Около десяти вечера во двор кинотеатра вступило подразделение резервного отряда, чтобы доставить провиант (бутербродов было столько, что ими можно было бы накормить голодающие народы) и получить новые распоряжения. Профессор был возмущен их появлением и заявил, что им здесь нечего делать: их задача — дежурить на Никельсбургской площади и ждать связного Трауготта.

— Не будь таким вредным, — сказал Петцольд. — Мы просто умираем от любопытства: мы ведь не знаем, что здесь у вас происходит.

— Мы вообще думали, с вами случилась беда, потому что Трауготт к нам ни разу не прибегал, — добавил Герольд извиняющимся тоном.

— Сколько народу осталось на площади? — спросил Эмиль.

— Четверо или трое, — ответил Фридрих Первый.

— Возможно, только двое, — уточнил Герольд.

— Больше не расспрашивай, — завопил в бешенстве Профессор, — а то еще выяснится, что там вообще никого не осталось.

— Пожалуйста, не ори, — сказал Петцольд, — ты чего так раскомандовался?

— Я предлагаю немедленно прогнать Петцольда и запретить ему ловить с нами вора! — крикнул Профессор и топнул ногой.

— Мне жаль, что вы ссоритесь из-за меня, — сказал Эмиль. — Давайте решим этот спор, как в рейхстаге, — голосованием. Я предлагаю сделать Петцольду предупреждение. Нельзя, чтобы каждый делал все, что вздумается.

— Кончайте задаваться, гады! Я и так уйду, больно нужно мне с вами канителиться… — заявил Петцольд, потом добавил еще какое-то неприличное слово и убежал.

— Это он нас подбил сбегать сюда, а то мы бы ни с места, — рассказывал Герольд. — А Церлетт остался дежурить там, на площади.

— Не говорите больше о Петцольде! Ни слова о нем! — приказал Профессор и тут же успокоился: он прекрасно владел собой. — С этим вопросом все!

— А нам что делать? — спросил Фридрих Первый.

— Пожалуй, уж подождите, пока Густав вернется из гостиницы и доложит ситуацию, — предложил Эмиль.

— Хорошо, — согласился Профессор. — А кто это там идет? Кажется, мальчишка-лифтер.

— Да, он, — подтвердил Эмиль.

В воротах стоял мальчик в зеленой ливрее и точно таком же кепи, надетом набекрень. Он кивнул ребятам и медленно двинулся к ним.

— Какая мировецкая униформа, черт побери! — не без зависти воскликнул Герольд.

— Тебя к нам послал наш шпион Густав? — крикнул ему Профессор.

Лифтер был уже совсем близко, он кивнул и сказал:

— Да.

— Ну так валяй говори, что там?! — не выдержав, крикнул Эмиль.

И тут вдруг загудел клаксон! И зеленый лифтер запрыгал как сумасшедший по двору и захохотал.

— Эмиль, старик, — завопил он, — ты идиот! Потому что это был не лифтер, а Густав собственной персоной.

— Эй, ты, зеленявка, — в шутку подразнил его Эмиль.

И все захохотали так громко, что кто-то распахнул окно и закричал: «Не мешайте спать!»

— Здорово! — восхитился Профессор. — Но прошу вас потише, господа. Густав, сядь-ка и валяй дуй все по порядку.

— Ребята, прямо кино! Со смеху умрешь. Послушайте только! Я прокрался в гостиницу, увидел лифтера и подманил его пальцем. Он тут же подошел ко мне. Ну, и я ему выложил все, от начала до конца. Про Эмиля. И про вас. И про вора. И что он живет у них в гостинице. И что нельзя терять его из виду, чтобы мы смогли завтра вернуть Эмилю эти деньги. «Что ж, отлично, — сказал мне лифтер. — У меня здесь есть еще одна ливрея: ты ее наденешь и будешь вторым лифтером». «А что скажет на это портье: он ведь не может меня не заметить?» — спросил я. «Он ничего не скажет, он разрешит, — сказал мальчик, — потому что портье — мой отец». Что уж он там наговорил своему предку, не знаю. Но так или иначе, я получил вот эту ливрею, и мне разрешено провести ночь в дежурке, которая, на счастье, оказалась пустой, и мне даже можно прихватить с собой еще кого-нибудь. Ну, что вы на все это скажете?

