Авиетка летела над городом. С невыносимой резкостью под прозрачным куполом мелькали картины Манилы. Слишком четкие, слишком детальные. Время от времени Тим переводил взгляд на стойку управления, которой был совершенно не нужен, и закрывал глаза. Голова почти лопалась от количества лезущих прямиком в измученный мозг прожилок матовых стен каюты, прозрачных пылинок в воздухе, выпирающих отовсюду внутренностей авиетки.

Этот хаос мог превратиться во что-то целое только невозможным, мучительным напряжением воли. Но сил на это не было, мир распадался на бессвязные фрагменты. И Тим почти сходил с ума. Нужно просто закрыть глаза и переждать. Эта волна безумного послевкусия Ирта в его крови должна схлынуть еще до того, как он доберется до корабля. Там будет другое. Там он остро ощутит, как бессмысленно теперь его существование без Хозяина.

Древний, а возможно античный прозаик что-то говорил о жестоких способах выдавливания из себя раба. Надо бы найти и почитать. Но вряд ли это поможет.

Не с Иртом.

Мне нужно было остаться в его клетке. Улететь вместе с ним на Орфорт.

И жизнь бы стала простой и понятной.

Когда около двух лет назад на курсе реабилитации Тим пытался объяснить психологу периодически охватывающее его чувство – желание служить Ирту Флаа, быть поглощенным полностью, переработанным, растерзанным, – его не понимали. И непонимание психолога, молодой очень внимательной женщины с чуть раскосыми черными глазами, было окрашено тревогой, почти страхом за него. Она пыталась разобраться, приводила неловкие сравнения его зависимсти с желанием служить на флоте, отдать жизнь за человечество, если понадобится. Погибнуть за Землю.

Но это было другое.

В его глупых мечтах о подвигах и далеких полетах была такая уверенность в себе, в том, что он может сделать что-то важное для всех – землян, марсиан, гуманоидных рас. А на Орфорте он ощутил, насколько жалок, ничтожен и совершенно бесполезен. Только когда Хозяин проникал в него, приходила острая жажда полной зависимости и подчинения как единственного смысла существования.

А еще изматывающее желание ярких вспышек боли и калейдоскопа цвета и форм. Все это он получал от Ирта. И это возвращало ему жизнь. Было жизнью.

После того как Тим попытался объяснить своему психологу, что жизнь – это когда много боли, женщина с встревоженным темным взглядом исчезла, и вместо нее появился совсем другой знаток психологии. Со знаками воинских различий, медленными движениями и постоянно полуприкрытыми глазами. Словно от желания спать. Новый психолог разваливался на диване напротив и лениво произносил: «Так… расскажите мне, что интересного вы знаете о боли, молодой человек?»

Вскоре, как ни странно, Тиму стало лучше, или просто кровь немного очистилась от Иртоцветения. Никто толком не знал.

Но свинья найдет грязь, а Чага – Хозяина. И никакие процедуры, психологи, Дальние Пределы и доводы разума не помеха.

Граув словно издалека услышал собственное горловое бульканье.

Как же я выгляжу, если так смеюсь?

Возвращение из прокуратуры капитана Граува после изощренных пыток в белоснежных застенках законности и коньяка.

Зря я не залил в желудок стакан-другой, когда предлагали. Набрался бы смелости выложить все язвительному генералу про свои подвиги на Орфорте, а не проперся бы к Ирту, как побитая собачонка.

Лизать его блестящие туфли.

Не открывая глаз, Тим снова рассмеялся. Звук больше напоминал отчаянные попытки вдохнуть воздух пробитыми легкими.

Я просто трусливая псина. Сэм беспокоился обо мне, а я все просрал.

Тим стиснул интерком на запястье, чувствуя, как поверх боли, рвущей его изнутри, распространяется жар стыда. Он был слишком взвинчен и не отключил Сэма от связи, от получения данных о нем.

Кэмбелл меня убьет!

Лучше бы он убил меня!

Авиетка развернулась и чуть накренилась, заходя на посадку. Тим разлепил веки.

Мир вокруг: изгибы шероховатых светло-серых поверхностей, дробящиеся в мелких насекомых голограммы – все навязчиво лезло в мозг. По легкому хлопку Тим понял, что сработали челночные фиксаторы и с трудом поднялся из кресла. Оно невесомо развернулось, пропуская капитана.

На спине было мокро. От выступившей крови или пота? Надо было позволить себя вычистить, не переться сюда в таком виде. Прямиком в руки негодующего Сэма.

Попытавшись сделать шаг к боковому створу, Тим споткнулся и упал.

Я не встану. Почему нет Ирта? Я не смогу обойтись без него.

Паника капитана для системы управления стала приказом. Невидимые ячейки корпуса челнока под телом Тима перестроились, раздвинулись, и оно соскользнуло в образовавшийся сток прямо под брюхом авиетки.

