Иниго Лопес де Онас и Лойола – таково было имя, данное ему при рождении, – увидел свет в замке Лойола в испанской стране басков. Вероятно, это произошло в 1491 году. Его святой покровитель – святой Иниго, аббат Оньяского монастыря, располагавшегося неподалеку от Бургоса, умер в 1068 году. Приходские книги его родного прихода не сохранились, и у нас очень мало достоверных сведений о детстве Иниго. Многое мы можем узнать из информации, данной няней Иниго, бывшей тогда уже в весьма преклонном возрасте, в ходе процесса его беатификации.

 

Влияние семьи

Семья Лойол была древним рыцарским родом, гордым и воинственным. На протяжении нескольких веков она, несмотря на конфликты, верой и правдой служила кастильским королям. Ей принадлежало «право патронажа» над приходской церковью в близь лежащем провинциальном городке Аспейция. Это означало, что Лойолы могли назначать там настоятеля, – как правило, это был один из сыновей, – и получали хорошие доходы от церковных владений. Таким образом, семья была тесно связана с церковной жизнью и католическими обычаями своего времени.

Провинция Гипускоа, где находится Лойола, управлялась 14 «великими семействами». Лойолы были одной из этих богатых и могущественных семей. У них были большие земельные владения и зависимые крестьяне. Лойолы постоянно конфликтовали с соседями, в том числе и с епископом, из-за привилегий, прав и доходов. При этом дело часто доходило до драк, разбойных нападений, а иногда даже и до убийств. В течение длительного времени епископская курия пыталась отобрать у семьи Лойол доходные права патронажа над приходом в Аспейции. Из-за этого вооруженного конфликта замок Лойол имел вид крепости и походил больше на сторожевую башню, чем на жилой дом. Эти обстоятельства оказали глубокое влияние на юного Иниго. Замок сохранился до сегодняшнего дня. К сожалению, здание коллегии, построенное позже, слишком тесно примыкает к нему, нарушая первоначальный архитектурный ансамбль.

Иниго был последним из тринадцати законных детей. У его отца также, как и у его старшего брата, настоятеля прихода в Аспейции, кроме этого были многочисленные незаконнорожденные дети. Существуют указания на то, что Иниго ребенком получил тонзуру, то есть, был приписан к священническому сословию. Однако это обстоятельство окончательно еще не определяло его последующей карьеры.

Семья Лойол всегда была воцерковленной и верующей. Праздники, паломничества, процессии и прочие традиции католического благочестия были для нее само собой разумеющимися и соблюдались с гордостью и тщанием. Поэтому мнение, что Иниго лишь позднее «обратился» к вере, нельзя считать правильным. Как и для большинства его современников, религиозная практика была для Иниго само собой разумеющимся делом. Сегодня нас удивляет, как в столь строгой католической культуре религиозные убеждения могли соединяться со свободной моралью. Это проявлялось в сексуальных приключениях, а также дуэлях, драках и вооруженных конфликтах. Огромную роль в жизни тогдашнего общества играли материальное богатство и личная честь, ценности, которые позже Игнатий отвергнет или точнее трансформирует в духовные.

 

Рыцарские идеалы

Баскские «великие семейства» продолжали и в 15 и 16 веках сохранять традиции средневекового рыцарства. С исторической точки зрения эти традиции уже давно стали пережитком прошлого, так как социальные и экономические отношения к тому времени претерпели большие изменения. Изменились также как способы ведения войны, так и сам характер политических конфликтов. Однако в качестве образа жизни при королевском дворе рыцарские идеалы и традиции продолжали сохранять свое значение. Придворные упражнялись в обращении с оружием. При дворе устраивались рыцарские турниры, практиковался культ «дамы сердца». Вассальская верность «сеньору» была основой рыцарства. Вассал, вступая в личный союз с господином, давал ему клятву верности и обещал служить ему. «Сеньор» имел право потребовать от своего вассала безвозмездного участия в войне на своей стороне. За это он гарантировал вассалу безопасность в случае нападения на него. Высшими ценностями считались слово чести, общественное положение, мужество в бою, личная честь, которые в случае оскорбления необходимо было восстановить. Рыцарские идеалы требовали конкретного действия, мудрости, мужества, человеческих и социальных добродетелей. Рыцарь должен был разделять свой хлеб с бедняками и заступать за вдов и сирот.

Образование в этой культуре ценилось невысоко. Вероятно, лишь немногие из Лойол умели читать и писать. Лойолы были людьми действия, землевладельцами и военными. Их культура имела патриархально-военный характер, которой были свойственны жажда славы и культ мужественности. Переживавшее свой закат рыцарство находилось в конфликте с восходящими сословиями позднего средневековья, экономическая и социальная форма которых была несовместима с идеалами рыцарства. Между ними происходила жесткая борьба за влияние, власть и собственность. Иниго вырос в этой рыцарской культуре. Без сомнения, он принадлежал к числу наиболее выдающихся, разносторонне одаренных, мужественных, волевых и перспективных молодых людей своего времени. Он мог и хотел сделать карьеру. Однако, согласно позднейшей оценке самого Игнатия, это была карьера, ориентированная на внешние ценности.

 

Испания в 16 веке

В молодые годы Иниго Испания находилась в начале своего расцвета. В религиозном, культурном, а также в политическом и экономическом отношении она была одной из самых могущественных европейских держав. После брака Изабеллы Кастильской с Фердинандом Арагонским в 1492 году произошло объединения двух крупнейших испанских королевств. С политической точки зрения этот брак заложил основание для возвышения Испании при «Католических королях». В 1492 Испания одержала окончательную победу над сарацинами под Гранадой, и в том же году начались еврейские погромы. В том же 1492 году Колумб открыл Америку. Эти события, празднование которых проходило по всей стране, а также другие значительные успехи, – например, завоевание Неаполя в 1504 году, – положили начало эпохи национальной гордости и экономического роста Испании. Siglo de Oro – «золотой век» – был временем расцвета испанской литературы, искусства и архитектуры. В Церкви началось движение реформы. В лице Терезы Авильской и Иоанна Креста испанская мистика достигла небывалых литературных и духовных высот.

Семейство Лойол, как и все баски, гордилось своей независимостью. В это время оно почти всегда служило верой и правдой Католическим королям. Оно получило множество «благодеяний» и привилегий от королевского дома. Как правило, это были налоговые и иные материальные льготы. Лойолы находились под влиянием, как баскской, так и испанской культуры.

В 1513 году в силу целого ряда исторических обстоятельств испанская корона досталась Карлу Габсбургу. В 1519 году он под именем Карла V был избран императором Священной Римской империи немецкой нации. В результате произошло объединение громадной империи, которая включила в себя наследственные владения Габсбургов в Австрии, Испанию, значительную часть Нидерландов, Бургундию и простиралась вплоть до Неаполя и Сицилии. Испанской короне принадлежали также огромные владения за океаном. В 16 веке империя Габсбургов получила название «империя, над которой не заходит солнце». Ее территория простиралась на четыре континента, но при этом походила на лоскутное одеяло. Поэтому Карл V и его наследники должны были постоянно прилагать огромные усилия, чтобы обеспечить ее единство.

Взор юного Иниго де Лойолы, родившегося в этой восходящей империи и восхищенного ее всеохватывающей идеей, был устремлен к универсальному. Империя Габсбургов находилась в постоянном конфликте с Францией. Иниго был вовлечен в частые военные стычки в пограничных районах. Поражение в сражении против французов привело к тому, что в возрасте 30 лет его жизнь приняла совершенно новый неожиданный оборот.

 

Мать Иниго умерла во время или вскоре после рождения своего 13 ребенка. Мальчика передали няне, жене кузнеца. Иниго вырос безмятежных условиях деревенской идиллии. Лойола находится в зеленой долине в холмистой, плодородной местности. Ранняя потеря матери позднее стала основой для психоаналитических толкований личности Игнатия. Однако к ним следует относиться с осторожностью, так как те небольшие сведения о его детстве, которыми мы располагаем, не являются достаточной основой для далеко идущих выводов. Временной промежуток в 500 лет и иная культура являются дополнительным препятствием для толкований подобного рода.

 

Придворное воспитание

Будучи последним ребенком, Иниго нуждался в «содержании». Между 1504 и 1507 годом его отправили в Аревало в Кастилию. Там он служил пажем при дворе дона Хуана Веласкеса де Куэллара, светского вельможи и образованного дипломата. Куэллар был родственником Лойол и членом Consejo Real, королевского совета. Кроме того, он занимал должность главного казначея при дворе Кастильского короля. Сегодня это соответствует посту министра финансов. Двор этого могущественного человека отличался богатством и роскошью. В замке Аревало Иниго получил придворное воспитание. Кроме рыцарских манер он освоил искусство писать. В придворной великой канцелярии Иниго научился вести деловую переписку, познакомился с основами администрирования и права. Позже он прославился своим изыскано красивым подчерком. Он познакомился с придворной культурой, читал литературу, слушал музыку. Искусство общения с высокопоставленными лицами и знания бюрократических тонкостей весьма пригодились ему позже в качестве генерала ордена.

Для формирования его духовных ценностей в течение всей его жизни огромную роль играло то обстоятельство, что он высоко ценил такие «светские» качества, как корректность обращения, строгий порядок, нравственность, надежность и дисциплину. Вопреки широко распространенному клише необходимо отметить, что в молодости Иниго был скорее секретарем, управленцем и пажем, нежели солдатом. Неотъемлемым элементом рыцарского идеала была любовь к даме сердца. Недостижимая знатная «дама грез» почиталась в фантазии, песнопениях и турнирах. В сущности, это был целомудренный идеал, который воспитывал прежде всего такие ценности, как скромность, чуткость, чувство такта и благоговения. Позже Игнатий перенес этот идеал на свое почитание Девы Марии.

В развитии Иниго важную роль сыграла его дальняя родственница дона Мария де Гуэвара, которая также жила при Аревальском дворе. Эта благочестивая женщина основала женскую общину, которая, вдохновляясь примером святого Франциска, посвятила себя заботе о больных. Вероятно, Иниго, помогая им в этом служении, получил основательную францисканскую ориентацию и открыл в себе склонность к работе в больницах для бедных.

Это не исключает того, что Иниго тем не менее оставался жизнелюбивым, тщеславным и задиристым человеком, любившим выпить. Противоречие, которое нам нелегко понять. Он уделял большое внимание одежде и уходу за своей прической. В самых ранних документах, в которых упоминается Иниго, сообщается о «тяжком преступлении». Процесс был прекращен на том основании, что Иниго является клириком и поэтому не подлежит светскому правосудию. Эротические приключения были частью придворной жизни. Несколько лет назад в исторической литературе, посвященной Игнатию, обсуждался вопрос, были у Игнатия дети. Надежных сведений по этому вопросу нет, но сегодня исследователи предполагают, что в Аревало он стал отцом некой Марии де Лойола. В Рассказе паломника можно найти указание, которое свидетельствует в пользу этого предположения: после своего отъезда из Лойолы Иниго передал часть денег лицам, «которым он чувствовал себя обязанным» (РП 13).

Между 1515 и 1517 годом Веласкес де Куэллар стремительно потерял все свои должности и богатства. Вскоре после этого он умер в обиде. Его двор утратил свой былой блеск. Иниго был вынужден покинуть Аревало. Возможно, опыт того, что светская слава и земные богатства быстро преходят, был первой ступенью «обращения» 21-летнего рыцаря? Однако мы ничего не знаем о внутренней жизни Иниго в тот период.

Иниго должен был искать нового сеньора. В Памплоне он предложил свои услуги Антонио Манрике де Лара, герцогу Нахейрскому и вице-королю Навары. Он был принят на службу в качестве gentilhombre – телохранителя – и в дальнейшем стал его секретарем и доверенным лицом. Если это было необходимо, он принимал участие в военных походах и даже брал в руки оружие. Но в отличие от некоторых своих братьев собственно солдатом он никогда не был. В 1518 году он вероятно сопровождал своего господина в Валладолид на празднования по случаю признания короля Карла. В 1520 году господин послал его с дипломатическим поручением в Нахейру, при исполнении которого он проявил большую сновку в переговорах и политические способности. В последующие годы он должен был принять участие в нескольких походах.

 

Религиозное воспитание

На рубеже 15 и 16 веков церковь переживала время перемен. С одной стороны она – в Испании также как и по всей остальной Европе – все еще была отмечена признаками позднесредневекового разложения. Клир был недостаточно образован и был едва в состоянии совершать литургию, целибат не соблюдался, многие монастыри пребывали в упадке. Материальные аспекты, например, бенефиции и плата за требы, имели неподобающе большое значение, высшее духовенство, подражая знати, проводило жизнь в роскоши. Часто статус клирика или монаха служил просто средством обеспечить содержание детей, которые не имели права на наследство. В соответствии с этим была низка и личная мотивация жить в соответствии со своим духовным званием. В особенно плачевном состоянии находилась духовная жизнь. Внешние учреждения и обычаи благодаря материальному обеспечению сохранились, однако внутри христианский дух угас. Иниго с раннего детства знал об этих сторонах церковной жизни, в том числе и на примере собственной семьи. Такой образ жизни считался настолько «нормальным», что его вполне можно назвать первым религиозным воспитанием Иниго. Это совершенно не исключает – снова противоречие, о котором мы уже упоминали, – того, что в Испании часто религиозные обряды и обычаи народа были исполнены глубокой веры. Несомненно, это оказало огромное воздействие на ребенка Иниго, хотя у нас почти нет конкретных свидетельств об этом.

