В то время, когда агенты иностранных разведок деятельно готовились заполучить советского полковника, друзья Турханова также не сидели сложа руки. Сразу же после возвращения в Штаб партизанского движения генерал Барсуков связался с партизанскими отрядами и отдельными разведгруппами, действовавшими на территориях оккупированных немцами стран Восточной Европы, с просьбой установить местонахождение Турханова. К сожалению, ответы оказались неутешительными: Турханов исчез, словно провалился сквозь землю. И только через два месяца, когда уже почти никто не надеялся что-нибудь узнать о нем, долгожданная весть дошла до партизанского соединения.

– Товарищ генерал! – обратился к Барсукову в то утро его адъютант. – На прием пришли посланцы из Интернационального отряда советских партизан.

– Это какой же отряд? – удивился генерал. – Не тот ли, которым раньше командовал Турханов?

– Он самый. Теперь им командует капитан Савандеев.

– Пригласите их ко мне,- распорядился Барсуков. Адъютант, открыв дверь, подал знак. Тут же в кабинет вошли три человека. Один из них, рослый чернобородый мужчина лет двадцати пяти, по-военному приложил руку к головному убору и четко доложил:

– Товарищ генерал! Разрешите вручить вам спецдонесение нашего командира Савандеева.

С этими словами он вынул из внутреннего кармана пиджака пакет и подал Барсукову.

– Садитесь! – пригласил генерал, а сам, поспешно распечатав конверт, тут же углубился в чтение. – Наконец-то! Турханов жив! – воскликнул он, закончив чтение. – Собственно говоря, мы в этом не сомневались. Выкладывайте все по порядку…

Беседа продолжалась почти два часа. Она продолжалась бы и дольше, но прервал ее начальник штаба, который пригласил Барсукова в штаб.

– Благодарю вас, друзья! – сказал генерал, пожимая руки партизанским посланцам. – Вас устроят в общежитии. Отдохните пару дней, а там мы постараемся доставить вас к месту службы на самолете. Пока до свидания!…

Весть, что Турханов жив и почти выздоровел после тяжелого ранения, обрадовала его друзей. Теперь они с удвоенной энергией принялись за подготовку операции по его спасению из фашистского плена. Барсуков связался с польскими и чехословацкими подпольщиками и попросил их проверить, где находится немецкий госпиталь, в котором проходит курс лечения Турханов. Из Брно сообщили, что этот госпиталь прибыл из Польши и находится в их городе, но Турханова уже там нет. По словам вольнонаемных работников из местных жителей, его недавно выписали из госпиталя и отправили в лагерь военнопленных: не то в Баварию, не то в Верхнюю Австрию.

– Какая досада! – воскликнул Барсуков, получив эту весть. – Вместо того чтобы провести операцию по вызволению Турханова из плена, мы уже два месяца занимаемся только его поиском. Где он теперь? Как связаться с ним или с людьми, которые могли бы иметь доступ к нему?

Задача усложнялась еще и тем, что у Штаба партизанского движения не было непосредственной связи ни с Баварией, ни с Верхней Австрией, а чтобы наладить ее, потребовалось бы немало времени. Выручила интернациональная солидарность коммунистов. Однажды к Барсукову принесли очередной номер газеты «Вуа увриер», только что доставленной из Швейцарии, Прочитав заметку «Фашистская Германия нарушает Женевскую конвенцию о военнопленных», Барсуков не удержался, стукнул кулаком по столу.

– Этого можно было ожидать,- сказал он. – Настоящего советского патриота фашисты долго не станут держать в лагере военнопленных, а постараются изолировать в тюрьме. Спасибо швейцарским и австрийским коммунистам за это сообщение. Теперь мы знаем, что делать, чтобы вызволить своего товарища из фашистского застенка. Но надо спешить. Гестаповцы не станут ждать, когда мы при шлем туда своих людей, а узнав, что Турханова им не уломать, либо замучают его сами, либо направят в лагерь смерти.

