Кивок. — Что помешало мне удалить с поля Тофика Бахрамова. — Стоит ли верить судье, который говорит: «Я никогда не поддаюсь воздействию трибун»? — Отчего автоинспекторы живут мало, а дирижеры — долго.
Глава I
Новый взгляд на давнюю историю
Способен ли мало кому известный человек одним лишь кивком вызвать всплеск восторга и негодовании стотысячного разноязыкого скопища?
Может. Если это футбол. Если это стадион «Уэмбли». И если это финальный матч первенства мира 1966 года.
Восемнадцать секунд, выхваченных из жизни поединка Великобритания—ФРГ, вызвали множество противоположных мнений и толкований. Мне те секунды дороги не просто как память. В них слились и высветились неисследованные стороны футбола, заслуживающие в годы всеобщих ссор и расхождений особого внимания.
После привычных девяноста минут ничья — 2:2. Предстоят дополнительные полчаса. Страсти раскалены до предела. Забыл о своих обязанностях разносчик мороженого, замер, разинув рот. Медленным шагом, будто стараясь сберечь последние капельки сил, выходят на поле футболисты. Губошлеп с ними, ему наплевать на зрителей, протягивающих деньги… чем еще остудить пыл? Миллиона порций хватило бы на стадион?
Как человек, которому приходилось судить футбол, с особым вниманием приглядываюсь к действиям арбитра и его помощников — способны ли они сохранять хладнокровие и объективность в такой обстановке, не поддадутся ли окаянному желанию польстить хозяевам? Англия, подарившая миру футбол, жаждет завладеть наконец и его короной. Победа станет всемирным триумфом. Поражение — национальной трагедией. Как бы безгрешны ни были служители закона, разве могут он и заставить себя забыть об этом? Полчаса, когда нервы на взводе, когда каждый шаг в погоне за быстро перемещающейся игрой требует усилий, которых никогда не поймет человек, не судивший «третий тайм», когда высшим счастьем считается возможность два-три раза подряд спокойно глотнуть воздух. А на тебя устремлены двести тысяч придирчивых и недоверчивых глаз. И ты не имеешь права думать о себе, ты как материальная субстанция растворился, избыл, тебя с твоими переживаниями вообще нет как та-ко-во-го. Не зря говорят: чем меньше напоминает арбитр о своем существовании, тем лучше идет и фа.
Десятая минута дополнительного отрезка. Центрфорвард англичан Херст, на миг опередив мощного опекуна, от души бьет по воротам. Голкипер бессилен. Отскочив от перекладины и ударившись о землю, мяч взвивается над «рамкой».
Словно по команде вскидывают руки английские игроки, обнимают друг друга; на нижнем ярусе вспыхивает джига. Когда-то этим веселым танцем заканчивались комические спектакли в шекспировском «Глобусе»… похоже, что близок к концу и этот драматический спектакль… Старый испытанный прием воздействия на судью в ситуации, часто возникающей на футбольном поле: «было — не было!».
Швейцарец Динст, находившийся за пределами штрафной площади, останавливает игру и сразу оказывается в немецком окружении; лица, выкрики, жесты умоляют и требуют: «Нет! Нет! Нет!» С трудом пробив дорогу сквозь плотный заслон, Динст на всех парах мчится не к центру поля, что значило бы: «Гол!», а к боковой линии. Загорается надежда у немцев, они дают ему добежать до лайнсмена с оранжевым флажком — Тофика Бахрамова из СССР. После того, как игра была остановлена, тот замер на месте, не сделал и шага в сторону от угловой отметки. А это по принятой системе бессловесного обмена информацией означает, что ни-че-го не про-изо-шло!
Но как только подбегает Динст, Бахрамов вдруг кивает. Быстро сообразил, рассчитал, прикинул? Бахрамова окружают немецкие игроки. Они негодуют. Вместе с ними возмущается чуть не четверть стадиона — на трибунах полно туристов из ФРГ. Зато как буйно ликуют умеющие обычно скрывать свои чувства джентльмены и просто мэны, сэры и пэры, лорды и милорды… Игроки видят улыбающуюся королеву и за минуту до конца, движимые невероятным энергетическим запалом, забивают четвертый гол. Веселись, Британия, пришел твой день!
