Трехликая венецианская маска входа в Забытый Театр полыхала красным всего-то в десяти шагах, но Ларский остановился, наклонился и стал стряхивать невидимую пыль с подола сюртука. Он натянул его специально, чтобы сегодняшний поздний вечер провести прилично, а не отправиться в загул по арткафе, который последнее время заканчивался номером с огромной ванной и тремя девицами, по большей части прекрасными китаянками. В них после пары часов знакомства смешливая стеснительность оборачивалась безудержной порочностью, и это сочетание пьянило лучше любого шампанского. Жизнь протекала сквозь пальцы приятнейшим образом.

После встречи с тараканом на Луне он бы к ним и поехал, но не после белого от ужаса Граува, самодовольного изоморфа, подключенной к ним системы слежения и Марры с его сигарами и упреками. Все эти события под конец дня совершенно сбивали с настроя покутить, как будто Ларский всем этим недоумкам морально задолжал и не имел никого права на чувственные развлечения, пока все вокруг страдают.

И черт с ними. У него пылился годовой абонемент в Забытый Театр, – развлечение для тех, кто хочет погрузиться в историю и почувствовать, что десятки тысяч лет назад жизнь была шершавой на вкус, иллюзии не способны никого обмануть, а от человека требовалось очень много фантазии, чтобы радоваться хоть чему-то. Хотя в те времена можно было продать годы за наркотическую зависимость. Сейчас – не выйдет. А жаль!

Забытый Театр предлагал аутентичные древние и античные спектакли, поставленные практически без декораций. Точнее ими назывались тряпки, железные трубы, подпорки, диваны и всполохи света, которые в древности чего-то там оттеняли и выделяли. Все это Никиту забавляло. Он чувствовал себя гурманом, вкушающим прошлое из растрескавшегося от времени блюда. Хотя это тоже был своего рода самообман. Знания о древности и античности были жидкими, неполными, все подрастерялось, стерлось и додумывалось на каждом шагу.

Сюртук должен был настроить на достойное проведение вечера и раздражал своей скучностью и отсутствием даже малейших следов пыли. Ларский еще раз прошелся по подолу ладонью, чтобы замедлить неумолимое движение к ждущему его культурному досугу. Желание провести время достойно начало таять сразу, как только он поставил авиетку в парковочные стапели.

Может, лучше девки?

Неприятно тащить задницу к насмешливо изогнутым губам гигантской маски-входа. Стоит приблизиться, как рот распахнется в комической радости и обнаружит за собой темный, с золотистыми всполохами проход в театральный центр, где помимо Забытого Театра был десяток самых разных, и тогда повернуть назад станет еще сложнее.

Никита кинул взгляд через плечо. Радуга движущейся дороги делала крутой поворот и уходила за изогнутый угол здания, выстроенного словно из бархата. Ларский почесал кончик носа, затем медленно развернулся и отправился в обратную сторону.

Он уже знал, куда пойдет, хотя решил не думать об этом как о принятом решении. Ларский часто так поступал, не признавался самому себе в том, что на самом деле делает. Он просто шел не спеша по мягкой, плывущей под ногами дороге и рассматривал знакомые окрестности – флоотиры развлекательного комплекса на ближайшем к побережью лепестке Макао.

С высоты полета этот лепесток казался выпуклым, разросшимся разноцветными драгоценными слоями. Они были бледными, нежными, даже хрупкими, как и сама гигантская изящная линия полуострова. Когда-то Макао выглядел совсем иначе, но за долгую историю этого места низменных развлечений, наркотиков, психиатрических больных, детских парков и аттракционов, контуры и ландшафт полуострова перекроили полностью.

Вход в казино «Труба» уходил ступенями в широкий серебристый раструб, а потом сужался в проход, убранный с изяществом и роскошью. Внутри ты оказывался среди множества людей, охваченных неуемным желанием рискнуть и сорвать куш или обнулить свои кредиты до минимума, а потом заливать горе ведрами шампанского. Разлитая повсюду жажда острых впечатлений и жаркие волны азарта, накрывающие публику игорных столов, всегда будоражили Ларского, помогали избавиться и от отвратительных служебных мыслей, и от чувства скучной однообразной пресыщенности.

Молодая пара о чем-то оживленно спорила у входа в зал, где играли в рулетку. Никита скользнул взглядом по красотке, голова которой представляла собой сложный осенний букет из волос-веточек, волос-цветков, волос-листьев, по которым перемещались янтарного цвета божьи коровки. Она горячо возражала, покачавала роскошной прической, и ее объемная металлическая татуировка, змеившаяся от уха, вдоль шеи и к плечу, переливалась всеми возможными цветами. Девица, к сожалению, уже была занята, хотя и не очень довольна спутником.

– Добрый вечер, господин. Вы будете играть или просто хотите выпить?

Никита с неохотой оторвал глаза от блистающей и очень возмущенной девушки.

– Вот сейчас думаю, – произнес Ларский и сделал жалкую попытку вернуться мыслями к спектаклю, на который он мог бы еще успеть, проявив немалую силу воли.

Похоже, после служебного коньяка воля отключилась и дремала где-то в дальнем углу сознания. Пока Никита изображал глубокомысленные раздумья, облаченный во фрак клон казино стоял неподвижно рядом и ждал.

– Даже не знаю. Вы бы что мне посоветовали выбрать: театр или казино?

Клон напряженно заморгал – задача ему сходу не давалась.

– Я должен вам советовать? – уточнил он.

Клоны в казино, как и почти везде, были созданиями однодневными, редко трехдневными, а потому очень дешевыми в производстве и не способными отвечать на сложносочиненные вопросы о трудностях человеческого бытия и давать советы. Что можно было взять с этой ущербной копии человеческого организма без способности к рефлексии? Зато память у них была отличная, идентификационная, собственная и коллективная – на всех клонов казино.

– Хорошо, парень, – поморщился Ларский. – Какой цвет сегодня идет в рулетку с перевесом на выигрыше?

– От стола к столу отличается, господин. Но в среднем ставки на черное сегодня выигрывают четыре к пяти. Могу загрузить статистику по выигравшим номерам.

Никита снова поморщился как уставший от жизни чиновник, каким он по правде и являлся. Черный на поле он не любил, этот цвет порядком ему надоел на работе и всегда плохо влиял на настроение, заставляя думать о том, чем рано или поздно закончится тягомотина его жизни.

– Лучше загрузите динамику для меня, я сегодня особенно суеверна, – раздался рядом звонкий женский голос. Удивительно звонкий.

Они с клоном синхронно обернулись в сторону появившейся дамы. Эта, слава богам казино, была без сопровождения. И без букета на голове.

– Госпожа, – клон вежливо поклонился и протянул руку.

Для удобства гостей информационный носитель по текущим и прошедшим играм казино был встроен прямо в ладонь клона. Статистика выигрышей по столам всплыла над открытой рукой.

Гостья не стала доставать свой интерком, чтобы перекинуть информационную голограмму, а просто пробежалась глазами по данным и насмешливо хмыкнула, слегка выпятив при этом нижнюю губу.

Никита рассматривал дамочку с удовольствием. Наконец-то появился достойный повод потратить время на казино и не мучиться мыслями о судьбе Тима Граува и о проклятом расследовании. Пусть все идет как идет, как складывается само. Рядом с длинноногой, элегантной женщиной пренебрежительно относиться к вопросам долга так же естественно, как и дышать.

– Судя по тому, что вы здесь одна, то предпочитаете одиночную, а не командную игру в рулетку? – закинул он удочку.

– Команда всегда найдется на месте.

Она оторвала взгляд от голограммы и с веселым вызовом посмотрела на Ларского. Глаза были ярко голубые под разлетом темных, чуть широковатых бровей, и Никита сразу ощутил азарт.

– А вы уверены, что вам нужна сегодня эта команда?

Она внимательно осмотрела его.

– Не знаю. А вы что-то хотите предложить?

Он мог бы предложить ей сразу большую ванну с цветными рыбками и большую кровать. Но такие предложения хорошо проходили у любительниц быстрого и простого траха, а стоящая перед ним дамочка такой явно не была. Ей требовалась прелюдия, возбуждающая игра.

