Стервятники (Мертвый сезон)

Кетчам Джек

Часть первая

12 сентября 1981 года

 

 

02.26.

Они видели, как женщина пересекла луг и, перешагнув через невысокую каменную стенку, углубилась в возвышавшийся позади нее лес. Движения ее были неловкими, даже неуклюжими – догнать такую большого труда не составит.

Они решили остановиться, чтобы немного передохнуть, а заодно наломать себе березовых веток, с которых тут же принялись сдирать кору. Все это время они отчетливо слышали, как она бежит через подлесок, переглянулись, улыбнулись, но так и не произнесли ни слова. Очистив все ветки, они устремились за ней следом.

* * *

Она благодарила Господа за то, что он подарил ей луну – без нее она так и не заметила бы дыру в земле, оставшуюся на месте старого и глубокого погреба. Осторожно обогнув зияющее отверстие, женщина снова перешла на бег, продираясь сквозь заросли травы и папоротника, пробегая мимо белых сосен, черных сосен, берез и тополей. Под ногами мягко проминались мох и лишайник, ноздри щекотали запахи древесной трухи и хвои. Она слышала, как они движутся где-то позади, оглашая ночной лес своими негромкими, нежными, почти музыкальными голосами; так – ребятишки, резвящиеся в темноте. А потом вспомнила прикосновение их рук – грубых, шершавых, сильных маленьких рук с длинными, острыми, грязными ногтями, которые царапали ей кожу, когда они пытались схватить ее. Она непроизвольно вздрогнула. Их смех становился все ближе, тогда как лес перед ней постепенно сгущался.

В такой темноте особенно не разбежишься – почти ничего не видно. Длинные ветки цеплялись за волосы, норовили выколоть глаза. Она скрестила перед собой голые предплечья, стараясь уберечь лицо, и руки, приняв на себя все удары ветвей, стали покрываться кровоточащими царапинами. Бежавшие позади дети остановились и прислушались. А она заплакала.

Ну какая же ты глупая, – подумала она. – Разреветься именно сейчас. – И вот снова послышался звук их шагов. Видно ли им ее? Она устремилась вперед, в самую гущу кустарника. Старые, задубевшие ветки легко пронзали тонкую ткань хлопчатобумажного платья, отчего ей казалось, что она бежит нагишом, тогда как по рукам, ногам и животу уже текли все новые и новые тоненькие струйки крови. Боль не останавливала ее; напротив – подгоняла вперед. Отставив попытки защитить лицо, она принялась обеими руками отталкивать, раздвигать летящие навстречу ветки, стремясь поскорее выбраться из чащи на открытое место.

Потом сделала глубокий вдох и тут же ощутила запах моря, которое находилось где-то близко, почти рядом. Она снова припустилась бежать. Ведь там могли быть дома, коттеджи рыбаков. Кого угодно. Луг оказался длинным и широким. Вскоре она стала различать доносящийся откуда-то спереди легкий рокот прибоя, и, сбросив туфли, босиком устремилась навстречу этому шуму, не замечая того, что одиннадцать маленьких и бледных фигурок наконец прорвались сквозь последнюю кромку кустов и остановились, наблюдая за ее несущейся вперед и освещаемой лунным светом тенью.

Она не увидела ничего из того, на что так надеялась – ни домов, ни огней, лишь только широкая, поросшая высокой травой равнина. А что, если там действительно ничего нет – одно лишь море, и все? Таким образом она окажется в ловушке, в западне. Сейчас об этом не хотелось даже думать. Быстрее, – сказала она себе, – не мешкай. – Утомившиеся легкие давали о себе знать колющей, холодной болью в груди. Шум прибоя становился все громче; значит море где-то совсем недалеко, скорее всего, прямо за лугом.

Затем она снова услышала – прямо у себя за спиной – топот бегущих ног, и поняла, что они догоняют ее. Она неслась вперед и сама удивлялась, откуда только силы взялись. А они тем временем заливисто смеялись, и смех их был ужасен – такой холодный, зловещий. Краем глаза она увидела, как несколько фигурок догнали ее, но продолжали бежать вровень с ней; бежали они легко, без видимых усилий, заглядывая ей в глаза, ухмыляясь, поблескивая в лунном свете оскалившимися зубами и искрящимися глазами.

Женщина прекрасно понимала, что находится в полнейшей беззащитности. Они же продолжали играть с ней, и потому ей не оставалось ничего иного, кроме как бежать вперед и надеяться – хотя надежды, в сущности, уже не было – на то, что когда-нибудь им надоест эта игра и они отстанут. Поблизости же по-прежнему не было ни одного дома. Значит, ей суждено умереть в одиночестве. Она услышала, как один из них заныл, совсем по-собачьи заскулил у нее за спиной, и тут же почувствовала, как что-то хлестнуло ее по ногам. Боль оказалась настолько резкой, неожиданной и сильной, что она едва не упала. Ну вот и все. Они окружили ее со всех сторон – выхода у нее уже не было. Женщина почувствовала, как ее желудок сжался в тугой комок, а сама она вот-вот сдастся под натиском ошеломляющей паники.

В тысячный раз она проклинала себя за то, что остановила тогда машину, за то, что вздумала разыграть эдакую добросердечную самаритянку. Но ведь и в самом деле чудовищно было видеть маленькую девчушку, которая в полном одиночестве ковыляет по темной, пустынной дороге. Стоило ей сделать поворот, как она тотчас же увидела ее: платьице разорвано почти до пупа, высвеченные фарами ручонки прижались к лицу, словно в тщетной попытке унять поток слез. На вид ей было лет шесть, не больше.

Она остановила машину и подошла к ребенку, думая про себя: «Несчастный случай? Изнасилование?» Но вот девочка подняла на нее свои внимательные, темные глаза, в которых не было ни малейшего намека на слезы, и неожиданно улыбнулась. Было в ее манерах нечто такое, что заставило женщину резко обернуться, посмотреть в сторону машины – и тут она увидела их, стоящих у нее за спиной, отрезавших ей путь назад.

Внезапно ей стало страшно. Она закричала, чтобы они отошли от машины, хотя прекрасно понимала, что этого не будет. «А ну убирайтесь, прочь отсюда!» – на всякий случай повторила она, чувствуя себя в совершенно беспомощном и даже дурацком положении, и в этот момент они вдруг все разом засмеялись и начали постепенно надвигаться на нее. Через несколько секунд она почувствовала прикосновение их маленьких рук к своему телу и поняла, что они хотят убить ее.

И вот сейчас бегущие дети медленно приближались к ней. Она позволила себе оглянуться и посмотреть на них. Какой ужас. Мерзость. Теперь их было четверо: трое слева от нее и один справа, причем первая группа состояла из одних мальчиков, тогда как одиноко стоящий ребенок оказался молодой девушкой. Она кинулась на эту девушку, с силой толкнула ее – та, издав крик боли и удивления, отлетела в сторону. Со стороны троицы послышался очередной взрыв смеха, и в тот же момент она почувствовала обжигающую боль в спине и в районе плеч, после чего двумя очередными ударами веток ее стеганули по ягодицам.

Ноги словно напрочь лишились всей своей силы и стали какими-то ватными, а сама она понимала, что с каждой минутой все больше слабеет. И все же страх перед падением на землю оказался сильнее боли, намного сильнее. Ведь если она упадет, они наверняка забьют ее до смерти. Она чувствовала, что плечи и бедра стали странно липкими, и тут же поняла, что это кровь. Море же было уже так близко, что она ощущала его густой, солоноватый запах, словно волнами обволакивавший все ее тело.

И тогда она побежала дальше.

Краем глаза она заметила, что к бегущим слева от нее присоединился еще один мальчик, постарше, скорее даже не мальчик, а уже подросток, который бежал особенно быстро. Бог мой, – подумала она, – что же это на нем одето? Шкура какая-то, определенно, шкура какого-то животного. Но кто, ради всего святого, эти люди? Справа также появились два новых ребенка, хотя по их внешнему виду она не могла определить их пол. Видно было лишь то, с какой завидной легкостью они передвигались по траве. Прекратите играть со мной, – молча взмолилась она. – Пожалуйста, прекратите. Внезапно подросток рванулся вперед и, обогнав ее, оказался впереди, преграждая ей путь. Итак она оказалась окруженной со всех сторон. Когда подросток обернулся и глянул поверх своего плеча назад, она увидела, что все его лицо представляло собой сплошную маску из прыщей и засохших струпьев.

От страха все ее тело била противная, леденящая дрожь. Своими ударами они глубоко рассекли кожу на ее спине и ногах, однако у нее не оставалось иного выхода, кроме как продолжать бег – бежать и бежать дальше, к морю.

Она пристально всматривалась в спину подростка, стараясь сфокусировать на ней свой взгляд, хотя бы немного восстановить силы и мобилизовать остатки мужества. Неожиданно он резко развернулся – она тут же увидела стремительный полет самодельного хлыста, и ее лицо словно взорвалось от боли. Из носа потекла кровь, а щеки заполыхали от нестерпимого жжения. Во рту также появился привкус крови. Дышать становилось все труднее. Она понимала, что скоро ей придется остановиться, и у нее было такое ощущение, словно какая-то часть ее естества уже умерла.

По инерции продолжая бег, женщина едва не столкнулась с подростком, который вдруг резко остановился прямо перед ней. Ее взгляд метнулся влево, затем вправо, ища путь к возможному спасению. При этом она старалась не поднимать взгляда на его лицо – до тех пор, покуда ей не пришлось это сделать.

И в тот же миг за его спиной, в отдалении, что-то блеснуло.

Точно, так оно и есть. Море. Непонятно откуда на нее навалилась страшная усталость. Куда же ей бежать дальше? Вокруг по-прежнему не было абсолютно ничего – ни домов, ни огней, лишь крутой обрыв гранитного утеса, за которым простиралась океанская бездна. Скорее всего, она погибнет от одного лишь столкновения с лежащими внизу камнями. Значит, никакой надежды, абсолютно никакой. И тогда она остановилась и медленно оглядела лица собравшихся вокруг преследователей.

На короткое мгновение они снова показались ей самыми обычными детьми, а сама она изумленно оглядывала их одежду, представлявшую собой клочья каких-то тряпок и обрывки непонятно чего; всматривалась в грязные лица, в глаза, блестевшие от возбуждения погони, в маленькие, плотные тела. Нет, подобного никак не может быть, – думала она. – Дети просто не могут вести себя подобным образом, а сама она всего лишь заблудилась в собственном, кровавом, агонизирующем кошмаре. Но потом она увидела, как их тела чуть пригнулись, напряглись, зажатые в руках прутья взмыли в воздух, веки почти сомкнулись, а губы плотно сжались. Она больше не могла смотреть на них и снова закрыла глаза.

