Издевательство над человеческим достоинством арестованных для Рудольфа Иммермана стало привычным делом с первых же дней поступления на работу в органы гестапо. Часто он арестовывал людей по одному подозрению в антинацистской деятельности, не имея для этого никаких оснований, оправдывая свои действия необходимостью всегда быть бдительным в интересах безопасности рейха. Особенно свирепствовал он, когда дело касалось так называемых иностранных рабочих или военнопленных стран антигитлеровской коалиции. Тут он чувствовал себя неограниченным властелином над судьбами этих несчастных людей. Правда, надо признаться, что работа была не из легких: нередко на допросах приходилось кричать на арестантов, ругать их до хрипоты. Причем не все арестанты ведут себя одинаково. Например, легче всего добиться признания у арестованного либерала. Стоит его два-три раза ударить кулаком по лицу, так он выложит все, что знает и даже не знает. Труднее допросить рабочего, а если он к тому же окажется членом подпольной организации коммунистов, то не помогают ни угрозы, ни пытки. Он умрет, но либо ничего не скажет, либо скажет совсем не то, что хотели услышать от него гестаповцы. Турханов оказался одним из таких людей с непреклонной волей и железным характером., «Правда, как другие, не мучил нас отрицанием очевидных фактов, но его кажущаяся доброжелательность для нас хуже, чем откровенная враждебность. К тому же сковывает наши действия вмешательство американской разведки»,- думал Иммерман, нервно расхаживая по своему кабинету.

Беспокоило его и поведение людей, занимающих весьма высокие посты. Когда-то они держали себя высокомерно, упивались своим могуществом, а с некоторых пор вдруг присмирели, стали нерешительными, а то просто стремятся уйти в тень. «Струсили, сволочи,- подумал Рудольф. – Перестали верить в возможность нашей победы и, должно быть, готовят себе алиби на случай суда над руководителями фашистской партии и государства, о чем беспрерывно трубят наши противники. Кто знает, может быть, они и правы. Конечно, верить в нашу победу надо, но нельзя забывать и о завтрашнем дне. По мнению брата, мое могущество прямо пропорционально размерам его доходов, Поэтому он предлагает мне всеми правдами и неправдами позаботиться о спасении концерна «Фарбенверке». Что ж, такие люди – народ ушлый. С ними не пропадешь. Что поделаешь, и мне придется покориться судьбе».

Стук в дверь прервал его мысли.

– Войдите!

Вошла Фанни с необычным для нее мрачным видом. Они молча обменялись приветствием, после чего девушка села без приглашения.

– Ты носишь траур,- сказал Иммерман. – Разреши выразить тебе свое искреннее соболезнование по случаю тяжелой утраты.

– Спасибо, Рудольф. Я лишилась единственного бра та, а сестра после ранения лежит с высокой температурой. Обидно, что даже на специальную охрану нельзя полагаться. Если так будет продолжаться, то, чего доброго, начнут нас резать в собственных постелях,- обиженным тоном тихо пожаловалась Фанни.

– Успокойся, милая. Я уже принял надлежащие меры. Отец убийцы признался, что его сын регулярно слушал радиопередачи из Лондона. Вполне возможно, что, подняв оружие на вашего брата, часовой выполнял задание вражеской разведки. Всех эсэсовцев, с которыми он дружил, сегодня отправили на восточный фронт. Больше вам не придется дрожать за собственную жизнь. Можете спокойно спать в своей постели.

– Поживем – увидим. Мне до боли жалко сестру. После того как узнали о вчерашнем происшествии, ее покинули все слуги. Герр Рунге просит содействовать в получении разрешения на приобретение иностранных рабочих. Своих теперь не наймешь ни за какие деньги.

– С удовольствием окажу ему такую услугу. Сколько ему нужно работников? Каких – мужчин или женщин?

– Мужчин. Человек пять.

Иммерман поднял телефонную трубку и поговорил с кем-то из управления по распределению иностранных рабочих.

– Обрадуйте сестру,- сказал он, кладя трубку на место. – В ее хозяйстве отныне бесплатно будут работать пятеро восточных рабочих. Пусть она с ними особенно не церемонится. В случае чего мы тут же их направим в концлагерь. А теперь и нам пора заняться делами. Я собираюсь последний раз поговорить с Турхановым.