– Баккара, – сказал он, не успев даже обдумать ответ, просто слово легко легло на язык. – Вам нравится баккара?

– Вряд ли, – протянула она с большим сомнением. – Там нужно что-то выгадывать. Складывать цифры, молчать и делать пустое лицо. Все это тянется долго и скучно.

– Вовсе нет. Это игра на удачу. Ее нужно подманить: выжидать и ничем не выдать себя.

Какое-то время они смотрели друг на друга оценивающе. Быстрым движением руки она откинула назад волосы. Тонкий цветочный браслет, вьющийся от запястья и до локтя, исчез и снова появился, постепенно вырастая, обвивая очень светлую кожу.

На ней не было ничего лишнего, никаких крутящихся рыбок над головой, локонов, переплетенных бешено сверкающей силовой бижутерией. Шоколадного цвета обегающее платье чуть выше колен было сложено из отражающих свет геометрических форм. Каскад черных, очень густых волос и невидимая подошва под изгибом узкой стопы с закрытым носком цвета зерен какао.

Губы были яркими и насмешливо изгибались.

– Подманить удачу? И у вас получается?

Она бросала вызов. Ее не получить, не приняв вызов. Лиза была другой, она не любила азартные игры и провокации, но планка ее ожиданий была изначально высокой, ей можно было соответствовать или нет, или попытаться соответствовать. Тех, кто не дотягивал, жена была способна принять, вот только Никите это оказалось трудно пережить. Всегда трудно получать что-то из милости, хотя он знал – это была его собственная гордость, которую он когда-то не смог переступить.

Опять перед глазами всплыло белое лицо Граува. Ларский поморщился и тряхнул головой.

– Кто сегодня ведет в Песочном зале? – спросил он клона, замершего в неподвижном ожидании.

– Банкует Стренберг, господин. У него осталась последняя неделя контракта в этом году.

Ларский пожал печами – не только весь чертов день, но и ночь будет состоять из нервов. Стренберг – это проклятый автомат иронии и элегантности – не раз ломал удачу в баккара. Но роковая брюнетка смотрела выжидательно, и отказ будет выглядеть как позорный побег. Как бы это выглядело у Граува, чтоб ему провалиться, безмозглому самоубийце.

– Стренберг – это интересно! – Ларский слепил торжествующую улыбку и протянул руку незнакомке. – Вы поможете мне подманить удачу в баккара? Меня зовут Никита.

– Маргарет, – представилась она. – Я попробую, пока не станет скучно.

* * *

Песочный зал встретил их песком. Он вился под ногами и поднимался барханом к стоящему в полусотне метрах игровому столу, вытесанному из грубого шероховатого камня. За столом с крупье сидели двое мужчин, очень серьезные и сосредоточенные. Волосы правого от крупье игрока были уложены короткими горизонтальными хвостиками, а второй так развалился на своем с виду каменном седалище, что черные фалды фрака тонули в песке.

Они шли к столу по песку, слегка увязая в нем. В нескольких сантиметрах от Маргарет пролетело перекати-поле, от неожиданности она на мгновение прижалась к локтю Никиты.

– Странный выбор – Песочный зал. Здесь неуютно. По-моему, в пустыне невозможно расслабиться.

– В казино, как в космосе, расслабишься – и окажешься за пределами своих возможностей. А пустыня как раз не дает об этом забыть.

– Звучит слишком пафосно.

– Почему слишком? Степень пафоса за игровым столом всегда зависит от оставшихся на счету кредитов. А они у меня подрастаяли за последний месяц.

Маргарет рассмеялась и коснулась пальцами его запястья. Они показались холодными.

– Раз уж мы тащимся вдвоем по пустыне в вечерних костюмах, почему бы нам не перейти на ты, Никита?

– Буду счастлив, Маргарет.

Весь этот песок, обнаженный свет вокруг, ломкий кустарник и тарантулы, неожиданно пробегающие даже по поверхности столов, – были не более чем декорацией. Одной из великого их множества в аттракционе под названием Макао. В аттракционе под названием Земля.

Песчинки не забивались в одежду, змеи не прокусывали кожу, но иллюзия, как и везде, обладала совершенством, заставляла тревожно вглядываться в горизонт и забирать с подноса подошедшего клона сразу по два бокала шампанского. Так, на всякий случай. От сухости в горле.

– Сегодня днем я уже нервно рыхлил песок. Только лунный.

Она удивленно вскинула глаза, но не успела ничего спросить, как заговорил поднявшийся им навстречу Стренберг.

– Добрый вечер, господин Ларский. Добрый вечер, госпожа… как к вам обратиться?

Иосиф предпочитал говорить по-французски, остальные, обычно, подстраивались.

– Маргарет.

– Маргарет, желаете к нам сегодня присоединиться?

Крупье жестом пригласил к столу. Массивный каменный стол, достойный первобытных людей, раздвинулся, и возникло еще два сидячих места. Никите всегда нравилась игровая поверхность столов Песочного зала с грубо вытесанной в камне разметкой для ставок. Он живо представлял, как лохматые кроманьонцы рассаживаются и делают ставки на банк, только вместо цветных фишек в их грязных ручищах обгрызенные косточки тетеревов. А крупье, сидящий на самом здоровом камне во главе стола, нетерпеливо почесывает грудь, тугие мышцы ходят под шкурой. И почему его, Никиту Ларского, угораздило родиться в самом фальшивом и скучнейшем времени в истории. Никто даже не врежет тебе по-настоящему в морду, если ты сам этого не захочешь.

Даже когда есть за что.

Он слил Граува и, по сути, провалил расследование.

– Да, Иосиф, мы с удовольствием присоединимся, – ответил он на автопилоте. – Я надеюсь убедить Маргарет, что баккара совсем не скучная игра.

– Это совсем не сложно сделать, особенно если дама будет делать ставки.

– Нет, я не думаю…

– Почему же нет, – звонким голосом перебила она его. – Я хочу, чтобы Никита сыграл на мои деньги.

– Но… – Ларский растерялся от неожиданности.

– Нет, молчи, это будет весело, – заявила его новая подруга и уселась на серый камень. – Это двойной риск. Проверим, насколько нам повезло с сегодняшним знакомством.

Никита уставился сверху на ее округлую идеального размера грудь в изящном декольте. Он надеялся на проверку совершенно другого рода.

– С такой прекрасной гостьей сегодня повезло всем присутствующим за этим столом. Не знаю, как господин Ларский, но я готов исполнять любые ваши желания.

– Вот и исполняйте.

Проклятый горбоносый хитрец снова поклонился, два других участника игры одобрительно кивнули, и Никита, вздохнув, уселся рядом с дамой.

Если бы не Маргарет с неожиданным капризом, партия бы не отличалась от множества других партий, сыгранных им в этом зале. За последние три месяца он бывал здесь в разных компаниях, но вел всегда Стренберг, у которого был временный контракт с казино на работу банкомета. Это была обычная практика. Работу крупье вряд ли можно было назвать престижной, но для разнообразия и дополнительного дохода люди разных профессий с хорошей выдержкой и прагматическим складом ума работали по несколько месяцев в казино.

Иосиф Стренберг, как выяснил любопытный следователь, был математиком-экологом и занимался оцениванием и прогнозированием причин и последствий различных экологических катастроф, преимущественно в рамках солнечной системы, хотя у него была пара блестящих статей о гибели звездной системы Альтраус. Он даже однажды участвовал в экспедиции к злосчастному Ожерелью.

Эта была своего рода уникальная история неудачного космического исследования.

Совершенно случайно в космосе обнаружили последовательность совершенно идентичных планет, причем без какой-либо центральный звезды. Это вызвало жаркий интерес исследователей: идеальные шары полированной стали, невероятно тяжелые, стянутые чудовищной силой притяжения.

Наткнувшийся на них исследовательский крейсер попытался пройти вдоль ожерелья и определить его конфигурацию. Четыре месяца пути не дали никаких результатов. Тогда было решено на одной из планет разместить исследовательскую базу. Станция, построенная в виде волчка, вгрызающегося острием в сталь планеты, просуществовала около тринадцати лет. Все это время было потрачено на поиск формы, причины и краев этой странной планетарной конструкции. Команды сменялись на станции каждые полгода, иначе чудовищное давление делало людей инвалидами, не помогали даже меры защиты.

