Когда Фанни привела Альфреда в кабинет отца, профессор с шефом гестапо сидели за шахматным столиком, глубоко задумавшись.

– Разрешите представить вам Альфреда Рунге, бывшего адъютанта и верного соратника нашего зятя Гельмута. Крамера,- сказала дочь хозяина своим обычным звонким голосом.

Шахматисты встали и с любопытством посмотрели в сторону вошедших.

– Рад с вами познакомиться,- произнес профессор, пожимая руку бывшему фронтовику. – Давно хотелось расспросить очевидца о последних днях жизни моего любимого зятя. Познакомьтесь! – добавил он, указывая на своего партнера по шахматам. – Это – наш второй зять.

– Будущий,- с улыбкой уточнил шеф гестапо. – Штандартенфюрер Рудольф Иммерман,- добавил он, щелкнув каблуками своих до блеска начищенных сапог. – Рад вас приветствовать в этом доме по праву будущего родственника.

Жизнь научила Альфреда в случае необходимости скрывать свои подлинные чувства. Вот и теперь, когда в душе он горел ненавистью к этому извергу, подошел к нему совершенно спокойно и, учтиво поклонившись, пожал протянутую руку.

Профессор произвел на Рунге странное впечатление. Крупный, с горбинкой нос и жесткие черные волосы, подернутые сединой, делали его похожим на выходца из какой-нибудь восточно-азиатской страны, а выпуклые с желтоватым отливом серые глаза и белая кожа лица создавали впечатление, что перед вами коренной житель Европы. Особенно поразили Альфреда огромные уродливые руки профессора со следами ран и ожогов. «Непонятно, зачем работнику умственного труда такие страшные ручищи каторжника или, вернее, профессионального палача? – удивился он. – Во всяком случае никогда бы не подумал, чтобы у таких прелестных сестер, как Магда и Фанни, отец был таким страшным на вид».

– Стараясь показаться радушным хозяином, Вагнер взял нового гостя под руку, подвел к столу и усадил в мягкое кресло. Мы о вас много наслышаны,- начал он по-простецки. – Дочери хвалят вас, рассказывают удивительные вещи. Думал я, чем же вы так легко покорили их. Оказывается, у вас действительно много таких достоинств, которые не могут не привлекать внимание женщин.

– Пока не стал инвалидом, во мне усматривали и такие достоинства, которые мужчину превращают в воина теперь, видать, остается мне забавлять только детей представительниц слабой половины человечества,- вздохнул Рунге.

– Полноте, дорогой мой! – успокоил его профессор. – Если бы Магда не рассказала о случае в военной комендатуре, я ни за что бы не поверил, что вы инвалид Кстати, я ведь не только профессор химии, но и доктор медицины. Если вы не возражаете, хотел бы осмотрен, вашу рану.

– Сделайте одолжение,- согласился Альфред. – Может быть, вы подскажете, что мне делать, чтобы снова вернуться в общество здоровых людей.

Вагнер внимательно осмотрел следы пулевого ранения на голове Рунге, тщательно прощупывая и надавливая на черепные кости.

– Счастливый вы человек, герр Рунге,- сказал он,- закончив осмотр. – Прицелься враг на несколько миллиметров ниже, и медицина была бы бессильна помочь вам.

– Да, она поставила меня на ноги, но, к сожалению, от джексоновской эпилепсии не уберегла.

Вагнер задумался. Он знал много врачей в разных странах, которые могли бы оказать любую помощь больным, но, к сожалению, большинство из них проживали в странах, воевавших против Германии, что естественно исключало возможность обратиться к ним даже за обычной консультацией. Перебрав в памяти десятки имен, он остановился на профессоре Эрмлере, руководителе нейрохирургическим отделением клиники Берлинского университета.

– Я напишу в Берлин одному знакомому медицинскому светилу. Год назад по его просьбе я прочитал студентам цикл лекций о новейших достижениях в применении некоторых наркотиков для лечения центральной нерв ной системы человека. Думаю, он вам не откажет в помощи. Пока отдохните парочку месяцев, успокойтесь, и мы как-нибудь побываем у него,- пообещал Вагнер.

– Благодарю вас, герр профессор,- с легким поклоном ответил Альфред. – Мне так хочется снова стать полноценным человеком. Ведь у меня куча незавершенных дел, а если навсегда останусь инвалидом, ведь на них придется махнуть рукой.

– Вы правы, мой молодой друг,- сказал профессор. – Незавершенных дел у всех по горло. Мы вот тут никак не можем завершить партию в шахматы, хотя она и находится в стадии эндшпиля. Посмотрите, есть у меня надежда на ничью? Я играю белыми. Герр Иммерман уверяет, что мое положение безнадежное. Так ли это?

