Мы с Лёшкой возвращались из школы домой и по очереди пинали по дороге ледышку.

— Эх, неинтересно как-то жить стало. Всё одно и то же, — вдруг посетовал Лёшка.

— А тебе каждый день праздник подавай? — усмехнулся я.

— Я не про праздники говорю, а вообще. Скукота, заняться нечем.

— Возьми и придумай что-нибудь, раз такой живчик.

— И придумаю. Вот стану думать днём и ночью и что-нибудь изобрету, может быть, даже великое открытие сделаю, — Лёшка горделиво выпятил грудь.

— Тоже мне изобретатель нашёлся! — засмеялся я.

— Да, представь себе изобретатель. Прямо сегодня возьму и изобрету что-нибудь.

— Спорим, не изобретёшь?!

— Вот приходи сегодня вечером, увидишь. А на что поспорим?

— На пять жвачек.

— Ладно. И не забудь прихватить их, когда ко мне пойдёшь, — предупредил меня Лёшка.

Весь оставшийся день я провёл в нетерпеливом ожидании вечера. Наспех сделал уроки, пропылесосил ковёр в гостиной, как обещал маме, и сбегал в киоск за жвачками. Но купил я их вовсе не из-за неуверенности в своей победе, а просто так, как говорится, на всякий случай.

Едва начало смеркаться, я рванул к другу. Когда Лёшка с сияющей физиономией открыл дверь, я понял, что жвачки купил не напрасно.

— Здравствуй, Мишенька. Проходи, дорогой, — ласково пригласил он.

Столь необычное обращение заставило меня насторожиться.

Я сдёрнул с головы шапку и принюхался. Пахло чем-то вкусным. Лёшка многозначительно кивнул:

— Раздевайся-раздевайся, швейцаров у меня нет. И дуй на кухню.

И сам скрылся за кухонной дверью. Скинув куртку, я поспешил за ним. К моему разочарованию, на столе было пусто, зато на огромной сковороде скворчала и пузырилась какая-то совершенно фантастическая масса. Она то упрямо вздымалась бесформенными горбами, а то вдруг бессильно опадала, громко лопаясь пузырями.

— Что это? — озадаченно спросил я. — Клей, что ли, столярный варишь?

— Сам ты клей, — проворчал Лёшка и, схватив сковороду за деревянную ручку, перенёс на стол. Я едва успел сунуть под неё подставку.

— Пробуй!

Я с опаской уставился на непонятное месиво.

— Может, всё-таки сначала скажешь, что это?

— Ешь, не бойся. Это моё личное изобретение, — похвалился Лёшка, — называется «Расплавленный снег».

— А разве снег плавится? По-моему, он просто тает.

— Вот чудак! Это же поэтическое название. К слову сказать, я однажды ел торт «Ночной полёт», не станешь же ты утверждать, что торт, будто Баба-яга, летает по ночам. Ну если тебе такое название не нравится, можно назвать и по-другому, например, м-м… «Белая неожиданность». Да ты пробуй, пробуй.

Я взял ложку и подцепил нечто, похожее на тягучее тесто.

— Ну как? — нетерпеливо спросил Лёшка, не дав мне донести вилку до рта.

Я глубокомысленно пожевал. Что-то мне эта смесь напоминала. Но я не мог понять что.

— Нравится? — засмеялся Лёшка и поддел вилкой изрядную порцию.

— Вкусно, но что это?

— Отгадай!

— Не знаю.

— Сдаёшься?

— Сдаюсь.

Лёшка постучал вилкой по сковородке и гордо объявил:

— Сыр жареный!

Я опешил.

— Батюшки! Да разве сыр жарят?!

— Нет, конечно. Это моё собственное изобретение. Никто, кроме меня, до этого недодумался.

Я неопределённо покрутил головой:

— Ну и ну!

— Ладно, — соскочил со стула Лёшка, — вот тебе ещё одно изобретение.

Он поставил передо мной сахарницу, в которой белела масса, отдалённо напоминающая ту, что оставалась в сковороде.

Я насторожился:

— Что, опять сыр?

— Ничего подобного.

Я осторожно попробовал и этот продукт.

— Сгущёнка, — сразу угадал я. — И ещё зачем-то сахар-песок в ней.

— «Зачем-то», — передразнил Лёшка. — Затем, чтоб вкусней было.

— И правда, так вкусней, — согласился я. — Но больно уж сладко, аж тошнит.

— Ещё бы не тошнило, — полбанки умял.

Я отодвинул сахарницу в сторону и спросил с безразличием:

— Ну что, повар-изобретатель, кончились твои сюрпризы?

— А этого мало? — взвился Лёшка. — Подожди, я ещё столько всего напридумываю — закачаешься.

— Сыр поджарить каждый может, — иронически сказал я, — ты какую-нибудь техническую штуковину придумай, чтоб людям на пользу.

— Придумаю и техническую, — задумчиво закусил губу Лёшка. — Завтра приходи.

На следующий день я снова поспешил к своему другу — кандидату в лауреаты Нобелевской премии, однако Лёшки дома не оказалось.

— У соседского парнишки он, — объяснила Лёшкина бабушка.

Я позвонил в соседскую квартиру. Дверь открыл белобрысый мальчишка на голову ниже меня.

— Чего надо? — не церемонясь спросил он.

— Лёшка у тебя?

— У меня. Заходи.