– Почему последний раз? – насторожилась Фанни.

Если не согласится дать подписку, с очереди партией арестантов отправлю в Маутхаузен. Терпеть не могу несговорчивых людей.

– А он не убежит оттуда?

– Мы его поместим в изолирблок. Штандартенфюрер Франц Цирайс уверяет, что для заключенных выход оттуда только один – через трубу крематория,- засмеялся Рудольф. – Будем надеяться, он не шутит.

В кабинет вошел адъютант.

– Хефтлинг 78901 доставлен под конвоем,- доложил он шефу.

Иммерман вынул из кобуры пистолет, положил его на стол, прикрыл газетой и приказал ввести арестанта в кабинет. Адъютант поспешил выполнить волю начальника. Скоро два дюжих эсэсовца привели Турханова. Фанни заметила, что со времени последней встречи полковник заметно изменился: еще больше похудел, кожа на лице приобрела мертвенно-бледный оттенок, щеки впали. Только глаза, как ей показалось, по-прежнему излучали нежность.

– Переводите мои слова,- приказал Иммерман, обращаясь к Фанни. – Садитесь! Очевидно, это будет наша последняя встреча.

Фанни перевела его слова. При этом она продолжала внимательно следить за малейшими изменениями выражения лица арестанта, но не уловила никакого волнения в его взгляде.

– Почему он молчит? – нетерпеливо спросил гестаповец.

Фанни перевела его вопрос на русский язык.

– Мне все равно,- ответил Турханов. – Не для перевода могу добавить: ваш образ – образ доброй феи в этом жутком мире – навсегда сохранится в моей памяти.

Лицо девушки покрылось румянцем, а в глазах отразилась явная радость, но Иммерман, пристально наблюдавший за выражением лица допрашиваемого, ничего этого не заметил. Только после того как Фанни перевела первую часть ответа хефтлинга, в нем шевельнулось чувство подозрения.

– Но его ответ не состоял из трех слов? – провор чал он.

– Да,- согласилась Фанни. – Он говорил еще, что не от него зависит, где ему быть в дальнейшем,- быстро придумала она ответ за Турханова.

Как не от него? – разозлился шеф гестапо. – Третий раз твержу одно и то же: пусть даст подписку о добровольном согласии сотрудничать с гестапо, и тут же я сам переправлю его в нейтральную Швейцарию, где он как беглый военнопленный будет интернирован до конца войны. Переведи это ему.

Девушка перевела. Шеф гестапо следил за Турхановым, но по выражению его лица понял, что все его старания напрасны.,

– Я никогда не стану изменником Родины,- тихо, но твердо заявил Турханов, когда Фанни перевела ему слова Иммермана.

Слова заключенного привели гестаповца в бешенство. Если бы не требование брата как можно скорее выпустить Турханова из тюрьмы и передать его в руки мистера Томсона живым, с каким наслаждением пулю за пулей всадил бы он в грудь этого непреклонного большевика. Но он понимал, что за такое наслаждение Иммерманам пришлось бы поплатиться разрушением зародов концерна «Фарбенверке». «Американцы шутить не любят,- се злостью подумал он. – Если к установленному сроку мы не передадим Турханова целым и невредимым, беды нам не миновать. Я знаю их – слова свои они на ветер не бросают. Но надо найти какой-то выход».

– Послушайте, полковник,- вдруг заговорил он вкрадчивым голосом,- если бы такое предложение было вам сделано по поручению американской разведки, как бы вы ответили на него?

– А советская разведка в курсе событий? – спросил Турханов.

– США и СССР – союзники в этой войне. Надо полагать, что в борьбе с общим врагом они поддерживают тесную связь,- уклонился от прямого ответа начальник гестапо.

– Докажите это, и я готов вступить с вами в переговоры,- сказал Турханов.

Как известно, в застенках гестапо для соответствующей обработки заключенных наряду с применением пыток весьма широко пользовались методом обмана и всевозможных провокаций. Рудольф Иммерман считал себя, настоящим мастером этого метода Понимая, что метод; угроз едва ли приведет к положительному результату, он заранее подготовился к применению метода провокации при очередном допросе Турханова. Услышав ответ советского полковника, он решил, что уже пора прибегнуть к этому,- и,.вытащив из внутреннего кармана запечатанный.пакет, протянул его Турханову. – Вот вам доказательство,- сказал он. – Распечатай те и познакомьтесь с содержанием письма.

