Магда в городе неожиданно стала самой популярной женщиной. Когда-то ее знали только родственники да, друзья дома, а теперь кланялись все. «Боже мой, в каком обществе мы живем! – полушутя-полусерьезно жаловалась она сестре. – Чтобы быть знаменитой, вовсе не нужно совершать подвиги, а достаточно стать вдовой самоубийцы». – «Но только не простого самоубийцы, а национального героя»,- поправляла ее Фанни. «Да еще герой ли он? Что-то на него не похоже»,- сомневалась Магда. «Тихо! – останавливала ее сестра. – С такими понятиями не шутят». – «Понимаю,- оправдывалась вдова. – Но мне все это надоело. Стоит мне появиться на людях, как сразу же начинают глазеть словно на диковинку, да еще шепчут так, что слышно за километр: «Какая печаль у нее на лице. Как переживает, бедная!… Не женщина, а святая! Настоящий ангел во плоти!»

Но когда молодой офицер, дежуривший по комендатуре, широким жестом раскрыл входную дверь, она впервые обрадовалась своей популярности. Рунге хотел было предъявить документы, но дежурный предупредил:

– Не требуется. Звонил штандартенфюрер Иммерман. Комендант вас ждет в своем кабинете.

Час назад Рудольф Иммерман действительно сообщил военному коменданту о предстоящей явке для регистрации отпускных документов гауптштурмфюрера Рунге.

– Какого Рунге? – удивленно воскликнул комендант. – Не адъютанта ли покойного бригаденфюрера Крамера? Но, насколько мне помнится, говорили, что они оба погибли смертью храбрых.

– Погиб командир дивизии, а его адъютант был только ранен.

– Недоставало одного – чтобы сам Крамер явился ко мне для регистрации документов,- захихикал в трубку комендант.

– Не кощунствуйте! – оборвал его шеф гестапо. – Обстоятельства гибели Крамера нами тщательно проверены. Проверены также документы его адъютанта. Вся кие сомнения неуместны…

Военный комендант города толстый подполковник Фишер Рудольфа Иммермана знал еще тогда, когда они жили в Германии и учились в одной школе, но потом их пути разошлись. Фишер после окончания гимназии пошел в военное училище, а куда делся Иммерман, он не знал. Прошло восемь лет, и они снова встретились, но уже не в Германии, а в Австрии, после ее присоединения к фашистской Германии. Фишер тогда командовал батальоном вермахта, а Иммерман формировал штурмовые отряды из местных фашиствующих хулиганов. В первое время они встречались друг с другом как старые приятели, но их пути снова разошлись в разные стороны: Фишера отправили завоевывать Польшу, где он был тяжело ранен, а Рудольф остался в Линце и быстро пошел в гору. Когда тяжелораненый Фишер на последнем самолете санитарной авиации покинул агонизирующую армию фельдмаршала Паулюса, а затем после излечения в разных госпиталях вернулся в Линц, Иммерман уже был шефом местного отделения гестапо в звании штандартенфюрера СС. «Дуракам всегда везет,- злобно подумал тогда Фишер, узнав о блестящей карьере своего однокашника. – Был последним учеником в классе, а теперь стал шишкой! И все благодаря миллионам брата». С тех пор он без видимой причины исполнился чувством ненависти к своему счастливому однокашнику. Как хотелось завистливому Фишеру досадить этому безмерно гордому Иммерману! Но силы у них были слишком неравными. Перед шефом гестапо дрожали даже сильные мира сего, а перед армейским офицером-инвалидом, только из милости и острой нехватки полноценных кадров оставленным на тыловой службе, не хотели смиряться даже пьяные дебоширы из нижних чинов в случае задержания их во время самовольной отлучки.

Телефонный звонок Рудольфа оживил Фишера. «Не иначе как он протежирует этому Рунге,- задумался комендант. – Иммерман не такой человек, чтобы попусту тратить свое время. Очевидно, в чем-то он заинтересован, но в чем? Сказал, что Рунге придет сюда в сопровождении фрау Крамер. Допустим, она хлопочет за бывшего адъютанта своего мужа. Ничего странного в этом не вижу. Но при чем же тут Иммерман? Не задумал ли он завладеть сердцем прекрасной вдовушки? Что ж, это похоже на братьев Иммерман, один разбогател, ограбив собственную жену-еврейку, другой, должно быть, хочет прославиться, сблизившись с вдовой национального героя. Какое бесстыдство! Фатерлянд в опасности, а Иммерманы в это время устраивают свои грязные делишки, пользуясь высоким положением в обществе. Ну нет, это им так не пройдет! Мы испортим им настроение, напомнив о патриотическом долге истинных немцев».

Дежурный доложил, что на приеме фрау Крамер и гауптштурмфюрер СС Альфред Рунге.

