Драммонд возвратился домой в час дня. Киган лежал на постели в своей комнате, пребывая в прекрасном расслабленном состоянии. Само по себе это еще ни о чем не говорило, но было ясно, что он уже освоился с окружающей обстановкой и мысленно приготовился начать лечение.

– Я лежал и пытался очистить свое сознание от страха. Пытался просто думать. Но это трудно. Я чувствую себя так, словно надо мной висит какая-то невидимая угроза. Знаете, что-то вроде огромного металлического шара – ну, такой, каким рушат дома, – и если у меня появятся неправильные мысли, он упадет на меня и раздавит.

Драммонд присел на край кровати.

– А у тебя есть какие-нибудь мысли насчет того, о чем ты не имеешь права думать?

Киган отрицательно покачал головой.

– У меня такое ощущение, что я не должен думать ни о чем, кроме того, что со мной происходит в данную минуту. Вот о том, что произошло со мной после того, как я очнулся в госпитале, думается легко, но перед этим...

– А если ты все же попытаешься вспомнить что-нибудь о твоем прошлом?

– Произойдет что-то ужасное. На меня обрушится металлический шар... Но не шар – смерть, удар молнии, не знаю что. Но оно убьет меня.

Драммонд похлопал Кигана по колену.

– Ладно, Том. Расслабься. Боже мой, я все время прошу тебя расслабиться, будто не понимаю: если бы ты мог, ты бы и сам это сделал. Ну, хорошо. Я просто вот о чем тебя попрошу: постарайся быть как можно спокойнее, пусть твое подсознание поможет тебе. Ну давай поднимайся, надо чего-нибудь поесть. – И Драммонд приподнялся с кровати.

– Я вспомнил еще один сон.

Драммонд снова присел на край кровати.

– Великолепно. Именно тот, который снился тебе много раз?

Киган наморщил лоб.

– Не знаю. Я даже не знаю, сон это или фильм, который я видел, или же я что-то вспомнил. Боже мой, у меня все смешалось в голове.

– Не беспокойся об этом, просто расскажи мне, что ты видел.

– Все, как в замедленной съемке... все странно. Много зеленых людей... в саду... они падают и встают, смеются, весело хохочут, падают в истерике, ведут себя как сумасшедшие.

– И это все?

– Это все, что я помню.

– Ты можешь описать мне этих людей? Это реальные люди нормального роста?

– Думаю, да.

– Когда ты говоришь "зеленые", что ты имеешь в виду, Том?

– То, что я и сказал: они все в зеленом.

– Как солдаты... в защитной одежде?

Киган непроизвольно снова попытался заткнуть уши.

– Может быть. Не знаю.

Мышцы его напряглись, словно к нему подключили электрический ток. Видно было, что он специально попытался ответить быстро, чтобы не дать этому напряжению распространиться по всему телу.

– Том, забудь про этот сон. Очисти от него свое сознание. Я хочу, чтобы во второй половине дня ты немного отдохнул. Обо всем этом мы поговорим потом. Давай поедим. Хочешь грибного супа и сандвич из курятины?

* * *

В три часа дня Киган, распростершись, лежал на кушетке. Шторы были задернуты, в комнате царил полумрак. В помещении поддерживалась нормальная температура. Драммонд укрыл Кигана тонкой простыней, создав скорее психологический, чем физический комфорт. На пациентов, находившихся в гипнотическом состоянии, этот прием действовал успокоительно.

На столике возле головы Кигана стоял маленький будильник, мерное, гипнотическое тиканье которого гулко раздавалось в тишине комнаты.

Драммонд подождал, пока Киган привыкнет к своему состоянию, освоится в комнате, свыкнется с мыслью о том, что ему предстоит пройти сеанс гипноза.

– Ну так, приступим потихоньку. Я уже говорил тебе в полицейском участке, что до того, как загипнотизирую тебя, я задам несколько вопросов, потом те же самые вопросы я повторю во время сеанса гипноза. Если ты почему-либо не захочешь отвечать на мой вопрос, просто скажи мне об этом. Или вообще ничего не говори. У тебя нет никаких обязательств передо мной. Я буду записывать все сеансы, магнитофон уже включен. Том, как твое полное имя?

