Ларскому хотелось заорать, швырнуть чем-нибудь тяжелым в неподвижный профиль капитана второго ранга, а потом удавить собственными руками широко улыбающуюся инопланетную гадину на облачном кресле.

Эта сделка наверняка испортит остаток его еще довольно длинной и преимущественно дерьмовой прокурорской жизни. Точнее те короткие, приятные моменты, от которых еще можно было бы получить мало-мальское удовольствие, если не тащить на шее ярмо вины за Тима Граува.

Даже коньяк не лез в горло, и о девочках Макао думать расхотелось.

МихМих не стал бы зря вещать о грядущем бое и о проклятых тараканьих роях, этот бой предвещающих. Или предвкушающих. Кто их, демонов, разберет.

Но что-то нужно было делать.

Никита может получить зацепку здесь, в собственном кабинете, если примет жертву Граува, если выставит на торг безопасность этого обдолбыша.

То, что он обещал изоморфу в его камере, было не более чем словесной уловкой, проверкой его заинтересованности. Слабая надежда, что Ирт Флаа эту проверку не пройдет, умерла сразу, как только до растения дошло, что есть шанс завладеть капитаном Граувом, – датчики инфракрасного излучения камеры просто зашкалило, в секунду тело изоморфа увеличилось в размерах, а клоунская рубаха засияла багровыми переливами. Никите казалось, что и без рентгенограммы он способен увидеть зарождение ростков под кожей этого монстра.

О! Ирт Флаа хотел получить свою жертву! Любой ценой и как можно скорее.

И вот они расположились в кабинете следователя комитета межпланетарных расследований. То есть в его собственном.

Стараясь дышать ровно, чтобы удержать гнев, Ларский всмотрелся в Тима. Тот не стал садиться в предложенное кресло и расположился вполоборота у окна, стоял неподвижно, уставившись куда-то в сторону парковки энерголифтов. Не иначе как пересчитывал их. Раз за разом. Судя по отсутствующему виду и сведенным за спиною рукам, Тим настроился не замечать ничего происходящего в самом кабинете.

Просто ждать.

Все было сказано и решено до похода в камеру. Грауву уже нечего было добавить, вот только как он надеется продержаться даже два дня, находясь в таком напряжении?

– Так, что ты от меня хочешь, червяк? – расслабленным наглым тоном протянул Ирт Флаа.

Он сидел справа и чуть дальше от стола, вытянув ноги и чуть покачивая носком блестящей туфли.

– Тебе стоит переодеться, если хочешь прогуляться по Луне, тюльпанчик, – огрызнулся Ларский.

– Что? – белые глаза с тонкой красной каемкой вокруг радужки угрожающе сузились, но позу он не изменил.

– Ничего. Не поймешь. Хочу предложить тебе сделку.

– Сделку? – усмехнулся тот влажными губами. – Я не убивал эту вонючую тварь и тебе придется меня отпустить, сам это признал.

– Тебя – придется, а вот насчет доблестного капитана я еще могу передумать.

– Чага сам пойдет за мной как на привязи.

Тим вздрогнул, но не изменил позы.

– Чага?

– Я дал такое имя своей зверушке, которая не может ни расти, ни есть, ни жить без своего хозяина. Это имя из вашего языка, кажется?

– Зверушке, говоришь? – собственный голос неузнаваемо захрипел, и кулаки сжались, страстно желая разрядки.

– Именно зверушке. Ясно, червяк?

– Капитан второго ранга Тимоти Граув может хотеть чего угодно, даже быть Чагой и твоей зверушкой, но обязан подчиняться приказам. И вовсе не орфортской швали. Если он ослушается и пойдет за тобой, я просто посажу его в камеру. Вместо тебя.

Расслабленность исчезла – Флаа весь подался вперед, словно собираясь броситься. Облачное кресло торчало за его тушей пухлой периной.

– Решаю здесь я, тюльпанчик. И советую тебе успокоиться и взять себя в руки или чем они там у вас называются… и обращаться ко мне не иначе как генерал-майор Ларский. Ясно?

Это была длинная пауза. Пронзительный взгляд вгрызался в череп следователя, яркая одежда будто подернулась рябью, но потом медленно изоморф отклонился на спинку и снова принял расслабленный вид. Сочные губы растянулись в улыбке.

– Ясно, генерал-майор Ларский, – голос прозвучал неожиданно мягко и по-женски бархатно. – Что за сделку вы предлагаете?

– Так-то лучше, Ирт Флаа.

Рука потянулась к коньячной бутылке у края стола, но он тут же отдернул ее, почувствовав взгляд капитана. Тим сразу отвернулся к окну, но Ларский успел заметить капли пота на открытом лбу.

– Предложение следующее – ты рассказываешь все, что знаешь о гибели инсектоида под датчиками и безо лжи. И тогда капитан Граув сопровождает тебя все то время, пока мы не договоримся о передаче на Орфорт и ты не отправишься туда.

– Как долго это продлится?

– Пара-тройка дней.

– А потом?

– Потом он остается. Он – землянин, и никто не позволит скормить его изоморфу.

– Чага – мой! – голос снова стал резким.