Владимир Александрович молча взял пакет, вскрыл его, извлек оттуда листок бумаги, на котором было написано всего несколько строчек, и тут же возвратил гестаповцу.

– Написано не по-русски, поэтому не могу читать. Если можно, то переведите,- сказал он.

Иммерман передал письмо Фанни с предложением перевести на русский язык. Та сначала прочитала его про себя.

– Это неправда! – крикнула она и бросила письмо на стол. – Я не стану его переводить.

– А если правда? – злобно прищурив глаза, спросил шеф.

– Тогда тем более не стану переводить. За кого вы меня принимаете?

– Почему? – удивленно взглянул на нее штандартенфюрер.

– Нелегальное участие в заговорах всегда считалось предательством. Я – не предательница,- твердо Ответила девушка.

Иммерман рассердился не на шутку. Задумав эту провокацию, он надеялся убить одним выстрелом не двух, а сразу трех зайцев. Во-первых, он хотел окончательно убедиться, действительно ли Турханов не знает немецкий язык. Если бы Владимир Александрович вовремя не понял коварства гестаповца и, вместо того чтобы возвратить письмо, начал бы знакомиться с его содержанием он выдал бы себя. Но теперь, когда он вернул письмо, у Рудольфа не осталось сомнения насчет его прежних утверждений о незнании немецкого языка. Во-вторых, ему также хотелось лишний раз проверить благонадежность Фанни. В-третьих, получить обманным путем подписку о сотрудничестве с гестапо, но, погнавшись за многими зайцами, он не поймал ни одного из них. Турханов не только разгадал его намерения, но и успел прочитать текст записки. Фанни, решившая тайно помочь советскому полковнику, особенно нуждалась в доверии со стороны своего начальника, и ей лишний раз удалось продемонстрировать перед ним свою мнимую преданность, выдав ее за Действительную. Поняв, что его планы срываются, шеф гестапо так разволновался, что никак не мог удержаться от грубости.

– Твое дело – выполнять мои распоряжения. Если ты не переведешь, я сейчас же выгоню тебя с работы! – крикнул он.

Фанни посмотрела на заключенного, словно ища у него защиты, но тот сидел, не поднимая глаз, будто не понял, о чем спорят гестаповцы.

– Хорошо, я переведу, но за последствия не отвечаю. С этими словами она взяла со стола злополучное

письмо и перевела на русский язык:

– «Мистеру Турханову от американского полковника Чарлза Д. Томсона. Пользуясь случаем, передаю вам приказ генерала Барсукова о необходимости принятия предложения штандартенфюрера Иммермана, который является нашим человеком в известном вам органе третьего рейха. С наилучшими пожеланиями. Томсон».

Турханов сразу понял, что имеет дело с грубой фальшивкой, но решил не сразу отвергнуть предложение провокатора; он четко представлял – любой выигрыш времени идет ему на пользу. Шеф гестапо уже мысленно торжествовал свою победу.,

– Надеюсь, теперь-то вы не сомневаетесь в моих добрых намерениях? – спросил он.

– Прежде чем дать окончательный ответ, мне необходимо как следует взвесить все доводы,- сказал полковник.

– Три дня хватит нам на размышление? – спросил гестаповец.

Турханов был доволен, что ему удалось выторговать еще три дня относительно спокойной жизни, и собирался уже согласиться с предложенным сроком, но как раз в этот момент переводчица, все время внимательно следившая за ним, как будто бы отрицательно покачала головой.

– Мало,- сказал он. – Мне надо собраться с мыслями, подумать…

– Хорошо, пусть будет пять дней, но ни часом больше. Когда Турханова вывели, шеф гестапо тщательно сжег фальшивое письмо Томсона, открыл форточку и золу развеял по ветру.

– Видала? – спросил он у переводчицы. – Было письмо, и нет его, а результат налицо, рыбка клюнула, скоро ей висеть на крючке.

Причем на пустом крючке,- притворно поддакнула Фанни, тайно радуясь тому, что получила в свое распоряжение лишних пять суток для установления связи с нужными людьми.