— A-а, Мишка, здорово! — обрадовался Лёшка и, кивнув на мальчишку, добавил: — А это Пашка. Тоже, между прочим, изобретатель. И главное — в технике соображает. Идею я ему подкинул, и теперь вот вместе воплощаем её в жизнь.

Пашка в это время, сосредоточенно сопя, прикручивал скотчем распиленные половинки обруча к ножкам поваленного на спинку стула.

— Что это ты делаешь? — удивился я.

— Подарок дедушке, — пояснил Лёшка. — У него сегодня День рождения.

— Ну и что это будет? — подсел я на корточках к Пашке.

— Кресло-качалка, не видишь, что ли? — буркнул тот и установил стул в вертикальное положение. Полюбовавшись своей работой, сказал поприветливей:

— Гляди, как классно! Дедушка обрадуется.

— Ты сначала сам в нём покачайся, — посоветовал я Пашке, но в это время в прихожей раздался звонок.

Оказалось, что это вернулся из магазина дедушка.

— Ого, сколько вас тут! — воскликнул он, входя в комнату. — Уходил — одного пострела оставлял, вернулся — их уже трое.

— Это Лёшин школьный товарищ, — представил меня Пашка. — А это, — указал он на стул, — тебе подарок.

— Вот спасибо! Всю жизнь мечтал на пенсии в кресле-качалке покачаться, — радостно вскричал дедушка и, побросав сумки, взгромоздился на стул.

В ту же минуту стул угрожающе накренился назад. Пашка с Лёшкой стремглав бросились к стулу и упёрлись в спинку руками.

— Красота, — промолвил дедушка, вольготно раскинувшись на стуле. — Чувствую себя прямо как какой-нибудь вельможа.

— Дедушка, вставай, — пропищал Пашка, покраснев от натуги.

— Зачем это? — удивился дедушка. — Мне очень удобно.

— Ну, дедушка, миленький, вставай скорей, — чуть не плача взмолился Пашка.

— Да что такое? — завертелся во все стороны дедушка. — Что случилось-то?

Чувствуя, что силы на исходе, мальчишки выпустили стул, а дедушку подхватили под мышки.

— Ой не надо! Я щекотки боюсь! — начал со смехом отбиваться дедушка.

Тут силы окончательно оставили и Пашку, и Лёшку, и ёрзавший на стуле развеселившийся дедушка опрокинулся на них обоих.

— Да что такое? В чём дело? — недоумевал барахтающийся на полу дедушка. — Мы помогли ему подняться.

— Центр тяжести не рассчитали, — высказал предположение я.

— Просто испытания провести не успели, — объяснил Пашка, подтягивая сползшие штаны.

— Ничего себе подарочек, — потирая ушибленный локоть, проворчал именинник. — Врагу не пожелаешь.

И, забрав сумки, ушёл в кухню.

— Знаю! — вдруг воскликнул Лёшка. — Колокольчик нужен! Как только кресло наклонится больше нужного угла, он зазвенит.

— Но дедушка-то всё равно упадёт, — сказал я. — Звени — не звени.

— Зато дедушка соскочить успеет, — перебил меня Лёшка.

— Ну и ну, — покачал я головой. — Что же это за катание такое? Только сел — соскакивай.

— Хорошо тебе критиковать. Попробовал бы сам что-нибудь изобрести.

— Невезучий у меня дед, — вздохнул Пашка. — Взять хоть недавний случай. Бабушка попросила меня придумать, как отучить дедушку читать в кровати. Я и придумал. Приделал к его тумбочке пружину, а с бабушкиной стороны установил кнопку. В нужный момент нажимаешь на кнопку, подушка из-под головы деда вылетает, и он роняет книжку. Всё, казалось бы, отлично. Но беда в том, что пружина почему-то хлопнула его по уху. Дедушка разозлился, вырвал пружину, сломал кнопку и два дня с нами не разговаривал.

— Ладно, хватит о грустном, — сказал я. — Пойдём лучше на улицу.

Мы оделись, вышли из квартиры и вызвали лифт.

— Хорошо бы сделать так, чтобы в лифте остановки объявляли, — задумчиво проговорил Пашка. — А то едешь и не знаешь, где в данную минуту находишься.

— Неплохо бы ещё скорость менять, — подхватил Лёшка. — С пятёркой быстро домой едешь, с двойкой — медленно.

— При твоей успеваемости, боюсь, большая скорость вообще не понадобится, — ехидно заметил я.

— Зато ты смотри на чердак не проскочи, — не остался в долгу Лёшка и добавил: — Гони жвачки.

— Держи карман шире, — ответил я.

— Ты чего? — встрепенулся дружок. — Договаривались же.

— Так договор был об изобретении, которое человечеству пользу принесёт, а не о том, чтобы дедушку мучить.

— Я его не мучил.

— Помогал.

— А ты смотрел.

— Верно. И как свидетель говорю — от твоего изобретения не польза, а один вред.

— Вот, значит, как? По-твоему, ничего полезного я не придумал? — горячился Лёшка.

— Нет, почему же, придумал, — спокойно сказал я.

— Что?

Я выждал паузу и выпалил:

— Что самим надо делать жизнь интересной. Вот что! На, держи!

Я протянул ему жвачки. Лёшка взял их, но в то же мгновение я ощутил в своей ладони другие кубики — он отдал мне свои.

Я улыбнулся, глядя на белые квадратики:

— Хорошо, что это не сыр жареный.

— А лично я бы не отказался, — сказал Лёшка. — Но сегодня бабушка обещала пироги с капустой испечь. Айда ко мне?

— Ура!!!

И мы припустили наперегонки.