Эмма и Алан находились в кабинете директора магистрата: она стояла у окна, а Алан метался по комнате, как тигр в клетке.

— Какая тут холодина, — пробормотал он.

Эмма поежилась, но это не имело отношения к холоду. Боль обручем сковала сердце, и было почти невозможно дышать.

Алан слегка коснулся ее плеча.

Эмма подскочила и обернулась. Он не сводил с нее глаз, словно пытаясь загипнотизировать.

— На улице холодно, — сказал он и потянулся, чтобы закрыть окно. — Ты простудишься.

Эмма отошла в сторону.

— Тогда вы станете очень богатым вдовцом, не так ли, мистер Шеридан?

— Мне кажется, мы уже прошли стадию мистера и миссис, разве нет?

— Как ты смеешь? — проговорила она сквозь стиснутые зубы. — Как ты смеешь делать вид, что все идет прекрасно?

— Я не хотел…

— Полагаю, тебе все равно, что ты унизил меня.

— У нас будет масса времени, чтобы обсудить это позже…

— Я не желаю обсуждать это позже! Я хочу обсудить это сейчас!

— Бога ради, у тебя же истерика, — отрезал он.

Шагнув к нему так, что ее грудь прижалась к его груди, а голова откинулась назад, она холодно произнесла:

— Сегодня день моей свадьбы, сэр. У меня есть полное право на истерику. Еще у меня есть полное право узнать радость и восторг начала новой жизни для себя и своего сына. У меня есть право наслаждаться букетами, конфетами и любовными стихами. У меня есть право окружить себя любящей семьей и друзьями, которые бы брались за руки и хором желали мне счастья. И, конечно, у меня есть право обнимать мужа, которому я не безразлична. — Затем, не выдержав, Эмма срывающимся голосом закричала: — Если ты не заметил, будь ты проклят, ничего этого у меня не было, и я ненавижу тебя за это! Ты меня понимаешь? Ненавижу!

— Чудесно! — крикнул в ответ Алан, остановив взгляд на побелевшем, разъяренном лице своей жены. — Если до вас еще не дошло, миссис Шеридан, мне глубоко наплевать, какие чувства вы ко мне испытываете! Таково было условие, если вы помните. Этот так называемый брак был заключен по двум причинам: облегчить мои денежные страдания и содействовать восстановлению вашей репутации, которая лопнула по всем швам, когда вы раздвигали ноги перед отцом Хью!

Она ахнула. Отшатнулась назад. Уставилась на него так, словно он выстрелил в нее. Затем рука ее взметнулась со свирепостью жалящей змеи и ударила его по щеке.

Кто-то кашлянул.

Эмма заморгала, приходя в себя.

Алан, взбешенный, с горящей адским пламенем щекой, обернулся.

Суперинтендант Хиггинс прикрыл дверь и с видом полнейшего замешательства подошел к своему столу, где лежал раскрытый регистрационный журнал, ожидающий подписей жениха и невесты.

— Полагаю, мне следует пояснить вам, — сказал чиновник, — что в том случае, если вы решите не подписывать этот документ, предшествующая церемония будет объявлена недействительной.

Алан стоял у стола, сжимая его край побелевшими от напряжения пальцами. Он видел отражение Эммы в стекле портрета королевы Виктории. Щеки ее пылали, выражение лица было вызывающим. Что-то похожее на тревогу зашевелилось у него в груди.

…— Итак, — сказал Хиггинс, угрюмый, как владелец похоронного бюро, — мисс Кортни?

Эмма бросила сердитый взгляд на Алана, затем наклонилась над книгой, чтобы поставить в ней свою подпись.

Они присоединились к гостям в переполненном людьми коридоре — к лорду Кортни, Дорис и графу Шеридану. Хью бросился в объятия Эммы и чмокнул мать в щеку.

Лорд Кортни отозвал Алана в сторону и тихо объяснил, что долг обязывает его вернуться в Кортни-холл.

— Это из-за Риты. Я беспокоюсь о ней. Она такая хрупкая, а после смерти жены… ну… вы понимаете. — Он повернулся, чтобы уйти.

— Как! — воскликнул Алан. — Никаких строгих наставлений от отца, как мне следует обращаться с его дочерью? Ни вежливых угроз относительно того, что будет со мной, посмей я оскорбить ее чувства?

— Ну… я…

— Ни слова ей на прощание? Ни заверений, что, если жизнь со мной станет невыносимой, у нее всегда есть место, куда она может обратиться за поддержкой? Ни ласкового поцелуя в щеку?