– Томас Коннор Киган.

– Сколько тебе лет?

– Не помню.

– Твой день рождения?

– Не помню.

– Все хорошо, успокойся. Теперь следующий вопрос. Ответ на него может здорово помочь мне. Но ты не напрягайся. Пусть этот вопрос ничем тебя не связывает. "Коннор" и "Киган" – ирландские имена. Твой отец был ирландец?

– Я его не помню.

– А кого-нибудь из членов своей семьи помнишь?

– Нет. Никого.

– И у тебя нет их фотографий?

– Нет.

– Зато у тебя есть много других фотографий.

Киган заколебался.

– Да.

– Что на этих фотографиях?

– Вы же их видели.

– Я хочу, чтобы ты сам мне это сказал.

– Это... война во Вьетнаме.

– Ты собирал их, делал вырезки, приклеивал на стену?

Киган вновь застыл в нерешительности.

– Да. Я хочу сказать, должно быть, это был я. Но я не помню, что делал это.

– Тогда почему ты думаешь, что ты делал это?

Ощущение дискомфорта, руки Кигана задрожали, дыхание стало прерывистым.

– Я... Меня интересует война.

– Какой-нибудь конкретный аспект войны?

– Нет.

– Просто общий интерес?

– Думаю, да.

– Ты служил в армии, Том?

– Нет! То есть не помню. Иногда я...

– "Иногда" ты что?..

– Иногда у меня появляется ощущение, что я служил в армии... когда я смотрю на эти фотографии. Мне кажется, что я там был.

– Во Вьетнаме?

– Да. Но все это как во сне. Похоже на тот сон о зеленых парнях... а может, это было кино. Боже мой, Пол, не знаю я ничего!

– Скоро узнаешь. Обещаю тебе. Хорошо. Думаю, хватит вопросов. А теперь я введу тебя в гипнотическое состояние. Я хочу, чтобы ты очистил свое сознание, успокоил его. Слушай, как тикает будильник... просто слушай будильник, Том. И представь себе, как работают "дворники". Медленно... движутся... в такт... часам... вправо... влево... назад... вперед... А сейчас закрой глаза... и сосредоточь все свое внимание... на темени, на мышцах головы...

Когда Драммонд дошел до ступней, Киган уже полностью расслабился. Дыхание у него стало медленное, спокойное, ровное.

– Хорошо. Хочу, чтобы ты поговорил со мной, Том. Расскажи мне первое, что приходит тебе на ум.

Киган откашлялся, облизал пересохшие губы и заговорил. Говорил он медленно, сонным голосом.

– Медсестра... чернокожая медсестра... склонилась надо мной и говорит: "Проснись". Не знаю, где я был... что произошло со мной. Не могу вспомнить.

– А что было до этого, еще раньше?

– Сны. Видел сны... кино... прокручивалось у меня в голове.

– Расскажи мне о своих снах.

– Я уже рассказывал вам. Дом в огне... зеленые люди в саду... смеются.

– Других снов не было?

– Нет.

Драммонд повторил вопросы о возрасте и семье, те, что он задавал до гипноза, но получил те же самые ответы. Затем первая потрясшая его реакция.

– Погружайся в сон, Том, и расскажи мне о картинках в твоей комнате.

– О каких картинках?

– О фотографиях.

– О каких фотографиях?

У Драммонда волосы зашевелились на затылке.

– Опиши мне свою квартиру по адресу: Ломита, четыре-пять-девять. Опиши подробно, начиная с двери.

– Там всего одна комната... ванная и кухня слева... платяной шкаф справа. Есть кровать, кофейный столик...

– Остановись на кровати. Что находится за кроватью?

– Стена.

– Что на стене?

Киган замолчал в нерешительности:

– Краска.

– И ничего другого?

– Нет.

– Никаких картинок?

– Когда-то были.

– Что когда-то было?

– Так себе... всякий хлам... картинка с хохочущим клоуном. Я не мог на нее смотреть... и выбросил.

– А что ты повесил на ее место?

– Ничего.

"Явное отрицание, – думал Драммонд. – Психологический отклик на неприятную ситуацию или событие. Так уж устроен мозг: в сознательном состоянии ум Кигана был одержим войной во Вьетнаме, но в состоянии гипноза ум отказывается проявлять к этому интерес".

