Чунь сидел в начальственном кабинете и ковырял носком Ботинка мужского чёрного-43 Стандартный паркет-5. Потом спохватился, что это личный жест, а он и так напортачил, и поставил ноги на белёсые пятна, протёртые на Стандартном паркете-5 сотнями Ботинок мужских чёрных (разных размеров).

Начальник вошёл ровно в три часа. Прошагал за Стол для учреждений-7.7, сел, уложил локти и сцепил руки в замок перед собой. Стал буравить подчинённого взглядом. Чунь поёжился. Смотреть на своё лицо в зеркале — ничуть не страшно, но когда оно вот так, в упор смотрит на тебя, аж волоски на руках встают дыбом. Хорошо, что их не видно под Униформой заводской синей-L, потому что это личная реакция. Хотя в такой ситуации она, возможно, даже в Регламенте прописана.

Побуравив ровно восемь секунд, начальник принял усталую позу, вздохнул и достал из Портфеля коричневого на замке личное дело Чуня-01037. Чунь представлял себе, что в папке, но не знал, насколько строгим будет наказание. Он был близорук и не мог прочитать имя и номер начальника, напечатанные мелким шрифтом на нагрудной табличке. Щуриться не хотел: это только усугубило бы положение.

Начальник открыл папку, пробежал глазами последнюю запись. Побарабанил ногтями по столу, что было признано Начальственным жестом недовольства-10.6, и у Чуня отлегло от сердца. Это был Сеу-18245, а не 06474, как он боялся. Сеу-18245 часто забывал подровнять ногти, и у него получался не мягкий угрожающий стук подушечек пальцев, а звонкий жизнерадостный перебор. Поэтому Сеу-18245 был склонен прощать оплошности подчинённых, и Чуню грозил разве что выговор с занесением. Тоже не банка сиропа, но лучше, чем бритьё наголо и недельный изолятор.

— Опять ты отличился, Чунь?

Порицание провинившихся было принято начинать с риторического вопроса и короткого личного обращения.

Чунь опустил глаза. Он знал регламент Негативной ситуации-8/4: не в первый раз его вызывали на паркет. Бывало даже, что и на ковёр. Иногда просто не получалось не отличаться.

— Ну как ты мог пропустить назначенный час?

На второй вопрос тоже отвечать было не нужно.

— Если бы у тебя было право заглянуть в своё личное дело, я бы тебе показал, чтобы ты устыдился. Тут одни красные записи! Сколько это будет продолжаться?

Чунь облегчённо выдохнул. Укорительная часть всегда заканчивалась третьим риторическим вопросом. Сеу-18245 её не любил, поэтому сокращал, как мог. На следующий начальственный вопрос уже нужно будет ответить.

— Объясни мне теперь, почему ты пропустил время стрижки. На тебя же смотреть противно!

— Я очень виноват, почтенный господин начальник. — Подчинённый должен в первую очередь повиниться, но у него нет права на полное личное или конкретно-должностное обращение. — Я виноват перед парикмахером, у которого из-за меня недобор дневной нормы, перед коллективом, который вынужден работать со мной, когда я в нерегламентном виде, и перед вами, потому что моя недисциплинированность бросает тень на вас и на завод в целом.

Чунь остановился и мысленно похвалил себя. Формула раскаяния получилась очень хорошо, ёмко и искренне. Теперь объяснение.

— Я пропустил стрижку, потому что забыл о ней. Я знаю, это глупо и непростительно, но я спешил домой, ведь у нас с Лэнчиком… то есть у меня и моей назначенной, Лэ-84302, вчера была годовщина совместной жизни. Это жалкое оправдание, почтенный господин начальник, но после работы я не мог думать ни о чём другом, а когда вспомнил о направлении, было уже поздно.

Сеу-18245 водил ногтями по столу, сгибая и распрямляя пальцы. Это был его личный жест, но начальству в беседе с подчинёнными такое прощалось. Чунь понял, что Сеу сейчас думает о своей Лэ, и значит, гроза миновала. Этот Сеу любил свою назначенную и сочувствовал мягкодушным шалопаям вроде Чуня-01037. Сейчас будет назидательная часть, которую провинившийся мог бы уже и сам без запинки рассказать наизусть.

— Чунь, неужели ты не понимаешь, как важно в нашем обществе не отличаться? Только когда все равны, возможно общее благополучие и счастье. Не за этим ли выпускают стандартную одежду на фабрике твоей Лэ? Не за этим ли детям делают Уравнение, чтобы у всех были одинаковые лица? Когда все одинаковы, невозможна антипатия, вражда. Невозможны преступления, которые были распространены лет двести назад, потому что человек, если он только не умственно больной, совершает преступление из корысти или ненависти. А какая корысть, если у любого гражданина всё ровно такое же и ровно в том же количестве, что и у тебя? Как можно выделить кого-то для ненависти, когда все одинаковы? Невозможна даже измена постоянному партнёру, можно только перепутать. Нет ревности и обиды, нет злобы и непонимания. Неужели ты не видишь, на чём основано спокойствие и благоденствие нашего общества? А ты его подрываешь. Стыдно должно быть, Чунь.

Сеу помолчал, потом тихо добавил:

— И женщину свою угомони. Два ботинка пара. Моя Лэя сказала, что она берёт обрезки материала для скатертей и занавесок и во время перерыва шьёт себе платье.

Чунь ответил ещё тише:

— Ну, вы же знаете женщин. Им так трудно не отличаться. Им даже позволено выбирать из двух видов стрижек.

Сказал и сам испугался своей вольности, но Сеу только улыбнулся личной, хитроватой улыбкой на общем для всех граждан мужского пола лице.

— Ладно, Чунь. Тебе повезло. Парикмахер вчера заметил, что тебя нет в очереди, а его звонок принял я. Я понял, что у тебя очередной заскок и сказал парикмахеру, что это была опечатка, и к нему отправится Чунь с другим номером. Так что норму человек выполнил, а один из твоих сотрудников просто постригся на два дня раньше. Вот тебе новое направление, на этот раз не прозевай.

Чунь сиял, как начищенный Чайник металлический литровый. Он благоговейно взял из начальственных пальцев картонный квадратик с переправленной цифрой личного номера.

— А запись в личное дело я не вносил. Но помни, что в следующий раз тебе так не повезёт, Чунька.

И Сеу позволил себе запрещённую даже начальству вольность: крепко пожал руку провинившегося работника. Чунь на секунду растерялся, а потом обнял друга.

— Спасибо тебе, спасибо, Сеушка! — прошептал он тише тихого.

— Да что там, — еле слышно откликнулся Сеу с лёгким смущением. — За одной партой сидели…

И вот они снова стали начальник и подчинённый. Сеу-18245 поправил Костюм администратора серый-XL, Чунь-01037 почтительно поклонился, положил направление на стрижку в карман униформы, принял надлежащий устыжённый вид и вышел из кабинета. Сотрудники провожали его сочувственными взглядами, а Чунь размышлял, какой же хороший человек всё-таки Сеушка. А потом подумал о своей Лэ, которой тоже так трудно было не отличаться. И Чунь знал, почему. У Лэнчика была тайная родинка на прекрасной левой груди. Поэтому она не могла быть всем равной. Поэтому её нельзя было ни с кем перепутать.

Поэтому он её так любил.