В 15 веке в Испании начинаются попытки церковной реформы, которая должна обновить духовную жизнь и внести новые акценты в традиционную жизнь Церкви. Одним из выдающихся деятелей этой реформы был Франсиско Хименес де Сиснерос, францисканец и епископ Толедский. Он был хорошо знаком с Веласкесом де Куэлларом. Поэтому Иниго, будучи молодым человеком, в Аревало был вероятно наслышан об этих реформах. Сиснерос требовал, прежде всего, сердечного исполнения веры. Христианство должно быть чем-то большим, чем обряд, учение и институция. Среди мирян и клириков были группы, которые совместно практиковали жизнь в соответствии с францисканскими идеалами, пытаясь найти путь к совершенству. Сиснерос способствовал переводу духовных творений значительных христианских авторов на испанский язык и их популяризации. Так в Испании среди прочих появились переводы Imitatio Christi (О подражании Христу) Фомы Кемпийского и Vita Christi (Жизнь Христа) Лудольфа Картезианца. Обе этих книги оказали огромное влияние на духовность Игнатия. Мы уже упоминали о влиянии на Иниго доны Марии де Гевары. После переворота в своей жизни он познакомится с другими реформистскими движениями в Церкви. Таким образом, мы можем сказать, что религиозное воспитание, которое Игнатий получил в детстве и юности, – хотя о нем и известно довольно мало – было более дифференцированным, разнообразным и противоречивым, чем это было принято считать прежде.

 

Рассказ паломника

В конце жизни Игнатия один из ближайших сотрудников, о. Иеронимо Надаль, попросил его описать свой духовный путь. За этим стояло желание первых иезуитов получить от основателя их ордена своего рода духовное завещание, ориентир для ордена, стремительно растущего, но еще не оформившегося окончательно. Она чувствовали, что харизма основателя столь тесно связана с его биографией, что для того, чтобы сохранить эту харизму, необходимо, несмотря на изменяющееся время, постоянно помнить о жизненном пути ее обладателя. Игнатий лишь весьма неохотно согласился на это. Слишком велик был его страх поверить общественности свою личную жизнь. Пришлось не один раз повторить эту просьбу, прежде чем он несколькими порциями продиктовал секретарю «Рассказ паломника».

Иногда этот текст называется «Автобиографией». Однако, это понятие предполагает, что его автор заинтересован в публичной самопрезентации или даже самооправдании. В случае Игнатия это не так. Его товарищи хотели, чтобы он оставил этот рассказ. Кроме того, в этом тексте Игнатий рассказывает не столько о своей жизни, сколько о том, как Бог действовал в ней. Чтобы отвлечь внимание от своей личности, он говорил о себе в третьем лице и называл себя «паломником». Этим он хотел выразить, как он видел свою жизнь: он был ведом Богом по пути, который он в конце своей жизни осознавал как паломничество. На этом пути Бог предстал ему как учитель, медленно и терпеливо учивший его ходить Своими путями. О времени своего духовного созревания в Манресе он пишет: «В это время Бог обращался с ним точно так же, как школьный учитель обращается с ребёнком, его наставляя» (РП 27). И так как эта школа могла быть полезной и для других людей, он согласился записать свой опыт. Поэтому название «Рассказ паломника» лучше всего отражает характер текста. В книге Духовных упражнений Игнатий попытался сделать эту божественную педагогику плодотворной для остальных.

О детстве и юности Иниго «Рассказ паломника» содержит всего одну только фразу: «До двадцати шести лет он был человеком, преданным мирской суете, и прежде всего ему доставляли удовольствие ратные упражнения, ибо им владело огромное и суетное желание стяжать славу» (РП 1). Эта фраза точно выражает отношение Игнатия в конце жизни к своей молодости. Мы встречаем основные мотивы: тщеславие и жажду славы, а также «желание», которое устремлено к ложным ценностям. Существовало предположение, что Игнатий продиктовал первую часть Рассказа паломника, содержащую подробный рассказ о его молодости. Эта часть – согласно этому предположению – могла быть позже уничтожена в ходе «чистки» биографии Игнатия в ордене иезуитов, чтобы образ Игнатия не был запятнан грехами его юности. Однако в пользу этой гипотезы нет никаких конкретных свидетельств. Истинно только, что рассказ паломника как целое в течение веков оставался неизвестным, хранясь в римских архивах. В конце 16 века о. Педро де Рибаденейра по поручению ордена написал официальную биографию Игнатия, которая должна была заменить все более ранние попытки это сделать. Это было произведение, обладавшее значительной литературной ценностью, украшенное на манер романа, носившее агиографический характер. Рассказ паломника был вновь открыт и опубликован лишь в начале 20 века. Он революционизировал наш образ Игнатия, открыв наряду с Игнатием гениальным организатором, аскетом и церковным политиком, Игнатия мистика и духовного учителя.

Лишь начиная с переворота, произошедшего в жизни Игнатия, рассказ паломника становится подробным. Он является важнейшим документом для понимания духовной биографии Игнатия. Нижеследующее изложение в значительной степени опирается на него.

 

В мае 1521 года Иниго принимал участие в военном походе. Прежний король Наварры, Анри д’Альбре, после того, как 5 годами раньше кастильцы изгнали его из Навары, себе нашел убежище во Франции. Так как Карл V отсутствовал, и в Кастилии продолжалась гражданская война, Франция решила, что настало подходящее время восстановить попранные права Анри д’Альбре и возвратить ему королевство. Многочисленное французское войско вторглось в Наварру и начало осаду города Памплона. Защитники города хотели сдаться без боя ввиду абсолютного численного превосходства сил противника. Однако Иниго считал это позором и перешел с небольшой группой своих сторонников в еще недостроенную крепость в верхней части города, чтобы там дать безнадежный бой французам. Вскоре после начала сражения вражеское ядро попало ему в ногу. Ранение предводителя привело к тому, что защитники крепости сдались. Из уважения его боевому мужеству французы благородно поступили с Иниго. Они позаботились о его ране и позволили ему отправиться в родовой замок.

Жизнь Иниго была разбита. Его жажда славы, спортивная форма и рыцарское желание побеждать исчезли без следа. Придворная и административная карьера Иниго резко оборвалась. Тяжело раненого, испытывающего непереносимые боли, его на мулах доставили на родину в страну басков.

Для его лечения призвали врачей и хирургов со всей округи. Они «исправили» ему раздробленные кости, что в тогдашних условиях означало адские боли. Несколько дней спустя Иниго находился при смерти. Он принял последние таинства и стал молиться св. Петру. Несмотря на то, что врачи уже оставили надежду на его выздоровление, он чудесным образом перенес кризис и выздоровел. Так как после первой операции кость некрасиво выступала и одна нога сделалась короче другой, он из тщеславия потребовал «прооперировать» себя еще один раз и отпилить ему выступавшую часть кости. Это мучение и последующее вытягивание короткой ноги он также перенес без единого стона. Теперь Иниго стал поправляться, но ему еще предстоял долгий путь выздоровления. Этот период телесного выздоровления привел его к непредсказуемому внутреннему перевороту.

 

Новые идеалы

На больничной кровати Иниго стало скучно, и он попросил дать ему что-нибудь почитать. Его любимых рыцарских романов в Лойольском замке не оказалось. И поэтому ему дали вышеупомянутую Vita Christi Лудольфа Саксонского и Legenda aurea доминиканца Якова де Ворагине, собрание жизнеописаний святых. Это были книги духовно назидательного характера, которые в период позднего средневековья были религиозными бестселлерами во всей Европе. Помогая фантазии читателя, эти книги подробнейшим образом расписывали жизнь Иисуса и великих христианских святых. Основной целью их авторов было тронуть сердце читателя и способствовать укреплению в нем живой веры. Рассказ паломника подробно повествует о воздействии этих книг на Иниго.

В начале Иниго просто наблюдал за своими внутренними реакциями. Когда он в часы своих долгих мечтаний представлял себе, как бы он подражал подвигам святых, – особенно его впечатлили деяния Франциска и Доминика, – то он чувствовал «способность справиться с ними на деле» (РП, 7). Однако часто его мысли отвлекались на «вещи мира сего» (РП 6). Он представлял себе, «что́ сделал бы, служа некой сеньоре», к каким средствам он бы прибегнул бы, чтобы встретиться с ней, какие слова он бы сказал ей и какие ратные подвиги он бы совершил ради служения ей. Он мечтал о сеньоре весьма высокого положения, вероятно о Каталине Австрийской. Такими мыслями он мог утешаться в течение долгих часов. Он метался между этими двумя мирами фантазий. Однако далее он пишет:

«Однако тут была налицо следующая разница: думая о вещах мирских, он весьма услаждался; но когда, утомившись, он оставлял эти мысли, то чувствовал скуку и недовольство. Когда же он думал о том, чтобы пойти в Иерусалим босиком, питаться одними травами и совершать все прочие подвиги покаяния, которые, как он увидел, совершали святые – то утешался он не только тогда, когда задерживался на таких мыслях, но и, даже отстранив их, оставался доволен и радостен. Но он не обращал на это внимания и не задерживался на раздумьях об этом различии, покуда однажды у него немного не открылись глаза, и тогда он стал удивляться этому разнообразию и размышлять о нём, постигая на опыте, что одни мысли оставляли его печальным, а другие – радостным. Так мало-помалу он стал знакомиться с разнообразием воздействовавших на него духов: одного – бесовского, а другого – Божьего» (РП 8).

Здесь мы видим биографическое основание игнатианского учения о «различении духов», о котором мы подробнее расскажем в частях II.2 и III.2 этой книги. Через созерцание своей внутренней жизни, то есть через наблюдение и толкование своих чувств, Иниго сделал следующее открытие: различные фантазии вызывают различные последствия. То, что исходит от «доброго духа», человек среди прочего узнает по тому, какие последствия он ощущает после того, как мечтал об этом. Сохраняется ли радость и удовлетворение или первое чувство удовольствия уступает место внутренней пустоте и фрустрации?

Игнатий пошел вслед за «добрым духом» и начал размышлять о своей жизни. Он желал подражать святым, совершать покаяние за свою прежнюю жизнь, поститься, бичевать себя, пешком идти в Иерусалим (РП 9). Его прежняя жизнь казалась ему отвратительной. «Дела плоти» он резко отвергал. Он стал с рвением читать религиозные книги и сделал около 300 страниц личных заметок. При этом ему помогло его умение красиво писать. Он почувствовал в себе «величайшее стремление служить нашему Господу» (РП 11). Он строил планы о том, что он будет делать после своего возвращения из Иерусалима. Чтобы не получить привилегий, которые дало ему его благородное происхождение, он хотел инкогнито вступить самый строгий картезианский монастырь. Однако он опасался, что этих строгостей ему будет недостаточно, чтобы «воплощать в жизнь ту ненависть к самому себе, которая в нём зародилась» (РП 12).

Из этих описаний понятно, что в период своего первого внутреннего обращения бросился в опасную крайность. Он начал ненавидеть свою прежнюю жизнь и самого себя. В чрезмерном аскетическом рвении он хотел победить то зло, которое он обнаружил в самом себе с помощью насилия. Его цель подражать святым была выражением инфальтильной самоидентификации с великими героями. По сути дела он перенес свои прежние рыцарские идеалы в область священного. Место желания отличиться в ратных подвигах заняло желание выделиться в аскетическом делании. В этой «духовности» ни Иисус, ни Бог еще не имели надлежащего места. Она состояла из жажды духовной славы, соединенной с тщеславием и неуважением к своему телу. Позже он еще должен будет в мучительном процессе понять односторонность своего тогдашнего рвения. Сначала божественная педагогика привела Иниго к тому, чтобы «переориентровать» его еще духовно непросвещенную личность на новые цели, но ядро его ценностных ориентации пока еще не было затронуто. Однако у Бога было много планов в отношении этого молодого ревнителя.

 

Ритуалы на Монтессерате

Семья Иниго заметила в нем внутреннюю перемену. Родственники забеспокоились и попытались отговорить его от перемены образа жизни. Однако Иниго не позволил вмешиваться в его дела и после выздоровления отправился в путь. В Арансасу, одном из мест почитания Богородицы, расположенных неподалеку, он совершил ночное бдение перед «Богородицей» и, по всей вероятности, принес ей обет целомудрия. В этом проявились его сильная любовь к Богородице и желание радикально изменить свою жизнь. Того, что обет может быть дан только Богу, он тогда еще не знал. В Наваретте он урегулировал некоторые финансовые дела, и затем отправился верхом на муле к горе Монтессерат. Тамошний бенедиктинский монастырь был в Средние века важным духовным и паломническим центром, излучавшим значительную силу притяжения.

По дороге произошла удивительная встреча (РП 15). Он ехал по одной дороге вместе с мавром, то есть одним из многочисленных мусульман, которые, несмотря на изгнание сарацин, все еще продолжали жить в Испании. С ним он беседовал о приснодевстве Марии. Мавр отрицал, что после рождения Иисуса Марии осталась Девой. Иниго с помощью многочисленных аргументов пытался защитить честь Богородицы, однако, несмотря на все усилия, так и не мог убедить мавра. После того, как их пути разошлись, и мавр поспешил своей дорогой, Иниго стали мучить угрызения совести. Он принялся размышлять: не следует ли догнать мавра и «нанести ему пару ударов кинжалом», чтобы защитить «честь» Девы Марии? Не имея сил разрешить свои сомнения, он устроил своего рода Божий суд, предоставив своему мулу избирать дальнейший путь. Мул не пошел по дороге, которой отправился мавр, и Иниго не осуществил свой замысел. Это событие показывает, что тогда Иниго страдал от религиозного фанатизма, который не останавливается перед насилием, когда хочет защитить священные ему ценности. В сущности, речь вновь шла о чести «благородной дамы». Рыцарь в религиозной оболочке пытается силой защитить ее честь, попранную «неверными».

