенфюреру Матцу, сидевшему за рычагами их танка:

— Ну, как у тебя там дела, Матци?

— Дела дерьмовые, — мрачно отозвался тот. — Я же вижу, что вокруг нас — одни засоленные болота. Стоит чуть-чуть съехать с дороги — и танк тут же увязнет в этой трясине. И уже не сможет выбраться обратно без посторонней помощи.

— Да, тебе не позавидуешь, — бросил Шульце. В его голосе при этом не слышалось ни капли сочувствия. — Но ты все-таки держись, Матци. Просто старайся двигаться вперед так же четко и хорошо, как тебе удавалось всю дорогу до этого. Я думаю, что если тебе это удастся, то ты получишь за свои сегодняшние подвиги Крест за военные заслуги с мечами.

В ответ Матц пробормотал какое-то исключительно грязное ругательство.

— Желаю то же самое твоей матери, — проронил в ответ Шульце. Отключив микрофон, он повернулся к молодому танкисту-штурманну, который сидел почти плечом к плечу с ним.

— Штурманн, ты должен пристально следить за дорогой. Как только увидишь что-то, похожее на засоленное болото, немедленно дай знать.

— Слушаюсь, шарфюрер!

Предоставив молодому танкисту внимательно следить за дорогой, по которой они двигались, Шульце обратил все свое внимание на Бельвилль. Город был весь окутан густым дымом. Прислушавшись к доносившейся оттуда пальбе, Шульце тревожно прикусил губу. Он мог явственно различить резкие выстрелы состоящих на вооружении «Вотана» немецких карабинов и более низкие по тону звуки очередей британских автоматов. Было ясно, что батальону приходится как никогда жарко и что томми окружили эсэсовцев со всех сторон. Бой там велся явно нешуточный, и шарфюрер совсем не был уверен, что его соотечественники имеют в нем какой-то перевес.

Усилием воли Шульце отбросил все эти тревожные мысли и наблюдения в сторону и попытался сосредоточиться на более насущной задаче — каким, собственно, образом ему следует ввести в бой свои пять танков, укомплектованные совсем сырыми, необученными экипажами. В конце концов в его мозгу созрел такой план. Когда они приблизятся к Бельвиллю, он направит четыре танка с новобранцами прямо по главной улице города. А сам постарается обогнуть город, чтобы заехать в него с тыла. Если им повезет, то они встретятся где-то посередине городка. Все, что им требуется для этого, — немного удачи. Известно, что пехота всегда боится танков — особенно если те движутся на приличной скорости и поливают все вокруг себя огнем. В таких случаях люди обычно не выдерживаются и убегают врассыпную. Если они сумеют выдержать хорошую скорость и будут при этом прицельно и метко стрелять, у них, пожалуй, все получится. Главное — чтобы томми не пытались достать их при помощи базук. Если британцы начнут лупить по ним этаким манером, то они уничтожат их всех — на узких улицах Бельвилля немцы будут как в западне, и англичанам не составит практически никакого труда поразить их. Маневрировать внутри городка у них точно не получится…

— Господин шарфюрер! — внезапно вторгся в его размышления встревоженный голос молодого штурманна.

— Что случилось? — рявкнул Шульце. Он резко повернулся и увидел, что штурманн указывает на человека, который внезапно поднялся из высокой травы сразу позади головного танка. В руках у человека был какой-то странный округлый предмет.

— Что он держит, как вы считаете, господин шарфюрер? — заглядывал ему в глаза молодой танкист. — Что бы это могло быть такое!

— А ну ныряй вниз, в башню! — заорал Шульце. — Быстро!

Он толкнул штурманна вниз и начал разворачивать десятитонную башню танка. В это время выросший из зарослей травы человек резко бросился вслед за достаточно медленно двигающимся по дороге головным Pz-IV. Но Шульце уже поместил его в перекрестье прицела танкового пулемета. Как только гамбуржец преисполнился уверенности, что его очередь достигнет цели, он нажал на гашетку. Пулемет застрочил, и бежавший в 400 метрах от него человек неожиданно остановился посреди дороги. Его спина неестественно выгнулась, он нелепо и жалко всплеснул руками, точно обращаясь к небесам с какой-то мольбой. В следующую секунду округлый металлический предмет, который он нес, выпал из его враз ослабевших пальцев, а сам человек рухнул ничком в траву.

Шарфюрер Шульце перевел дух.

— Черт бы меня побрал, — пробормотал он, — мы чуть не влипли по-настоящему.

— Что это было? — подал голос штурманн.

— Магнитная мина. Ее просто прилепляют к металлическому борту танка, и… — Шульце внезапно осекся. Из травы выскочила еще одна юркая фигура и помчалась по направлению к головному танку. В руке у человека была зажата еще одна магнитная мина.

— О, проклятье! — заорал Шульце. — Мы действительно влипли. Вокруг нас — отряд смертников, которые хотят истребить все наши танки, пусть даже ценой собственной жизни! — Он вновь нацелил свой пулемет на бегущего человека. Его очередь буквально разорвала истребителя танков пополам, но в самый последний миг рука умирающего все же успела прикрепить магнитную мину к корпусу головного Pz-IV. Даже на расстоянии шарфюрер услышал зловещий металлический звук, который издала прилипшая к корпусу немецкого танка мина.

— О, дьявол! — выдохнул побледневший Шульце. — Да проснитесь же вы, идиоты! Проснитесь — и поймите, что к вашему танку прикрепили «подарочек»!

Но экипаж Pz-IV, похоже, не услышал его мольбы. Как ни в чем не бывало, танк катился вперед. Убитый Шульце истребитель танков лежал мертвый в пыли, но это уже ничего не могло изменить. В следующую секунду погремел взрыв, и весь зад машины буквально разворотило. Танк стал похож на вскрытую ножом консервную банку. В следующий миг Pz-IV заполыхал.

— Вылезайте! Вылезайте немедленно из машины! — исступленно заорал Шульце. — Не сидите там — вылезайте, а не то вы все поджаритесь, словно караси на сковородке! — Он отчаянно молотил по корпусу собственного танка кулаком. — Говорю вам, вылезайте, не теряйте времени!!!

Но ни одному из танкистов так и не удалось живым выбраться из пылающего танка. Внезапно воздух наполнился отвратительным запахом горящей человеческой плоти. Молодого штурманна, сидевшего рядом с Шульце, затошнило. Он перегнулся через край башни и стал блевать прямо на дорогу.

Однако Шульце не пришлось слишком долго горевать по поводу потери головного танка. Уже в следующую секунду случилась новая беда: шедший в двухстах метрах позади них другой Pz-IV неожиданно остановился. Его командир, которого испугала мгновенная гибель головного танка, явно не знал, что ему самому надо делать.

Шульце схватил микрофон радиосвязи.

— Разворачивайся, сукин сын! — выкрикнул он. — Разворачивайся!

Но, по-видимому, командир танка просто забыл включить свои наушники; во всяком случае, он явно не слышал воплей Шульце. Вместо того чтобы разворачиваться и ехать обратно, он вдруг решил укрыться в зарослях высокой травы и стал осторожно съезжать на обочину.

— Нет!!! — отчаянно заревел Шульце. — Нет, нет! Ни за что!!!

Однако командир танка уже отдал приказ своему водителю съезжать с дороги в траву, и тот исполнял его. 30-тонная махина танка медленно двинулась вниз. Как только это произошло, немедленно начало осуществляться мрачное предсказание Матца: вязкая податливая почва начала оседать под гусеницами огромного тяжелого танка, засасывая его в трясину. Водитель танка в панике дал самые высокие обороты, надеясь выскочить вновь на твердую поверхность, но было уже поздно. С каждой секундой Pz-IV неотвратимо засасывало. Он попал в вязкую западню.

Группе смертников не требовалось специального приглашения: увидев, что случилось с немецкой многотонной махиной, они с разных концов бросились к попавшему в ловушку Pz-IV с магнитными минами наперевес.

Шульце и пулеметчик еще одного немецкого танка попытались уложить врагов огнем из своих пулеметов, но их было слишком много. Смертники падали один за другим, как снопы, но нескольким из них все же удалось пробиться к попавшему в трясину танку и прикрепить к его корпусу мины. Прошло несколько мгновений — и Pz-IV с оглушительным грохотом взорвался. Оторванная неимоверной силой взрыва 10-тонная башня танка легко взлетела в воздух и, перевернувшись несколько раз, рухнула на землю. Одновременно взорвался весь боезапас танка — все хранившиеся в нем снаряды. Одному из танкистов удалось все же каким-то чудом выбраться из горящей машины. С трудом ковыляя на своих окровавленных ногах, он двинулся в сторону ближайшего немецкого танка. Но не успел бедолага сделать и нескольких шагов, как его разорвало автоматной очередью.

Шульце отчаянно схватился за микрофон.

— Поворачивайте обратно! Поворачивайте!! — прокричал он.

На этот раз командиры немецких танков, похоже, наконец услышали его, потому что немедленно развернулись и двинулись в обратном направлении. При этом они прикрывали свое отступление, бросая на дорогу дымовые гранаты и не давая тем самым французам поразить их.

— Отлично… вот так… это именно то, что нужно, — выдохнул с облегчением Шульце, прижимая к губам микрофон. — Ты, командир второго танка, и ты, командир третьего, — двигайтесь в сторону деревьев, которые растут дальше вниз по дороге. Как только вы окажетесь там, немедленно выскакивайте из машин и, стоя на броне, уничтожайте всех истребителей танков, которые попытаются приблизиться к вам. Только так вы сможете спастись от гибели. Держите при этом радио постоянно включенным — и, как только дорога вновь станет свободной, я немедленно оповещу вас об этом. Все, конец связи!

Он отпустил микрофон.

— Очень хорошо, — донесся снизу голос Матца. — Каковы будут ваши последующие приказания, штандартенфюрер Шульце? — Он хихикнул: — Продолжай приказывать в том же духе и дальше, и скоро ты заменишь самого Гейера!

— Да пошел ты, — отмахнулся шарфюрер. — Иди нассы в свои сапоги. Только так и можно управлять этими необстрелянными юнцами — другого способа тут просто нет.

— Ну да, а в следующий раз ты будешь посыпать их сладкие розовые попочки детским тальком…

— Засунь свой член себе в задницу и подари себе сеанс бесплатного секса, — рявкнул Шульце. Но, несмотря на этот обычный обмен колкостями с Матцем, у него совсем не было настроения продолжать их: Шульце прекрасно понимал, как тяжело приходится их батальону в Бельвилле, и страстно желал как можно скорее прийти ему на помощь. Но как же сделать это, если дорогу к Бельвиллю им преградили чертовы лягушатники-самоубийцы, выскакивавшие из-за каждого куста и прятавшиеся в специально вырытых в земле ямах-укрытиях, готовые выпрыгнуть оттуда в любой удобный момент для того, чтобы прикрепить к танку магнитную мину? Шульце помрачнел. Да, ему удалось спасти от уничтожения два других танка, спрятав их в лесу, — но как же помочь им выбраться оттуда и добраться до Бельвилля, где они были нужнее всего? Было ясно, что, пока он не решит проблему с истребителями танков, карауливших их в своих засадах, нечего и думать о том, чтобы ввести немецкие танки в городок и помочь находящимся там в отчаянном положении бойцам «Вотана». «Точно, — подумал шарфюрер Шульце, — прежде всего, надо покончить с истребителями танков. Раз и навсегда».

— Послушай, Матц, — обратился он к своему приятелю, — как ты думаешь, сможем мы пересечь на танке вон ту дорогу?

— С закрытыми глазами, — невозмутимо бросил одноногий роттенфюрер.

— Обочины у этой дороги очень коварные. Соскочишь с твердой поверхности — и…

— Это для меня не проблема! — с презрением прервал его Матц. — Разве ты не помнишь, как я пересек весь Перекопский перешеек, когда мой танк был по уши в грязи?

— Ну хорошо, хорошо! От упоминания о собственных заслугах ты сейчас, того и гляди, кончишь! Всем и так известно, что ты — лучший водитель танков во всем батальоне СС «Вотан». А теперь послушай, что я придумал. — Шульце нагнулся к Матцу. — Мы проедем по дороге на пятьсот метров вперед. Пусть эти чертовы смертники, спрятавшиеся вдоль обочин, думают, что мы испугались и удираем от них. А затем мы неожиданно развернемся и поедем назад — прямо на них. И разотрем их в пыль! Ты понял, Матц, что я придумал? — Глаза Шульце сверкали.

Матц кивнул. Он прекрасно знал, что имел в виду его товарищ. Когда немецкие танкисты встречались с истребителями танков, которые прятались со своими минами в специальных ямах, то они просто наезжали на такую яму и кружили над ней до тех пор, пока края ямы не осыпались, превращая ее в вечную могилу для всех, кто прятался на ее дне. Истребителей танков обычно ждала жестокая смерть под тоннами земли и стальными гусеницами гигантских бронированных чудовищ.

— Все это так, Шульце, — возразил он, — но только я бы поостерегся совершать все эти па-де-де и вальсы на танковых гусеницах в тех местах, где почва слишком уж топкая. Если мы вздумаем кружить на таком месте, желая засыпать ямы с истребителями танков, то можем сами увязнуть по самую башню.

— Да, я думал об этом, — кивнул шарфюрер. — И вот что я придумал…

* * *

Шульце вытер пот со лба и бросил на землю деревянный молоток-колотушку. Он был вполне удовлетворен теми изменениями, которые ему удалось внести в конструкцию двух выхлопных труб танка Pz-IV. Теперь вся масса выхлопных газов должна была идти точно вниз. Это было именно то, что ему требовалось.

— Отлично, — кивнул он молодому штурманну, который стоял на страже с автоматом в руках, оберегая Шульце от возможных атак французских партизан и британских десантников. — Работа сделана. Скажи Матцу, чтобы завел мотор!

Штурманн подбежал к люку и прокричал Матцу, чтобы тот заводил танк. Роттенфюрер тут же нажал на кнопку стартера. Мощный мотор танка мгновенно ожил. Матц прибавил газу. Густые струи выхлопного дыма устремились точно вниз — прямо под днище танка, и еще ниже. Именно этого эффекта и добивался Шульце.

— Скажи Матцу, что все работает так, как и задумано, — прокричал он молодому эсэсовцу, стараясь перекрыть мощный рев моторов.

— А для чего вы внесли эти изменения в конструкцию танка, господин шарфюрер? Чего вы хотите этим добиться?

— Увидишь, малыш, ты все увидишь, когда придет время. А теперь забирайся в танк и хорошенько следи за тем, чтобы эти ублюдки не напали на нас сзади со своими сраными магнитными бомбами. Как только увидишь хотя бы одного, подбегающего к нашему танку с такой штукой в руках, немедленно открывай огонь на поражение. А я буду присматривать за тем, что творится у нас впереди. Ты понял меня?

— Так точно! — отчеканил штурманн.

Шарфюрер Шульце вздохнул. Он отлично знал, что сейчас абсолютно все зависело от Матца. Неверный выбор передачи, секундное колебание, малейшая ошибка, допущенная при расчете скорости, — и с ними случится то же самое, что уже случилось с двумя танками, от которых ничего не осталось.

— Давай, Матц, — выдохнул Шульце.

Тот медленно тронул танк и осторожно поехал вперед. Он двигался на предельно малой скорости — не более 15 километров в час, внимательно следя за дорогой и за обочинами. Он проехал три сотни метров… четыреста метров… пятьсот. И в этот момент роттенфюрер увидел то место на обочине, где он мог совершить свой маневр.

Матц облизал пересохшие губы и еще раз внимательно оглядел выбранное им место. Оно было не очень хорошим — земля здесь явно была топкой. Но другие места были еще хуже. Матц уже знал, что ему предстояло сделать. Он должен был съехать с дороги, пустить танк вниз, развернуть его там — и, перейдя на низшую передачу, вновь забраться вверх по небольшому склону и опять оказаться на дороге. Как только танк вновь окажется на ней, он должен будет развить наивысшую скорость и добраться до диверсантов раньше, чем они успеют прийти в себя, разгадать его маневр и приготовить свое снаряжение. В противном случае от его танка и от него самого останутся лишь одни головешки.

— Шульце! — позвал он.

— Слушаю тебя, кусок обезьяньего дерьма, — откликнулся шарфюрер.

— Видишь то место на обочине? Прямо впереди?

— Вижу!

— Я развернусь там. Если получится.

— Я понял тебя, Матц. — Голос Шульце посерьезнел.

— Если понял, тогда держись. Поехали! — бросил одноногий боец и прибавил газу.

Pz-IV стал набирать скорость и вскоре быстро помчался вперед, сильно подскакивая на неровностях дороги. Шульце и штурманн, сидевшие в башне танка, судорожно сжали поручни, чтобы не упасть и не удариться обо что-то головой.

— Если ты веришь в Большого Человека, который сидит там, на небесах в белоснежных одеждах, то тебе самое время помолиться ему, — бросил Шульце своему молодому коллеге. Но в его глазах не было теплоты и юмора. Он отлично знал, что случится с ними, если у Матца ничего не выйдет.

Танк вильнул к обочине и стал съезжать вниз по склону. Гусеница, потерявшая опору, бешено крутанулась в воздухе. Матц вытер пот со лба и сосчитал до пяти. Мотор Pz-IV, казалось, работал на предельных оборотах. Роттенфюрер схватился за рычаг рукой, мокрой от пота, и включил низшую передачу.

Но ничего не произошло. Танк, казалось, застыл на месте, никуда не двигаясь. Матц не слышал никаких звуков, кроме собственного тяжелого дыхания. «Что произошло с танком»? — пронеслась в его голове паническая мысль. И вдруг Pz-IV ожил. Мотор мощно взревел, и корпус бронированной машины дернулся. Гусеницы цеплялись в этом месте — Матц явственно ощущал тягу. Танк начал медленно подниматься вверх по склону.

— Вот так, вот так… правильно, только вперед и вверх, — выкрикнул Матц. На его морщинистом лице расплылась довольная улыбка. — Ну давай же, взберись по склону… я прошу тебя, взберись наверх!

Pz-IV тяжело перевалился через край дороги и мгновение спустя был уже на твердой поверхности. Матц немедленно прибавил газу. Танк понесся вперед. Роттенфюрер легко включил высшую передачу, и скорость танка стала предельной. В это же мгновение заработал чей-то пулемет. Пули забарабанили по броне танка, но Матц не слышал их. Он слушал только рокот мотора. В этот момент его больше ничего не интересовало.

— Вот так, сукин сын, — любовно прошептал он, чувствуя, что мотор работает как надо и позволяет танку нестись вперед со всей возможной скоростью. — Давай, только не подводи меня и не замедляйся — а не то мне придется пнуть тебя прямо в твой железный зад!

Неожиданно Pz-IV занесло, и Матц ощутил, что они соскальзывают с дороги. Коробка передач угрожающе затрещала. Матца прошиб пот. Он почувствовал, что танк внезапно въехал на скользкий участок и его начало заносить в сторону. А там находились страшные болотистые участки, на которых их тяжелый танк был обречен на то, чтобы увязнуть. Как же это случилось? Почему он ничего не заметил?! Он чувствовал, как Pz-IV теряет сцепление с грунтом и неудержимо соскальзывает в сторону.