Правильно, не можешь выйти, я тебя выплюну. После того что я устроил, даже машина со мной не церемонится.

– Граув! Ты… ты!

Сэм всплыл рядом почти сразу, видимо, уже ждал его появления в парковочном шлюзе. Кэмбелл открывал и закрывал рот и от возмущения не мог подобрать слов. Все в докторе пыхтело, раздувалось, а в синих глазах горел праведный гнев.

Тиму стало смешно и страшно одновременно.

– Сэм…, – проблеял он.

Сэм с гневом ткнул ему пальцем в грудь. Тим зашипел от дернувшей тело боли.

– Ты пошел к нему, Граув! – обличительно провозгласил Сэм. – Мне сказал, что не пойдешь, а сам пошел.

Слова прозвучали с таким обвинительным пафосом, словно Кэмбелл самостоятельно раскрыл страшный заговор, а не просто получил на интерком все данные о повреждениях Тима.

– Я… – Тим мучительно пытался отвлечься от ноющего тела и сообразить что-нибудь оправдательное. – Я сейчас встану.

– Не смей даже шелохнуться, – железным голосом отрезал Сэм, и через мгновение Граув почувствовал под спиной упругость воздушной подушки.

Его тело поплыло вглубь корабля, а корабельный врач грозно вышагивал рядом. В голове стоял гул, почти избавляющий от чувства вины.

– После того, что ты сделал, я тебя теперь знать не желаю, Граув!

– Но ты же меня уже знаешь, – жалостливо проговорил Тим.

Сэм фыркнул, всем видом демонстрируя незначительность этого факта.

В медотсеке мягко мерцал свет и опустившиеся к нему волокнами лапок роботы-манипуляторы выглядели отвратительным насекомыми. По поверхности кожи прошла волна болезненного покалывания и, скосив вниз глаза, Тим увидел свое голое, в красноватых разводах тело.

Похоже, полковник от медицины не стал церемониться с истерзанным капитанским кителем и аннигилировал его к чертям. Тим порадовался, что не видит, как выглядит со стороны. Сочащиеся красным соком трещинки кожи наверняка походили на заразную болезнь, а уж никак не на последствия боевого столкновения.

Сношения с изоморфом. С Иртом.

Он так далеко от него и от этого одиноко и неуютно.

Кэмбелл не должен смотреть на меня. На мое тело.

Тим сжал кулаки, пытаясь справиться с тоской и внезапно нахлынувшей ненавистью к Сэму. Чувства и мысли, казалось, не зависели от него, текли сквозь него сами по себе. Хорошо, что корабль был пуст, и народ, вернувшийся в отпуск с Дальних Пределов, не теряя времени, рванул к родным, близким, на курорты или в казино. Никто не сунет сюда любопытный нос.

– Не переживай, капитан, я сохраню эту запись и буду показывать практикантам.

– Сэм, ты что, читаешь мои мысли?

– Пытаюсь не слушать твой бред. Особенно слово «Ирт», которое ты повторил уже раз двадцать.

– Извини.

– А это слово только семь раз. Как-то нечестно.

Тим открыл рот, чтобы извиниться. Еще один, дополнительный раз. Но почувствовал, как все его тело мягко стягивает уже забытый реабилитационный кокон.

Вращение мыслей и образов в голове ускорилось, превращая все в неразличимое мелькание пятен. Глаза закрывались, а тело теряло чувствительность. Очень быстро черная дыра поглотила Чагу.

* * *

Тимоти Граув приоткрыл глаза. Он выспался и чувствовал себя по-настоящему отдохнувшим, только живот стягивало острым, режущим голодом.

Сэм сидел сбоку от него, поставив локти на стол, заваленный какими-то файлами, странного вида устройствами и коробочками. С дымящейся чайной чашкой посередине всего хлама. Голову Кэмбелл печально поддерживал ладонями, а в серо-синих глазах стояла обида.

Он моргнул, почувствовав взгляд Тима, и выдвинул вперед круглый подбородок.

– Хорошо, что вы очнулись, капитан. Физически вы в порядке. Китель вам я синтезировал новый, – копия прежнего. Висит у выхода. А мне пора улетать.

Сэм с решительным видом поднялся, а Тим сел, чувствуя, как с него соскальзывает почти невесомая, но теплая ткань.

– Сэм, пожалуйста, постой, послушай!

Кэмбелл замер у стола, всем своим видом демонстрируя, что на самом деле он уже вышел и закрыл за собой дверь. Похоже, выслушает.

– Я просто не смог по-другому. Этот следователь… ему все хотелось знать. Он собирался скачать у меня из головы весь проклятый Орфорт. Он меня рассматривал, как будто я… ну, насекомое какое-то, что ли. Я просто не мог ему позволить это сделать.

– Но ты же знал, что тебя будут спрашивать обо всем? – захлопал глазами Сэм, и голос его слегка дрогнул. – Ты знал, что придется все рассказать. А не показать. Ты же обещал.