Не прошло и секунды, как они набросились на нее. Мерзкие когти принялись рвать ее одежду, прутья жестко захлестали по голове и плечам Женщина истошно завопила, но это лишь вызвало очередной всплеск их смеха. Она почувствовала прикосновение к телу их слюнявых ртов, принявшихся облизывать, до крови царапать ее кожу. Еще никогда в жизни ей не доводилось переживать подобного страха, заставившего ее издать еще один пронзительный крик. Но затем в груди у нее всколыхнулась забытая сила, в сущности, намного превосходившая детскую мощь любого из них, а сама она словно превратилась в раненого монстра. Открыв глаза, она принялась дико, яростно, отчаянно колотить своими маленькими кулаками по их лбам и ртам, жестко отталкивать их грязные, вонючие, мерзкие тела. На какое-то мгновение она даже смогла прорваться сквозь их оцепление и устремиться к подростку, что был постарше; они тут же сомкнулись, но и она не желала успокаиваться: резко оттолкнув кого-то от себя, она стремительно развернулась вокруг своей оси – и вырвалась наружу Путь был почти свободен, перед ней стоял только тот подросток, но и он, видимо заметив ее яростный натиск, в последний момент отступил в сторону.

Времени на раздумья не оставалось – ни думать о чем-то, ни чего-то бояться. У нее попросту не оставалось иного выхода. Она пулей промчалась мимо застывшего на месте подростка и устремилась в ночь. А потом взмыла в воздух, постаравшись как можно сильнее оттолкнуться ногами от холодного камня – и полетела вниз, к диким, пенящимся, бурлящим волнам, в бескрайнюю и леденящую темноту, навстречу соленому морю, которое через долю секунды смыло с ее израненного тела последние следы крови.

 

01.15.

В маленьком синем чемоданчике не лежало ничего такого, что могло бы заинтересовать их. Три хлопчатобумажные и уже слегка запачкавшиеся блузки; зеленый пуловер; лифчики, трусики, чулки, твидовая юбка. На переднем сиденье лежал белый кашемировый свитер с застежками спереди. Девушка натянула его поверх своей изорванной армейской рубахи и провела грязными, шершавыми ладонями по нежной, бархатистой ткани, втирая грязь в рукава. Краем глаза она увидела, как две другие десятилетние девочки принялись орудовать перочинными ножами в «бардачке». В салоне все еще ощущался запах духов и сигаретного дыма.

Кроме некоторых бумаг – автомобильных карт, водительских прав и техталона – в «бардачке» ничего не оказалось. Мальчик с прыщавым лицом вскрыл лежавшую на переднем сиденье косметичку и принялся своими длинными, костистыми пальцами перебирать ее содержимое: пластмассовую расческу, щетку для волос, заколки, красный шелковый шарфик, губную помаду, румяна, карандаш для бровей, пузырек с тушью для ресниц, старое и уже помутневшее карманное зеркальце, записную книжку, солнцезащитные очки, паспорт, карманный калькулятор, триллер в мягкой обложке, пилку для ногтей, еще одну губную помаду, кошелек. Затем он опустошил его содержимое, которое составляли восемьдесят пять долларов – десятками, пятерками и однодолларовыми бумажками, – карточка в магазин «Блумингдейла» и кредитные карточки «Мастер Чардж» и «Америкэн Экспресс». Небрежным жестом руки он откинул фотокарточки в пластмассовых рамках: улыбающиеся в объектив мужчина и женщина в купальных костюмах; маленькая, странной внешности собачонка; престарелая женщина в бигуди, ощипывавшая лежавшего на фарфоровом подносе цыпленка.

Ничего такого, что заслуживало бы его внимания, он так и не обнаружил.

Извлекши из машины свое угловатое, подростковое тело, он махнул терпеливо поджидавшим у него за спиной маленьким мальчику и девочке. Дети тут же забрались на сиденье. Мальчик выбрал тюбик с губной помадой – той, что была потемнее – и принялся рисовать круги на зеркальце заднего вида. Девочке явно пришлись по вкусу фотография собачонки, слегка похожей на крысу, и карманное зеркальце, которые она сунула в висевшую у нее на шее засаленную кожаную сумку. Между тем мальчик постарше обнаружил засунутый под сиденье термос со льдом, потряс его – тот оказался почти пустым.

Багажник ему открыть так и не удалось, поскольку под рукой не оказалось ломика, а болтавшиеся на цепочке в замке зажигания ключи абсолютно ничего для него не значили. Он вообще не понимал, что такое ключи, хотя догадывался, что в багажнике могло находиться нечто интересное.

На обратном пути, идя через лес, они засекли сову, дождались, пока та выследила и напала на свою добычу – крупную лягушку-быка, которую почти невозможно было различить на фоне береговой линии. Потом дождались того момента, когда сова с добычей в клюве уселась на ветке одного из деревьев и принялась рвать ее мягкую плоть. Мальчик с нездоровой кожей наклонился, поднял с земли камень и ловко метнул его в птицу – тот угодил ей прямо в грудь и сшиб сову в заросли ежевики. Младшие восторженно заверещали, однако подросток решил не добивать раненую птицу, явно опасаясь ее острых когтей – пусть подойдет какой-нибудь крупный зверь, которому ее копи были не страшны, и довершит дело.

Ночью все выходили на охоту.

 

11.30.

Постепенно кухня начинала нравиться ей все больше. А что, отличная получится кухонька – вот только как следует отчистить да отмыть ее. Длинный, а к тому же еще и раздвижной кухонный стол, просторная мойка, огромное окно, много света, проникающего через широкое, выходящее на восток окно, где над полем увядающего золотарника вдали маячила горная вершина. Да, и впридачу к нему два других окна поменьше – на запад и юг. Но самое главное, большая и старая пузатая печка, располагавшаяся почти по центру кухни и способная, судя по ее размерам, согреть не только ее саму, но также и все спальни в доме.

Как ни странно, кухня оказалась самым просторным помещением и, судя по всему, была призвана являться своеобразным центром жизни всего дома. В нее вели обе двери: задняя, располагавшаяся слева от мойки, и главная входная дверь, которая была прорублена рядом с громадным кожаным диваном, показавшимся Карле очень даже удобным. Она чуть отошла от раковины и огляделась вокруг. Ну вот, сейчас совсем другой вид. Подняв с пола большой бумажный пакет с мусором и золой из камина, она отнесла его на крыльцо, где стоял мусорный бак.

Денек тоже выдался просто чудесный, – подумала она. – Ярко светило солнце, хотя в воздухе все еще ощущался легкий холодок, из-за которого она позволила себе роскошь весь день не гасить столь полюбившуюся ей печку. В отдалении слышался глухой рокот прибоя. Жаль, конечно, что в дополнение ко всему отсюда не был виден океан – разве что о нем напоминал альбатрос, маячивший в небесной вышине примерно в полумиле от дома.

Она распахнула дверь дровяного сарая и увидела, что он заполнен дубовыми и тополиными поленьями, а в отдельной коробке на полу лежала заранее заготовленная щепа. Судя по всему, кто-то основательно постарался приготовить жилище к ее приезду. Грязи, правда, было предостаточно, хотя иного нельзя было и ожидать; впрочем, Карла отнюдь не возражала против того, чтобы провести небольшую чистку. Особенно ей понравилось то, что дрова оказались заранее наколоты; сама она за всю свою жизнь так и не освоила это нехитрое занятие. Кроме того, ей особенно пришлись по душе всевозможные мелочи, типа висевшего над телефоном списка номеров первой необходимости – явно на тот случай, если ей, к примеру, понадобится врач или, не дай Бог, полиция; или удлинительный шнур для ее пишущей машинки, которую она оставила на письменном столе; или то обстоятельство, что кто-то словно заранее позаботился о ней и к ее приезду предусмотрительно включил холодильник.

Более того, кто-то хоть и поверхностно, но все же прошелся по дому с веничком, и вообще, даже несмотря на то, что, как сказал ей агент по найму недвижимости, жилище пустовало уже более года, никак нельзя было сказать, что оно очень уж заросло грязью. Прошлое лето оказалось неудачным сезоном, – сказал он ей. – Слишком много медуз выбросило на пляжи. Она ожидала, что ее взору предстанет ужасное зрелище, тогда как на самом деле все оказалось отнюдь не так плохо. Все то, о чем говорилось в договоре, пребывало в довольно сносном состоянии, а в сарае даже лежал наточенный топор – это на тот случай, если ей все же вдруг захочется самой наколоть себе дров. Правда, окинув беглым взгляд ом поленницу, она подумала, что если только осень не превратится черт-те знает во что, рубкой новых дров ей все же заниматься не придется.

Карла совершила несколько ходок от сарая к печке и обратно, на некоторое время обеспечив себя дровами, после чего приготовила себе чашку кофе и присела к столу, намереваясь оценить оставшийся объем работы. Ванная была вымыта, спальни вычищены, а теперь и кухня приведена в полный порядок. Значит, оставалась одна гостиная и, если ей очень уж того захочется, чердак. В принципе, если бы она назавтра не ожидала приезда Джима, Марджи и остальных, то с уборкой гостиной можно было бы несколько дней повременить, однако появление в доме целых шестерых гостей все же требовало дополнительного свободного пространства.

Нелепая, конечно, идея, – подумала Карла, – приглашать гостей, когда сама еще толком не привела в порядок собственное жилье. Да и пригласила-то она их, скорее повинуясь сиюминутному импульсу, но, как говорится, что сделано, то сделано. Джим только что завершил съемки, и потому сам Господь Бог не смог бы, наверное, сказать, когда он опять отправится в Лос-Анджелес на подготовку очередного идиотского рекламного ролика или чего-нибудь в этом роде. Так что по крайней мере для него подобный визит окажется вполне своевременным. И все же, – внезапно и в который уже раз раз подумала Карла, – что ей взбрело в голову увлечься актером? Тем более, что подобная публика вообще никогда не привлекала ее особого внимания – такие все прямолинейные, эгоцентричные. Правда, то, как она увлеклась именно им, Карла помнила очень даже хорошо. Впрочем, все получилось довольно мило – милее, чем когда-либо в жизни. При мысли об этом она невольно улыбнулась.