Драммонд решил копнуть глубже.

– Том, скажи мне, что ты знаешь о вьетнамской войне?

Реакция была такая, словно Драммонд прокричал прямо в ухо Кигану: "Пожар!"

– Ничего!

Тело Кигана напряглось, он резко сел на кушетке, его била дрожь, широко открытые глаза невидяще уставились в стену, пальцы лихорадочно теребили простыню, на лице выступил пот.

– Я ничего не знаю! Я не имею права говорить! Я не должен этого говорить!

– Почему же? Кто тебе сказал, что ты не должен говорить о войне во Вьетнаме?

– Будет больно. – Лицо Кигана исказилось, будто от мучительной боли. – Ни слова... будет очень больно... я ничего не знаю.

Резким движением он поднял руки, заткнул ими уши и яростно замотал головой, словно пытаясь отвязаться от голоса Драммонда.

– Хорошо, Том. Забудь про все, о чем я тебя спрашивал. Расслабься. Ты в безопасности. Ложись и расслабься.

С Киганом происходило нечто странное. Драммонд заметил это еще во время сеанса судебного гипноза. На каком-то этапе Киган впадал в невероятное беспокойство, эмоции выплескивались, буквально вылетали из него, как выходит воздух из проколотого воздушного шарика. Потом он успокаивался.

Итак, толчок его эмоциям дало слово "Вьетнам". Теперь уже Драммонд не сомневался, что такая бурная реакция Кигана на любую попытку восстановить в памяти путем гипноза некоторые моменты его прошлой жизни и, несомненно, его прежней службы в армии была запрограммирована. И еще Драммонд понял, что восстановить память Кигана будет очень трудно.

Кто бы ни закладывал в Кигана программу, проделал он это первоклассно. Страх был всепоглощающим и вполне реальным. А судя по выражению его лица, выпученным глазам и постоянно повторяемой фразе "Будет больно!", этот страх дополнялся кошмарами, связанными с возникающей в голове болью.

"Да-а, дилемма, – размышлял Драммонд. – Как же все-таки помочь Кигану, не причинив ему, страданий и не навредив его мозгу".

Слишком сильное вторжение в психику Кигана могло бы ввести его в состояние постоянного психоза. В то же время не предпринять никаких мер – значит получить тот же результат.

Надо было что-то придумать, и именно до того, как появится Дик Гейдж с информацией о военной карьере Кигана. В том, что эта карьера была, Драммонд теперь не сомневался. Так как же действовать дальше? Драммонд решил применить к Кигану различные уровни гипноза, и на этом фоне попробовать докопаться до ключевых слов, которые могли бы хоть на какое-то время восстановить память бедняги.

Начал он издалека.

– Том, я прошу тебя очень внимательно прислушаться к моему голосу... к медленному... непрерывному тиканью часов... ты погружаешься... все глубже и глубже... в состояние релаксации.

В течение пятнадцати минут Драммонд вводил Кигана в разные фазы гипноза. Голос его звучал приглушенно, успокаивающе, навевал сонливость, вызывал тяжесть во всем теле, вялость, еще большую сонливость, пробуждая в воображении пациента картины умиротворяющей деревенской жизни, деревенского пейзажа – с травой, цветами, зелеными лугами.

– Ты находишься в саду... это твой сад. Ты видишь его, Том?

– Да.

– Кто еще с тобой?

– Никого.

– Ты слышишь смех?

Киган замер в нерешительности.

– Не здесь.

– А где?

– В другом саду.

– Иди туда. Скажи мне, когда ты будешь в этом саду.

Драммонд отметил перемены в Кигане – от общей релаксации к первым признакам дискомфорта, суровому сосредоточенному взгляду.

– Я... там, в саду.

– Опиши мне то, что ты видишь.

– Люди... зеленые люди...

– Сколько их?

– Много.

– Десять?

– Больше.

– Пятьдесят?

– Больше.

– Что они делают?

– Они смеются... ведут себя как сумасшедшие... падают на землю... умирают со смеху.

– Как они одеты?

– В зеленое... и черное.

– Опиши их лица.

– Зеленые и... грязные... как клоуны.