– Пригласите сначала гауптштурмфюрера,- приказал комендант так, чтобы было слышно людям, сидящим в приемной.

Магда в другое время не придала бы особого значения такой неучтивости со стороны простого солдафона, какими казались ей армейские офицеры, но теперь, когда пытаются унизить ее в присутствии любимого человека, она не могла оставаться спокойной и не вошла, а прямо ворвалась в кабинет военного коменданта.

– Я попросил бы вас подождать в приемной, пока мы с господином офицером будем вести деловой разговор,- сердито пробурчал Фишер, глядя на женщину.

– Простите, герр комендант, господин офицер чувствует себя плохо, и врачи посоветовали мне лично сопровождать его,- еле сдерживая волнение, сказала она.

– Как хотите,- махнул рукой комендант, а потом спросил, обращаясь к Рунге: – С кем имею честь разговаривать?

– Простите, герр подполковник! – приложив руку к козырьку, по-армейски извинился Рунге. – Я полагал, что вы не забыли меня, когда не раз упрашивали устроить встречу с начальником гарнизона оберфюрером Крамером, у которого я имел честь, служить адъютантом. Если забыли, то могу напомнить. – И Рунге представился, как положено по уставу:- Вот мои документы.

Фишер не предложил им присесть, но Магда без приглашения демонстративно села на стул, а Рунге спокойно продолжал стоять, следя глазами за комендантом, который наподобие малограмотных людей читал его документы, беззвучно шевеля своими толстыми губами.

– Так, так,- проговорил комендант, просмотрев документы уволены со службы со снятием с воинского учета. А вы, должно быть, весьма рады этому. Что же, это понятно и без слов. Сидеть в обществе милых дам в глубоком тылу и рассказывать им о своих былых мнимых и действительных подвигах гораздо приятнее и безопаснее, чем совершать эти подвиги на фронте. К счастью, истинные патриоты поступают иначе, они даже, став инвалидами, просят оставить в армии на нестроевой службе. Надеюсь, вы тоже последуете их примеру.

– Я бы рад служить, да врачи даже думать запретили о военной службе,- возразил Рунге.

– А вы плюньте на врачей.

– Благодарю за добрый совет, – не без иронии поклонился Рунге. – Когда окончательно выздоровею, обязательно последую ему. А пока прошу зарегистрировать мои документы в соответствии с положением о прохождении военной службы.

– Разумеется, зарегистрируем. Но сначала мне хочется задать вам несколько вопросов. Вы читали сообщения в прессе о последних минутах жизни вашего бывшего начальника?

– Конечно, читал.

– Они соответствуют действительности?

– Да.

– Допустим,- процедил сквозь зубы Фишер. – Тогда объясните мне следующее: командир дивизии, считая положение безнадежным, кончает жизнь самоубийством, а его адъютант после этого спокойно выходит из вражеского окружения и является в свой госпиталь. Как же это так?

– Во-первых, бригаденфюрер Крамер застрелился не потому, что считал положение безнадежным, а по той при чине, что ничем не мог помочь своим войскам. Лучшие командиры, дорожащие офицерской честью, всегда поступали и будут поступать так. Во-вторых, я не сам ушел из вражеского окружения, а выполнил волю командира. Прежде чем застрелиться, он приказал мне с группой бойцов и командиров прорваться из окружения, чтобы спасти некоторые совершенно секретные документы, что нами и было сделано. К сожалению, в бою я был тяжело ранен в голову, и меня на руках принесли и сдали в наш госпиталь. Благодаря самоотверженному труду врачей я снова поднялся на ноги, а что касается секретных документов, то они были уничтожены во время пожара, когда мои товарищи попали под бомбежку после выхода из вражеского котла. Об этом подробно написано во многих наших газетах.

О документах, сожженных при бомбардировке вражеской авиацией, группе эсэсовцев, вырвавшихся из окруженного города, действительно упоминалось в газетных сообщениях, но Фишер забыл подробности. Теперь он решил еще раз просмотреть эти газеты и попросил дежурного принести подшивки «Фелькишер беобахтер». Рунге знал, что его имя ни разу не упоминалось, в то время как в числе погибших были указаны многие штабные офицеры, пытавшиеся вырваться, из окружения. Это могло показаться странным, и он решил прибегнуть к последнему средству, чтобы отделаться от подозрительного служаки. Надо было незаметно проглотить припасенную таблетку, быстренько симулировать вспышку гнева, демонстративно поднести ко рту вторую таблетку, предназначенную для отвода глаз, и ждать начала действия первой таблетки. Ему это удалось вполне.

– И чем же вы хотите заниматься в родном городе? – спросил комендант, глядя на Альфреда.

