Фронт набухших серостью облаков закрывал небо. Обнявшись, они шли под дождем по полупустому городу. Теплые струи сделали волосы Джеки еще темнее, и они липли к ее лицу непослушными тяжелыми прядями. По лысому черепу Майкла вода текла, не задерживаясь, за уши, по шее и под ворот рубашки. В этот момент он почти ненавидел свои информационные погружения, требовавшие свободной от волос головы.
Майкл прикоснулся губами к виску Джеки, собирая капли воды. Ее кожа была прохладной, и она вздрогнула всем телом от прикосновения.
– Ты же замерзла.
– Вовсе нет. Меня греет твоя рука.
Майкл улыбнулся. Он знал, что всегда был горячий, даже в зимнюю погоду ему хотелось скинуть перчатки, и раздражала шапка на голове. Хотя одежда всегда сохраняла идеальную температуру, все равно как-то ощущалась на теле, в отличие от силовой защиты. Но постоянно таскать на себе силовой слой было слишком расточительно.
– Не похоже, что этого достаточно. Давай закроемся полем или долетим до дома на скутере.
– Ни за что! Это так романтично – гулять под дождем и согреваться от объятий.
– А потом простудишься, будешь кашлять и разбрасывать по дому мокрые носовые платки.
– Что за глупости, Майкл, в наше время никто не простывает. И какие еще носовые платки?
Он рассмеялся и откинул голову, закрывая глаза от дождевых струй.
– Какая ты все-таки дремучая, Джеки! Ты не знаешь, что делал простуженный человек еще четыре тысячелетия назад?
– И что?
– Он выдувал сопли из носа в тряпочки.
– Фу!
– О! Это не все. Еще он лил в нос и горло всякую вонючую гадость.
Джеки внезапно остановилась и посмотрела на него с выражением дурашливого ужаса от внезапной догадки.
– Подожди, подожди, Майкл! Носовой платок, который изящно носят в кармане смокинга, на самом деле нужен для того, чтобы заполнять его слизью из носа?
– Ну да.
– Кошмар! Я думала это для того, чтобы промокнуть губы, смахнуть упавшую дождевую каплю, но украшать элегантную вечернюю одежду приспособлением для соплей – это дурной вкус.
– Ерунда, – пожал плечами Майкл. – По-моему, очень практично. Можно дать высморкаться промокшей под дождем даме.
– Увы, ты не сможешь мне так услужить.
– Все из-за проклятого технического развития и этих генных прививок, которые лишили мир простуженных и хрупких девушек.
Возможно, не полностью лишили. Среди соцданов и поклонников натуральной жизни было немало тех, кто носил шитую нитками одежду и избегал ставить генные прививки себе и своим детям. Их не трогали. Но если возникала серьезная угроза жизни и здоровью детей, государство вмешивалось мгновенно.
Джеки сморщила нос, и с его кончика сорвалась капля. Оставалось только притянуть мокрое лицо к себе и поцеловать. Раздвигая губы, скользя кончиком языка по небу, почти с силой согревая своим дыханием. Она прижималась к нему и отвечала очень сосредоточенно, словно это было разогревающее кровь упражнение, йога-комплекс, и его требовалось правильно выполнить.
Через какое-то время Джеки отстранилась и посмотрела на небо. Над ними во все стороны тянулась тоскливая серость с висящими то здесь, то там вздувшимися черными подбрюшьями. В любой момент медлительный теплый дождь мог превратиться в шумный, хлесткий ливень.
– Майкл, а что раньше делали, чтобы не простыть, когда попадали под дождь?
– Пили чай с малиной. Или что-нибудь крепкое, алкогольное. Потом готовили горячий компресс и засыпали в рот лечебный порошок. Были и другие способы. Например…
– Стэнли, ты страшный зануда. Никогда не думала, что буду с парнем, который все-все знает и очень хочет знать еще больше.