— Едва ли вы имеете право меня критиковать, сэр, учитывая ваше прискорбное поведение сегодня и всю последнюю неделю, если уж на то пошло. Я вообще удивляюсь, как Эмма стерпела все это. Вы знаете, как говорят, Мердок: тому, кто живет в стеклянном доме, не стоит бросаться камнями.

С этими словами он развернулся и, вскинув голову, покинул помещение.

— Связать бы этого старого ублюдка да высечь, — заметил Ральф за спиной у Алана.

Он оглянулся на брата через плечо. В этот момент он внезапно осознал, что семью Эммы мало заботят ее чувства и благополучие, тогда как Ральф, несмотря на происхождение Алана и все неприятности, которые он причинил Шериданам, пришел сегодня поддержать его.

— У тебя руки чешутся врезать ему кулаком по зубам, да? — сказал Ральф.

— С чего бы мне делать это? Этот сукин сын вот-вот сделает меня очень состоятельным человеком.

— Потому что внутри твоей здоровенной пустой груди все же бьется человеческое сердце. Я часто подозревал, что оно есть там, хотя отказывался поверить, потому что не слишком тебя жалую. Но знаешь, надо признать, мы с тобой во многом похожи. Когда я вернулся из Америки, то был самым холодным, расчетливым и гнусным ублюдком из всех, кого знал. Но это было до встречи с Эстер. Ты чувствуешь себя виноватым?

— Да.

— Хорошо. Это значит, есть надежда, что Эмма простит тебя. А я подозреваю, что простит. Она как-то не показалась мне злопамятной, мелочной женщиной. Если б это было так, полагаю, отец Хью уже давно ощутил бы действие суровой руки закона. Кто знает, может, ты, в конце концов, и будешь счастлив.

В этот момент что-то с силой ударилось о ногу Алана. Он взглянул вниз и обнаружил Хью, взирающего на него своими широко распахнутыми зелеными глазенками.

Ральф засмеялся.

— В чем дело, папа? У тебя такой вид, будто ты никогда не видел детей. Держу пари, он не кусается.

— Ты уверен?

— Похоже, ты ему нравишься, Мердок. Чего ты боишься?

— Я слышал, что дети непредсказуемы.

— Поскольку ты сам так и не повзрослел, думаю, вы отлично поладите.

Алан удивленно посмотрел в сторону Ральфа. Тот лишь рассмеялся.

Опустившись на колено, Алан изобразил улыбку для малыша. Что там говорят четырехлетнему ребенку?

Хью пробормотал что-то, потом опустил глаза.

Алан наклонился ниже и пристально вгляделся в маленькое личико:

— Я не расслышал, что ты сказал.

Мальчик робко приподнял подбородок и прошептал:

— Мама из-за тебя плакала.

— Мне жаль. Я не хотел.

— Но она плакала.

Сделав глубокий вдох, Алан взглянул на Ральфа, который наблюдал за ним и мальчиком. Его взгляд говорил: «Выйди из этого положения достойно».

— Хью, — начал он, — я просто уверен, что все мы будем счастливы в Шеридан-холле. — Он приподнял подбородок мальчика. — Может, мы когда-нибудь покатаемся верхом. Или я покажу тебе несколько потайных местечек, где я, бывало, прятался и играл, когда был маленьким.

Глазенки мальчика заискрились любопытством.

— Потайные места?

— Укромные комнаты, где я воображал себя королем замка в окружении рыцарей в сияющих доспехах.

— Моя мама говорила, что однажды приедет доблестный рыцарь и заберет нас от дедушки и тети Риты. — Сморщив свой маленький носик и скривив набок розовые губки, он прошептал: — Они меня не очень любят.

Ральф перестал улыбаться.

Алан положил руку на плечо мальчика и ощутил, что в душе у него возникло какое-то неясное чувство. Чувство гнева. Даже не гнева, а ярости. Волнения. Смущения. Сочувствия, окутанного болезненной пеленой понимания.

Внезапно глазки Хью округлились, радость осветила лицо.

— Только мы получили кое-кого получше, чем рыцарь, правда, сэр? Самого короля!

Хью помчался по коридору, словно на крыльях.

— Очень мило, — заметил граф Шеридан. — Удивительно будет обнаружить, что дети любят тебя. Или — еще удивительнее, — что ты любишь детей.

— Дети любят меня? Ты шутишь, Ральф. Мы оба знаем, что я из тех, от кого дети в страхе бегут, как от чумы.