– Твой симбиот в Поясе холода? Пока ты его не порвал? Я знаю. Но выбора у тебя нет, Флаа. Либо так, либо никак.

Ирт молчал, мясистые ноздри тяжело раздувались от дыхания. Возможно, он прикладывал невозможные усилия, чтобы сдерживать себя. Возможно, думал, как утащить свою игрушку с собой.

Скажи нет. Просто скажи нет.

– Согласен на сделку, – послышался глухой ответ.

– И это еще не все, – подался вперед Никита. – Он будет под защитой.

– Что значит под защитой?

– На нем будет постоянное силовое поле. Капитан Граув сможет убрать его по своей воле, но только если его жизненные показатели будут в норме. Иначе попытка будет блокирована системой защиты. И если…

– Что если, наглый отросток?

– Если ты сунешь ему под кожу свои щупальца и перестараешься со страстью так, что он окажется на грани, то получишь такой электромагнитный разряд, что будешь долго собирать щепки. Ясно?

Тим у окна разжал руки и вытер ладони о китель.

В общем-то, это было предложение капитана. Он долго и сбивчиво объяснял Никите, что не доверяет себе, что хочет, но не может не подчиняться Ирту, что помимо воли думает только о нем, как о Хозяине и ненавидит себя за это. Но должен попробовать, и поэтому… Но все-таки лучше…

В общем, его воля и выбор будут ограничены дополнительным датчиком во встроенной в череп пластине военного летчика.

Полностью исключить доступ плантиморфа к телу и крови Тима они не могли, – не стало бы темы для торга. Хотя кто знает… Вдруг Ирт Флаа способен на платоническую любовь. В Поясе наступившего холода на Орфорте.

– Есть одно условие, следователь.

– Какое?

– Хочу погулять по вашей планетке, раз притащился в такую даль.

Это было неожиданно. И удивительно. Но, с другой стороны, даже монстры и растения не лишены любопытства.

– Хорошо. Но один день. Точнее вечер. И только дотронься до кого-нибудь, кроме Граува! Я настрою луч сопровождения. Одна ошибка, и будешь перемещаться только под силовым колпаком.

– Чем же это отличается от тюрьмы?

– Пейзажи вокруг меняются.

Ирт оскалил зубы, изобразив улыбку, у края которой поблескивала влага.

– Задавай свои вопросы, генерал-майор.

Флаа сжал лапищами край стола и резко вместе с креслом придвинулся, оказался совсем рядом с Ларским.

От него исходил странный горьковато-сандаловый запах. Но глядя на эту фигуру с широкими покатыми плечами, трапецевидными ладонями, чуть ли не на середине стола, и с белесой злостью в глазах – невозможно было поверить, что этот безобидный запах – его.

Фальшивка трансформации. Снаружи и внутри.

От нехорошего предчувствия захотелось посетить уборную. Посидеть там подольше, так сказать, поработать с бумагами. В сомнениях Никита поднял голову и с удивлением увидел, что капитан отвернулся от притягательного окна и рассматривал изоморфа так, словно что-то силился понять или решить для себя.

Между этими двумя лежала какая-то страшная и сложная история, и Ларский позволил затянуть себя в эти сети и превратить в марионетку.

Отступать было поздно.

Генерал-майор притянул рамку полиэкрана, запустил изображение программ и приложений и стал устанавливать параметры сканирования допроса: излучения, колебания, волны, давление, расшифровка образов. Все потолочные датчики кабинета были сфокусированы на фигуре, развалившейся у стола.

С капитаном Граувом было бы проще – достаточно мозговых волн, чтобы понять, говорит ли он правду. А вот изоморф – дело другое, не было полной уверенности, что получится отличить ложь от правды.

– Расскажи о встрече с инсектоидом. Где, когда и что именно произошло.

– Рассказывать нечего. Вонючий выползень напал на меня. Присосался к моему кораблю и проломился внутрь.

– Твой корабль? На Орфорте нет космических кораблей!

О боги, у капитана прорезался голос! Сиплый от долгого неиспользования.

– Твой крейсер висел на орбите, Чага. Пустой и мертвый. Мертвее тысячелетнего огранга. Я его забрал.

– Но ты же не можешь им управлять! Никто из вас не может!

Изоморф резко развернул кресло в сторону Тима, всверливаясь в него взглядом.

– Что ты можешь знать обо мне, уродец? Это я знаю тебя всего, до дрожащей прямой кишки.

Капитан сразу стал белым, как его китель, и вжался в стену. Пальцы у бедер подрагивали.

– Хватит! – зло оборвал Никита. – Я жалею, что согласился на эту сделку.

– Ладно, ладно, – вскинул вверх ладони Ирт. – Извини, генерал-майор, больше не буду, никаких кишок. Прости, я не хотел тебя испугать, Тим. Просто поверь, дружок, я знаю, как летать на твоей жужелице.

Оказалось – не совсем.

История встречи двух чудищ в космосе вырисовывалась более чем странная. Нелепая даже.

СимРиг насильно состыковался с крейсером, на котором Флаа летел, как он считал, в сторону Земли в поисках исчезнувшего симбиота. Чтобы порвать сбежавшую дрянь.