После Ника ей казалось намного приятнее просто иметь подле себя симпатичного парня, который спал с ней, изредка возил ее в разные места и при этом не пытался ничего менять в ее жизни. С Ником все было намного сложнее и требовало от нее гораздо больших энергозатрат, нежели она могла себе это позволить. И потом, если разобраться, то сейчас ее вообще интересовали не столько мужчины, сколько работа. Всю свою жизнь она отдавала слишком много сил проблеме налаживания соответствующих взаимоотношений с людьми, хотя полезная отдача обычно оказывалась намного меньше ожидаемой. Теперь же она решила в интересах карьеры существенно упростить свою личную жизнь, что позволило ей вновь обрести контроль над собственным продвижением к успеху и одновременно оставило в душе чувство подлинного удовлетворения собой. Что же до Джима, то он и в самом деле был очень милым парнем, до которого приятно было дотронуться. Вот, пожалуй, и все.

Карла задумчиво отхлебывала кофе, машинально скользя взглядом по лежавшей на кухонной стойке полоске солнечного света. В сущности, – подумала она, – сейчас, когда они с Ником стали просто друзьями, их отношения заметно упростились. Более того, ей уже даже захотелось снова увидеть его. Карла вспомнила, как он ревновал ее, когда она после него стала встречаться с другими мужчинами. Что и говорить, она была очень довольна тем, что все это уже отошло в прошлое и что между ними состоялся тот «маленький разговор», на деле растянувшийся до самого рассвета. В противном случае она даже не представляла себе, как бы смогли Джим и Ник находиться вместе в одном доме. Если разобраться, то сейчас ей от мужчин были нужны только две вещи: секс и дружба. Джим давал ей первое, Ник – второе, а потому жизнь казалась ей отнюдь не такой уж плохой штукой.

Затем Карла стала продумывать процедуру расположения гостей на ночь. Ник и Лаура, – решила она, – устроятся в одной спальне; Марджи и Дэн – во второй, тогда как они с Джимом, скорее всего, воспользуются старой раздвижной кушеткой, стоявшей у окна в гостиной – надо только заблаговременно вычистить ее выдвижную часть. Одним глотком, как если бы это было виски, проглотив остатки кофе, она приступила к работе.

Если разобраться, планировка дома была довольно странной. Создавалось впечатление, будто о гостиной его строители подумали в самую последнюю очередь. Она тянулась вдоль стены первой и самой большой спальни, словно ей также было суждено стать еще одной спальней, в результате чего получалась такая картина: с одной стороны дома находится громадная кухня, а с другой – три спальни примерно одинакового размера, плюс ванная. В гостиной также имелся небольшой камин-печка, и Карла решила заранее приготовить для него некоторый запас дров, ибо предвидела, что, с учетом расположения основного очага в кухне, его тепло все же не сможет в достаточной степени протопить гостиную. Кроме того, в этой комнате, в отличие от всех остальных помещений дома, ощущался специфический, хотя и несильный запах плесени, что никак не радовало его новую хозяйку. Вся мебель была довольно старой, хотя, судя по ее виду, она, даже будучи новой, не отличалась особо высоким качеством. Карла вынесла на крыльцо один за другим все стулья, чтобы выбить из сидений накопившуюся в них пыль и оставить их немного проветриться.

Одной из отличительных особенностей этой комнаты были проходившие под самым потолком массивные, вручную отесанные деревянные балки. Если верить словам агента по недвижимости, то дом этот был построен не менее ста лет назад, и догадаться об этом можно было в первую очередь именно по этим балкам. Они были крепкими, сделанными из какого-то красивого, темного дерева и в целом смотрелись очень мило. На них можно было бы даже вырезать собственные инициалы, поскольку они просуществовали бы вместе с домом еще не меньше сотни лет – вот только жалко было портить такую красоту. Но особенно красиво они будут смотреться в свете пламени печки, – подумала Карла, – тем более, когда сверху меня оседлает вполне конкретный молодой киноактер. На какое-то мгновение она не только увидела, как все это будет выглядеть со стороны, но и испытала соответствующие чувства. Не мечты, а просто фантазии времен скаутских походов.

Стыдно, Карла.

Она искренне надеялась на то, что и вторая печка также окажется в исправности, ибо в противном случае и вне зависимости от того, с Джимом она окажется здесь или без него, в комнате будет очень холодно. Разумеется, можно будет оставить открытой дверь на чердак, чтобы скопившееся там за день тепло постепенно распространялось по всему дому. Однако потом эта идея ей разонравилась, поскольку она всегда считала, что в старых чердаках есть что-то жутковатое, а потому лучше оставить его закрытым. Вместо этого она сразу же после завершения уборки устроит пробную топку печки.

* * *

К двум часам дня гостиная была приведена в относительный порядок, и Карла занесла обратно почти всю выставленную на крыльцо мебель. К этому моменту она уже основательно притомилась. Зато и поработала она в этот день тоже на славу и сейчас искренне радовалась тому, что не поленилась пораньше выехать из мотеля, чтобы успеть закончить уборку за один день. В противном случае могло получиться так, что к приезду гостей она все еще продолжала бы возиться с мусором.

Где-то в глубине души Карле хотелось, чтобы на самом деле гости уже уехали обратно, поскольку сейчас, когда она основательно очистила дом от наслоений пыли и грязи, у нее появилось такое ощущение, словно все в нем принадлежит ей одной. К тому же вдруг нахлынуло приятное предчувствие того, что и работа над рукописью тоже пойдет нормально. Кухонный стол станет прекрасным письменным столом; более того, если его раздвинуть на полную длину, то он окажется самым большим рабочим столом, который она когда-либо имела за всю свою трудовую жизнь. Во всяком случае, это был никак не тот крохотный кусок фанеры толщиной в три четверти квадратных фута, который стоял в ее нью-йоркской квартире, или все тот же стол в офисе, постоянно заваленный кипами писем и всевозможных контрактов. Здесь же она сможет расположиться как следует – можно сказать, разметаться. Один месяц работы в подобном месте по своей продуктивности равнялся не менее чем двум месяцам корпения в прежней домашней обстановке: кругом тишина, и полно времени на всякие раздумья. Никаких баров, отвлекающих внимание по вечерам, никаких похмелий по утрам, а с отъездом Джима и никаких мужчин, только лишь усложняющих ее жизнь.

Впрочем, если разобраться, временами ей будет все же недоставать крепкой мужской ласки, и на секунду она даже представила себе, какие парни могут водиться в этой местности. Скорее всего, самые обычные фермеры и рыбаки. А что, это может оказаться даже занятным. Интересно, а бар в этом городке тоже имеется? Надо будет как-нибудь забраться во взятый напрокат «пинто» и лично все обследовать. Но не более чем один-единственный раз. И никаких увлечений – ради Бога, ничего даже отдаленно похожего на романы. Я здесь для того, чтобы продолжить работу над книгой о рок-н-ролле пятидесятых годов; у меня контракт на нее, это будет хорошая книга, которая сделает меня звездой или, по меньшей мере, полноправным редактором. Неплохие деньги и радужные перспективы, вот так-то. Вот чем все это может для нее обернуться.

Через пять дней вся компания уедет, и тогда она наконец сможет начать. Долгие одинокие прогулки у моря и восемь часов в день работы за машинкой. Звучит как райская музыка. Книга была задумана как основательное, вполне профессиональное и очень интересное произведение. Не книга, а просто мечта редактора. Босс прибавил ей к очередному отпуску еще две недели, явно рассчитывая на то, что когда она снова вернется в город, редактирование будет закончено. Так тому и быть. Правда, при этом он не знал другого, а именно того, что закончит она ее не позднее чем через неделю, причем работая без особого напряга, а все остальное время будет просто отдыхать и в полном одиночестве наслаждаться жизнью.

Карла понимала, что какой-то элемент обмана во всем этом все же был, однако никак не могла упрекнуть себя в том, что в истекшем году работала недостаточно упорно, и потому по праву заслужила как сам этот отпуск, так и двухнедельную прибавку к нему. Как знать, а вдруг ей и самой удастся написать что-нибудь толковое; впрочем, вполне возможно, что все это время она будет просто валяться на кровати и ничего не делать – так, для разнообразия. В общем, как получится. И все это на полной зарплате. Самое же главное заключалось в том, что книга действительно должна получиться хорошей. Такой она и получится, а все остальное уже неважно. Ну что ж, Карла, – подумала она, – задумки у тебя неплохие.

Так, но когда-то надо заняться и чердаком.

Однажды ей уже довелось побывать наверху, и потому она успела убедиться в царившем там беспорядке, и сейчас привычка к чистоте и порядку вынуждала ее провести там хотя бы поверхностную уборку. Ну что ж, раз надо, значит, надо, однако первым делом все же следовало завершить самые неотложные дела. Сначала надо проверить, можно ли вообще пользоваться печкой.

Карла вышла наружу, заглянула в сарай, набрала там немного щепы для растопки и взяла несколько увесистых поленьев. Затем вырвала из лежавшего неподалеку номера «Санди таймс» спортивную страницу, свернула ее в тугую трубку, пару раз переломила щепу и положила ее сверху на бумагу. В довершение всего аккуратно уложила сверху три полена и предусмотрительно проверила, открыта ли заслонка тяги. А потом чиркнула спичкой и поднесла ее к бумаге. Ввысь потянулась струйка густого белого дыма, а скоро на его месте уже плясало веселое и яркое пламя.

Рядом с ней на подставке лежали кочерга, щипцы и лопатка; она подправила дрова кочергой, доложила сверху еще два полена, после чего присела на корточки и некоторое время наслаждалась игрой огня. Вскоре от него стали исходить волны приятного тепла, а потому, решила Карла, ночью в доме будет достаточно уютно. Потом она занесла с крыльца последнее кресло и поняла, что дальше оттягивать малоприятную процедуру уже невозможно. Она либо сейчас же займется чердаком, либо вообще никогда, а потому решительно открыла дверь и стала взбираться по лестнице.

Разумеется, ступени отчаянно скрипели, хотя казались вполне надежными. Наверху лестницы имелась еще одна дверь – Карла открыла ее, ступила на лестничную площадку и потянулась рукой к выключателю.