– Как на картинке с клоуном, которую ты выбросил?

– Он смеялся... я ненавидел его... просто не мог на него смотреть.

– Потому что он напоминал тебе смеющихся парней?

– Да. Я их ненавидел.

– Они над тобой смеются?

– Нет.

– Над чем же они смеются?

– Ни над чем. Они просто сумасшедшие...

– Они пьяные?

– Нет.

– Кто они, Том?

– Не знаю.

– Они солдаты, не так ли?

– Нет!

– Они солдаты в защитной одежде?

– Нет!

– Ты один из них.

– Нет! Я не один из них.

– Но ты ведь солдат. Ты служишь в армии.

– НЕТ!

Голос его звучал протестующе. Киган резко привстал на кушетке, опять задрожал всем телом.

– Том, – поспешил Драммонд, – не думай об этом саде! Вернись в первый сад... мирный сад. Ложись... и расслабься.

Киган откинулся на кушетку и лежал так спокойно, словно ничего не случилось.

"Вьетнам" и "армия". Кто бы ни закодировал Кигана, он постарался сделать так, чтобы тот, даже находясь в состоянии глубокого гипнотического транса, никогда не проговорился о том, чему был свидетелем или в чем, возможно, даже сам принимал участие. Смеющихся парней в зеленом принимать всерьез, пожалуй, не стоило, они появлялись у Кигана во сне, скорее всего, своего рода символика или что-нибудь подобное. Но вот узнать подробности армейской службы Кигана просто необходимо – позднее он позвонит Гейджу.

А пока Драммонд решил сделать еще одну попытку и затем прекратить сеанс. Но этот тест надо было провести очень медленно и осторожно.

– Том, я хочу, чтобы ты еще глубже погрузился в сон. Представь, что ты находишься в прекрасном доме, стоишь на самом верху длинной золоченой лестницы... ты спускаешься по ней... и с каждым шагом все глубже и глубже погружаешься в сон... все глубже и глубже погружаешься в мир и спокойствие. Спуститься тебе надо на двадцать ступенек... и сейчас ты уже начал спускаться... девятнадцать... восемнадцать... семнадцать...

Дойдя до "пятой ступеньки", Драммонд произнес:

– Остановись здесь на минуту. В конце холла из белого мрамора ты видишь двери. В дверях стоит человек. Он пришел навестить тебя. Это человек, голос которого ты слышал по приемнику... человек, которого ты видел и слышал вчера вечером по телевизору...

У Кигана появились первые признаки возбуждения, судорога прошла по его телу.

– Ты знаешь этого человека?

Тяжелое дыхание, непроизвольное дрожание головы.

– Ты когда-нибудь встречался с этим человеком?

– Нет!

– Ты знаешь, как его зовут?

Молчание, но за этим молчанием Драммонд ощутил утвердительный ответ.

– Том, так как же его зовут?

Снова задрожала голова, крепче сжались губы.

Том, назови его имя.

Тишина и усиливающийся ужас.

– Пойди к нему и поздоровайся.

– Нет!

– Том, это очень важно... ты когда-нибудь встречался с Джеком Крейном?

– НЕТ! НЕ ЗНАЮ! ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ! – истерично закричал Киган.

– Хорошо, Том. Больше никаких вопросов. Этот человек ушел. Ты в безопасности. Ты стоишь на лестнице... теперь ты поднимаешься по ступенькам наверх, туда, где твой ум спокоен и безмятежен. Шесть... семь... восемь... ты успокаиваешься с каждым шагом, с каждой ступенькой.

При счете "двадцать" Киган открыл глаза, обернулся к Драммонду и холодно улыбнулся.

– Все нормально? Гипноз кончился?

– Что ты помнишь?

Киган пожал плечами.

– Так себе, ничего особенного. Помню, что очень расслабился. Вы мне задавали какие-нибудь вопросы?

– Это был пробный сеанс. Хотел проверить, как ты будешь реагировать на гипноз.

– Ну и как?

– Вполне естественно, – улыбнулся Драммонд.

* * *

С Диком Гейджем удалось связаться около шести. Лейтенант тяжело дышал в трубку, издавая нечленораздельные звуки, и, смеясь, с кем-то переговаривался.

– Гейдж слушает.

