Из-за сильного встречного ветра крутить педали трудно, я опаздываю. Слезаю с велосипеда и веду его рядом с собой, смирившись с тем, что ветер намного сильнее меня. Плевать, что пропущу половину урока. Никогда в жизни не чувствовал, что меня так мало волнует время. Не могу даже представить менее важной вещи, чем расписание уроков. Вообще не понимаю, почему пошел в школу. Хотя нет, понимаю: слоняться без дела дома было бы еще хуже. А больше идти некуда: таким неудачникам, как я, в школе самое место.

Вчера я ехал по этой самой дороге, только в другую сторону, надев куртку на голое тело. Вчера меня волновал цвет моей футболки. Что за идиотизм. Вчера я чуть не сел пить чай с обладательницей каре-зеленых глаз. Да кому угодно, даже не особо одаренным ясно, что это не для меня. Элиас ест кексы? Нет!

Почему я сказал те слова? Почему Бог не остановил меня? Почему я заставил Юлию повысить голос? Откуда взялся осколок гранита, обломок скалы? Почему мои мысли стали такими пустыми?

Ветер усиливается, подхватывает обертку от мороженого и банку из-под газировки. Холодно, безнадега. Сегодня мне пригодился бы тот теплый свитер, который я бросил в стирку. Обертка от мороженого улетает прочь, на пути у банки оказывается камень. Я прикидываю расстояние до нее, пытаюсь определить количество шагов. Пять? Верно. Делая пятый шаг, наступаю на банку: приятный звук алюминия, который сплющивается под ногой. Уже видно школу.

— Черт, ну и ветер.

Голос пробивается сквозь свист ветра. Девчачий голос. Терес. Обогнав меня, она слезает с велика и ждет, опершись на руль и переводя дух, пока я с ней поравняюсь. А потом идет рядом. Как будто мы договаривались пойти в школу вместе, как будто это самое обычное дело, как будто она просто опаздывала, спешила и случайно догнала меня. Мы идем рядом, молча. Шаг за шагом, нагнувшись под порывами ветра. Я ни разу не ходил рядом с ней, то есть в паре. Разве что в младших классах, когда все шли из школы к автобусу, чтобы ехать на экскурсию, прихватив с собой бутерброды. А теперь шагаю рядом с ней как ни в чем не бывало. Ничего странного, никакого напряжения.

— Ненавижу ветер!!!

Она кричит во все горло навстречу воздушной массе, наморщив лоб и наклонив голову. Если бы сильный ветер не приглушал ее голос, я, наверное, испугался бы такого вопля. Терес с улыбкой поворачивается ко мне:

— Стало лучше. Попробуй.

Я смеюсь — короткий смешок, но все-таки. Не думал, что сегодня способен на смех.

— Спасибо за совет.

— Пожалуйста. Но лучше не в одиночку. А то люди будут коситься.

— Учту!

Может быть, поэтому она и остановилась, когда увидела меня, — чтобы не орать в одиночестве. Ну и ладно. Пусть я буду прикрытием для ее воплей, мне не жалко.

Пытаюсь представить себе, как кричу против ветра. Это нетрудно, но кто будет рядом со мной — вопрос посложнее. Может быть, она, Терес.

Я вспоминаю, что она сказала в библиотеке. А до того — в классе. Неужели я такой безответный трус, что мне нравится идти рядом с девчонкой, которая меня чуть ли не оскорбила? Или, по крайней мере, лезла в мою личную жизнь, к которой не имеет отношения. Неужели я даю себя топтать и молча терплю обиды, неужели я такой?

Мы протаскиваем велики через дыру в заборе, заходим на школьный двор. У забора вповалку лежат опрокинутые ветром велосипеды. Рядом с ними кружится вихрь прошлогодней листвы. Может быть, я и безответный трус, но если честно, если я прислушаюсь к себе и отвечу как есть, то никакой обиды на Терес я не держу. Ничего такого она не сделала.

Терес смотрит на стенные часы:

— Мы опоздали на двадцать минут. Как думаешь, что скажет Сульвейг?

— Хорошо, — говорю я.

— Чего?

— Хорошо, что ты мне тогда сказала. В библиотеке. И в классе.