Как разобрался в управлении корабля и проложил маршрут, Ирт отвечать категорически отказался, утверждая, что это к делу отношения не имеет. Двигался по космосу изоморф по неясному маршруту, преимущественно находясь в спячке. Около какой именно галактики в момент встречи с инсектоидом он находился, Никита понять так и не смог.

Пролистанная перед носом Ирта звездная карта их никуда не продвинула. Судя по всему, ни в картах, ни в управлении кораблем изоморф, действительно, не разбирался, но как-то летел и чем-то привлек внимание инсектоида. Привлек настолько, что тот силой проник в корабль и попытался что-то выяснить или найти, чем вызвал ярость вырванного из голодной спячки Ирта Флаа. Они сцепились и, вероятно, разнесли полкрейсера.

В процессе столкновения изоморф запустил временную мину, не особо понимая, что именно произойдет. У него было какое-то странное представление о том, что если нажать нужный рычажок, то все прокрутится назад, станет, как было до того, как инсектоид взял крейсер на абордаж.

Ирт Флаа явно действовал по обрывкам разнородных знаний, которые, как начал подозревать генерал-майор, плантиморф сумел извлечь непосредственно из Тимоти Граува, когда тот был в плену.

Мина рванула, и стало еще хуже.

Время натянулось вокруг сцепившихся монстров, искажая, смешивая то ускоряющиеся, то замедляющиеся куски пространства: слои секций крейсера, коммуникации служебных отсеков, космический мусор. В какой-то момент изоморф был уверен, что сам оказался в сдавливающей его утробе таракана и бился там вечность в зеленой хлюпающей жиже, не в силах вырваться. Покрылся мертвой корой, чтобы не раствориться в кислоте.

Возможно, так и было.

Когда время и пространство зависли, перестали ощущаться, врагов выбросило на Землю.

Ирт Флаа уверял, что сцепившиеся корабли исчезли, а инсектоид был рядом. СимРиг очнулся и приподнял голову с вывернутой наружу чудовищной челюстью. Изоморф, ожидая нападения, только пытался выпустить ростки, как таракан взорвался медным фонтаном крови и превратился в горку теплой, сильно пахнущей плоти. Не в силах даже отодвинуться, Ирт пустил слабые корни в землю, забирая соки зелени, греясь на чужом, но жарком солнце.

– Ты несколько часов пролежал около трупа, – передернул плечами Никита.

– Уходить не хотелось, – плотоядно протянул Флаа. – Было тепло и он стал пахнуть гораздо лучше, после того как превратился в мягкое мясо.

Труп врага. Что может быть приятнее?

Но, возможно, изоморф просто плохо понимал, что с ним происходит, где он, куда исчез корабль, и опасался, не принесет ли любое движение неприятные последствия.

Никита просматривал данные сканирования Ирта Флаа во время допроса и думал, что делать с полученной информацией. История мало что дала ему, практически ничего. Появилось только больше вопросов: почему СимРиг атаковал, где именно они находились, насколько сместился временной пласт, и почему два тела так точно выбросило на Землю?

Хрономины, которыми был оснащен крейсер «Сияющий», входивший под командованием контр-адмирала Граува в состав исследовательской экспедиции Харли Макгрея, обладали огромной мощностью. Они были рассчитаны на использование в открытом космосе для трансформации, перемещения или создания крупных космических объектов – искусственных и естественных планет, станций. Каждый раз технические специалисты их программировали под задачу, чего изоморф, естественно, сделать не мог.

Неудивительно, что два корабля просто исчезли в потоке времени, удивительно, что два инопланетных существа выжили и оказались на Земле. Хотя инсектоиды и изоморфы были способны к незащищенному перемещению в космосе.

Возможно, программа мины распознала и выбросила их как единую биомассу на защищенную планету, координаты которой были вшиты в саму мину и в корабль-носитель. Или просто на ближайшую.

Оставалось надеяться, что сплав двух кораблей отправился в ядро какого-нибудь астероида или звезды, а не вырастет через пару месяцев или лет из-под земли любимого Никитой Макао, разрушая волшебные фонтаны. Или из-под стройных ножек Лизы.

К черту это дерьмо!

Но как бы ни сработала эта незапрограммированная хрономина, она членила пространство на крупные, цельные куски и никак не могла измельчить тело СимРига. Не могла быть причиной такой смерти!

– Мы можем быть свободны, генерал-майор?

Ровный голос и холодный, совершенно официальный тон вывели Ларского из задумчивости, и он уставился на Тима Граува. Тот оставил окно и стоял рядом со столом, буквально в полушаге от изоморфа.

Сколько раз капитан прокрутил в голове эту фразу, прежде чем произнести ее?

Собранный и деловой вид ему почти удался: свободно опущенные руки, легкий наклон головы и вопросительно приподнятая бровь. Вот только бисеринки пота по-прежнему виднелись между темных, падающих на лоб локонов, а в глубине глаз пытался спрятаться страх.

Допрос не дал существенного результата, и этот болван пропадал ни за что. Или за что-то такое, чего следователь в материалах допроса не видел в упор, не замечал, хотя ответ и был на поверхности.

Никита перевел взгляд на Ирта. Тот жадно пялился на своего симбиота, край его рта внезапно дернулся в голодной усмешке, а пальцы ласковым движением прошлись по темной древесине столешницы.