На стадионе, «среди бушующего моря страстей» (отдает штампом, но ничего лучше придумать не могу) один только равнодушный ко всему происходящему человек. Он сидит за мной и, не отрываясь, читает книгу. Как втесался этот широколицый улыбчивый книголюб в небольшую советскую пресс-группу (а в нее было очень трудно попасть, отказали многим хорошим журналистам), мы поняли, лишь когда узнали, что никакой он не сотрудник КГБ — с этим набором уже и так был полный порядок, а — бери выше! — племянник одного главпартбарина из жаркой республики.
— Зачем ты приехал сюда? Что делаешь? Постеснялся бы, — с трудом скрывая презрение, говорит известинец Борис Федосов.
— Сразу видно, что ты не читал этого романа. «И один в поле воин», знаешь как интересно написано, — простодушно отвечает тот и, смачно облизнув палец, переворачивает страницу.
Услужливые подхалимы помогли ему получить то, на что он не имел права.
«Черт возьми, а ведь и англичанам услужили тоже», — думаю я, глядя вечером по телевизору одну и ту же картинку. Главный и спорный эпизод матча снят операторами с разных точек стадиона.
— А гола, оказывается, не было, — с печалью говорят братья Николай и Андрей Старостины. Хорошо, ты можешь не верить своим глазам, но не верить Николаю Петровичу и Андрею Петровичу?
…За день до открытия чемпионата немецкий журналист Митгеицвай опросил шестнадцать наиболее выдающихся знатоков футбола: «Как, по-вашему, кто завоюет золотую богиню?» Когда закончился финал, Клаус подошел ко мне и сказал: «Поздравь Андрея Старостина, он был одним из трех, угадавших верно».
Радоваться бы Андрею Петровичу. А он хмур. Сколько лет шла борьба за золотую богиню, сколько лет ее судьбою жил весь мир… Какой же кривой оказалась ее улыбка! Один неверный (не обдуманный ли?) кивок лайнсмена, и все летит к чертям.
Я с Тофиком Бахрамовым знаком хорошо.
Ровно двадцать лет.
Ночью вспоминаю.
Глава II
Был молод и неразумен
Осенью 1946 года разыгрывался Кубок Азербайджана. В финал вышли бакинский «Спартак» и сборная Нагорно-Карабахской автономной области. Перед организаторами встала непростая проблема — кого назначить арбитром?
В Баку был один судья всесоюзной категории — мудрый и немногословный Борис Зайонц, на него и возлагались все надежды. Путем несложных умозаключений он пришел к грустному выводу: как бы ни закончился матч, он будет иметь большие неприятности. А, значит, не иметь спокойного сна. Выиграют бакинцы, обиженные скажут: подсуживал своим. Выиграют армяне, составлявшие в команде Н КАО большинство, обязательно найдутся недоброжелатели, которые спросят: «Ты что, забыл, чей хлеб ешь?» Вот если бы игра могла закончиться вничью… Увы, Кубок ничьих не признает. К счастью, существовала на белом свете трудно распознаваемая врачами болезнь по имени радикулит. Как это случалось нередко, зловредная гостья явилась к человеку, обуреваемому сомнениями, в самый подходящий час.
А еще были в Баку три судьи республиканской категории: Мамед Гамид, Сергей Авакян и Александр Гнездов, азербайджанец, армянин и русский. К первым двум даже и обращаться не стали, а журналист Гнездов заявил, что намерен не обслуживать финал, а описывать его, у него-де уже есть редакционное поручение, от которого отказываться никак нельзя.
Тогда меня пригласил на беседу председатель Азербайджанской федерации (тогда писали: секции) уважаемый в Баку доктор Паруир Герасимович Парсаданов и начал речь издалека.
— Как-то я прочитал в «Кавказском календаре» рассказ об одном громком процессе, который вел в Гяндже мировой судья по фамилии Кикнадзе. Не родственник ли ваш?
Не понимая, к чему клонит Парсаданов, я ответил:
— Фарнаоз Михайлович был моим дедом.
Как показалось, ответ собеседнику понравился. Он о чем-то задумался. Вскоре стало ясно — о чем.
