Весна. Душистый, легкий ветерок колышет ветки. А мне так душно в моей спальне. Луна четырнадцатого дня висит, как лотос в полном цвету, а мое сердце сморщилось, как увядшая ночная красавица. Мелодично кличет кукушка, а мне эти звуки — как скрип пересохшего тростника.

Правду ли говорят, будто во сне приходит то, о чем стараешься не думать наяву? Едва ли.

Какой отвратительный сон! И страшный — я вся дрожала, когда проснулась.

Может, я на Качу сердита? А почему «может»? Конечно, сердита. Очень сердита. Я ненавижу Качу. Когда он собрался в дорогу — будто не замечая, что делается со мной, — я ведь могла проклясть его! Могла сказать: та сила, что обрел ты, да не пойдет она тебе впрок!

Так почему во сне…

Сколько прошло с тех пор, как Качи нет, а я все терзаю себя. То плачу втихомолку, то есть не могу.

Сказала отцу:

— Что за беда, если не ты один способен оживлять мертвых! Святость твоя велика, ты укрепишься духом, подвергнешь себя новым испытаниям, суровей прежних, и бог Шива снизойдет к твоим молитвам — благословит тебя другим даром! Только верни мне Качу — бессердечного, коварного, неблагодарного Качу…

Я хочу проучить его, чтобы он на всю жизнь меня запомнил! Хочу отомстить ему! Повернулся и ушел, отверг мою любовь, разбил мне сердце! И еще сказал: ни один брахмин не возьмет тебя в жены…

О, как я помню этот день!

Король Вришапарва объявил:

— Великий Шукра, прославленный своею мудростью наставник, решился на суровое испытание духа и плоти ради нашего благополучия. Но перед тем, как удалиться от тщеты, он взял с нас слово заботиться о Деваяни. Нам известно, как оскорбил Кача чувства Деваяни, и потому мы приказали доставить его к нам из царства богов. Он — раб Деваяни. Пусть она назначит ему кару и будет по слову ее.

Какую кару может назначить влюбленная дурочка тому, кого любит? Хоть бессердечен был Кача со мной, чем я его покараю?

Велю, чтоб навеки остался со мной? Невозможно, Один поцелуй — и я велю освободить его! Но Кача предпочел бы смерть.

Кача сказал мне:

— Деваяни, я был убит. Потом мои останки сожгли, пепел подмешали к вину в кубке твоего отца, и дух мой проник внутрь его тела. Так узнал я заклинание, возвращающее мертвым жизнь, так проник я в великую тайну. Но так сделался я братом тебе. Сестра и брат — вот кто мы друг другу. Едины наша кровь и плоть.

Я потеряла терпение.

— Ты думаешь, Деваяни глупенькая девочка! Большого ума не надо, чтобы уразуметь — единоутробными бывают дети, рожденные из утробы одной матери. Не отца. Не сестра я тебе, и ты мне не брат. Любовь к тебе меня сжигает. Поцелуй меня, единожды только поцелуй, и я велю тебя освободить…

— Какова же будет воля Деваяни? — торопил меня король Вришапарва.

Мой отец проглотил пепел Качи с вином, а я, знавшая, ценой каких испытаний достиг отец силы воскрешения мертвых, я, все знавшая, пала ему в ноги, моля даровать Каче жизнь. Каче, которому теперь я должна произнести приговор… Кача…

И я сказала Вришапарве:

— Хочу, чтоб он был обезглавлен, чтоб голова его была доставлена во дворец и чтоб весь двор увидел, как я умею танцевать!

…В зал вошел начальник стражи с золотым подносом, на котором лежала окровавленная голова Качи. Я приняла поднос, я опустила его на ковер, вокруг подноса я танцевала танец любви. Мое сердце, изведавшее любовь, мне говорило, что любовь может раскрыться, как цветок под солнцем, может взметнуться огненным языком, может мерцать звездой издалека или ударить смертоносной молнией. Пугливой ланью может быть любовь, но и холодной коброй тоже! Я танцевала то, что знало мое сердце.

Долго ли длился мой танец? Я видела только голову Качи, и кровь на ней казалась мне благословенным алым кумкумом брачной ночи. Не помнила я больше, что Кача мертв, поэтому легко поцеловала безжизненные губы:

— Любимый, ты не целовал меня, но наши губы слились, исполнено мое желание…

Я люблю Качу. Люблю? И способна на такую жестокость? Неужели любовь — это неутолимая страсть к обладанию?