– Ты не понимаешь, все это так… – тело внезапно показалось беззащитным, Тим подтянул простыню и плотнее завернулся в нее.

– Ведь ты не все знаешь, Сэм. Я тебе всего не рассказывал. Я не мог. Если бы следователь подключился к нейронам, я бы вспомнил все до деталей. Или говорить обо всем самому и смотреть в его насмешливые глаза…

Слишком проницательные глаза.

– Но ты же сам, сам говорил, что так будет лучше! – расстроенно воскликнул Кэмбелл.

– Я так думал и… Прости, я ошибся.

Врешь, Чага, ты врешь. И я, и ты знаем, как давно тебе хочется почувствовать меня каждой своей ничтожной клеткой, нейроном, или как там у вас эта чушь называется.

Нет, это не так. Я сказал правду.

Вспомни, когда ты только забирался в авиетку, то уже знал, что обманешь докторишку. Ты лживый земной уродец, которого я подобрал для своей забавы и попытался немного улучшить. Но ты – Чага. Улучшать тебя – бесполезное дело.

Чувствуя, как лицо заливается краской, Тим прижал к нему ладони.

Простыня опять поползла вниз.

– Тим, ладно. Я не хотел тебя расстроить. Я просто сам немного, ну, знаешь, – расстроился.

Сэм подошел к нему и обхватил теплой широкой рукой запястье. Тим поднял голову и увидел неловкую улыбку друга.

Ври дальше, дружок, у тебя опять получилось.

– Ты же знаешь, я уеду, Сэм, а изоморфа депортируют, и все станет нормальным.

– Тим, ты же не пройдешь предполетную проверку ни психологическую, ни физическую.

– Пройду.

– У тебя будут неадекватные реакции и дрянь в клетках. Я мог бы обновить кровь, но это не поможет. Нужно обновлять все органы, а на это нет времени.

– И это тоже не поможет, – прошептал Тим.

Что только ни делали с ним в реабилитационном центре, но Ирт врос очень глубоко – в кости, в мозговые ткани, в основы личности Чаги.

Иногда Тиму казалось, что его кровь, обновляясь, воспроизводит Ирта снова и снова. Хотя на Дальних Пределах ему стало легче.

Капитан Граув усмехнулся.

Не иначе как помогал целебный разряженный газ нерожденной вселенной по соседству.

– Это тебе твой следователь сказал, что улетишь.

– Ничего он не сказал. Он хитрец и ему плевать. Я сообщил, что улетаю, он не возразил. Ведь первый раз меня выпустили, выпустят и второй. Возможно, он это понимает.

– Тим Граув, – очень строгим тоном проговорил Кэмбелл. – Я – врач и совершенно официально заявляю, что вы проверку не пройдете. Еще ладно бы как-то, в составе исследовательской группы, например, но в статусе капитана – не пройдете.

– Капитана интендантской службы, – усмехнулся Тим.

– Ну и что, что интендантской? – брови над строгим синим взглядом поползли вверх.

– Ничего, полковник медицинского корпуса Сэмюэль Кэмбелл, ничего. Просто интендантской службы.

– Ты что-то от меня скрываешь? – нахмурился Сэм.

– Возможно. Но ты в отпуске и к проверке отношения не имеешь. А еще ты мой друг и тебя ждет Лулу.

– Ты меня шантажируешь, – горестно вздохнул Сэм.

– Чем? Сижу осуждаемый тобою и голодный в одной простыне и не угрожаю даже пиву, хотя ты обещал меня этой бурдой угостить.

Сэм всплеснул руками и бросился к дальней стене отсека.

Когда корабль приблизился к солнечной системе и экипаж повыползал из камер глубокого сна, Кэмбелл взялся самостоятельно варить пиво.

До Земли было рукой подать, энергии на корабле хватало, и можно было насинтезировать пива на хорошую попойку для всей команды. Но все это, как заявил Сэм, будет подделка и штамповка, а он приготовит натуральный продукт.

Кэмбелл насиловал синтезатор добрые несколько часов, заставляя его плеваться каким-то хмелем, разными зернами, имбирем и другими дурацкими специями. Потом прямо в медотсеке взялся кипятить пивную смесь, вынуждая каждого члена экипажа хотя бы разок заглянуть на одуряющий запах.

Доктор гостей совершенно игнорировал, прыгал как мячик с ложкой наперевес в стерильной операционной и бормотал себе под нос что-то маловразумительное. Потом Сэм изменил пространство медотсека и устроил в стене небольшую прохладную нишу. Она быстро приобрела статус священного места, к которому нельзя приближаться, не приняв стерилизующий тебя с ног до головы душ.

Но пережив, переволновавшись весь это многообещающий процесс варки и ускоренного брожения пива, команда ни глотка не попробовала.

