Оставленные Печкиным бумаги они читали жадно, торопясь, отбрасывая ненужное без жалости и впиваясь в то немногое, что могло им помочь.
Тр-тр Митра стоял, готовый ринуться вперёд по первой команде и бормоча под нос что-то невнятное наивным детским голосом.
Горизонт всё более загибался к зениту: можно было рассмотреть просеки в лесу, россыпь могил на погосте, противоположную окраину деревни и блестящую полосу реки, почти замкнувшуюся в кольцо. То тут, то там по вздыбившейся земле пробегали дымчатые змеи, выгрызая куски пейзажа и секунду спустя уже невозможно было вспомнить, что же было там, где пролёг их след.
Код от сейфа учили наизусть, оба. Хотя уже распределили роли и решили, кому следует жить дальше. Точнее сказать, за двоих решил Матроскин.
— Ты, дядя Фёдор, ещё глупостей наделать не успел, так что нельзя тебя такого шанса лишать. А я и так уже за двоих пожить успел, — безапелляционно заявил кот.
Ключ мальчик повесил на шею, словно оберег.
И когда уже они были готовы выдвигаться, за ними пришли.
Пришельцы шагали не торопясь. Они не умели спешить. Тела их были чёрной водой, сквозь которую белели кости. Их были десятки, и они шли разомкнутым строем, сколько хватало взгляда, к дому на холме.
Дядя Фёдор поднял обрез и взвёл курки. Только сейчас он понял, что Печкин спилил приклад так, чтобы оружие легло под мальчишеское плечо. Мальчик навёл стволы на наступающих, надеясь, что это как-то вразумит их. Водянистые фигуры ни на миг не замедлились.
— Да стреляй уже! — прокричал Матроскин с водительского сиденья Митры.
Мальчик замер. Он никогда раньше не стрелял, ни в живых, ни в мёртвых. Ближайшей к нему шла фигурка даже чуть ниже его ростом. Дядя Фёдор мог поклясться, что при жизни это была девочка. Ему даже казалось, что она напевает тонким голоском какую-то глупую считалочку.
«…вынул ножик из кармана…»
Кот соскочил с подножки трактора и бежал к мальчику. Руки у девичьей фигурки удлинились и теперь напоминали изогнутые клинки. Дядя Фёдор стоял, как заворожённый. Тяжёлая сталь восьмёркой ходила в его руках.
«…буду резать, буду бить…»
Матроскин что-то кричал, но искажённое время замыкания сыграло с ним злую шутку и он бежал, словно в кошмарном сне, изо всех сил упираясь в вязкую землю и почти не сдвигаясь с места.
«…быть не быть, тебе…»
Ружьё, как показалось, решило само за себя. Выстрелило сразу из обоих стволов, оглушительно прогрохотало и отбросило стрелка на землю.
Заклятие застывшего мгновения рухнуло. Матроскин, сам того не ожидая, в миг покрыл оставшиеся метры и чуть было не пробежал мимо поверженного мальчика.
Картечь проделала в рядах нападавших широкую просеку: чем бы ни снарядил Печкин патроны, они оказали выразительное воздействие. Даже касательные ранения заставляли жидкие фигуры разлетаться брызгами. Кости, более не сдерживаемые ничем, осыпались на землю.
К счастью, дядя Фёдор быстро оклемался, сам смог добраться добраться до трактора и даже сел за руль. Матроскин расположился на пассажирском сиденье, перезарядил ружьё и пристроил его между открытой дверью и кабиной, выцеливая следующую волну нападавших.
Впрочем, тр-тр Митра к происходящему отнёсся куда спокойнее, и радостно, порой даже не слушаясь руля, разрывал стоящие на дороге фигуры. И так он увлёкся, что еле удалось затормозить его, когда впереди замаячил знакомый силуэт.
Пёс сидел, молчаливый и потерянный, и с бетонно-серой его шкуры стекали чёрные маслянистые капли.
— В общем, так, — торопливо объяснил Матроскин, соскочивший с трактора, — зовут тебя Шарик, а ещё тебя зовут Ирвен и ты с нами идёшь сражаться с одним нехорошим дяденькой.
Шарик-Ирвен недоуменно посмотрел на кота, на трактор и на дядю Фёдора.
— Я вас знаю?
— Знаешь, знаешь, — кивнул кот, — ты просто голову потерял в суматохе и теперь немного сконфужен. Поехали с нами, ты потом всё обязательно вспомнишь.
Дядя Фёдор ничего не сказал. Всё-таки Матроскин действительно врать умел филигранно и на благо дела.
Когда они добрались до почтамта, большая часть его защитников осталась позади: или застреленная Матроскиным, или попавшая в жернова Митры. А тех, кто исхитрился всё-таки добраться до трактора, загрыз Шарик.
Чёрная фигура над бетонным склепом медленно развернулась в их сторону.
— История была пришпорена… — проговорил Председатель и голос его гремел с чернеющих небес, — история понеслась, звеня золотыми копытами по черепам дураков. И вот очередная партия дураков принесла ко мне свои пустые черепа.
— А вот не надо за Историю выступать, — выкрикнул Матроскин, — История этого очень сильно не любит.
— История любит точность прицела и вес бортового залпа, — прозвучало в ответ.
Чёрная фигура Председателя спустилась к самой земле, распластав над ней щупальца-протуберанцы.
— А вы явились с ружьём на столкновение небесных светил! — мглистые щупальца нацелились остриями на незваных гостей.
— Может быть и так, товарищ Председатель, — заявил кот, — вот только слишком уж много врагов вы себе заработали по пути к светилам. Боюсь, кое-кто может захотеть оттянуть вас за ушко от солнышка.
И в тот же момент, половину туловища Председателя отхватил приёмный лоток тр-тр Митры.