– А как вы думаете, чем мог бы я заниматься в моем положении? – вопросом на вопрос ответил Рунге.

– Люди, забывшие свой долг перед нацией, в таких случаях обычно занимаются любовными похождениями. Думаю, вы тоже найдете себе применение под крылышком какой-нибудь молодой вдовушки,- нагло засмеялся комендант, подмигнув в сторону Магды.

– Вы подлец! – крикнул Рунге и одной рукой замахнулся на подполковника, а другой попытался донести ко рту таблетку, но не успел сделать ни то, ни другое, а неожиданно грохнулся на пол и, заскрежетав зубами, забился в эпилептическом припадке.

Коменданту приходилось видеть многое. Побывали у него в кабинете и истерики, и эпилептики, причем как настоящие, так и симулянты. Поэтому обмануть его было не легко. Он заметил, что, перед тем как упасть на пол, Рунге поднес ко рту какую-то таблетку. Теперь он с силой вырвал из его судорожно сжатого кулака пять таблеток в стандартной упаковке, а шестую, недостающую в упаковке, Рунге сам непроизвольно вытолкнул языком изо рта вместе с окровавленной слюной. Фишер подобрал и ее, после чего что-то шепнул дежурному, поджидавшему в дверях.

Иначе отреагировала на происходящее Магда. Припадок Альфреда нагнал на нее такой, страх, что в первое время она просто онемела от ужаса, но когда увидела кровавые пузырьки, показавшиеся на его губах, она закричала не своим голосом:

– Доктора! Вызовите доктора!

– Не беспокойтесь, я уже вызвал! – сказал комендант, вешая телефонную трубку. – Он сейчас будет здесь и разберется, что к чему,- злорадно ухмыляясь, добавил он немного погодя.

Действительно, скоро в дверях появился старичок в белом халате и с золотым пенсне на носу. Первое, что он сделал войдя в кабинет,- это с необычным для его возраста проворством опустился на колени и обеими руками прижал голову Рунге к полу и держал ее до тех пор, пока тот не перестал колотить ею, а когда Рунге немножко успокоился, вытер его губы ватой, пощупал пульс и, приоткрыв веки больного, направил яркий свет на его глаза.

– Почему вы думали, что он симулянт? – спросил человек в белом халате у коменданта.

– Герр профессор, я отнял у него эти таблетки,- сказал Фишер, подавая ему всю упаковку.

Тот внимательно осмотрел их, прочитал латинское название на упаковке, даже понюхал, но комендант не заметил в его глазах злорадного блеска, который обычно появляется у человека, схватившего преступника за руку.

– Для подозрений нет оснований. Это – успокаивающее лекарство. Очевидно, он был чем-то взволнован и хотел проглотить таблетку, но не успел. Скажите, давно это с ним? – спросил врач.

– Что? – не понял Фишер.

– Эпилепсия,- ответил врач.

– Раньше он не болел. Очевидно, сказалось тяжелое ранение в голову. Об этом сказано в заключении экспертов, которое лежит вон на столе. Рунге показал его коменданту, а тот даже не обратил на него внимания, начал издеваться над инвалидом,- с дрожью в голосе произнесла Магда.

Врач нащупал на голове у Рунге следы ранения, встал и изрек:

– – Классическая форма джексоновской эпилепсии. Человек, страдающий этим недугом, освобождается от военной службы. Он тоже освобожден решением комиссии экспертов, а комендант не хотел регистрировать его документы. Скажите, что мне делать с ним? – спросила Магда, показывая глазами на Альфреда.

– Он уснул. Ему нужен полный покой в течение двух- трех дней. Сейчас не будите, часов через десять проснется сам. Я пропишу ему лекарство. Пусть принимает три раза в день, пока не прекратятся слабость и головные боли.

Профессор достал бланк с личной печатью, написал рецепт и вручил Магде.

– Могу я его забрать домой? – обратилась Магда к коменданту.

– Разумеется,- ответил Фишер. При этом лицо его расплылось в заискивающей улыбке. – Дежурный офицер с солдатами поможет вам доставить его домой.

– Благодарю вас. О вашей «доброте» сегодня я напишу в Берлин. Вручая награды мужа, фюрер обещал мне свое покровительство. Думаю, он не оставит без защиты вдову национального героя. Возвратите мне документы Рунге,- протянула руку Магда.

– Ради бога, не пишите в Берлин! – вдруг взмолился Фишер. – Виноват. Каюсь перед вами. Поймите и меня, ведь не по злому умыслу проявил я к вам и к господину Рунге недостаточную учтивость. Время такое. Все норовят так или иначе уклониться от военной службы. Вот и приходится всегда быть начеку. А документы я оформлю и сегодня же доставлю к вам на дом.