Ответы на вопросы об источнике этой странной космической конфигурации исследователи так и не получили, зато шары стали постепенно разлетаться. Сначала отклонение было незаметным, но постепенно накапливалось и, словно с порванной нитки, гигантские бусины слетали в открытый космос. Эту своего рода экологическую катастрофу, по всей видимости, вызвала человеческая станция, что-то нарушившая в идеальном балансе и натяжении планетарного ожерелья.

Стренберг участвовал в одной из последних экспедиций, а потом разразился заунывной статьей о последствиях вмешательства человека в мегакосмические структуры, которая изобиловала формулами и мудреными терминами.

А теперь эколог подрабатывал крупье. Сидел напротив и заговорщически улыбался Маргарет, словно собирался ей впоследствии предложить собственные кредиты взамен утраченных от союза с таким неудачником, как Ларский. Никита категорически не любил выглядеть идиотом за игорным столом. Лиза не раз говорила, что у него слишком много комплексов про себя, любимого. Такое мнение казалось глупостью. Сейчас никаких причин чувствовать себя дураком не было, просто дело было во внутренней взвинченности, в чувстве, что от него ускользает что-то лежащее на поверхности, что-то, из-за чего он оттягивал отчет Марре и не решался заглянуть за изнанку отношений изоморфа и его симбиота.

Стренберг напоминал ему Марру, в них обоих чувствовалась любовь к эффектам, хотя у Иосифа она была совершенно другого рода, никакой позолоты, помпезности и слишком толстых сигар. Во время игры он не курил и не пил ничего кроме воды с газом. Но вот одежда… Не удивительно, что сейчас Маргарет завороженно следила за тем, как крупье двигался за столом. Его смокинг был сделан из особого рода ткани, создающей эффект абсолютной темноты, черной космической дыры, непрерывно пожирающей свет ненасытной утробой.

Было странно смотреть на это тело, состоящее из головы с короткой стрижкой, хищным носом, тяжелыми надбровными дугами, шеи над классической бабочкой и внезапного провала в кромешную тьму в форме атлетического туловища, рук и ног. Этот странный расчлененный эффект подчеркивали широкие, той же абсолютной черноты четыре кольца на пальцах правой руки. От средней фаланги и вверх нервные отростки жили сами по себе.

Клон, ничем не отличающийся от встретившего их в холле, с таким же багровым штампом на виске у кромки волос, уже обходил стол с искрящимися на свету бокалами холодного шампанского.

– Жак Дарбеню, – представился один из понтовщиков с вытянутым лицом и обширной небритостью.

– Лещинский, – коротко бросил второй с причудливыми хвостиками, уложенными вокруг головы.

С этого расстояния Никита заметил, что в основании стянутых пучками волос поблескивают золотистые искры.

Любитель покрасоваться. Странно, что без дамы… а может, они пришли вдвоем?

Ларский впервые видел их за столом, и оба показались какими-то отстраненными, не похожими на настоящих игроков в баккара. То есть на него.

– Что ж, продолжим, господа, если позволит дама?

Она благосклонно кивнула, и Стренберг подал знак клону-наблюдателю, стоящему чуть сбоку от него с длинной лопаткой для карт.

– На банке триста тысяч кредитов, – ровным бархатным голосом сообщил клон.

Два других участника посмотрели выжидательно на Ларского и Маргарет, приглашая их, как вновь прибывших, испытать удачу. Возможно, сами порядком проигрались и надеялись, что смена ландшафта игры развернет везение к ним лицом.

– Принято, – сообщил Ларский, чувствуя, как мерно разгоняется сердце.

Три столбика оранжевых фишек материализовались в секциях банка и игрока. Нужды в денежных символах не было, но они создавали антураж. Все расчеты происходили виртуально, и финансовые возможности игроков изначально были раскрыты системе казино, которое ходило под законом о недопустимости проигрыша до полного обнуления счетов игрока.

– Сотню тысяч на банк, – резко бросил француз.

Лещинский сидел неподвижно и молчал, не желая ни играть, ни делать ставки.

Иосиф переместил руку, точнее отрезанные чернотой пальцы к сабо, и карта легко выскользнула из узкой прорези.

Клон точным движением лопатки передвинул ее в сторону Ларского. По испещренной разметкой поверхности камня карта скользила, как по льду. Никита накрыл ее ладонью и проводил взглядом следующую карту, отправившуюся к Иосифу, потом дождался свою.

– Могу ли я посмотреть, что тебе выпало, – Маргарет наклонилась так близко, что ее волосы щекотали ухо.

Ларский покосился на нее, не зная, что ответить и что ожидать от такой напарницы. Она могла бы просто поставить за или против, но предпочла в полной мере отдуваться за его неудачу или нажиться на удаче. Обычно он старался не иметь дело с женщинами, склонными отправлять мужчин на ринг биться за их честь, деньги или красоту, ему казалось, что они подобны античным лаборанткам, проводящим опыты на запертых в клетке мышах.

Лиза никогда бы так не поступила, она казалась мучительно, до осатанения правильной. А лаборантка, сидящая рядом с ним, была слишком хороша, чтобы Ларский просто сбежал с ринга.

– Давай в следующий раз.

Она насмешливо дернула уголком рта, но спорить не стала.

Никита любил игру. Ему нравилось легкое скольжение карт по столу, напряжение, которое натягивалось, как струна, от участника к участнику, когда понтующий переворачивал карту, и все присутствующие замирали в ожидании его решения. Нравилось посещать разные столы казино, где баккара проигрывалась на любой вкус.

В Мягком зале играли классику, наслаждаясь комфортом кресел, солидной тишиной, виски и короткими заранее прописанными репликами. Там не было никаких зевак и на каждого понтующегося приходилось обычно по три игрока.

В Аллейном зале баккара превращалась в шумное, разнузданное мероприятие, где все участники могли видеть карты стороны своих ставок и комментировать происходящее, единственно, не называя карты ни прямо, ни намеком. Этот зал был до краев полон эмоциями, поэтому там все непрерывно пили и ели, а иногда и дрались, обвиняя друг друга в излишней болтовне или глупости. В Аллейный зал в основном ходила молодежь, и ставки там были невелики.

В Песочном зале, также как в Гротовом и Изумрудном, игра кроилась под разные вкусы с большой осторожностью, балансировала между жесткими, пошагово прописанными правилами и небольшими, со вкусом исполненными отклонениями от них. Главную скрипку здесь играл банкомет, он не просто исполнял обязанности или проводил игру, он принимал гостей, жаждущих испытать удачу, и общался с ними.

Ларский приподнял карты.

Тройка и туз – выбор был совершенно очевиден. В сумме четыре. Чтоб добрать до вожделенной девятки, в идеале еще нужна пятерка.

– Карту, – проговорил он.

– Не дотягиваете до пяти, дружище? – доброжелательно и проницательно улыбнулся Стренберг и вытряхнул для него карту.

Крупье слишком хорошо знал манеру Ларского.

Действительно, если из полученных за раз карт в сумме получалось бы больше пяти, брать третью было слишком рискованно, перебор выше девятки в баккара был верным проигрышем, даже единица банкомета на тузе его бы перебила.

– Если в первом заходе не выпадает сразу больше шести, то надежда выиграть – невелика, – рассмеялся Дарбеню.

– Вы просто не любите вываживать удачу, вам нужно все и сразу, Жан, – пожал плечами Иосиф. – Но баккара требует терпения.

– О! Я очень терпеливо жду третьей карты и своего выигрыша.

Ларский нахмурился, следя, как прозрачная лопатка клона потянулась к его третьей карте. По рукаву форменного фрака медленно передвигался скорпион, на свету он выглядел особенно отвратительно, но это никого не беспокоило. Клон подцепил и перевернул карту.

Шестерка. В сумме с Тузом и тройкой на единицу перехлестывало через девятку, а значит, он проигрывал любому раскладу крупье. На ничью надежда была невелика, но он все-таки подождал, когда Иосиф вытянет карту и вскроется.