По прибытию в Монтессерат Иниго совершил генеральную исповедь. Вместе с основательной подготовкой эта исповедь заняла три дня. Монах, которому он исповедовался, вероятно, дал ему кроме обычных книг для подготовки к исповеди, содержавших подробные зерцала совести, еще одну книгу, которая должна была оказать на него значительное влияние: «Книгу упражнений в духовной жизни» аббата-реформатора Гарсии Хименеса де Сиснероса, племянника вышеупомянутого кардинала Сиснероса. Этот аббат и многие насельники этого монастыря испытали на себе влияние широко распространенного в Нидерландах духовного движения devotio moderna (новое благочестие). Прежде всего, простые христиане пытались вести благочестивую жизнь, основываясь на личном размышлении над Священным Писанием. С помощью методического размышления над библейскими текстами они хотели заключить наставления Писания в свое сердце, чтобы действительно подражать Христу в собственной жизни. Аббат Сиснерос принес это новое течение на Монтессерат и составил книгу упражнений, которая должна была помочь тем, кто желал созерцать Писание таким образом. Вероятно, на Монтессерате Иниго перенял многие из советов этой книги, которые он затем использовал для собственной молитвы и размышления. Некоторые идеи из книги Сиснероса мы находим в Духовных упражнений.

В ночь накануне посвящения в рыцари было принято, чтобы молодой человек в качестве подготовительного ритуала совершил молитвенное бдение перед статуей черной мадонны на Монтессерате. Иниго желал совершить подобное посвящение Марии в качестве своего посвящения в «духовное» рыцарство. Перед этим он подарил свои благородные одежды нищему и облачился в одеяние из мешковины, которое он заказал для себя в качестве «доспехов Христа» (РП 17). Это случилось в ночь с 24 на 25 марта накануне торжества Благовещения. Всю ночь он провел в молитве перед Богородицей, то стоя, то на коленях.

Теперь его внутренняя перемена получила ритуальную форму. На следующее утро он отправился в направлении Барселоны. В этой местности его хорошо знали, поэтому он пошел обходными путями, чтобы остаться не узнанным.

 

Время созревания. Манреса

Манреса – небольшой городок неподалеку от Монтессерата. Иниго хотел остаться там всего на несколько дней, а провел в нем более десяти месяцев. Причины этого мы не знаем. Возможно он заболел, или же не мог продолжить свой путь в Барселону, так как город был закрыт из-за свирепствовавшей там чумы. Может быть его переживания были столь сильны, что ему был необходим покой, чтобы по-настоящему разобраться в них. Пребывание в Манресе стало для него временем духовного созревания, значение которого едва ли возможно переоценить. Иниго жил в больнице для бедных и добывал себе пропитание, прося милостыню. Ежедневно он молился семь часов, стоя на коленях. Каждое утро посещал мессу, регулярно бичевал себя и соблюдал многодневные строгие посты. Каждую неделю он совершал исповедь и принимал причастие. Для того времени это было необычным и даже скандальным делом. Он совершенно перестал обращать внимание на свой внешний вид, не стриг ногти и волосы, чтобы победить свое тщеславие. Он не ел мяса и не пил вина во все дни за исключением воскресенья. В Рассказе паломника он подробно рассказывает о том, что происходило в это время в его душе. Это свидетельствует о том, что он придавал большое значение вопросу: как Бог вел его. Можно представить внутреннее развитие Иниго, разделив его на три этапа.

В первые месяцы Иниго переживал глубокое «духовное утешение». Утешением он называет внутренний мир, покой, радость, глубокий и наполняющий опыт молитвы. Иногда у него было видение некой «красивой вещи», похожей на змею. При этом видении он испытывал удовольствие. Ему не нравилось, когда она исчезала. В последствии он пишет, что до этого времени «он постоянно находился почти в одном и том же состоянии духа, испытывая весьма стойкую радость, ничего не ведая о вещах «внутренних», духовных» (РП 20). Столь резким приговором он критически оценивает этот период своего духовного развития: утешение был лишь внешним и ложным утешением.

Затем последовал второй период, время тяжелой внутренней борьбы, сильных искушений и «оставленности», под которой он понимал внутреннюю пустоту, скуку, одиночество, своего рода глухоту души, отчаяние или депрессивное настроение и фрустрацию. Эти состояния совпали у Иниго с периодом массивных «сомнений и угрызений совести», субъективно воображаемых грехов, которые объективно таковыми не являются, но вызывают сильные угрызения совести и чувство вины. Вначале Иниго страдал от сильных и необъяснимых для него перепадов настроения (РП 21). Мотивация вести новую жизнь пропадала, он чувствовал нежелание продолжать начатую жизнь, отвергал свой образ жизни. Сомнения привели к тому, что он поставил под сомнение полноту, а следовательно и действительность своей генеральной исповеди на Монтессерате. Он вновь и вновь исповедовался в тех же самых грехах. Но это было не в состоянии облегчить его совесть. Ему не помогали ни духовники, ни строгие упражнения покаяния, ни духовные советы. В конце концов он решил полностью отказаться от еды, до тех пор пока он не получит исцеления. Духовник приказал ему не искушать Бога таким образом. Иниго даже почувствовал в себе желание броситься в отверстие в полу. Это искушение покончить жизнь самоубийством он преодолел лишь благодаря тому, что считал самоубийство смертным грехом, а следовательно недозволенным поступком.

После долгих мучений он выбрался из этой западни, чуть было не ставшей для него смертельной, внезапно почувствовав в себе отвращение к своему прежнему образу жизни. Он «как бы проснулся ото сна» (РП 25) и тотчас же ясно почувствовал, что он больше уже не хочет исповедовать прежних грехов. В Рассказе паломника он пишет: «он считал вполне очевидным, что это наш Господь пожелал освободить его по милосердию Своему» (РП 25). Эта внезапная перемена не имеет естественного или психологического объяснения. Игнатию, оглядываясь назад в конце жизни, остается лишь с удивлением осознавать, что вероятно это Сам Бог прямо вмешался в его жизнь, в один момент изменив ее. Он с помощью собственных усилий хотел «сделаться» святым. Однако его моральный и аскетический ригоризм привел его лишь к глубокой ненависти к самому себе и развил в нем саморазрушительные импульсы. Лишь открытие, что Бог уже давно простил ему все его прошлые грехи по Своему милосердию и благодати, вывело его этого духовного тупика.

После этого очередного поворота во внутренней жизни начался третий период его духовного пути. Иниго начал снова есть мясо и ухаживать за своим телом. Это был внешний знак его внутреннего отказа от нездорового ригоризма. Он стал спокойнее и переживал время великих утешений. В Рассказе паломника он подробно описывает пять даров благодати, которым он позже придавал огромное значение. Вначале он упоминает о видении Трех Божественных Лиц: Отца, Сына и Святого Духа, то есть Божественной Троицы. Он чувствовал благоговение пред Ней и испытывал при этом утешение и радость. В течение всей его жизни тринитарное измерение оставалось значимым для его духовности (РП 28). Последующие видения Творения и Евхаристии также являются краеугольными камнями его духовности. Видение Человечества Христа показывает, что для Игнатия, как и для всей испанской мистической традиции, путь к Богу лежит исключительно через отношения с Человеком Иисусом (РП 29). В части II,4 нашей книге мы еще подробно вернемся к данной теме.

Пятым и самым важным мистическим переживанием в Манресе было событие на реке Кардонер: «Как-то раз он шёл на поклонение в одну церковь, отстоявшую от Манресы чуть более чем на милю (называлась она, как мне кажется, церковью святого Павла). Дорога <туда> идёт вдоль реки. Так он шёл, погружённый в свои благочестивые думы, и присел ненадолго лицом к реке, протекавшей в глубине. И вот, когда он там сидел, у него стали открываться очи разумения. Не то чтобы ему было какое-то видение, однако он понял и узнал множество вещей – как духовных, так и относящихся к вере и к наукам, – и притом с таким великим озарением, что всё это показалось ему новым. Невозможно разъяснить все подробности, которые он тогда уразумел, хотя их было множество. Но тогда он получил столь великую ясность понимания, что ему кажется: если собрать всю помощь, полученную им от Бога на всём протяжении его жизни, за прошедшие шестьдесят два года, а также всё то, что он познал, и даже если соединить всё это вместе, то он не обрёл бы столько, сколько в тот единственный раз» (РП 30).

Из этого рассказа ясно, что речь здесь идет о совершенно исключительном переживании. Это не «видение», то есть некий узренный внутренним оком образ, а своего рода просветление разума, которое сообщило ему обильное «богословское» знание. Игнатий был слишком скромен, чтобы рассказывать о подробностях своего опыта. Подлинные мистические переживания характеризуются тем, что люди, которым были дарованы, сохраняют интимность переживания и ни в коем случае не хвастаются этим опытом перед другими. Тому, что Игнатий вообще рассказал о нем, мы обязаны настойчивости его собратьев, а также его убеждению, что его опыт может быть полезным юному ордену.

Когда Иниго перед Распятьем благодарил Бога за дарованную ему милость, вновь возникло видение змеи (РП 31). Он теперь с великой ясностью осознал, что это ложное видение. «Диавол» внушил ему это ложное утешение. И здесь Бог должен был снова преподать ему урок «различения духов». Взгляд на Распятого открыл ему глаза: сила, красота и удовольствие сами по себе могут быть обманчивыми. Чтобы быть подлинными, утешение должно выдержать безумие и отвратительность страдания.

Манреса была для Игнатия местом духовного созревания. Первый порыв энтузиазма оказался колоссом на глиняных ногах. С помощью чрезмерной аскезы и духовных усилий он создал себе «счастье», которое оказалось ложным. Фаза глубокой депрессии, сомнений и отчаяния очистила его, так что он смог обрести подлинное утешение и наполняющую встречу с Богом. В третий период уже нет ничего «деланного», все – дар Божий. Только теперь в его душе произошел тот переворот, основы которого были заложены на одре болезни в замке Лойол. Рыцарь, озабоченный лишь собственным успехом и исполненный тщеславия, превратился в человека Божьего, отдавшегося в руки божественного водительства и все принимающего как дар Божий.

В Манресе к Иниго часто приходили люди, ищущие духовного совета. Он старался им помочь, насколько это было в его силах. Некоторые благочестивые дамы относились к нему с благоговением. Он начал записывать для себя некоторые свои мысли о «различении духов». Эти записи должны были помочь ему и другим наставлять ищущих духовного совета. Они стали первоосновой будущей книги Духовных упражнений. Божественное водительство, благодать которого он испытал на собственной шкуре, он хотел теперь сделать плодотворным для других. Таким образом, Бог изменил Иниго еще и в другом отношении: из одиночки он стал пастырем, из отшельника превратился в апостола.

 

Паломничество в Иерусалим

В эти трудные для него месяцы Иниго не оставил своего намерения отправиться в Святую землю. В феврале 1523 года он покинул Манресу и отправился в Барселону. Там он познакомился с людьми, которые поддержали его материально. Одна благородная дама, Исабель Росер, приняла его в своем доме. Многие годы она оказывала ему покровительство и была его подругой. Иниго хотел совершить паломничество один в радикальной бедности. Этим он желал показать, что он уповает не на материальную безопасность и человеческую помощь, а единственно на Бога. Однако он позволил оплатить ему корабль до Гаэты. Отсюда его дальнейший путь вел в Рим. Для паломничества в Святую землю было необходимо получить на Пасху личное разрешение Папы. Разрешение, данное Игнатию, датируется 31 марта 1523 года. В апреле он идет в Венецию, откуда отправлялись корабли с паломниками в Святую землю. Весь путь он проделал пешком, несмотря на то, что его нога постоянно причиняла ему боль. По дороге он заболел и едва продвигался вперед. В некоторых городах свирепствовала чума, поэтому туда можно было войти, только имея на руках медицинское свидетельство. Чудом Иниго удалось миновать контроль. По дороге его часто посещали духовные переживания.

С давних пор паломничество в Святую землю было обычаем среди христиан, населявших Европу. В позднее средневековье такие паломничества были весьма популярны. Однако с того времени, как мусульмане завладели восточным берегом Средиземного моря, ежегодно только одна группа паломников могла совершить это далекое и опасное путешествие. Паломничество начиналось каждый год в июне под покровительством Венеции. Все было точно регламентировано: организация, программа паломничества, стоимость. Иниго хотел участвовать в этой программе, однако у него не было денег. Со всех сторон ему говорили, что это невозможно. Но он упорно отстаивал свой идеал радикальной бедности. В Венеции он нищенствовал, прося милостыню под аркадами до тех пор, пока один богатый испанец приютил его в своем доме. Он же через посредничество венецианского дожа нашел для него бесплатное место на паломническом корабле, идущем на Кипр.

В 1523 году необычная малая – многих испугало напряженная политическая ситуация – группа из 21 паломников отправилась в Иерусалим. Сохранились подробные путевые дневники двух паломников из этой группы. С Кипра они на другом корабле они отравились в Яффу. В начале группа паломников под покровительством уже долгое время пребывающих в Святой земле францисканцев прибыла в Иерусалим. Здесь паломники в установленном порядке посещали Святые места. Они побывали также в Вифлееме и на месте Крещения Иисуса в реке Иордане. Они не успели посетить Галилею, так как нужно было отправляться в обратный путь.

Иниго был у цели своих мечтаний. В святых местах он ощущал великую близость к своему Господу, и его переполняла духовная радость. Чего он хотел в Святой земле? Идея отправиться туда родилась в нем во время чтения VitaChristi во время болезни в Лойоле. Там настоятельно рекомендуется посетить Святую землю. Иниго хотел навсегда остаться в земле Иисуса. Поэтому его путешествие было собственно не паломничеством, а попыткой иммигрировать в Палестину. У него был двойной мотив: с одной стороны, он хотел чувствовать духовную близость к Иисусу, с другой стороны, он хотел «помогать душам», то есть вести пастырскую и миссионерскую деятельность. Мистическое сочеталось в нем с миссионерским.