– Я смотрю, в полицейском участке Лос-Анджелеса не жизнь, а сплошная вечеринка.

– Привет, Драм. Издеваешься? Нам разрешают смеяться раз в неделю. Это как раз тот самый случай.

– Узнал?

– Что? Все шутишь?

– Послужной список Кигана. Он был в армии?

– Да-да. Я все узнал. Собирался позвонить тебе вечером. Слушай. Томас Коннор Киган четыре года прослужил в армии, из них три – во Вьетнаме, обычным клерком в хозчасти. Пришел в армию рядовым и рядовым демобилизовался. В семьдесят втором году после нервного срыва он был подвергнут психиатрическому лечению. Все сходится, а?

– Да, почти.

– Ну и как там? Дела идут?

– С трудом. Но очень интересно. В машине, когда я спросил Кигана о прошлой жизни, он сразу запаниковал. Конечно, я спрашивал не напрямик – иначе бы он просто взорвался. Ну а потом начались довольно странные вещи. Киган заснул, а когда вдруг проснулся, начал рассказывать о ком-то, кто "стоит наверху, рядом с богами", у кого "магический взгляд" и что этот некто – "целитель". Потом он сказал, что "их там много", и еще: "вы думаете, что они дураки, а они не дураки", полагая, видимо, что именно я считаю их таковыми. Затем стал рассказывать о каких-то двух "отцах", один из них "дряблый", а другой "золотой", и говорил о каких-то негодяях, которые украли у него одежду.

– Боже мой! Ну и что ты думаешь об этом, Драм?

– Возможно, шизофрения уже добралась до его мозга. Отсюда – психическая неуравновешенность, разбросанность мыслей. Но я в этом не уверен. Думаю, его разбросанность мыслей имеет под собой основу.

– Это как понимать?

– Если у него был нервный срыв, то его наверняка положили в госпиталь. Хотелось бы знать, в какой именно, надолго ли и в чем заключалось лечение. В послужном списке ничего нет об этом?

– Нет, конечно. Там только указывается, в каком звании он служил, кем работал, когда демобилизовался.

– Меня это не удивляет. Разумеется, они не станут сообщать интимные сведения о состоянии здоровья в ответ на обычный полицейский запрос. Готов поспорить, что он довольно долго пробыл в психиатрической палате. И как раз этим-то и можно объяснить разбросанность его мыслей.

– А конкретнее?

– Меня настораживают слова, которые то и дело проскакивают в его разговорах: "магический взгляд", "целитель", "огромная толпа людей, которых считают дураками, а они не дураки". Думаю, он говорит о враче, возможно гипнотизере, который работал с ним, а огромная толпа людей – это, вероятно, его соседи по палате. Они пытаются спрятаться друг от друга, им кажется, что все считают их дураками, а они не дураки и поэтому возмущаются.

– А как насчет украденной одежды?

Драммонд улыбнулся.

– В палатах психические больные делают это постоянно: берут без спроса вещи, носят их по очереди. Так они подбадривают себя.

– По-моему, ты до чего-то докопался, а? Что же еще произошло? Ты говорил про какие-то два момента...

– А следующий случай совсем из ряда вон. Киган внезапно вышел из своего состояния и попросил меня найти по радио какую-нибудь музыку. Потом он снова заснул. Чувствовалось, что мозг его сильно истощен. После музыки стали передавать новости: транслировали выступление Джека Крейна в Детройте. Кандидат в президенты разразился пространной речью, обвиняя Бёрна во всех грехах. И Киган вдруг впал в неистовство. Моментально вышел из своего сонного состояния, словно в него ткнули ножом, резким движением выключил радио и схватился руками за голову, как будто опасаясь, что она вот-вот лопнет.

– Ну и что ты, братец, об этом думаешь?

– А то, что причиной его вспышки был голос Джека Крейна.

– Крейна? Почему именно Крейна? То есть я хочу сказать, что он, конечно, не идеальный кандидат в президенты, а некоторые, в том числе и я, считают его просто амбициозной скотиной, но...

– Потерпи минутку, Дик... у тебя есть время?

– Давай продолжай. На сегодня я все закончил, собираюсь заехать к Дюку.