Дама, двойка и последняя взятая – та же двойка. Четыре в сумме – слабый расклад.

Дербеню разочарованно выдохнул, готовясь расстаться со своей сотней тысяч, а Маргарет развернулась всем телом к Никите. На ее руке вновь исчез и стал вырастать цветочный браслет.

– Еще хуже, чем у вас, Иосиф, – и Ларский перевернул карты.

Стренберг откинулся назад и сообщил непринужденным тоном:

– Вам просто нужно немного разогреться, Ник.

– Боюсь, у Маргарет не хватит денег на мой разогрев.

Пока победители подгребали себе фишки, он повернулся к партнерше.

– Теперь я играю на свои, а тебе буду должен эти триста.

– Нет, договор, значит, договор, я отступать не буду и тебе очень не советую. Играй на мои!

Последнее слово прозвучало почти обиженно, будто он не от денег отказывался, а от ее шикарного тела. Если Ларский сейчас отмахнется, не увидать ему этих сисек, кроме как в шоколадном разрезе платья, да и то недолго.

– Ник, я вам завидую. Дама, предлагающая деньги, – это такая редкость, обычно все происходит ровно наоборот.

Доброжелательный тон Иосифа был приправлен изрядной долей иронии. Маргарет бросила на крупье испепеляющий взгляд, и он сразу переключил внимание на клона.

– На банке шестьсот тысяч, – сообщил клон.

Ставка была явно адресована к Ларскому. Двойное повышение – следующий шаг в начатой дуэли. Француз с хвостатым молча пожали плечами, а Маргарет решительно схватила его за запястье.

– Принимай.

В Песочный зал входили новые лица, возможно, будущие участники баккара. Но рассматривать их желания не было – прямо сейчас его самого старательно припирали к стенке.

– Воля такой красивой дамы – закон, – склонил голову Иосиф.

– Принято, – сквозь зубы проговорил Ларский.

Он ненавидел, когда ему не оставляли выбора, когда пытались контролировать и вести в нужном направлении.

Карты цветной рубашкой смотрели с унылого камня. Он осторожно приподнял их за край. Двойка и четверка. Сегодня уже слишком много двоек, даже для пяти, смешанных в сабо колод. А в сумме та самая предательская шестерка, которая в первой игре лишила его всякой надежды.

Хотелось взять еще карту и шестерку чем-то дополнить, но это будет неправильно, нерационально. Любая цифирная карта больше тройки лишит его шансов на победу. Да и сейчас они не велики.

– Заметьте, господа, сегодня на прикуп игроку идет крупная карта.

Стренберг словно прочитал его мысли или увидел отраженные в зрачках карты. Раньше словесные провокации в Песочном зале только обостряли ощущения, Никите удавалось не выдавать себя, бросать ответные ядовитые реплики. Сейчас он чувствовал дискомфорт. Страх проиграть на турнире за малознакомую девку, неприятная ответственность за чужие кредиты, а еще эти словесные толчки в спину, заставлявшие делать шаг за шагом по выбранной кем-то другим дороге.

– Пас, – произнес он.

Стренберг перевернул свои карты. Тройка и четверка лежали дружно, впритирочку. Семь в сумме. А для него – снова проигрыш. Кредиты Маргарет уходили в банк.

Перевернув злосчастные карты, Ларский откинулся на каменную, продолговатую, как ковш ладони, спинку. Он мог бы сейчас плюнуть на это дерьмо и просто уйти. Он уже сбежал сегодня от Граува и изоморфа, от копания в тараканьих смертях, а заодно и от спектакля. Оставалось свалить от шикарной дамочки, забиться в комнатушку с античными побрякушками и чувствовать себя крутым, гордым и одиноким. Под эти чувства коньяк идет по горлу особенно мягко.

И особенно в последнюю пару лет.

Сначала ушла Лиза, потом, ко всей прочей служебной текучке, сдох проклятый инсектоид. Видимо, тварь носила внутри утробы какую-нибудь мясорубку, чтобы понемногу щекотать внутренности и кайфовать от всего этого, а под хрономиной мясорубка заработала на всю катушку.

– Миллион двести на банке, – услышал он голос издалека.

Инсектоидов всегда относили к гуманоидам, а значит, они не чужды наркоте. Может, наркота их и добила. Сказочка-страшилка: Сим-какой-то и Сер-такой-то кайфанули мясорубкой на пару, а в итоге из них вышел фарш.

– Мы принимаем, – звонко сказала Маргарет, не выдержав его безучастности.

Все же баба с голыми сиськами на картине была гораздо комфортнее в общении и требовала от него единственного – смахивать с сисек пыль.

– Никита, вы с нами? – спросил Иосиф.

– Она же сказала – принимаем! – вскинул ладони Ларский.

Обстоятельства и люди, – все пытаются его к чему-то подтолкнуть.

Совбез, Треллин, Марра, Граув и Флаа. А он никак не может выскользнуть, сменить форму и зайти с другой стороны. Нужно поступать не так, как от него ожидают. Непредсказуемо.

Перед ним среди крупинок песка опять лежали карты. Никита прикоснулся к ним осторожно, словно они могли обернуться тарантулами и забраться ему под рукав.

Валет и пятерка.

Странно, что Маргарет даже не просит взглянуть на это безобразие, наверное, пытается полностью отстраниться от задницы фортуны.

– Карту! – захлестнувшая внезапно злость просочилась в голос.

Девятка легла прямо напротив, со слишком большим количеством красных сердец на белоснежном фоне.

Смотреть на манипуляции Стренберга большого желания не было. Большие карты на прикупе игрока, – он был чертовски прав. Под пальцами крупье неохотно развернулись одна за другой три карты: король, валет и туз. В сумме – единица.

Никита оторвал взгляд от чужих карт и посмотрел в лицо Стенберга. Вид у крупье был напряженный, брови хмурились над близко посаженными глазами. Девятка на прикупе у игрока, при таком раскладе – почти верный проигрыш банка. В колоде много картинок, не имеющих никакого веса, и они могли оказаться в руках у понтующегося.

– Ну же, почему ты не открываешь? – встревожено прошептала Маргарет.

Какая-то догадка вертелась у него в голове, он пытался ее поймать, медленно переворачивая карты. Девятка, валет и пять. В сумме четырнадцать, что перешагивает порог девятки и проигрывает единице на тузе в руках Стренберга.

Но девятка было особенным, заветным порогом в баккара.

Никита прикоснулся пальцем к красному сердечку пятерки, чуть надавил и потянул его на прямоугольник червовой девятки. Сердечко легко переползло с карты на карту, обращая тяжеловесную девятку в десятку, а значит, в ноль.

Картинки трансформировались на картах в соответствии с правилами баккара и волей игрока. Крестовый валет, и теперь червовые четверка и десятка. Десятка не играла, и в сумме получалось четыре.

Единица Стренберга была бита.

– Своя рука, – мрачно пробурчал Лещинский, сделавший в эту партию небольшую ставку на игрока.

Так называлась подобная комбинация, нечасто приносившая выигрыш, поскольку уменьшала значение первых двух полученных карт, которые и так были невелики, раз игрок заказывал третью.

– Я знала, ты все же выиграешь! – воскликнула Маргарет и легко коснулась губами его щеки.

Ларский смотрел на карты, все еще прокручивая в голове бессвязные обрывки мыслей. Догадка все еще была рядом, но никак не складывалась в голове… За легкое движение одно может превратиться в нечто совершенно другое. С другими возможностями, потребностями, желаниями.

Лопатка клона-наблюдателя подцепила видоизменившиеся карты и сбросила их прямо под ноги на песок, который сразу начал затягивать их. Карты медленно погружались в желтое болото, пока совсем не исчезли. Это было волшебство. Превращение…

Я искал статистику по странным смертям людей и инсектоидов. Искал любые случаи, когда живое или даже неживое превращается в рваную труху, в фарш. Но если убившее инсектоида трансформировалось, приобрело другие смертоносные возможности и другую цель… Я не делал запросы на все необъяснимые смерти среди животных.

– Маргарет, я больше не участвую! Прошу прощения, господа.