В словах чувствовался старый упрек в том, что знания для Майкла важнее людей, чувств и их отношений. Важнее Джеки. Но это было не так, знания сами по себе не имели никакого значения, без того, ради чего они нужны. Ради кого, на самом деле…
Объяснять это вновь не хотелось, проще было все превратить в шутку.
– Я знаю больше, но ты всегда лучше, мой командир.
– Правильно, я знаю лучше. Поэтому мы сейчас пойдем в ближайшую межу и купим вина и что-нибудь покрепче, можно малину. И пойдем ко мне домой, как древние люди, лечиться от слизи из носа.
– В межу? Нам разве не хватит твоих рецептов?
– У меня все старье, а хочется чего-нибудь новенького.
Она схватила его за руку и потащила к перекрестку.
Здесь, на окраине Москвы, у Жаклин была небольшая квартира в каменном доме, смешном, скособоченном, построенном как шляпа сказочного волшебника. В ее высокой тулье окна чем-то походили на прогрызенные мышами норки, разных форм и размеров. Это было странное место для жилья, и Майкл уже давно заметил, что квартиры в этом доме в основном занимали молодые женщины или девицы, сбежавшие от родителей и парней. Жаклин относилась к последним, только сбегала она от младшего брата. Время от времени. А потом, соскучившись, возвращалась.
Почти пробежав сто метров, они оказались у широкого хрустально-прозрачного входа в продуктовые ряды межи. Сквозь выпуклые призмы нескольких дверей лился теплый желтый свет. Сразу захотелось очутиться внутри, где по широкому проходу прогуливались и катались сухие и довольные покупатели.
Пришлось слегка притормозить, пропуская трех неспешно двигающихся велосипедистов. Велосипедистами можно было назвать только двоих, они хотя бы регулировали скорость размеренными движениями ног между двумя мерцающими силовыми кругами. Последний вообще перемещался, развалившись на плывущей по воздуху сидушке с короткой спинкой. Видимо, с помощью овала руля он управлял всем сразу.
Внутри галереи одежда стала сухой за несколько секунд. Майкл замедлил шаг, осматривая место, но Джеки тянула его за руку, не давая времени сориентироваться.
– Подожди. Куда мы пойдем?
– Здесь справа – всякие напитки. Я хочу красного, и сладкого, и пряного, чувствую, оно лучше всего от простуды.
– Которой у тебя не будет.
– Ну и что. А ты представь, что мне она грозит.
– Ну хорошо. Только давай не пешком. Я люблю кататься по меже.
– Давай. Здесь очень прикольные стульчики.
В галереях межей можно было встретить разные штуки для перемещения, даже столики на двух, трех или нескольких человек, на которых, давя на педали, можно двигаться вдоль рядов, выбирать себе что-нибудь новенькое для домашней кухни. Чаще всего встречались самокаты. Если устанешь на них путешествовать, можно посидеть на диванчиках и высоких креслах у дегустационных витрин и столиков. Силовые конструкции для движения встречались редко и только в дорогих межах. Но то, что было здесь, напоминало длинношеих птиц: пальцы с колесиками на длинной ноге, а сверху широкое велосипедное седло. Сиди и толкайся ногами, главное, не проехать мимо цели по идеально гладкому, похожему на окаменевший янтарь полу. Когда Майкл изучил историю дизайна, он понял, насколько сильно в нынешнее время любили все яркое и полированное. Сияющие цветом поверхности оружали человека, куда бы он ни пошел.
Оказавшись верхом, Джеки закрутилась вокруг себя, поднимая руки, будто боясь потерять равновесие. Пожилой господин в слайсе и с обширными залысинами над бровастым лбом метнулся от нее в сторону. Вид у него был возмущенный.
– Ты уже согрелась, – рассмеялся Майкл. – И крепкого я бы тебе не советовал.
– Прибереги свои советы для других галактик, Стэнли, а здесь помни – я знаю лучше. Поехали.