…В прошлом веке на родине знаменитого поэта Низами Гянджеви жило примерно одинаковое число азербайджанцев и армян. Иногда — спокойно, всегда — врозь. Два народа, признававшие истинными и справедливыми лишь свои религии. Порой бывало достаточно крохотной искорки, чтобы разгорелся пожар взаимной неприязни. Вот почему и решили гянджинцы сделать слугой закона грузина. Дед оставил о себе добрую память в поколениях и летописях.
Раздумчиво молвил Парсаданов:
— А что, если мы предложим провести финал вам? Имеете только первую категорию? Не беда. Отсудите хорошо, получите республиканскую.
— Нет, Паруир Герасимович, игра будет трудной, я не справлюсь.
— Не спешите возражать. Это моя личная просьба. Пока никому не говорите. Вашу кандидатуру надо будет еще согласовать и утвердить в разных инстанциях.
Утвердили. Мне на беду. Я часто бывал в этой жизни неблагоразумен. Но никогда так глуп, как в минуту, когда дал уговорить себя.
Постараюсь описать ту игру с легким оттенком иронии (хотя мне было не до улыбок), не задевая ничьей гордыни. И рассказать о том, что пережил, накапливая опыт, чем за неимением более подходящего слова мы называем собственные просчеты и ошибки.
* * *
Недалеко от бухты, где в пятидесятые годы разбили обширный сквер с цветным фонтаном, располагался уютный с двумя противоположными трибунами натри тысячи зрителей стадион «Динамо». Задолго до начала игры северную заполняли бакинцы, а южную — куда более темпераментные гости из Степанакерта и сочувствовавшие им жители Армепикенда, большого нагорного района, населенного преимущественно армянами. Все годы войны Азербайджан не видел настоящего футбола, а разве это не настоящий футбол — финал Кубка республики? Оркестр пожарных в начищенных до блеска касках, обливаясь потом, исполнял спортивные марши.
Первым зашел в судейскую комнату поддержать меня Мамед Гамид. Это было потрясающе раскрепощенный и оригинальный человек. Руководя обществом «Нефтяник», он украшал своим присутствием пятерку форвардов «Динамо» и о матче на первенство Баку вколотил два красивейших мяча в ворота родимого «Нефтяника». Серию неприятностей, возникших после этого по служебной линии, перенес с философским спокойствием, ибо хорошо знал, что футбольная радость одна сама по себе без извечной спутницы — футбольной печали по белу свету не ходит. Он пробасил, почему-то глядя в сторону:
— Возьми из аптечки вату и заткни уши, постарайся все видеть и ничего не слышать.
А потом пришел неожиданно поправившийся Борис Зайонц. Правда, передвигаясь по комнате, он время от времени что-то вспоминал и начинал опираться о спинки стульев, слегка припадая при этом на одну ногу. Он сказал:
— Еще никому в двадцать три года не поручали судить такой матч. Забудь про грузинский темперамент, лучше возьми в союзники русское хладнокровие. — Помолчав, добавил: — И терпение.
Тоже был неплохой совет.
А за несколько минут до начала игры в судейскую комнату заглянул дядя Саша Гнездов. И он не ушел без наставления:
— Я однажды судил игру с участием капитана гостей. Это старшина или сержант из Степанакертского гарнизона. Фамилия Батя, прозвище — Мясорубка… центральный защитник, вес под сто двадцать, со страшной силой давит на судей. Не дай ему разойтись.
Глава III
Выкинутый свисток
Когда команды, выстроившиеся полукругами, прокричали друг другу обязательное «Физкульт-ура!», я перехватил взгляд Бати и ничего хорошего в нем не прочитал. Надменно глядя мне в глаза, капитан будто хотел сказать: «Я о тебе знаю все… Ни один честный судья не взялся бы за такую игру. С ума сойти, бакинец будет судить бакинцев. Попробуй только подыграть свои м, долго будешь жалеть».