— Ах ты, сукин сын! — в панике завопил Матц. — Какого черта!? Проклятый, вонючий, конченый сукин сын, черт бы тебя побрал с потрохами! Ну давай же, давай, нащупай снова нормальную дорогу!

С предельной осторожностью, двигая рукой так же деликатно, как доктор, ощупывающий женскую грудь во время медицинского осмотра, Матц вновь включил низшую передачу. Но одна из гусениц все равно прокручивалась вхолостую, не в силах зацепиться за дорогу. И они продолжали соскальзывать куда-то вниз.

Бормоча немыслимые ругательства, роттенфюрер заблокировал гусеницу, которая крутилась вхолостую, и отпустил педаль сцепления. Это было опасно, но только так он мог попытаться вновь овладеть управлением. Матц не собирался сдаваться без борьбы и позволить танку скатиться вниз. Он был готов сделать все, абсолютно все, чтобы только этого не случилось. Затем он вновь включил сцепление.

И вдруг танк отозвался на его действия. Это казалось чудом, но все же случилось наяву, в реальности. Гусеница, которая до этого крутилась в воздухе совершенно вхолостую, наконец-то зацепилась за поверхность дороги и начала тащить танк вперед. Матц немедленно прибавил газу. Танк рванул вперед — и мгновение спустя Матц почувствовал, что гусеницы танка четко и жестко цепляются за дорогу. Они миновали опасный участок — и теперь снова могли двигаться вперед с предельной скоростью.

— Какого черта ты замешкался на этом проклятом пятачке, ты, сукин сын? — заорал сверху Шульце. — Ты заставил меня обмочиться от страха в штаны. А парень, который сидит по соседству со мной, от ужаса расперделся, и теперь мне совсем нечем дышать.

— А ты еще сходи поссы, Шульце! — выдохнул с облегчением Матц. Он включил наивысшую передачу, и Pz-IV стрелой полетел вперед.

Впереди Матц увидел яму, в которой затаились истребители танков. Вместо того чтобы выскочить из нее и попытаться спастись бегством они, наоборот, упали на дно ямы, ожидая, что танк пролетит прямо над ними. Но именно этого и ждали эсэсовцы, поднаторевшие в жестокой тактике танкового боя во время беспощадных сражений, в которых им приходилось участвовать на Восточном фронте.

Вместо того чтобы просто проехать на ямой, Матц резко затормозил, и его правая гусеница прошлась прямо по краю ямы. Он мог явственно представить, что чувствовали в этот момент те, кто прятался сейчас там, — французы, чьи легкие наполнились невыносимой вонью выхлопных газов танка, чьи барабанные перепонки разрывались от рева его двигателей, а глаза лопались от напряжения. Но Матц не собирался никого жалеть. Он вновь закружился вокруг ямы, заставляя ее края быстро осыпаться, хороня под землей всех, кто находился там, внизу. Затем он медленно поехал через образовавшуюся впадину в земле, заставляя при этом гусеницы бешено вращаться. Он видел, как на них налипли куски перемолотых в крошку человеческих тел.

Навстречу Pz-IV выбежала группка французских партизан. Они попытались обстрелять танк, но Шульце, хорошо видевший их, уложил всех французов одной длинной разящей очередью из курсового пулемета. Мгновение спустя гусеницы танка уже проехались по корчившимся в агонии телам «маки».

— Смотри, смотри вперед, Шульце! — внезапно закричал роттенфюрер.

— Что такое, Матц?!

— Там впереди еще одна яма. Яма с французскими смертниками. Вон там, возле высокого дерева. Понял, Шульце?

— Я понял, Матц, — мрачно отозвался шарфюрер, заметивший яму, искусно замаскированную среди густой высокой травы, покрывавшей эту заболоченную местность. — Но этими ублюдками придется заняться тебе, а не мне. Тебе нужно будет дать им попробовать нашей специальной отравы. Той, что мы приготовили специально для этого случая!

Матц осторожно направился прямо к яме, пристально следя за дорогой. Сидевшие в яме партизаны смертельно побледнели, внезапно почувствовав, что настал их последний час, и принялись яростно обстреливать танк из своих ружей. Шульце и молодой штурманн, нырнув вниз, безучастно слушали, как пули бесполезно молотили по толстой броне танка, отскакивая от нее, словно горошины. Когда Pz-IV практически поравнялся с ямой, стрельба прекратилась; французы упали на дно ямы, молясь о том, чтобы немецкий танк промчался над ними.

Однако такого не произошло. Вместо этого Матц затормозил машину прямо над ямой, где спрятались обреченные. Мощный стальной силуэт танка зловеще отсвечивал на фоне восходящего солнца. Матц выключил сцепление и нажал что есть силы на педаль газа. Мотор танка, неподвижно застывшего прямо над ямой, бешено взревел.

— Что делает сейчас наш водитель? — обратился к Шульце любознательный штурманн.

— Ты ведь призван на фронт из крестьянской семьи, не так ли? — осведомился Шульце.

— Да. Я из крестьянской семьи, родом из Баварии.

— Что вы делаете у себя в Баварии, если вам надо избавиться от крыс, которые поселились на скотном дворе? — проронил Шульце.

— Мы выкуриваем их при помощи специального газа, — ответил парень.

Матц вдавил педаль газа в пол. Мотор ревел на предельных оборотах.

— Вот именно, — мрачно бросил Шульце. — Вы выкуриваете их газом!

— Святой Иисус, Святая Мария, Святой Иосиф, — испуганно прошептал молодой эсэсовец, отчаянно крестясь. До него наконец дошло, с какой целью шарфюрер вносил изменения в конструкцию выхлопных труб танка. Старый солдат хотел направить весь поток выхлопных газов прямо вниз. Теперь штурманн понял, для чего он это делал…

Через пять минут они в точно такой же манере покончили с последней ямой, в которой прятались французские смертники. «Маки» так и остались лежать там — в виде жалких скорченных трупов с судорожно сжатыми руками и ртами, заполненными собственной блевотиной. Еще раз окинув взглядом дорогу и ее окрестности, Шульце понял, что путь на Бельвилль чист. Он взял радио и сообщил об этом экипажам двух других танков, по-прежнему укрывавшихся в лесном массиве.

— И что теперь, господин шарфюрер? — спросил его штурманн. Он так и не решался взглянуть на трупы французов, скорчившиеся в яме под гусеницами их танка.

— Теперь мы поедем в Бельвилль. Но только не по той дороге, по которой уже двигались. Не хочу рисковать снова нарваться на опасные участки или обочины, в которых можно увязнуть. Пусть с этой дорогой попробуют справиться два других танка. А мы, — Шульце оглядел окрестности суженными глазами, — попробуем прорваться в Бельвилль другим путем. Ты видишь вон ту узкую дорожку справа?

— Да, господин шарфюрер, — кивнул молодой баварец.

— Попробуем двинуться по ней. Кажется, это — не что иное, как боковая дорога, дублер главной. Значит, она точно так же должна привести нас в Бельвилль.

— И что затем, господин шарфюрер?

— А затем, парень, — бросил Шульце с уверенностью, которую он сам, впрочем, отнюдь не чувствовал, — мы будем искать в Бельвилле гауптштурмфюрера фон Доденбурга и сосунков из первой роты.

 

Глава седьмая

Куно фон Доденбург, давно уже снявший шлем, с лицом, покрытым запекшейся кровью и грязью, метался по первому этажу дома, в который он проник вместе с остатками солдат из первой роты, точно загнанный лев. Половина его подразделения, составленного новобранцами, пришедшими из гитлерюгенда, осталась лежать на улице в виде остывающих трупов. Связь с оберштурмбаннфюрером Гейером была давно утеряна, и не было никакой реальной надежды ее восстановить. А те молодые солдаты из первой роты, которым посчастливилось уцелеть и которые находились рядом с фон Доденбургом, испуганно жались к стенкам, поскольку засевшие на втором этаже французские «маки» периодически постреливали в них сквозь тонкий потолок, и их пули ложились в основном в центр помещения.

Перестав метаться по помещению, фон Доденбург тоже прижался спиной к стене и стал лихорадочно размышлять, как они могут выбраться из этой ловушки, в которой невольно оказались. Он сразу отбросил мысль попытаться выбить из дома партизан, засевших на втором этаже. Они там хорошо забаррикадировались, и любая попытка взять второй этаж штурмом была обречена на неудачу. Гауптштурмфюрер прекрасно понимал, что французы легко перестреляют всех нападавших, которые попытаются проникнуть на второй этаж по узкой деревянной лестнице, ведущей наверх.

Но выбежать из здания на улицу было тоже нельзя. Она все время простреливалась партизанами, державшими ее под своим прицелом. Стоило только высунуть голову, чтобы получить пулю прямо в лоб. Получалось, что эсэсовцы действительно находятся в ловушке, из которой фактически нет выходов…

Наконец фон Доденбург пришел к выводу, что единственным способом выбраться из западни было пробиваться в противоположную сторону — не на улицу, а во двор дома. Или на боковую улочку, которая, возможно, шла за его глухой задней стеной. И уже оттуда пытаться атаковать засевших на втором этаже партизан. Но как сделать это с молодыми солдатами, которые были совершенно не обучены вести уличные бои и воевать внутри городских зданий?

С другой стороны, он знал и то, что других вариантов у него нет. Или они попытаются сделать это, или же все погибнут.

Он жестом подозвал к себе солдат первой роты и произнес голосом, в котором было значительно больше уверенности, нежели гауптштурмфюрер ощущал на самом деле:

— Слушайте меня, герои гитлерюгенда! Как вы, наверное, понимаете, мы попали в очень дерьмовую ситуацию. Но мы можем выбраться из нее. Для этого нам только надо действовать грамотно и скоординированно. И не допускать тактических ошибок. Вы понимаете, о чем я говорю?

Новобранцы неуверенно закивали. Фон Доденбург заметил, что в глазах некоторых из них зажегся слабый огонек надежды.

— Мы находимся в самом крайнем из домов. Сзади него нет партизан. «Маки» находятся только сверху — и перед самим домом, на главной улице. В общем, позади дома — своего рода мертвая зона. — Куно, разумеется, не мог знать этого наверняка — сейчас он просто вдохновенно сочинял на ходу. — Вам ясно?

Молодые солдаты вновь кивнули.

— Итак, нам надо постараться использовать эту мертвую зону к нашей собственной выгоде. Для этого мы должны выбраться наружу через заднюю стенку дома, сломав ее или пробив в ней узкий проход. Как только мы окажемся там, снаружи, мы должны немедленно залезть на крышу. Но только так, чтобы засевшие на втором этаже лягушатники не поняли этого. Выбравшись на крышу, мы пробьем ее — и окажемся у них над головами. И тогда вся ситуация зеркально изменится.

— И тогда мы сможем стрелять сверху вниз в них, а не они — в нас! — радостно воскликнул один из солдат.

— Вот именно. Очень точно подмечено. Тогда, как только мы очистим этот дом от засевших наверху партизан, мы точно таким же образом перейдем к следующему дому и постараемся тоже зачистить его. Затем — к следующему. Это очень длительная и нудная процедура, но другого выхода у нас нет. Я надеюсь, что в конце концов мы сможем очистить от партизан всю эту улицу. — Куно подался вперед: — Вы готовы следовать за мной?

— Да, мы с вами, господин гауптштурмфюрер, — воскликнули молодые солдаты. Фон Доденбург ощутил неподдельный энтузиазм в их голосах.

— Прекрасно! Тогда те из вас, кто стоит сейчас вдоль задней стены, должны достать свои саперные инструменты и любые подручные предметы и начать проделывать в ней проход, чтобы мы могли выбраться через него наружу. Остальные будут периодически постреливать в потолок, чтобы беспокоить засевших сверху французов и не дать им возможности понять, чем именно мы заняты тут, внизу. Я совсем не желаю, чтобы они об этом догадались! Пусть они королями сидят наверху и думают, что замечательно контролируют ситуацию и что мы в полном отчаянии, что у нас нет никакого выхода. А мы тем временем приготовим им самый ужасный сюрприз, с которым они когда-либо сталкивались в своей жизни!

* * *

Полчаса спустя фон Доденбург осторожно выбрался на четвереньках через узкий проход, проделанный в задней стене дома, и медленно распрямился. В его правой руке был зажат автомат. Глаза гауптштурмфюрера тревожно рыскали по окрестным окнам. Позади него на главной улице по-прежнему шла перестрелка, но здесь было удивительно тихо. Улица, проходившая позади дома, была совершенно пустынна. Он быстро взглянул на заднюю стенку дома и выдохнул с облегчением. Она была глухой не только на первом, но и на втором этаже тоже. На эту сторону не выходило ни одного окна. К карнизу были подвешены длинные связки табачных листьев, сушившиеся на ветру.

Офицер повесил автомат себе на шею и повернулся к ССманну первой роты, который вылез из дома через заднюю стенку вслед за ним.

— Усвой сам и передай другим: надо действовать и передвигаться как можно тише. Мы сможем вновь овладеть ситуацией, только когда окажемся на крыше. Но, чтобы добраться до нее, нам надо ни в коем случае не спугнуть лягушатников. Ты понял это?

Солдат, плечи которого были обсыпаны штукатуркой и мелкими щепками, кивнул. Фон Доденбург надеялся, что и все остальные усвоили его наставления так же хорошо.

Он подошел к стене и схватился одной рукой за потемневший от времени и непогоды выступ деревянной балки. Практически не дыша, чтобы только не спугнуть французов, он подтянулся на руках, нащупал ногой другой выступ и медленно вскарабкался на уровень второго этажа. Теперь от французских партизан его отделяла только тонкая деревянная стена дома. Если они сейчас услышат его и среагируют на шорох, им достаточно будет прислонить ружье к стене и нажать на спусковой крючок, — и свинцовая пуля войдет точно в его тело.

Фон Доденбург постарался отогнать от себя эту мысль и схватился рукой за выступ балки, на которой держалась крыша. Она оказалась гнилой и обломилась прямо в его руке. На мгновение ему почудилось, что сейчас все это старое прогнившее здание рухнет и он окажется погребен под его обломками. Но оно все-таки выдержало. Секунду спустя он сумел нащупать другую, более-менее прочную балку. Куно медленно и очень осторожно подтянулся вверх и почувствовал едкий запах сухого табака. Еще несколько секунд — и он перевалился через край крыши и распластался на покрывавших ее теплых плитках черепицы.

Несколько секунд гауптштурмфюрер лежал на плитках черепицы, наслаждаясь относительной тишиной, покоем и тем, что он наконец оказался вверху. Одновременно он чутко прислушивался ко всем доносившимся до него звукам, стараясь определить, не засекли ли его засевшие на втором этаже французы. Но там, похоже, было тихо. Кажется, они так и не разобрались, что кто-то из бошей вскарабкался прямо на крышу дома. Тогда фон Доденбург разулся, стащив с себя ботинки, и в одних носках прокрался к трубе.

Вскоре на крышу влез второй эсэсовец. Куно сделал ему знак снять ботинки.

Когда на крыше оказалось в общей сложности четыре эсэсовца, фон Доденбург осторожно снял одну плитку, затем другую… в конце концов он расчистил примерно один квадратный метр крыши, аккуратно откладывая в сторону потрескавшиеся плитки черепицы. Из-под стрех в нос ему шибанула застарелая вонь и запах пыли, но Куно мужественно стерпел их.

Он осторожно приблизил лицо к проделанному в крыше отверстию и заглянул в него. В пыльном сумраке он увидел балки, поддерживающие черепицу, а под ними — тонкий потолок. Все его деревянные детали были очень старыми и хрупкими от времени и износа. Фон Доденбург понял, что достаточно будет одного сильного толчка — и вся эта конструкция посыплется вниз.

Он жестом подозвал к себе одного из солдат первой роты. Когда тот приблизился к командиру, Куно шепнул ему:

— Достань свою гранату. Я пробью дырку в потолке — и ты тут же бросишь ее туда. После этого мы сосчитаем до четырех и откроем ураганный огонь по всем, кто засел там, внизу.

Гауптштурмфюрер прекрасно понимал, что ему предстояла очень сложная и тонкая боевая операция и что при этом в его распоряжении была лишь горстка необученных молодых солдат. Но у него в любом случае не оставалось никакого другого варианта, как попробовать осуществить это с ними.

— Когда мы окажемся внизу, — прошептал он, — мы должны постоянно держаться спиной к спине. Только так мы сможем поразить лягушатников и не перебьем при этом друг друга. Держаться спиной к спине, запомните это!

Он выпрямился и в следующее мгновение что есть силы ударил ногой в потолок дома. Балки и старые стропила тут же хрустнули и посыпались вниз. Под ногой Куно образовалась большая дыра. Эсэсовцы услышали удивленные голоса: «Боши! Боши!». Молодой эсэсовец тут же швырнул в образовавшееся отверстие ручную гранату. Сосчитав до четырех, немцы услышали мощный взрыв, который разнес находившееся под ними помещение буквально на куски. Взрывная волна ударила фон Доденбурга в лицо, точно кулаком. Но уже в следующую секунду эсэсовцы бросились в образовавшееся отверстие, держась спиной к спине и яростно паля из автоматов во все стороны.

Внутренность комнаты представляла собой искореженные руины. Всюду валялись раненые и истекающие кровью французские партизаны. Было ясно, что задумка гауптштурмфюрера явилась для них полнейшим сюрпризом и эсэсовцам удалось застать их врасплох. Один из партизан попытался направить на фон Доденбурга свой автомат, но Куно среагировал быстрее и так ударил в лицо француза прикладом своего «шмайссера», что тот рухнул, как подкошенный. Рядом с ним молодой солдат, так удачно швырнувший гранату в проделанное им отверстие, приставил дуло своего карабина к голове лежащего на полу француза и нажал на спусковой крючок. Француз дернулся в последний раз и затих уже навсегда.

— Все, похоже, с ними покончено, — пробормотал Куно фон Доденбург, переворачивая носком ботинка голову лежащего на полу партизана. Такое впечатление, что именно этот человек получил большую часть осколков при взрыве гранаты — от лица у него осталось одно лишь бесформенное кровавое месиво. Остальные французы также лежали замертво.

— Расчистите те баррикады, что они успели здесь возвести, — приказал гауптштурмфюрер, указывая на тяжелый старый сундук с крестьянским добром, которым партизаны забаррикадировали вход на второй этаж. — Надо, чтобы остальные наши ребята, оставшиеся внизу, поднялись наверх как можно скорее. Нельзя терять ни минуты! Нам предстоит еще адская прорва работы, если только мы хотим очистить улицу от партизан и получить наконец возможность выдвинуться к нашей батарее!

* * *

Однако на этот раз Куно фон Доденбургу было суждено немного ошибиться в своих расчетах. Десять минут спустя — как раз тогда, когда они точно таким же способом уничтожили французов, засевших в следующем доме, и стояли на крыше третьего, готовясь аналогичным образом избавиться от засевших в нем партизан, — командир роты услышал грохот и лязганье танковых гусениц. Он устремил свой взор в то место, откуда доносился грохот приближающихся танков — и его сердце буквально подпрыгнуло от радости: он узнал силуэты родных Pz-IV.