Как политическое, так и материальное положение небольшого числа христиан, проживавших в Святой земле, было тяжелым. За исключением францисканцев, которые вели за стенами своих монастырей относительно безопасное существование, здесь почти не было католиков. Церковная власть над всеми католиками в Святой земле на протяжении столетий принадлежала францисканскому ордену. Для того чтобы осуществить свое намерение, Иниго должен был получить разрешение у францисканского настоятеля. Однако он запретил Иниго оставаться в Иерусалиме, прежде всего из-за беспокойства за его жизнь. Однако Иниго был настолько уверен в своей миссии, что настаивал на своем желании остаться. Только после того, как францисканец пригрозил ему отлучением от Церкви, он уступил и согласился отправиться в обратный путь.

Запрет остаться в Святой земле был для Иниго равнозначен ранению под Памплоной. Он стал вторым ядром, расстроившим его жизненные планы. Его твердая уверенность в том, что он точно знает, что́ есть воля Божья в отношении него, оказалась ложной. При этом Иниго без возражений принял решение церковного авторитета как нечто, бывшее выше субъективной уверенности паломника. Иниго вновь должен был усваивать уроки божественного водительства. Его далеко идущие планы, которые казались ему столь благими, оказались самообманом. В его последующем духовном учении этот опыт получит название «искушение под видом блага». Он болезненно ощутил на себе действие церковной власти, однако он научился правильно оценивать ее значение.

 

Возращение в Венецию не обошлось без приключений. На море уже начался период бурь, и два из трех кораблей пошли ко дну. Иниго повезло. Самый маленький и ветхий корабль, на котором он находился, выдержал опасное плавание. Он был плохо одет и страдал от необычно сильных холодов. В январе 1524 года путешественники прибыли в Венецию. В Рассказе паломника он пишет о своих дальнейших планах: «После того как означенный паломник понял, что воля Божия была в том, чтобы он не остался в Иерусалиме, он всегда ходил, размышляя о том, quid agendum, и в конце концов склонился к тому, что некоторое время ему нужно поучиться, дабы он мог оказывать помощь душам, и решил идти в Барселону» (РП 50).

 

Помогать душам

В течение всей жизни этими словами Игнатий выражал свою апостольскую цель. В Европе среди верующих царила духовная сухость, и не было никого, кто мог бы утолить жажду большого числа ищущих. Бог даровал Иниго утешение и мир. Теперь он хотел помочь людям обрести аналогичный духовный опыт. Для этого он хотел давать им религиозные наставления и духовные советы, которые могли бы облегчить их искания. Его план, говоря современным языком, имел педагогический и терапевтический аспект. В Иниго они сочетались с горячим желанием жить в радикальной бедности и строгом покаянии. Где и как он хотел осуществить свое призвание, в тот момент ему было еще не ясно.

В период позднего средневековья священство рассматривалось прежде всего с культово-сакраментальной точки зрения. Властью, данной ему Богом, священник совершал таинства для благословения Церкви. Большинство священников были недостаточно образованными для того, чтобы проповедовать и учить верующих. Ко времени Игнатия в реформистских кругах возникло новое понимание священства, которое было в большей степени ориентировано на образование и пастырскую работу. В соответствии с обычаями своего времени Иниго для того, чтобы заниматься пастырской деятельностью, необходимо было стать священником. А для того, чтобы стать священником и заниматься пастырской работой, он должен был изучать богословие. Другие реформистские направления в Католической Церкви пошли по аналогичному пути. Протестантская Реформация также заменила традиционного священника «пастором», то есть человеком, который занимается прежде всего пастырской деятельностью, и улучшило его богословское образование.

Поэтому Иниго после своего возращения из Иерусалима несмотря на 33-летний возраст вновь уселся на школьную скамью. Вместе с детьми он должен был зубрить латынь, так как в университете преподавание велось исключительно на латинском языке. Он решил отправиться в Барселону, так как там он мог рассчитывать на помощь Исабель Росер и других благодетелей.

 

Трудное начало в Испании

В течение двух лет в Барселоне Иниго брал уроки латинского языка, чаще всего у одного частного учителя, который учил его бесплатно. Тогда уже использовались новые гуманистические методы обучения. Его прежние боли в желудке исчезли. Поэтому он снова мог более строго поститься, хотя и не столь радикально, как сразу после своего обращения. Однако даже этот щадящий пост сегодня нам трудно понять. Он старался оказывать посильную «помощь душам», ведя с ними духовные беседы и служа больным и нищим. У него были контакты с двумя женскими монастырями, где он поддерживал реформистские движения. Он преподавал некоторым лицам свои первые духовные упражнения. На какое-то время к нему присоединились несколько молодых людей, но вскоре их след потерялся.

В Рассказе паломника повествуется о духовных трудностях, с которыми Иниго столкнулся в это время (РП 54 и далее). Во время учебы Иниго переживал сильные внутренние «озарения», после которых он уже не мог больше работать. Он «различил духов» и пришел к выводу, что его сознательное намерение учиться важнее, чем эти переживания, которые его только отвлекают. Он понял, что это искушения. Он открыто сказал об этом священнику и впредь старался избегать этих переживаний. Он обрел покой, необходимый для учебы, и без этих переживаний пребывал в мире с собой и с Богом. Он понял, что духовные переживания имеют не абсолютную, лишь относительную ценность, и что они могут быть способом бегства от мирских, но тем не менее очень важных дел.

В 1526 году Иниго перебрался в Алкалу и начал там изучать философию. Он питался подаянием и жил в госпитале для бедных. Он посвящал себя апостольской деятельности больше, нежели учебе. Он преподавал духовные упражнения и объяснял христианское учение. В церквях и на площадях он собирал вокруг себя детей и взрослых и преподавал им основы религиозных знаний. Позже вокруг него стала регулярно собираться большая группа взрослых, в том числе и не мало женщин. Иниго преподавал им своего рода духовные упражнения в повседневной жизни. Его деятельность пользовалась популярностью и некоторые из его «учеников» приносили большой «плод ради славы Божьей» (РП 57).

Его апостольская деятельность и его образ жизни привлекли к себе внимание. Его стали подозревать в приверженности сомнительному учению Эразма Роттердамского. Однако опаснее для него было то, что некоторые стали считать его алумбрадо («просветленным»), приверженцем секты, члены которой считали себя особым образом просветленными Святым Духом, и отделяли себя от остальной Церкви. Как и его товарищи, Иниго носил длинное одеяние из мешковины. Толедская инквизиция услышала о подозрительном виде Иниго и его пастырской деятельности и начала расследовать его дело. После некоторого времени инквизиция признала его невиновным. Однако отныне он и его товарищи были обязаны носить различную одежду и не одеваться одинаково, подобно монахам. Воздействие его духовных упражнений и подозрительные собрания, тем не менее, снова вызвали вопросы у инквизиторов. Некоторые из тех, кто совершил у Иниго духовные упражнения, внезапно меняли образ жизни. Они отказывались от имущества и отправлялись в паломничества. По приказу инквизиции Иниго провел 42 дня в тюрьме. После нескольких допросов судьи решили, что его учение хотя и не содержит никаких заблуждений, тем не менее он должен четыре года изучать богословие, прежде чем он может публично говорить о религиозных предметах. Иниго пытался обжаловать это решение у епископа Толедского, который принял его лично. Епископ обошелся с ним ласково и посоветовал отправиться в Саламанку для изучения богословия.

В июле 1527 году Иниго вместе с 4 товарищами прибыл в Саламанку. Там он познакомился с монахами доминиканцами, которые из любопытства пригласили его к себе. Они начали его расспрашивать, какое учение он проповедует, ибо они не могли представить себе, чтобы кто-то мог учить без длительной учебы. Иниго почуял новые трудности и отказался дать ответ. В монастыре его взяли под стражу. В монастырской тюрьме он провел 22 дня, закованный в цепи. Доминиканцы подробно допросили его относительно Духовных упражнений и его богословских мнений. Их особое возмущение вызвало то, что он, сам не имея никакого образования, посмел наставлять других, что́ есть грех смертный, а что́ – простительный. Однако на допросе у него не было найдено никакой ереси. В Саламанке также постановили, что он должен учиться в течение четырех лет прежде, чем может наставлять других. В этом, как и в последующих процессах, которые инквизиция возбуждала против него, Иниго всегда настаивал на том, чтобы расследование было доведено до конца, и ему официально был вынесен оправдательный приговор. Инквизиция в общей сложности 8 раз возбуждала против него судебные расследования, и ни разу его учение и апостольская деятельность не были осуждены.

Следующее происшествие показательно для Иниго: Когда один знакомый спросил его, «как тот чувствует себя в тюрьме и удручает ли его то, что он находится в заключении, тот ответил: «… неужели тюрьма кажется Вам такой уж бедой? А я говорю Вам, что не сыщутся в Саламанке такие кандалы и такие цепи, которых я не желал бы ради любви к Богу» (РП 69). Через несколько дней все заключенные бежали из тюрьмы. Иниго и его товарищи добровольно остались в тюрьме, что вызвало большое удивление в городе. Это поведение показывает, что ради своей цели служить Богу, Иниго был готов принять на себя все трудности и даже искал бо́льших трудностей, если это ему казалось выражением или следствием бо́льшей жертвы Бога ради. Кроме того, это подчеркивает то, что Иниго столь безусловно признавал авторитет Церкви, что был готов подвергнуться наказанию, если он его заслуживал. Он считал, что церковный приговор есть выражение воли Божьей, и поэтому наказание, которому он бы подвергся, было бы делом Божьим, и он пострадал бы во славу Божью.

Иниго встал перед выбором: если он подчиниться решению суда и не будет различать между смертным грехом и простительным, то, по его мнению, он больше не сможет «помогать душам». Однако именно в этом он видел свое призвание, и с богословской точки зрения его учение не было уличено ни в какой ереси. Таким образом, у него оставался только один выход: он должен отправиться туда, где приговор суда не будет иметь юридической силы. Поэтому он решил продолжить свое образование в Париже. В пользу такого решения говорило еще и то обстоятельство, что в Алкале и Саламанке он едва ли мог серьезно учиться, так как все его время занимали пастырская деятельность и церковные дела. Он надеялся, что в самом знаменитом университете мира он сможет наконец-то спокойно и эффективно посвятить себя учебе.

 

Парижские университеты

Иниго отправился в путь «один и пешком» (РП 73). Его прежние товарищи не последовали за ним, так что он вновь мог рассчитывать только на самого себя. В феврале 1528 года он прибыл Париж. Ему было уже 37 лет.

Так как его прежнего образования было недостаточно для учебы в университете, Иниго снова в течение полутора лет пришлось изучать латынь и гуманистические дисциплины. Для этого он записался в коллегию Монтегю, в которой господствовала устаревшая система обучения. Ее дух был средневековым, а не возрожденческим. Дисциплина была суровой, а условия гигиены – ужасными. Благодаря одному благотворителю, Иниго нашел себе место в пансионе. По своему благодушию он доверил хранение всех своих денег одному из товарищей по учебе, который истратил их в течение весьма короткого времени. Поэтому Иниго должен был перебраться в госпиталь для бедных Сен Жак на улице Сен Дени, на другом берегу Сены. Так как ворота госпиталя утром открывались поздно, а вечером закрывались рано, а дорога до коллегии была долгой, Иниго не мог посещать все лекции. Первая лекция начиналась в пять часов утра! Иниго пытался получить место ассистента у какого-нибудь профессора, но это ему не удалось. В последующие годы он во время каникул отправлялся во Фландрию и просил там помощи у богатых испанских купцов.

В Париже он не занимался пастырской деятельностью, так как не владел в должной мере французским языком и хотел более интенсивно посвящать себя учебе. Однако спустя некоторое время он возобновил преподавание духовных упражнений. Сначала он давал их трем испанским товарищам по учебе. Совершив упражнения, они резко изменили образ жизни. Они раздали свое имущество, поселились в госпитале для бедных и стали жить подаянием. Это вызвало возмущение у некоторых профессоров, и они пытались уговорить их вернуться к прежнему образу жизни. После того, как это не имело успеха, их под стражей привели в университет и принудили пойти на компромисс. Иниго вызвали к инквизитору, который подтвердил, что на него действительно имеются жалобы, но тут же заверил, что у инквизиции нет намерений предпринимать каких-либо мер против него. Вскоре после этого буря улеглась.

С 1 октября 1529 года Иниго начал учиться в коллегии св. Варвары. Она сохранилась до сих пор и находится на улице Валетт, неподалеку от Пантеона. Иниго записался на курс философии у магистра Хуана Пеньи, которому было всего 25 лет, то есть он был значительно моложе Иниго. В коллегии св. Варвары он жил вместе со своим учителем, а также с Пьером Фавром и Франсиско де Хавьером. На обоих Иниго оказал огромное влияние и давал им упражнения. В последующие годы они станут его первыми и ближайшими сподвижниками.

Со времени изучения философии Иниго все чаще называет себя «Игнатием». Он никогда не говорил о причине, по которой изменил имя. Однако его сподвижники позже, объясняя этот факт, сообщают, что Иниго хотел придать своему имени более распространенную в мире форму. Также в этом нашло выражение его особое почитание святого Игнатия Антиохийского. Когда до Игнатия дошли слухи, что его упражнения подозревают в ереси, он сам пошел к инквизитору, доминиканцу о. Валентину Льевину. Тот счел это дело незначительным, однако попросил Иниго, чтобы тот показал ему свои записи, вероятно потому, что они заинтересовали его лично. Возможно, Иниго дал ему список книги Духовных упражнений, который сегодня, к сожалению, утрачен. Он мог бы дать весьма ценные сведения для исследования процесса возникновения и редактирования Духовных упражнений. Инквизитор устно заверил Иниго, что упражнения не содержат никакой ереси, однако Иниго настоял на том, чтобы он выдал ему письменное свидетельство и потом официально заверил его у нотариуса.