Флаа нетерпеливо ждал и старался не спугнуть.

– Да, генерал-майор, вы отпустите меня осмотреть вашу планету вместе с капитаном второго ранга? – голос опять звучал бархатно, с легкой ленцой на вдохе.

Никита открыл рот и закрыл – не нашел в себе достаточного количества дерьма, чтобы просто дать добро на этот непринужденный запрос.

– Уже поздно раздумывать и отказываться, Ларский, – вдруг зло бросил Тим. – Дело сделано. Вставай, Ирт, мы уходим.

Он развернулся и пошел к двери, не оглядываясь, а только ускоряя шаг. Гладкие фарфоровые плечи строились в идеально ровную, гордую линию. Как долго он надеялся их продержать?

Изоморф плавно поднялся. Движения мощного тела были пугающе текучими и хищными, он не шел следом, а именно перемещался. Его охота началась.

– Прощай, генерал-червяк.

– Я буду следить за каждым шагом! – гаркнул Ларский и смахнул со стола рамку полиэкрана, а следом и невостребованную бутылку.

Проклятое прокурорское логово.

* * *

Прошел час, но Никита так и не подключился к трансляции с удаленного датчика наблюдения за парочкой. Генерал-майор отправил вверх кресло, припарковал его к картине с грудастой Данаей и сидел, свесив ноги над закрытой дверью, время от времени переливая темную, приятно пахнущую жидкость из свежей бутылки в одной руке в бокал в другой руке, а после внутрь самого себя.

Следователь прокуратуры был убежден, что в самом процессе пития была заключена животворящая природная сила, оно было вечно и естественно как дыхание и, подобно всему несущему отпечаток вечности, даровало успокоение.

Когда-нибудь он бросит свою работу и напишет трактат о питии.

И какое ему дело до Граува, который раз за разом делал неправильный выбор, принимал блуждающие на болотах огни за ценности, ради которых стоит рискнуть и ухнуться в трясину. Два похода в камеру к изоморфу с перерывом в один день, которые, если смотреть на них без иллюзий, имеют только один исход – уничтожение собственной личности.

Вся эта силовая защита, о которой Ларский сказал Ирту, по большому счету существовала и действовала до тех пор, пока Тим сам желал этого. Ибо право человека распоряжаться собственной жизнью защищал закон этой проклятой планеты.

Но Тимоти Граув, похоже, ничего так не хотел, как полной свободы от самого себя, от своих желаний и решений, от сильного молодого тела. И эту свободу ему могло принести рабство и привязанность монстра.

И почему Никита должен был его останавливать? Как он мог предостеречь человека, который уже один раз прошел через ад и вернулся на тот же круг? Плевать на все. В этой темной, родной, как кожа, комнатенке, где он жил, дышал, ел, пил бесконечно долгое время, с тех пор как ушла Лиза, всегда находилось и найдется, чем отрубить или занять мозг. Чем-нибудь будоражаще красивым или заковыристым, чем-нибудь куда более стоящим, чем унылая история унылого капитана.

Если Флаа будет угрожать жизни Тима, генерал-майор получит сигнал, но наблюдать рабскую покорность и сочащиеся кровью поцелуи он более не намерен. Даже объятия Маршала роев можно было бы стоически пережить и рассказать кому-нибудь о таком достойном баллады испытании, распечатав бутылочку у камина, но это…

По правде говоря, Ларскому было особо некому рассказывать истории своих подвигов. Разве что хитрому контрразведчику да девчонкам в Макао, но те посмеются и забудут еще одного хвастливого болтуна. Он покрылся пылью в этом дерьмовом комитете расследований, живя в клетке привычных и одинаковых перемещений, чужих, далеких от него трагедий и запутанных, но совершенно неинтересных событий.

Лиза умела его слушать. Она внимательно смотрела в глаза, смеялась и обнимала за шею. Правда, иногда Лиза отмахивалась, будто не верила ни одному слову, или же говорила, что он невыносимый зануда, и прерывала его долгие рассуждения:

– Говори по сути, Ларский. У тебя слишком много лирических отступлений.

– У меня нет никаких лирических отступлений. Я вообще не привык отступать, – решительно сообщал он. – Если нужно, – просто отхожу в сторону.

Жена улыбалась, чуть откидывая назад голову, и в эти моменты ему казалось, что их совместная жизнь будет вечной. Как ее красота.

Может, он тоже идет за блуждающими болотными огоньками.

Интерком в нагрудном кармане мягко завибрировал. Кому-то тоже не было покоя по вечерам. Никита вытащил бублик и бросил его перед собой. Тот подвис и развернул выпуклую картинку. Кто бы сомневался.

Ларский не любил таскать на руке браслеты, не любил планшеты с плоскими экранами и плоскими изображениями за их бессмысленную выпендрежность. Маленькие прямоугольники и рамки, вырастающие перед лицом в подносы, ему тоже не нравились. А бублик…

В древности считалось, что подкова приносит счастье, но подкова – это слишком мелодраматично. А вот если ты – генерал-майор в черном кителе и, чтобы управлять коммуникациями, носишь бублик в кармане, то это дает тебе право посылать до звезды любого умника. Даже генерал-лейтенанта от контрразведки.