Французские партизаны тоже заметили приближающиеся немецкие танки и стали отчаянно обстреливать их. Но пули французов отскакивали от толстой стальной брони огромных машин, не причиняя им ни малейшего вреда.

Куно фон Доденбург задумчиво закусил губу. Несмотря на то что танковые люки были наглухо задраены и он не мог видеть, кто находился внутри них, внутреннее чувство безошибочно подсказывало ему, что лишь два человека могли решиться пробиться на танках сквозь все устроенные французами заграждения и ловушки и прийти им на помощь — здоровенный уроженец Гамбурга шарфюрер Шульце и его закадычный приятель, одноногий роттенфюрер Матц. Покрытое грязью и кровоподтеками лицо фон Доденбурга осветилось, точно на помощь им в осажденный Бельвилль устремилась вся дивизия «Лейбштандарт Адольф Гитлер», возглавляемая лично Зеппом Дитрихом.

Перевернувшись на спину, фон Доденбург нащупал свой сигнальный пистолет. Торопливо зарядив его, он дважды выстрелил в воздух. Первый патрон разорвался в воздухе, рассыпавшись сполохами ядовито-зеленого света. Второй патрон был серебристого цвета.

Увидев посланные фон Доденбургом сигналы, немецкие танки немедленно изменили направление своего движения и устремились к нему. Этот маневр заметили и французские партизаны, тут же подвергнув Куно интенсивному обстрелу. Офицеру едва удалось спрятаться от града пуль, которые свистели буквально в сантиметре от его лица.

* * *

— Это парни из первой роты! Они там! — возбужденно кричал Шульце, заметивший в воздухе зеленый и белый сигналы — личные опознавательные огни гауптштурмфюрера фон Доденбурга. — Вон там — слева! — Он повернул свой пулемет и срезал короткой очередью парочку «маки», спрятавшихся среди развалин полуразрушенных зданий и стрелявших по ним оттуда.

— Да знаю я, знаю! — откликнулся капрал Матц. — Я же, черт побери, не слепой, как думаешь ты, дубина! — Он застопорил левую гусеницу и заставил Pz-IV резко повернуться влево. От столь бешеного поворота танка Шульце потерял равновесие и ударился головой о железный корпус танка. Ощутив во рту солоноватый привкус крови, он яростно взревел:

— Во имя великой блудницы вавилонской, смотри, что делаешь, ты, маленький одноногий извращенец! Идиот несчастный! А не то я оторву твою деревянную ногу и выбью из твоей головы всю овсяную кашу, которая плещется там у тебя вместо мозгов!

Но Матц не слушал Шульце. В двухстах метрах прямо перед ними появился французский партизан, держащий в руках странных длинный металлический объект. Этот объект был нацелен прямо на их Pz-IV.

— Что это, Шульце? — закричал Матц. — Ради Бога, Шульце — что это у него в руках?

— Это базука, идиот! Английская базука! — гаркнул шарфюрер. — Если он выстрелит по нашему танку тем, что спрятано у него в этой металлической трубке, то наш Pz-IV больше никогда не будет девственницей! — Матерясь, он бешено надавил на педаль 75-миллиметровой пушки, вращая ее, пока перекрестья прицела не сошлись на одинокой фигурке человека впереди. Как только француз попал в прицел, Шульце, не колеблясь, выстрелил. Отдача толкнула танк назад, наполнив его внутренности едким пороховым дымом выстрела.

Снаряд врезался в землю прямо перед ногами стрелка. Когда дым рассеялся, немцы увидели, что на том месте, где только что стоял человек, чернеет лишь аккуратная круглая дырка в мостовой.

— Ну и ну, шарфюрер Шульце, — хмыкнул Матц. — Ты, выходит, готов легко потратить 75-миллиметровый снаряд на то, чтобы убрать с дороги одного-единственного партизана? А ты знаешь, что этот снаряд, между прочим, стоит целых 20 марок?

— Лучше сконцентрируйся на том, чтобы двигать вперед нашу таратайку, — огрызнулся Шульце, — а не то я засуну следующий снаряд тебе прямо в…

В эту секунду из укрытия неожиданно появилась целая группа «маки» с магнитными минами в руках. Шульце нажал на гашетку пулемета. MG-34, делавший до 800 выстрелов в минуту, не оставил французам никакого шанса — их тела оказались в момент изрешечены пулями. Через несколько секунд танк проехался гусеницами по бездыханным телам, разрывая их в клочья и выкидывая на обочину дороги в виде кровавого фарша.

После того как с партизанами было покончено, Матц направил свой танк на боковую улочку, где было относительно тихо. Оказавшись там, он не смог сдержать восклицания ужаса — оказывается, вся эта улица была усеяна телами их коллег, солдат из первой роты. Они валялись на всем протяжении улицы, покрывая ее, точно ковер, каким-то странным узором.

— О, Святый Боже, Святая Мария и Святой Иосиф! — выдохнул молодой баварец-штурманн. — Кажется, первая рота попалась здесь в зверскую передрягу!

Шульце мрачно кивнул. Но в следующую секунду его лицо осветилось. В пятидесяти метрах от них он разглядел знакомую фигуру, которая спрыгнула со второго этажа какого-то здания. Это был гауптштурмфюрер Куно фон Доденбург собственной персоной. Он смотрел на них и подзывал их к себе, яростно размахивая своим автоматом.

Матц сразу понял, чего хочет от них командир, хотя не услышал от него ни слова. Он надавил на педаль газа так, что мотор танка яростно взревел, и направил его прямо на дом. Фон Доденбург отскочил в сторону, а Pz-IV на полной скорости врезался в строение. Стены обрушились, и на танк посыпались сломанные пополам балки и стропила, детали потолка и стен, куски штукатурки и цемента, обломки кирпичей. Танк остановился, и его пушка угрожающе вылезла из единственного оставшегося целым окна на улицу.

— Клянусь тремя дьяволами, я чертовски рад видеть вас обоих! — горячо воскликнул фон Доденбург, когда Шульце и Матц появились каждый из своего люка.

— Без нас вы, кажется, попали в нешуточную переделку, не так ли, господин гауптштурмфюрер? — произнес с юмором шарфюрер. — Видит Бог, некоторых людей нельзя ни при каких обстоятельствах оставлять одних!

— Это очень, очень правильное замечание, — кивнул Куно, и радостная улыбка, вызванная их неожиданной встречей, исчезла с его лица. — Мы действительно попали здесь в жуткий переплет. Проблема заключается в том, что мы понесли очень большие потери во время уличных боев. А когда в поисках укрытия мы вломились в окрестные дома, выяснилось, что все вторые этажи оккупированы партизанами. В результате наши ребята в основном сконцентрированы на первых этажах, в то время как на вторых засели французы. И теперь вы должны помочь мне сделать следующее: выкурить «маки» со вторых этажей, оставив по возможности в целости первые.

— Это так же легко, как помочиться в ведро! — уверенно заявил Шульце и вновь занял место за прицелом своей 75-миллиметровой танковой пушки. — Ну что ж, лягушатники, — пророкотал он, когда штурманн загнал в казенник пушки первый снаряд, — приготовьтесь отправиться на свои проклятые небеса!

— И, пожалуйста, поспешите! — громко напомнил Куно фон Доденбург. — Мне нужно очистить эту улицу от французов уже через тридцать минут — иначе мы ни за что не успеем к батарее Геббельса!

Оглушительный выстрел из танковой пушки заглушил остаток его слов. Первый снаряд просвистел в воздухе и снес весь второй этаж ближайшего здания. Оставшиеся в живых партизаны в панике повыпрыгивали наружу, но там их уже поджидали жаждавшие мщения эсэсовцы. Автоматными очередями они скосили всех неприятелей.

Через пятнадцать минут Шульце выглянул из танка. По его усталому лицу струился обильный пот. Шарфюрер улыбался, довольный проделанной работой. Обращаясь к фон Доденбургу, он отчеканил:

— Могу я получить разрешение господина гауптштурмфюрера на то, чтобы доложить ему, что вся улица очищена от партизан?

— Пошел ты к черту! — добродушно огрызнулся Куно фон Доденбург. Дорога на батарею Геббельса была наконец свободна, и оставшиеся в живых эсэсовцы немедленно устремились туда под прикрытием единственного сопровождавшего их танка.

 

Глава восьмая

Было жарко, как в доменной печи. Над спокойным морем повисло пепельно-серое, полное дыма небо. Прорываясь сквозь этот дым, яркое солнце выглядело раскаленной медной монетой.

На всем фронте предполагаемой английской атаки немецкие войска замерли в ожидании, готовясь встретить британцев. Они знали, что враг должен был прийти со стороны моря.

Немцы были полностью готовы. Вдоль всей линии фронта тянулись два ряда колючей проволоки двухметровой высоты. Перед ними располагались пункты артиллерийских наблюдателей, спрятанные глубоко в землю. Сидевшие там люди непрерывно осматривали поверхность моря в свои мощные бинокли, готовые дать целеуказания артиллерийским батареям. Позади же рядов проволочных заграждений и минных полей располагались находившиеся в состоянии полной боевой готовности немецкие части. Они ждали в казармах, реквизированных домах местных жителей, в зданиях бывших магазинов и складов, превращенных в военные объекты, — ждали команды отразить британскую атаку. Команда должна была поступить из штаба, располагающегося в бывшем здании приморского казино.

В трех милях от побережья, хорошо видимые немецким наблюдателям-артиллеристам, широкой дугой растянулась армада британских судов, на скорости десять узлов двигающаяся к французскому берегу. Находившиеся на них пять тысяч человек, затаив дыхание, ждали этого момента, ждали встречи со своей судьбой. При этом, глядя на прекрасно укрепленные линии немецкой обороны, они чувствовали, как их все больше охватывает чувство надвигающегося отчаяния и бесполезности борьбы. Они проделали огромный путь, чтобы прибыть сюда. В состав десантной группы вошли бойцы, прибывшие из продуваемых всеми ветрами городков на восточном побережье Канады, из жарких мест западного канадского побережья, из лагерей лесорубов и ферм, затерявшихся в глубине территории этой огромной страны; из местечек, вытянувшихся вдоль Великих озер, которые казались практически такими же необжитыми и пустынными, как и в те годы, когда Канада была только открыта людьми. Большая часть из них была призвана в армию с самого начала Второй мировой войны и соответственно ждала целых три года этого дня, — когда они смогут лицом к лицу сойтись в бою с главным противником, с немцами. И вот наконец этот момент наступил. Но по мере того, как они все ближе подплывали к линии немецких укреплений, ими все больше и больше овладевало состояние странного напряжения, а точнее, оцепенения; им казалось, что они плывут навстречу своей смерти. Это не было то напряжение, которое обычно всегда чувствуют солдаты перед решающим боем. Это было именно чувство отчаяния, сковывавшее все их члены, само их дыхание; страшное предощущение того, что они плывут туда, откуда практически никому не удастся вернуться живым.

В этот момент словно чья-то огромная невидимая рука повернула гигантский выключатель, и небо над головами приближающегося к французскому побережью десанта разорвалось вспышками и грохотом разрывов. Корабли сопровождения открыли ураганный огонь из всех своих орудий. Воздух прочертили тысячи снарядов, ракет и трассирующих выстрелов, нацеленных на французское побережье, на расположенные там немецкие оборонительные укрепления. Казалось, из пустоты возник сам великий Бог Войны и вступил в действие.

— Ахтунг! Внимание! — тут же закричали немецкие наблюдатели, офицеры, унтер-офицеры и командиры всех уровней. По их приказу стрелки, артиллеристы и минометчики немедленно выбрали точные цели. Когда из дыма и тумана вынырнули первые громоздкие десантные корабли-транспорты, перевозящие к французскому побережью тяжелую технику, их тут же взяли на мушку.

— Фойер! Огонь! — последовал приказ.

Первыми на него откликнулись немецкие снайперы, замаскировавшиеся на заранее подготовленных позициях вдоль всего побережья. Как только из десантных кораблей на прибрежную гальку выпрыгнули первые фигурки одетых в камуфляжную форму британских десантников, они открыли по ним убийственный огонь. Не успев сделать и нескольких шагов по мокрой гальке, британские офицеры, унтер-офицеры и передовые наблюдатели замертво падали на нее. В течение буквально нескольких минут половина всего офицерского состава Королевского канадского полка выбыла из строя. При этом все офицеры полегли буквально в считанных метрах от места высадки.

Бойцы Королевского полка легкой пехоты герцога Гамильтона сумели добраться лишь до первой линии проволочных заграждений. Когда они достигли ее, на них обрушился ураганный немецкий заградительный огонь. Солдаты так и остались лежать вдоль проволочного заграждения или повисли прямо на проволоке, словно дохлые вороны. А в их беззащитные мертвые тела вонзались пуля за пулей, осколок за осколком, превращая их в решето.

Вслед за ним на французское побережье выбросился полк Королевских шотландских канадских гвардейцев. Они попытались пробиться сквозь ревущий вал снарядов, осколков, мин и пуль, которые обрушили на них сверху немецкие войска, но в течение каких-то минут от полка остались лишь разрозненные группы перепуганных, деморализованных, бесцельно мечущихся по побережью людей. Они были готовы идти за любым, кто отдаст им приказ, но почти все офицеры полка были перебиты.

Согласно плану, разработанному в штабе, вместе с пехотой на французское побережье должны были высадиться и шесть групп новых танков типа «Черчилль». Но едва лишь первое десантное судно, перевозившее шесть танков королевского шотландского полка Калгари, вынырнуло из-за дымовой завесы и устремилось к побережью, как немцы, точно чувствуя, какой смертоносный груз оно везет в своем чреве, немедленно сконцентрировали на нем свой самый плотный огонь. Пулеметчики королевского шотландского полка Торонто, располагавшиеся на верхней палубе судна и прикрывавшие его с воздуха и с земли, пытались отвечать им, но у них не было ничего, кроме пулеметов «Виккерс», и они гибли буквально пачками, падая рядом со своими пулеметами. В десантное судно попадал снаряд за снарядом, а тела его защитников усеяли палубу, точно мешки с песком.

Перевозившее другую группу танков десантное судно номер 145, изрешеченное немецкими снарядами, с загоревшимся машинным отделением, все-таки сумело кое-как достичь побережья и уткнуться искореженным носом в мокрую гальку. Но из него сумели выкатиться на берег лишь три «Черчилля» из шести, прежде чем его корма затонула — вместе с находившимися там оставшимися тремя танками.

Десантное судно номер 127, охваченное пламенем пожара от носа до кормы, экипаж которого был весь перебит и на котором остались лишь два пулеметчика королевского шотландского полка Торонто, отчаянно палившие из своих пулеметов во все стороны, пытаясь хоть как-то ответить на убийственный немецкий огонь, каким-то чудом сумело достичь берега. Танкисты приступили к выгрузке. Закопченные танки принялись один за другим выкатываться из металлического чрева судна, превращенного в пылающую жаровню.

Подполковник Джон Эндрюс, командир королевского шотландского полка Калгари, с посеревшим от горя лицом следил за избиением его частей на французском побережье. В его глазах застыло выражение непередаваемого ужаса и скорби. Но у комполка не было даже времени по-настоящему оплакать судьбу своих павших на поле боя подразделений: его собственное десантное судно номер 125, на котором находился Эндрюс, находилось под шквальным немецким огнем и могло в любой момент затонуть.

Десантное судно номер 214, подплывавшее к французскому берегу по соседству с ним, получило очередную пробоину и, потеряв управление, начало дрейфовать. Это обеспечило неожиданную защиту судну самого Эндрюса, которое оказалось прикрытым корпусом дрейфующего судна, принявшего на себя всю ярость немецкого артиллерийского обстрела. Но огонь был все равно таким плотным, что вскоре сразу несколько офицеров рядом с подполковником Эндрюсом оказались тяжело раненными — осколок поразил полковника Летта, а полковник Паркс-Смит, сраженный пулей навылет, мучился в предсмертной агонии.

Эндрюс в последний раз посмотрел на небо, на фоне которого развевался боевой штандарт его, и залег в люк танка. Эта модель «Черчилля» была специально модифицирована так, чтобы иметь возможность находиться под водой на глубине до 2 метров. Теперь подполковник ждал лишь того момента, когда его десантное судно в достаточной степени приблизится к берегу, чтобы он мог скомандовать: «Вперед!».

Наконец этот момент наступил. Танк вырвался из чрева десантного судна и скрылся в толще воды. Подполковник Эндрюс, сидевший внутри, испытал невольный приступ паники, когда вода стала быстро проникать внутрь танка, заливая его дно. Люди, сидевшие рядом с ним, побледнели. Такого никогда не происходило во время учений. Очевидно, этот «Черчилль» был попросту неисправным — столько воды просто не могло проникнуть внутрь этого «водонепроницаемого» танка. А может быть, он получил какую-то пробоину во время немецкого обстрела… Так или иначе, вода продолжала прибывать, и надо было быстро принимать решение.

— Всем — наружу! — скомандовал Эндрюс.

Люди открыли аварийные люки и, захлебываясь в воде, выскочили из танка. Внутрь с диким шумом и свистом устремилась морская вода. Последним выбрался сам подполковник. Вода вокруг него буквально кипела от пронзавших ее осколков и немецких пуль, но он все равно мужественно поплыл к берегу — туда, где, судя по всему, было еще жарче. К Эндрюсу на огромной скорости приблизился спасательный катер. Открыв плотный заградительный огонь по немцам, военные моряки кое-как втащили на борт катера наполовину захлебнувшегося командира. Катер тут же развернулся, стараясь отплыть в безопасное место, но немецкие артиллеристы, отлично пристрелявшиеся к этому участку побережья, засыпали его снарядами. В течение буквально нескольких секунд катер затонул. Все, кто находился на его борту, были давно и безнадежно мертвы. А еще через несколько часов начался отлив. И «Черчилль», застрявший на морском дне — тот самый танк, из которого так драматически спасался его экипаж во главе с подполковником Эндрюсом, — показался из морских глубин, целый и невредимый. Он стоял на мокрой после отлива гальке, словно идиотский памятник бессмысленности человеческих усилий.

* * *

Однако на этом смертоносном участке побережья оказались потеряны не все танки королевского шотландского полка Калгари. Горстке из них все-таки удалось прорваться сквозь плотный заградительный огонь, минные поля и проволочные заграждения немцев и выскочить на открытую полоску побережья.

Правда, когда британские танки прорвались на открытый участок французского побережья, первый из них получил прямое попадание немецкого снаряда и загорелся. Следовавшая за ним разведывательная машина десанта была вынуждена резко затормозить, и шедший следом второй танк на большой скорости врезался в ее зад, смяв его своей массивной носовой частью. Получив такой чувствительный толчок, разведмашина тут же на большой скорости устремилась вперед, выскочив на бульвар маршала Фоша. Врезавшийся в нее «Черчилль» пополз следом, пробиваясь сквозь устроенные немцами заграждения и поливая огнем дома и казармы, в которых засели германские части. За этим танком последовало еще два «Черчилля». И в то время как на побережье шло избиение английского десанта, три британских танка, сопровождаемые разведывательной машиной, над которой развевался желтый штандарт королевского шотландского полка Калгари, промчались мимо сверкающего свежей белой краской здания казино и исчезли за поворотом дороги, ведущей на север. Эта дорога вела прямо к батарее Геббельса.