Кача говорил, что в обители он принял обет безбрачия. Жизнь духа должна быть свободна от пылания плоти. Кача подносил мне лесные цветы, но с неизменной почтительностью клал их передо мной — никогда не соглашался вколоть их в мои волосы. Но я видела, я же все видела — даже мимолетное мое касание было небесным блаженством для него, глаза Качи вспыхивали… И потому Кача опускал глаза и избегал приближаться ко мне.

А вдруг все это чудилось глупому влюбленному сердцу? Люблю Качу? Но я же всей душой ненавижу его! Любовь и ненависть. Огонь и вода.

Женское сердце слепо и глупо, но глупость не мешает изобретательности, какая была бы не под силу уму. Кача ни разу не справился обо мне. Сердце Качи не мешало его замыслам. Ему требовалось добыть секрет сандживани, и если моя любовь могла ему помочь — тем лучше! Кача передал богам раскрытую им тайну и был восславлен — за отвагу и за чистоту души! Еще бы, благодаря Каче воинство богов теперь рвется к победе над нами! Пожелай того Кача, прекраснейшая из небесных дев будет отдана ему… Зачем же Каче вспоминать о Деваяни? Все мужчины на один лад, неблагодарны, бессердечны и коварны. Как в притче про птицелова: женщина сплетает сеть из любви, из нежности, из верности, но птица вырывается и улетает вместе с обрывками сети… Женщине остается лишь обливаться слезами…

Но я иной породы. Я не из тех, кто станет жить в слезах. Я родилась красавицей, а отец научил меня наукам, он огранил мой ум.

Я дочь святого Шукры, учителя людей. Отец подверг свой дух и тело суровейшим испытаниям, чтобы обрести способность воскрешать мертвых. Когда же оказалось, что в эту тайну проник другой, отец вновь удалился от тщеты, взял еще более суровые обеты, и я знаю, он сумеет достичь новых высот духа. Мой отец возвышен над людьми. Я его дочь. Я забуду Качу.

Каче нет места в моих мыслях. Ведь он проклял меня на прощание, что же мне сомневаться в его чувствах? Ни один брахмин не возьмет меня в жены, подумаешь, беда! Творец наделил меня редчайшей красотой — неужели ради того, чтобы брахмин убрал ее цветочками? Принцесса Шармишта довольно миловидна, но умирает от зависти к моей красоте. Только и думает, что бы ей такое надеть, как бы затмить Деваяни. Завтра праздник весны, принцесса со своими придворными выедет к лесному озеру омываться весенней водой. Ради отца и я поеду с ними. Поеду в новом карминном сари, которое привез мне Кача из царства богов. Я еще ни разу не надевала этот наряд, берегла для торжественного случая. Шармишта даже не подозревает о карминном сари, и когда увидит Деваяни в нем…

Да, но это же подарок Качи! Он привез его, когда приехал к моему отцу. И влюбился в меня! Я знаю, знаю, знаю, Кача любил меня тогда! И я полюбила его с первого взгляда… Почему я не носила карминное сари на глазах у Качи, а вздумала надеть его теперь?.. Нет, надеть сари — значит опять начать думать о Каче. Вспоминать, как он карабкался по горам за цветами, которые я люблю, как он смотрел на меня, когда я танцевала — следил глазами за каждым движением, будто змея, завороженная музыкой, — как на рассвете тихонько напевал в саду под моими окнами. Сколько нежности вкладывал он в слова, увы, так редко им произносимые:

— Деваяни, ты прекрасней красивейшей из апсар, небесных танцовщиц!

— Ты льстец! — смеялась я в ответ, а Кача говорил мне:

— Мир поклоняется красоте.

Не хочу вспоминать.

Я решила вытравить из сердца любовь к Каче. Карминное сари мне очень к лицу, но я надену другое! А подарок Качи я изорву и выброшу лоскутья! Неблагодарный Кача, вот твоя кара!

Я выхватила сари из стопки нарядов, отложенных мною для праздника на воде. Но руки отказывались рвать нежную ткань. Может быть, мужчина смог бы сделать это. Кача смог бы. Но я не мужчина, любовь к красивым вещам в крови у женщин. Женщина не в силах занести руку на красоту.