На чердаке и в самом деле сам черт сломал бы ногу, так что о какой-то серьезной уборке не могло идти и речи. Судя по покрытию пола, там обосновались едва ли не все виды и подвиды грызунов. Просто какое-то царство помета. А кроме того, она не исключала и летучих мышей, неожиданно вспомнив, что в деревнях всегда так: если обнаружишь на чердаке обычных мышей, то там же обязательно встретятся и летучие. Надо будет ночью посмотреть, оправдаются ее предположения, или она все же ошибалась. Короче говоря, о генеральной уборке она решила забыть напрочь.

Скопившаяся на чердаке грязь лежала буквально слоями, а потому ей не хватило бы никаких сил вычистить все помещение. Из имущества же там не было ровным счетом ничего полезного и тем более ценного. На полу валялись несколько плечиков для одежды, старый, насквозь промокший от воды, а потом задубевший от жары матрас; не менее древний, и к тому же тяжеленный комод, большая часть ящиков которого отсутствовала; непонятно откуда взявшаяся здесь ржавая коса.

Вот, пожалуй, и все. На чердаке имелось лишь одно-единственное окно, да и то маленькое и основательно заляпанное слоями грязи и пыли. Рядом с дымоходом лежала стопка покоробленных от времени журналов, альманах за 1967 год и несколько старых комиксов – «Детектив» и «Пластмассовый человек». Комиксы показались ей вполне приличными, она подняла их и тут же ощутила характерный, показавшийся ей таким приятным, чуть заплесневелый аромат старой бумаги. Ей всегда нравился этот запах, навевавший воспоминания о проведенном в Нью-Йорке детстве, скошенной траве в родной деревне и прочих милых и почти забытых вещах.

Карла перенесла комиксы на лестничную площадку и, чуть пригнувшись, подошла к окну. Надо хоть немного здесь проветрить, – подумала она. Нащупав рукой задвижку, она потянула оконную створку на себя и, чуть отступая назад, распахнула ее, одновременно с этим чувствуя, что что-то оттолкнула ногой. В полутемном помещении чердака было трудно разглядеть, что именно отлетело в его дальний угол, однако у нее возникло ощущение, что она... что-то разбросала, потому что совершенно отчетливо услышала, как неведомое «что-то» покатилось по полу. Сейчас, когда оконце оказалось открыто, на чердаке стало чуть светлее, хотя Карле и тогда пришлось встать на колени, чтобы разглядеть заинтересовавший ее предмет. Она пристально всмотрелась – так, а это еще что за чертовщина?

Карла смотрела на горстку костей; меленькую, аккуратную кучку. Она не взялась бы с уверенностью судить, чьи именно это были кости, хотя смутно предположила – скорее всего, птичьи. Ну да, конечно, вот длинные хвостовые перья, вот другие, покороче, беленькие, сложенные крошечной горкой. Она также опознала несколько тонких палочек – это были крохотные плечевые кости и отдельные части позвоночника. Не ускользнуло от ее внимания и то, что все они были начисто лишены остатков мяса. Скорее всего, насекомые поработали. А на вид довольно старые. Вот только вопрос: как они здесь оказались?

Отступая от окна, она столкнула лишь часть их, тогда как остальные продолжали лежать на полу аккуратной пирамидкой диаметром что-то около фута. Как если бы их специально смели в одно место, а потом так и оставили, скорее всего, забыли. Ну да, конечно, кто-то принялся было подметать пол, да так и не закончил начатую работу. Судя по всему, так оно и было.

Но почему только кости и перья? Весь пол был покрыт комочками чьего-то помета, но в пирамиду он почему-то не попал. Или это дело лап какого-то животного, которое обычно так всегда и поступает? Например, сова или кто-то еще в этом роде? Карла принялась припоминать, чему ее учили на уроках зоологии, хотя ей трудно было представить себе какую-то птицу или. Боже упаси, крысу, которая подобным образом собирает остатки своей трапезы. Впрочем, так уж ли все это невозможно? С другой стороны, это больше походило на дело рук именно человека, например, ребенка. Она вспомнила лежавшую у дымохода стопку комиксов и тут же представила себе бедного, одинокого, наполовину лишившегося рассудка ребенка, который здесь, на грязном чердаке, собирает в кучку косточки цыпленка, пока где-то внизу ожесточенно бранятся его родители. Интересно все-таки, кто же здесь жил раньше?..

Карла вернулась на лестничную площадку и подняла стопку комиксов. Надеюсь, малыш, что я не ворую вещи с твоего потайного склада, – подумала она, после чего спустилась вниз и взяла щетку и совок. Было в этой кучке что-то такое, что ей определенно не понравилось, а потому лучше убрать ее поскорее, не тратя времени зря.

 

16.35.

Питерс поднял взгляд на висевшие на стене старинные часы Пэбста и заказал вторую кружку «будвайзера». За исключением его самого и сыновей Пинкуса, посетителей в баре «Карибу» не было. Его окружал приятный, спокойный, темный интерьер, который ему всегда так нравился.

Хэнк поднес ему кружку и поставил рядом с тарелкой, в которой лежал наполовину съеденный сандвич с индюшатиной. У столь запоздалого обеда, считал Питерс, были и свои преимущества, хотя сам он все же не намеревался поступать так каждый день. По крайней мере, к этому времени всегда можно было основательно проголодаться – хотя нельзя было сказать, чтобы он когда-либо жаловался на отсутствие аппетита. Да и потом, за едой следовало как следует расслабиться, а разве в обеденное время такое возможно? В этом, кстати, заключалась одна из проблем жизни городского полицейского – всегда приходилось быть окруженным массой людей. А там, где толчея, всегда найдутся люди, которые так и норовят поделиться с тобой своими проблемами, пожаловаться, а то и сами дожидаются, когда ты расскажешь им парочку забавных историй.

Ну просто никак не удается посидеть спокойно, в тишине. В маленьком городке все всегда обо всех и обо всем знают, а полицейскому приходится за всем этим зорко присматривать. Такова уж работа – по крайней мере, именно такой она представлялась этим людям. Питерс же смотрел на нее несколько иначе. Его работа заключалась в том, чтобы поддерживать мир и порядок, и в первую очередь это относилось к его собственному миру. А потому он старался избегать всевозможных вопросов и рассказов – но разве подобное возможно? В небольшом городке слишком мало выдающихся личностей, и люди норовили подолгу обсасывать каждую становившуюся им известной мелочь о них.

Взять хотя бы сегодняшний несчастный случай. Что и говорить, переполох поднялся нешуточный. А все потому, что в нем оказались замешаны; люди из Бостона. Впрочем, в районе Мертвой речки всегда что-нибудь случается. Еще тогда, в июне, когда они только приехали, Питерс готов был поспорить, что эта дамочка Ландерс рано или поздно обязательно попадет в какую-нибудь беду. Как-то так получилось, но ей все же удалось продержаться почти до самого дня их отъезда – но тут уж ничего не попишешь, – подумал он, – лучше поздно, чем никогда.

Но та и в самом деле оказалась не женщина, а какая-то клуня городская; тот самый тип дамочек, которые как только окажутся на природе, так с ними обязательно что-нибудь случается. Сколько же раз ему уже доводилось встречать таких. Типичная городская размазня, которая только и может чувствовать себя комфортно в большом городе, где тебе и удобства всякие на каждом шагу, и есть к кому обратиться, и на кого переложить свои проблемы, если что случится. Здесь же, если у тебя труба протекла – как было в июльской истории с ней же, – можно хоть целый день прождать, а то и два. Работягам здесь работенки хватает, а потому дела быстро не делаются. Там, откуда она прибыла, если что подобное и случится, то все, что от тебя требуется, это по телефону связаться с соответствующей службой, и уже через час, от силы два у тебя в квартире снова зажурчит горячая вода. Понятное дело, она к этому привыкла, да вот только здесь-то ей никак не большой город.

Ну, и что она сделала? Вызвала полицию. Вот так, взяла и вызвала его, а потом стала жаловаться на то, что, дескать, полтора суток сидит и дожидается монтера, а тот все не едет и не едет. Ну и что ему было делать? – спросил он ее. В самом деле, что, мадам? Под дулом пистолета привезти к вам Джо Фрэзера, да? Если понадобится, то и под дулом, ответила она ему.

Даже зная туристов, Питерс поначалу не поверил ушам своим. В общем, сейчас он в глубине души был даже рад тому, что сегодняшний несчастный случай произошел именно по ее вине и что это именно она врубилась в заднее крыло машины сына Уильямса, а не наоборот. А сынок Уильямса всегда был толковым парнем, тогда как эта самая миссис Ландерс – не дамочка, а прямо беда ходячая.

Впрочем, как выяснилось, и от нее тоже можно было получить хоть какую-никакую, а пользу – ведь именно благодаря ей он получил сегодня возможность пообедать в это спокойное, нешумное время.

По привычке откусив слишком большой кусок сандвича, Питерс, опять же по обыкновению, столкнулся с немалой проблемой, как бы его прожевать. Зубов толком нет, спина болит – не человек, а просто развалина какая-то, – подумал он. Да, слишком большой вес ты нагулял и слишком много лет прожил. Пора уступать должность Ширингу, благо дело, что парень сам на нее метит. Впрочем, это была старая, очень старая песня, и Питерс лучше других знал, кому он сейчас собирается втереть очки. Следовало подумать хотя бы о том, что пенсия это не зарплата, а кроме того, он не расстался бы со своей работой даже и тогда, если бы его стали сильно упрашивать. Наверное, слишком много лет жизни ей отдал, а может, просто нравилось стоять на страже закона. Впрочем, не исключено, что ему просто приятно было работать с людьми, быть среди них и время от времени протягивать им руку помощи. Думая подобным образом, он не раз ловил себя на мысли о том, что отдает приказы со смертного одра, но и это не казалось ему такой уж плохой затеей.

Сделав приличный глоток «будвайзера», он услышал, как в дальнем углу бара засуетились и зашумели парни Пинкуса. Обернувшись, Питерс увидел, как в бар вплыла Лидия Дэвис, за которой маячила фигура Ширинга, услужливо придерживавшего ей дверь. По длинному и узкому лицу Ширинга гуляла глуповатая улыбка, однако Питерс понимал, что скрыть ее парень был просто не в силах. Что и говорить, Лидия Дэвис была штучка что надо.

– Ну что, мальчики, – проворковала она, – кто угощает?