— Это ты их погубил, и Валюшу, и маму мою… они ко мне приехали, а ты меня заставил, это же ты меня заставил… — трактор развернулся и проехал сквозь Председателя ещё раз, оставляя висеть в воздухе трепещущие нефтяные струпья, — это всё из-за тебя… умри… умри…
Тр-тр Митра развернулся, прицеливаясь так, чтобы последним заходом разом поглотить всё, что осталось от противника.
— Умри, — прокричал он разгоняясь.
И в этот момент по левому его борту что-то хлопнуло с едва заметной белёсой вспышкой, и машина замерла, испуская сизый дымок.
Председатель недоуменно осмотрел поверженного противника.
— Вот говорил я, — прошептал дядя Фёдор, — что ничего хорошего от жучков не получается.
— Простите, меня перебили, — басовито вымолвил Председатель.
Чёрные кляксы стремились к ранам в его теле, восстанавливая его прежний вид.
— Мы, кажется, остановились на том, что вы пришли сюда умереть, — заключил он.
Дядя Фёдор выхватил из кармана перочинный ножик и зубами извлёк лезвие.
— Мы сюда пришли, чтобы всё наконец закончилось, — он полоснул ножом поперёк ладони и отставил руку так, чтобы кровь полилась в пасть Шарику, — давай, Игнас, тебе больше никто не хозяин, ты сам себе поводырь. Иди и мсти, демон, я своей живой кровью отпускаю тебя на волю.
Сначала Шарик даже не понял, что произошло. Красная струя стекала по его морде и капала на землю. А потом он слизнул кровь и что-то в нём разом переменилось. Он больше не стоял потерянным — лапы его раздались и зацепились за землю так, словно та была его игрушкой. Спина его уже не прогибалась в покорном ожидании: хребет его вздыбился, влекомый могучими мускулами, голова взметнулась к небу. В пасти прорезались бритвенно острые и злые зубы, которые сменяли друг-друга в непрерывном движении, загнутые, хищные, готовые хватать и терзать непокорную жертву. Серая плоть отступила. Ирвен пылал алчущим ультрафиолетом, вороным пятном, обжигающим сетчатку.
Перед Председателем стояла воплощённая иномирная злоба. И эта злоба помнила всё.
— Тихо иди к почте, — шепнул Матроскин на ухо дяде Фёдору.
Тот подчинился.
Ирвен совершил первый прыжок. Великолепный и хищный, вырывающий смолистые клочья из зачарованной плоти Председателя. Тот пошатнулся, отпрянул и ударил всей силой своих протуберанцев в то место, где мгновение назад стоял пёсий демон. Но Ирвена уже там не было. Он изгибался в полёте, отрицая притяжение земли и собственную массу, и уже наносил следующий удар, превращаясь в средоточие клыков и когтей.
Дядя Фёдор, озираясь, приближался ко входу в почтовое отделение.
Председатель ушёл от удара, жертвуя малой частью своего тела. Изорванное его существо медленно восстанавливалось. Ирвен не дал ему шанса исцелиться полностью. Следующий удар, жестокий и неотразимый пришёлся в самую грудь Председателя.
Тот вздрогнул. Две его половины держались вместе на тонкой смолистой нити. Ирвен прокатился по земле, выбирая место, чтобы вцепиться в него всеми четырьмя лапами и закончить дело.
И когда он уже неотвратимо летел в последнем своём прыжке, Председатель перестал казаться человеком. Его чёрное тело распалось на брызги, ударилось о землю и проросло мириадами обсидиановых шипов. Часть из них прошила насквозь Ирвена, остановив демона в его полёте.
Мальчик уже открывал дверь почты, когда вдруг его рука отказалась слушать его. Потом уже он увидел, что его предплечье прибито к деревянной стене тонким чёрным шипом. И ещё нестерпимое мгновение спустя, пробираясь сквозь сплетения нейронов, до его сознания добралась боль.
— А ну отпусти мальчишку, — прошипел Матроскин.
У его ног вспыхнуло алой злобой боевое построение.
Председатель пошатнулся. Сейчас он был похож на иссиня чёрный полип. Ничего человеческого в нём не осталось и, тем не менее, его голос звучал, казалось, с самого неба.
— О… это ты… — с холодным недоразумением сказал он, — любимая игрушка профессора Сёмина. У тебя было много имён, но ты есть Меланхтон, сын Мелхесиаха, сына Молоха. И я повелеваю тебе — замри.
Кот замер. В его глазах ещё пылала злоба, но он не мог двинуть ни единым мускулом.
Дядя Фёдор, превозмогая боль, пытался вырваться и в этот момент ещё один шип пронзил его. Мальчик закричал.
Чёрное щупальце поднялось из земли, изогнулось целясь ему в сердце.
— Мне жаль, что ты пришёл сюда, — проговорил Председатель, — но тут приходит моё царствие, и таким как ты здесь не место.
Щупальце обрело блестящее в свете Чёрного Солнца острие, размахнулось перед решающим ударом и… разлетелось на осколки.
Звук выстрела последовал долей секундой позже.
Дядя Фёдор повернул голову.
Выше по улице стояла корова Мурка. На левом боку её пылала руна Войны, на правом пламенела руна Ненависти. Глаза её были налиты кровью, оскаленные зубы блистали, подобно копьям воинства, изготовившегося к бою. В общем, на фоне сидевшей на её спине Мамы, корова выглядела спокойно и дружелюбно. Рядом стояли Слейпнир и Папа, который перезаряжал трёхлинейку.
Дядя Фёдор радостно улыбнулся, потянулся навстречу родителям, вздрогнул и замер — ещё одно щупальце пронзило его грудь. Воздух вырвался из его рта с последним, удивлённым вздохом.