 

Глава девятая

— Каковы последние новости, Маунтбеттен? — Уинстон Черчилль налил себе вторую за сегодняшнее утро порцию виски и повернулся к адмиралу. Снаружи только что затихли сирены противовоздушной тревоги. Зенитки ухали где-то в районе Риджент-парка, отражая очередной налет германской авиации.

— Плохие, сэр, — ответил адмирал Луис Маунтбеттен, садясь на стул напротив Черчилля.

— Насколько плохие? — Черчилль воинственно выпятил свою мощную челюсть.

Маунтбеттен раскрыл пачку разведдонесений, прихваченную из штаба.

— С корабля Военно-морских сил Великобритании «Кальпе», на котором размещен штаб десантных сил, сообщают, что на Голубом пляже и в районе Пюи нашим войскам не удалось продвинуться в глубь французской территории ни на метр. А личный состав королевского Канадского полка оказался фактически полностью уничтоженным.

Маунтбеттен замолчал, точно был не в силах продолжать читать разведдонесения дальше. Видя его нерешительность, Уинстон Черчилль рявкнул:

— Продолжайте, Маунтбеттен; сообщите мне все, что стало известно!

— Сэр, в районе самого Дьеппа, в тех секторах, где расположены Красный и Белый пляжи, бойцы Эссекского шотландского полка и королевского полка легкой пехоты герцога Гамильтона отчаянно сражаются, пытаясь закрепиться на занятых ими плацдармах. Но им приходится противостоять все более усиливающемуся немецкому обстрелу. На помощь им мы бросили находившиеся в резерве части стрелкового полка Монт-Ройял и резерв военно-морских коммандос. Но оба эти подкрепления уже понесли крайне тяжелые потери. — Адмирал пожал плечами. — Пожалуй, единственное светлое пятно на фоне этих довольно-таки мрачных новостей — сообщение о том, что 4-й батальон коммандос под командованием полковника лорда Ловата уничтожил батарею Гесса. При этом сам батальон потерял относительно мало людей, и уже находится на пути назад, в Англию.

Уинстон Черчилль одним глотком осушил свой стакан с виски и тут же налил себе следующую порцию из бутылки, стоявшей на его письменном столе. Добавив туда содовой, премьер-министр задумчиво стиснул стакан в своих руках. Он не предложил Маунтбеттену выпить вместе с ним, зная, что тот в любом случае откажется — было еще только одиннадцать часов утра, и адмирал никогда не пил спиртного в это время. Продолжая задумчиво нянчить стакан с виски в своих руках, Черчилль спросил Маунтбеттена:

— А что насчет батареи Геббельса?

Луис Маунтбеттен громко произнес, перекрывая грохот зениток, обстреливающих очередной прорвавшийся в небо над британской столицей немецкий самолет:

— К сожалению, не могу сообщить вам ничего хорошего. У нас практически отсутствуют какие-либо достоверные новости о том, что происходит на этом участке прорыва. С борта «Кальпе», правда, сообщили, что десант коммандос нарвался на целый отряд немецких торпедных катеров. В результате наши понесли исключительно тяжелые потери. — Адмирал пожал плечами. — Короче говоря, сэр, по моему мнению, ситуация ухудшается с каждым часом и становится критической. Мы обязаны исходить из того, что если ничего не предпринимать, то очень скоро все наши силы, высадившиеся на французском побережье, будут… — Он не докончил фразы, достаточно выразительно взглянув на премьер-министра.

— Одним словом, нам надо срочно эвакуировать наши войска? — хмыкнул Уинстон Черчилль.

Маунтбеттен мрачно кивнул:

— Да, именно так. Если только мы желаем спасти то, что еще осталось от наших частей.

Черчилль пристально посмотрел на него:

— А вы можете дать хотя бы приблизительную оценку понесенным нами потерям?

— Только очень приблизительную, сэр, — ответил Луис Маунтбеттен. — В целом штаб операции полагает, что до половины личного состава канадских частей, принимавших участие в операции, убиты, тяжело ранены или захвачены в плен. В целом можно считать, что мы потеряли от четырех до пяти тысяч человек.

Премьер-министр кивнул, показывая, что понял услышанное. Снаружи его резиденции вой сирен и уханье зениток прекратились, свидетельствуя о том, что в небе над Лондоном больше не было немецких самолетов. Скоро должны были дать сигнал «отбой воздушной тревоги» — и тогда Черчилль сможет направиться в палату общин и сделать свой традиционный доклад.

— Ну хорошо, Маунтбеттен, — произнес он, — тогда я разрешаю вам приступить к эвакуации наших частей. Начинайте операцию по спасению наших ребят. Они уже достаточно настрадались.

— Спасибо, сэр! — воскликнул адмирал.

* * *

— Почему они поступили таким образом? — спросил Адольф Гитлер, вглядываясь в умное, слегка бледное лицо генерала артиллерии Альфреда Йодля, начальника оперативного отдела Верховного главнокомандования германской армии. — Почему, черт побери, они высадились именно в Дьеппе?

Йодль уже открыл было рот, чтобы ответить фюреру, но Гитлер опередил его:

— Потому что, мой дорогой Йодль, этот старый лис Уинстон Черчилль сам хотел, чтобы эти десантники были уничтожены. Почему? Да потому, что он желал этим умилостивить русских, которые все время требовали от него высадки во Франции и открытия там второго фронта, и одновременно продемонстрировать еврею Рузвельту, что в действительности это сделать невозможно, нереально, не по силам ни ему самому, ни американцам. Только почитайте эту чепуху, и все станет понятно. — Гитлер нацепил на нос очки в железной оправе и начал быстро зачитывать выдержки из перехватов передач британской радиостанции «Би-Би-Си», сделанные в Берлине: — «Сегодня рано утром был предпринят рейд на побережье оккупированной немцами Франции в районе Дьеппа. Эта операция до сих пор продолжается, и когда о ней поступит дополнительная информация, то она будет обнародована. Между тем местное французское население специально предупреждают при помощи радиопередач, чтобы оно понимало: этот рейд — отнюдь не полномасштабная высадка сил союзников во Франции».

Адольф Гитлер глубоко вздохнул:

— Какой патетический вздор!

Он наклонил голову и на мгновение задумался. Потом, встряхнувшись, произнес:

— Или вот это: «Части, принимающие участие в рейде на Дьепп, высадились в заранее запланированных точках на французском побережье. В некоторых районах им пришлось столкнуться с ожесточенным сопротивлением. На левом фланге попытка высадиться была вначале отражена защищающимися германскими частями, однако затем десантники, перегруппировавшись, сумели преодолеть сопротивление немецких войск и произвести успешную высадку. Десантировавшиеся на правом фланге британские части выполнили свою боевую задачу, которая заключалась в уничтожении береговой немецкой батареи, насчитывающей шесть тяжелых орудий и склад артиллерийских снарядов. На данный час эти части, как успешно выполнившие свою боевую задачу, вернулись обратно на территорию Великобритании. Части же, высадившиеся на центральном участке, ведут тяжелые бои, в том числе с применением танков, которые также были выброшены на французское побережье. В настоящее время эти бои продолжаются».

Прекратив чтение, Адольф Гитлер с презрением швырнул листки на пол.

Йодль наклонился и тщательно собрал их. По своей природе он был очень аккуратным человеком.

— Как это все несерьезно, как это все по-детски! — вскричал немецкий фюрер. — Неужели томми и в самом деле детально планировали высадку целой дивизии лишь для того, чтобы уничтожить и повредить каких-то жалких двенадцать артиллерийских орудий? И какого дьявола им понадобилось также выгружать для этого на французское побережье целый батальон своих новейших танков, я спрашиваю вас, Йодль?! Нет, ясно, что Черчилль сделал все это вынужденно и не по своей воле. Его заставили совершить этот налет — и он совершил его. Но при этом он совершенно сознательно спланировал его так, чтобы тот провалился. — Фюрер сузил глаза: — Я имею в виду, почему людям Канариса удалось все так легко узнать об этом рейде еще в мае? Ну, конечно… — Адольф Гитлер неожиданно остановился.

— О, Боже, — выдохнул он. — Великий Боже?

— Что вы имеете в виду, мой фюрер? — уставился на него Альфред Йодль.

— Как вы считаете… Да нет, это невозможно! Даже такой циник и пьяница, как Черчилль, не может быть таким хладнокровным!

— Таким хладнокровным, чтобы сделать… что? — прошептал Йодль.

— Таким хладнокровным, — голос Гитлера подрагивал от с трудом сдерживаемого восхищения, — чтобы с самого начала допустить сознательную утечку информации об этой операции для того, чтобы она обязательно достигла нас!

 

Глава десятая

Укрепления немецкой батареи четко вырисовывались на фоне неба. Яркое солнце позволяло хорошо разглядеть каждую деталь. Время от времени со стороны батареи раздавались отдельные выстрелы, сопровождаемые длинными языками пороховых газов. Однако в действительности немцы не знали точно, куда им надо стрелять, чтобы поразить группку смельчаков, которые вот уже больше часа беспокоили батарею ружейным, автоматным и минометным огнем. Немцы так и не смогли пока определить, откуда ведется обстрел и на каком именно секторе им следует сосредоточить огонь своих собственных орудий и пулеметов, чтобы он прекратился.

Лэрд Аберноки и Дерта нажал на спусковой крючок и почувствовал привычное ощущение отдачи приклада карабина. Выпущенная им пуля выщербила кусок бетонной стены в районе смотровой щели одной из артиллерийских башен.

— Неплохой выстрел, ага? — пробормотал он.

— Да уж, господин полковник, вы бы никогда не получили за него приз на стрелковом соревновании, — снисходительно промолвил Кертис. — Это же типичный выстрел для галочки.

Макдональд подмигнул:

— Боюсь, что ты прав, Джок, однако даже такой выстрел заставляет этих ублюдков сидеть тихо и особенно не высовываться. Мы ведь не слышали пока, чтобы они произвели хотя бы один выстрел из своих отвратительных дальнобойных пушек!

— Я тоже задаюсь вопросом, сэр, почему они не делают этого, — пробормотал лежавший рядом с ним в траве молодой лейтенант-моряк. — Это кажется мне удивительным. Вы думаете, что это — результат наших выстрелов?

Полковник Макдональд поморщился:

— Не стоит преувеличивать, лейтенант. Если честно, я и сам толком не знаю. Могу лишь высказать одно предположение…

— Да, сэр?

— Боюсь, что что-то пошло наперекосяк со всей нашей операцией. И наши корабли, которые должны были поддержать нас, так и не появились вблизи французского побережья. Поэтому немцы и не стреляют по ним — им просто не по чему стрелять. — Он вновь нажал на спусковой крючок, и бледное лицо немецкого солдата, показавшееся было в смотровой щели артиллерийской башни, пропало.

— Прямо в яблочко, сэр! — вскричал Кертис. — Вот это — действительно отличное попадание!

— Да, — со сдержанной гордостью кивнул Фергюс Макдональд, — должен заметить, что это и в самом деле недурно для такого старика, как я.

— Тогда что же мы делаем здесь? — спросил после некоторой паузы лейтенант. — Не подумайте, что я люблю задавать глупые вопросы, сэр, или что я ни в чем толком не разбираюсь, но меня действительно мучает вопрос — ради какой цели мы торчим здесь, если эта немецкая батарея не вела и не собирается вести огонь по нашим силам?

— Я знаю, что ты — не любитель задавать глупые вопросы, и интересуешься этим не потому, что тебя мучает страх навсегда остаться здесь, — добродушно произнес Макдональд. — Даже если такой страх и в самом деле мучает тебя, то его не стоит по-настоящему стыдиться — мы все здесь в той или иной степени испытываем его. Но все дело в том, что наша эвакуация с французского побережья должна начаться не раньше, чем ровно в тринадцать часов. И когда она начнется, то нашим кораблям все-таки придется приблизиться к французскому побережью. И тогда уж, будь уверен, фрицы не упустят прекрасную возможность открыть по ним прицельный огонь, чтобы потопить их. — Он пожал плечами и вновь выстрелил в направлении батареи. — Вот почему мы торчим здесь и ждем этого момента. Тогда мы можем оказаться по-настоящему полезными.

— А что должно произойти потом? — не унимался лейтенант.

— О, да ты, я вижу, совсем не из пугливых, вообще ничего не боишься и ни о чем не беспокоишься! — шутливо вскричал полковник Макдональд. Посерьезнев, он продолжал: — Никто не может предположить, что же на самом деле случится потом. Это — действительно загадка. Как говорится, если бы у тетушки Фанни были усы, то ее звали бы дядюшкой Джо. Давай не будем беспокоиться и думать о том, что наступит потом. Когда это случится, мы все сами увидим!

Однако дальнейшее развитие событий практически не заставило себя ждать. Едва только лэрд Аберноки и Дерта сумел закончить свою успокоительную тираду, как на высоте буквально нескольких метров от земли промчалась первая группа британских истребителей «Спитфайр». Несясь со скоростью 500 километров в час, они закружились над побережьем, сбрасывая на землю во множестве металлические канистры с составом дымовой завесы. Сразу же над побережьем начала подниматься плотная стена белого дыма, полностью заслонившая собой огненно-красный шар солнца и как стеной отделившая немецкую батарею и линию побережья.

Казалось, именно этого и ждали немецкие артиллеристы. Из ближайшей к английским десантникам башни грянул оглушительный выстрел, сопровождавшийся ослепительной огненной вспышкой. Огромный снаряд с воем унесся куда-то в сторону моря. За ним тут же последовал другой.

— Вот чего ждали и что задумали эти мерзавцы! — выкрикнул полковник Макдональд и поперхнулся, когда мощная взрывная волна от выстрела ударила ему в лицо. — Давайте, ребята, посмотрим, что мы можем с этим сделать! Как сказала одна актриса одному епископу, «надо целиться прямо в щель».

И все коммандос по команде нажали на спусковые крючки своих автоматов и карабинов, направив весь огонь в смотровые щели железобетонных артиллерийских башен. Воздух наполнился свистом пуль и скрежетом крошащегося под их натиском бетона. В атмосфере повисла каменная пыль и крошево. Одновременно коммандос обстреливали батарею Геббельса из трофейного немецкого миномета. Однако, несмотря на все их фанатичные усилия, германские пушки продолжали равномерно ухать, посылая снаряд за снарядом в сторону моря — туда, где, очевидно, появились британские корабли.

Лэрд Аберноки и Дерта опустил свой карабин.

— Какого дьявола! — выдохнул он. — Это же ровным счетом ни к чему не ведет! Мы просто зря стараемся.

Несколько мгновений полковник сидел на корточках, следя за тем, как Кертис продолжает поливать артиллерийские башни огнем из своего пулемета — и опять-таки безрезультатно. Наконец он принял решение:

— Лейтенант, ты остаешься здесь за старшего. Будешь моим временным заместителем в течение нескольких минут. А я пока проведу офицерское совещание с майором Рори-Бриком.

И полковник Макдональд проворно пополз к тому месту, где окопался Рори-Брик.

— Фредди, — бросил он, добравшись до майора, лишившегося своей десантной шапочки несколько часов назад, — то, что мы делаем сейчас, так же глупо, как сидеть перед бутылкой вина и ждать, пока оно скиснет и превратится в уксус.

— Что? — прокричал Фредди, пробивая голосом грохот артиллерийской канонады.

— Черт бы тебя побрал, Фредди, ты совсем разучился понимать, когда к тебе обращаются по-английски! — вскипел полковник Макдональд. — Я сказал, что обстреливать немецкие артиллерийские башни так, как мы делаем это сейчас, — совершенно бесполезно. Мы просто зря тратим на это свое время и патроны. — Он стиснул зубы. — Да, за счет обстрела их башен нам удалось добиться того, что они не покидают их. Сидят там, как сурки, не смея высунуться наружу. Но, оказывается, это совсем не мешает им стрелять по нашим кораблям!

— Согласен с вами, сэг, — выкрикнул майор Рори-Брик, — но что конкгетно вы пгедлагаете?

— Мы должны сконцентрироваться — и разом ударить по этим негодяям. Всё или ничего. Если мы сумеем взять штурмом хотя бы одну артиллерийскую башню, это будет дело. Тогда, может быть, мы сможем использовать ее, чтобы поразить из трофейного артиллерийского орудия все остальные башни! — Глаза полковника загорелись азартом.

— Но это гискованно, не так ли, сэр?

— Да, конечно, это дьявольски гискованно! — вскипел полковник Макдональд. — Но очень гискованно и просто переходить улицу в Большом Лондоне — того и гляди, тебя задавит. Гискованно и просто наклониться вниз, чтобы поднять с пола перышко — так ведь можно переломать себе спину, верно? Что с того? Ты ведь не хочешь жить вечно, не так ли, Фредди? — Полковник Макдональд по-дружески подтолкнул его локтем в бок. — Так или нет?

Майор Рори-Брик ухмыльнулся:

— Я полностью солидаген в этом с вами, полковник!

— Отлично. Значит, нам не надо тратить время на то, чтобы ходить вокруг да около. Будем атаковать их сразу с трех сторон — просто и эффективно. Если нам повезет, они будут слишком заняты своими большими орудиями, чтобы заметить нас. Если же не повезет, то мы просто превратимся в миленькие трупы. Ты пойдешь со мной, майор?

— Пойду, сэг!

Через пять минут группа коммандос подготовилась для выполнения плана полковника Макдональда. После этого лэрд Аберноки и Дерта стал ждать выгодного момента для атаки. И он дождался мига, когда пушка той артиллерийской башни, которую он выбрал в качестве цели их атаки, повернулась и слегка приподнялась, готовясь поразить какую-то невидимую им цель в глубине моря.

— Приготовьтесь! — крикнул он.

Британские коммандос стиснули свое оружие, готовясь броситься в атаку.

Лэрд Аберноки и Дерта встал на одно колено. Концы его полуразорванного килта болтались внизу, подметая пыль.

Из башни раздался долгожданный выстрел.

— Вперед! — заорал он, пытаясь перекрыть оглушительный грохот.

Коммандос бросились в атаку, стреляя с бедра по железобетонной башне. Они сумели застать артиллеристов врасплох. Прежде чем те успели среагировать на их неожиданный бросок, десантники оказались совсем рядом с башней, вне досягаемости ответного огня немцев. Согнувшись так, чтобы оказаться ниже уровня огневых щелей, из которых могло просунуться дуло карабина и выстрелить по ним, они обежали башню кругом и наткнулись на металлическую дверь в ее задней части. Макдональд схватился за ручку двери и с силой дернул на себя. Дверь распахнулась. Мензис, который следовал за ним, сам знал, что ему надо делать, — он схватил гранату и швырнул в проем, а полковник торопливо захлопнул дверь. Через несколько секунд внутри прогремел страшный взрыв, и из щелей в стенках башни пополз ядовитый дым, смешанный с бетонной пылью. Они услышали звук разбивающегося стекла.

Лэрд Аберноки и Дерта оглянулся. Рядом находились майор Рори-Брик, держащий наизготовку свой автомат, и другие коммандос.

— Вперед! — решительно бросил полковник Макдональд и вновь распахнул металлическую дверь артиллерийской башни.