Это было у нее вместо приветствия. Она прошла мимо Питерса, не удостоив его даже взгляда: женатый, полицейский, да и вообще на пиво здесь можно было не рассчитывать. Правда, все же смилостивилась над ним и, проходя мимо, позволила старику поглазеть на свои молодые налитые груди, выступавшие из-под тонкого свитера, глядя на которые он, как и обычно, пожалел о том, что не в силах сбросить пару десятков лет и что слишком уж счастлив с собственной супругой. Зато сидевшие в тускло освещенном баре парни Пинкуса, казалось, так и готовы были проглотить ее своими взглядами. Ширинг между тем присел на соседний с Питерсом стул.

– Ты только посмотри на нее, – пробормотал он, встряхивая головой, как это сделал бы мокрый желтый пес, окажись он на его месте.

– Каждый год такое случается, – спокойно заметил Питерс. – Туристы разъезжаются по домам, и Лидия начинает задирать свой носик. С ней можно без календаря жить. Впрочем, посмотреть там действительно есть на что.

– Вот и я о том же.

– Неслабые шортики.

– И даже очень.

– Пчеломатка с Мертвой речки, – проговорил Питерс и улыбнулся, хотя сделал это в основном для того, чтобы поддержать товарища. По годам армейской службы он помнил, что девицы типа Лидии водились буквально в каждом городе, куда заносила его судьба. Подобные особы жили исключительно за счет туристов. Застенчивые или просто несчастные девушки, как правило, достаточно симпатичные – но только если вокруг некому составить конкуренцию; девушки, которые в конце концов выходили замуж исключительно из страха навсегда остаться старыми девами. Интересно, понимает ли это Ширинг, который за всю свою жизнь дальше Мертвой речки, похоже, так никуда и не выбирался. Весьма сомнительно. А всего-то, что для этого требовалось, так это ненадолго отъехать в какой-нибудь соседний городок, походить по тамошним барам, послушать ведущуюся в них такую же дурацкую болтовню, увидеть все то же важничанье, фырканье; насмотришься подобного, наслушаешься, и так грустно на душе станет... Да вот только парни эти, и Ширинг в их числе, дальше Портленда, похоже, так никуда и не выбирались.

Они еще некоторое время смотрели в дальний угол бара, где, окутанный искусственно приглушенным светом, стоял музыкальный автомат, и Лидия с Джимом Пинкусом старательно выскребали из карманов четвертаки, одновременно окидывая взглядом давно знакомый ряд кнопок с названиями песен. Их ассортимент практически никогда не менялся – разве что иногда, когда Хэнк, в очередной раз основательно напившись, вконец одуревал от какой-то одной мелодии, после чего лез в подвал, выволакивал оттуда старый и замызганный чемодан с пластинками и ставил что-то «новенькое». Две недели назад он пришел в ярость от какой-то песни в исполнении Марти Роббинса, и потому сейчас под кнопкой А41 значился Элвис Пресли с его «Тебе одиноко сегодня вечером». Пластинка оказалась немного заезженной, хотя, с другой стороны, кроме Хэнка ее и слушать-то было больше некому.

На сей раз из автомата полилась песня Уэйлона Дженнингса – значит, ее поставил Пинкус, ибо Лидия выбрала бы что-нибудь более хриплое, вроде Джерри Ли Льюиса. Питерс же в очередной раз поймал себя на мысли о том, что мужчины, по сути своей, являются намного более романтическими существами, нежели женщины. Даже если мужчина этот – всего лишь молодой и грубоватый хорек типа Джима Пинкуса. Да, в чем-то они намного романтичнее женщин.

– Интересно, эти парни уже сильно накачались или пока нет? – словно обращаясь к себе самому проговорил Ширинг, который словно бы читал мысли Питерса. Впрочем, в этом не было ничего необычного: когда работаешь с человеком шесть лет или около того, подобные вещи случаются сплошь и рядом.

– Думаю, что пока не очень.

– Что-то крутоватых парней Лидия выбрала сегодня себе в спутники.

– А ты видишь здесь еще кого-нибудь?

– Ну, взять хотя бы нас с тобой.

– Мы, Сэм, представители закона. А если решил за девками приударить, то поезжай в соседний город.

Ширинг принял его слова всерьез, хотя в данном случае Питерсу этого никак не хотелось.

– Ну что ты, Джорджи... – В голосе Ширинга послышались характерные скулящие нотки, к которым Питерс за шесть последних лет также успел привыкнуть. – Ты же знаешь, что я никогда...

Питерс одарил его широкой улыбкой. С Ширингом надо было вести себя попроще.

– Не волнуйся, Сэм, – сказал он. – Элен прекрасно известно, как ты развлекаешься по вечерам. Электрический биллиард, дартс, карты, домино и пиво. Не жизнь, а просто смерть красоткам.

Ширинг осклабился. С Элен ему явно повезло, и он был бы последним идиотом, если бы стал рисковать потерей такой женщины. В подобных вещах всегда трудно загадывать наперед, однако пока что Ширинг со своей ролью справлялся довольно успешно. В тот день, когда у него перестанет это получаться, – подумал Питерс, – можно будет приступить к написанию некролога по Сэму Ширингу, поскольку в таком городе, как их, без жены и детей человека ожидал лишь полнейший упадок и крах.

– Ну ты как, до самого конца проводил этих Ландерсов? – поинтересовался Питер.

Ширинг кивнул Хэнку, чтобы тот принес ему пива.

– Ну конечно, – ответил он. – И кстати, был несказанно рад этому.

– Приятная у тебя компания получилась, – заметил Питерс. – Знаешь, всякий раз, когда попадается такая вот «дамочка с проблемами», у меня тут же обостряется желание немедленно подать рапорт об отставке. – Он сделал характерный жест рукой, словно отбрасывал от себя что-то неприятное.

Оба потягивали пиво. На музыкальном автомате уже никто не забавлялся, и в баре воцарилась тишина. Стоявший неподалеку от них бармен Хэнк с задумчивым видом смотрел в окно; заметить грустный взгляд на лице человека его комплекции было явно неординарным событием. Зажатая с обеих сторон Джимом и Джои Пинкусами, Лилия стояла, опершись о стойку бара – рука Джои была небрежно перекинута через плечо девушки. Молодежь также молчала, и Питерс поймал себя на мысли о том, что со стороны все это и в самом деле очень смахивало на романтическое увлечение. Почувствовав, что в голове начинает шуметь вторая кружка пива, он решительным жестом отодвинул ее от себя. К тому же снова дала о себе знать застарелая боль в спине, про которую доктор сказал, что причиной тому являлись слишком большие тяжести, которые Питерсу приходилось переносить на себе в молодости, да и пиво отнюдь не способствовало ее облегчению. Хотя, судя по всему, пиво тут было абсолютно ни при чем.

– Тихо сейчас в городе, – сказал он, чуть повернувшись к Ширингу. – Все разъехались.

Его напарник кивнул.

– А у меня какое-то странное предчувствие, – продолжал Питерс. – Не к добру это.

– Что за предчувствие?

– Старею, наверное, Сэм. А может, наскучило однообразие нашей жизни, вот и все.

Ширинг снова кивнул – что тут скажешь?

– С наступлением сезона появляются клоуны – туристы; в межсезонье же никого, только мы остаемся. Хотя временами мне кажется, что и мы с тобой тоже всего лишь клоуны. Сидим в этом маленьком городишке, ждем наступления лета, а рыбалка с каждым годом становится все хуже. К чему все это, а? По ночам, опять же, подолгу не могу уснуть, все ворочаюсь, ворочаюсь с боку на бок. Всего-то пятьдесят пять стукнуло, а никак места себе не могу найти. Неугомонный стал какой-то. Прямо забава какая-то. Знаешь, когда случается нечто подобное, мне всегда кажется, что кто-то вздумал над нами подшутить. Суетимся, суетимся, а ощущение такое, что все это не по-настоящему. Но у меня все равно такое ощущение, что в этом году случится что-то особенное. Вот прямо так – между сегодняшним днем и первым июня определенно что-то произойдет, по крайней мере, со мной. Выиграю джек-пот в лотерею. Или умрет какая-нибудь богатая тетушка, о которой я раньше и слыхом не слыхивал. Одним словом, что-то. И вот тогда я возьму деньжат побольше, прихвачу свою малышку и махну с ней в Париж. Я ведь бывал там уже, правда, это во время войны было. Ну да ты об этом уже знаешь. А вот за двадцать три года работы и двадцать лет супружеской жизни ничего подобного так и не произошло. Шутка, опять очередная шутка.

Питерс отклонился от стойки.

– Да ну, к черту все это, – сказал он. – Всего две кружки пива, а я уже поплыл. Даже пить как когда-то умел, и то разучился. Ну так как, Сэм, когда ты заберешь у меня эту работу?

– Когда в аду холодно станет, – ответил Ширинг. – Когда ты сам мне ее отдашь.

Питерс улыбнулся. – Значит, чуток времени у меня все же остается, так?

Дверь бара распахнулась, и на пороге появился Уиллис. Несколько секунд он, прищурившись, присматривался к обстановке, а затем, увидев сидевших в полном молчании Питерса и Ширинга, широкими неуклюжими шагами направился прямо к ним. Явно спешит парень, – подумал Питерс, – а значит, конец ленчу.

Уиллису, как и Ширингу, было под тридцать, но если Ширинг отличался немногословием и замкнутостью, то из Уиллиса энергия просто ключом била, как из мальчишки, который подстрелил в тире самый главный приз. Впрочем, этот парень всегда спешит, – подумал Питерс. Хотя следовало признать, что разыскивать их ему приходилось нечасто. Еще одним признаком делового характера визига Уиллиса явилось то, что он даже не глянул в сторону Лидии, хотя обычно он, неженатый и голодный, реагировал на нее, как легавая на соседнее дерево.

– Ну и что? – спросил Питерс.

– А то, что вам необходимо немедленно вернуться в офис, – сказал Уиллис. – Обоим.

– А что случилось-то? У миссис Ландерс колесо лопнуло или что?

Уиллис улыбнулся.

– Нет, на сей раз кое-что посерьезнее, – сказал он, полыхая румянцем. – Какую-то женщину выловили из океана.

– Живую?

– Живую, но всю израненную, да так, что места живого не найдешь. Знаешь, Джордж, боюсь, что даже тебе еще никогда не поводилось видеть ничего подобного.

– Может, и пари заключим, сынок? – ухмыльнулся Питерс.

– Можно и пари, – в тон ему осклабился парень.

– Ну что ж, договорились, – сказал Питерс, слезая со стула у стойки. – Если ты выиграешь, Ширинг тебе десятку будет должен, а если я выиграю, ты до конца года на пушечный выстрел не подойдешь к Лидии.