Я чувствую, что говорить надо быстро, без промедлений, пока не передумал и не струсил. Это важно. Важно произнести эти слова — не только ради Терес, но и ради чего-то другого. Ради самого себя. Точно не знаю, почему важно, но это так.

Терес ставит свой велик возле опрокинутых и пристегивает. Потом смотрит на меня серьезным долгим взглядом. Я оставляю свой велосипед рядом, иду с ней к входу.

— Спасибо, — произносит она тихо, но отчетливо, искоса глядя на меня. Мы вместе идем на урок, который начался двадцать минут назад.

На коротком отрезке пути между велосипедной стойкой и входом в школу я успеваю почувствовать, что шаги стали легче. Что-то большое и тяжелое — ком, камень — мягчеет, растворяется, утекает, исчезает. Внутри образуется пустое пространство, и его может заполнить что-то новое, а не каменная тяжесть. Прежде чем войти в школу, оборачиваюсь и всей грудью вдыхаю ветер. Наполняю пустоту внутри стремительным свежим воздухом, кислородом.

В коридоре — только мы с Терес, ни души и ни звука, кроме наших шагов. Эхо бетонных стен повторяет шелест нашей одежды, сумок.

Терес бросает на меня взгляд, улыбается: мы заодно. Открывает дверь класса и заходит первой.

Сульвейг прерывает фразу на полуслове, смотрит разинув рот на нас, потом на часы. Кажется, собирается сказать что-то насчет опоздания, но вспоминает, что мы скоро закончим школу, а потому воспитывать нас нет смысла. Она закрывает рот и тяжко вздыхает, пока мы идем к своим местам.

Весь класс смотрит на нас с Терес. Она улыбается мне. Улыбка короткая и какая-то двусмысленная. Со стороны, наверное, это выглядит очень странно. Особенно озадаченный вид у Тоббе и у Андреаса. Стулья рядом с ними пустуют: обычно их занимаем мы с Терес. Андреас переводит взгляд с нее на меня, потом снова на нее. Взгляд растерянный и немного испуганный. Я кивком здороваюсь с Тоббе и сосредоточиваю все внимание на доске.

— Как я уже сказала, — продолжает Сульвейг, — вовремя сдавать письменные работы — это целиком и полностью ваша ответственность, так как…

Я дышу. Свежий воздух, который я вдохнул у дверей школы, все еще наполняет легкие.

Усилившийся ветер развевает флаги на школьном дворе, подхватывает и кружит мусор. Хенрик, учитель физкультуры, заходит в раздевалку:

— Попробуем поиграть в футбол на поле. Вы все-таки не малыши, вас ветром не сдует.

Сначала надо пробежать пару кругов по спортивной площадке, для разминки. Против ветра приходится бежать, напрягая все силы, а когда дует в спину, то мы чуть не падаем плашмя. Хенрик быстро делит нас и парней из параллельного класса на две команды:

— Через десять минут меняетесь местами с противником. Начали!

Он дует в свисток, мы выбегаем на поле, и у меня такое чувство, что это повторялось уже тысячу раз. Пару лет назад мы бились не на жизнь, а на смерть: почти все парни ходили на тренировки в футбольный клуб и чуть не рыдали после каждого поражения. Теперь все иначе, более спокойно, и футбольный клуб уже почти все бросили.

Моя роль осталась прежней. Я играю, мячом владею, но всегда как будто в стороне от остальных. Игру не порчу, но и особых достижений за мной не числится. Большинство, наверное, и не вспомнят потом, ходил я на физкультуру или нет.

А Тоббе — настоящий спортсмен, играет в футбольном клубе и еще несколькими видами спорта занимается. Мне кажется, некоторые ему уже надоели, но тренеры уговаривают не бросать. Мы с Тоббе оказываемся в одной команде. Андреас тоже играет в футбольном клубе. Он сам вызвался стоять на воротах противника.

Все как обычно. Мы бегаем туда-сюда по полю, одни с большим рвением, другие спокойнее. Хенрик ходит по краю, следит за игрой и судит.