Согнувшись пополам, майор Рори-Брик подбежал к проему и полил все, что могло находиться внутри башни, убийственным огнем. Судя по всему, большинство его пуль попало прямо в артиллеристов, оглушенных до этого неожиданным разрывом гранаты, полуслепых и раненных осколками.

В следующее мгновение в башню ворвались остальные коммандос. Прыгая по агонизирующим телам немецких артиллеристов, они помчались вперед. Внутри башни пахло потом и дешевым табаком. Даже вонь от взрыва гранаты и артиллерийских выстрелов не могла заглушить два этих очень стойких запаха. На секунду шотландцы застыли внутри башни, не зная, куда двигаться дальше — вокруг было темно и столбом стояла пыль.

— Пгямо впегед! — предложил Фредди Рори-Брик.

— Правильно, — одобрил его идею Макдональд, вытаскивая свой кинжал. — Вперед, ребята, нам снова надо как следует вдарить по ним!

Из-за двери, располагавшейся с правой стороны, выскочил немецкий солдат в одном исподнем белье. Он сжимал в руке пистолет, но ему так и не удалось выстрелить из него. Небольшой, остро заточенный кинжал полковника Макдональда просвистел в воздухе и вонзился ему прямо в грудь. Колени немца подогнулись, и он безвольно опустился на бетонный пол. Пробегая мимо него, Мензис ударил ему в лицо прикладом автомата и устремился дальше, прямо вперед, как и призывал их всех до этого майор Рори-Брик.

Лэрд Аберноки и Дерта широко распахнул ту металлическую дверь в стене, из-за которой показался солдат в исподнем. Оттуда в глаза им сверкнуло множество электрических лампочек, ввинченных под самых потолком. В их свете коммандос увидели скользкое, хорошо смазанное стальное тело огромной пушки и обнаженные и лоснящиеся от пота спины заряжающих, которые загоняли в казенную часть новый снаряд.

Коммандос открыли ураганный огонь. Оглушительный звук их выстрелов заполнил внутреннее пространство башни. От этого грохота невольно заложило уши. У заряжающих не было никакого шанса — их обнаженные, ничем не защищенные тела оказались мгновенно нашпигованы пулями, и они попадали рядом со своим гигантским орудием.

— Осторожно, сэр! — вдруг отчаянно воскликнул Кертис.

Но было уже поздно. Фредди Рори-Брик не успел уклониться от пуль, направленных прямо в него. Пули, летевшие в майора с очень близкого расстояния, развернули его посреди похода, заставив сделать странное движение, похожее на танцевальное па. Он начал падать и попытался схватиться за бетонную стену, чтобы все-таки удержаться на ногах, но силы вдруг изменили ему. Его пальцы лишь бессильно проскребли по стене, и он осел вниз.

— Камерад! Битте, камерад! — испуганно просипел пожилой артиллерист в очках, который стрелял в Рори-Брика, и бросил автомат на пол, сообразив, что он наделал.

— В жопе у тебя «камерад»! — в отчаянии взревел полковник Макдональд. Вне себя от ярости, он подхватил автомат, выпавший из ослабевших пальцев майора Рори-Брика, и разрядил его в перепуганного артиллериста.

Только когда в автомате больше не осталось патронов, лэрд Аберноки и Дерта бросил его на пол и повернулся к Фредди.

Вокруг него уже суетился молодой флотский лейтенант. Он кое-как приподнял майора и прислонил его к стене. Остальные коммандос оттаскивали от артиллерийского орудия трупы немцев.

— Боюсь, — преодолевая боль, с трудом прошептал Фредди, с лицом бледным, как мел, и мгновенно заострившимся носом, — что я… получил слишком сегьезное ганение.

— Чепуха! — ожесточенно бросил полковник Макдональд. — Даже не пытайся повторять подобную чушь! — Торопливо опустившись на колено, он разорвал окровавленную рубашку майора и с ужасом убедился в том, что автоматная очередь буквально разворотила грудь Фредди. В огромной дыре, которая образовалась в середине его груди, белели осколки раздробленных костей и медленно поднималось-опускалось кровавое месиво изуродованной, нашпигованной пулями плоти. Полковник невольно отшатнулся, не в силах скрыть выражение ужаса, промелькнувшее в его глазах.

— Все так плохо? — произнес Рори-Брик слабым, но удивительно спокойным голосом.

— Ну конечно же нет, Фредди, — солгал Макдональд. Он оторвал от собственной рубахи здоровенный лоскут и попытался перевязать рану. Это было бесполезно — лоскут тут же пропитался кровью, которая буквально хлестала из груди майора. Лэрд Аберноки и Дерта беспомощно уставился на рану старого друга.

— Пегедайте моей жене и сыну, что я… очень любил их, — прошептал майор Рори-Брик. Его глаза почти закрывались.

— Да пошел ты к дьяволу, Фредди, чтобы загружать меня подобными просьбами — ты сам скажешь им об этом, скажешь лично! — крикнул полковник Макдональд.

— Вы действительно думаете, что я… — Голова Рори-Брика безвольно откинулась назад. Его челюсть упала вниз. Он был мертв.

И именно в эту секунду Кертис, выглядывавший в смотровую щель немецкой артиллерийской башни, звенящим от радости голосом крикнул:

— Танки, сэр! Я вижу их! Это наши танки — «Черчилли»!

 

Глава одиннадцатая

Три танка и разведывательная машина десанта королевского шотландского полка Калгари, сумевшие прорваться сквозь первые немецкие линии обороны на французском побережье, столкнулись с остатками третьей и четвертой рот батальона СС «Вотан» в тот момент, когда те под прикрытием двух пробившихся к ним танков Pz-IV выбирались из Бельвилля. Сотня уцелевших в уличных боях новобранцев батальона, подталкиваемая вперед зычными выкриками оберштурмбаннфюрера Гейера и пинками ветеранов-эсэсовцев, уже устремилась было на подмогу батарее Геббельса, когда из гущи дыма и тумана перед ними вынырнули британские танки и угрожающе застыли на фоне яркого солнца.

Канадские экипажи британских танков были удивлены этой внезапной встречей, пожалуй, не меньше эсэсовцев. Они тоже еще не остыли от горячки боя, но за их плечами было три года подготовки и тренировок, и поэтому они сумели разобраться в ситуации быстрее и оперативнее, чем новобранцы из гитлерюгенда.

Прежде всего, экипажи британских танков немедленно развернули свои машины так, чтобы те повернулись к неприятелю своей фронтальной частью, лучше всего защищенной броней. Экипажи же немецких танков даже не позаботились об этом. Они были уверены, что их 75-миллиметровые пушки в любом случае лучше короткоствольных орудий, которыми были оснащены «Черчилли», и что им достаточно просто выстрелить по англичанам пару раз, чтобы навсегда покончить с ними. Поэтому они стали просто наводить свои пушки на английские танки, даже не думая о том, что стоят к английским танкам боком, то есть теми местами, где у них меньше всего брони.

— Кретины! — заорал Стервятник. Остальные эсэсовцы вокруг него попадали на землю или отползли за ближайшие стены домов в поисках укрытия, понимая, что сейчас будет очень жарко. — Повернитесь к ним фронтальной частью, идиоты! Подставьте их снарядам свои лобовые плиты! Они же расстреляют вас, как куропаток, если вы вздумаете стоять к ним боком!

Кипя от ярости при виде того, как действовали плохо обученные экипажи двух Pz-IV, он бешено хлестнул себя стеком по сапоге.

— Ах, идиоты! Да повернитесь же к ним лбом!

Однако молодые танкисты, которыми уже овладел азарт боя, явно не слышали его. И даже не думали разворачивать свои танки.

— Тогда умрите, идиоты! — взревел Стервятник и в ярости швырнул свой стек на землю.

Два немецких танка между тем произвели первые выстрелы. Оба снаряда поразили разведывательную машину десанта королевского шотландского полка Калгари. Та беспомощно замерла на месте, охваченная бушующим пламенем.

— О, Боже! — в отчаянии выдохнул Гейер, не веря, что танкисты могут быть такими круглыми дураками: они использовали фугасные снаряды вместо бронебойных, которые единственно и годились для борьбы с танками.

— Бронебойные снаряды! — завопил оберштурмбаннфюрер. — Используйте бронебойные!

Он выхватил пистолет и начал яростно всаживать пулю за пулей в корму Pz-IV.

— Бронебойные! — как заведенный, орал он. — Используйте бронебойные снаряды!

Но было уже поздно. Пока немецкие танкисты наводили свои орудия на английские танки, те уже выстрелили по ним. Первой их мишенью стал ближайший к ним Pz-IV. Англичане попали ему прямо в центр боковой части. Прямые попадания встряхнули танк от колес до башни. Это был конец. Объятые паникой молодые танкисты поспешили выскочить из танка, прежде чем его охватит пламя пожара. И здесь вновь проявился больший опыт канадских экипажей. Они ждали именно этого момента. Как только эсэсовцы показались на поверхности, немедленно заработали все три пулемета английских танков. Механик-водитель Pz-IV получил очередь прямо в грудь и рухнул обратно в люк, из которого пытался вылезти. Командир танка и стрелок сумели выбраться из башни наружу, но были поражены пулями англичан еще до того, как успели спрыгнуть на землю.

— Так и надо этим дебилам! — процедил сквозь зубы Стервятник. Широко расставив ноги, он наблюдал за тем, как второй немецкий танк беспомощно мотало из стороны в сторону под градом выстрелов англичан. В панике, пытаясь побыстрее унести ноги, механик-водитель неловко развернул танк, в результате чего тот врезался в уже подбитый Pz-IV, горевший ярким пламенем. Англичане тут же послали в его неподвижный корпус новые бронебойные снаряды, окончательно превратив танк в решето. Из пробоин стало вырываться пламя, которое уже успело перебраться на второй подбитый танк. Башенный люк неожиданно распахнулся, и из него появилась человеческая рука — уже обожженная, с почерневшей от огня кожей. Она тянулась к небу, точно моля Бога о милосердии и о спасении. Но незадачливой команде немецкого танка неоткуда было ожидать спасения. Мгновение спустя топливные баки с грохотом взорвались, и Pz-IV превратился в огромный полыхающий факел. Во все стороны полетели отброшенные взрывом детали танка.

Гейер проворно нагнулся, чтобы очередная раскаленная железяка не попала ему в голову. Когда он вновь поднял глаза, то увидел, что от второго Pz-IV остался лишь ярко полыхающий железный остов, жалкий и бесполезный. Вся земля вокруг двух подбитых машин тоже была опалена и дымилась.

Но Стервятника совершенно не заботила горькая судьба погибших в огне танковых экипажей. Эти идиоты заслужили свою жалкую участь. Все его внимание было направлено на английские танки. Ревя моторами, они проворно рванули вперед и вскоре исчезли за стеной густого дыма. Гейер грязно выругался и выскочил из своего укрытия. Внутреннее чутье безошибочно подсказывало ему, куда именно направились три «Черчилля». К батарее Геббельса. И теперь между ним и батареей были эти три английских танка.

 

Глава двенадцатая

Для того чтобы обеспечить эвакуацию английских сил с французского побережья, с территории Великобритании были посланы эскадрильи «Спитфайров» и «Харрикейнов». Они стали барражировать над немецкими позициями, поливать их огнем из пулеметов и сбрасывать на них бомбы, не давая прицельно обстреливать отходящие английские войска и прикрывая их медленное движение обратно к побережью. Со стороны моря к французскому берегу все ближе подходили пустые десантные корабли, готовые взять на борт уцелевших коммандос. Экипажи этих кораблей вели практически непрерывную стрельбу из установленных на палубах пулеметов типа «Эрликон», отгоняя немецкие «фокке-вульфы», которые, как стервятники, кружили над районом эвакуации английских сил. Близко к берегу также подошли английские эсминцы, всаживая из своих орудий снаряд за снарядом туда, где, по их мнению, могли находиться немцы. Все это должно было обеспечить более-менее благоприятный отход основных сухопутных сил.

Сама линия побережья была похожа на ад. Везде валялись обгоревшие остовы танков, у берега громоздились искореженные остатки разбитых десантных судов, ящики с неразобранными припасами и амуницией. Отошедшие к берегу английские силы пытались укрыться за ними и ответить из укрытия огнем на огонь немецких солдат, не прекращавших обстреливать их. В воде плавали трупы убитых десантников, которые не тонули, потому что на них были надеты спасательные жилеты.

К этому времени начался отлив, не суливший ничего хорошего англичанам, приготовившимся к эвакуации. Наступление отлива означало, что английским солдатам предстояло пройти лишних пятьдесят метров по обнажившемуся морскому дну под немецким огнем, чтобы приблизиться к своим десантным судам. Ввиду этого штаб операции, находящийся на корабле «Кальпе», распорядился, чтобы эсминцы подошли поближе к берегу и обеспечили более плотное и действенное прикрытие эвакуируемых сил.

Но этим немедленно воспользовались немецкие штурмовики. Как только с воздуха заметили, что британские суда приблизились к берегу, на головной эсминец «Беркли», названный так в честь прославленного адмирала, в 1694 году взявшего штурмом Дьепп и превратившего его в руины, спикировали три самолета «Дорнье».

Навстречу им срочно полетел кружившийся в воздухе английский истребитель «Спитфайр», ведя ураганный огонь из всех своих восьми пулеметов. В результате один из «Дорнье» потерял управление и сбросил свои бомбы в нескольких сотнях метров от «Беркли», не причинив эсминцу ни малейшего вреда. Однако два других немецких самолета прорвались сквозь заградительный огонь «Спитфайра» и смогли приблизиться к британскому эсминцу. Они сбросили бомбы в самый центр его палубы. Командир авиационной эскадрильи полковник Скиннер, находившийся на мостике «Беркли» в качестве официального наблюдателя от ВВС и следивший в бинокль за тем, как развивается операция по эвакуации британских сил из Франции, был мгновенно убит осколками этих бомб. Его коллегу, подполковника ВВС США Хиллсингера, взрывной волной отбросило вперед. Когда он пришел в себя, то увидел, что вместо правой ноги у него торчит лишь кровавый обрубок. А еще через несколько минут эсминец «Беркли» разделил судьбу старинного Дьеппа, превратившись сначала в пылающий факел, а затем стремительно затонув в пучине моря.

Между тем выдвинувшиеся вперед германские части начали систематические атаки на британские позиции, стремясь уничтожить английский десант раньше, чем он успеет эвакуироваться с территории Франции. Непрерывные изматывающие атаки немцев привели к тому, что фланги английской обороны прогнулись под их натиском. Группа американских рейнджеров, прибывшая во Францию вместе с британскими коммандос, будучи уже не в силах сражаться дальше, была вынуждена сдаться. Немцы, возбужденные пленением первых американцев, которых они смогли захватить на этой войне, не удержались и спросили одного из рейнджеров — высокого широкоплечего здоровяка: «Сколько американских солдат находится сейчас в Англии?»

Рейнджер с презрением посмотрел на немцев с высоты своего внушительного роста и проговорил с отчетливым техасским акцентом:

— Три миллиона. И все они — такие же высокие, как я. Черт побери, американских солдат приходится специально держать в Англии за колючей проволокой, чтобы они не переплыли Ла-Манш и не наподдали вам, мерзавцам, как следует!

Группа франкоговорящих канадцев, входивших в единственную уцелевшую от стрелкового полка Монт-Ройял роту, также сдалась немцам под командованием своего сержанта. Немцы тут же разоружили их и заставили раздеться до нижнего белья. Затем они поставили их лицом к каменной стенке, заставив поднять при этом руки вверх.

Но командир этой группы, сержант Дюбюк, уже понял, что идея сдаться на милость победителей была не самым лучшим решением. И он стал искать возможности вырваться из плена. Прежде всего, сержант попытался установить, сколько же немецких солдат охраняют их. Оказалось, что с пленными был оставлен всего лишь один немецкий часовой.

Тогда Дюбюк уронил голову, показывая всем своим видом, что не может держать ее прямо от изнеможения и усталости. При этом он, глядя искоса, стал внимательно изучать обстановку вокруг них. Он убедился, что немецкий солдат постоянно держит пленных на прицеле, но при этом то и дело поглядывает в сторону фронта, где постоянно гремят взрывы и вспыхивает пламя пожаров.

Сержант застонал и сделал вид, что теряет сознание и готов упасть.

— Воды! — жалобным голосом попросил он. — Пожалуйста, дайте мне хоть немного воды!

Не ожидавший никакого подвоха немец шагнул к нему. Стремительно разогнувшись, Дюбюк неожиданно бросился на него и сбил с ног. Отбросив в сторону ружье немца, он что было сил сжал руки на горле часового и задушил его.

Убедившись в том, что часовой мертв, сержант поднялся на ноги, тяжело дыша. Но когда он обратился к своим солдатам, его голос звучал ровно и спокойно.

— Бегите, — скомандовал он по-французски. — Бегите к берегу! Теперь каждый отвечает только за себя. Бегите!

Бойцы его роты тут же разбежались и исчезли в дыму, окутавшем узкие улочки Бельвилля. Они бежали в одних трусах и майках и были похожи на профессиональных бегунов, каким-то странным образом заброшенных в эпицентр ожесточенного сражения.

Сержант Дюбюк в одиночестве достиг полоски побережья. Там он нашел командира своего полка. Раненный, он лежал прямо на мокром песке. Сержант подбежал к нему, подхватил на руки и направился к десантным судам, которые должны были доставить их обратно в Великобританию.

Эссекский шотландский полк начал отходить организованно, сохраняя строй и связь между отдельными подразделениями. Забросав путь своего отхода дымовыми гранатами, бойцы Эссекского шотландского полка подхватили своих раненых и стали пробиваться сквозь узкую полоску ада, отделявшую их от поджидавших в море десантных кораблей. Они брели вперед, подобные серым призракам, то и дело падая замертво, когда их настигали жалящие в спину немецкие пули, натыкаясь на трупы своих товарищей, прячась за железные остовы подбитых танков, которые внезапно возникали в дыму и давали им хотя бы временное укрытие. Во время своего отхода Эссекский шотландский полк понес столь большие потери, что лишь считанные бойцы достигли кромки воды. Добравшись до нее, они двинулись вперед, расталкивая плававшие в воде трупы убитых и видя лишь одно — десантные суда, которые должны были взять их на борт и увезти обратно.

На этом пути немецкие пули оборвали жизни еще нескольких бойцов полка. И когда англичане наконец достигли десантных судов, то с трудом взобрались на борт, едва отыскивая себе место среди десятков таких же, как и они сами, раненых и обожженных бойцов. На палубах судов вперемежку лежали живые и мертвые, валялись десятки раненых, истекающих кровью, наглотавшихся разлитой по поверхности воды солярки, блюющих, стонущих, бредящих. Между ними метались доктора и санитары, пытаясь оказать в этом кромешном хаосе хоть какую-нибудь медицинскую помощь. А новые раненые все прибывали, и для того, чтобы разместить их, мертвых бесцеремонно оттаскивали в сторону, словно бревна, расчищая свободное пространство. И над всем этим ужасом висел стойкий запах разорвавшихся бомб, солярки и запекшейся крови.