– По рукам.

Питерс открыл входную дверь, на прощание кивнул Хэнку, и вся троица вышла наружу. Уиллис на мгновение задержался в дверном проеме, отчего бледно-желтый интерьер бара высветили яркие солнечные лучи, затем повернулся и помахал рукой.

– Привет, Лидия.

Братья Пинкусы нахмурились, тогда как девушка также повернулась, посмотрела в его сторону, улыбнулась и в такт ему помахала своими длинными, изящными пальчиками.

– Привет, дорогуша.

Еще до того как за Уиллисом закрылась дверь, у ее губ снова оказался стакан с пивом, тогда как Хэнк уже ставил перед ней другой, а сидевшие по бокам ее братья снова почувствовали себя счастливыми.

 

17.17.

Просто я себя балую, вот и все, – подумала Карла. Не так уж и холодно. Ей и в самом деле очень хотелось, чтобы огонь в очаге так и горел, не гаснул. Глядя на него, она чувствовала себя такой расслабленной, ленивой и даже чуточку сексуальной, а кроме того ей нравился его аромат. И все же она позволила огню в гостиной постепенно погаснуть. Даже несмотря на исходившее от печки тепло, в комнате все еще ощущалась сильная влажность, да и запах плесени не выветрился окончательно. Впрочем, с отъездом гостей ей едва ли придется часто им пользоваться. На кухне же было намного приятнее. Она сложила свой номер «Пресс герольда» и поставила чашку с фруктами назад в холодильник.

Солнце почти скрылось за линией горизонта, и если она намеревалась поддерживать огонь всю ночь, нужно было сходить в сарай за дровами. Как и всякой городской жительнице, ей не особенно улыбалась перспектива с наступлением темноты заходить в сарай, и все же, несмотря на усталость, этим лучше было заняться именно сейчас. Помимо всего прочего, она основательно проголодалась, и фрукты едва ли могли заменить более плотную пищу.

Итак, решено: она принесет дрова, примет душ, а потом приготовит себе легкий ужин, тем более, что в холодильнике лежали цыпленок и свежие овощи. К счастью, в Мертвой речке оказалось отличное снабжение. Она вспомнила, что с самого утра ничего не ела что в общем-то прекрасно сказывалось на ее фигуре, но негативно отражалось на настроении. Что же до дома, то всему должен быть какой-то предел. А кроме того, он уже и сейчас смотрелся совсем неплохо.

Карла открыла заднюю дверь и вышла на крыльцо. Неожиданно подул ветер; по двору заметались опавшие листья, которые, кружась, падали на посеревшие от времени половицы у нее под ногами. Она открыла сарай и принялась набирать дрова, прижимая их к груди согнутой в локте рукой. Поленья оказались сухими и легкими, так что она без труда набрала одну охапку и, отнеся ее в дом, вернулась за следующей. Однако лишь когда эта, вторая, показалась ей заметно более тяжелой. Карла наконец поняла, до какой степени умоталась за день. Теперь вся надежда была на душ, который вернет ей прежнее прекрасное самочувствие. Совершив третью ходку за дровами и прихватив заодно щепы, она наконец закрыла дверь в сарай и в этот момент увидела его.

Точнее, она заметила его рубашку – ярко-красную, из тех, которые обычно надевают охотники, чтобы не попасть под выстрел своих же товарищей. Карла увидела, как рубашка стала удаляться от нее, идя по полю, и даже как-то не сразу поняла, что на самом деле это никакая не иволга и не кучка красных листьев, а самый настоящий человек, мужчина, идущий вдоль русла ручья, который протекал у самого подножья холма. Боже, как же она устала! Не будь на нем этой красной рубахи, она его так, наверное, и не заметила бы. Его же глаза, судя по всему, оказались намного зорче ее: он на мгновение остановился и повернулся в ее сторону. С такого расстояния трудно было разглядеть детали его внешности, однако, судя по характеру движений этого человека, она предположила, что он довольно молодой и к тому же весьма сильный. Даже помахал ей рукой – компанейский, похоже, тип. Карла улыбнулась и тоже помахала ему, хотя и сомневалась в том, что он заметил ее улыбку.

Постояв пару секунд и неотрывно глядя в ее сторону, он снова повернулся и пошел дальше вдоль ручья, низко пригнувшись и как будто что-то высматривая у себя под ногами. Может, раков? Агент по недвижимости говорил ей, что этого добра в здешних речушках навалом. А может, его интересовали лягушки? Вдруг по соседству с ней поселился любитель лягушачьих лапок? Ну и вкусы же бывают у некоторых людей, – подумала она. Впрочем, довольно скоро он скрылся за деревьями и окончательно исчез из виду.

Карла решила, что есть смысл затащить в дом всю коробку со щепой и таким образом сэкономить и силы, и время на последующие ходки. Подперев заднюю дверь мусорным баком, она приступила к работе. Интересно, а где живет этот человек? – пронеслось в ее мозгу. Если верить словам того же агента, то ее ближайший сосед должен был жить не ближе чем в двух милях по старой и довольно ухабистой дороге. Не зря же она выбрала этот дом, который должен был позволить ей уединиться от остальных людей – равно как и оказаться достаточно дешевым и милым. Что ж, он вполне соответствовал всем этим требованиям.

К тому моменту, когда Карла перенесла в кухню коробку со щепой и положила ее рядом с печкой, силы ее были на исходе. Болело буквально все тело. При этом она понимала, что если рухнет на кровать прямо сейчас, то это все – встать сможет только на следующее утро, причем отнюдь не рано. Впрочем, это еще как сказать, возможно и на рассвете, поскольку окна ее спальни выходили точно на восток. А все же забавно было, как к ней постепенно возвращались все эти милые крохи информации: окна точно на восток; как развести огонь; как выбить пыль из подушек.

В последние годы она довольно редко и очень нерегулярно выбиралась в сельскую местность. Был у нее один приятель, который жил в Нью-Хэмпшире, а потом еще один – из северного Вермонта, – и раз в два-три года она навещала их. Для нее подобные поездки всегда были сопряжены с массой мелких открытий, однако она оказалась внимательным наблюдателем и запоминала абсолютно все, что попадалось на глаза. В этих поездках они с Марджи чудесно проводили время, тогда как штат Мэн оказался ей совершенно незнакомым местом. Впрочем, им обеим всегда нравилось жить на природе, причем где угодно, без особого разбора. Карла на секунду присела к кухонному столу.

На память почему-то пришла сестра. Марджи тоже была внимательным наблюдателем – возможно, даже слишком внимательным, – так что временами Карле даже казалось, что сестра только это и умеет делать как следует. Кстати, ей еще ни разу в жизни не доводилось видеть столь хорошего иллюстратора, каким была ее сестра, да и более серьезные картины у нее тоже получались, хотя Марджи решительно пренебрегала своим талантом. Вместо этого она тратила массу времени на всякие побочные занятия: работала то машинисткой, то портье в гостинице, то продавщицей. Особенно ей запомнилось одно место – отдел игрушек в универмаге Блумингдейла на рождество, где Марджи торговала бейсбольными битами и электронными играми, продавая их ист-сайдской малышне, чьи мамаши щеголяли в мехах, помахивая сумочками с индивидуальными монограммами в уголке, и, казалось, ненавидели тех самых детей, для которых все это покупали. Ничего хуже этого даже представить себе было нельзя.

За исключением, разве что, ее интимной жизни. Это вообще была даже не жизнь, а черт-те знает что. То по уши, с ходу втрескается в какого-нибудь типа, с которым и полчаса невозможно было провести в одной компании (но Марджи удавалось волыниться с ним месяцами), а то на несколько недель засядет у себя в комнате, словно медведь в берлоге, и никого не желает видеть. Прямо как зверь раненый, который зализывает свои раны и ждет, когда спадет снег.

К счастью, хоть в этом в последнее время стали отмечаться сдвиги к лучшему. Этот парень, с которым она сейчас встречалась, Дэн, любил ее и не скрывал данного факта. И хотя сама Марджи испытывала к Дэну несколько более сдержанные чувства, она тоже не имела ничего против него, хотя бы ради разнообразия, а может, и чтобы посмотреть, что из всего этого получится. По крайней мере, хоть от людей перестала прятаться.

И все же Карле хотелось бы видеть свою сестру более решительной и целеустремленной – возможно, потому, что во многом благодаря именно этим качествам ей самой удалось нормально прожить последние несколько лет. Снова задумавшись о себе самой, Карла поймала себя на мысли о том, что, борясь за собственное благополучие, она все же избрала слишком жесткую тактику и в противоборстве чувств и воли отдала слишком большой приоритет последней. Иногда Карла даже задавалась вопросом, сможет ли она вообще – когда придет время и появится на то желание – влюбиться снова.

И все же собственную судьбу она оценивала несколько более позитивно, нежели судьбу сестры. Марджи до сих пор оставалась во многом нежным цветком, и хотя временами Карла смутно угадывала в ней задатки достаточно сильной личности, конкретных проявлений этого качества еще приходилось только дожидаться.

Откинув дверцу топки, она подбросила в огонь пару поленьев. Ну вот, а теперь можно и душ принять. Душ, чашка кофе, небольшой закусон – и она снова почувствует себя свежей и бодрой. А ведь ей хотелось и почитать немного перед сном.

Раздевшись в спальне, она голой прошла в ванную. Карла знала, что вода уже должна была как следует согреться, а потому включила душ и стала дожидаться, пока пойдет пар. А между делом принялась рассматривать себя в зеркало. И не смогла удержаться от смеха. В самом деле, могло показаться, будто она видит перед собой двух разных людей. Руки грязные, все лицо в полосках и мазках непонятно чего, но темного, а на голове не волосы, а так, пыльная пакля какая-то. Зрелище было такое, словно голова и руки у нее были сделаны из резины, и она на День всех святых надела их на в общем-то аккуратное, чистое и весьма милое тело. Следовало признать, что в свои тридцать два года Карла имела тело ничуть не хуже того, что было у нее в двадцать лет. Попка, правда, немного отвисла, зато в остальном кожа была очень даже ничего. Она повернулась боком – маленькие груди слегка колыхнулись. И линия довольно милая, – подумала Карла.