Ларский вскочил и, отойдя в сторону, достал из кармана бублик своего интеркома. Он может поставить поисковую задачу Центральному компьютеру прямо сейчас. Конечно, потребуется время на обработку информации, возможно пара часов или больше.

Дурак, почему он сразу об этом не подумал.

Пока Ларский набирал код доступа и вводил параметры поиска, пальцы подрагивали от возбуждения на строках голограммы.

– Что-то случилось? – прохладным тоном спросила возникшая за плечом Маргарет.

– Да, извини, я кое-что понял и теперь мне нужно кое-что сделать.

– Я тебе мешаю? – тон ничуть не потеплел.

Следователю захотелось сказать, что да, мешаешь, и ему нужно подумать, и сегодня не очень удачный день, но он сделал паузу, отправляя последнюю команду, и только потом обернулся.

Взгляд на красивую женщину всегда менял направление его мыслей. Любые серьезные раздумья над рабочими задачами или размышления о философских проблемах человеческого бытия от одного вида стройной женской фигуры улетучивались без малейшего следа. Возникало чувство совершенной сфокусированности и ясности цели, которую он, тем не менее, никогда не стремился озвучить своей даме.

– Нет, не мешаешь. Ты мне очень нужна. К черту баккара. Мы могли бы прогуляться и выпить.

– Так сразу прогуляться и выпить?

Выражение насмешливого удивления на лице как-то сбивало с выбранного вектора движения. Ей явно было нужно что-то определенное.

– Ну, можно не сразу, можно сыграть еще партию.

– Отлично. Испытаем мою удачу. Теперь буду играть я. В рулетку и на твои деньги!

И она потянула его за локоть. Это было неожиданно и даже сбивало с толку. Ларский подумал о нескорых результатах поиска, обернулся на игровой стол, куда усаживались новые игроки, поймал задумчивый взгляд Стренберга и шагнул за возбужденной Маргарет.

Она чуть притормозила, пропуская шуршащую по песку буро-серую змею.

* * *

Ларский знал, что азартные игры и Макао были для него наркотиком. Он сбегал в казино, когда становилось слишком тяжело находиться в реальности, когда он ждал от нее предательского удара. Хотя и бесконечная комфортность и невыразительность будней приводила его сюда же, ему нужен был взлет, отрыв, ощущения, не имеющие ничего общего с его каждодневной жизнью.

Помимо риска, женщин и фейерверка удовольствий, его, любящего находить знаки и символы в событиях и явлениях, влек сам полуостров с его совершенно уникальной историей.

Нигде на Земле не было такого места, сумевшего в разные исторические периоды быть землей обетованной для мамочек с детьми, психиатрических больных, проституток, наркоманов, художников и крупных ученых.

Сегодня Макао, получивший свою окончательную форму в эпоху силовых полей, во время так называемой Силовой революции, напоминал сверху свой собственный древний герб – распустившийся лотос. Лепестки-острова, каждый из которых был по двадцать пять километров в поперечнике.

На старте своей причудливой истории в постантичные времена Макао был туристическим терминалом, работал как грузовой порт и служил местом свободной торговли и азартных игр. Тогда жизнь на полуострове слишком зависела от сезонов. Возможно поэтому кто-то из китайских воротил предложил, а остальные поддержали концепцию его развития как рекреационного комплекса. Был принят совершенно уникальный для своего времени закон: «Закон о тишине». В двадцати метрах от любого здания, развлекательного комплекса, казино ничего не должно быть слышно, иначе штрафы способны были загнать в долговую яму любого владельца недвижимости.

Технические возможности изолировать источники звука от мест тишины существовали уже тогда, и в Макао начинают создаваться многоуровневые парки с зонами для бесед и тихие променады вдоль побережья. В их постройку и содержание вкладывают деньги и держатели казино, чтобы уйти от налогов и снизить сезонную зависимость.

Мало помалу тишина, покой и красота начинают привлекать публику совершенно особенного рода. Сюда одна за другой переезжают неврологические клиники, открывается крупнейший госпитально-исследовательский центр душевного здоровья.

На Макао прибывают люди с психическими расстройствами, и специалисты в области психиатрии становятся завсегдатаями этих мест. Никаких социальных, вплоть до криминальных проблем от этого демографического крена на Макао не случилось, наоборот, город начал приобретать вполне респектабельную репутацию – места, которое не грех посетить и приличным людям. Тренд респектабельности усилился, и, расширяя возможности медитативного отдыха, спустя некоторое время здесь построили гигантский Океанариум.

До повсеместного вторжения силового строительства Океанариум представлял собой сверхпрочную сетку-стекло, окружавшую полуостров под водой в зоне трех километров, и широкие стеклянные тоннели для прогулки зрителей. Виды оттуда открывались по тем временам фантастические, как и возможности для исследований. На эту подводную «базу» очень быстро подтянулась наука – построили Центр океанических исследований с десятками лабораторий внутри. Его плавучая башня до сих пор высилась у западной части острова в трехстах пятидесяти метрах над водой и уходила в глубину на полкилометра.

После эпохи респектабельности на Макао наступил занимательный период расцвета наркоторговли. Причем всплеск торговли наркотиками подтолкнули не столько казино и бордели, закрытые стеной закона о тишине, сколько вторгшаяся на полуостров наука, в лице специалистов по психологии и психиатрии, биологии и химии.

Именно здесь, среди парковых флоотиров, белоснежных клиник и инновационных лабораторий, работали самые мощные Преступные научные сообщества. «Блядские ПНС» – так их именовали ребята из отдела полиции по борьбе с наркотиками. В юности Ларский прочитал о ПНС множество увлекательных детективов и триллеров.

Тема наркотиков всегда притягивала его внимание, он чувствовал, что сам склонен к зависимости, к отравляющим ощущениям. Ему сложно было держаться в плоскости реальности, жить и дышать настоящим, слишком сильна была его потребность перешагнуть грань и уйти с головой в оглушающие, невероятные впечатления. В них и остаться.

Как Граув со спорами в крови.

Ларский вполне осознавал свою глубокую болезненную неудовлетворенность жизнью, разрыв между собственной фантазией, мечтой и реальностью. Но старался «не выпадать», позволяя себе только короткие побеги в сторону алкоголя и увлекательной литературы о древних и античных временах, мечтой о которых время от времени подменял свою жизнь.

Никита знал, что в глубокой древности наркотики наносили непоправимый вред здоровью, сжирали жизнь человека, но уже в постантичный период, за несколько столетий до Силовой революции, были созданы первые безвредные наркотики. Более того, их побочные эффекты даже способствовали обновлению и омоложению организма.

Создание первых «полезных» наркотиков буквально взорвало общество и индустрию развлечений. Оптические, акустические и синтетические наркотики были легализованы буквально повсеместно, изобретением их новых форм и новых «улетных» ощущений занимались в открытую и самые добропорядочные граждане. Каждый уважающий себя землянин торчал понемногу или напропалую. Можно было подобрать подходящий кайф по цене и эффекту.

Для человека в отдельности жизнь становилась сказкой, но экономический спад не заставил себя ждать, а затем накрыла социальная деградация и невероятная демографическая яма. Жизнь на Земле стала буксовать и останавливаться: путешествия, полеты в космос, творчество, мода и политика не интересовали никого, даже тех, кто этим профессионально занимался. Могли ли эти легкие возбудители человеческих интересов, желаний и фантазий выстоять перед могучими наркотическими переживаниями, заточенными лично под тебя, под твои страсти и мечты.

Суть наркотика – это особого рода контраст между испытываемыми переживаниями и теми, которых тебе не хватает, осознание личностью глубины разрыва между удовольствием и общим фоном жизни. Наркотики стали феерической победой над реальностью, возможностью «хлопнуть себя коленом по жопе» неоднократно и осмыслить это. Чем больше был разрыв, тем сильнее расцветала зависимость на тучном поле человеческой распущенности.

Об этих временах для себя лично Ларский иногда мечтал.

Когда общество поползло в пропасть, потеряв цель и смысл существования, власть очнулась. Наркотики запретили, в силовые структуры стали вливать огромные средства для искоренения этой заразы. В этой войне между легавыми всех сортов и сообществами тех, кто величал себя «борцами за свободу ощущений», дольше всех продержались так называемые преступные научные сообщества.