В тот же день по заданию Барсукова референты подготовили доклад о состоянии антифашистской борьбы подпольных организаций в Верхней Австрии, а также смежных с ней районах Чехословакии. Картографы подготовили крупномасштабные топографические карты интересующих районов с надписями на русском, немецком и чешском языках. Оперативники сообщили данные о дислокации воинских частей в этих районах. Хозяйственники изготовили всю необходимую экипировку для будущего десанта. Осталось только закончить укомплектование самого десанта, которым непосредственно занимался лейтенант Соколов. Правда, в это время он находился в командировке, но ожидался со дня на день. Наконец и он возвратился из поездки по лагерям военнопленных. Заметив приподнятое настроение, царившее в окружении генерала Барсукова, наблюдательный Соколов сразу понял, что произошло какое-то радостное событие, но расспрашивать не стал. «Если надо, то начальство само скажет, а если не скажет, то так надо»,- подумал он.

Впрочем, Барсуков не стал скрывать свою радость, а сразу показал лейтенанту газету швейцарских коммунистов с приколотым к ней переводом известной заметки. Глаза Соколова загорелись.

– Значит, в ближайшее время нам придется приземлиться на голубом Дунае? – спросил он, радостно улыбаясь.

– Не на самой реке, но недалеко, где-то на полпути между городами Линц и Ческе-Будейовице. Нет ли среди ваших добровольцев выходцев из этих мест?

Соколову понадобилось немного времени, чтобы вспомнить всех иностранцев, изъявивших желание продолжать! борьбу с гитлеровцами в составе десанта.

– Есть, и не один, – с радостью ответил он. – Два австрийца, один немец и один чех. Был еще один из самого Линца, но мне не удалось включить его в список десантников.

– Почему? – живо заинтересовался Барсуков. – Ил1 он не согласился?

– Он-то согласился, но его не отпустили члены Чрезвычайной комиссии по расследованию фашистских преступлений.

– Почему?

– Он оказался единственным свидетелем-очевидцем! страшных преступлений одного эсэсовского генерала, выдававшего себя в лагере немецких военнопленных за простого солдата. Генерал был разоблачен и арестован благодаря показаниям этого австрийца. Я познакомился с ню по рекомендации местного отдела контрразведки.

– Что он за человек?

– Зовут его Альфредом, а фамилия – Рунге. Родился и вырос в Линце. Там он окончил офицерскую школу и до аншлюса служил в бригаде альпийских стрелков. Послед присоединения Австрии к фашистской Германии бригада была преобразована в горно-егерский полк, а потом в дивизию, отличилась в боях против Греции и Югославии, за что получила название эсэсовской дивизии. Рунге тогда был адъютантом командира дивизии и имел звание оберштурмфюрера СС, а командир дивизии Гельмут Крамер из полковника был произведен в бригаденфюреры СС [Бригаденфюрер СС – звание бригадного генерала войск СС].

– Не кажется ли вам подозрительным согласие бывшего эсэсовского офицера воевать против немецких фашистов? – усомнился генерал.

Соколов отрицательно покачал головой.

– Я ему верю,- без колебаний ответил он,- На его месте любой поступил бы так же.

– Любопытно,- улыбнулся генерал его решительному заявлению. – Тогда поведайте мне его тайны.

– Но история эта длинная,- предупредил лейтенант.

– Я не тороплюсь,- заверил генерал, хотя все еще продолжал сомневаться в честности бывшего эсэсовца.

– Раньше в моем представлении все фашисты были подонками человечества, но когда познакомился с Альфредом Рунге, мое мнение изменилось: я понял, что среди них тоже изредка попадаются вполне нормальные люди, которые в фашистской банде оказались не по убеждению, а в силу обстоятельств.

Рунге никогда не был идейным нацистом. Родился и вырос он в семье учителя. Как известно, в буржуазных странах учителям живется даже хуже, чем некоторым категориям рабочих и крестьян, а если на свой небольшой заработок учителю приходится содержать, кроме троих детей, еще и их престарелых бабушку и дедушку, как например, учителю Рунге, то о достатке нечего было и мечтать. Но бедственное положение семьи не толкнуло молодого Альфреда на путь борьбы за улучшение условий жизни обездоленных, а заставило только отвернуться от профессии отца, и он, окончив гимназию, поступил в военное училище, а через положенное время получил первый офицерский чин. Служил он тогда в бригаде альпийских стрелков. Был там командиром взвода, роты, а потом командир бригады полковник Гельмут Крамер, заметив недюжинные способности молодого офицера, взял его к себе в адъютанты.