Кэмбелл что-то там не рассчитал и в обещанные пару дней не уложился и даже после приземления твердо заявил, что пиву еще стоять минимум сутки, и он не позволит осквернять продукт просто потому, что они прилетели раньше, чем он ожидал. Народ разочарованно поворчал, но Земля манила сильнее, и Сэмюэль остался с Граувом расхлебывать добрую сотню литров эксклюзивного варева.

И вот час настал.

Полковник службы спасения медицинского корпуса Сэмюэль Кэмбелл торжественно внес две высоких, пенящихся янтарем кружки, и в глазах у него отражалась такая же янтарная, нескрываемая гордость своим творением.

Тиму было смешно, но он сдержался, протянул руку, и холодное запотевшее стекло приятно легло в ладонь. По спине пробежал озноб.

– Пробуй, – прошептал Кэмбелл и сделал добрый глоток. Зрачки в голубой радужке расширились от восторга.

Тим поправил на груди простыню и осторожно поднес к губам пенную шапку. Наверное, любые другие слова, кроме «пробуй», были бы неуместны сейчас – Сэм прошел долгий путь до этого «пробуй».

Влага ласкающе скользнула по языку и потекла в горло, в живот. Голова закружилась, ступни стало покалывать.

– Потрясающе, Сэм!

Глоток торопился за глотком, и невозможно было останвиться.

Хозяин, забери меня отсюда, хозяин. Я не продержусь. Все эти люди… они другие. Я уже не могу притворяться. Пожалуйста, забери меня к себе.

Тебе придется сильно постараться и прийти самому. Я знаю, у тебя получится, маленькая лживая зверушка.

* * *

Сэм все же уехал к Лулу и увез с собой литров тридцать пива – хотя на весь отпуск ему все же не хватит. Зато останется для нескольких космоисследователей, которые появятся завтра на корабле, и трех новых членов команды интендантского судна. Из прежнего состава собирался и надеялся вернуться в Дальние Пределы только Тим.

Если завтра он не свихнется и не потащится в прокуратуру жалобно блеять и проситься в клетку к Ирту. Завтра ему станет хуже.

Хотя завтрашний день будет достаточно насыщен, чтобы суметь удержаться. Ему придется отправиться в интендантскую службу за новым предписанием по грузу и маршруту. А еще раньше нужно увидеть Алекса, чтобы он снова позволил ему… улететь. Вот только чего это будет стоить. Теперь…

Пустой, шелестящий системой жизнеобеспечения, тестирующий сам себя корабль, казалось, наблюдал за собственным капитаном, прислушивался к его перемещениям, мыслям.

Стоило только подумать о плавных движениях Хозяина, о нелепых лаковых туфлях на влажной земле между корнями, вспомнить, как горячо стало во рту, когда плотный, похожий на человеческий язык отросток пополз в горло, как корабль начинал осуждающе скрипеть и вспыхивать в отсеках яркими огоньками тестовых голограмм.

Как будто кто-то имеет право его осуждать.

Тим был не в состоянии усидеть на месте и, сделав несколько кругов по отсекам корабля, решил прошвырнуться на Филиппины. Сходить в какой-нибудь игорный зал для истомившихся от скуки чиновников или наоборот устроить себе стресс-перегрузку.

Было бы неплохо поучаствовать в воздушной драке на имитационной площадке. Истребители там, или боевой крейсер.

Только не десант, только не симуляция высадки на новую планету.

Впрочем, улетел он недалеко. Где-то через километр авиетка уперлась носом в платформу, неподвижно висящую над серой гладью океана.

На стандартной смотровой платформе было около сотни людей. Кто-то сидел на тонких изящно изогнутых креслах, которые поднимались вверх несколькими рядами, некоторые толпились прямо у бортиков, полупрозрачных, искрящихся, словно хрусталь, от лучей заходящего солнца.

Тим коснулся пальцем экрана управления, заставляя машину зависнуть, и присмотрелся. Люди явно собрались, чтобы поглазеть. Многие задирали головы, смотрели наверх и что-то оживленно обсуждали друг с другом. Ветер трепал длинные волосы девушек, пытался позаимствовать пару шляп каких-то щеголей. Хотя были и дамочки, прикрывшиеся для уюта личным силовым полем, и поэтому сохранившие идеальные прически и скульптурные складки длинных светлых платьев вокруг щиколоток.

Позади платформы висели легкие одиночные скутеры, куда более удобные для передвижения по воздуху на короткие расстояния, нежели навороченные фасетчатые авиетки. Хотя, видимо, большинство зрителей прилетели прямо на экскурсионной платформе.

Можно было бы и отправиться дальше, но какая разница, где убить время, главное, что не в пустом корабле.

Зрители явно наблюдали за космодромом, ожидая чего-то интересного. Меньше всего развлечь Тима мог сейчас космодром. Но толпа притягивала, и Граув припарковался позади скутеров и рядом с небольшой авиеткой выпендрежного ярко-зеленого цвета.