И они поехали. По широкому проходу Джеки катилась, как на горных лыжах, поворачивая то вправо, то влево, мелькая тонкими загорелыми лодыжками, ловко объезжая группы посетителей. Она притащила его сюда подурачиться, а не за покупками, или у нее есть любимое место, поэтому нет смысла задерживаться у проходных столиков.
– Эй, Джейк, – окликнул он ее. – Давай возьмем вино из сира!
Пространство для дегустации вин и крепких напитков из сорта сира было оформлено диковинным образом. Полукруг лавочки сложили из окон, разных форм, разных размеров с темными деревянными рамами, растрескавшимися как от многолетнего зноя. На месте задней стены разросся виноградник.
Джеки подкатилась, и они заехали внутрь совершенно пустого магазинчика. Проход вдоль галереи исчез, и небольшой зал оказался в их полном распоряжении. С трех сторон за плетением прямоугольных, квадратных и круглых окон открывались виноградники под синим небом, ухоженные поля уходили вдаль. Это было завораживающее зрелище. Совершенно фантастическое.
– Ничего себе, – прошептала Джеки.
– Трудно поверить, что раньше на Земле были сотни тысяч таких полей.
Таких масштабных сельскохозяйственных посадок давно не найти на планете, они просто перестали быть нужными. Достаточно иметь десяток виноградных лиан в саду, чтобы создавать собственные сорта вин, а потом кодировать вкусы для синтезатора, и предлагать их в торговые сети. Точность синтезатора была такова, что вкус изготовленного им вина не отличал даже тончайший ценитель. Вкусовые рецепторы человека просто были не способны на это. Хотя на очень глубоком уровне отличия были.
– Желаете попробовать, – прозвучал мелодичный голос.
Девушка, маркированная как клон, подкатила к ним длинноногий столик с бокалами. Она была одета в нечто темно-розовое с полупрозрачным подолом, похожим на пузырящееся шампанское. Майкл никогда не любил движущиеся части одежды.
– Было бы неплохо.
– Что-нибудь очень пряное, кружащее голову. Мы с моим парнем хотим еще погулять под дождем или пробежаться под ливнем, а потом согреться.
– Что ж, давайте подойдем к нашему винограду. Я могла бы вам предложить один новый вариант и то, что вы, возможно, еще не пробовали.
Они взяли по бокалу и поднесли их к выбранной клоном-презентатором кисти винограда. Крохотными золотистыми ножницами она отрезала сначала одну ягоду, потом другую. Они срывались и с хрупким звоном падали на стеклянное дно, превращаясь во влагу темного вина. В разных винных магазинчиках было по-разному: наливали из бочек или бутылок, из невероятных конструкций с кранчиками и без и даже прямо из пустого пространства. Но здесь вино находилось в самих виноградинах, и каждая гроздь была отдельной маркой.
Они с Джеки попробовали «Сон Клода» с карамельным вкусом и острыми нотками кардамона. Потом классического «Скорпиона» с настойчивым перечным послевкусием и шоколадной мятой в середине глотка. В конце концов, остановились на «Красном карлике», терпком, остром и веселом, с оттенком брусники, настоянной на меду.
– Я плачу, а загрузите в облачное хранилище девушки, пожалуйста, – сказал Майкл и уточнил у Джеки: – Ты открыта для сканирования?
– Сегодня полностью.
Клон в оборках из шампанского кивнула, и этого было достаточно. Не нужно было доставать коммуникатор, чтобы со счета снялась сумма, а программа «Красного карлика» перекочевала в собственность Жаклин. Рецепт мог быть запущен только купившим его человеком или синтезатором, зарегистрированным, как собственность покупателя. Хакеры, конечно, взламывали синтезрецепты, но крайне редко. Игра не стоила свеч, – быть пойманным за молочную кашу, чтобы потом много лет рассчитываться с производителем этой дурацкой каши никому не хотелось.