Начиная с этого времени, Иниго начали мучить новые телесные недуги, которые сохранялись вплоть до его смерти. После смерти врачи установили, что причиной его болей были почечные камни, которые давали себя знать в болях желудка. Парижский климат был для Иниго не благоприятен, и никто не мог ему помочь. Врачи советовали ему – как это было принято в безнадежных случаях – подышать «родным воздухом». Это стало одной из причин, которые побудили Игнатия прервать изучение богословия и, оставив Париж, отправиться на свою баскскую родину.

 

Философия и богословие

Что же изучал Игнатий в Париже? Какое духовное влияние испытал он в этот период? После прохождения humaniora в консервативной коллегии Монтегю, которое включали в себя прежде всего изучение латыни и классических латинских авторов, он начал занятия философией, artes. Коллегия св. Варвары характеризовалось более открытой, литературно-гуманистической направленностью. Здесь Игнатий мог наконец вдохнуть подлинно университетский воздух. Философия состояла из трех курсов, или трехгодичной программы. Первые два года изучалась в основном логика, прежде всего, Summulae Петра Испанского и комментарии к ним. Хуан Пенья использовал однако главным образом оригинальные произведения Аристотеля, Organon. На втором году обучения изучалась логика Аристотеля и комментарии к ней. Основным методом обучения были диспуты, на которых студенты упражнялись в умении мыслить и отстаивать свое мнение. После двух лет обучения студенты сдавали экзамен и получали титул бакалавра философии. На третьем курсе изучались физика, метафизика и этика Аристотеля. Обучение завершалось сложным экзаменом, лиценциатом. Среди 100 человек, подвергшихся экзамену, Игнатий занял 30 место. Теперь он получил право преподавать философию в любой точке земного шара.

При получении титула кандидат должен был пригласить своих товарищей и профессоров на торжественный обед. Игнатий мог оплатить связанные с этим расходы только благодаря помощи своих барселонских благодетелей. Титул магистра, который соответствовал сегодняшней ученой степени доктора, можно было получить сразу же после экзамена. Однако в этом случае расходы были бы еще больше, и Игнатий решил отложить этот торжественный акт еще на год. Игнатий должен был выступить с публичной лекцией, после прочтения которой он получил магистерский берет. Теперь он принадлежал к преподавательскому составу университета и имел право занимать академические должности в любой парижской коллегии. Впредь к нему должны были обращаться «магистр Игнатий». Его магистерский диплом был выдан 14 марта 1535. Игнатию было 44 года.

Его богословское образование было преимущественно томистским. В основе лежали Summa theologiae Фомы Аквинского и комментарий к Сентенциям Петра Ломбардского. Позже богословие св. Фомы получило всеобщее распространение в ордене иезуитов. Игнатий учился эффективно, и за короткое время он приобрел солидные знания. Чтобы получить титул бакалавра богословия, ему бы потребовалось минимум шесть, а для получения докторского титула – двенадцать лет. Однако вероятно он не собирался так долго учиться. В некоторых местах книги Духовных упражнений можно найти следы влияния его богословских занятий. Сегодня может показаться удивительным, что Игнатий изучал богословие всего полтора года. Однако для того времени это было делом вполне обычным. Для рукоположения в священники никакого академического образования не требовалось.

В Париже в университетских коллегиях была принята относительно прогрессивная модель педагогики, так называемый modus parisiensis, «парижский модус». Ученики распределялись по классам в соответствии с уровнем знаний и могли переходить в следующий класс только после сдачи основательных экзаменов. Единственным языком обучения была латынь. При обучении акцент делался скорее на упражнения, нежели теоретические знания. В схоластических диспутах, то есть дискуссиях, которые проходили в согласии со строгими правилами логики, ученики должны были показать, насколько они усвоили пройденный материал и научились его применять. Ошибки наказывались розгами, а повторные занятия углубляли полученные знания. Modus parisiensis вошел в педагогику позднейших иезуитских коллегий и стал основой современной системы образования.

Насколько Игнатий соприкоснулся с идеями гуманистов и реформации? Еще в Барселоне гуманистические авторы входили в программу чтения при изучении латинского языка. Enchiridion militis christiani («Настольную книгу христианского воина») он прочел самое позднее в Алкале, однако вскоре отложил ее в сторону. Игнатий не испытал глубокого влияния гуманизма. В основном его образование питалось средневековым духом. Определенное влияние гуманизма можно найти в его поздних творениях, прежде всего в письмах и книге Духовных упражнений. Встречался ли Игнатий в коллегии Монтегю с позднейшим главой швейцарской реформации Жаном Кальвином, точно не известно. Последний как раз заканчивал там свое обучение, когда Игнатий поступил в коллегию. Реформаторские идеи обсуждались в то время в Париже, но кажется Игнатий не был напрямую подвержен их влиянию.

 

Радикальный образ жизни

Испанский товарищ, который растратил деньги Иниго, уехал некоторое время спустя в Руан. Там он тяжело заболел. Из его письма Игнатий узнал об этом. Он «почувствовал желание пойти навестить его и помочь ему. Он думал также, что в таких обстоятельствах сможет убедить отречься от мира и полностью посвятить себя служению Богу. И, чтобы добиться этого, он пожелал пройти те двадцать восемь лиг, что отделяют Париж от Руана, пешком, босиком, и при этом ничего есть и не пить…» (РП 79). После некоторых сомнений он претворил свой план в жизнь и в течение трех дней шел без еды в Руан. Там он утешил больного, помог ему найти корабль, который доставил его в Испанию, снабдив его рекомендательными письмами. Этот факт показывает, что Игнатий мог прощать свои прежние разочарования и был готов помочь даже тому, кто его обманул. Как и прежде вызывает удивление его радикальная аскеза. Посредством строгого и в сущности бессмысленного и опасного для здоровья отказа он пытался сделать добро другому. Частично в нем сохранялась прежняя мораль покаяния и удовлетворения.

С течением времени его понимание бедности изменилось. В Испании и в начале своего пребывания в Париже он пытался удовлетворить свои жизненные потребности ежедневным сбором милостыни. Однако такой образ жизни мешал ему эффективно учиться. Как только он понял это, он стал просить милостыню только во время каникул, и у тех людей, которые могли ему щедро помочь. В конечном итоге он стал принимать помощь от богатых благотворителей, которые делали значительные взносы. Он также сократил свою апостольскую деятельность и молитвенное время, чтобы большую часть времени уделять учебе. Игнатий понял – также посредством различения духов и в конечном итоге благодаря божественному водительству, – что учеба требует полной отдачи сил, так что для всех остальных столь же важных дел сил уже не остается. Даже «священные безумия» – многочасовая молитва или радикальная бедность – должны в определенное время уступать место на первый взгляд более мирским целям. Учеба и – как Игнатий понял позднее – конкретная пастырская работа угодны Богу и являются образом богослужения, перед которыми литургическое и «духовное» делание отступают на задний план. Для своего ордена Игнатий впоследствии определил, что в коллегиях молодые иезуиты должны быть хорошо материально обеспечены. Он также установил максимальное время для ежедневной молитвы.

 

Еще в Испании Иниго старался найти молодых людей, которые бы вдохновились его образом жизни и его идеалами. У него было три товарища, ни один из которых однако не последовал за ним в Париж. Иниго хотел, чтобы они пришли позже, но по различным причинам этого не произошло. Один из них вернулся к светскому образу жизни, другой стал миссионером в Индии, третий ушел картезианский монастырь. В Париже, как уже было сказано, Игнатий преподавал духовные упражнения, в результате чего три его товарища по учебе радикально изменили образ жизни. Переполох в университете вскоре успокоился, и о трех упражняющихся больше никто ничего не слышал. На примере этих ранних попыток мы видим, что первоначально Игнатий выбирал разных, часто непостоянных спутников. Он давал время для созревания личности, принимал, если человек по истечению некоторого времени решал идти другим путем, и не унывал, если его постигали неудачи. Со свойственной ему настойчивостью он преследовал свою цель.

 

Первые товарищи

Первых постоянных товарищей Игнатий нашел только в коллегии св. Варвары. Вначале их было шестеро: первым из них был Пьер Фавр (Петр Фабер), родившийся в 1506 году в семье простого пастуха в Савойе. Деля с Игнатием одну комнату, он сблизился с ним с 1531 года, в 1534 году совершил у него духовные упражнения. Во время четырехнедельных упражнений Игнатий должен был тормозить его чрезмерную аскезу. В упражнениях Петр Фабер обрел внутренний покой и в 1534 году был рукоположен в священники. Франсиско де Хавьер (Франциск Ксаверий) родился в 1506 году в дворянской семье в Наварре, он тоже жил в одной комнате с Игнатием. За него Игнатий должен был вести долгую борьбу. Франциск Ксаверий был честолюбивым и жизнелюбивым дворянином, который стремился к получению академических титулов в надежде сделать церковную карьеру. Первоначально он издевался над Игнатием и его образом жизни. Неизвестно как Игнатию удалось вдохновить его своими идеалами. В качестве миссионера Франциск Ксаверий впоследствии дошел до пределов Китая. Благодаря своим зажигательным письмами он стал одним из самых популярных и прославленных иезуитов в Европе. Португалец Симон Родригес родился в 1509 году и также происходил из знатной семьи. Вероятно, он присоединился к Игнатию по собственной инициативе. Впоследствии он доставил Игнатию немало хлопот, так как в качестве его представителя в Португалии он во многих вещих не соблюдал дух и дисциплину ордена. Диего Лаинес был испанцем. Он родился в 1512 году в семье так называемых выкрестов, то есть обратившихся в христианство иудеев. Он был блестящим богословом, и после смерти Игнатия стал вторым генералом ордена. Он близко дружил с Алонсо Сальмероном, который родился в 1515 году в Толедо. Они познакомились друг с другом в Алкале. Возможно, что они уже тогда знали Игнатия. Неизвестно, отправились ли они в Париж для продолжения образования под его влиянием. Николас Бобадилла родился в испанской деревне Бобадилла в 1508 году. Он был горячим и упрямым сорвиголовой, enfant terrible в группе отцов-основателей. Его было очень трудно привлечь к сотрудничеству, он всегда оставался одиночкой, не принимал всерьез орденские структуры, и часто конфликтовал с Игнатием, когда тот стал генералом ордена. Однако Игнатий видел в нем высоко одаренного и ревностного пастыря и поэтому часто принимал его сторону.

Это была весьма разношерстная группа как с точки зрения национальностей, характеров и дарований ее членов, так и с точки зрения их социального происхождения и духовных биографий. Это были друзья, которые вдохновлялись едиными идеалами. Они хотели жить в бедности и целомудрии, «следовать Господу» и «помогать душам». Все они совершили духовные упражнения. Между собой они были формально равноправны. Игнатий был их харизматическим лидером. Они регулярно встречались для совместной молитвы и духовной беседы. Общину с жесткой структурой, например, орден, они тогда основывать не собирались.

Зачем Игнатий искал товарищей? После возвращения в Европу из Святой земли он хотел «»помогать душам. Кажется, именно с тех пор общинное измерение его образа жизни и его апостольства было неотъемлемой частью призвания. Так как христианская община всегда есть «Церковь», Игнатий благодаря своим товарищам открыл церковное измерение своей миссии. Одиночка стал другом, отшельник – человеком Церкви. Идеал этой общины наилучшим образом выражается словами «друзья в Господе». Эти слова не встречаются у самого Игнатия, однако, они употреблялись в юном ордене. Первых товарищей связывала духовность упражнений и осознание того, что они призваны к «служению» единому Господу. Место этого служения им еще предстояло обрести.

 

Монмартрские обеты

Товарищи часто говорили о будущем. Медленно вырисовывался более или менее отчетливый план дальнейших действий. Они желали совершить паломничество в Иерусалим. Давняя мечта жить в земле Господней была еще жива в сердце Игнатия. Он разразил ею и своих товарищей. Они не приняли окончательного решения: должны ли остаться они там навсегда или после паломничества вернуться обратно. Возможно, они не могли прийти к единому мнению по этому поводу, а, возможно, они хотели решить это, будучи на месте. Политическое положение в регионе было все еще весьма сложным, и поэтому оставалось неясным даже: будет ли паломничество вообще возможно. Они решили подождать в Венеции максимум в течение одного года возможности отправиться на корабле в Святую землю. Если за это время ни один корабль не пойдет в Палестину, то они отправятся в Рим и предадут себя в распоряжение Папе. Он должен дать им пастырские поручения, которые покажутся ему наиболее важными.

15 августа 1534, в праздник Успения Богородицы, товарищи совершили мессу в небольшой часовне на Монмартре. Тогда часовня стояла в открытом поле. Она была посвящена св. Дионисию, который, по преданию, претерпел здесь мученическую смерть. Петр Фабер, единственный священник в группе, предстоял перед алтарем. Все семеро товарищей перед принятием причастия принесли следующий обет: они желают жить в целомудрии и совершить паломничество в Иерусалим. Если паломничество будет невозможно, то в Риме они отдадут себя в распоряжение «Наместника Христа». После богослужения они скромно отпраздновали это событие.

Точные слова обета, к сожалению, не сохранились. В Рассказе паломника об этом обете упоминается лишь вкратце, однако, у нас есть более подробные сообщения остальных товарищей. Иногда монмартрские обеты неверно называют актом основания Общества Иисуса. Орден был основан только в 1540 году в Риме. 1535 и 1536 годах всякий раз 15 августа товарищи обновляли свой обет. Это происходило в отсутствии Игнатия, который находился в то время на родине.