Четкое изображение Марры выросло из бублика. Тот, судя по трансляции, восседал в собственном служебном будуаре, уже облачившись в мягкий фланелевый комплект со знаками воинских различий.

– Так и думал, что ты на работе, – добродушно хмыкнул Марра.

Никита пожал плечами.

Марра открыл тяжелый витой портсигар на столе и вытащил табачную соску. Сигара не выглядела бы здоровенной разве что в морде у носорога. Видимо, генерал-лейтенант настроился на длинный разговор.

Никита снова плеснул из бутылки коньяка, удивляясь, что тот еще не закончился. Впрочем, можно успеть выхлебать остатки в ожидании, пока Марра раскочегарит свою сигару.

Контрразведчик любил роскошь во всем. С позиции знатока древней истории и литературы Никита считал, что такие пристрастия были совершенно неоправданны для сторожевых псов планетарных интересов. Вернее сказать, для их гончих.

Контрразведчику по всем канонам полагалось быть худосочным и нервным, предпочитать техностиль и простую мебель из псевдовещества. Не иметь маленьких слабостей. Только в этом случае можно быть уверенным, что враги не проникнут незамеченными, не пустят корни в потаенных местах их крошечной планетки. В портсигарах, лаковых шкатулках, в бесчисленных выдвижных ящичках окованного потемневшей медью бюро. В карманах фланелевого кителя, из которого, докурив сигару, с предсказуемостью античного комедианта Марра наверняка извлечет свою крошечную золотистую чайную чашечку.

Никита вздохнул. Жизнь угнетала его очевидностью своих сюжетов.

– Значит, сидишь на потолке, – глубокомысленно умозаключил Марра и выпустил дым.

– Хотелось бы скоротать вечерок не с тобой, а с дамой. Хотя бы нарисованной.

Никита оглянулся на Данаю, грудь у нее была кругла и доверчива, а вот глаза – печальны.

– Врешь, ты расстроился и решил напиться.

– С чего мне расстраиваться? Я просто должен поддерживать непринужденную беседу с дамой, а без доброго коньяка я скатываюсь на отчеты, показания и аналитические записки.

– Оставь даму. Я вижу, она уже готова на все и способна чуток потерпеть. Лучше побеседуй об этих скучных вещах со мной.

Никита рассмеялся. Хитрый лис звонил не для того, чтобы просто поболтать или позвать его на рыбалку.

– Что ты хочешь от меня?

– Ты и сам знаешь. Я утром тебе описывал, как у нас горит задница. Ты отпустил изоморфа, хоть и под мобильным контролем. Ты сдал ему Граува, а я не получил ни строки.

– Из дырки от бублика ни строки не получается. Я просто позволил капитану поиграться в героя. С непредсказуемыми последствиями. А нужной тебе информации у меня нет.

– Но… хотя бы точка встречи, маршрут движения. Где они с инсектоидом вообще столкнулись?

– Это же растение! Оно не разбирается ни в картах, ни в звездах, ни в кораблях. Оно и к беседам не расположено. Просто куда-то летит, давит на красивые кнопки, дергает большие рычажки, напяливает на себя мишуру вместо одежды и жрет вкусняшку. Я допью коньяк и пришлю тебе отчет, Марра.

– Когда допьешь? Уж я-то знаю, что коньяк у тебя не кончается.

– Только это и радует в последнее время.

Контрразведчик пыхнул в задумчивости несколько раз, потом взялся рассматривать дымящуюся сигару, медленно поворачивая ее в пальцах.

– Жаль, что ничего у нас с тобой не вышло.

У нас. Как же!

Таким тоном, наверное, говорили утомленные инквизиторы древности перед тем, как отправить ведьму на костер. Все-таки хорошо, что Никита встретил Марру в светлые времена космической сопричастности, планетарной безмятежности и торжества разума. А то бы сейчас горел в очищающем огне.

– Я удивился, Никита, что ты позволил изоморфу уйти с капитаном.

– Но ты сам…

– Я просил тебя вытрясти Флаа, Совбез велел держать его под колпаком и допрашивать. Они запретили сдавать землянина. Но ты все равно выбрал свой вариант. У тебя будут проблемы.

Марра держал руку с дымящейся сигарой на столе и, прищурившись, смотрел на Никиту. Ответа у Ларского не было, оставалось только пожать плечами.

– Или не только твой вариант, но чей-то еще…

– Что ты хочешь сказать?

Контрразведчик пожевал губами и вдруг резко бросил:

– О чем ты говорил с Треллином на Канаверале?

– Что? При чем здесь Треллин?

– Не знаю. Ты скажи мне. Вы практически незнакомы, но болтаете перед отлетом, потом Тим Граув мчится к этой занозе в Дублин, болтается над океаном и приезжает к тебе. А ты нарушаешь распоряжение Совбеза. Интересная история, правда?

– Бред, – фыркнул Никита. – Алексей Треллин не причастен к моему решению.

Марра затушил сигару в изысканной малахитовой пепельнице и покачал головой.

– Ошибаешься. Генерал-интендант причастен практически ко всему. К тому, что мы возвращаем гросс-адмирала Штрауса, к капитану Грауву и изоморфу, даже к запредельщикам.