– Конечно, так! – воскликнул Рудольф. – На свете нет силы, которая в открытой схватке одолела бы мат гестапо.

– Да,- смеясь, согласился Рунге. – Хотя постойте, кажется, у науки тоже еще не все потеряно.

Фанни не умела играть в шахматы. Но сейчас, когда над предстоящими ходами начал размышлять Рунге, она тоже подошла к шахматному столику.

– Папа, не сдавайся! – поддержала она Рунге. – Докажи, что наука сильнее политической полиции.

Вагнер и сам не прочь был бы доказать силу своего аналитического ума, но после тщательного рассмотрения всех возможных ходов решил отказаться от дальнейшей борьбы.

– Герр Рунге думает иначе? – спросил Иммерман.

– Я продолжал бы борьбу,- признался Альфред.

– Тогда садитесь на мое место,- предложил профессор. – Буду рад, если вам удастся свести партию к ничей ному исходу.

– А если к победе? – улыбаясь, спросил Рунге. – Тогда я вас расцелую,- засмеялся Вагнер.

– Мат через четыре хода,- сказал Альфред и сделал первый ход конем.

– Мат, но только не мне,- ответил Иммерман.

– Конечно, не вам, а черному королю,- поправил его Рунге, сделав следующий ход.

Шеф гестапо задумался и попал в цейтнот. Профессор, внимательно следивший за ходом игры, вдруг хлопнул себя по лбу.

– Вот где была зарыта собака! – воскликнул он. – Я и не заметил. Теперь только чудо может спасти Рудольфа.

А чудес, как известно, не бывает в наше время, и Им-. Герман действительно вынужден был сдаться через четыре хода.

– С вами действительно шутки плохи. Скажите, герр Рунге, где это вы так хорошо научились играть? – спросил гестаповец.

– Где же, как не у своего начальника! – хитро улыбнулся Альфред. – Бригаденфюрер Крамер был страстным любителем этой игры, и когда между служебными дел ми выдавалось несколько свободных часов, а под рукой не было более достойного партнера, мне не раз приход лось играть с ним.

– И кто же выигрывал? – заинтересовался профессор.

– Обычно мы играли по четыре партии. Счет в два с половиной в его пользу оставался почти неизменным,- был ответ.

«Честный малый,- подумал Вагнер, глядя на молодого человека с явной симпатией. – Другой на его месте! стал бы хвастаться своими победами над покойным партнером, а этот не воспользовался удобным случаем».

– Хотелось бы мне сыграть с вами четыре партии,- предложил Иммерман.

Профессор взглянул на часы.

. – В другой раз,- сказал он. – Наступило время обеда. Фанни, ты не знаешь, где остальные?

– Магда пошла к брату.

– В фотолабораторию? – с явным недовольством! спросил отец.

– Да,- не стала скрывать истину дочь.

– Не говори глупости. Кто ее впустит туда?

– Часовой.

– Не может быть! – возмутился профессор. – Я твердо наказывал ему, кроме меня и Рихарда, никого не впускать.

– А разве мы с Магдой чужие? – обиделась Фанни.- Рихарду ты доверяешь, а нам нет.

– Не завидуй брату,- проворчал отец. – В данном! случае он выполняет не сыновние, а служебные обязанности. Вы же знаете, что он работает заведующим лабораторией. Пойди позови их.

Обиженная девушка хотела было напомнить отцу, что таким делом в доме обычно занимаются слуги, но не успела. Где-то совсем близко один за другим прогремели два выстрела, а после небольшой паузы третий. Послышались крики, топот ног. Профессор вскочил с кресла, выбежал из кабинета, и, позабыв закрыть за собой дверь, строго спросил кого-то:

– Что там случилось? А случилось вот что…

Когда Магда упала в обморок, Рихард сначала сам пытался привести ее в сознание, но это ему не удалось. Тогда он решил показать сестру отцу и понес ее на руках. У входа часовой остановил их.

– Рихард, будь человеком! – обратился он к нему неофициальным тоном. – Зачем нам губить друг друга? Ведь некоторым образом мы с тобой не чужие: отцы у нас у обоих профессора, сами мы с тобой окончили одну и ту же школу, а потом вместе учились в университете, оба не знали материнской ласки. Ради бога, отмени свое прежнее распоряжение!

– Прочь с дороги! – крикнул Рихард. – Разве не видишь, что натворил? Никакой пощады тебе не будет.

Грубо оттолкнув часового, Рихард поспешил наверх.

– Ладно! – крикнул часовой вслед. – Ты губишь меня. Тогда погибай и сам!

С этими словами он выхватил пистолет, прицелился и сделал два выстрела, а когда убедился в том, что пули попали в цель, застрелился сам…