Одна из обсуживающих платформу лифтовых энергосекций приблизилась к борту, и Тим легко прыгнул в нее. Тело казалось сильным, послушным, как будто несколько часов назад никто не проникал ему под кожу, не рвал развилки тонких сосудов, не обладал им полностью и без остатка. До полного растворения.

Тим усилием воли выдрался из сладкого наваждения, шагнул на платформу и поднял голову. Что ж, не такое частое зрелище – грузовой трансгалактический крейсер шел на посадку. Эти параболические, вытянутые, как перо, космические гиганты были редкими гостями на Земле.

Их строили чаще всего на Луне и грузили на земной орбите. Чтобы такой зверь опускался на Землю, нужна была веская причина. Самая очевидная – особый груз, который нельзя разобрать по частям и шаттлами доставить на Землю. Что это могло быть?

Но еще более удивительным было то, что он приземлялся именно здесь, где с правого края подковы космопорта стоял в доке небольшой корабль интендантской службы. Капитан Граув был уверен, что этот космопорт был маломощным и слишком близко расположенным к населенным пунктам, чтобы принять такую махину, но, похоже, ошибся. Что-то изменилось в инфраструктуре за последние несколько лет? Или это был совсем особый случай?

– Первый раз вижу, как такое здесь садится.

Тим вздрогнул от удивления, что эти слова сказал не он.

Худощавый парень в черной под горло водолазке, с совершенно лысой головой и высокими обветренными скулами стоял совсем близко, привалившись боком к изгибу хрустального борта, и быстро водил стилосом по планшету. Движения были странные, словно он выписывал сложные формулы или иероглифы. Трудно было понять. Со стороны планшет с черным корпусом и экраном казался мертвым – ничего не отображал. Хотя скорее он покажется таким Тиму с любой стороны и под любым углом, потому как не предназначен для его взгляда. Вот если бы лысый пользовался пальцами и проекцией, как это все обычно делали… Но так – непроницаемый лист под кончиком стилоса – ничего не разобрать. Парень словно что-то пытался скрывать у всех на виду.

– Мы слишком близко, – невпопад проговорил Тим.

– Раз подпустили, значит безопасно, – хмуро буркнул худощавый и даже не поднял глаз.

Тим пожал плечами и отвернулся.

Ему не нужно смотреть на тебя. Ни ему, ни тем девчонкам. Ты принадлежишь Ирту Флаа.

Борясь с мучительной пульсацией в мозгу, Тим вцепился в гладкое прохладное ограждение.

Грузовой крейсер был уже достаточно низко, чтобы можно было различить, как из десятков сопел вырывается плазма, направляемая лепестками окружившего ее силового поля. Огромное тело корабля выглядело нечетким – словно воздушный поток, проходя вдоль него волна за волной, искажал великолепные формы крейсера, превращал его в видение.

Но он все равно был прекрасен, и три молодые женщины неподалеку живо обсуждали корабль на незнакомом Тиму гортанном наречии. Хотя за время учебы в Военно-воздушном училище, а потом Военно-космической академии в голову загрузили более ста используемых в Федерации языков. Тим мог мгновенно перейти на любой. Люди гражданских профессий обычно обходились загрузкой десяти-двадцати и общались в зависимости от того, на какой территории находились или представителей какой национальности в компании было больше. Они с Сэмом чаще всего болтали на хинди, с Алексом и Реем на русском, а вот лысый парень на платформе сказал свою первую фразу на английском, и Тим ответил так же.

Граув вернул взгляд к крейсеру. Создавалось впечатление, что корабль не опускается, а висит неподвижно, видимо, маневрирует, чтобы попасть точно в центр посадочной подковы.

До зрителей донесся отчетливый хлопок, затем другой. Там, в центре подковы, веером закрывались лепестки черной, гладкой, как обсидиан, воронки, уходящей где-то на полтора километра в глубину.

Как только закроется с хлопком последний лепесток, из воронки будет отсасываться воздух, и все, что там оказалось лишнего. Пока не останется чистейший вакуум – дыра совершенной черноты и пустоты.

* * *

– Я никак не могу вообразить этот вакуум, – часто говорил Рей Кларк. – Ведь даже это ничто – это что-то, что отличает его от всего другого.

– Перестань, Рей, – отмахивался Тим. – В наше время такие глупости не говорят даже дети. Ничто – это и есть ничто. Вот и главное отличие от нечто.

– Нет, ты не понимаешь. Нам кажется, что ничего нет. Мы не видим, не знаем, что это есть. Не знаем и все. Просто удачно пользуемся. Но когда-нибудь узнаем, вот увидишь.

Рей вечно хотел увидеть в самом привычном что-то новое. Надеялся увидеть, поэтому и уговорил тогда Тима отправиться в составе десанта на планету Гризион. Все страшное, что случилось потом… на Орфорте, родилось на Гризионе, на забавной и жутко утомительной планете.