– В отличие от Альфреда, его новый начальник происходил из рода потомственных военных,- продолжал свой рассказ Соколов. – Один из его прародителей ротмистр Крамер упоминается в хрониках наполеоновских времен. По своим политическим убеждениям Гельмут был монархистом, но ему не суждено было блеснуть при дворе австрийских императоров – в его время монархии в Австрии уже не существовало. Республику он терпел, но в душе всегда мечтал о реставрации монархии, или, как он говорил, твердой власти. Поэтому весть о присоединении Австрии к фашистской Германии, где уже существовала «твердая власть» фюрера, он воспринял с радостью и из всех военачальников одним из первых присягнул на верность Гитлеру. Новые хозяева Австрии тоже не обошли вниманием своего верного пса: Гельмут Крамер из полковника превратился сначала в оберфюрера, а затем в бригаденфюрера. За такую «честь» Крамер готов был пойти на любую подлость. Он уже проливал кровь не только австрийского, но и других народов. Горно-егерские част; под его командованием оставили кровавые следы в Греции, Югославии, на Украине и на Кубани. За зверские рас правы над мирным населением Краснодарского края 1942 году Чрезвычайная комиссия по расследованию фашистских преступлений объявила Крамера военным прёступником. Но Крамер не успокоился. Свое последнее кровавое преступление он совершил на Карпатах, когда советские войска приступили к освобождению братской Чехословакии. Дивизия Крамера занимала тогда один горных перевалов на Карпатах. Заблаговременно укрепив свои позиции, фашисты по существу превратили этот перевал в неприступную крепость, преграждавшую путь Советской Армии в Чехословакию. Ожесточенные сражения продолжались две недели. Наконец героические части Красной Армии по горным склонам обошли позиции фашистов и окружили дивизию Крамера. Можно было уже приступить к решительному штурму фашистской крепости, но в небольшом городе, являвшемся центром обороны немцев, проживало больше пяти тысяч мирного населения. Чтобы спасти жизнь ни в чем не повинных людей, советское командование предложило фашистам либо сдаться, либо выпустить из огненного кольца мирное население. Но Гельмут Крамер не только не принял условия капитуляции, но и расстрелял наших парламентеров. После этого возмутительного случая нарушения законов войны советские воины приступили к штурму и с трех сторон ворвались в город. Фашисты начали сдаваться в плен. Командиру дивизии тоже оставалось только одно – поднять руки и выйти из блиндажа навстречу победителям. Но матерый преступник и здесь попытался уклониться от ответственности за свои неблаговидные дела. По его требованию эсэсовец, охранявший блиндаж командира, обменялся с ним обмундированием. Когда закончилось переодевание, Крамер неожиданным выстрелом убил эсэсмана в генеральской форме, вложил свои документы в нагрудный карман убитого, а сам собирался выйти из блиндажа и сдаться в плен как рядовой солдат. Но тут неожиданно возникло новое препятствие. Услышав выстрел, в блиндаж забежал адъютант бригаденфюрера Альфред Рунге. Крамер понял, что его затея с самоубийством может провалиться, если сохранится хоть один живой свидетель. Чтобы этого не случилось, он почти в упор выстрелил в своего адъютанта, целясь прямо в его лоб. Тот упал, обливая

кровью, и остался лежать неподвижно. Гельмут Крамер вышел из блиндажа с поднятыми руками и сдался в плен. Вместе с другими фашистами его направили в лагерь для немецких военнопленных.