Однако первым обратил на себя внимание не капитан гостей, а капитан «Спартака», долговязый и размашистый Тофик Бахрамов. На пятнадцатой, примерно, минуте он длинным пасом вывел в прорыв правого инсайда Арифа Садыхова, и тот, пройдя несколько метров… Я остановил игру за секунду до того, как мяч едва не порвал сетку ворот: гол был красивым, но и офсайд бесспорным. Ко мне подбежал разъяренный Бахрамов:
— Что вы делаете, чистый мяч, весь стадион видел!
Это была полуправда: южная трибуна приветствовала меня одобряющими выкриками. Бахрамов продолжал спор. Я сделал ему замечание. Закрыв глаза ладонями, он обратился за поддержкой к северной трибуне: мол, судья слепой, ничего не видит. Та заулюлюкала.
Единственный боковой судья был невозмутим. Ему (таковы уж были правила тех лет) разрешалось лишь фиксировать выход мяча за длинную границу поля. Всю ответственность принимал на себя рефери. Я был убежден в своей правоте, правда, пожалел, что не послушал совета многомудрого Мамеда Гамида и не заткнул уши ватой.
Вскоре гости получили право на угловой удар, и, пока их левый крайний побежал устанавливать мяч, я услышал как вышагивавший за воротами «Спартака» тренер Беник Саркисов громко утешал Бахрамова:
— Не надо придираться к Кикнадзе. Разве он виноват, что не умеет судить? Виноваты те, кто сделал его судьей такого матча.
Игра становилась все более жесткой, провинциалы ни в чем не желали уступать столичным, и в давлении на арбитра — тоже.
В борьбе за верховой мяч Батя, не любивший и не умевший прыгать, одним только локтем уложил двух далеко не хилых нападающих «Спартака». Случилось это вблизи штрафной площади:
— Пенальти! — потребовал подскочивший Бахрамов.
— Если вы не перестанете мешать, выгоню с поля, — пригрозил я, назначив штрафной удар.
Когда же в начале второго тайма Бахрамов снова подлетел ко мне со своими пожеланиями, у меня возникло дикое желание исполнить угрозу. В ту пору, увы, у судей не было ни желтых, ни красных карточек, с появлением их все стало просто и необратимо: спорь, не спорь, а с поля уйдешь. Мне же предстояло вступить в дискуссию, которая могла оказаться и долгой, и бесплодной. Признаюсь, смалодушничал. Ограничился предупреждением. Но счеты с Бахрамовым решил свести (пусть многоопытные судьи бросят в меня камни, но первым сделает это тот, кто с ангельской терпимостью сносит оскорбления и сразу же вычеркивает из памяти обидчика). Близ своих ворот капитан сыграл рукой. Можно было посчитать: сыграл не умышленно — не рука нашла мяч, а мяч — руку. Но незрелая душа моя была налита местью, и я назначил пенальти. Успел подумать: сейчас забьют гол, и мне лучше всего будет взять на работе внеочередной отпуск и уехать из города. До конца игры оставалось не более пяти минут.
Батя не без труда выхватил мяч из рук центрфорварда, мечтавшего обессмертить свое имя. Но силенки у него, видимо, еще остались. Начал разбег чуть ли не с центрального круга. И ударил так, что мяч, вылетев за пределы стадиона, едва не снес стену недостроенного Дома правительства. У меня отлегло от сердца.
Обжигающе палило солнце. Пот, ливший семью ручьями, застилал глаза. Трибуны плыли перед глазами. Северная напоминала пароход, пробивающий себе гудком выход из бухты.
Небо пожалело меня. Когда медленная, как никогда, стрелка секундомера готовилась совершить последний оборот, мячом завладел все тот же Садыхов. И снова на грани офсайда, во всяком случае, так мнилось моему утомленному взору. Сказал себе: хватит, гости уже получили две поблажки… Уйдя от преследовавших его защитников, Ариф обвел вратаря…
Южная трибуна, собравшаяся было посчитать меня своим героем, теперь была готова вылить ушаты грязи. Северная — вмиг простила все мои прегрешения: я засчитал гол.
— Этого судью надо побить, — крикнул чуть ли не на весь стадион бывший вратарь «Темпа» Темик Арзуманов, со страшной силой переживавший за своих двух родственников, игравших в команде НКАО.
Я оглянулся окрест, и душа моя наполнилась скорбью: на стадионе было два-три тщедушных милиционера.