Прошло два года с тех пор, как Граув и Кларк окончили военно-воздушное училище. Были бесконечные налеты и учения, новые тактики пилотирования, которые они проектировали и отрабатывали, и никто из них совершенно не планировал записываться в пехотинцы. Обычно они просто ржали, когда рассматривали изображения всех этих братушек – достойных представителей морской пехоты. Хоть и космической, но по античной традиции – морской.

Все пехотинцы представляли собой минимум двухметровую гору мышц, увенчанную устрашающей мордой – мощные челюсти, нависающие надбровные дуги. В общем, без впечатляющей косметической и внутренней обработки тела в десантники было не попасть. Раздувшиеся мышцы, сухожилия на графите, – много менялось в теле человека. После этого даже милые девушки превращались в оживших людоедок, а уж запечатанные в экзоскафандрах – нагоняли ужас не меньше, чем инсектоиды.

И они с Реем записались в чертову пехоту, чтобы попасть на Гризион. Хотели первыми встретиться с новой формой жизни. В том, что она есть на Гризионе, не сомневался почти никто. Еще бы, разведка зарегистрировала на его орбите искусственные спутники нетипичной геометрической формы. Судя по первичным данным, жизнь там зародилась не на углеродной, а на кремниевой основе.

И это было еще интересней.

О! Оказалось то еще приключение.

Во-первых, этот ужасный экзоскафандр, который врастал в твой спинной мозг, соединялся с нервными окончаниями и становился частью тебя. Мощной, несокрушимой и неотъемлемой.

Как Ирт, Хозяин, мать его, Чаги.

В первый момент он даже не узнал Рея. Перед стартом к нему в каюту вломилось гигантское чудовище с выдвинутой вперед челюстью, без бровей, но с крошечными глазками бульдога. Тим едва устоял, чтобы не закрыться ионным щитом.

– А ничего выглядишь, Кларк. Тебе идет. Реальное такое космическое пугало, мощь и гордость Федерации. Мой добрый совет – обратно не меняйся, и марсианки все будут твои.

– Иди в пределы, Граув. А я бы тебе советовал взглянуть на собственную морду. Здорово напоминаешь раздувшуюся мурену.

– Это временно, – отрезал Тим и осторожно потрогал свое лицо.

В трансформации тела человека по закону были допустимы только обратимые изменения. Это успокаивало, но посмотреть в зеркало он тогда побоялся.

Потом было приземление, и эта дурацкая планета. Она вся состояла из слоев каких-то железных пород, которые непрерывно двигались, шкрябали друг о друга. Слои, наползающие на слои, дыры, пустоты, в которые так легко провалиться. И постоянный, невыносимый грохот.

Все там было чертовски намагничено и постоянно менялось. А искусственные спутники оказались просто самовырезающимися конусами породы, которые выносило на орбиту и выстраивало в одну плоскость вращения.

И среди всего этого дерьма, где не то что моря, воды не сыщешь, носились в поисках жизни три полка вооруженных до зубов морских пехотинцев.

Тима и Рея как неопытных юнцов держали в середине группы и поручили управление акустическими плакатами. Эти чудо-устройства, по версии ученых-лингвистов, должны были в любой, даже негуманоидный, мозг загрузить сообщения: «Мы пришли с миром», «Мы друзья и союзники».

В такое было непросто поверить, увидев трехметровое существо, спаянное из братушки и его экзоскафандра, торчащего во все стороны жерлами пушек и полностью заряженных картриджей.

Они с Реем, как и все, утыкивали ионными микроминами каждую двигающуюся в их сторону хреновину. Не взрывали, конечно, но на всякий случай утыкивали. Как только хреновина проплывала мимо, мины сами возвращались в картридж. Но вряд ли все эти агрессивные меры предосторожности могли способствовать мирному и дружескому контакту.

На Гризионе так никого и не нашли, но зато репортажи о крутых бронированных армейских, бегающих среди бесчувственных, плавающих в магнитном бульоне каменюк, забавляли мирных землян почти месяц.

Тим вернулся домой совершенно измотанный и с твердой уверенностью, что все надо делать не так, что сам он все сделает по-другому. В другой раз.

Дурак, дурак!

Ирт, пожалуйста, забери меня, забери.

Чтобы не видеть голову Рея. Чтобы не вспоминать его.

Чтобы остался внутри только вакуум, черная совершенная пустота.

* * *

– Неплохо вписывается. Хотя можно было и лучше.

Тим вздрогнул и обернулся к парню в черной водолазке, так явно бросающейся в глаза среди светлых и легких одеяний остальных зрителей. Тот, прищурившись, следил за посадкой.

Воздух, казалось, вибрировал, океан под платформой пучился серой злой волной. Резкий порыв горячего ветра сорвал-таки чью-то шляпу, а на верхнем ряду кто-то радостно крикнул. Может, поймал?