— Он и убежал. Но не от страха. Я действительно верю, что ты сделаешь мистера Хьюго очень и очень счастливым. Подозреваю, что сегодня во сне он будет побеждать драконов и спасать прекрасных дам.

Алан поднялся и удивился странному выражению на лице Ральфа. Граф глядел на него с оттенком любопытства и еще чего-то такого, чего Алан не смог разобрать.

Поездка домой длилась, казалось, целую вечность. Дорогу развезло, да и пейзаж не отличался разнообразием. Но Эмма не отрывала взгляда от окна, делая вид, что любуется монотонной картиной местности, хотя нервы ее были напряжены до предела.

Алан распорядился, чтобы Хью и Дорис ехали в другой карете, подчеркнув с несколько язвительной улыбкой, что сегодня как-никак день его свадьбы. В конце концов, новобрачные имеют право на уединение. Когда кучер открыл дверцу и подал Эмме руку, она осторожно спустилась и оглянулась, ища взглядом карету с сыном.

— Они подъедут позже, — сообщил Шеридан, стоявший позади нее.

Молли встретила их в дверях, как обычно, непричесанная, неряшливая и недовольная. Она взяла плащ у Эммы, затем повернулась к Алану:

— Я приготовила на ужин пирожки с мясом и чай. Думаю, вам на двоих хватит. Надеюсь, вы любите пирожки с мясом, ведь ничего другого я стряпать не умею. Не больно-то люблю стряпать, да и не для этого меня нанимали.

— Уверена, они мне понравятся, мисс…

— Кукс, — отозвалась Молли.

— Мисс Кукс. И можете не беспокоиться, что нам не хватит. Я не очень голодна.

— Как угодно.

Молли отвернулась.

— Мисс Кукс, — позвала Эмма.

— Чего вам? — буркнула Молли, не оглядываясь и не замедляя шага.

— Мисс Кукс.

Молли остановилась и оглянулась, нахмурившись.

— Я вас еще не отпустила, — подчеркнула Эмма.

Недоумение промелькнуло на лице служанки. Шеридан наблюдал за ними, стоя со скрещенными на груди руками и поднятой бровью.

— До тех пор пока я не найду повара, будьте добры согласовывать со мной меню на весь день. Насколько мне известно, первоклассный повар-француз только что уволился из поместья в Стретсоне. Завтра я напишу ему.

— Угу, — буркнула Молли. — Это все? — добавила она с ноткой сарказма.

Эмма кивнула, и служанка удалилась, бормоча что-то себе под нос и волоча плащ Алана по полу.

— Вижу, вы с Молли чудно поладите.

Шеридан стоял в полутьме, и свет от факела на стене образовывал тени на его волосах и плечах. Весь вестибюль казался жутко мрачным и холодным.

— Боюсь, ваша челядь обленилась, сэр.

— Молли и есть вся моя челядь.

— Значит, я постараюсь исправить эту ситуацию как можно быстрее.

Глаза Алана сузились, рот скривился. Эмма подумала, не слишком ли далеко она зашла, но потом решила, что нет.

— Что ж, за это стоит выпить. Идем, я угощу тебя стаканчиком, Эмма.

Она пошла за Аланом по галерее до небольшой комнаты, выходящей окнами на запад.

— Пожалуйста, садись, — сказал он ей, открыл шкафчик с напитками и налил им обоим немного бренди.

Ее муж.

Пресвятая дева, подумать только, что всего неделю назад она была уверена, что ее жизнь закончится в Кортни-холле. А теперь она замужем.

— Эмма?

Она оглянулась и увидела Алана возле своего стула, протягивающего ей бокал с бренди. Она взяла, но пить не стала.

Алан опустился на стул рядом с ней и поболтал жидкость в бокале.

— Тебе нравится эта комната? — поинтересовался он.

— Она очень милая.

— Она типично женская. Мать Ральфа когда-то часто приходила сюда. Она часами сидела в этом кресле и читала своим детям вслух.

— А где был ты?

— Подслушивал за дверью.

— Тебя никогда не приглашали присоединиться к ним?

— Довольно часто.

— Но ты отказывался.

— Я никогда не позволял себе верить, что они на самом деле хотят, чтобы я был с ними.

— Это очень глупо.

— Я был всего лишь ребенком. А кроме того, мне хотелось, чтобы моя родная мать читала мне вслух.

Эмма поставила свой бокал.

— Ты очень зол на свою мать.