Они прокатились еще немного по торговым рядам, некоторые были оснащены простыми витринами и полками и полностью автоматизированы, а где-то их встречали роботы или клоны и авторское оформление. Они попробовали утку, запеченную в марсианском лиловом мху, и ростбиф с кислородными шариками, а еще Джеки купила программу и препреги молодого картофеля, вымоченного в крепком зеленом чае и сваренного с каперсами, сказала, что угостит завтра брата.
Завтра. Когда я залягу в Берлине под провода.
Все-таки они с Жаклин были слишком разные. Она была счастлива здесь среди бесконечных аттракционов, сверхощущений, остроты чувств. Ее не волновал вопрос, зачем и куда двигаться в целом. Маршрут по облакам, победа в ледовом бильярде дарили достаточное количество пройденных рубежей.
Она собиралась улететь с ними, а точнее с ним, потому что считала, что им нужно быть вместе, а жизнь на экзопланете для нее была просто новым, еще неведомым аттракционом. С этой жизнью, она была уверена, что справится, как и с остальными рубежами. Но Майкл боялся, что сделает ее несчастной. И оттолкнуть тоже боялся.
– Знаешь, когда мне было семь лет, мама увлеклась идеей естественной жизни. У нее был свой сад, птичник и она удила рыбу. Отщипывала пару молекул от чего-нибудь настоящего, отправляла в синтезатор и получала исходный продукт.
– Что в этом натурального? Она же все равно пользовалась синтезатором.
– Она говорила, что получает мясо в средовом контексте, а не отпечаток коровы, которая сдохла тысячу лет назад. В программу котлет до сих пор заложено филе тысячелетней коровы, и съели его уже триллионы раз. Это ненормально и невкусно, считала мама.
– Круто!
– Свежесть еды – было маминым девизом. Только она не многое умела готовить сама.
– А ты хотел что-то особенное? – улыбнулась Джеки.
– Да, очень. Тянучки из слоеного шоколада. Меня угощал ими сосед. Но я хотел целый мешок тянучек.
– Ты попросил у мамы?
– Она была против, сказала, что не купит, потому что в них нет ничего натурального. Позже отец рассказал, что она боялась.
– Боялась чего?
– В те времена полиция поймала преступную группу, готовившую технодиверсию с синтезаторами. Знаешь эту историю?
Джеки нахмурилась и покачала головой.
– Несколько человек хотели встряхнуть общество, вывести его из тупика. Пытались внести поправки в технокарты синтезаторов, чтобы на порядок уменьшить точность воспроизведения.
– Но это бы убило кучу людей! Псевдовода, псевдоеда – это смерть.
– Умерло бы около полутора миллиардов по тогдашним оценкам. Но катастрофа, с точки зрения диверсантов, расшевелила бы землян, выдернула из благополучного прозябания.
– Скоты!
– Неужели ты не слышала? Это была громкая история. Мне казалось, ее знают все.
Джеки пренебрежительно дернула плечом. Ее никогда не интересовали проблемы общества, громкие скандалы и политические вопросы.
– Лучше скажи, что ты сделал? Чтобы получить тянучки.
– Мы как раз изучали основы клоноинженерии, и я сделал полнофункциональный клон собственной мамы.
– Ничего себе!
– Отправил его в магазин, чтобы он купил не программу, а мешок слоистых тянучек, синтезированных прямо на месте. Я их съел за один вечер.
– И что?
– Все быстро выяснилось. И отец сильно рассердился. Поругался с мамой, а потом сделал мой клон и заставил его простоять в углу целый день. Он выглядел несчастным, а я себя таким чувствовал. Ходил мимо и просился сам стоять в углу, но отец не позволил.
– И это избавило тебя от криминальных наклонностей?
Майкл внимательно посмотрел на Джеки и пожал плечами. Он почувствовал подступающее волнение. Ладони вспотели. Стоило ли ей сказать все прямо сейчас? Нет, позже. Сегодня их ждала короткая пробежка под дождем от межи до дома-шляпы, ее небольшая квартира, «Красный карлик» и длинная ночь. У них еще будет время для серьезного разговора.