Ветер усиливается — похоже, дело к буре. Пыль летит в глаза, на зубах хрустит песок. Иногда Хенрик отлучается вместе со своим судейским свистком, и нам приходится ждать его, чтобы разрешать мелкие недоразумения по ходу игры. Особенно это раздражает Андреаса. У него вообще какое-то нервное настроение, он то и дело косится на меня.

Холод и ветер делают свое дело: после перемены мест я начинаю бегать быстрее, чтобы согреться. За пару минут до конца урока оказываюсь в нападении и двигаюсь по краю поля параллельно с Тоббе, ведущим мяч. Он это видит и пасует мне, пользуясь брешью в обороне противника. Я уже хорошо разогнался, но добавляю еще скорости — попутный ветер помогает — и, приблизившись к мячу, выбрасываю вперед правую ногу. Неожиданно для себя попадаю по мячу, и он летит в ворота прямо над головой Андреаса. Гол.

— Круто, Элиас! — кричит Тоббе.

— Красиво забил! — подхватывает кто-то еще.

— Офсайд!!! — орет Андреас.

Я не совсем понимаю, как все произошло. Я не из тех, кто забивает красивые голы.

— Офсайд, я сказал!!! — горланит Андреас.

Тоббе подбегает ко мне, улыбаясь во весь рот. Вид у него такой, будто он хочет меня обнять.

— Круто забил! — он хлопает меня по спине.

Хенрик свистит, отмечая гол, а через пару секунд объявляет конец игры и бежит к нам с Тоббе. Андреас идет за ним, и взгляд у него безумный.

— Что за тупые правила! — кричит он Хенрику. — Офсайд был, блин!

Тоббе качает головой и закатывает глаза:

— Некоторые не умеют проигрывать.

Приблизившись ко мне, Хенрик смеется:

— Самый красивый гол за весь учебный год. Может, тебе повысить оценку за семестр?

Андреас молча стоит напротив меня, не снимая вратарских перчаток, подбоченившись. Хенрик смотрит на него, трогает за локоть:

— Успокойся, мы не на войне.

Андреас сплевывает, Хенрик идет к воротам, чтобы забрать мяч, Тоббе — в раздевалку, я за ним, отставая на пару шагов. Все еще чувствую место на ноге, которым угодил по мячу. Моргаю, тру глаза тыльной стороной ладони, пытаясь избавиться от песка.

Я не слышу, как он приближается сзади, ветер заглушает его шаги. Сначала ничего не понимаю, чувствую только удар в спину. Потом с удивлением обнаруживаю, что стою на коленях, гравий колет ладони. Тут и думать нечего: Андреас толкнул меня.

Стоять на четвереньках посреди школьного двора — это, конечно, унизительно. И все же в первую очередь я чувствую не унижение. Не злобу. Я не расстроен. Я чувствую силу, спокойствие и силу. Медленно встаю, поворачиваюсь к нему. Он сразу кажется маленьким. Маленьким и бедным. Да, бедным — почему-то именно это слово приходит на ум.

— Не трогай мою девчонку.

Андреас цедит слова сквозь зубы, а глаза прищурены так, что зрачков почти не видно. Он похож на плохого актера, который пришел на кастинг для боевика. Мне его почти жаль. И в то же время я чувствую силу.

Делаю шаг вперед, теперь между нами двадцать сантиметров, не больше. Набираю воздуху в легкие и пристально смотрю на Андреаса.

— Я ненавижу ветер!!!

Андреас отшатывается, изумленно распахнув глаза, злобного прищура как не бывало.

Я вытираю грязные ладони о его рукава, поворачиваюсь спиной и ухожу в раздевалку.

Терес была права. Сразу стало лучше. Намного лучше.

Я откашливаюсь и поднимаю голову. Тоббе с ошарашенным видом смотрит на меня, остановившись на полпути к раздевалке. Рядом с ним Густав, в руках у которого, как обычно, футляр с каким-то инструментом. Он шел к парковке, чтобы поехать на следующий урок, в другую школу. Ветер раздувает волосы, как седое облако. Я останавливаюсь перед ними.

— Какого черта… — только и произносит Тоббе.

Густав хитро улыбается, прищурив глаз.

— Слышь, парень, — говорит он. — Вот это, я понимаю, соло.

Я и сам доволен. Правда. Да еще и два зрителя: Тоббе и Густав. Вполне достаточно.