Макао был местом наиболее активного производства и распространения уже запрещенных наркотиков. Всю цепочку от химлаборатории до потребления было очень трудно вычислить и вывести на чистую воду, несмотря на то, что всевозможные средства наблюдения были настолько развиты, что кражи и прочие насильственные преступления уже канули в прошлое.

Отношение общества к сравнительно недавно запрещенным и «безвредным» наркотикам оставалось не однозначным. Очень многие были готовы бороться за то, чего их лишала власть. За кайф жизни.

Развитие наркобизнеса в Макао шло через завуалированное финансирование совершенно легальных лабораторий и исследовательских центров, в том числе и тех, что были вокруг Океанариума и Центра психиатрических заболеваний. Наркодельцы предлагали талантливым ученым высокие зарплаты и безразмерный социальный пакет за то, что они занимались свободным научным поиском в интересующей их области. С небольшой наркоподработкой. И главное! Наркобизнес реально поддерживал развитие науки через тех, кто был у него в обойме.

История умела посмеяться над человеком. Парадокс, но первый полностью управляемый термоядерный синтез без ограничения размера и без использования защитного кожуха был опробован в сибирском научном городке в финансируемой наркодилерами лаборатории. Его первооткрывателями стали ученые, работавшие в том числе и над наркотиками. Созданные членами преступного научного сообщества магнитно-плазменные ловушки позволили вести термоядерный синтез в любом объеме, в любой среде, да еще и в движении. Это стало настоящей энергореволюцией и открыло возможность создания искусственных звезд и дальних космических полетов. Вскоре после этого открытия в космос одна за другой начали отправляться экзопланеты.

Особой проблемой было само распространение наркотиков. Наркодилеры – убежденные сторонники «свободы ощущений», не прятали таблетки, пакетики или порошки под полой или в схронах тихих парков Макао. Дилер мог нести с собой нечто совершенно обычное, например, пакетик свежей клубники, и никто, кроме заказчика, не удолбался бы от нее. Наркотики были заточены на догенерацию под кислотно-щелочную и ферментную среду конкретного человека. Достаточно было, проходя по улице, плюнуть в заветную урну, и вскоре получить с посыльным «заказанную» пиццу, от которой уторчать до вспышки в тебе сверхновой.

Преступные ученые придумывали разнообразные колечки и браслетики, которые, прикоснувшись к чьей-то конкретной коже, дарили нескончаемый оргазм. Технологии достигли совершенства, и под объявившегося клиента переносные химлаборатории штамповали наркотик любой формы и улета любой прекрасности.

И еще он был дешевым. Как снотворное в античной аптеке.

От наркоты невозможно было отказаться. Наступила затяжная война власти и преступных научных сообществ, власти и Сообществ за свободу ощущений, власти и общества. В разгар этой войны в Макао был введен закон, запрещающий перемещение товаров, помидоры это или значки, или пирожные в корзинке.

Через пару сотен лет власть выиграла эту войну по всей планете.

В глубине души Никита жалел об этом. Особенно сейчас, входя за Маргарет в зал, где возбужденная толпа окружала рулетку – трек удачи и адреналина.

* * *

Посетителей здесь было гораздо больше, чем в Песочном зале. Вокруг огромного стола теснились элегантные и кричащие вечерние платья, претенциозные токсидо, классические фраки, всегда популярные смокинги и русские сюртуки. Силовая бижутерия слепила глаза, оригинальные серьги, объемные татуировки, диадемы и средовые украшения в невероятных прическах были парадом дизайнерской востребованности и неутомимости поиска человеческого духа в самопрезентации.

Ларский с тревогой всмотрелся в наряды. Он ничего не имел против царевен в причудливых кокошниках или королев со скульптурной лепниной золота на корсете, но меньше всего хотел оказаться рядом с каким-нибудь интенсивно гниющим нарядом модницы. Два месяца назад оползающая с плеч бурая слизь платья дамы, усевшейся рядом с ним сыграть в баккара, заставила плюнуть на удачу и позорно бежать с поля боя. С тех пор он стал внимательно присматриваться к одежде женщин в казино.

– Ты не играешь, ты только стоишь и смотришь. Играть буду я, а ты должен стать моей удачей! – потребовала Маргарет.

– Хорошо, хорошо.

Минуту назад он хотел увести ее прочь, под густую тень деревьев, вызвать на ночь или на несколько часов сервированную на двоих легкую платформу, а теперь мягкий ласкающий звук колеса фортуны притягивал к себе, отодвигая повседневные проблемы и нерешенные задачи в сумрак другой жизни.

– А сколько денег ты позволишь мне проиграть? – спросила она с наигранной капризностью.

– Я… – Никита растерялся от такого вопроса.

Он ведь не спрашивал у нее о сумме, хотя, с другой стороны, она сама подстегивала его к повышению ставок. А теперь во сколько ему обойдется невозможная щедрость новой подруги? Впрочем, плевать, у него еще достаточно осталось на счетах.

– Не волнуйся, – он взял ее за локоть. – Ты будешь играть, пока не спустишь все мои накопления, а если попытаешься сбежать раньше, я прикую тебя к колесу на всю ночь.

– Это жестоко.

– А что ты ожидала от подцепленного в холле мужика?

– Марго! Иди к нам!

Парочка у стола махала им руками. Оба были светловолосы и одеты в ослепительно белое. Привлекал внимание пояс молодой женщины: крошечные оранжевые рыбки, казалось, непрерывно плыли друг за другом в узком потоке голубой прозрачной воды, обвивающей бедра. Такой же поясок мягко оплетал длинные волосы. Две крошечные рыбки были прорисованы и на сочных губах.

– Таня, Берт, привет! Как вы здесь оказались в четверг?

Властно схватив за руку Никиту, Маргарет потащила его к белоснежным приятелям.

Таня и Берт, с которыми Маргарет быстро его познакомила, уже сделали десяток ставок и пока выиграли столько же, сколько проиграли.

– Мы ставили сначала на первую и последнюю дюжины и выиграли три раза подряд, потом выпала двадцатка и стали ставить на нечет и зеленое.

В первый заход выиграли, а потом проиграли два раза подряд, – тараторила Таня. – Попробовали красное и чет, и вторую дюжину, но попали, кажется, лишь раз. Я чувствую себя растерянной, и Берту интуиция уже ничего не подсказывает. Марго, на что бы ты поставила?

Маргарет обернулась к Никите и одарила его длинным, многообещающим взглядом. Мысли в его голове стали пробуксовывать, стягиваться в нижнюю часть тела.

– У меня с собой есть один талисман, Таня. Думаю, я поставлю на красное и девятку, сегодня эта комбинация уже принесла удачу.

Маргарет шагнула к столу, а Никита, ощутив приступ безотчетной тревоги, вытащил интерком. Результатов по запущенной информации, конечно же, еще не было, но он боялся, что, оглушенный бегущим шариком, напрочь забудет о расследовании и об отчете Марре.

– Делайте свои ставки, господа. Делайте ставки.

Шарик крутился по внешнему кругу, а участники рулеточного забега выкрикивали ставки на всевозможные комбинации. Голосовая информация через личные интеркомы и коммутации казино материализовалась в фишки на игровом поле, и деньги автоматически резервировались на счетах.

Никита по роду занятий был довольно далек от информационных технологий и поэтому часто и с недоумением размышлял, как так удается отслеживать, подсчитывать и монетизировать каждую несущественную мелочь. Вот затеет кто-нибудь ходить на работу пешком или ездить на велосипеде, никому даже об этом не сообщит, а уже платит пропорционально меньший налог за снижение нагрузки на городской транспорт. Ему казалось, что даже Центрального Земного Компьютера не должно хватать, чтобы отслеживать малейшие изменения маршрутов пятидесяти шести миллиардов населения. Чертова информационная хиромантия.

– Ставка сто тысяч от моего кавалера на девятку и красное, – звонко выкрикнула Маргарет и небрежно мотнула головой к его сторону. Крупье поймал взгляд Ларского, тот кивнул.

В рулетку чаще играли по небольшой ставке, но зато долго, неотвратимо, всю ночь.