Сама луна словно застыла за окном, залюбовавшись каскадом пылающей ткани.

Если я завтра появлюсь в карминном, я буду ослепительно хороша, а эта Шармишта, которая корчит из себя неизвестно что — принцесса, дочь могущественного короля… Пускай она посмотрит завтра. Надену это сари!

Да и к чему мне рвать его, когда столько других вещей напоминает мне о Каче!

Как прелестна цветочная клумба в саду! Любимое место Качи — так что же, велеть, чтобы ее немедленно перекопали? Но цветы нравятся и отцу, что, если он спросит, в чем дело? Сказать, что Капила, его любимая телочка, сорвалась ночью с привязи, носилась по саду и ископытила всю клумбу? Или что-нибудь в этом духе…

Я двинулась к клумбе, но услышала, как меня зовут:

— Деви!

Отец. Хорошо, что он стал звать меня Деви, а не Дев, как раньше. Звал меня мальчишечьим именем, даже при посторонних, Я прямо заливалась краской, когда отец при Каче говорил мне — Дев! У всех великих людей бывают странности. А отец еще смеялся: «Ты же не превратишься в мальчика оттого, что я тебя так зову!»

Услышав оклик, я остановилась. Отец медленно подошел ко мне, поднял мое лицо за подбородок и, заглядывая в глаза, спросил:

— Отчего не спится моей девочке?

— Просто так, отец. От духоты, наверное, Я решила прогуляться перед сном…

Отец ласково погладил мои волосы:

— Я знаю, что с тобой. Ничто не мучит сердце сильнее, чем безответная любовь…

Мне не хотелось говорить о Каче, и чтобы перебить ход мыслей отца, я поспешила спросить:

— Это я разбудила тебя, отец?

— Нет.

Мы в молчании медленно шли по дорожке.

— Я проиграл, Деви, и мысль об этом сидит во мне, как колючка. Я все время думаю об одном — я должен пройти через неслыханные доселе испытания, должен накопить в себе силы на нечто такое, что ослепило бы весь мир.

— Почему же ты медлишь? Я была совсем маленькая, когда ты принял тот обет и обрел силу возвращать жизнь мертвецам. Я тогда еще не понимала, как велик мой отец. А теперь я буду рядом во время твоих испытаний…

— Нет, нет! — Отец странно усмехнулся.

Я поняла: мать умерла, оставив меня ребенком, отец холил и нежил меня, как редкостный цветок, и теперь отцу кажется, что его избалованная Деваяни не сможет быть рядом с ним во время испытаний. Но почему отец решил, что я не в силах помочь ему, почему?

Мы вышли на лужайку, залитую ярким лунным светом.

— Дев…

— Деви!

— Опять забылся! — улыбнулся отец. — Мне легче отказаться от привычки к вину, чем от имени, которым я звал тебя с детства… Деви, пока мне одному была открыта тайна сандживани, передо мной трепетал весь мир. А сегодня я всего только один из тысяч гуру, шатающихся по белу свету. Я не могу смириться с этим, Деви. Зачем жить льву, когда затупятся его клыки и когти?

Отец с трудом выдавил из себя эти слова.

Снова Кача! Какой же удар нанес он отцу, вызнав его великую тайну! Прошло уже столько времени, а отцовская рана все кровоточит.

— Ты станешь сильней людей и богов после нового испытания!

— Не сомневайся, Деви. Сильнее всех. Но сколько мне придется вынести ради этого, и сколько лет уйдет — богу Шиве трудно угодить. В тот раз ты была маленькая, а теперь тебя пора замуж выдавать.

— Отец…

— Ты еще не умела ходить. Я был тебе и отцом и матерью. Твои детские проказы приносили мне больше радости, чем знание и вино. Пока один я обладал силой возвращать жизнь мертвым, могущественнейший из богов или людей. Мудрейший из ученых мужей за честь почел бы взять тебя в жены. Но нет, мне понадобилось стать на сторону асуров, и, соревнуясь с богами, я все потерял. Сегодня, Деви, твой отец уже не возвышен над мудрейшими из мудрых, он нищ и жалок! И ему придется припадать к стопам тех, кто вчера еще взирал на него снизу вверх, умолять, чтобы тебя взяли в жены…

Ярость стиснула мне горло. Умолять, чтобы Деваяни взяли в жены! Пускай отец утратил свою власть, но не утратила же Деваяни красоту! И этого достаточно!