Душ оказал на нее именно то воздействие, на которое она и рассчитывала – успокоил и во многом освежил. И даже чуточку возбудил. Она вообще любила заниматься любовью только после ванны или душа, когда тело было абсолютно чистым, и совершенно не понимала тех людей, которые предпочитали делать это по утрам. Ведь если разобраться, утро – самое грязное время суток – для твоего тела, разумеется. Всю ночь пролежала, завернутая в простыни, при этом наверняка потела, изо рта запах, словно из канализационной трубы, волосы свалявшиеся, растрепанные. Бр-рр, мерзость какая!

Зато после душа было уже совсем другое дело. Все тело снова ожило, кожа аж похрустывала – как жаль, что поблизости нет Джима. Никогда еще она не чувствовала такого желания снова оказаться в объятиях Джима, как сейчас, когда его не было рядом с ней. Как же давно у них было это в последний раз... Ну да ладно, – подумала она, – дождусь завтрашней ночи. Не так уж долго осталось ждать.

Карла насухо вытерла тело и замотала свои длинные, темные волосы во влажное махровое полотенце. Затем набросила банный халат и приготовила себе на кухне чашку кофе. С едой решила особо не мудрствовать и приготовить что-нибудь простое: поджарить кусочек цыпленка и сделать овощной салат. И к черту весь этот холестерин – можно ограничиться грибами, луком и перцем, ну, разве что, добавить еще чуточку чеснока и соевого соуса. Но все же, насколько лучше она себя чувствует после душа – в пору хоть снова уборку затевай. Слава Богу, что больше ничего делать не надо.

Она медленно попивала из чашки.

А когда стояла у раковины и мыла перец, по ее голой ноге пробежала мышь.

Карла аж подпрыгнула на месте. Вот ведь мерзавка маленькая!

Потом посмотрела, как зверек на несколько секунд затаился поодаль от нее, дрожа всем своим крохотным тельцем. Она рассмеялась, подумав о том, что ее теплая нога стала для мышки столь же неожиданным сюрпризом, как и ее появление для самой Карлы. Затем мышонок стремительно скрылся за углом буфета, в котором, естественно, хранились хлеб, мука и сахар. Итак, война объявлена. Плохо, очень плохо. Вот ведь чертовка!.. А потом помет за ней подбирай.

Карла вспомнила чердак и то, что видела где-то под мойкой несколько мышеловок. На ночь обязательно надо будет поставить их в буфете и за гардеробом. Какая же все-таки жалость, что у нее нет кошки. Она терпеть не могла мышеловок. Ну что ж, нет, так будет – жизнь-то не кончается. Да и сахар с мукой ей тоже были очень даже нужны. Ну что ж, если повезет, к утру с мышкой будет покончено.

 

21.30.

Он долго наблюдал за ней через окно кухни. Карла сидела за столом спиной к нему, держа на коленях раскрытую книгу. Она практически не двигалась, но ему все равно нравилось подсматривать за ней, тем более, что сама она не смогла бы разглядеть его, стоящего в темноте за окном. Он терпеливо ждал и испытывал легкое удовлетворение, когда она слегка шевелилась, сидя на стуле. Он пристально наблюдал за тем, как легонько шевелились ее бедра, и вскоре почти с уверенностью мог определить, когда она собирается перевернуть очередную страницу. Понравилось ему и то, как она сняла с головы влажное полотенце и встряхнула своими длинными, темными волосами. Какая симпатичная. Как бы ему хотелось сейчас издать какой-нибудь звук, испугать ее, заставить подпрыгнуть. Но нет, не надо этого делать.

Его широкая ладонь скользнула по рукоятке топора – вверх-вниз.

* * *

Сидя в доме, Карла расслышала легкий щелчок.

Мышеловка! – пронеслось в голове. Она отложила книгу, прошла к шкафчику и распахнула его створки. Нет, все на месте. Снова закрыв шкафчик, она перешла к комоду – и здесь ничего. Так, теперь буфет.

Вот она! Слава Богу, обошлось без крови. Маленькая серая мышка с переломанной у лопаток спиной; глазки широко распахнуты, изо рта торчит кусочек сыра, одна лапка вытянута вперед, тогда как другая почти полностью скрыта под телом; под задними ногами крохотная лужица. Охваченная некоторым смятением, Карла несколько секунд как зачарованная стояла у окна и смотрела на мертвое тельце – если она сейчас дотронется до него, то почувствует его тепло.

Она решила не прикасаться, а просто взяла всю мышеловку и направилась с ней к задней двери. Открыла ее и выглянула в безлунную темень позднего вечера. Надо же, какая поразительная, бездонная темнота окружает тебя всякий раз, как только выедешь за город, – подумала она. Карла не видела даже дальнего края крыльца или двери сарая. Хорошо еще, что дровами успела запастись заранее.

Она еще немного постояла, всматриваясь и вслушиваясь в ночную тишину, нарушаемую лишь отдаленным кваканьем лягушек, стрекотом сверчков, и всем телом ощущая влажный, прохладный воздух. Пасмурная выдалась ночка, – подумала Карла и, размахнувшись, изо всех сил зашвырнула мышеловку в заросли золотарника, одновременно подумав о том, какой же зверек отыщет ее там. Енот, может быть – парочка их всегда бродит где-нибудь неподалеку от дома, – вспомнила она, после чего вернулась в дом и закрыла дверь.

* * *

Чуть согнувшись, он стоял в поле и наблюдал за тем, как она готовилась ко сну. Недолго ему оставалось ждать. Она отложила книгу, явно не намереваясь продолжать чтение, и, стоя прямо перед окном, принялась мыть тарелки. Он улыбнулся – их разделяло не более десяти футов, и все же она даже не догадывалась о его существовании. Ночь сделала красную рубашку иссиня-черной. Смешно все же: как можно быть такой беззащитной и настолько глупой? Надо же – взяла и выбросила мышеловку. Ему хотелось рассмеяться, но он предпочел воздержаться от этого и взял себя в руки, а потому просто стоял в темноте и наблюдал за ней.

* * *

Покончив с тарелками, Карла прошла в спальню и взяла с ночного столика щетку для волос. Затем наклонила голову вперед, свесила волосы вниз и принялась расчесывать их. Говорят, что надо сто раз провести щеткой, – подумала она. – Какая глупость. – И все же продолжала водить рукой вверх-вниз, вверх-вниз. От этих монотонных движений воротник махрового халата слегка подвернулся, а потому она выпрямилась, сняла его и продолжила расчесывать волосы. Печка достаточно прогрела дом, чтобы чувствовать себя уютно даже голой. Она и спать будет нагишом.

Карла закрыла глаза и продолжала с силой водить щеткой, чувствуя, как приятно скребутся металлические зубчики о чистую кожу головы. За окном снова поднялся ветер; она услышала, как снаружи что-то даже слегка сдвинулось под его мощным натиском.

Покончив с расчесыванием, она снова выпрямилась, откинула волосы назад и руками разделила их: на прямой пробор. Прошла на кухню и налила себе стакан воды, затем выключила свет. Вернулась в спальню, отхлебнула из стакана, поставила его на столик рядом с кроватью и улеглась в постель. Для чтения сил уже не оставалось, а потому Карла сразу выключила стоявшую на столике лампу.

Прохладные простыни приятно облегали ее нагое тело. Снаружи снова повторился тот же звук; может, дождь начался? – подумала она.

А через минуту уже крепко спала.

 

23.20.

В Манхэттене шел дождь. Глядя из окна своей квартиры на третьем этаже, Марджори видела, как в отдалении в лучах уличного фонаря поблескивают потоки воды, гулко ударяясь о крышу припаркованного у тротуара желтого такси. Даже находясь у себя в квартире, она прекрасно осознавала, что значит находиться сейчас там; снаружи, под дождем. На противоположной стороне улицы в подъезде одного из домов стоял мужчина в чересчур легком пиджаке и ожидал хотя бы небольшого ослабления ливня. На короткое время улица снова показалась ей чистой и свежей, и она с удовлетворением подумала о том, что наконец-то решила выбраться за город.

Мать еще давным-давно научила ее искусству упаковывать чемодан, и она с тех пор неотступно следовала этим рекомендациям: начать с обуви и, поднимаясь все выше, закончить шляпкой. Правда, шляпок она никогда не носила, но правило это все равно соблюдала неукоснительно, а потому именно в таком порядке складывала сейчас свои вещи. Туфли, две пары – одна понаряднее, другая поудобнее. Спортивные тапочки. Носки и чулки. Пять пар трусиков. Тампоны (вроде бы, к концу недели должно начаться – вот черт, некстати!). Один лифчик, одна юбка, две пары джинсов. Простое хлопчатобумажное платье. Блузки, майки. Один свитер, один жакет. Ночнушка. Бритва для подмышек. Кожа у нее была очень нежная, чувствительная к загару даже в столь позднее время года, а потому она не забыла положить смягчающий крем и ту специальную мазь, которую прописал ей дерматолог. Утром бросит в чемодан зубную щетку, банную шапочку и щетку для волос. Ну вот, пожалуй, и все.

Закрыв чемодан, Марджи поставила его в изножье кровати, после чего села за стол и самой же себе написала записку, чтобы не забыть поутру полить цветы. Потом подошла к окну и выглянула наружу. Такси уже отъехало; не видно было и мужчины в подъезде напротив. Дождь несколько поумерил свой напор и теперь больше походил на сочащийся влагой туман. Если верить сводке погоды, гроза должна была разразиться утром, так что, если им повезет, то день для путешествия будет что надо. Раздевшись в ванной, она вымыла руки и умылась, после чего надела через голову одну из своих старых ночнушек – ту, у которой была дырка на плече. В общем-то, Марджи даже нравилась эта дырка, потому что плечи у нее были просто прелесть.

Ну как, ничего не забыла? Она медленно прошлась по квартире, хотя в голове царила пустота. Да, вот – еще одну записку надо написать. Она подошла к письменному столу и черканула на листке бумаги: «Отключи все штепсели». Именно это она сделает в самую последнюю очередь. Затем прошла на кухню и налила себе стакан воды, выпила и снова наполнила его. Все так же, со стаканом в руке, она вернулась в спальню, по пути выключая свет в холле и гостиной, и наконец забралась в кровать, рядом с которой на тумбочке лежала вечерняя «Пост» и путеводитель Карлы по штату Мэн.

Так, сначала газета. Марджи пригубила воду и поморщилась: ну надо же, зачем она купила такую паршивую газетенку? Интересно, наверное, было узнать, о чем же почти никогда не пишет «Таймс»? Как вскоре выяснилось – о скандалах. И об убийствах.