Шарик все еще ровно бежал по внутреннему кругу, а Ларский уже не мог оторвать от него взгляд. Никогда выдаваемые в баккара карты не рождали в его груди горячечный жар от ожидания приближающейся развязки, от желания ее предугадать, прикоснуться к предопределенности жизни в разлетающейся вселенной. Почувствовать себя богом на короткий срок.

– Ставки сделаны.

Вся сияющая элегантная публика замерла над двухметровой в диаметре чашей колеса. В воздухе появились джойстики на продолговатых основаниях. Один из них повис прямо над Маргарет. Бросив на него взгляд, Ларский ощутил, как мгновенно напряглись руки, словно именно он должен был успеть схватить джойстик в нужный момент. Магарет подалась вперед, и Никита перестал дышать.

Сейчас, еще немного, и круглое коварное чудовище сорвется со своего маршрута и вылетит на изломанный трек. В античности в центре колеса размещались плоскости отражателей, отправляющие шар навстречу случайности, а теперь здесь находилась путаная конструкция горок, поворотов, переходов, развилок, которая и занимала большую часть рулеточного колеса.

С глухим стуком шар упал на трек, и руки игроков взлетели к джойстикам.

– Влево его, влево!

– Да что ты делаешь?!

– Нахрен!

– Куда?!!

– Блядь…

– Fuck, fuck, fuck…

Яростные крики, обрывки фраз, ругань и женский визг возбуждали даже без джойстика в руках. Хотелось загнать шар одним взглядом. На девятку и красное. Но шар скакал по горкам, переходам и развилкам желобков, скатываясь, падая, устремляясь то вперед, то назад, совершенно непредсказуемым образом. Каждый игрок, надрываясь, дергал свой джойстик, надеялся загнать удачу в заветную ячейку или хотя бы приблизить к ней. Импульсы от множества джойстиков били внутри шара то согласованно, то вразнобой. И он катился, ускорялся, тормозил, подчиняясь воле разных игроков, которые сражались друг против друга прямо внутри его круглого тела.

Командная игра с джойстиками вокруг стола была чуть больше спортом, чем удачей, но для нее имелись отдельные залы и отдельные правила. Здесь же каждому только казалось, что он чем-то управляет, на что-то влияет. Иллюзия. Если бы у Ларского был бы в руках джойстик, он бы тоже поддался этой истерической вере в собственные возможности. Но руки были пусты, и поэтому в голову лезли глубоко философские мысли.

Люди пытаются управлять своей жизнью, врут сами себе о достижениях, но на самом деле они сами, как шарики, движутся по траектории чужих толчков, и в их движении больше хаоса и непредсказуемости, чем смысла. Граув, Флаа, пара мертвых инсектоидов, мечтатель Стэнли с ножом в груди и застрявший флот Штрауса – судьбы и события ясно давали понять, что в какой-то момент любое создание может вышвырнуть в чет или нечет, на красное или черное, в ячейку, на которую поставил кто-то действительно могущественный. Этот Некто, возможно, напряженно следил за траекторией движения или толкал к цели хитро и изобретательно. Разум Вселенной? Бог? Тот, кто вылетит на задуманный им самим цвет, начнет гордиться, повесит на грудь воображаемые медали дутого могущества человеческой воли. Жалкий дурак.

Вопль разочарования и победного восторга накрыл колесо и два боковых стола для ставок. Шар лежал на красной девятке.

Маргарет обернулась. Она приоткрыла рот, край губ дернулся в попытке улыбнуться, а в голубых глазах плескалось исступление.

– Девять, красное, – пробился сквозь затихающий шум твердый голос клона-крупье.

Разум вселенной и Бог.

Они с Марго продолжали смотреть друг на друга. Таня и Берт куда-то исчезли, возможно, их оттеснили на другой край, или они отправились испытывать удачу в баккара.

– Я неплохо наварился на твоей догадливости, – брякнул Никита. – Теперь задолжал тебе волшебную ночь.

Марго моргнула, приходя в себя, и выражение ее лица стало насмешливым.

– Торопишься вернуть долг? Я еще не закончила играть на твои деньги.

– Хорошее начало, играй, красавица. Но только если ты в конце проиграешься в пух и прах, сама будешь должна мне волшебную ночь.

– Это твои условия?

– Нет. Это мое предложение. Согласна?

– А если нет?

– Тогда нет.

Маргарет рассмеялась и провела пальцами по лацкану его сюртука.

– Ты мастер болтовни, господин Ник. Заболтаешь даже марсианскую песчанку. Хорошо, я согласна. Играем на твои деньги и волшебную ночь.

Все же он правильно сделал, что отказался от театра. Дыхание фортуны ложилось на кожу. Колесо вновь закрутилось, и Маргарет сделала ставку на каре: 26, 27, 28, 29.

Не в силах оторвать взгляда, Ларский следил за бегом шара. Эта вечная потребность предугадать и мучительное чувство, что разгадка совсем рядом, что стоит только напрячься, перемахнуть через планку, кем-то задранную, чтобы запирать горизонт, и все прояснится, все встанет на свои места. Все ответы впредь станут известны заранее.

Выпало 26.

Маргарет победно рассмеялась, а Никита напрягся, подумав, что в крайней цифре каре есть какое-то предостережение свыше. Быстрая лопатка крупье передвинула фишки проигравших на поля победителей, где столбики распадались цветными искрами и исчезали, переходя на счета игроков. В античные времена казино обменивало фишки на деньги и наоборот, теперь же разноцветные кружочки стали просто украшением стола. Также как и размеченное цифрами цветное поле.

Следующая их ставка была на соседнее каре, и это был проигрыш. Потом Марго выбрала «стрит», самонадеянно сужая возможности. Никита сразу понял, что они проиграют. Так и произошло.

Шарик запускали снова и снова. Маргарет проигрывала и выигрывала. Порядок выпадавших цифр казался неслучайным, намекающим на какую-то ускользавшую очевидность, и Ларский каждый раз, как завороженный, следил за траекторией бега шарика. То спорил внутри себя, то соглашался со ставкой. Он ненавидел треклятую рулетку. Ее беспардонное вранье. Ненавидел всеми фибрами своего слишком трезвого организма.

Нужно взять сразу два коньяка с подноса клона-официанта.

– Делайте свои ставки.

– Девять и красное, – выкрикнула Маргарет.

Красное и девять. Мы сейчас выиграем?

Никита вытащил требовательно вибрирующий интерком. Это были результаты обработки запроса.

Круг замкнулся, по-другому не могло быть.

Следователь Ларский быстро отошел в сторону от галдящего круга игроков.

– Никита! Ты куда?

– Подожди, я занят! Дай мне минуту.

Он остановился у прохлады водяной колоны и достал интерком. Перед глазами стал открываться архив информации. Карта случаев странных смертей животных в первые полгода после убийства таракана представляла собой множество красных точек в районе Карибского бассейна. Мексика, Никарагуа, Панама, а потом Венесуэла, и будто в обратный путь – Колумбия. Создавалось впечатление, что от Кубы, куда хрономина вынесла Ирта Флаа и СимРига, неведомый и невидимый убийца перебрался через пролив и отправился бродить по побережью.

Гибель животных в дикой природе регистрировалась, но никак особо не расследовалась, если Центральный компьютер Земли не интерпретировал данные как упорядоченные, а значит, несущие возможную эпидемиологическую или военную угрозу. Еще такие события могли обратить на себя внимание ученых, ведущих какие-то свои исследования. Но это происходило довольно спонтанно.

Случаи, которые прямо сейчас пролистывал Ларский, почти за полтора года никого не заинтересовали. Их проморгал и его департамент. Оно и понятно – никакое из погибших животных не было превращено в фарш. Произошло три случая гибели от внутреннего кровоизлияния – туши двух кабанов были залиты кровью, вытекшей из ушей и пасти. Тело взрослой обезьяны оказалось перерублено наискосок, от плеча до бедра, словно она погибла в средневековом сражении. В списке имелись головы, оторванные от туловища, странные проколы, дыры в брюхе, с вывалившимися внутренностями. Резаных ран в выделенной ЦКЗ группе было больше, чем чего-либо другого. У одного тапира порез шел вдоль спины, раздваивая крепкий позвоночник.