Рано утром девушки собрались на берегу уединенного лесного озера. Занялся упоительный весенний день; безоблачное синее небо, казалось, изливается в озерную гладь, едва возмущаемую покачиванием ветвей плакучих ив.

Девушки резвились у воды, вбегали в волны, брызгались, но ни одна не решалась отплыть подальше.

— Это не праздник — обливать водой друг дружку, — сказала я Шармиште. — Какие все они трусихи! Смотри, Шармишта! Видишь, лебеди подплыли к лотосам и щиплют их, из-за белых лебедей озеро стало похоже на небо в легких облаках… Поплывем до лотосов и обратно, хочешь? Поплывем наперегонки!

Шармишта улыбнулась.

Мы бросились в воду. Я плаваю, как рыба, и, быстро удалившись от берега, я взглянула через плечо — Шармишта барахталась далеко позади.

Отлично, подумала я, Шармишта будет посрамлена, ей не перегнать меня! А когда выйдет на берег с кислым видом, я еще пройдусь перед ней в карминном сари.

Я сорвала лотос и поплыла обратно. Шармишта осталась далеко позади, но я чувствовала, что устала. Мне пришлось немного отдохнуть на спине, а тем временем Шармишта стала догонять меня. Я устала, сильно устала, к тому же резкий порыв ветра хлестнул озеро ивовыми ветвями, понес пыльное облако над водой, я перестала понимать, где нахожусь, и испугалась.

Шармишта проплыла мимо меня. Я ее окликнула, но она не расслышала моего зова. Когда я с трудом выбралась на берег, Шармишта уже готовилась переодеваться. Я видела издалека, как она подозвала служанку и вместе с ней скрылась за кустами. Ей все равно — жива я или утонула!

Мне тоже нужно было переодеться. Когда моя служанка подала мне сари, я чуть не ударила ее — это был чужой наряд! Подняв глаза, я увидала, что ко мне приближается Шармишта в карминном сари, подаренном Качей… Болтливые служанки перепутали наши наряды, и теперь Шармишта разгуливает в том сари, которое я с таким тщанием выбрала для праздничного дня! Я просто потеряла голову от злости и, подбежав к Шармиште, сильно дернула ее за сари.

— Ты что, Деваяни? — с негодованием обернулась Шармишта. — Что ты злишься? Недовольна, что я первой приплыла? Не умеешь плавать, так…

— Потом поговорим, кто не умеет плавать! Но зато мои глаза умеют видеть, а твои? Ты чей наряд надела?

— Мой собственный, конечно!

— Ты что, ослепла? Это мое сари!

— Мать вечером сказала, что приготовит мне новое сари, которое ей вручила жена Индры, когда закончилась война!

— Снимай сейчас же мое сари!

— А если не сниму?

— Ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты знаешь, кто я?

— О да. Мне хорошо известно, что ты дочь подданного короля Вришапарвы!

Ярость лишила меня дара речи.

— И впредь не забывай, — торжествовала победу Шармишта, — что я принцесса, а ты дочь подданного моего отца.

Подруги Шармишты, столпившиеся вокруг нас, угодливо хихикали.

Этого унижения я не могла перенести.

Я побежала прочь.

— Деваяни, постой! Постой! Деваяни! — кричала вслед Шармишта, но я даже не оглянулась, — Деваяни, куда ты?

Задыхаясь от бега, Шармишта схватила меня за руку. Из-за деревьев доносились голоса ее подруг. Через минуту и они появятся.

Как убежать? Куда мне скрыться?

Мы были на опушке. Редкий подлесок, а чуть поодаль — широкий полуобвалившийся колодец, край которого чуть виден над густой травой. Я рванулась к нему, но Шармишта не отпускала мою руку.

— Пусти, принцесса! Что тебе надо от меня? Я же дочь подданного твоего отца, это я должна за тобой бегать!

— Но, Деваяни…

— Снимай мое сари! — Тигрицей набросилась я на нее.

— Что ты делаешь! — уворачивалась Шармишта.

— Снимай сейчас же! — Я тянула с нее сари.

— Ой!

Я даже не сразу поняла, кто вскрикнул. Шармишта? Я ее столкнула в колодец?