Крейсер был огромен, парабола светового крыла уходила в закатное небо, словно вздернутая вверх рука какой-то древней статуи. Гигантская тень корабля через океан потянулась к платформе. Солнце совсем исчезло, а небо над океаном стало темно-синим, тревожным.

Плазма в последний момент ярко вспыхнула у самой чаши, и блики света побежали по широченным бокам грузового крейсера. Раздался хлопок, и махина, мягко соскользнув в вакуумную воронку, замерла на стапелях чаши.

В общем, ничего особенного, но за спиной захлопали в ладоши. А парень с планшетом взглянул через плечо и угрюмо усмехнулся краем губ.

– Зачем ты пришел сюда? – внезапно хрипло и зло бросил Тим.

А зачем ты, зачем ты? Ведь тебе нужно быть не здесь.

– А ты зачем? – повторил мысли худощавый и смерил его взглядом.

– Мне кажется, я первый спросил. Не стоит ответ заменять вопросом.

– Не стоит начинать хамить с первых слов, обращенных к незнакомцу.

– Незнакомцу, который раздулся так, словно на голову выше всех присутствующих?

Я нарываюсь, хочу нарваться.

Парень пожал плечами и уставился в свой планшет. Ему явно было плевать. А в Тима хлынула чернота. Как вакуум из воронки. Темный вакуум вытеснял мысли и сомнения, оставляя только себя самого и был чем-то гораздо большим, чем пустота.

Чем-то, чему Рей, пока был жив, не придумал названия.

Тим с силой выдернул черный планшет и швырнул его вниз. Худощавый дернулся следом, но прямоугольник закрутился черным веретеном и ушел в воду.

– Какого предела ты творишь, урод!

– Ты сам урод! Лысый урод.

И Тим с силой толкнул в черную грудь, ощущая потребность отправить парня следом за планшетом – в холодный океан. Тот резко отбил руку и ударил Граува в челюсть. Боль молнией пробила голову. Все сразу стало просто и понятно, так бывает, когда в темном туннеле где-то далеко пробивается свет. И можно двигаться.

Тим влепил кулаком прямо в переносицу слишком на его вкус длинного носа. Под пальцами хрустнуло, но придурок даже не пытался активировать свое защитное поле.

Это хорошо.

Граув оставил свой датчик, интерком и китель на проклятом интендантском судне. Зато в кармане льняных штанов болтался острый складной нож.

Совсем неплохо, если у худощавого найдется похожий.

Новый удар в челюсть выбил Тиму сразу два зуба. Он рассмеялся и сунул руку в карман.

* * *

Пыльная бутылка коньяка совершенно опустела, да и день был на исходе. Можно было отправиться куда-нибудь и выпить что-нибудь вдогонку.

Розового шампанского, например. А лучше анжуйского, которое освежает мысли, а на губы ложится как поцелуй шальной девки.

Но особого желания двигаться не было.

Ларский мог бы сделать себе копию той же пыльной бутылки и прогуляться по саду верхнего пирса. По вечерам запах там пьянил сам по себе. Особенно у центральной белой башни, где цвели лилии. И там никогда и никого не было.

Могут ли лилии вызвать желание расслабиться или устроить свидание самому себе в самом сердце Планетарной прокуратуры? Будет забавно прилечь под сводом закона, чтобы любоваться звездами. Особенно если ты генерал-майор комитета межпланетарных расследований. И тебе особо некуда идти.

Нет, весело убить время – не проблема.

Можно на выбор: скутер, авиетка или челнок для полного отрыва, и через часок накручивать рулетку в самом шикарном казино Макао.

Спустить к дьяволу несколько сотен тысяч кредитов, чтобы не напрягать мозги на тему «куда бы деньги с пользой пристроить и прирастить». Там же, может, удастся похватать за задницы развлекающихся красоток, и какая-нибудь, возможно, будет непрочь переспать.

Если только не у него дома…

Нет, в пределы, он останется в кабинете. Коньяк сегодня пошел хорошо, и благо у него в задней комнате есть шикарный диван с периной из лебяжьего пуха.

Никита Ларский вычитал о перинах в какой-то древней книге и обзавелся таким лежбищем, но никому об этом не рассказывал. Когда утопаешь в самом ее центре, берешь в одну руку бокал шампанского, а в другую книгу, то легко можешь представить себя корольком маленькой сказочной планеты. А не следователем прокуратуры, которому подбрасывают одну дерьмовую историю за другой, а премии, погоны и награды только со скрипом и бесконечной бюрократической тягомотиной.

Вот повесили на Ларского проклятого изоморфа, и что с ним теперь делать?

Остается только депортировать на Орфорт. Хотя у этого бледноглазого урода есть ответы, которые комитет межпланетарных расследований хотел бы получить.

Но не может.