* * *
С легким стоном Джеки опустилась ему на грудь и вытянулась. Волна наслаждения откатывалась, рождая истому, и он медленно обвил легкое тело руками. Ее кожа в этот раз была не только влажной, но и горячей, дыхание рывками торопилось догнать сердце. Майкл чувствовал, как оно бьется у его собственной грудной клетки между полукружий грудей, спрятавшихся между телами.
Они лежали так какое-то время. Майклу всегда нравилось молчание и неподвижность, тянущиеся после секса. Легкая дрема, которая бродила под изнанкой глаз. Но Джеки надолго не хватало. Она поводила пальцем вокруг его соска, подняла голову, ткнулась губами в подбородок и стала смотреть с вопросительным ожиданием.
– Почему-то мне кажется, что тебя клонит в сон, Майкл.
– Ничего подобного. Я помню, у нас же большие планы.
И он напряг лоб, стараясь отобразить на лице бодрость и готовность действовать. Джеки завозила пальцами ног по его стопам.
– Перестань, ты царапаешься. Я совершенно не хочу спать, мы же собирались трахаться всю ночь, а она только наступает.
– Значит, нужно занять время.
– Будем пить, есть и…? – Майкл вопросительно поднял брови.
Джеки вздохнула, съехала с его тела, оставляя только коленку на ноге.
– Веселиться. Загрузим урок танцев.
– Не сегодня. С меня хватило пляски на облаках. Давай что-нибудь малоподвижное. Можно посмотреть реконструкцию какого-нибудь переломного исторического момента.
– Ты невыносим, Стэнли. Переломные исторические моменты убивают секс и веселье.
В жесте глубочайшего раскаяния Майкл закрыл ладонью лицо.
– Ты знаешь лучше – ты и выбирай, чем заняться.
Последний раз выбор Майкла был ужасным, хорошо, что он пережил его в одиночестве, не потащив никого в ту историческую реконструкцию, и особенно Джеки. Хронология того, как пятьсот людей сожгли себя заживо напалмом в деловом небоскребе. Это был их собственный выбор.
Майкл хотел понять, почувствовать, что ими двигало, почему вдруг жизнь перестала быть для них ценной. Этого он не понял. Но перед ужасной смертью эти люди были собранны, сосредоточенны и непреклонны, как армия, сомкнувшая ряды и двигающаяся на врага. Это массовое самоубийство было одним из вереницы подобных, поставивших на колени великую античную империю двадцать второго века.
Обширное государство обладало разветвленным и гибким политическим устройством. Несколько парламентов, варианты конституций на местах, великие ценности, обеспеченное и стабильное существование, далекое от изолированных бедствующих стран, до выбора которых никому не было дела. Уровень жизни внутри империи достиг своего апогея, и… в какой-то момент некуда стало двигаться.
Стагнация процветания. Сначала стала падать ценность образования для тех, кто не стремился во власть. Потом недоучившееся, сытое поколение вырастило своих детей, которым было скучновато существовать, когда все объяснят и покажут, и своевременно запустят аттракцион. Это поколение сменило еще более апатичное, полностью потерявшее вектор приложения сил. И скоро разрыв между образованной властью и народом стал слишком велик, смысл развития был окончательно утрачен, а ценности размылись в двойных стандартах разделенного общества.
Вот тогда-то в очередной раз вернулась религия. Она во все времена умела открывать проходы даже в самых глухих тупиках. Но не та религия, где духовный путь сложен, отягощен таинствами и символами и текстами, в которых нет очевидного, прозрачного смысла. Нет, вернулась религия простоты и доступности: понятные ценности и правила поведения, дающие гарантированной смысл существования и воздаяние на небесах. Такая вера всегда дает всходы в дремучих душах. И она собрала урожай адептов. Активных и миссионерски настроенных. Веками и тысячелетиями все повторяется на планете Земля.
Религиозное движение вызвало конфронтацию в обществе, но конфронтацию совершенно нового типа. Массовые самоубийства, остановить которые власть была не в состоянии.