Убийства всегда действовали на нее несколько угнетающе. Разумеется, она читала и про них, но особой радости от подобного чтения никогда не испытывала. Так, отрава для мозгов. Вот и сейчас заголовок на первой полосе гласил: «БУНТ В ТЮРЬМЕ. ПЯТЕРО ПОГИБШИХ». Кроме того там было немало сообщений и о событиях международной жизни, хотя гвоздем первой полосы, несомненно, являлся репортаж из тюрьмы. В содержание статей она почти не вчитывалась – достаточно было посмотреть на их заголовки. Марджи листала страницу за страницей и отовсюду на нее обрушивались потоки убийственной информации. «ЗВЕРСКОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ ПЛЕННЫХ»... «ПОГИБ ПАССАЖИР МЕТРО»... «В ИРАНЕ ПОГИБЛО ЕЩЕ СЕМЕРО»... «СЕМНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ДЕВУШКА ИЗНАСИЛОВАНА И УБИТА»...

Две статейки она все же прочитала – они оказались настолько необычного содержания, что даже вопреки неприязни Марджи к подобной тематике, привлекли ее внимание. В одной говорилось о том, что пьяный сорокапятилетний рабочий из Парамуса после очередной ссоры с женой вздумал заживо сжечь ее. Для этого он со стаканом в руке вбежал в гараж, налил в него керосина, вернулся в дом, выплеснул жидкость на жену, но, как сообщил представитель полиции, оказался настолько пьян, что не смог даже зажечь спичку. В другой сообщалось о том, что житель Вирджинии, на заднем дворе дома повесил своего щенка за то, что тот его не слушался.

Марджи с мрачным изумлением прочитала обе заметки, в очередной раз поймав себя на мысли о том, что, поистине, нет пределов человеческому отчаянию и безумию. Обе статьи оказались настолько странными, что производили почти комичное впечатление, однако, вспомнив про то, что это были отнюдь не выдуманные истории, а нечто такое, что произошло в реальной жизни более чем чудных людей, она испытала отнюдь не веселье, а самый настоящий страх. «Неожиданные факты из жизни незнакомцев» – откуда это? На какое-то мгновение ее сознанием завладели самые что ни на есть грустные и мрачные мысли. Образ человека, удаляющегося от вздрагивающего щенка... Она отшвырнула газету на пол.

Ну ничего, в Мэне ей не придется читать «Пост» – и прекрасно.

Она открыла книгу, которую дала ей почитать Карла; это оказался основательно захватанный том в порванном переплете, который сестра отыскала на каком-то «блошином рынке». «Краткая история лесных массивов Мэна». Марджи прочитала несколько легенд про форель и лосей, а также рассказ про то, как Франклин Делано Рузвельт достроил себе дом на острове Кампобелло, который располагался по другую сторону моста напротив Любека – это было совсем неподалеку от дома Карлы на Мертвой речке. Сестрица даже пометила красным карандашом наиболее интересные, на ее взгляд, истории.

Марджи помаленьку отхлебывала воду и ждала, когда же ее начнет забирать сон. Книга была написана старомодным и довольно-таки скучным языком, а потому сон нагрянет довольно скоро, – подумала она. Но между тем продолжала читать.

«Обдуваемый ураганной силы ветрами и омываемый яростно бушующим морем, маяк Барнета на Дроздовом острове является одним из наиболее уединенных маяков на всем атлантическом побережье. Он расположен на голой, усеянной острыми валунами скале и возвышается над заливом и протекающей на его противоположном берегу Мертвой речкой...»

Слова «Мертвая речка» были небрежно подчеркнуты красным. Марджи стало приятно от осознания того, что до нее сестра уже скользила взглядом по этим строкам, и ей почему-то показалось, будто и сейчас они, лежа рядышком, вместе читают эту книгу.

"...Дроздовый остров, являющийся в наше время национальным заповедником, крайне редко посещают как туристы, так и сами жители этой местности, причиной чему является поистине неукротимый нрав тамошнего моря. По этой же причине, начиная с1892года, когда был построен новый маяк на мысу Уэст-Куодди, маяк на Дроздовом острове бездействует и в нем никто не живет. Тем не менее более ранняя история этого острова весьма интересна и заслуживает того, чтобы о ней рассказать подробнее.

Построенный в1827году на южной оконечности острова, маяк первоначально представлял собой деревянную башню, примостившуюся рядом с каменным домом смотрителя маяка, пригодным для жизни разве что в относительно хорошую погоду. Собственно источник света располагался на высоте восьмидесяти трех футов над поверхностью воды. В1855году, когда Палата маяков была уведомлена о том, что видимость Барнета значительно меньше предполагавшихся четырнадцати миль (столь слабая видимость маяка была обусловлена тем фактом, что едва ли не тридцать процентов времени его луч утопал в густом и непроницаемом тумане), была построена новая башня, высотой уже девяносто пять футов. Параллельно с этим была произведена реконструкция дома смотрителя маяка.

В том же самом году смотрителем маяка был назначен Дэниел Кук, который вместе со всей своей семьей – а это были его жена Кэтрин, двенадцатилетний сын Бэрджес и две дочери – Либби, тринадцати лет, и Агнес – десяти, – поселился в каменной постройке, располагавшейся в столь негостеприимном месте, где они спокойно прожили первые три года.

Однако19января1858года на атлантическое побережье Новой Англии обрушился страшный ураган, в результате которого оказался практически разрушенным волнолом, а затем приливной волной начисто смыло и дом смотрителя. Таким образом, единственным местом, где еще можно было как-то жить, осталась башня маяка. К счастью, сам маяк во время урагана каким-то образом уцелел, а вместе с ним спаслись и все члены семейства Дэниела Кука. Более того, им каким-то образом удалось спасти почти всех своих кур – погибла лишь одна птица. К сожалению, на протяжении последующих пяти недель жестокая непогода не позволяла ни одному судну хотя бы приблизиться к Дроздовому острову.

С этого периода в истории острова появляются некоторые не вполне ясные места. Скорее всего, утром29или30января сам Кук и его сын Бэрджес покинули башню маяка, очевидно, почувствовав, что ураган несколько поутих и у них появилась возможность переплыть на лодке на большую землю, чтобы пополнить запасы пищи и воды. Почти все куры к тому времени были уже съедены. Ялик на котором отправились в плавание отец с сыном, представлял собой довольно утлое суденышко, снабженное лишь самодельным парусом... Короче говоря, с того печально памятного дня ни того, ни другого больше никто и никогда не видел. Миссис Кук и дочерям пришлось перейти на скудный рацион питания, состоявший из одного яйца в день и чашки кукурузной похлебки, однако и эти запасы довольно скоро подошли к концу.

23февраля к каменистому берегу острова все же пристало судно капитана Уоррена из Бут-Бэя, который обнаружил на острове лишь одного уцелевшего человека – дочь Кука по имени Либби, к тому моменту пребывавшую в состоянии истерики и крайнего физического истощения. Как потом подсчитали, пытка семейства смотрителя маяка продолжалась целых тридцать три дня.

Трагично, но сама миссис Кук скончалась лишь за день до прибытия капитана Уоррена. Либби похоронила мать в неглубокой могиле, которую сама же вырыла в нескольких ярдах к северу от маяка; ей пришлось делать все это в одиночку, поскольку ее сестра Агнес за несколько дней до этого бесследно исчезла. Все попытки Либби отыскать пропавшую сестру завершились безрезультатно, и она даже не смогла установить, потерялась ли ее сестра или утонула. Не позволили хотя бы отчасти прояснить ситуацию и поиски, проведенные позже капитаном Уорреном.

Тело миссис Кук было извлечено из земли и несколькими днями позже похоронено на кладбище церкви Христа в Любеке. Либби Кук приютила у себя ее двоюродная бабка, миссис Уайт, также жительница Любека, с которой девочка и прожила вплоть до смерти старухи, наступившей в1864году. Следовало признать, что сама она так до конца жизни и не смогла оправиться от последствий пережитой трагедии. При этом Либби пребывала в твердой уверенности относительно того, что ее сестра жива и до сих пор находится где-то на острове. Однако никаких следов Агнес так и не было обнаружено.

Через месяц после трагического несчастного случая на маяк был назначен новый смотритель – Джеймс Ричарде, житель одного из селений на Мертвой речке, – который прожил там лишь до лета следующего,1859года, когда его сменил Лоуренс С. Дау – тот также, подобно его предшественнику Дэниелу Куку, перевез на Дроздовый остров всю свою семью: жену, дочь и младенца-сына.

И вновь остров постигла трагедия. В1865году загадочно исчез сын Дау, тогда уже семилетний мальчик. По существовавшим предположениям, его смыло волной, когда он играл у береговой линии. И снова все поиски тела мальчика окончились безрезультатно.

После этой повторной трагедии уединенный пост на маяке благополучно просуществовал еще двадцать семь лет, после чего его закрыли окончательно.

Всегда бывает небезынтересно узнать, что говорят местные жители по поводу случившихся несчастий. Как уже указывалось выше, жители Мэна всегда являлись прирожденными выдумщиками и рассказчиками. По поводу данного конкретного случая, в частности, утверждалось, что Либби Кук отнюдь не ошибалась, говоря о том, что ее сестра Агнес все же спаслась, хотя и лишилась рассудка, а также совершенно одичала на почве жуткого голода. Более того, поговаривали, что несчастное создание втайне от матери и сестры якобы поселилось в одной из многочисленных гранитных пещер, которыми и поныне столь богаты северные скалы и утесы Барнета.

Аналогичным образом объясняется и исчезновение сына Дау: мальчик был попросту похищен Агнес, которая намеревалась подобным образом скрасить свое безрадостное одиночество. Как утверждают любители всевозможных слухов, и поныне двое призраков – Агнес и сына Дау – бродят и резвятся среди развалин старого маяка, роются в залежах помета крачек и других морских птиц, пытаясь отыскать среди них своих младших родственников. А живущие в тех краях строгие и даже суровые матери и по сей день стращают своих непослушных детей призраком Агнес Кук..."

Что может быть лучше, – подумала Марджи, – чем отложить на ночь книгу, дочитав до конца историю про привидения. Она щелкнула выключателем стоявшей на прикроватной тумбочке лампы и вскоре уснула, слегка изогнув во сне – словно в улыбке – уголок рта. Дождь за окном прекратился, и с реки потянулся густой туман. Часы медленно отстукивали приближение рассвета.