Штаб десантных сил, временно размещенный в здании казино, тоже эвакуировался оттуда. По мере того как штаб перемещался все ближе к побережью, его офицеры пытались хоть как-то координировать эвакуацию войск и их погрузку на десантные суда — насколько это было практически возможно. Самый же старший офицер штаба, бригадир Саутерн, отказался эвакуироваться. Он объявил по радио штабу, разместившемуся на корабле «Кальпе», что не покинет берег сам, пока сохранится надежда спасти хотя бы одного солдата. Добравшись до побережья, бригадир Саутерн вновь развернул штаб прямо на мокрой гальке и попытался вновь взять под свой контроль управление войсками. Однако его беспрестанно обстреливали немцы, его команды тонули в грохоте взрывов и реве моторов — прямо над его головой английские истребители и немецкие штурмовики вели бесконечные воздушные дуэли, стремясь получить превосходство в воздухе.

К этому времени удалось эвакуировать всего лишь одну тысячу человек — причем половина из них была тяжело раненными. Однако давление немцев на отступающие английские силы усиливалось с каждой минутой. Находящийся в рубке «Кальпе» капитан первого ранга Хьюджес-Халлетт, которому подчинялась эскадра десантных судов, прекрасно сознавал, что очень скоро люфтваффе получат окончательное превосходство в воздухе и начнут беспрепятственно бомбить и обстреливать десантные суда. А вслед за самолетами люфтваффе то же самое станут делать дальнобойные пушки батареи Геббельса, которые наверняка не упустят шанса как следует ударить по английским кораблям.

Однако из сообщений бригадира Саутерна следовало, что бойцы королевского полка легкой пехоты герцога Гамильтона по-прежнему сражались в районе Пурвилля и что по-прежнему шло сражение в районе Голубого пляжа, где малочисленные силы канадцев упорно сопротивлялись наседавшим на них немцам. Отдельные мелкие очаги сражений оставались пока по всей линии фронта. Всех этих людей в идеале следовало эвакуировать. Однако возможность этого стремительно уменьшалась с каждой минутой. Капитан Хьюджес-Халлетт чувствовал, что ему надо принять какое-то решение. Он вызвал капитана Мак-Клинтока и приказал ему лично разведать ситуацию на берегу и доложить.

В 12 часов 20 минут капитан Мак-Клинток просигналил с берега Хьюджес-Халлетту:

— Эвакуацию проводить больше невозможно. Однако находящиеся на борту «Кальпе» канадские штабные офицеры обратились к Хьюджес-Халлетту с единственной просьбой: подождать еще чуть-чуть. Канадцы и так уже потеряли несчетное число людей убитыми и ранеными. Две бригады Королевской канадской дивизии оказались серьезнейшим образом потрепаны. Погибли практически все старшие офицеры. И находившиеся на борту «Кальпе» канадцы не могли пойти на то, чтобы просто так отплыть от злосчастного французского побережья, бросив остававшихся там соотечественников на произвол судьбы — и на милость немцев.

Но услышавший эту просьбу Хьюджес-Халлетт был непреклонен.

— Я очень сожалею, но… — Он сделал выразительный жест и просигналил капитану Мак-Клинтоку:

— Если эвакуацию проводить больше невозможно, возвращайтесь на корабль!

По его команде к берегу под прикрытием плотной дымовой завесы стали подтягиваться все имевшиеся в наличии десантные корабли, чтобы взять на борт находившихся там людей. Над этими кораблями непрерывно барражировали британские истребители, стараясь защитить их от шнырявших в небе немецких бомбардировщиков. Сам же Хьюджес-Халлетт попытался еще раз взвесить всю ситуацию и принять окончательное и единственно правильное решение.

Без десяти минут час «Кальпе» выскочил из-за дымовой завесы и двинулся к берегу. Все четырехдюймовые орудия корабля непрерывно обстреливали немецкие позиции, словно желая смести своими выстрелами всю огромную немецкую военную машину. Однако немцы не дремали: на залпы «Кальпе» они немедленно ответили своими собственными. Между кораблем и немецкими артиллеристами завязалась ожесточенная дуэль. По палубе «Кальпе» забарабанили раскаленные осколки, корабль окутался дымом от разрывавшихся среди его надстроек снарядов. Но моряки мужественно держали удар, неуклонно двигаясь к берегу, несмотря на всю ярость немецкого обстрела.

Побережье выглядело как сцена из научно-фантастического фильма, демонстрирующего безграничные разрушительные силы природы. Образцы военной техники были хаотично разбросаны в полном беспорядке — искореженные, сломанные, прихотливо перевернутые. Между ними валялись трупы солдат. Хьюджес-Халлетт до боли в глазах вглядывался в берег, но не мог увидеть на нем ничего живого. Все несло на себе печать разрушения и смерти.

Он печально покачал головой. Похоже, на берегу просто не осталось живых. Их попытка прорваться сюда оказалась бессмысленной. «Кальпе» резко развернулся и вновь скрылся за искусственной дымовой завесой.

Еще через десять минут бригадир Саутерн в последний раз вышел в эфир. Он сообщал о том, что на железнодорожный вокзал Дьеппа прибывает все больше и больше эшелонов со свежими немецкими подкреплениями. Немцы брали под контроль всю прилегающую местность. А попавшие в окружение канадские части начали сдаваться.

 

Глава тринадцатая

Три танка «Черчилль» королевского шотландского полка Калгари быстро мчались по направлению к батарее Геббельса, еще не зная, что все их усилия были совершенно бессмысленными. Сквозь просвет в дымовой завесе командир передового танка разглядел контуры батареи. При этом одно из орудий было развернуто против всех остальных и било по ним прямой наводкой. Командир танка сразу сообразил, в чем тут дело.

— Эй, парни! — возбужденно прокричал он по радио, так, что его услышали экипажи всех других танков. — Это коммандос! Они захватили одно немецкое орудие и лупят по всем другим. Давайте-ка подъедем к ним и поможем хорошенько вдарить по фрицам!

Однако Куно фон Доденбург, который вел своих бойцов к батарее под прикрытием дымовой завесы и танка Pz-IV, которым управлял шарфюрер Шульце, уже услышал грохот приближающихся английских танков. Он тоже мгновенно сообразил, чем это ему может грозить.

— На землю! — шепотом скомандовал он. — Всем лечь!

Рота эсэсовцев немедленно плюхнулась в дренажную канаву, которая тянулась параллельно дороге, ведущей к батарее Геббельса, и замерла. Фон Доденбург рванулся вперед и, ухватившись за выступающий крюк Pz-IV, вскарабкался на корпус и оттуда добрался до башни.

— Что-то случилось, господин гауптштурмфюрер? — непринужденно бросил Шульце, косясь на перепачканное грязью, все в потеках пота лицо фон Доденбурга.

— Танки… вражеские танки! — выдохнул фон Доденбург. — Смотри! — Он указал на приземистые силуэты английских танков, которые начали вырисовываться сквозь заслон дымовой завесы.

— О, горе моим старым потертым яйцам! — воскликнул Шульце. — Да их же целых три штуки!

Он торопливо выдохнул в микрофон:

— Матци, двигай в сторону горки справа! Давай, давай! Катись туда быстрей!

В то время как танк начал быстро разворачиваться, шарфюрер ткнул локтем в бок штурманна из Баварии:

— Ну что ж, легенда гитлерюгенда, покажи, на что ты способен, заряжая орудие! Прояви свой героизм в полной мере! Сегодня старый шарфюрер Шульце собирается добыть тебе Железный крест второго класса.

Закончив отдавать приказания, Шульце вопросительно взглянул на фон Доденбурга.

Несмотря на жуткую усталость и серьезные опасения, которые он испытывал, гауптштурмфюрер не смог сдержать улыбки:

— Ну что, бывший докер, у тебя хорошо получается командовать. Попробуй завершить эту операцию. А я пока отчалю. — Он двинулся назад по корпусу танка. — Только будь осторожен. Не дай английским мерзавцам отстрелить тебе кочан. — И фон Доденбург ловко спрыгнул на землю.

— Не беспокойтесь, господин гауптштурмфюрер, — крикнул Шульце ему вслед, пока танк взбирался на небольшой пригорок. — Любимый сынок старой фрау Шульце не позволит какому-то английскому уроду загнать снаряд прямо в свою миролюбивую задницу!

Когда командир передового английского танка увидел неожиданно выглянувший из-за дымовой завесы немецкий Pz-IV, спрятавшийся за небольшим пригорком и нацеливший свое орудие прямо на них, он заорал:

— Стоп! Останови танк, водитель!

Повернувшись к стрелку, он прокричал:

— Немецкий танк… слева… дистанция 200 ярдов… огонь!

Английский танк резко остановился. В следующее мгновение он содрогнулся, колеблемый мощной отдачей выстрела. Снаряд просвистел в воздухе, и командир танка увидел, как сталь на корпусе немецкого танка справа от башни вспыхнула красным огоньком.

— Слава Иисусу, тебе удалось задеть его, Чарли! — возбужденно прокричал командир.

— Но только негодяй еще не получил от меня сполна! — проронил вмиг вспотевший стрелок, лихорадочно прицеливаясь снова. — Сейчас я постараюсь загнать ему бронебойный прямо между корпусом и основанием башни.

Из дула 75-миллиметровой пушки немецкого танка вырвалось пламя. «Черчилль» вздрогнул. Внутри его корпуса распространился едкий запах сгоревшего пороха. Взрывной волной командира танка и стрелка отбросило к стенке. Командир покрутил головой, приходя в себя, а затем в ужасе отшатнулся. Прямо у его ног валялась оторванная голова негра.

Стрелок зашелся в истерическом смехе.

— Род, — он имел в виду чернокожего механика-водителя, чье обезглавленное тело по-прежнему красовалось в своем кресле и чьи неподвижные руки по-прежнему крепко держали рычаги управления, — выглядит сейчас как Эл Джолсон!

Командир танка призвал на помощь все свое самообладание. Побледнев, он отбросил ногой в сторону оторванную голову механика-водителя — туда, где язычки пламени уже подбирались к снарядам.

— Выпрыгивай, Чарли! — яростно закричал он. — Ради всего святого, Чарли, вали из танка!!!

Они стали лихорадочно выбираться из горящей башни «Черчилля», затем спрыгнули на землю — и оказались тут же скошены придельным огнем поджидавшего их в засаде фон Доденбурга. Они умерли мгновенно, даже не поняв, откуда к ним пришла смерть.

— А теперь возьмемся за следующего английского ублюдка! — возбужденно проорал Шульце.

Молодой штурманн, у которого на щеке алела свежая рана, сочившаяся кровью, тупо уставился на него.

— Что? — чужим голосом спросил он.

— Загоняй снаряд в пушку! — закричал шарфюрер. — Давай, шевелись!

— Сейчас… сейчас, — пробормотал штурманн.

Второй «Черчилль» ясно виднелся в перекрестье танкового прицела.

— Огонь! — скомандовал Шульце.

Баварец произвел выстрел. В это же мгновение Шульце широко раскрыл рот, чтобы от грохота снаряда у него не разорвались барабанные перепонки. Отдачей Pz-IV бросило назад. Башню заполнили пороховые газы. Взрывная волна ударила Шульце по лицу, заставив его болезненно поморщиться. Он несколько раз мигнул и услышал звон пустой гильзы, которая, воняя сгоревшим порохом, покатилась по полу.

В двухстах метрах от них второй «Черчилль» также был вынужден остановиться. В его боку зияла дыра.

Шульце тут же загнал в ствол новый снаряд.

— Снаряд готов! Стреляй! Порази наконец этого ублюдка окончательно! — закричал он, обращаясь к штурманну.

Тот произвел выстрел. На этот раз снаряд попал прямо в топливный бак «Черчилля». Из башни танка сумел выбраться единственный канадец. Его комбинезон был весь охвачен пламенем. Автомат фон Доденбурга дал короткую очередь. Канадец дернулся в конвульсиях и затем застыл. Пламя начало постепенно пожирать его уже мертвое тело.

Третий «Черчилль» начал быстро окутываться дымом — его командир принялся отчаянно метать дымовые гранаты, стараясь скрыться за плотной завесой. Но Шульце отнюдь не собирался поддаться на эту дешевую уловку. Он уже явственно ощущал запах добычи.

— Матци, — позвал он.

— Да знаю я, знаю! — отрывисто откликнулся одноногий водитель.

Pz-IV бросился вслед за «Черчиллем», и вскоре оказался в самой гуще дымовой завесы. Он медленно ехал вперед, поводя пушкой из стороны в сторону, готовый в любой момент произвести роковой выстрел.

* * *

В ста метрах от эсэсовцев командир британского танка яростно кричал на насмерть перепуганного механика-водителя:

— Ты, щенок! Какого дьявола ты драпаешь от него, словно перепуганный кролик? Мы могли бы сами расстрелять мерзавца в упор, вместо того, чтобы бегать от него.

Однако механик-водитель не слушал. Он был весь в поту от животного страха. Его взгляд был устремлен на казавшуюся ему спасительной дымовую завесу. Больше всего он боялся, что из-за нее в любой момент вдруг вынырнет немецкий танк и поразит их — точно так же, как поразил два других британских танка.

— Я приказываю тебе остановиться и дать фрицу отпор! — вне себя от ярости, закричал командир танка.

— Да, трусишка, будь так любезен, останови-ка танк, — поддержал командира стрелок. — С помощью моих шестифунтовых снарядов я могу так причесать немцу голову, что она у него еще долго будет гореть!

— Вот он, вот он! — завопил в панике механик-водитель «Черчилля». — Слева!

Командир танка уставился в окуляры обзорной трубы и увидел, что силуэт Pz-IV вырисовывается в какой-то сотне метров от них. Правда, при этом орудие фашистского танка еще не было нацелено на их танк. Скорее всего, немцы пока их просто не заметили.

— Водитель, остановись!

Но ничего не произошло. Обезумевший от страха механик-водитель продолжал в панике гнать тяжелую машину по крутому краю прибрежного утеса, стараясь как можно дальше оторваться от немецкого танка.

— Джо, ради всего святого, произведи по нему выстрел — до того, как он заметит нас! — в отчаянии вскричал командир, обращаясь к стрелку и нащупывая свой пистолет.

Стрелок яростно развернул башню. Pz-IV появился в перекрестье его прицела, вытеснив из него все остальные вещи и предметы. Он мог явственно видеть черно-белый крест на боку танка, свежие царапины от попадания снарядов, потеки краски и вообще каждый болт на корпусе. Задержав дыхание, он выставил прицельную дистанцию — сто метров.

— Готово, — выдохнул он. — Немец в перекрестье прицела. Можно стрелять.

— Я приказываю тебе остановиться, водитель! — закричал командир, прицелившись в механика-водителя. — Или, клянусь богом, я прострелю тебе башку! — Он взвел курок.

— Остановись немедленно! — взмолился стрелок. — Немец пока еще не заметил нас.

Но никакой реакции не последовало. «Черчилль» продолжал, как безумный, нестись вперед.

— Ну хорошо, — проскрежетал зубами командир, — тогда получай!

В тесноте танка револьверный выстрел прозвучал оглушительным громом. Стрелок от неожиданности сдвинул прицел, и Pz-IV исчез из его перекрестья. Шестифунтовый снаряд просвистел в воздухе без всякого вреда для фашистского танка, высоко над его башней.

Но нога застреленного водителя по-прежнему продолжала давить на газ. И в следующую секунду «Черчилль», управляемый мертвецом, перевалился через край утеса и под вопли обезумевшего командира и стрелка рухнул вниз, прямо на голые прибрежные камни.

* * *

— Клянусь обрезанным членом главного ребе, это было зрелище! — выдохнул роттенфюрер Матц. Он проводил взглядом снаряд английского «Черчилля», просвистевший у них над головами, и затем посмотрел на край обрыва, за которым исчез последний британский танк.

— Я так устал, что не могу даже пошевелить пальцем, — признался шарфюрер Шульце.

Позади них в дыму возникла фигура фон Доденбурга. Он скомандовал своим четким, несмотря на огромную усталость, голосом:

— Ну все, поднимайтесь, бойцы! Вперед! Мы уже почти у цели!

 

Глава четырнадцатая

Лэрд Аберноки и Дерта с печалью проследил глазами за тем, как последний из трех «Черчиллей» исчез за гребнем утеса, обрушившись вниз. Обломки двух других британских танков жалко горели на поле боя. Полковник Макдональд каким-то шестым чувством ощутил, что никто больше не предпримет попыток пробиться к ним. Он также почувствовал, что вся операция, скорее всего, провалилась. Над их головами больше не летали самолеты королевских ВВС, прикрывая их с воздуха, никто больше не стрелял и не бомбил в районе Дьеппа; да и вообще гул боя стал постепенно стихать. Все подходило к концу.

Он сел на пол вместе с остальными бойцами и сказал себе, что те, кто остался от его батальона, все-таки сумели кое-что сделать. Пусть они и не смогли поразить остальные орудийные башни снарядами, которые выпускали из своей собственной — угол наклона артиллерийских орудий в действительности не позволял им стрелять прямой наводкой по другим башням, — но все равно снаряды, которые они непрерывно выпускали в том направлении, не позволяли сидевшим в башнях артиллеристам нормально прицеливаться и вести планомерный обстрел морских секторов и находящихся там британских кораблей. Значит, им все-таки удалось по-настоящему помочь своим.

Фергюс Макдональд чувствовал безумную усталость. Они непрерывно сражались уже больше двенадцати часов. Их одежда пропахла потом и порохом. Прошло уже три часа с тех пор, как они в последний раз поели, — а пищей их был лишь кусочек шоколада да несколько изюмин из НЗ. Запасы воды также подходили к концу — во фляжках осталось буквально по несколько капель. Полковник знал, что конец уже близок.

— Какой вам кажется обстановка, сэр? — обратился к нему молодой флотский лейтенант, привалившийся спиной к стене рядом с ним.

Лэрд Аберноки и Дерта повернулся к нему и медленно вытер липкий пот со лба обшлагом рукава.

— Дерьмовая, как обычно, — выдохнул он, с трудом двигая потрескавшимися губами.

— Как вы думаете, нам удастся выбраться из этой передряги?

— Нет.

— А что если мы…

— Нет, мы не сдадимся немцам. Вы только посмотрите на них. — Полковник Макдональд обвел рукой горстку своих людей, сидевших на корточках в полутьме артиллерийского бункера. — Мои парни прожили всю жизнь на открытом воздухе, на просторе. В горах, в долинах, на море. Как вы думаете, во что превратят их несколько лет за колючей проволокой в лагере? К тому же, — в его голосе прозвучала непреклонная решительность, — пока мы сидим здесь и удерживаем это орудие, мы мешаем нацистским подонкам прицельно обстреливать наши корабли и наших парней там, в море.

— Я понял, — проговорил лейтенант, поняв, что полковник Макдональд только что решил их судьбы.

Лэрд Аберноки и Дерта открыл было рот, чтобы произнести какие-то утешительные слова, но затем передумал. Они погрузились в молчание. А Макдональд вновь задумался над ситуацией.