Для Крамера, совершившего много преступлений, после разгрома своей дивизии самоубийство было бы единственным выходом. Так поступало большинство военных преступников. Поэтому советское командование сначала поверило в инсценированное им самоубийство. О смерти Крамера появилось сообщение в печати. Дошла эта весть и до Гитлера. Тот лично распорядился посмертно превратить преступника в национального героя. В газетах Гер мании появились очерки и репортажи под тенденциозны ми заголовками: «Герои Гельмута Крамера погибают, но не сдаются», «Бригаденфюрер Крамер последний патрон приберег себе», «Подвиг Крамера воодушевляет немецкий народ на бескомпромиссную борьбу до победного конца», «Осиротевшей семье национального героя фюрер лично оказал большую помощь», «Фрау Крамер получает из рук фюрера высокую награду за последний подвиг своего супруга».

Но фашистскому преступнику на сей раз не удалось уклониться от ответственности. Рунге не был убит, как полагал Крамер, а был только тяжело ранен в голову. В нашем госпитале его вылечили, и он рассказал правду о своем бывшем начальнике. Крамер был разоблачен и арестован только благодаря Альфреду Рунге, который теперь является одним из активнейших членов союза «Свободная Германия». Я встречался с ним несколько раз. В личной беседе со мной он сказал: «Политический режим, опирающийся на таких людей, как Крамер, должен быть разрушен. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы фашистский режим рухнул как можно скорее». Причем он признался мне, что Крамеру он мстит не только как человеку, который покушался на его жизнь. Оказывается, есть и другие причины личного порядка.

– Он не сказал, какие причины? – поинтересовался Барсуков.

– «Семь лет назад он отбил у меня невесту,- сказал он. – Она и я страстно любили друг друга, но отец предпочел видеть дочь полковничихой и принудил ее принять предложение Крамера. Таким путем моральный урод Крамер и отец-деспот сделали хорошую девушку несчастной. Я тогда же поклялся отомстить негодяю, но не во время нахождения в его подчинении, а позже, когда у нас прекратятся служебные отношения. Теперь между нами нет таких отношений, и я волен исполнить свою клятву». Генерал засмеялся.

– Что ж, мы поможем ему в этом…

Через два дня в Штаб партизанского движения доставили бывшего командира горно-егерской дивизии СС и его адъютанта. Еще всего несколько месяцев назад этот высокий и худой бригаденфюрер СС, с крупным орлиным носом и круглыми кошачьими глазами, склонял голову только перед себе подобными эсэсовцами, но гораздо высшего ранга, а теперь, заискивающе улыбаясь, отвесил низкий поклон не только генералу Барсукову, но и лейтенанту Соколову, сидевшему в то время в кабинете своего начальника. Правда, представился он, все еще высоко задрав] голову, назвав при этом не только свою настоящую фамилию, но все свои звания и чины, будто это могло возвысить; его в глазах советского человека.

– Расскажите поподробнее свою биографию,- сказал Барсуков, посадив его на некрашеную табуретку. – Надеюсь, вы без нашего предупреждения понимаете, что надо говорить только правду и попытка скрыть в своих показаниях что-нибудь существенное ничем хорошим не может] закончиться для вас.

– О да, я прекрасно понимаю это и расскажу только правду,- пообещал бывший эсэсовский генерал.

О своей жизни и деятельности до 1941 года он рассказал довольно полно и подробно. Не скрыл он и факты нарушения из законов и обычаев войны в период боевых действий его дивизии в Греции и Югославии, но когда начал вспоминать свое участие в войне против СССР, память ему начала изменять все чаще и чаще. Он путал, опускал события, в которых особенно ярко проявилась е преступная роль. Пришлось пригласить Альфреда Рунге.] Только после этого Крамер понял, что ему не удастся вы-1 городить себя, и признался во всех преступлениях, совершенных им на территории Советского Союза.

– В плену у меня открылись глаза. Я понял, как ошибался, когда слепо следовал за немцами. Но хотя я и но сил немецкую форму, в душе всегда оставался австрийцем.! Если вы меня оставите в живых, клянусь честью, буду служить вам всю жизнь верою и правдой, – сказал Крамер,; заканчивая свой рассказ.

Судьба ваша находится не в моих руках, а в руках] советского правосудия. Суд может состояться в любое время. Но если вы согласитесь помочь нам в одном мероприятии, то мы можем задержать рассмотрение вашего дела в суде до окончания войны,- предложил Барсуков.