– К Майклу Стэнли? – Никита вспомнил короткую историю поножовщины, рассказанную Алексу им самим. – А к нему-то как?

Контрразведчик тяжело и печально вздохнул:

– Вопрос не как, а зачем. Пришли мне отчет о допросе до утра, Ник.

И изображение пропало.

Алексей Треллин и Майкл Стэнли – ядовитая неугомонная задница и романтик, мечтающий отдать жизнь во имя величия человечества. Что может быть общего между ними? И при чем здесь Тим Граув?

* * *

Чем лучше и безопаснее чувствовало себя человечество в космосе, тем чаще появлялись такие люди, как Майкл Стэнли. Для них уют планеты, мощь Федерации, защищенность Дальних Пределов, возможность остаться в живых даже после самой кровавой мясорубки – признак деградации общества. Грядущей гибели человечества, потерявшего великую цель своего существования. Безоглядные максималисты.

Ларский мог понять, как они думают, но все их рассуждения казались бредовой горячкой романтиков, которых папочки и мамочки не научили получать удовольствие от кинофильмов, книжек и водных каруселей. И тогда они решили записаться в прогрессоры и отправиться в жуть запредельного космоса. К горизонту разума.

Конечно, своеобразная правда была в их суждениях.

Раньше целью человечества было выживание. В древние времена люди были беспомощны настолько, что им приходилось бороться за выживание с природой на самой уютной и теплой из известных Ларскому планет – на Земле. Потом народы и государства начали драться друг с другом за их собственное единоличное выживание. Не имея возможности дотянуться до космоса, они находили угрозы и опасности на собственной планете, а когда не находили, создавали их сами.

Позже технологии шагнули вперед, давая возможность высунуть нос из атмосферы и освоить солнечную систему. В двадцатом веке древний мир кончился, и наступила эпоха Античности – самое сумбурное, кровавое и фантастическое время. Время великих трагедий, ярчайших открытий, и бесконечного топтания на одном месте. Когда даже прорывные технологии не могли сдвинуть с места махину человеческой ограниченности.

Единственная возможность человечества выжить в расширяющейся, полной черных дыр и астероидных потоков Вселенной – это двигаться вперед. От пещеры к озеру, от суши к океану, от Европы к Америке, от Земли к Марсу и Солнцу и дальше через галактики в Дальние Пределы космоса. В античности, имея все технологические возможности для броска к звездам, человечество продолжало делить свою хрупкую планету. Хуже того – оно пыталось делить космос, пряча технологии друг от друга, надеясь использовать малейшее преимущество для побед над себе подобными.

Когда Никита учился в школе, он впервые увлекся античностью, перечитал кучу книг, пытался понять это больное и загадочное время. В котором люди, имея все знания и все возможности понять собственную уязвимость в гиганской космической утробе, ее не понимали. Они могли создать искусственное солнце, полностью освоить Луну и пересечь солнечную систему уже в начале двадцать первого века. Но не сделали этого ни в следующем веке, ни потом, состязаясь в крутизне друг перед другом. Не смогли объединить знания, усилия и возможности всех стран перед самой страшной угрозой и самой великой надеждой – космосом.

Античность – эпоха, когда инструменты нового времени были в руках человека с древней картиной мира. Когда читали романы о драконах и магии, а настоящие волшебные палочки применяли для того, чтобы выбивать ковры. Прошло несколько сотен лет, прежде чем человечество приподняло голову и применило местоимение «мы» ко всем землянам, а «они» к тем и к тому, что таило звездное пространство. Только тогда наступило Новое время.

Но было уже поздно. Гиганское семейство астероидов, люди не успели ни уничтожить, ни отклонить. Для этого были знания и технологии, но не было готового инструмента и хватило времени на его создание. Погибла половина населения Земли и большая часть флоры и фауны. Более других пострадала Америка. Расплата за долбанную близорукость безбашенной античности. Пришлось все начинать сначала.

В Новом времени целью стало выживание слабого, не способного существовать вне атмосферы существа в необъятном космосе. Создание огромной защищенной зоны вокруг Земли и неограниченных возможностей людей.

Теперь человечество может обтесать любую планету и колонизировать ее. Может отгрызть кусок желтка или белого карлика и сделать маленькое светило для собственных нужд. Людей не беспокоят пролетающие мимо астероиды и вспышки на Солнце. Они прочертили пространство множества галактик маяками кросс-переходов и протянули технические щупальца до Дальних Пределов. Встречая на своем пути союзников, врагов и чужаков.

С точки зрения Ларского – это предел возможного.

Человечество – могучая часть могучей Федерации. Теперь вопрос выживания – лишь вопрос релятивистского взрыва и расширения Вселенной. Но по движению вещества в космосе понятно, что пространство только в начале пути вселенского движения от взрыва. Искажения наступят не скоро – через миллиарды лет.

Миллиарды лет счастья человечества от бархатного вкуса вина на языке, от сисек, ложащихся в ладони, и сочных бифштексов под ножом.