Все эти смерти сложно объяснить столкновениями самих животных, в принципе это мог сделать психически больной человек, но любое человеческое присутствие было бы зарегистрировано системами слежения или сопровождалось бы сообщением о сбое программ. Но такой информации не поступало. Более того, Центральный компьютер отмечал смерть как внезапную и самопроизвольную, то есть непосредственно перед смертью рядом с погибшим существом никто не находился или не был обнаружен. А значит, Центральным компьютером эта смерть автоматически классифицировалась как естественная в животном мире, хоть и необъяснимая. Поэтому могла вообще никогда не привлечь ничьего внимания.

Каждая по отдельности гибель, может, и казалась странной и беспричинной, но, объединенные вместе, они помогут найти ответ. Найти причину. Ларский стал отмечать смерти, которые казались ему связанными по хронологии и по особой неестественной уродливости останков. Он выбирал их интуитивно. Никита собирался заставить Центральный компьютер Земли поработать над ответом на непростой вопрос: если существует единственный виновник гибели животных – то кем он может быть, какими свойствами должен обладать? Возможно, это не регистрируемая земными технологиями тварь, даже инопланетная…

Следователь Планетарной прокуратуры наконец-то почуял след и был почти уверен, что к утру получит результаты по обработке информации, с которыми можно будет делать хоть что-то осмысленное. Шар треклятого расследования вылетел-таки на красную девятку, и нужно было быстро занимать поле заработанными фишками.

Настроение стремительно улучшалось, рождая в венах радостное возбуждение и предвкушение. Он накроет убийцу хоть силовыми снастями Марры для полярных раков, хоть собственной задницей, но эта дрянь не ускользнет. Удовлетворенный сделанным, Ларский кинул в карман интерком и снова подумал о Маргарет. Работа работой, но надежда на волшебную ночь еще оставалась.

Девушка уже была не одна, она оживленно разговаривала с высоченным породистым арабом, чья алая куфия крупными волнами падала на лацканы смокинга. Маргарет стояла к незнакомцу слишком близко и трогала пальцами собственное обнаженное плечо, словно рассказывала о чем-то особенно откровенном. Ларский немедленно отправился к парочке.

Возможно, для конкуренции ему слегка не хватало роста и платка на голове, зато он мог бы предъявить стильный брегет «Космо-Бристоль» аж 40-го века и пару псалмов Корана на память. Не ясно, кого бы это больше впечатлило: ветреную девицу или соперника. Нет, не стоит вступать в беседу. Любое состязание в публичном месте выигрывает в женских глазах красивейший, а не умнейший. Прямая и быстрая атака всегда оставалась самым эффективным способом безраздельно завладеть женским вниманием.

Он обхватил локоть Маргарет и потащил ее в сторону.

– Нам нужно уходить, – заявил он сходу и без всяких вежливых расшаркиваний.

Она растерянно прошла за ним несколько шагов, прежде чем попыталась остановиться и возразить.

– Зачем ты меня тащишь? Я не хочу уходить. Я собиралась сделать еще пару ставок.

– На пышногубого араба? Не самый выигрышный выбор.

– Считаешь выигрышным себя? – она остановилась и вырвала руку. – Напрасно. И, кажется, у тебя были дела.

– Извини, – он тут же отступил и изобразил на лице сожаление и ревнивую досаду. – Никаких дел. Правда. Давай уйдем. Хочу показать тебе кое-что по-настоящему красивое.

Она рассматривала его пару секунд, нахмурившись, недовольно выпятив нижнюю, идеально очерченную губу, но потом, удовлетворенная его смиренным видом, смягчилась.

– Хорошо, пойдем. Посмотрим, что ты мне покажешь. Если не понравится, я вернусь.

– Конечно.

Он легко согласился, потому что знал наверняка, что всегда трудно вернуться туда, откуда ты уже ушел.

Сегодня волшебная ночь будет его.

* * *

Они шли вглубь ночного, дышащего пряными запахами парка. За спиной оставались причудливые цветы фейерверков, гигантские радужные шары для прогулки над водой, чей-то смех и звон хрустальных бокалов с шампанским, которое пили парочки и компании на открытых верандах, миниатюрных платформах, висящих повсюду и на разной высоте.

На их пути люди быстро перестали встречаться, и среди огромных стволов деревьев становилось все тише и темнее. Только кое-где под ногами светили голубым и зеленым фонарики, и в траве вдоль узких дорожек вспыхивали странные искры. Иногда доносились тихие звуки музыки, то ли с набережной, то ли прямо из-под влажной и теплой земли.

– Куда ты меня тянешь? В самую темноту?

– Тебе страшно?

– Вовсе нет. Но что ты можешь показать мне в лесу среди ночи?

– Кое-что специально спрятанное.

– Букет?

– Вовсе нет.

– Письмо? Клад? Давай я буду угадывать.

– Не успеешь угадать, мы уже пришли.

Туша старого, раскорячившегося во все стороны платана преградила им путь. Ларский остановился, замечая, как сердце ускорило ритм. Он не был здесь чертовски долго. Не хотел, не мог. Да и сейчас ему не нужно было приходить. Приведя сюда Маргарет, он чувствовал себя предателем. Плевать. Время ушло и, возможно, он и не найдет здесь то, что собирается найти.

– И где искать? – прошептала она, словно это был секрет, который кто-нибудь сможет подслушать.

– Где-то справа в стволе есть большое дупло.

– В нем?

– Да. Я сейчас достану.

Он погрузил руку в древесную прохладу и посмотрел на Марго. Ее глаза казались огромными, волосы растрепались, а на руке призрачно светилось ожерелье цветов. Наверное, так выглядели сказочные ведьмы, являвшиеся на шабаш.

Тяжелое и гладкое скользнуло ему в руку, и он вытянул это из дупла.

– Что это? Гигантский светлячок?

– Это звезда.

– Звезда? Что за глупости, какая еще звезда?

– Настоящая. Смотри.

И Никита подкинул холодный голубоватый огонь в небо. Звезда устремилась ввысь, оставляя за собой изящный хвост кометы.

Обычно поздним летом звезды падали над океаном, пролетали мимо и гасли где-то у самой воды. Но эта… вопреки всем законам летела вверх.

Марго откинула голову и сделала несколько шагов прочь от платана, чтобы следить за полетом живого света.

– С ума сойти. Она и правда выглядит, как настоящая, на ночном небе. Еще одна звезда среди прочих звезд. Это какой-то оптический фокус?

Конечно, это был фокус, но какое это имело значение? Голубая искра мигала им с высоты из-под ковша Медведицы.

– Прямо сейчас ее видим не только мы. Ее видят все.

– Видят именно здесь? В этой части неба?

– Да.

– Смешно и романтично, Ларский. И что это будет значить?

Никита обвил рукой талию и притянул Марго к себе.

– Значит, что сегодня ночью у нас будет собственная звезда.

– А потом?

Ее губы легко касались его губ, и он ощущал тесноту в штанах.

– Потом она упадет тебе в руку.

Я продаю романтику, чтобы утолить свою жажду.

Она тихо рассмеялась, и он прижался ртом к прохладным губам. Руки заскользили по спине, талии и бедрам, податливым и упругим одновременно. Она послушно открывала рот, впуская его язык, сплетая с собственным. Взять бы ее прямо на траве, под платаном, без платформы и долгих романтических бредней.

Вдруг Марго отстранилась, не выпуская его плечи.

– Ты каждую водишь к этому дуплу, Ларский, и даришь звезду?

– Нет, не каждую. Я еще никому ее не дарил.

Это была правда. Они придумали эту звезду с Лизой и запускали ее в небо. Это была их звезда, и он не дарил ее никому. Он даже не проверял, на месте ли она, бесконечно долгое время. Тошнота предательства опять скрутила внутренности, и он прижал Маргарет еще сильнее, позволяя рукам спуститься вдоль ягодиц, сминая платье. Прошлое и настоящее – все легко отступало перед желанной плотью.

Чертова работа, коньяк, игра и женщины – на что еще тратить такую долгую жизнь?