Конечно, он не сказал своим ребятам всей правды. Дело было отнюдь не только в немецких дальнобойных орудиях, которым они не давали сейчас прицельно бить по своим. Основная проблема заключалась в коммандос, погибших во время этого налета на Дьепп. Его батальон был истреблен, и полковник не мог представить себе, как он сможет вернуться назад в Англию и начать создавать его заново. Три года войны уже совершенно изнурили его. Он чувствовал, что больше не сможет заниматься подготовкой новых коммандос и превращать необстрелянных юнцов в закаленных опытных бойцов. К тому же в Англии остались жены и дети погибших. Многие из них жили в его собственном поместье в Аберноки и Дерте. Полковник понимал, что если он выживет и вернется туда, то просто не сможет смотреть им в глаза, осознавая, что в определенной степени несет ответственность за гибель их близких, их мужей и отцов. Нет, он точно не выдержит подобной перспективы.

— Сэр… — Это был Кертис, оставленный за часового.

— Да? — встряхнулся полковник.

— Фрицы приближаются, сэр.

Усталые коммандос медленно поднялись на ноги и заняли места у бойниц.

Лэрд Аберноки и Дерта осторожно посмотрел в прорезь бойницы. К ним приближалась не очень многочисленная шеренга людей в камуфляже. Они двигались по выцветшей от солнца желто-бурой траве прямо к их башне, крепко сжимая в руках оружие.

— Это эсэсовцы, парни, — громко объявил он.

— Ха, лэрд, — откликнулся Мензис. — Не забивайте себе голову этой проблемой. Мы легко можем справиться с этими остолопами. Разделаемся с ними одной левой.

— Мы действительно можем задать им жару, лэрд, — поддержал его Кертис. — Мы же, черт побери, сидим за бетонным укрытием в фут толщиной. А все, что укрывает от пуль этих ребяток, — тоненькая полоска травы перед ними.

Лицо Фергюса Макдональда просияло.

— А ведь ты совершенно прав, Кертис! А ну-ка, давайте так и сделаем, парни! Давайте покажем этим проклятым фрицам, на что способны сорвиголовы из 7-го батальона коммандос!

Полковник тщательно прицелился и произвел первый выстрел по немецкой цепи.

* * *

— Не останавливайтесь! — прокричал Куно фон Доденбург, пытаясь перекрыть оглушительный треск ружейных выстрелов. — Продолжайте двигаться! Только не останавливайтесь!

Один или два новобранца, которые упали ничком на траву, неохотно поднялись на ноги и вновь присоединились к цепи атакующих.

— Вот так, ребята, правильно, — одобрительно посмотрел на них гауптштурмфюрер. — Только пока вы двигаетесь, вы можете чувствовать себя в безопасности. — Его голос непроизвольно дрогнул — пуля, просвистевшая буквально в миллиметре от его головы, задела ему волосы. — Как только вы остановитесь, — превратитесь в прекрасную мишень. Так что продолжайте двигаться!

Он ускорил шаг. Если у засевших в орудийной башне англичан был пулемет, то это означало конец. Открыв из него огонь, они смели бы их жидкую цепь за какие-то доли секунды. А им во что бы то ни стало надо было приблизиться к орудийной башне, чтобы попытаться прикрыть отсюда Pz-IV, которым управляли шарфюрер Шульце и роттенфюрер Матц, когда тот во время следующей фазы наступления станет атаковать башню. Куно страстно надеялся, что им удастся подойти поближе к башне до того, как заработает пулемет.

— Быстрее! Двигаться вперед с максимальной скоростью! — яростно заревел фон Доденбург, заметив, как из прорези орудийной башни появилось темное пулеметное дуло.

Рота эсэсовцев перешла на беспорядочный бег. В то же мгновение англичане открыли из пулемета смертоносный огонь. Бежавший рядом с командиром ССманн нелепо развернулся на месте. Из его разорванного пулями горла хлестала кровь. Струя крови оросила плечо Куно.

— Давайте же, вы, трусы! — отчаянно завопил гауптштурмфюрер. — Дьявол вас побери, продолжайте двигаться! Двигаться!

Однако все его призывы были тщетны. Пытаясь укрыться от разящего пулеметного огня, эсэсовцы беспорядочно валились на землю, стараясь найти хоть какое-то укрытие. От орудийной башни их отделяло 50 метров, но никто даже не помышлял о том, чтобы попытаться преодолеть это расстояние. Бойцы пытались заползти на дно неглубокой канавы, отчаянно вжимаясь всем телом в землю, пытались спрятаться за какой-нибудь кочкой, за каким-нибудь укрытием, чтобы только не подставлять тело под пули.

— Ах, вы, треклятые молокососы! — выругался фон Доденбург, увидевший, что вся его рота уже вжалась в землю, и не было силы, способной поднять ее с земли. Поняв, что все призывы к солдатам атаковать артиллерийскую орудийную башню совершенно бесполезны, он тоже упал на землю вместе со всеми и застыл. Офицер чувствовал себя раздавленным. Он понимал, что теперь Шульце и Матцу придется сражаться с англичанами в одиночку, без всякой поддержки.

* * *

Шарфюрер Шульце, который вылезал из танка, чтобы совершить небольшую разведку на местности, осторожно вернулся обратно в Pz-IV и обнаружил, что Матц с наслаждением смолит сигаретку, взятую из пачки убитого канадского танкиста.

— Ты только подумай, Шульце, — воскликнул Матц, завидев приятеля, — курить такую сигарету — почти так же приятно, как стрелять из танковой пушки. Нет, мы явно служим не в той армии, дружище…

— Заткнись! — сердито перебил его Шульце. — Фон Доденбург не сумел выполнить свою задачу и приблизиться к орудийной башне, чтобы обеспечить нам прикрытие. Его щенки замерли в 50 метрах от нее и не могут сделать дальше ни шагу. Английский пулемет привел их в полную панику. Они вгрызлись в землю и отказываются высунуть наружу даже кончик зада.

Матц сделал последнюю затяжку канадской сигаретой и небрежно бросил:

— Ну и что?

— Это означает, что нам придется противостоять захваченной англичанами огромной пушке в одиночку.

Матц кивнул. Он понял, что имел в виду гамбуржец. Когда они обсуждали с фон Доденбургом план по захвату орудийной башни, было решено, что пехота во главе с командиром первой роты постарается взять на себя британских коммандос и не даст им возможности палить из захваченной пушки. Тогда танку останется только завершить боевую задачу — обстрелять орудийную башню и сровнять ее с землей. Теперь же, судя по всему, реализовать этот план стало невозможным.

Затоптав окурок, Матц выпустил из ноздрей остатки сигаретного дыма.

— И как же мы поступим в этом случае, Шульце?

— Мы атакуем их прямо отсюда — с правого фланга. Выскочим из-за этого пригорка и сразу же начнем стрелять по башне.

Роттенфюрер поморщился:

— А почему бы не послать им письменное объявление о том, что мы собираемся на них напасть? Они же заметят нас сразу, как только мы высунемся отсюда.

— Вот именно, жалкий кусок обезьяньего дерьма! Этого-то я и хочу. Мне желательно, чтобы в их мозгах четко зафиксировалось, откуда именно мы выскочили. Я хочу, чтобы это место хорошенько запомнилось им. Потому что, как только они обнаружат нас, мы тут же устроим быстрое отступление — разумеется, если только ты совладаешь с коробкой передач этого драндулета и сумеешь вовремя включить заднюю скорость. В чем я, зная, какой ты на самом деле тугодум, немного сомневаюсь…

— Я протестую! — выпалил Матц. — Это совершеннейшая неправда!

Шульце сказал тому, что тот может сделать со своим протестом, и одноногому роттенфюреру осталось лишь смущенно заулыбаться.

— Мне ведь удалось проделать нечто подобное совсем недавно, Шульци, — проговорил он, — надеюсь, ты хорошо это помнишь. Думаю, что я не подведу и на этот раз.

— Отлично! Тогда мы быстренько поставим дымовую завесу, чтобы чертовы англичане не смогли ничего толком разглядеть, и зайдем им в тыл через тот сектор, который из-за угла наклона своего проклятого орудия они никак не смогут простреливать. — Шульце вопросительно посмотрел на Матца: — Тебе ясен мой план?

— А то, — кивнул тот. — Как ты думаешь, мне стоит вырезать пару крестов на наши могилы при помощи своего кинжала?

На лице Шульце набухли желваки:

— Если ты не заткнешься, идиот, то я прямо сейчас вырежу крест на твоей глупой физиономии. Мы обязательно сделаем это, если нам будет сопутствовать хотя бы толика удачи и если ты сможешь достаточно проворно двигать своей волшебной палочкой — рычагом переключения передач. Ну все, вперед! Давай сделаем их, как обычно!

Обернувшись к совершенно бледному баварцу, на лице которого запеклась кровь, а в поры кожи глубоко въелся пороховой дым, шарфюрер Шульце рявкнул:

— Немедленно начинай стрелять, как только мы выедем из этой лощины и окажемся на вершине пригорка. Сам я займусь постановкой дымовой завесы. Ну все, вперед! Вперед!

* * *

— Немецкий танк! — в панике закричал флотский лейтенант, увидев, как из-за пригорка внезапно выскочил Pz-IV и помчался прямо на них. Из-под гусениц танка по все стороны летели комья земли и трава.

— Орудие — к бою! — немедленно отреагировал Фергюс Макдональд. — Кертис, Мензис! Приготовиться к стрельбе!

Людям полковника Макдональда не требовалось лишний раз напоминать о том, что они должны действовать предельно быстро. Они практически мгновенно развернули огромную пушку в направлении германского танка. Дистанция до него составляла ровно двести метров. Сам танк быстро приближался к их орудийной башне, а его орудие было нацелено прямо на них.

Кертис запрыгнул в кресло стрелка-артиллериста. Он даже не стал наводить пушку на цель с помощью приборов — расстояние до вражеского танка составляло уже не более ста пятидесяти метров, и по нему можно было бить прямой наводкой. Кертис выстрелил. Грохот заполнил всю орудийную башню. Стиснутое толстым бетоном пространство заволокло желтоватыми пороховыми газами. Лэрд Аберноки и Дерта, чьи легкие мгновенно наполнились этой удушающей смесью, кашляя, бросился к ближайшей стрелковой прорези-бойнице, чтобы отдышаться.

На том месте, где мгновение назад находился немецкий танк, зияла обуглившаяся дыра, края которой дымились. Еще дальше в воздух поднимался густой столб белого дыма.

— Мы попали в него? — возбужденно воскликнул молодой моряк, бросаясь к полковнику Макдональду. Недавний страх на лице лейтенанта сменился азартом боя.

Лэрд Аберноки и Дерта усталым жестом потер воспаленные красные глаза.

— Я не знаю точно, парень, но похоже, что да.

Он повернулся к своим парням:

— Слушайте меня, парни! Похоже, нас пронесло. Но теперь не сводите глаз с этого места — я не хочу, чтобы оттуда на нас снова нагрянула беда. Кертис и Мензис, я обращаюсь прежде всего к вам! Потому что вы все должны понимать: если фрицы подберутся к нам так близко, что мы не сможем стрелять по ним из этого дальнобойного орудия, если они окажутся в «мертвой зоне» прямо перед башней, то смогут взять нас практически голыми руками. Тогда они в клочья разнесут нас. Так что смотрите в оба и не сводите глаз с поля боя!

* * *

— Д-дьявол, — каким-то чужим, заметно дрожащим голосом проговорил Матц. — Никогда, черт побери, не проделывай больше со мной ничего подобного, Шульце, а не то, клянусь самим Сатаной, я сорву у тебя с шеи ту жестянку, которая незаслуженно болтается на ней, и засуну тебе ее прямо в задницу — причем еще и проверну так, чтобы ты взвыл от боли!

Он яростно двинул рычагом передач, еще больше увеличивая и без того огромную скорость танка, и Pz-IV, безумно подпрыгивая на кочках и ухабах, с неистовой быстротой помчался вперед — так, словно за ним по пятам гнался сам дьявол.

Шульце потряс головой и попробовал прочистить уши. Он едва ли сумел расслышать хоть слово из того, что только что сказал ему Матц. В ушах экс-докера по-прежнему страшно звенело от неистового грохота снаряда, который промчался у них прямо над головой и разорвался в каких-то метрах от танка. У сидевшего рядом с ним молодого штурманна-стрелка, который так и забыл закрыть рот после взрыва, из носа и ушей текла кровь.

Чуть-чуть придя в себя, шарфюрер осторожно высунулся из танковой башни и попытался определить их местоположение в густом облаке белого дыма, который окружал Pz-IV, подобно налетавшему с моря туману, столь характерному для Гамбурга — родного города Шульце.

— Ну что там творится? — услышал он в наушниках вопрос Матца.

— Не приставай ко мне, кусок обезьяньего помета! — огрызнулся шарфюрер. — Просто держи свою ногу на педали газа и готовься промчаться до башни так быстро, как только сможешь!

— Да понял я, понял… — бросил Матц. Танк тронулся с места и, быстро набирая скорость, двинулся вперед.

— Смотрите, господин шарфюрер! — с тревогой воскликнул молодой баварец.

— Что случилось?… О, проклятье! Мы выходим из дымовой завесы! — простонал Шульце.

Неожиданный порыв ветра, налетевший со стороны моря, рассеял дымовую завесу справа от них. И теперь они на скорости тридцать километров в час влетали прямо в этот прогал.

— Осторожнее, Матц! — крикнул Шульце.

Одноногий роттенфюрер уже заметил опасность. Он что есть силы заблокировал левую гусеницу, поворачивая танк влево, — но было уже поздно. Они уже вырвались на открытое пространство. Pz-IV был виден как на ладони в лучах августовского солнца, неожиданно залившего своим светом вершину прибрежного утеса.

— Мамочка… — выдохнул Шульце, ни к кому конкретно не обращаясь и с ужасом глядя на огромное башенное орудие, которое принялось разворачиваться в их сторону. — Все, кажется, это конец…

* * *

— Во имя Иисуса милосердного, поверните же это проклятое орудие! — истерически орал лэрд Аберноки и Дерта на Кертиса и Мензиса, которые возились с артиллерийским орудием. — А вы, все остальные, — не стойте неподвижно, как идиоты, а помогите им. Да живее, живее!

Кертис запрыгнул в кресло наводчика, предоставив поворачивать орудие другим.

— Все, готово! — крикнул Мензис.

Кертис приник к окуляру прицела. Немецкий танк оказался точно в перекрестье прицела.

— Сейчас я выстрелю, — выпалил он, хватаясь за рукоятку «огонь».

Он прекрасно понимал, что уже в следующую секунду немецкий танк окажется в «мертвой зоне», недосягаемой для их орудия.

— Да стреляй же, ради Бога! — выкрикнул полковник Макдональд. Он был весь в поту. — Стреляй!

Кертис произвел выстрел. Орудийная башня вновь наполнилась грохотом выстрела и едким запахом сгоревшего пороха. Лэрд Аберноки и Дерта инстинктивно зажмурил глаза. Когда мгновение спустя он открыл их, то увидел тяжелую болванку снаряда, уносящегося прямо в открытое море, и зад немецкого танка, беспрепятственно въезжающего в «мертвую зону».

* * *

Когда Pz-IV остановился в пятидесяти метрах позади замолчавшей орудийной башни, Шульце лично взялся за рычаги управления танковой пушкой.

— Следи внимательно за моей работой, сопляк, — наставительно обратился он к штурманну, сидевшему рядом с ним. — Сейчас ты увидишь, как берется за дело настоящий специалист. Чтобы сделать ту работу, за которую я собираюсь взяться, надо обращаться с танковым орудием точно так же, как обращаются с девственницей — хотя, боюсь, ты так никогда и не узнаешь, как именно это делается. — Он хмыкнул. — Короче говоря, с ней надо обращаться мягко, нежно, аккуратно, стараясь ни в коем случае не сделать ей больно — и в то же время надо проявлять достаточно хитроумия, чтобы заставить ее в конце концов лечь на спину и раскрыть перед тобой свои жемчужные врата. Точно так же мы заставим и засевших в той башне англичан быстренько распахнуть тяжелые железобетонные двери, за которыми они укрылись, и сдаться нам. — Шарфюрер ласково погладил танковое орудие.

— Ради Бога, Шульце, — жалобным голосом отозвался снизу Матц, — я не смогу выбраться из водительского сиденья, если ты будешь продолжать разглагольствовать в том же духе, — член будет мешать. Что, черт побери, происходит? Такое впечатление, что ты разговариваешь о девчонках из борделя Рози-Рози…

Шульце повернул башню танка так, что 75-миллиметровая пушка Pz-IV нацелилась прямо на центр орудийной башни. Сделав глубокий вздох, он закричал во всю мощь своих легких:

— Ну что, томми, долог путь до Типперэри? Так вот и валите по нему!

* * *

Первый выстрел шарфюрера Шульце лишил Кертиса зрения. Он отшатнулся от бойницы, в которую влетели осколки, и осел на пол. Его лицо представляло собой одну сплошную кровоточащую рану.

Извиняющимся тоном он произнес:

— Мне очень жаль, лэрд, но я ничего не вижу. Этот взрыв лишил меня зрения.

А когда в орудийную башню ударил второй танковый снаряд и всю ее внутренность заволокло дымом и пылью, Кертис отполз в угол и попросил не трогать его и не прикасаться к нему. Его приятель Мензис уселся по соседству с ним и принялся нараспев читать псалмы.

Между тем устрашающий обстрел башни не прекращался. Снаряд за снарядом дробил ее стены. Под звуки этой непрерывной канонады молодой флотский лейтенант постепенно сошел с ума. Сначала он просто закрыл лицо руками и принялся тихо и беспрерывно рыдать. Но по мере того как обстрел продолжался, его плач перешел в визг, а затем в душераздирающие крики.

Лэрд Аберноки и Дерта ударил его по лицу, желая привести в чувство, но визг и крики продолжались. Затем глаза лейтенанта закатились, и он принялся кусать свой собственный язык. Изо рта у него побежала кровь.

— Возьмите его и крепко держите! — скомандовал полковник Макдональд.

Пара физически наиболее крепких коммандос схватила лейтенанта. Лэрд Аберноки и Дерта выхватил свой кинжал и, разжав челюсти лейтенанта, сделал так, что кусание языка прекратилось. Правда, лейтенант принялся тут же грызть стальное лезвие. Его тело конвульсивно изогнулось. Но постепенно конвульсии лейтенанта затихли, как и его крики, которые перешли в негромкие рыдания. Теперь из глаз бедолаги непрерывно катились слезы. Макдональд обхватил лейтенанта руками и прижал к себе. И держал его в своих объятиях до тех пор, пока тот, беспрерывно рыдая, не умер на его руках.

* * *

— Эти английские ублюдки когда-нибудь сдадутся? — прокричал Матц со своего водительского места. — Моя голова уже не выдерживает — она раскалывается от непрерывных выстрелов. И ты только посмотри на эту чертову башню, Шульце, — такое впечатление, что кто-то целый год молотил ее огромной кувалдой!

Шульце кивнул. Он произвел по выстрелу в каждую из прорезей башни и затем методично всаживал снаряд за снарядом в ее стены так, что теперь от нее уже практически ничего не осталось. Тот, кто когда-либо видел орудийную башню батареи Геббельса, теперь ни за что на свете ее не узнал бы.