Какое значение имели монмартрские обеты? В них мы вновь встречаем прежние цели Игнатия. Он снова хочет отправиться в землю Господню, чтобы там помогать душам, но теперь уже не один, а вместе с новыми товарищами. Группа была убеждена, что это – Божья воля. Однако они запланировали альтернативу служения Папе в случае, если – опять из-за внешних обстоятельств – этот план окажется невыполнимым. Здесь можно говорить об особом инкарнационном реализме Игнатия. Сначала он желает служить непрестанно присутствующему Сыну Божьему в конкретном месте Его Воплощения. Затем место Сына Божьего занимает Его наместник, Папа, а на место Иерусалиму, древнему священному граду, приходит Рим, новый священный город христианства. Власть Христову для Игнатия находит свое историческое продолжение в Церкви, и в особенности в Ее верховном пастыре.

Позднейший обет послушания Папе берет свое начало в монмартрских обетах. Он подразумевает апостольские поручения, а не определенную богословскую или политическую линию. По времени он появился раньше основания ордена. Товарищи связывали себя послушанием Папе, так как они считали, что он как единый пастырь Церкви несет ответственность за всех христиан и должен лучше всех знать, где Церковь особенно остро нуждается в квалифицированных пастырях.

 

Апостол в своем отечестве

В апреле 1535 года из-за проблем со здоровьем Игнатий отправился на свою баскскую родину. Наряду с этим он хотел уладить некоторые семейные дела своих товарищей на родине. Он был настолько предусмотрителен, что принял в качестве подарка небольшую лошадку, которая должна была облегчить его путешествие. После 13 лет странствий он впервые вернулся в Лойолу. Прежде в переписке со своим братом Мартином Гарсия де Оньясом он высказался о том, насколько для следования за Христом важно радикальное отделение от семьи. Одно из его писем к брату сохранилось (WA I, 2f.).

В Лойоле он не принял помощи от своей семьи. Он поселился в больнице для бедняков в Аспейции и жил подаянием. Это несомненно было воспринято как вызов семье, бывшей патроном города. Сразу по своему приезду он начал – опять-таки к ужасу всей семьи – вести пастырскую деятельность. Он вел духовные беседы, ежедневно преподавал «христианское учение» – своего рода катехизис, состоявший из 10 заповедей, основных молитв и объяснения таинств – детям, проповедовал в воскресенье, что было весьма необычно для того времени, добился запрещения карточной игры, заботился о создании социального обеспечения для бедных, положил конец давнему ожесточенному спору между женским монастырем и приходом, боролся против конкубината, способствовал тому, чтобы церковные колокола трижды в день призывали верующих к «Ангелу». Вся эта деятельность имела успех. Очевидно, что его убедительность и авторитет были настолько сильны, что его слова возымели необходимое действие. Вероятно, эти мероприятия действовали еще в течение нескольких лет после его отъезда. Ангельский звон по завещанию его брата превратился в этих местах в постоянный обычай.

Его реформы не были чем-то необычным. Другие испанские реформаторские движения преследовали аналогичные цели. Необычным было лишь то, что один единственный человек в столь короткое время смог достичь такого результата. Действия Игнатия были направлены как на исправление отдельных лиц, так и на структурные изменения, которые предполагали социальные и духовные улучшения. Для него эти различные уровни были нераздельны и опирались друг на друга. Уже тогда стало ясно, что его духовность включала в себя, в том числе и материальные и политические аспекты.

На родине Игнатий пробыл около трех месяцев. Поначалу его здоровье стало улучшаться, однако потом он снова заболел. После своего выздоровления в октябре 1535 года он вновь отправился в путь. Брат уговорил его взять с собой лошадь. В провинции Наварра, в Мадриде и Толедо он выполнил поручения своих товарищей. Неподалеку от Сегорбы он навестил своего парижского товарища по учебе, который жил там в картезианском монастыре. В Барселоне он встретился со своими прежними благотворителями и оттуда на корабле отправился в Италию.

Корабль попал в бурю. Пассажиры ожидали кораблекрушение и готовились к смерти. Игнатия больше не мучил страх вечного осуждения за грехи, но он был удручен тем, что «не использовал как следует те дары и ту благодать, которую сообщил ему наш Господь Бог» (РП 91, 33). Постепенно его духовность претерпевает изменения. Страх перед карающим Богом исчезает. На его место приходит ответственность за исполнение своего личного поручения Божия. Однако эта ответственность пока еще была смешана со страхом.

 

Ожидание в Верхней Италии

Вначале Игнатий хотел остаться в Болонье и там усовершенствовать свои богословские знания. Однако он заболел, и поэтому почел за лучшее отправиться в другое место. В конце 1535 года он прибыл в Венецию. У него был еще целый год времени, так как он договорился встретиться со своими товарищами в городе на лагуне в начале 1537 года. Вероятно, он был принят в одном из монастырей. Деньги ему дала одна из его покровительниц, Исабель Росер, в Барселоне. Этот год он посвятил пастырской деятельности, в особенности духовным беседам и преподаванию упражнений. Среди прочих у него совершил упражнения испанский священник по имени Диего Хоцес. Он принял решение присоединиться к группе товарищей. Он умер в 1538 году еще до основания ордена.

Остальные товарищи еще в течение двух лет продолжали свою учебу в Париже. К ним присоединились еще трое новичков: Клод Жэ, Хуан Кодури и Пасказ Броэ. В ноябре 1537 года они все вместе отправились в путь и не без приключений добрались до Венеции. Им пришлось пробираться через районы боевых действий, пережить необычно суровую зиму с сильными метелями, вести дискуссии с обратившимися в протестантизм и женившимися священниками. 8 января 1537 года они добрались до Венеции, где они могли счастливо отпраздновать свою встречу с Игнатием. Теперь их было одиннадцать. Они разделились на несколько больниц для бедных, чтобы ухаживать за больными. В марте они отправились в Рим, чтобы испросить у Папы разрешение на паломничество в Святую землю. Игнатия среди них не было, так как он боялся столкнуться в Риме с кем-нибудь из своих влиятельных недоброжелателей. Товарищи получили аудиенцию у Папы Павла III, который принял их весьма доброжелательно и вел с ними богословскую беседу. От Папы и еще нескольких кардиналов они получили в подарок столько денег, что их было достаточно для паломничества в Иерусалим. В апреле они вновь вернулись в Венецию. Там они узнали, что впервые за многие годы в этом году не будет ни одного корабля в Святую землю. Так для них началось время ожидания, предусмотренное в их монмартских обетах.

В Риме товарищи получили разрешение принять рукоположение в священники. Это свое давнее желание они осуществили в Венеции. В течение двух недель они получили все необходимые для рукоположения посвящения. Рукоположение было совершено 24 июня 1537 года. Епископ, совершавший рукоположение, был столь тронут их благочестием и добродетелями, что впоследствии сказал, что ни разу в жизни он не имел такого утешения при рукоположении. Товарищи были рукоположены «во имя бедности». Обычно при рукоположении священник обещает послушание какому-либо епископу или орденскому настоятелю, который впоследствии должен заботиться о его содержании. Товарищи не принесли подобного обещания, что было тогда возможно, если рукополагаемый священник отказывался от регулярного содержания, то есть давал обет бедности.

После рукоположения Игнатий откладывал свою первую святую мессу, так как он хотел совершить ее в храме Рождества в Вифлееме. Рождество и Воплощение заняли к тому времени одно из центральных мест в его духовности.

В год ожидания товарищи разделились по североитальянским городам. Игнатий пошел с Петром Фабером и Диего Лаинесом в Виченцу, где они поселились за городом в заброшенном доме. В течение первых сорока дней товарищи предавались исключительно молитве. Прося подаяние, они получали лишь небольшое количество еды и жили в бедности и нужде. Тем не менее, именно тогда группа пережила время великих утешений и духовного просветления. Игнатий по собственным словам пережил здесь свою вторую Манресу. Это время можно трактовать как обновленный опыт духовных упражнений. Позже в ордене было установлено, что каждый иезуит должен дважды совершать 30-дневные упражнения: в новициате и после рукоположения. После этого времени молитвы они в различных городах Италии начали свою апостольскую деятельность: они ухаживали за немощными в больницах для бедных и проповедовали на площадях. Они едва владели итальянским, и их проповеди иногда производили странное впечатление. Однако благодаря своему социальному служению они завоевали себе огромный авторитет, так что и их проповеди стали находить отклик у слушателей, и они получали обильное подаяние. В это время они уменьшили свою радикальную аскезу, так как их труд был настолько тяжелым, они не могли одновременно голодать. В этом отношении они также приобрели ценный опыт: тот, кто в качестве пастыря полностью отдает себя работе, нуждается в энергии для исполнения своей работы и должен сократить свои аскетические упражнения, какими бы соблазнительными они ему не казались.

Товарищам постоянно задавали вопрос, как называется их группа. Они решили назвать себя Compañía de Jesús. У них не было начальствующего. Их единственным главой был Иисус, поэтому они назвали свою общину Его именем. Испанское слово compañía не имеет военных ассоциаций и означает просто «общество» или «дружеский кружок». Это понятие не было новым и обозначало религиозные, социальные или культурные братства или объединения. Немецкое слово «Gesellschaft» или латинское «societas» имеют скорее юридическое звучание, обозначая скорее организацию, а не просто человеческое сообщество. Название Compañía de Jesús возникло еще до образования ордена и выражало духовный идеал группы. Игнатий был очень рад, что группа в отличие от других орденов не назвала себя по имени основателя.

 

Видение в Ла Сторте

Несмотря на то, что группа хотела до июня 1538 года подождать возможности отправиться в Святую землю, уже в ноябре 1537 года Игнатий вместе с Петром Фабром и Диего Лаинесом направились в Рим, ибо их призвали туда. «В этом путешествии» Игнатия «совершенно особым образом посетил Бог» (РП 96). В часовне Ла Сторта в нескольких километрах от Рима ему было даровано необычное видение, которое имело чрезвычайное значение для него и для всей группы.

Сообщения товарищей об этом видении частично разнятся между собой. Можно предположить следующий ход событий: Игнатий узрел Христа с Крестом на плечах и Бога-Отца рядом с Ним. Отец сказал Сыну: «Желаю, чтобы Ты взял его к Себе на службу». Иисус принял его и сказал: «Желаю, чтобы ты нам служил». В Рассказе паломника сам Игнатий говорит, что «Отец поместил его рядом со Своим Сыном!» (РП 96).

По словам Диего Лаинеса Бог сказал Игнатию: «В Риме я буду милостив к вам». Игнатий понял это так: «Возможно, в Риме мы будем распяты.» Важно в этом переживании то, что Бог Отец Сам выступил с инициативой и повелел Иисусу принять Игнатия к себе в служение. Хотя видение было даровано только Игнатию, оно с самого начала касалось и его товарищей. В поручении, данном Отцом, сразу обращает на себя внимание крестное измерение видения. Иисус держит Крест на своих плечах, а Игнатий думает о «Распятии» в Риме.

Чтобы мы не думали сегодня об этом видении, Игнатий и его товарищи видели в нем подтверждение начатого ими пути. Ла Сторта была для Игнатия столь глубоким переживанием, и после него он почувствовал такую перемену в своей душе, что «у него не хватило духа усомниться в этом: да, Бог Отец поместил его рядом со Своим Сыном!» (РП 96). Большая субъективная уверенность основателя и его глубокое потрясенность этим переживанием были для юной общины достаточным основанием, чтобы рассматривать видение в Ла Сторте в качестве своего рода конституирующего мифа. Сам Бог в явной форме утвердил общину и ее миссию. То, что Крест занимал центральное место в этом видении, указывало на то, что в самосознании и духовности группы этот аспект цельного предания себя Богу будет играть основополагающую роль.

 

Вскоре после прибытия в Рим у товарищей начались первые трудности. Они раскритиковали одного известного проповедника, который распространял лютеранские идеи. За это многие стали относиться к ним враждебно. Кроме этого, их оклеветал один из прежних друзей. Игнатий многократно обращался к высокопоставленным церковным иерархам – однажды даже лично к самому Папе Павлу III, – чтобы эти дела получили формальную проверку. Он попросил своих благотворителей из разных городов, чтобы они дали группе письменные рекомендации. Он настаивал на вынесении конкретных решений суда и оправдательных приговорах. Он предполагал, что группа останется в Риме в течение продолжительного времени, и поэтому на ней не должно быть ни пятна подозрения, если она хочет продолжать здесь апостольскую деятельность.

В апреле 1538 года все товарищи собрались в Риме. Паломничество в Иерусалим казалось им весьма маловероятным, однако они дождались установленного ими в июне годового срока. После того, как осенью все обвинения, выдвинутые против группы, были сняты, они смогли, – как это было предусмотрено монмартрским обетом, – в ноябре 1538 года предать себя в распоряжение Папы. Папа благосклонно принял их предложение и дал товарищам первые поручения. Так как желание Игнатия отслужить свою первую мессу в Вифлееме, невозможно было исполнить, то он совершил ее на Рождество 1538 года в Рождественском приделе базилики Санта Мария Маджиоре. Таким образом, он все-таки сумел выразить свое глубокое почитание рождественской тайны.

 

Духовные совещания в Риме

С октября 1538 года товарищи жили в доме неподалеку от Капитолия, который им предоставил Антонио Франджипани. Зима 1538/1539 года была в Риме чрезвычайно холодной. Множество людей голодали. Товарищи приютили в своем доме одновременно до 300 человек и кормили их. В городе они развили разнообразную социальную и пастырскую деятельность.

Вскоре Папа послал некоторых спутников Игнатия в другие итальянские города. Кроме того, они получили запросы от других влиятельных людей, которые приглашали их в Индию и Америку. Таким образом, остро встал вопрос: должны ли они и в дальнейшем оставаться вместе? Должна ли их община и в рассеянии сохранять узы единства и внутреннюю структуру? Или же индивидуальные поручения Папы разбросают их так, что они навсегда потеряют друг друга из виду? Эта проблема превратилась для товарищей в вопрос: не следует ли принести обет послушания по отношению к одному из них? Избрав одного «начальствующим», они таким образом обрели бы человека, который бы отвечал за целое. Таким образом, возникла бы внутренняя иерархия и узы единства, то есть они бы сделались тем, что в Церкви издревле называлось орденом.