– Вы думаете, меня тогда могут амнистировать? – оживился Крамер.

– Заверить не могу, но это несомненно явится смягчающим вину обстоятельством,- пояснил Барсуков.

В глазах эсэсовца вспыхнула надежда. «После войны отношение к противнику всегда меняется. На радостях победители объявляют амнистию. Лишь бы дожить до конца войны, а там за нас, военнопленных, наверняка заступится общественность Запада. И мы снова вернемся на родину»,- подумал он.

– Я согласен! Приказывайте! Я все сделаю для вас. Только дайте мне слово, что мое дело не будет в суде до окончания войны.

– Можете в этом не сомневаться,- заверил гене рал. – В фашистской Германии вас чествуют как национального героя, отдавшего свою жизнь за фюрера. Мы не станем разуверять их, а, наоборот, сделаем все, чтобы у них не возникло сомнения на этот счет. Но когда вы инсценировали самоубийство, не успели выразить в письменном виде свою последнюю волю, как это принято у большинства самоубийц. Сами понимаете, такая оплошность кое у кого может возбудить подозрение. Мы вам предоставим возможность исправить эту ошибку.

– Как? – начал волноваться Крамер.

– Напишите письмо к жене. Мы его доставим по адресу,- предложил Барсуков, подавая Крамеру лист бумаги и авторучку.

Тот растерялся.

– Дайте мне возможность собраться с мыслями,- попросил он. – Я даже не знаю, что писать. С вашего разрешения за ночь я все обдумаю и приготовлю письмо.

– Вам нет необходимости ломать голову над текстом письма. Он уже готов. Вот прочтите и перепишите.

С этими словами генерал протянул Крамеру заранее заготовленный текст письма. Тот прочел его и покраснел.

– Кто доставит это письмо к моей жене? – спросил он с тревогой, взглянув на Рунге.

– Кому же как не адъютанту доверит свое «последнее письмо» начальник-самоубийца? – засмеялся Барсу ков – Через некоторое время он по делам службы посетит Линц. Тогда и занесет ваше письмо к фрау Крамер.

При одной мысли о такой возможности у фашиста опустились руки. «К Альфреду Магда всегда была неравно душна,- с горечью вспомнил Крамер. – Теперь, когда она привыкла считать меня мертвым, не трудно представить, что произойдет между ними после их встречи. Как жаль, что я тогда не целился на пару, сантиметров ниже. Тогда бы и сам затерялся среди массы военнопленных, и моей жене не пришлось бы испытывать искушения. Как же быть? Не переписать это послание, меня наверняка расстреляют, а если переписать, то навсегда лишусь семьи. Впрочем, на свете ничего нет ценнее жизни. Была бы цела голова, а жена всегда найдется. Ведь после войны отбоя не будет от невест».

С этой мыслью он взял авторучку и слово в слово переписал предложенный ему текст «последнего письма» и поставил свою подпись.

На этом закончилась работа по подготовке к высадке десанта в глубоком тылу немцев. По плану операции, отряд десантников разделили на две равные части. Первую группу, состоявшую из немецких, австрийских и чешских добровольцев, должен был повести командир отряда Соколов, которому только перед посадкой на самолет сообщили] о присвоении воинского звания капитана и награждении орденом Красного Знамени. Вторую группу десантников должен был повести комиссар отряда через два дня.

Перед посадкой десантников на самолет с краткой речью выступил генерал Барсуков.

– Дорогие товарищи! – обратился он к десантникам взволнованным голосом. – Командование ставит перед вами важную и ответственную задачу. Справиться с этой за-, дачей будет непросто, но коммунисты не боятся трудностей. Мы уверены, что особое задание Штаба партизанского движения вы выполните с честью. Успеха вам, дорогие друзья! – Генерал обнял и трижды поцеловал Соколова, тепло простился с остальными десантниками. Скоро двухмоторный самолет поднялся в воздух, сделал прощальный круг над аэродромом и, взяв курс на запад, быстро исчез под звездным пологом наступившей ночи.