Алан резко встал и прошел к столу, покрытому толстым слоем пыли.

— Ты излишне прямолинейна, — произнес он, не глядя на нее.

— Тебя это беспокоит?

Он пожал плечами, и тень гнева промелькнула на его лице.

— Я привел тебя сюда не для того, чтоб говорить о Лауре Мердок.

— Насколько я помню, ты первый заговорил о ней. Однако, быть может, ты желаешь поговорить о делах? Прекрасно. Мы можем начать с книг…

— Эмма…

Алан отставил бокал и вгляделся в профиль жены, созерцающей пейзаж за окном. Он почувствовал какое-то волнение. Странную нервозность. Растерянность от собственной неуклюжести.

— У нас впереди уйма времени, чтобы заняться делами Шеридан-холла. Сейчас я чувствую, мы должны поговорить о нас. Это же день нашей свадьбы, верно?

— Забавно, что ты напоминаешь мне об этом.

— Есть определенные нюансы в нашем с тобой соглашении, которые следует обсудить.

Румянец залил ей щеки. Она потянулась к бокалу, который прежде отставила.

— У меня создалось впечатление, что наш союз — не более чем деловой контракт.

Сухая, бесстрастная интонация ее голоса на мгновение озадачила его.

— Значит, возможно, я недостаточно ясно выразился.

— Ты выразился более чем ясно. Я должна предоставить тебе право иметь любовниц. Ты меня не любишь, поэтому и не желаешь спать со мной.

— С каких это пор любовь стала решающим условием плотских отношений между мужчиной и женщиной?

— Не могу представить это иначе.

Ее откровенность лишила Алана дара речи. Наконец он сказал:

— А как насчет желания ради желания?

— Желания? — Ее темные брови сошлись над переносицей. — Как можно желать человека, который тебе не нравится?

— Я никогда не говорил, что ты мне не нравишься.

— Но и не говорил, что нравлюсь.

— Я тебя не знаю.

— И тем не менее женился на мне.

— Так что ж, казнить меня теперь за это? В конце концов, ты тоже вышла за меня замуж и тоже меня не знаешь.

— Я знаю тебя. Знаю уже много лет. Мы встретились четырнадцать лет назад, когда мне было тринадцать. Тебе было года двадцать четыре, наверное. Я наткнулась на тебя на Стоун-блафф. Ты стоял на вершине и смотрел в сторону Шеридан-холла. Ты рассердился, обнаружив, что я подглядываю за тобой из-за ствола дерева. — Эмма наконец взглянула на него. — Ты сказал: «Ты кто, черт возьми, и почему прячешься за деревом?»

Заинтригованный, Алан спросил:

— И что ты ответила.

— Боюсь, я была слишком поражена, чтобы что-нибудь ответить.

— Поражена чем? Страхом? Я был таким грозным?

— Для деревенской девушки, которая еще ни разу не была в Лондоне, ты был очень грозным. Надменным. Искушенным. Таким аристократичным. Я была уверена, что ты рыцарь. В конце концов, ты был верхом на том прекрасном гнедом жеребце…

— Марсе.

— Я считала, что он великолепно подходит тебе.

— Мы с ним были одного нрава. Необузданные и строптивые. — Он улыбнулся воспоминаниям.

Эмма не отрывала взгляда от янтарной жидкости.

— Ты был воплощением всех моих фантазий, — тихо произнесла она голосом, странно уязвимым. — Ты был красивым и вызывающим. Свободным. Я приезжала на Стоун-блафф каждый день в надежде увидеть тебя. Иногда я даже скакала без седла и изо всех сил погоняла мою маленькую кобылку по пустоши, воображая, что я — это ты.

Поднеся бокал ко рту, она слегка смочила губы и глубоко вздохнула, словно находя силы в аромате бренди.

— Потом ты на несколько лет уехал из Шеридан-холла. Всякий раз, оказываясь на Стоун-блафф, я думала о тебе и представляла, какой должна быть твоя жизнь за границей. Так что, как видишь, ты для меня отнюдь не незнакомец.

Алан мягко отставил свой бокал и подошел к Эмме. Он присел рядом с ее стулом и, оказавшись чуть ниже, заглянул ей в лицо:

— Почему ты вышла за меня, Эмма, если так хорошо знала меня? Неужели мои недостатки, мое происхождение, моя репутация и поведение тебе не противны?

Отвернувшись, она опустила глаза.

— Потому что, — ответила она убежденно, — в глубине души я чувствую, что ты стоишь того, чтобы спасти тебя.