– Мне нужно рассказать тебе это, потому что я хочу просить тебя об одной услуге.

– Ну давай, давай. Не упускать же мне три банки холодного пива, они меня уже ждут.

– Хорошо. Как знаешь, я собирался поместить Кигана в мотеле, но из-за его состояния решил поселить у себя в гостевой комнате, что за гаражом. Усадил его в кресло и стал показывать, как пользоваться дистанционным управлением. Включил телевизор, и как ты думаешь, кто появился на экране?

– Джек Крейн.

– Точно. Ты прирожденный детектив, Гейдж.

– Льстец. Ну и что дальше?

– Абсолютно то же самое. Киган просто взорвался. Я спросил его, в чем дело, не знал ли он Крейна раньше?

– Ну и?..

– Он не знает.

– Ты хочешь сказать – не помнит?

– Совершенно верно.

– Да, в этом что-то есть, а? Иначе бы он не взорвался.

– Верно. Ты ухватил самую суть этой сцены. Как бы ни воздействовали на человеческую психику – а в случае с Киганом, я уверен, поработали на славу, – в нашем мозгу есть какое-то ядро, нечто такое, что борется не на жизнь, а на смерть, чтобы сберечь целостность разума. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Разумеется. Мозг Кигана борется за свою жизнь, выбрасывая наружу какие-то нити, которые, возможно, ведут к разгадке...

– Верно. Сначала реакция на Джека Крейна. Затем – сны. Он видит два сна. Один в доме, объятом пламенем, – это сон о нем самом, а второй сон – о хохочущих людях в саду. И этот второй сон – я в этом уверен – имеет отношение к солдатам в защитной форме, находящимся в джунглях.

– Вьетнам.

– Безусловно. А где прославился Джек Крейн?

– Я понял вас, сэр.

– И еще один интересный момент. Сегодня я провел с Киганом сеанс гипноза. И под гипнозом он отрицает само существование фотографий о Вьетнаме, которыми обвешаны все стены в его квартире. Мы снова сталкиваемся с раздвоением мыслей, раздвоением его ума: одна часть отрицает, что он был солдатом и служил во Вьетнаме, а другая часть пытается ухватиться за Вьетнам, потому что это необходимо для его самосохранения.

– Так о чем же все это говорит, Драм?

– Я хотел бы попросить тебя...

– Еще раз проверить армейские послужные списки Крейна и Кигана и посмотреть, нет ли тут стыковки?

– Боже мой, как же ты догадлив! Но я-то хотел попросить тебя проверить всю предармейскую историю Кигана: где он жил, есть ли у него семья, и в первую очередь – какое он получил образование. Тебе будет не так уж трудно это сделать, поскольку теперь у тебя есть сведения о его службе в армии. А что касается Крейна, обратись за помощью к Карен Биил. В справочном отделе "Таймс" о нем должна быть куча информации.

– Будет сделано. Но только как передать тебе все эти материалы? По почте? А может, по факсу?

Драммонд улыбнулся.

– Не стоит. Карен приедет сюда на уик-энд. Передай с ней.

– Ах, вот как? Ладно, ладно.

– Сугубо деловая встреча, Гейдж. Меня интересуют успехи судебного гипноза в Англии, а поскольку ее отец полицейский, он мог бы помочь нам...

– Это она сама тебе сказала?

– Что именно?

– Что ее отец коп?

– По-моему, она сказала "сотрудник полиции". А почему ты спрашиваешь? Разве это не так?

Гейдж как-то странно захихикал.

– Ее отец, приятель, ни много ни мало сам сэр Эдвард Биил, "главный полицейский" в Англии. Он – начальник Управления уголовной полиции.

– Вот это да!

– Вот так-то, дружок.

Драммонд повесил трубку. Из головы не выходили слова Кигана о человеке "с магическим взглядом", который подобен Богу, о "золотом отце", который вылечил Кигана через телевизор. "Вы похожи на золотого отца. Почему вы не носите золото? Золото все исцеляет. Я хочу вставить себе золотой зуб".

Где-то, видимо, был человек, такой же, как он, Драммонд, гипнотизер. С золотым зубом. И этот "целитель" при помощи высокочувствительной аппаратуры выводил из строя память людей, которые слишком много знали.