— В каком номере живет вор? — спросил Профессор.

— Тебя ничем не удивишь! — обиженно проворчал Густав. — Работать мне, естественно, не надо. Велели только не путаться под ногами. Лифтер сказал мне, что вор живет, кажется, в номере шестьдесят один, но уверен он не был. Я тут же рванул на третий этаж;. Крадусь, как шпион, — никто не заметит. То из-за угла выгляну, то за перилами спрячусь. Наверно, с полчаса так сидел, вдруг дверь шестьдесят первого номера как раскроется! Как он выйдет! И точно. Наш вор! Ему надо было… ну, сами догадываетесь, куда… Я его там, в кафе, как следует разглядел. Маленькие черные усики, ушки такие тонкие, насквозь просвечивают, и рожа кирпича просит. Когда он вернулся… ну, сами знаете, откуда… я к нему раз… «Вы чего-нибудь ищете? — спрашиваю. Может, вам чего-нибудь нужно?» — «Ничего мне на надо, — говорит. — Хотя постой! Скажи портье, чтобы меня разбудили завтра ровно в восемь. Номер шестьдесят один. Смотри, не забудь!» — «Не забуду, будьте уверены, — говорю. — Ровно в восемь у вас зазвонит телефон». И наш вор спокойно потопал к себе в номер.

— Вот это да! — Профессор был просто в восторге, ну, а остальные и подавно. — К восьми мы будем его торжественно встречать у дверей гостиницы. А потом поймать его будет легко.

— Можно считать, что он готов! — воскликнул Герольд.

— Торжественная встреча с цветами! — сказал Густав. — Мне пора идти. Я должен еще опустить в ящик письмо для номера двенадцать. Я уже получил чаевые — пятьдесят пфеннигов. Доходная профессия. Лифтер иногда зарабатывает до десяти марок чаевыми. Он рассказал мне. Часов в семь я встану и позабочусь о том, чтобы нашего негодяя разбудили вовремя. А потом я снова здесь появлюсь.

— Дорогой Густав, как я тебе благодарен! — сказал Эмиль почти торжественно. — Теперь уже ничего не может случиться. Завтра мы его схватим. А сейчас все могут спокойно идти спать, верно, Профессор?

— Да, все отправляются домой, чтобы как следует выспаться. А завтра утром, ровно в восемь, мы все собираемся здесь. Хорошо бы раздобыть еще хоть немного денег. Кто сможет, пусть принесет. Я позвоню сейчас Вторнику.

Всех, кто ему завтра утром позвонит, он направит в наш резерв. Может, придется оцепить весь квартал.

— Я пойду с Густавом ночевать в гостиницу, — сказал Эмиль.

— Пошли, тебе там здорово понравится. Мировая конура!

— Я сейчас позвоню, а потом тоже пойду домой, а дорогой отпущу Церлетта, — объяснил Профессор. — А не то он до утра просидит на Никельсбургской площади, он такой. Все ясно?

— Так точно, господин президент полиции, — пошутил Густав.

— Завтра утром встречаемся здесь во дворе ровно в восемь, — повторил Герольд.

— Принеси, если удастся, немного денег, — напомнил Фридрих Первый.

Стали прощаться. Все пожимали друг другу руки, как мужчины. Ребята разошлись по домам. Густав и Эмиль отправились в гостиницу. Профессор пересек Ноллендорфскую площадь, чтобы позвонить из кафе Вторнику.

Час спустя они все уже спали. Большинство в своих постелях. А двое в дежурке на четвертом этаже гостиницы «Крейд».

А один из них — у телефона, в кресле отца. Это был малыш Вторник. Он не покинул своего поста. Трауготт отправился домой. А Вторник не решился отойти от аппарата. Он спал, примостившись на подлокотнике, и ему приснились четыре миллиона телефонных разговоров.

В полночь его родители вернулись из театра. Они очень удивились, обнаружив, что сын их спит в кресле.

Мать взяла его на руки и отнесла в постель. Он вздрогнул и пробормотал во сне: «Пароль „Эмиль“».