Кричала я сама. Со дна колодца, в котором — так и не знаю каким образом — я оказалась.

А сколько времени прошло? Как давно я здесь?

— На помощь! — позвала я.

Потом еще. И еще.

Никто не откликался. Негодяйка, сбросила меня в колодец, чтоб я в нем утонула, а сама сбежала!

Хотя колодец был довольно глубок, вода в нем едва доставала мне до пояса. Но мне не выбраться самой… А кто придет на помощь? Одна, в колодце, в лесу… Здесь могут водиться змеи…

Деваяни, вымокшая и беспомощная на дне колодца, Деваяни, дочь самого Шукры!

Меня жег стыд, хотя я и дрожала от холода.

Страх остаться надолго одной в мокрой яме, а может быть, и умереть в ней смешивался с жаждой мщения. Я вдруг представила себя, как умираю в колодце, и громко расплакалась.

— Кто там? — гулко раздался мужской голос.

Тень заслонила собою свет — кто-то наклонился над колодцем, вглядываясь в темноту.

— А ты кто? — решилась я.

— Яяти.

Может быть, мне вообще все это снится?

— Принц Яяти из Хастинапуры?

— Да, я король Хастинапуры, Яяти. Я здесь охотился, забрел в незнакомые места, искал, где бы напиться, и наткнулся на колодец… Меня, должно быть, уже ищут ловчие. Но кто ты?

— Я назову свое имя, но сначала помогите мне выбраться, ваше высочество!

— Сейчас!

— Но как вы это сделаете?

Он засмеялся.

— Яяти с детства обучен обращению с луком и стрелами. И не одной только стрельбе!

Послышалось пение тетивы — стрелы по спирали вонзались в стену колодца, как лепестки лотоса, до самого верха.

Когда принц Яяти помог мне ступить на землю, я вспыхнула под его взглядом, вдруг вспомнив, что одежды мои промокли и облипают тело.

— Могу ли я узнать имя небесной девы?

— Я не дева с небес.

— Возможно ли вообразить такое совершенство на земле?

Искоса взглянув на Яяти, я прочла на его лице восхищение моей красотой. Но ведь это было еще не все!

— Меня зовут Деваяни, — скромно объяснила я. — Мой отец — премудрый Шукра.

— Тот самый Шукра? Великий гуру асуров?

— Да.

Принц поклонился мне с улыбкой.

— Сегодня я оказался полезен святому Шукре. Благословенна моя охота!

Я протянула ему правую руку. Принц взял ее в свою, помогая мне выбраться из высокой травы.

— Ваша правая рука коснулась моей, ваше величество, — сказала я. — По обычаю, это делает меня вашей женой.

Мне показалось, что Яяти удивился.

— Увы, прекрасная, ваша каста выше моей. Вы дочь брахмина, я же — король, а значит, кшатрий.

— И все же наш брак возможен. В старину так делали.

— О нет!

Я взглянула в глаза Яяти.

— Разве не видит ваше величество, что сама судьба назначает меня вам в жены? Не то зачем бы вы, столь искушенный охотник, вдруг сбились сегодня с пути в лесу и вышли как раз к колодцу, где оказалась я?

— Но, прекрасная…

— Не сомневайтесь, принц, нас соединила судьба. А я, едва увидев вас, отдала вам мое сердце. Вы свободны принять или отвергнуть его. Если вы отвергнете меня, я удалюсь в гималайскую пещеру молиться за вас. Лишь любовь с первого взгляда могла побудить невинную девушку протянуть вам правую руку…

— Но, Деваяни, святость и мудрость великого Шукры прославили его и в этом мире, и в небесном, и в подземном. Что, если наш союз не будет им благословлен?

— Отец благословит нас… Но как же я могла забыть о вашей жажде? Я принесу воды.

— Вид совершенной красоты утолил и жажду мою, и голод. Выезжая утром на охоту, я мечтал о лани. Я отыскал ее, но лань оказалась охотницей, а я счастливой жертвой.

Я отвернулась, изображая смущение.

— Мой отец, святой Шукра, готовится принять суровый обет. Только вчера он говорил, что хотел бы вначале выдать меня замуж. Как удивится отец, когда я коснусь его ног и попрошу, чтобы он благословил меня стать королевой Хастинапуры…

Яяти улыбнулся, а я подумала, что утаила главное: как мне хотелось бы, чтобы неверный Кача видел это! Поистине, сладка месть!