Нет никаких механизмов, чтобы обязать представителя другой расы отвечать на вопросы ни в качестве свидетеля, ни даже обвиняемого. Убить и то проще.

Каждая вшивая планетка печется о своей расовой безопасности. Поднимают жуткую шумиху в совете Федерации по каждому пустяшному поводу. Хотя вся их безопасность утекла бы в космическую задницу, не будь землян и инсектоидов, в простонародье – тараканов.

А Орфорт даже и в Федерацию не входит, изоморфы вообще закрыты для контактов, но под действие общих законов подпадают. Флаа-старший дал понять своим змеиным шипением, что обратится в Совет Федерации, если его щеголеватого отпрыска задержат или передадут инсектоидам без достаточных на то оснований. Вот и валандайся теперь с их правящим семейством. И с холодной тварью – Ру Флаа.

Даже от его голограммы Никите было зябко.

Не иначе холод у них уже наступил. Не удивительно, что бравый капитан увильнул от дачи полных показаний. Такую тварь вспомнишь в деталях и предполетную проверку не пройдешь. Любопытно, как он теперь собирается ее пройти? От уверенности капитана второго ранга шел крепкий взяточный запах. Нюх на это у Никиты был идеальный. Но провернуть такое дело было, на его взгляд, невозможно.

Интересно – как?

Внезапно на экране правой панели стола ожили и стали тесниться данные передвижения в камере изоморфа.

Пришел голубок в себя, то ли после удовольствия, то ли после парализующего удара, когда отбирали у него сладкий кусок в капитанском кителе.

Движение было беспорядочным, и удивленный Никита затребовал полное изображение. Сейчас Ирт и вправду быстро перемещался вдоль периметра ограждающего поля. Слишком быстро. Зачем? Он прекрасно знает, что не в силах преодолеть барьер собственной мобильной камеры.

Резкий поворот головы плантиморфа, и Никита увидел прилипшую ко лбу черную прядь и бешенство в почерневших от раздувшегося зрачка глазах.

Странно… с чего вдруг?

И тут ожила правая панель – дела местные, не инопланетные. Под его личным контролем. Никита прикоснулся к ней рукой, присмотрелся к выросшей голограмме и выматерился.

Черная водолазка была вся залита кровью, нос сломан, глаз исчез в кровавом подтеке. Трансляция была отличной, даже хриплое дыхание и свист пробитого легкого, в которое кто-то вогнал по рукоять нож, был очень убедительный, почти предсмертный.

Но до смерти было далеко, потому что с ножом в груди ошалевший от крови Майкл Стэнли вколачивал кулак с каким-то зажатым черным обломком в лицо парня, чья левая скула уже превратились в сплошное месиво.

Такой глупой выходки от лидера треклятого братства запредельщиков Никита совершенно не ожидал. Не его формат – искать кровавых потасовок от безделья. И не причина наблюдать за ним.

Генерал-майор уже собирался отключиться от этой ерунды, тем более что около развлекавшейся парочки дежурило на всякий случай несколько зевак, а над экскурсионной платформой висел прибывший по сигналу об очередной поножовщине транспортировщик с реанимационным и регенерационным комплектами.

И тут противник Стэнли – парень в костюме когда-то бежевого цвета – вывернул руку в кроваво-черной водолазке, отпрянул в сторону и, пнув Майкла ногой, в мгновение оказался сверху.

Синие глаза лихорадочно сверкали, можно сказать – искрились безумием.

– Чертов капитан!

Правая панель тревожно запищала.

С трудом оторвав взгляд от едва живого Граува, пытающегося придушить и без того хрипящего Стэнли, генерал увидел другое, искаженное яростью и отчаянием лицо.

Таким изоморфа Никита раньше не видел.

Он по-прежнему двигался: то приближался к ограждению, то удалялся, пару раз резко ударил в силовое поле руками, словно проверяя его на прочность. Человеческая форма потеряла устойчивость. Ирт то делался тоньше и выше, то его плечи расширялись, становились покатыми и тяжелыми. На ногах вместо лакированных туфель уже были огромные, странно бесформенные ботинки. Как изоморф создавал одежду, Никита не понимал.

Но сейчас орфортец был совершенно выведен из равновесия. Его губы налились кровью, кривились, ползли червяками по широкому лицу, глаза стали невероятно огромными – два бликующих омута, в глубине которых ходили темно-серые тени.

Никита перевел взгляд на левую голограмму, где тело потерявшего сознание Граува сползало со Стэнли, затем откинулся в кресле и взялся обгрызать ноготь большого пальца.

А это было забавно. Не случайное совпадение, совсем не случайное.

Как бедный изоморф извелся из-за своего капитана!

Из этого можно извлечь пользу и разобраться-таки в убийстве инсектоида. И вовсе необязательно депортировать Ирта. Он еще не рассказал все, что знает. Но расскажет.

У него, оказывается, есть поводок. Очень даже короткий капитанский поводок.