— Они должны быть настоящими сумасшедшими, чтобы сидеть там и выдерживать такую пытку, вместо того, чтобы выйти и сдаться, — пробормотал шарфюрер. Усталым жестом он вытер пот со лба, кожа которого была докрасна обожжена августовским солнцем, и бросил взгляд на первую роту, которая по-прежнему лежала на земле, дожидаясь, пока засевшие в орудийной башне англичане сдадутся, и не желая подниматься в бой.

— Как бы то ни было, Матц, фон Доденбург все равно не сможет поднять этих юнцов в атаку, — бросил Шульце. — Поэтому заставить англичан сдаться должны мы.

— Да, все как всегда: старикам-ветеранам достается самая грязная работа, — пробормотал роттенфюрер.

Тяжело вздохнув, Шульце загрузил новые снаряды в лоток подачи и вновь уселся за раскалившимся от выстрелов орудием танка.

— Ну что ж, Матц, тебе пора принять таблетку аспирина, чтобы твоя дурная голова не раскололась от грохота, — процедил он сквозь зубы. — Начинаем снова.

Он сделал выстрел, за ним — другой, и карусель артиллерийской канонады опять завертелась.

— О, великий Боже, — пробормотал Матц, плотно прижимая ладони к уже кровоточащим от грохота выстрелов ушам, — как долго все это будет продолжаться?!

* * *

Точно такой же вопрос задавал себе и полковник Макдональд, когда оглушительная канонада началась снова. Он оглядел внутренность орудийной башни, затянутую дымом и пылью, и понял по лицам своих людей, что те уже на пределе. Коммандос погрузились в подобие странного полулетаргического состояния. Их глаза были широко раскрыты, уставившись в никуда, и практически единственным признаком жизни на их грубых обветренных лицах были нервные спазмы, пробегавшие по ним всякий раз, когда немецкий танковый снаряд ударял по башне. В промежутках же между выстрелами был слышен лишь голос Мензиса, нараспев читавшего церковные псалмы. Он повторял вновь и вновь: «Господь — мой поводырь…»

Держась за стенку и опираясь на нее, лэрд Аберноки и Дерта медленно поднялся на ноги, выпрямившись в полный рост, и выдохнул:

— Парни… мне кажется, с нас этого уже хватит.

При этом полковник с трудом узнал свой собственный голос.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем его люди откликнулись на его слова. Наконец они повернули свои лица и уставились на него в немом ожидании.

— Парни, мы будем сдаваться, или как?

Казалось, опять прошла целая вечность, прежде чем люди отозвались. На этот раз все они отрицательно покачали головами.

Лэрд Аберноки и Дерта улыбнулся.

— Спасибо, ребята.

Он набрал в грудь побольше воздуха и заговорил громче:

— Тогда вставайте. Поднимайтесь на ноги. Вставайте, сборище беременных пингвинов, — да не забудьте вынуть пальцы из ушей. Ну же, живее!

Коммандос начали медленно пониматься.

— Вот так, ребята. Проклятым фрицам не удастся взять нас просто так — мы же 7-й батальон британских коммандос, не забывайте об этом! Отчаянные парни, вот кто мы такие! — В его голосе теперь отчетливо слышался металл. — А не какая-то толпа мягкотелых неженок. Давайте, ребята, умрем с честью. И покажем им, кто мы такие и на что мы способны. Мэрдок, застегни мундир. А ты, Гилхерст, — ты только посмотри на себя! Сколько раз я говорил тебе, растяпа ты этакий, что твой ремень должен находиться поверх твоей куртки, а не наоборот! Давай-ка, надень его как положено и затяни потуже, а не то я задам тебе трепку раньше, чем это сделают вонючие фрицы! Быстрее, ребята, шевелитесь же!

С трудом шевеля распухшими, плохо гнущимися пальцами, последние оставшиеся в живых бойцы 7-го батальона привели в порядок свою форму, застегнули все пуговицы, надели фуражки и десантные шапочки. Казалось, они слышат сейчас громоподобный голос Черного Джека, легендарного старшего сержанта батальона, который кричит им: «Седьмой батальон коммандос — слушай меня, седьмой батальон коммандос! Приготовиться к параду!» Но только Черный Джек плавал сейчас лицом вниз в воде Ла-Манша среди таких же трупов, как и он… А сами коммандос готовились не к параду, а к гибели.

И, глядя на них, лэрд Аберноки и Дерта бросил:

— Ну, чего ж вы ждете? Примкнуть штыки!

Коммандос торопливо приставили штыки к карабинам. В последний раз посмотрев на своих людей, лэрд круто развернулся и по узкому усыпанному осколками бетона коридору подошел к тяжелой металлической двери. В голове полковника играла невидимая музыка — ему казалось, что он шагает под звук волынок и горнов. Открыв стальные задвижки, намертво удерживавшие дверь, Макдональд на мгновение замер. Коммандос теснились вокруг него. Их штыки тускло отсвечивали в полумраке орудийной башни.

— Вперед! — гаркнул Фергюс Макдональд, выхватывая свой кинжал, и первым выскочил наружу.

* * *

— О, Боже всемогущий! — с ноткой восхищения в голосе воскликнул шарфюрер Шульце, когда британские коммандос выскочили из полуразрушенной орудийной башни на яркий солнечный свет. Их вел за собой миниатюрный офицер, одетый в нелепую шотландскую юбку-килт, обтрепанные края которой болтались вокруг его костлявых коленей. Холодная сталь штыков ярко сверкала на солнце.

Молодой штурманн нацелил на англичан свой «шмайссер». Шульце сердито ударил по стволу его автомата.

— Отставить! Не стрелять! — крикнул он.

— Не стрелять! — закричал и фон Доденбург солдатам первой роты, тоже поднявшим было свое оружие. — Повторяю: не стрелять! — Он с неподдельным восхищением смотрел на появившихся из орудийной башни полупризраков-полулюдей, которые медленно, шатаясь, двигались по направлению к ним.

Однако гауптшарфюрер Метцгер, который прекрасно понимал, что должен принять хоть какое-то участие в битве за Дьепп, хотя бы на последнем этапе, чтобы в будущем сохранить свою должность в батальоне СС «Вотан», не желал прислушиваться к подобным приказаниям. Стоя в кузове грузовика, привезшего его на место действия, и сознавая, что в этом положении он прекрасно виден оберштурмбаннфюреру Гейеру, Метцгер поднял свой автомат и нажал на спусковой крючок. С такого расстояния промахнуться было невозможно.

— Остановись, Метцгер! Не стреляй! — закричал Куно фон Доденбург. — Ради Бога, не… — Слова застыли у него на губах — было слишком поздно. Все англичане уже корчились на земле в предсмертных конвульсиях, за исключением шедшего впереди миниатюрного офицера, который успел сделать еще два шага, прежде чем получил целую очередь прямо в живот. Его тонкие колени подогнулись, и он рухнул на землю. Лэрд Аберноки и Дерта, известный также под прозвищем Лис Фергюс, наконец принял свою смерть. Но когда гауптштурмфюрер фон Доденбург подошел к нему и перевернул его тело, он с удивлением обнаружил улыбку на застывших губах шотландца.

* * *

Это произошло в пять часов пополудни. Ровно через сорок минут фельдмаршал Герд фон Рундштедт позвонил в ставку фюрера. Его донесение было простым и кратким: «Мой фюрер, на континенте не осталось ни одного живого англичанина!».

 

Глава пятнадцатая

Заходящее солнце начало постепенно опускаться в море. Вниз от утесов к воде протянулись густые черные тени. Они частично скрыли тот ужас и хаос разрушения, которые безраздельно царили на пляжах. Однако еще в течение нескольких минут лучи заходящего солнца продолжали заливать бледным красным светом чудовищную картину массовой гибели людей.

Стоя на иссеченной осколками набережной, высшие офицеры штаба фельдмаршала Герда фон Рундштедта во главе с самим престарелым военачальником молча рассматривали поле боя. Тишину нарушали лишь постепенно затихавшие стоны раненого канадского военнослужащего, доносившиеся снизу. Все эти люди были опытными, закаленными в боях ветеранами, вдоволь нанюхавшимися пороха сражений еще со времен Первой мировой войны. И, глядя на то, что было сейчас у них перед глазами, они были все равно ошеломлены масштабами открывшейся трагедии.

Безжалостный огонь немецкой обороны не пощадил никого и ничего — ни военнослужащих, ни техники нападавших. Везде грудами лежали мертвые англичане и канадцы. Вся полоска побережья была усеяна их телами, разбросанными в форме цвета хаки среди остатков разбитых танков, бронемашин и орудий. Все они были навсегда застывшими и неподвижными. Над полем боя царила мертвящая тишина, нарушавшаяся лишь деловитым жужжанием мух, кружившихся над трупами. Налетавшие с моря порывы ветра едва шевелили цветки шиповника, которые некоторые из канадцев успели выдернуть из живых изгородей и воткнуть себе в шлемы, когда всего несколько часов назад спускались вниз к десантным судам, — на которых они надеялись уплыть обратно.

Фельдмаршал Герд фон Рундштедт отвел глаза от этой картины тотального разрушения и произнес усталым голосом очень старого человека:

— Господа, мы не имеем права считать высадку десанта в Дьеппе операцией местного значения. В ней было задействовало слишком много военнослужащих и техники, чтобы это было так.

Жезлом, врученным ему лично Гитлером, фон Рундштедт указал на один из развороченных прямым попаданием танков «Черчилль»:

— Никто не готов пожертвовать двадцатью или даже тридцатью самыми современными своими танками ради операции местного значения.

Со стороны офицеров его штаба послышались голоса, выражающие полное согласие с тем, что только что произнес старый фельдмаршал.

— Как бы то ни было, в наших пропагандистских заявлениях мы обязательно подчеркнем тот факт, что противник предполагал захватить плацдарм в районе Дьеппа, а затем использовать его мощные портовые сооружения и инфраструктуру для того, чтобы обеспечить здесь массированную высадку войск и техники и создать по-настоящему мощную континентальную группировку войск. Мы назовем это неудавшейся попыткой открыть второй фронт. Это ясно, господа?

— Совершенно ясно, ваше высокопревосходительство, — раздались в ответ голоса офицеров штаба.

В течение нескольких мгновений старый фельдмаршал хранил молчание, погрузившись в свои собственные мысли. Взгляд его водянистых глаз упал на группу британских солдат, которые были сражены немецкой очередью в тот момент, когда сами пытались установить на берегу пулемет. Один из покойных британцев так и застыл позади своего пулемета системы «Брен», глядя куда-то вдаль по направлению его ствола. На его лице застыло красноречивое выражение преданности своему долгу солдата, которое сохранялось даже сейчас, когда по его остекленевшим глазам ползали мухи. Рядом с ним в песке вытянулся заряжающий, в скрюченных пальцах которого был по-прежнему зажат магазин. Губы бойца были искривлены мрачной улыбкой, которая придавала ему странный вид триумфатора.

— Это была операция, спланированная и проведенная по-любительски, — сухо прошептал фельдмаршал, обращаясь, по всей видимости, к самому себе. — Можно было подумать, что они с самого начала желали, чтобы она провалилась. — Он невольно вздрогнул.

— Что-то случилось, ваше высокопревосходительство? — с тревогой спросил его адъютант.

— Нет, Гейнц, все нормально. — Фон Рундштедт улыбнулся тонкой улыбкой, и его глаза практически исчезли в сеточке окружавших их морщин. — Наверное, что-то с печенью. Впрочем, это не важно. Но вот что я скажу вам, господа. — Он заговорил громче — так, чтобы его могли услышать все офицеры. — В следующий раз они проведут высадку по-другому. А они обязательно сделают это снова, поверьте мне!

Фон Рундштедт в последний раз поглядел на море. Солнце садилось, словно тонущий крейсер, и багряный отсвет его постепенно погружался в темное море. Не произнося больше ни слова, фельдмаршал повернулся и пошел прочь. Офицеры его штаба, лица которых после его слов приобрели подавленное и озабоченное выражение, поспешили к своим «хорьхам».

* * *

— Все в порядке, — прошептал Шульце, когда мимо него пронесся лимузин со старым фельдмаршалом и побережье вновь стало пустынным, — он уехал, Матц.

Роттенфюрер, лицо которого было по-прежнему в потеках пота и разводах грязи после недавно закончившегося боя, хромая, вышел из-под дерева, в тени которого до сих пор прятался, и приблизился к своему приятелю.

— Кто это был?

— Полагаю, это был фон Рундштедт.

— У него было такое лицо, как будто он сорок дней под дождем провел, — покачал головой Матц. — Можно было подумать, что он совершенно несчастлив. А ведь он только что одержал очередную победу. И еще больше увеличил свои шансы на то, что его имя войдет в историю.

Шульце пожал плечами:

— Ты называешь это победой? — Он выразительно махнул рукой в сторону побережья, где вперемежку валялись груды искореженной техники и человеческих тел.

Матц медленно кивнул. Даже на него произвел впечатление вид гор трупов тысяч британцев, возвышавшихся на французском побережье в районе Дьеппа.

Наконец он посмотрел на Шульце:

— Ну что ж, приятель, давай примемся за работу.

Тот кивнул. В полной тишине они приблизились к брошенной на берегу британской машине снабжения и принялись тщательно обыскивать ее в поисках того, что хотели получить больше всего на свете, — виски.

Мысль обшарить брошенные на побережье британские грузовики снабжения в поисках виски пришла в голову Шульце в тот самый момент, когда очередь Мясника скосила группу британских коммандос, которых возглавлял причудливо выглядевший шотландский офицер в юбке-килте. «Там, где есть хоть один вонючий шотландец, должно быть до хрена вонючего шотландского виски! — возбужденно провозгласил тогда шарфюрер. — И маленький сынок фрау Шульце обязан обыскать его!»

Сейчас, видя перед собой тысячи непогребенных трупов, усеявших пляж, он жалел о своем опрометчивом решении. Однако он уже пообещал Куно фон Доденбургу, что оставшиеся в живых солдаты первой роты, с трудом пережившие те страшные бои, в которых им пришлось участвовать, получат сегодня вечером свою порцию виски, и считал себя обязанным выполнить свое обещание. Но для того, чтобы обеспечить своих товарищей спиртным, они должны были еще и опередить представителей фельджандармерии — этих, по словам Шульце, «вонючих, отвратительных, позорных уродов, стервятников, рыщущих в чужом добре и норовящих первыми наложить на все свои грязные лапы». Фельджандармы являлись их главными конкурентами на ниве мародерства на поле боя.

И сейчас, пока их Pz-IV, ведомый штурманном-баварцем, медленно ехал по параллельной побережью дороге, дожидаясь их возвращения с добычей, Шульце с Матцем неустанно обыскивали брошенные британские грузовики, стараясь при этом не смотреть в тысячи безмолвно глядящих на них глаз мертвецов, на лицах которых необъяснимым образом застыло странное оскорбленное выражение, — точно они были крайне недовольны их бесцеремонным вторжением.

Наконец они обнаружили то, что так долго и упорно искали, — джип-амфибию, на котором виднелась зелено-белая эмблема отдела снабжения британской армии. Ось машины была погнута и изуродована, а мертвый водитель навечно застыл за искореженным рулем. Однако деревянные ящики с виски за его спиной лежали штабелем в полной сохранности.

— Кинжал! — коротко бросил Шульце.

Матц подал ему эсэсовский кинжал.

Шульце подсунул лезвие под край деревянной крышки ящика и резко повернул. Сорвав крышку, он обнаружил ровные ряды бутылок с виски, заботливо уложенных в солому.

— Виски, — прошептал роттенфюрер Матц. Странно, в его голосе не было слышно ноток триумфатора.

Шульце кивнул и пронзительно свистнул. Это был сигнал, предназначавшийся водителю их танка, чтобы тот немедленно сворачивал с дороги к ним. С привычной ловкостью старого докера, привыкшего ворочать в гамбургском порту мешки с цементом, он швырнул один ящик виски Матцу.

Тот тут же затрусил к дожидавшемуся их Pz-IV. Где-то вдалеке послышался тяжелый топот десятков хорошо обутых ног. «Фельджандармы, — пробормотал шарфюрер и взвалил еще пару ящиков себе на плечи. Поспешив вслед за Матцем, он поравнялся с одноногим воякой в тот момент, когда тот уже почти вскарабкался на вершину прибрежного утеса. Где-то рядом, скрытый в тени деревьев, прятался их танк.

Подбежав к Pz-IV, Шульце выдохнул:

— Держи!

Он сбросил четыре ящика с виски на броню танка. Штурманн тут же переправил ящики вниз, где их принял новый механик-водитель.

— А что делать с этим? — Он указал на ящик с виски, который по-прежнему держал на плече Матц.

Шульце отрицательно покачал головой:

— Этот ящик мы оставляем себе. А ты двигай прямо в расположение батальона. Постарайся передать виски нашим желторотым юнцам, у которых уже пересохло в глотках в ожидании его, до того, как тебя сцапает фельджандармерия. И скажи командиру, что он только что предоставил нам двухдневный отпуск в Дьеппе за оказанные батальону особые услуги.

Молодой штурманн открыл было рот, чтобы возразить Шульце, но тут же передумал. Он нырнул в башню; вскоре танк покатил прочь и скрылся в ночной темноте.

Матц, по-прежнему держа в руках ящик с виски, дождался, пока рокот танкового мотора затихнет вдали, и повернулся к Шульце:

— Ну а теперь объясни мне, старый хрен, что ты на самом деле задумал? И ради чего мы стоим здесь с этим ящиком виски?

Шарфюрер взял из рук у него ящик и легко водрузил на свое мощное плечо.

— Слушай меня внимательно, недоносок, — весело бросил он. — Я объясню это тебе так просто, как только смогу. Ведь этот ящик с виски стоит целое состояние, не так ли?

Роттенфюрер кивнул.

— Так что же, как ты думаешь, смышленый маленький сыночек фрау Шульце собирается сделать с ним?

— Он собирается продать его на черном рынке, — ответил Матц. — Я это прекрасно понимаю, ты, идиот. Но что, черт побери, ты собираешься сделать с деньгами, которые сумеешь выручить за этот ящик?

— Мы вступим в ряды французского Сопротивления, — ухмыльнулся Шульце и, сложив грязные пальцы одной руки колечком, начал тыкать туда указательным пальцем другой руки. Его непристойный жест был весьма красноречив.

Маленькие похотливые глазки Матца осветились впервые с тех пор, как они оказались на этом чудовищном берегу:

— Ты имеешь в виду, мы присоединимся к Рози-Рози и ее девочкам?

— Вот именно, пустоголовый недоносок. На деньги, которые мы выручим за эту огненную воду, мы сможем купить себе весь их бордель на ближайшие 48 часов. Только для нас двоих — для меня и тебя, Матци!

— Вот это да! — восторженно выдохнул Матц. — Какая восхитительная идея!

Большое лицо Шульце затвердело, но лишь на мгновение.

— Знаешь, как обычно говорят, Матц… — Он кинул взгляд на тысячи трупов, которые усеяли кромку побережья внизу. — Война — это ад, но мирное время…

— …Погубит солдата еще быстрее! — расхохотался одноногий роттенфюрер.

Когда из-за угла показался первый патруль фельджандармерии, они уже бежали со всех ног в сторону борделя, хохоча, как сумасшедшие.