Какого черта кому-то лезть в запредельный космос, искать горизонты разума, особенно учитывая тот простой факт, что даже Дальние Пределы в миллион раз меньше, чем поперечник вселенной – по существующей математической модели. А от проклятого поперечника вселенной даже свет до Земли не дошел, когда все бабахнуло.

Вывод простой – сиди на жопе и наслаждайся. Или разбей кому-нибудь морду в кровь. Доктора починят. Но – нет. Появляются желающие сложить свои крошечные жизни под каток новой великой цели. Запредельщики.

Идея добраться до горизонта разума впервые возникла около пяти-шести тысяч лет назад. Но корни ее были еще глубже. Еще в античные времена появилась теория о том, что совокупности глобальных космических систем представляют собой отражение некой разумной структуры. Компьютерный анализ моделей умирающих галактик, массы которых переводили в электрический потенциал, раз за разом доказывал, что они способны вести себя как чистый разум. Либо являются отражением разума.

Мы не способны понять, где этот разум и что он создает, но, возможно, человечеству все еще не хватает уровня обобщения. Или эта разумность является отражением мыслящих структур в самой сердцевине черной материи или просто в силу геометрических размеров – чем-то более глобальным. Может быть, за границами нашего пространства лежит настоящая вселенная и там же простирается горизонт разума, превращая весь мир в гигантский проекционный аппарат.

Кто-то ищет протовещество, кто-то философский камень, а запредельщики – горизонты разума. А все эти чудные вещички могут лежать в маленьком шкафчике прямо перед носом. Плавать на дне пыльной коньячной бутылки.

Для Никиты Ларского, но не для Майкла Стэнли и его друзей.

Им нужно двигаться дальше, от точки взрыва Вселенной за границы Дальних Пределов, искать артефактное подтверждение существования гиперразума: повторение структур, геометрические пределы вещественного пространства. Они верят, что найдут ответы, которые позволят человечеству трансформироваться, стать сверхсуществами и преодолеть смерть, которую принесет неизбежная трансформация и гибель расширяющейся Вселенной. Запредельщики стремятся пожертвовать собой ради Великой идеи спасения после Страшного суда через миллиарды лет.

За последние шесть сотен лет в темноте космоса пропало несколько таких жертвенных экспедиций. Специально для них создавались сложные и дорогостоящие агрегационные механизмы – экзопланеты, которые были способны лететь в автономном режиме тысячи лет.

Экзопланета, отягощенная искусственным солнцем, не могла совершать прыжки, подобно космическим кораблям, но развивала достаточно высокую скорость, чтобы уйти очень и очень далеко от галактик, освоенных Федерацией.

Около четырехсот лет с момента старта Земля получала сообщения от ушедших в космические дали прогрессоров. Но потом словно наступала точка невозврата – разрыв всех связей. Сначала проходили редкие сообщения типа «мы помним о вас, предки», а потом только автоматические сигналы, которые вскоре и вовсе исчезали.

Кто знает, что происходило на этих бесприютных космических странниках. Возможно, потомки романтиков уже осознавали себя не частью чьих-то планов на будущее, а самодостаточным миром и колонизировали планеты, а возможно, погибали или переставали верить сказкам своих бабушек и дедушек о далекой планете Земля.

После бума запуска экзопланет, который длился около двухсот лет, наступил период разочаровния. Несколько неудач заставили человечество на долгое время похоронить идею поиска горизонта разума, но вот на витке новых открытий и космических встреч Земля вновь взялась за подготовку экспедиции.

Подняло голову свеженькое поколение запредельщиков, мечтающих принести себя в жертву. Сначала они забирались на горы и сплавлялись по рекам без силовой защиты. Игнорировали всевозможные охранные гаджеты, проверяли себя на прочность, ставили сверхзадачи. Верили в то, что смогут стать истинными прогрессорами.

Однажды Никита с Лизой и двумя друзьями играл в тримино и глупейшим образом проигрывал. Сделав очередной сомнительный ход, он заявил решительным, призванным убедить самого себя тоном:

– Тупость сначала преодолевается уверенностью, что ты не тупой.

Лиза рассмеялась и, бросив на стол фишку, лишила его последней надежды.

– К сожалению, дорогой, некоторые в этой счастливой уверенности и остаются на всю жизнь.

Она умела быть язвительной, но никогда не была стервой. Что бы Лиза сказала Майклу Стэнли? Что он герой-прогрессор или идиот? Вероятно, второе.

Трудно было понять, на что он до сих пор рассчитывал. Полтора года назад проект отправки сверхдальней экспедиции после долгих споров был приостановлен Планетарным парламентом. Правда, за год до этого решения экзопланета была полностью отстроена, крейсеры сопровождения готовы и искусственное солнце росло в магнитных ловушках. Общество молодых идиотов бесновалось в восторге от возрожденной после трехсот лет молчания Великой идеи космического ковчега и готовилось к полету. А их родители тосковали и утирали сопли.

Сначала никто не возражал против потери поколения. Как же возможно отказать в праве выбора, в праве каждого сопляка решать, на что потратить жизнь? Разве может воспитанный в политкорректности отец запретить отпрыску резать себе вены на том основании, что не хочет его потерять. Это, как говорится, папочкины проблемы.