Принц настаивал, чтобы немедля отправиться в его колеснице к моему отцу, но я предпочла бы встретиться с заносчивой принцессой Шармиштой не ранее, чем все узнают, что Деваяни — супруга короля Хастинапуры.

Мне не пришлось искать отговорок: из-за деревьев показались скачущие кони — возничий еле сдержал их бег, и из колесницы выпрыгнули мой отец и король Вришапарва.

Отец заключил меня в объятия. Слезы радости лились по его лицу — аскет, возвысившийся над мирской тщетой, плакал как ребенок, убедившись, что его дочь жива и здорова.

— Дев…

Рыдания мешали отцу говорить.

— Отец, — сказала я, — Деви больше не принадлежит тебе.

Он в изумлении воззрился на меня. Я многозначительно повела взглядом в сторону Яяти и потупилась.

Принц сделал шаг вперед и коснулся ног святого Шукры.

Вдвоем с Яяти мы рассказали отцу о том, что произошло.

Выслушав, отец обратился к королю Вришапарве:

— Что человеку кажется бедой, может быть путем к счастью! Вели, король, готовить свадьбу моей дочери, вели, чтоб вся столица надела праздничный наряд, чтоб ликовали все асуры. Ибо, когда Деваяни отправится в дом своего мужа, я смогу отрешиться от всего и принять обет. Меняется судьба асуров! Ваше высочество, мы отвезем вас в город в этой колеснице, а Деваяни отправим в вашей вперед…

Я не двинулась с места.

Король Вришапарва приблизился ко мне:

— Забудь обиду, Деваяни…

Забыть?

Я возразила:

— Легко забывает обиду тот, кто наносит ее. Я могла бы простить Шармишту, но что она говорила об отце! Ее слова уязвили меня в самое сердце…

— Что Шармишта сказала обо мне? — резко спросил отец.

— Мне даже повторять эти слова больно! «Я — принцесса, а ты всего лишь дочь одного из наших подданных…»

— Деваяни, — умоляюще сложил руки Вришапарва, — Деваяни! Шармишта молода, ты тоже! Шармишта рассказала, что вы поссорились из-за какого-то там сари. Она погорячилась, слово за слово… Наговорила глупостей…

— И столкнула меня в колодец! Или она и в этом неповинна?

— Кто говорит, будто Шармишта ни в чем не виновата! Гнев ослепляет человека. Ради бога, прости ее, Деваяни!

— Жить ради бога — дело моего отца! Жалкого подданного вашего величества! Если отцу угодно, он может отправляться в вашу столицу! А я не хочу вступать в город, где живут те, кто унижает моего отца и меня!

Отец прервал свое долгое молчание.

— Я тоже не хочу, король! Меня оскорбили, но хуже того: мою дочь пытались убить!

— Великий гуру, Деваяни неверно поняла…

— Нет, нет, король! Я покидаю асуров и мне недосуг разбираться, кто прав, а кто неправ!

Вришапарва пал к ногам отца.

— Если великий гуру лишает нас поддержки, мы погибли! Я сейчас же пошлю за дочерью и прикажу ей по сто раз простереться перед вами и перед Деваяни, вымаливая у вас обоих прощение. Покажется вам мало — я изгоню ее из королевства!

— Она покушалась на жизнь Деваяни. Я возвращусь в столицу, если Шармишта безропотно примет любую кару, которой возжелает моя дочь!

— Деваяни! — бросился король ко мне — Клянусь! Любую кару!

— Король, — остановила я его, — зачем вы клянетесь, не зная, сможете ли сдержать клятву? Что, если кара покажется Шармиште слишком страшной?

— Но, Деви, вы же подруги с Шамой! Вы вместе выросли, ты будешь милосердна к ней! У ног святого Шукры я клянусь, что безропотно соглашусь на любую кару для моей дочери…

— Хорошо же! — И я медленно проговорила: — Пусть станет Шармишта моей прислужницей.

— Прислужницей?.. — Король Вришапарва повернул ко мне вдруг осунувшееся и постаревшее лицо.

Я победила!

Не в силах сдерживаться, я почти закричала:

— Да, прислужницей! Шармишта должна стать прислужницей королевы Хастинапуры, уехать в Хастинапуру и услуживать мне всю жизнь!