С марта по июнь 1539 года десять товарищей – Диего де Хоцес к тому времени уже умер – совещались по этому вопросу, который имел столь большое значение для их будущего. Во время совещаний в доме Франджипани они продолжали свои обычные труды в городе, хотя и в меньшем объеме. Они хотели сообща прийти к духовному решению. Для этого они разделили стоящие перед ними вопросы по порядку их значимости. В начале каждый из них еще раз постарался осознать цель их призвания – вящее служение Богу – и освободиться от личных интересов. В течение определенного времени они молились о каждом вопросе, затем встречались для совместной беседы, в ходе которой каждый излагал другим свои аргументы за и против. Остальные только слушали его. В открытой и уважительной беседе они углубляли аргументы, и помолившись об этом еще раз, переходили к голосованию. Каждое решение должно было быть принято единогласно. Весь процесс был подробно зафиксирован (WA II, 290–297). Этот метод после долгих веков забвения был вновь открыто в XX веке и сегодня считается образцом для процесса общинного принятия духовных решений. В III части мы еще вернемся к этой теме.

Результатом было ясное и однозначное решение: десять священников хотели стать единым «телом», то есть четко структурированной общиной под управлением одного главы. Наряду с тремя традиционными орденским обетами – бедностью, безбрачием и послушанием – они постановили принести четвертый обет: обет послушания Папе «в отношении миссий». Всякий желающий вступить в новое общество, должен был пройти испытательный срок в один год и перед этим совершить в течение трех месяцев духовные упражнения, паломничество и служить больным. Каждый должен был преподавать катехизис детям. Таким образом, возник орден совершенно нового типа. Игнатий несомненно сыграл решающую роль в его возникновении, но тем не менее его нельзя назвать единоличным основателем. Все товарищи имели равное право голоса при учреждении Общества Иисуса.

 

Церковное признание и рост ордена

Для того чтобы получить официальное церковное признание, молодому ордену было необходимо специальное подтверждение, которое в данном случае, – будущий орден должен был подчиняться непосредственно Папе – мог дать только Папа. Товарищи составили текст, в котором они изложили основные принципы своего ордена. Этот небольшой документ, известный под именем «Пять глав» (WA II, 303–320), стал Magna Charta новой общины. В начале июля 1539 года товарищи послали этот документ Папе через одного дружественно к ним настроенного кардинала. Папа отправил его на экспертизу и 3 сентября устно одобрил его. Письменное одобрение казалось простой формальностью, но тут возникли неожиданные трудности. В Ватикане многим не понравился тот факт, что правила нового ордена не предусматривали общей молитвы и обязательных упражнений покаяния. Кроме того, они ссылались на соборное правило, запрещавшее создание новых орденов, так как вполне достаточно уже существующих. Игнатий вновь прибегнул к оправдавшим себя средствам. В интенсивных молитвах он испрашивал помощи Божьей, а также обращался за поддержкой к влиятельным мужам. Приблизительно через год он достиг своей цели: Буллой Regimini militantis ecclesiae, которая почти без изменений воспроизводила текст «Пяти глав», 27 сентября 1540 года Папа Павел III торжественно одобрил основание Общества Иисуса. Эта дата считается днем рождения ордена иезуитов.

Личность Игнатия столь тесно связана с орденом иезуитов, что для того, чтобы понять его деятельность в последние годы жизни, необходимо обратить свой взгляд на развитие ордена. Основание Общества Иисуса определило последующий жизненный путь Игнатия. До самой смерти его жизнь была связана с Обществом, которому он был предан телом и душой. В оставшиеся 16 лет жизни Игнатия орден переживал колоссальный рост. Группа из десяти человек превратилась в общину, которая насчитывала 1000 иезуитов, поделенных на 12 провинций и действовавших на 4 континентах. Такой рост мог быть только результатом огромных духовных и организаторских усилий. Всем своим существом Игнатий отдавался этой работе. Он был головой и сердцем этого глобального организма. Весь опыт и знания, которые он накопил за свою бурную жизнь, он теперь отдавал юной общине. Водительство Божие, которое он пережил столь ярким и революционным образом, стало педагогикой, с помощью которой он формировал свой орден. Орден в свою очередь укоренял ее в своей деятельности и весьма скоро стал орденом, активно занимавшимся воспитанием и образованием.

 

Генерал ордена

К моменту папского одобрения ордена лишь немногие из собратьев находились в Риме. Игнатий призвал тех, кто был в Италии. Совместно они разработали первый проект устава ордена. 5 апреля 1541 года они избрали генерала ордена. Шестеро присутствовавших товарищей опустили избирательные листки в урну. Собратья, которые находились за пределами Италии, оставили свои листки в Риме перед отъездом или прислали их в Рим. За исключением его собственного все голоса были отданы Игнатию. Он не хотел принимать этот выбор. Он говорил, что хотел бы быть скорее ведомым, нежели ведущим, кроме того, у него слишком много грехов. Он уговорил своих товарищей провести второй тур голосования. Однако результат остался прежним. В конце концов, он решил посоветоваться со своим духовным наставником, монахом францисканского ордена. В исповеди, которая продолжалась три дня, – он повторил ритуал на Монтесеррате, – он рассказал ему о всех грехах, совершенных им в течение жизни. Лишь напомнив ему о долге послушания, францисканец смог убедить Игнатия в том, что его отказ от руководства орденом, есть противление Святому Духу. 19 апреля Игнатий уступил и принял выбор своих товарищей. Было столь долгое сопротивление наигранным или же оно более того было непослушанием? Вероятно, Игнатий действительно был убежден в том, что он слишком запятнан грехом для того, чтобы занимать такую должность. Он до сих пор настолько был исполнен сознанием собственного недостоинства, что в глубине души противился принятию любого достоинства.

22 апреля 1541 года шестеро товарищей совершили паломничество по семи главным римским церквям. В базилике “San Paulo fuori le Mura” они отслужили святую мессу. Перед вознесенной облаткой они произнесли свои торжественные обеты. В руки Игнатия остальные пятеро собратьев принесли обет послушания. Непосредственно после произнесения обетов все приняли Причастие. Отсутствовавшие товарищи принесли свои обеты в последующие месяцы на местах своего пребывания. Теперь орден был основан в полном смысле слова и был готов к действию.

Игнатий, теперь уже в должности генерала ордена, усиленно принялся за работу. Как выглядел его рабочий день в течение последующих 15 лет генеральского служения? Он практически никуда не выезжал из Рима. Начиная с 1544 года, он со своими ближайшими сотрудниками жил в скромном доме неподалеку от маленькой церкви “Santa Maria della Strada”, которая уже с 1541 года использовалась орденом. Позднее на ее месте были сооружены церковь “Il Gesú” и иезуитская коллегия. Сегодня в этой церкви можно увидеть пышную гробницу Игнатия, а в здании коллегии посетить сохранившиеся комнаты, где он жил. Рядом с его спальней находилась маленькая часовня и комнаты для работы. Все помещения были тесными и имели спартанскую обстановку.

Игнатий вставал рано утром, и его день начинался с молитвы. В большинстве случаев он служил мессу и затем проводил два часа в молитве. Он принимал скромную пищу дважды в день: в 10.00 и 18.00 часов. Игнатий должен был соблюдать диету, поэтому он в большинстве случаев питался вареными овощами и постным мясом. Он часто ел вместе со своими сотрудниками или гостями, с которыми ему нужно было обсудить какие-либо вопросы. Он одевался, как и все иезуиты, в черную сутану, а зимой носил сверху плащ. Свой чувствительный живот он дополнительно обвязывал платком. Иезуиты не имели никакого специального орденского облачения, а одевались, как простые, почтенные священники.

В течение дня Игнатий беседовал со своими сотрудниками, наставлял послушников, обрабатывал свою обширную корреспонденцию, принимал посетителей со всего света. Он почти не выходил, только для визитов высокопоставленным лицам. Изредка его можно было увидеть в саду. Вечером он ложился поздно. Перед сном он прохаживался по комнате, размышляя о прошедшем дне или готовясь к делам дня предстоящего. Он подвергал себя постоянному самоконтролю и требовал от своих сотрудников, чтобы они регулярно размышляли о своей жизни. Он часто бывал тяжело болен. Камни в почках причиняли ему сильные боли, а иногда и он страдал от колик. Его поврежденная нога также была причиной его частых жалоб. Не прерывая своей повседневной работы, Игнатий мужественно выносил эти страдания на протяжении многих лет. В 1550 году он хотел сложить с себя полномочия генерала ордена, однако собратья не приняли его отставки.

Прибыв в Рим, Игнатий развил весьма плодотворную апостольскую деятельность. Он лично выступил инициатором многих социальных и религиозных проектов. Когда инициированный им проект начинал работать самостоятельно, он устранялся от его руководства и передавал его в другие руки. В последние годы жизни он уже почти не принимал на себя непосредственных апостольских трудов, а молитвой, организационной поддержкой и своим все возрастающим влиянием способствовал их реализации. Например, он создал дом для иудеев, которые желали обратиться в христианство. При этом он боролся против обычной тогда дискриминации евреев, в частности против обычая конфискации их имущества при переходе в христианство. Для подтверждения своей деятельности – против обычаев своего враждебного к иудеям времени – он говорил, что почитал бы за особую благодать родиться евреем, как Иисус. Следует упомянуть и о доме св. Марты, куда принимались женщины, которые по причине бедности были вынуждены заниматься проституцией. Там они, как бы мы сегодня сказали, ресоциализировались и подготавливались к возвращению к нормальной жизни, а по возможности и к браку. Другими проектами Игнатия были Collegium Romanum (Римская коллегия), которая первоначально была латинской школой для городского населения и для будущих иезуитов. К великому удивлению римлян она была бесплатной, а следовательно, открытой и для бедных. Для Германии большое значение имела Collegium Germanicum et Hungaricum (Немецкая и венгерская коллегия), основанная Игнатием в 1552 году. В ней в Риме готовились высокообразованные священники, которые должны помочь прогнившей немецкой Церкви выбраться из тупика. В этих и других проектах для Игнатия социальное измерение было неотъемлемо от религиозного.

 

В Игнатии прежде всего удивляет то, что он в течение всей жизни оставался способным учиться. Он постоянно должен переориентироваться, в большинстве случаев из-за внешних обстоятельств, в которые он попадал, а часто и по причине водительства Божия. Точнее говоря, Игнатий всегда рассматривал внешние обстоятельства как водительство Божие, даже если это означало жесткое и болезненное вмешательство в его жизнь. Благодаря этой школе Божьей он стал тем, кем он был в конце своей жизни. Его личное излучение и его огромная сила как «генерала» всемирного ордена в его глазах коренилась единственно в Боге. Поэтому Игнатий всегда оставался благодарным и смиренным.

 

Многогранная личность

Что было «материалом», с которым Богу пришлось иметь дело? Знатоки баскской души считают, что твердое спокойствие Игнатия, его задумчивость и медленная, иногда даже неуклюжая, но мужественная и уверенная манера выражаться указывают на его баскское происхождение. Возможно, с происхождением связана и его сила воли. То, что он единожды вбил себе в голову, он преследовал с великим упорством, а иногда и упрямством. Сопротивление его скорее подзадоривало, нежели лишало мужества. Кроме того, большую роль здесь играла и гордость. Честь и слава были центральными ценностями его родной культуры. Без сомнения, Игнатий был очень чувственным и вожделеющим человеком, который, однако, рано научился укрощать свою энергию. Кроме того, он был тщеславен. Он восхищался другими и хотел, чтобы другие восхищались им. Как многие сильные личности, он был вызовом для других. Он не оставлял их равнодушными, а делал либо врагами, либо друзьями. Он был врожденным лидером, за которым другие с удовольствием следовали. Он не боялся смерти. Скорее он страшился пустоты, банальности, обыденности и уродства. Его религиозность была сформирована католическими обычаями своего времени. Его вера была простой и чистой. Проникла ли вера в период его юности в глубинные слои его души, мы не знаем. Игнатий не был интеллектуалом. Он стремился к получению образования исключительно ради конкретной пользы, которую оно могло принести. Его несомненно высокий интеллект был скорее практическо-прагматической природы. При достижении своих целей он действовал мудро, эффективно и аккуратно даже в мелочах. У него была хорошая эмоциональная фантазия, которую он без раздумий поставил на службу своим целям.

Его характер изменялся в течение жизни. Из карьериста, стремящегося к достижению внешних идеалов и высоких постов, он превратился в духовного лидера, который ценил прежде всего внутренние ценности и шел «вниз» к грешникам и нуждающимся; из традиционного католика – в мистика; из религиозного честолюбца, который хотел воплотить свои преувеличенные духовные идеалы – в паломника, который хотел жить со Христом и, как Христос; из религиозного фанатика, защищавшего с оружием в руках честь Приснодевы, – в тонко чувствующего духовника, имевшего чувство «смирения, любви, терпения и мудрости» (РП 14); из индивидуалиста – в товарища и друга; из отшельника – в мужа Церкви и основателя ордена; из радикального аскета, который всеми силами хотел «сделаться святым», – в апостола, который всю свою энергию направлял на то, чтобы помогать душам; из невротичного поклонника успеха – в истинного христианина, уповающего единственно на благодать Божию.