В двадцать втором веке тотального контроля, где выстрел из любого ствола мог быть отменен нажатием полицейской кнопки, прямое гражданское насилие стало невозможным. И неприемлемым, осуждаемым в обществе. А вот насилие над собой никто не мог запретить, объявить преступлением. Право на свободу выбора, закрепленное конституцией. И люди гибли на добровольной основе.
Самоубийство стало чумой двадцать второго века, в какой-то момент охватившей все слои населения империи. Одни не видели смысла в существовании, другие боролись против тех, кто уничтожал их культуру и религию, третьи против тех, кто погряз во грехе. Все переплелось: причины становились следствиями, следствия причинами. В этой новой гражданской войне самоубийцами были и атеисты, и верующие, и политики, и домохозяйки.
Сто пятьдесят лет самогеноцида. Регулярных одиночных и групповых самосожжений, самоотравлений, самоповешений, которые вполовину сократили двухмиллиардное население политического доминанта планеты Земля. Такого не было ни в одну гражданскую или религиозную войну древности. Там – побеждал сильнейший и приходил конец войне. Но как наступит конец, если сильнейшего нет? Ни один из демократических парламентов ничего так и не смог сделать с новой формой геноцида. Пока ценности общества не подверглись полной реформации.
Пять дней назад Майкл погрузился в реконструкцию гибели пяти сотен человек в деловом центре «Сигма». Он почувствовал нечто общее между ними и собой. Отрешенность. Собранность. Целеустремленность. Он и сам мог оказаться среди них, живя в двадцать третьем веке. Это его испугало даже больше, чем страшная смерть, крики боли, пронизанные страхом и сожалением.
Он совсем не хотел быть похожим на них. Он мечтал о другом. О жизни.
Джеки села, подтянула под себя ноги и в задумчивости посмотрела вверх.
– Я выбираю, я выбираю…
– Я знаю, что ты выбираешь какую-нибудь романтическую комедию про любовь марсианина к землянке.
– И вовсе нет, – она назидательно подняла палец и покачала им. – Я выберу совсем другое.
– И что же?
Она внезапно бросилась на Майкла и кровожадно вцепилась зубами в плечо. От неожиданности он пытался дернуться в сторону, но зубы и низкое рычание Джеки удержали его на месте.
– Боже, Джеки, неужели зоопарк или охота в джунглях?!
Она перестала изображать из себя дикую обезьяну и уселась ему на бедра. Приглушенный оранжевый свет делал ее фигуру похожей на хрупкую терракотовую статуэтку.
– Мы будем смотреть кровавый триллер.
– Что, сильно кровавый?
– Да, мне его посоветовала посмотреть Сарьяна. По событиям реального расследования, между прочим.
– Кровавые разборки на заброшенной станции Дальних Пределов?
– Ну какой это триллер, Майкл? Просто боевик. Ты совершенно не разбираешься в кинематографе. Слушай, завязка такая: спецслужбы находят дом, в котором живут люди. Обычные такие люди, обычно живут, если не считать, что весь дом залит кровью, будто кого-то распилили.
– Чьей?
– Их собственной, из жизненно важных органов.
– Они что, ее синтезировали и залили весь дом?
– Кровь определена как настоящая и принадлежащая людям. А они говорят, что просто хотят жить в доме, который подобен живому организму. Живут в крови и ничего не убирают.
– Психи?
– Может. А может – это не люди, а клоны убитых людей, со степенью неразличения тканей, превышающей кварковый спин. Что практически невозможно. А параллельно из памяти Центрального компьютера пропали блоки научных исследований, связанных с аутентификацией клонов, и объявляется странная личность из соцданов.
– Хорошо, давай посмотрим, – согласился Майкл. – Тем более, под вино «Красный карлик» лучше всего подходят истории страшных загадок.
– Не думаю, красный карлик – это холодная звезда, что в ней загадочного? Кстати, сходишь за ним, Майкл, а я пока запущу фильм.