Пока таким папочкой не оказался Уильям Стэнли – винодел, владелец сети модных рекреационных центров, изобретатель таких популярных игр, как тримино, бильярд на льду, бродячие карты. Он входил в тридцатку богатейших людей планеты, имел единственного сына и, похоже, авторитарный характер. Во всяком случае, не был готов предоставить Майклу свободу выбора его собственной судьбы.

И не предоставил.

Харизматичный и умный Уильям рассорился с сыном, прослыл среди молодежи ретроградом и за пару месяцев медийной бомбежки расшевелил общественность настолько, что парламент принял поправку по вопросам сверхдальних космических экспедиций.

Связь поколений не должна быть прервана.

Любая экспедиция будет ограничена правом оставшихся на Земле на встречу с теми, кто улетел. Проще говоря, экспедиция может быть возвращена к истечению срока жизни родителей улетевших детей, а именно через сорок лет после расставания. Не вся. Дети детей могут лететь дальше, если технически это будет возможно, но движение вглубь космоса будет также ограничено желанием их родителей. В случае невозвращения по требованию команда ставит себя вне закона, и тогда программа, зашитая в экзопланету, разворачивает махину к Земле.

Принятая поправка была горячо поддержана поколением родителей, но практически убила у молодого поколения желание отправиться в дальний путь. Лететь сорок лет, чтобы вернуться. Выглядит не круто, а уныло.

Невозможность пожертвовать собой остудила сердца молодых космических романтиков, их ряды поредели, и момент старта все откладывался и откладывался. Пока о нем и об экзопланете, вращающейся вокруг Солнца где-то за Землей, не стали забывать.

Недавно парламент рассматривал решение о демонтаже экзопланеты. Многие компоненты инфраструктуры искусственного космического тела могли быть эффективно использованы. Начали ли консервировать экзопланету «Горизонт» или нет, Ларский наверняка не знал. Дело не быстрое. План демонтажа и распределения компонентов готовился долго, документы и предложения болтались по инстанциям, обсуждались в кулуарах, возвращались на доработку и обросли таким бюрократическим хвостом, что Никита был уверен, что за всей этой волокитой стоял чей-то тщательно скрываемый интерес. Близкий к интендантскому ведомству.

А еще Майкл Стэнли.

Последнее время он вел себя так, словно готовился к отлету. Пропадал в своей квартирке в Берлине, встречался с возбужденными юнцами, занимался физическими тренировками. И сверкал голым черепом – а значит, проходил интенсивную информационную прокачку.

То, что прокуратура получала хоть какую-то информацию о Стэнли – уже радость. По закону режим информационного доступа к себе любых служб и личностей регулировал сам человек. Мог закрыться полностью, отключиться от всех каналов коммуникации, даже регулирующих возможность его спасения в случае чего. Существовало около миллиона землян, прячущих буквально от всех свою повседневную жизнь, что могло быть и своего рода психическим заболеванием. Их называли соцданами. Среди них были и одиночки и те, кто объединялся в группы, которые вели тайную, в том числе и противозаконную деятельность.

Парламентские никак не могли определить степень вмешательства в личную жизнь таких людей, хотя бы с медицинскими целями. Нет, конечно, силовики имели право и возможность в случае серьезных подозрений получить доступ к личной информации любого уровня. Но вот только их ошибки карались безжалостно – неподъемными штрафами, налагаемыми как на ведомство, так и на инициаторов вторжения в личную жизнь.

Хвала богам, Никита не имел никакого отношения к работе полиции со всякими инсургентами и психами, которых на Земле хватало, по его мнению, с избытком. Делом Ларского и военной контрразведки были контакты, конфликты и преступления инопланетного характера. Поэтому Майкл Стэнли как претендент на то, чтобы оседлать экзопланету и отправиться знакомиться с Вселенной и ее тварями, попадал в круг интересов генерал-майора и Марры.

Стэнли часто закрывал информацию о себе, и поступавшей было недостаточно, чтобы понять, что на самом деле с ним происходит и что планирует лидер запредельщиков.

Улететь с подготовленной командой ему никто не мог помешать. Он прошел все этапы отбора, имел необходимое образование для управления экзопланетой и выиграл выборы на пост губернатора этого ковчега. Только команда специалистов распалась, и отправляться в путь на условиях принятой поправки он публично отказался. Майкл Стэнли был рабом своих принципиальных позиций, а значит «Горизонт», начиненный системой автоматического возврата, будет демонтирован.

Но при чем здесь Алекс Треллин?

Инфраструктура ковчега, состоящая из экзопланеты, искусственного солнца и десятка мощных крейсеров сопровождения, оснащенных веерами магнитного поля, находилась на балансе интендантской службы. Под наблюдением господина Треллина. Его ведомство отвечало за демонтаж и консервацию экзопланеты, которая пока двигалась по орбите вокруг Солнца в миллионе километров от Земли.

И Никита Ларский вновь вспомнил про португальский флот, оплывающих клонов и брошенный на Луне корабль. А еще про кукиш на горке масла. Хмыкнул, а потом рассмеялся. Смех разбирал все сильнее, и полногрудая Даная смотрела на него с упреком.

Затушив пожар хохота последним глотком коньяка прямо из горла бутылки, следователь прокуратуры ухнул вниз.