Игнатий все больше и больше осознавал свои личные недостатки. Его склонность к невротичности и мелочности сохранялась в течение всей жизни. Эта черта характера до конца жизни проявлялась в строгих упражнениях покаяния и тщательных исследованиях совести. Вероятно, ему не удалось преодолеть и своей склонности к угрызениям совести и депрессии. Всегда он слыл строгим, непреступным, чрезвычайно сухим и серьезным. Он никогда бы не смог бы стать народным святым. Трудно оценивать его личность по прошествии столь долгого времени. Об Игнатии всегда велись споры. Его друзья восхищались им. Его враги чрезмерно преувеличивали его недостатки. Едва мы можем составить себя адекватное представление о нем. Игнатия делало святым то, что он всегда шел до последнего конца, погружался в бездну Божию и позволял Ему изменить себя так, что сила Божья сотворила из него великое.

В Конституциях ордена иезуитов Игнатий описал, какими качествами должен обладать генеральный настоятель ордена. В этом тексте (К 723–735) всегда видели тайный автопортрет Игнатия. Вот шесть важнейших качеств генерала: 1. Он должен быть «весьма связан с Господом Богом нашим и знаком с Ним в молитве и все своих действиях». 2. Он должен быть примером для всех во всех добродетелях, в особенности в любви к ближнему и истинном смирении. Все «страсти» должны быть в нем «умерщвлены», то есть в своих действиях он не должен руководствоваться инстинктами. Прямоту и строгость он должен совмещать с добротой и мягкостью. Ему необходимо иметь великодушие и храбрость сердца, чтобы выносить слабости других и совершать великое, несмотря на сопротивление. 3. Ему необходим разум и здравое суждение, и в особенности мудрость и опыт во внутренних и духовных вещах. 4. Он должен быть внимательным и разборчивым в начале всякого дела и постоянным и ревностным при его завершении. 5. Он должен иметь здоровый и опрятный вид. 6. В отношении внешних он должен быть достойным доверия и уважения и иметь хорошую репутацию. – Это описание, как его можно интерпретировать, идет от наиболее важного к менее важному, от высочайших духовных добродетелей к низшим телесным и кажущимся внешними преимуществам. И, тем не менее, в завершении всегда упоминается телесное, таким образом обретая свою ценность. Духовность Игнатия являет себя нам как реалистическая, жизненная, приземленная, то есть инкарнированная духовность.

 

В единении с Богом

Игнатий имел обыкновение долго молиться. Он начинал свой день рано утром с «обычной молитвы». Иногда это была молитва розария, иногда личная беседа с Богом. Он тщательно готовился к мессе, которую он затем служил в часовне рядом со своей спальней. Во время мессы, длившейся, как правило, долго, у него часто бывали сильные духовные переживания, иногда мистические посещения, сопровождавшиеся великим утешением и продолжительными слезами. После мессы он оставался еще около двух часов в часовне для личной молитвы. Может показаться удивительным, что совершение Евхаристии было для него важнейшим местом встречи с Богом. Часто его охватывало такое благоговение, что он был не в силах говорить. Сегодня нам кажется непонятным и с богословской точки зрения сомнительным проявлением благочестия, если священник совершает мессу в одиночестве. Евхаристия – это по своей сути общинное делание. В 16 веке это было широко распространенной практикой и служило для многих священников источником утешения. «Частная месса», согласно богословскому мнению того времени, была источником божественной благодати для всей Церкви. Иногда Игнатий настолько был потрясен тем действием, которое оказывало на него совершение мессы, что это сказывалось на его слабом здоровье. В некоторые дни он был не в состоянии служить мессу.

Свои планы и заботы Игнатий привносил в служение мессы. Его духовный дневник повествует, как он в течение долгих недель обдумывал во время мессы проблемы бедности в ордене. При этом речь шла о казалось бы второстепенном вопросе: должны ли дома и церкви ордена иметь право на постоянные доходы, так называемые бенефиции. От решения этого вопроса для него зависело понимание бедности в ордене, а следовательно ее духовная ценность. Ежедневно он предлагал эту тему Богу во время мессы и молил дать ему ответ в опыте утешения и оставленности. По своим внутренним настроениям, мыслям и чувствам он мог различать, что́ угодно Богу в этом конкретном вопросе. При этом впечатляет, сколь прагматически Игнатий понимал свои отношения с Богом. Он обсуждал с Ним свои конкретные переживания и повседневные нужды, чтобы понять, в чем заключается воля Божья. Он полностью соизмерял свою жизнь с волей Божьей.

В течение дня Игнатий постоянно молился короткое или более продолжительное время. Краткое духовное исследование совести он совершал ежечасно, если ему не мешали беседы с другими людьми. Вечером он подробно размышлял о событиях прошедшего дня, молился о переживаниях дня и приносил свой предстоящий день Богу. В последние годы жизни он постоянно был связан с Богом. В Рассказе паломника он так пишет об этом: «он всегда возрастал в благоговении, id est, в способности встретиться с Богом, причём ныне – больше, чем когда-либо в своей жизни. И всякий раз, в любое время, когда он хотел встретиться с Богом, он с Ним встречался» (РП 99).

 

Общение с людьми

Игнатий больше интересовался людьми, нежели структурами. Хотя он считал последние полезными и занимался ими по мере необходимости, но его подлинной страстью были личности и отношения. Он хотел, чтобы в его орден вступали сильные и одаренные люди, ибо он видел в личных дарованиях дар Божий, который необходимо использовать ради дела. Духовные дары, такие как любовь ко Христу и личную святость, он почитал еще больше, чем природные дарования: добродетель, ум и прилежание. Все дарования должны быть таким образом упорядочены в Боге, чтобы они использовались не для собственного преимущества, а ради спасения людей и славы Божьей. Игнатий хорошо умел слушать. Прежде чем принять любое решение он всегда выслушивал советы других людей. После принятия решения он требовал беспрекословного послушания и исполнения принятого решения.

Игнатий прекрасно разбирался в людях. Он мог быстро и уверенно оценивать людей, с которыми ему приходилось иметь дело, и правильно находить соответствующее им задание. Его подчиненные видели в нем подлинного духовного отца. Он поддерживал слабых, тормозил чрезмерно резвых. С сильными он был строг, с робкими – снисходителен. Он поддерживал сильные личности, с медлительными был терпелив. Он обращался с каждым в соответствии с его своеобразием и его способностями. Он мог доброжелательно давать тяжкую ношу и столь же доброжелательно освобождать от нее. Он всегда стремился к тому, чтобы положительно истолковать действия других людей. Он постоянно заботился о братском единстве и примирении. Каждый чувствовал его любовь к себе…

Игнатия всегда влекло к бедным и страждущим. Во время своих странствий он часто раздавал бедным то, что сам получал в качестве подаяния. Несправедливость вызывала в нем гнев. Мы уже упоминали о его социальных проектах в Риме. В общественных больницах больные лежали на нарах в ужасных условиях, почти без всякого ухода, в невообразимой грязи. В городах, куда он приходил, Игнатий шел в такие больницы для ухода за этими людьми. И своих спутников он посылал на это служение, которое казалось невозможным. Они не боялись заразных болезней. После основания ордена он ввел практику по уходу за больными для всех послушников, даже для тех, кто происходил из знатного рода или был доктором богословия. Этим Игнатий преследовал двоякую цель: помощь страждущим и духовное действие, которое такое служение оказывало на послушника. Как генерал ордена Игнатий проявлял особенную заботу о больных собратьях. Он не щадил для этого никаких расходов, сам часто навещал их, приказывал оказывать им всяческую медицинскую и духовную помощь.

В обращении с высокопоставленными лицами – общество и Церковь того времени была строго иерархиезирована, социальные и культурные различия между выше и нижестоящими были огромны – он был корректен, но не раболепствовал. Во время своего придворного воспитания он приобрел навыки вежливого обхождения и дипломатическое чутье. В делах однако он был прямым и упрямым человеком, стремящимся к ясности, в том числе и по отношению к князьям, королям и папам. Его письма показывают, что он умел мудро затронуть и весьма неприятные вопросы. В 1555 году его давний недоброжелатель театинский кардинал Джованни Карафа стал Папой. Следовательно Игнатий был обязан ему послушанием. Когда Игнатию сообщили эту новость, он испугался так, что все тело его задрожало от ужаса. Не говоря ни слова, он отправился в часовню для молитвы. Через короткое время он вышел обратно в веселом и довольном настроении, как если бы выбор Папы произошел в соответствии с его желанием.

 

Аскет, мистик, менеджер

В годы своего паломничества Игнатий был радикальным аскетом. Он соблюдал строгий пост, подвергал себя бичеванию и носил специальный пояс, чтобы причинять себе телесную боль. Он плохо одевался и по возможности не носил обуви. Лишь изредка он позволял себе спать достаточное время. Средства к существованию он добывал, исключительно прося милостыню. Все это наносило вред его здоровью. В период учебы он постепенно сократил свои аскетические упражнения, чтобы они не мешали ему эффективно учиться. Будучи генералом, он стал еще осторожнее, однако не отказался полностью от аскетических практик. Если молодые собратья проявляли чрезмерное рвение в аскезе, он мудро старался сдерживать их порывы. В своих письменных наставлениях он требует радикальной аскезы. Покаянные упражнения имели в позднее средневековье широкое распространение. В этом пункте Игнатий – дитя своего времени. Подобные практики были наследием средневековой и античной культуры и отчасти имели корни в телоненавистнических, языческих традициях. В период Нового времени они постепенно начали выходить из употребления, однако частично их следы сохранились до сегодняшнего дня. В этом вопросе Игнатий был человеком позднего средневековья, если рассматривать Новое время как эпоху, когда у человека выработалось новое положительное отношение к своему телу.

Игнатий был также благодатным мистиком. Это обстоятельство вплоть до публикации в последние десятилетия новых документов, касающихся его жизни, оставалось малоизвестным. Он считался, прежде всего, гениальным организатором и политиком, которого было трудно заподозрить в мистических переживаниях. Он стоит в начале целого ряда великих испанских мистиков 16 века, из числа которых наиболее значительными являются Тереза Авильская и Иоанн Креста. Однако мистика Игнатия никогда не имела литературного влияния, сопоставимого с влиянием этих духовных авторов. Игнатий не использовал образа жениха и невесты и никогда не говорил о соединении души с Богом. Однако в конце своей жизни он был действительно соединен с Богом. Его мистика – это скорее мистика встречи и беседы с Богом. Этой встречей с Богом питалась его повседневная жизнь и его делание. Его духовность была полностью направлена на служение людям и деятельное преобразование мира. Поэтому ее иногда называют «мистикой действия» или «мистикой свободы».

Наконец, Игнатий был менеджером процветающего предприятия, действующего по всему миру. В качестве такового он вошел в историю. С большим искусством, энергичностью и умом он руководил орденом из своего центра в Риме. Очень скоро он понял некоторые принципы деятельности, которые могут считаться предтечами современных методов менеджмента, например, необходимость правильной коммуникации, ясной постановки цели, увеличение эффективности, мудрой кадровой политики, работы с мультипликаторами, глобального видения. В части III мы представим некоторые из этих идей. Игнатий ставил человека и его телесный и духовный прогресс выше структур и организаций. Как личность он был человеком служения и высокого чувства долга. Как менеджер он опередил свое время.

Для постороннего наблюдателя трудно понять, как ему удалось совмещать столь непохожие роли. Как может некто одновременно быть строгим аскетом, глубоким мистиком и глобально мыслящим менеджером? Как Игнатий соединял свое переливающееся через край чувство с трезвенным и расчетливым пониманием повседневной жизни, организованной в соответствии с потребностями функционирования организации? Как один человек с явно ограниченными возможностями личностной структуры смог оказать столь всеобъемлющее, почти безграничное воздействие на мир? Как некто может одновременно быть эффективным, ориентированным на успех, активным работником и в своем сердце оставаться созерцателем, пассивным молитвенником, уповающим единственно на Божью благодать? Расстояние в 500 лет воздвигает здесь определенные барьеры понимания. Духовного мастера нельзя понять наскоком. В известном отношении Игнатий остается противоречивым, неуловимым, благодатно-таинственным человеком, то есть святым.

 

Смерть Игнатия

В течение долгих лет Игнатий желал смерти. В 1550 году он был тяжело болен. Он пишет о том времени: «В это время, думая о смерти, он испытал такую радость и такое духовное утешение от того, что ему предстояло умереть, что весь залился слезами. И это начало происходить настолько часто, что много раз он оставлял мысль о смерти, чтобы не испытывать столь сильного утешения» (РП 33). Неожиданно в том же году он поправился. Многократно он говорил, что хочет жить лишь по одной причине: он лично желает позаботиться о том, чтобы допуск послушников к вступлению в орден происходил как можно более строго. В январе 1556 года он снова заболел. В июне его болезнь усилилась. 30 июля он почувствовал приближение конца и послал своего секретаря, о. Хуана де Поланко, к Папе с просьбой благословить его. Однако врачи советовали не беспокоиться, и Поланко решил выждать до следующего дня. Ночью Игнатий был очень беспокоен. Около полуночи ухаживающий за ним брат то и дело слушал из его комнаты слова Ay, Dios (О, Боже). Это были последние слова Игнатия. Утром 31 июля 1556 года у Игнатия началась предсмертная агония. О. Поланко тотчас отправился в Ватикан и несмотря на ранний час был принят Папой. Когда он вернулся, Игнатия уже не стало. Он умер в возрасте 65 лет. Цель его паломничества была достигнута, его желание умереть исполнилось.

Перед смертью Игнатий даже не успел принять таинств. Как прежде его жизнь, смерть его была обычной, простой, бесстрастной и смиренной. В Риме люди на улицах говорили: «Почил святой». О. Поланко написал сообщение о его смерти и разослал по всему миру. Так как при жизни Игнатий не позволял написать с себя портрет, после смерти с его лица была сделана маска. В ордене и за его пределами дело Игнатия продолжает жить до сих пор.