Он спустил ноги с кровати, встал босыми ногами на теплый шершавый пол и направился в кухню.
– Майкл! – печально окликнула Джеки. – Ты думаешь, через неделю мы уже улетим?
Он резко обернулся и внимательно посмотрел на нее, нагую, сидящую на разобранной круглой кровати с обращенным к нему темным настороженным взглядом. Майкл сразу ощутил сомнения и нежелание здесь и сейчас говорить об этом, но все же произнес:
– Да, Джай, через неделю все будет готово, и дольше тянуть нельзя.
– Что ж, тогда я начинаю подбирать фильмы. Триллеры и романтические комедии. Чтобы хватило на сотню лет.
Она рассмеялась и накинула на ноги край одеяла. Майкл не стал ничего говорить и повернулся в сторону кухни.
Джеки профессионально занималась минералами, увлекалась ими, но не использовала прекрасные твердые камни в оформлении своей квартиры. Она жила в керамической шкатулке, – иначе это было не назвать. Из окаменевшей светлой глины был пол и стены. Шкафы, столы, стулья, и даже кровать были сделаны из нежного фарфора, расписанного и покрытого прозрачной глазурью. Память далеких предков и знакомство с фарфоровыми чайными сервизами заставляли Майкла тревожиться каждый раз, когда он брался за расписную ручку тончайшей двери. Хотя она никак не могла расколоться и тем более разбиться. Только звенела на высокой хрупкой ноте.
Вот и на кухне он осмотрел ажурную табуретку, но все же решил постоять. На управляющей панели синтезатора Стэнли быстро обнаружил категорию «вино» и вошел в папку. По его лицу сама собой поползла улыбка, он так и знал, что Джеки предпочитает сладкие и игристые вместо сухих респектабельных вин. В ее программных запасниках только вариантов розового было двадцать, наверное, пьет их с подругами в этой совершенно игрушечной квартирке.
Но «карлик» значит «карлик», и никакого анжуйского, тем более, когда за окном затяжной московский дождь. Он был уже в файловом списке, ни разу не распакованный. Собственность Жаклин и ее синтезатора. Пусть вино будет в тонком хрустальном графине – с виду почти игристое. Синтезатор заурчал, как довольный кот.
Просмотр кровавого триллера проходил очень даже неплохо. Они сидели, угнездившись в одеяло. Перед ними висели в воздухе бокалы вина, а на блюде лежали порезанные зеленые яблоки, твердый белый, с черными трюфельными прожилками сыр и горка крамбов.
Пространство перед кроватью трансформировалось в подводную лабораторию, помещение которой было собрано из тонких стержней, разных оттенков серого. Странный, скрюченный от носа до колен соцдан дымил трубкой и смеялся в лицо высоченному чернокожему полицейскому:
– Человечество сделало все, на что было способно! А дальше? Ему не хватает смелости. Оно отказалось от наркотиков, запретило эмотиконы, отвернулось от горизонтов разума. Оно боится перерождаться. Единственное, что оно может сделать – это умереть, не заметив этого!
Соцдан был прав, но смешал все в одну кучу. Горизонты разума и наркотики – какой-то бред. К эмотиконам Майкл относился сложно, хотя их запретили задолго до его рождения. Эти вещества сначала избавляли человека от депрессий, улучшали настроение, а потом необратимо меняли его картину мира, личноть, характер. Бросив прием эмотиконов, человек до смерти оставался активным и неисправимым оптимистом, находящим свои плюсы даже в смерти и страдании.
– Вы решили пинками загнать трусливых людишек на правильную дорогу?
– Так всегда поступают с овцами. Сами они не могут оторваться от сочной травки.
И в этот момент интерком Майкла издал звук, от которого сердце подскочило к горлу. Он никогда не отключался от этого канала, но еще ни разу не получал сигналов тревоги с сектора «Орбита». Этот звук мог означать, что все летело к чертям или почти летело.
Стэнли схватил интерком, надеясь на это «почти».