Когда закончился матч, гости, о чем-то посовещавшись, дружно гаркнули: «Судье — физкульт-привет!», а Батя демонстративно не подошел пожать руку.
Зато подбежал тренер «Спартака» Беник Саркисов. Он поспешил поблагодарить за отлично проведенную игру, заметив при этом, что давно не видел столь квалифицированного судейства.
…Пришлось долго ждать, когда рассеется возмущенная толпа, горевшая желанием встретиться и поговорить с судьей. Славный человек ватерполист и пловец Борис Дейкун предупредил, что мне одному возвращаться домой опасно и вызвался стать провожатым. Я же сказал ему, что надо будет сделать небольшой крюк. Он не возражал. В поздний час, когда ярко светила луна, мы вышли на берег моря. Метясь в лунную дорожку, я выкинул судейский свисток.
Республиканскую категорию мне так и не дали. Протесты «потерпевшей стороны» о голе, забитом с офсайда, не пошли разве что только в Организацию Объединенных наций. Но она лишь завершала первый год своего существования и имела переизбыток забот, мои оппоненты, догадываясь об этом, решили не перекладывать на ее плечи собственные.
А офсайд я возненавидел на всю жизнь.
И кажется первый раз почувствовал на своей шкуре как опасны и неотразимы флюиды, посылаемые трибунами на судью.
…В иные годы доведется познакомиться в стенах Толидского университета (штат Огайо, США) с одним любопытнейшим исследованием здешних социологов, демографов и анатомов. Решили выяснить, какая профессия продлевает жизнь и какая сокращает ее. Оказалось, что меньше, чем шахтеры, даже меньше, чем журналисты живут… автомобильные инспекторы. И не потому, что их, случается, давят, что в них иногда стреляют. Дел о в другом. На протяжении дня им приходится испытывать целый набор отрицательных эмоций, которыми заряжены взоры остановленных нарушителей. Боже, подумал я тогда, почему оказалась вне исследования профессия футбольного судьи? Вот уж кому действительно надо выплачивать дополнительное вознаграждение «за вредность». Трибуны, по определению, не могут не воздействовать на решения судьи; не выдумали еще, да и не выдумают никогда такого защитного экрана.
А дольше всех, оказывается, живут дирижеры. И не потому, что каждый день на репетициях и представлениях выполняют полезные для здоровья упражнения — руки вверх, в стороны и вперед, расширяя грудную клетку. А потому, что получают «в затылок» жизнетворные флюиды благодарной аудитории.
А еще вспомнилось, как за три года до матча на «Уэмбли», отобран у Михаила Ботвинника шахматную корону, сказал Тигран Петросян:
— Первую партию, если вы помните, я проиграл. С треском. Потому что почувствовал невероятную тяжесть зрительских взглядов. Когда играешь в турнире, это напряженное внимание рассеивается, «распределяется» на других участников. Я не мог спокойно думать, спокойно рассчитывать варианты. Улавливал недоброжелательное влияние поклонников Ботвинника. Понял, если не преодолею опасности, которую не смог предвидеть, о победе нечего будет и мечтать.
Если не преодолею.
Смог ли преодолеть Тофик Бахрамов, когда кивнул Динсту головой?
Ведь гола…
Глава IV
Извинение
После бессонной «лондонской ночи» (телевизор смотрели чуть не до утра) хотелось выспаться.
Но около семи позвонил Андрей Петрович Старостин:
— На Пиккадилии в девять часов начинают показывать репортаж о вчерашнем матче. Там широкий экран и, как говорят, многое можно будет понять. У нас образовалась небольшая группа, если хотите, присоединяйтесь.
Вот как все это выглядело теперь.
Мяч попадает под перекладину (сетка за перекладиной вздыбливается горбом), приземляется в нескольких сантиметрах за линией ворот и, бешено вращаясь, вылетает вон.
Те несколько сантиметров надо было уловить? Разглядеть? Или почувствовать? Думаю восхищенно: «Ай да Тофик, ай да Бахрамов! Ну и молодчина! Не зря вручила тебе королева Британии копию золотой богини! Не зря получил золотой свисток».
Все так.
Но почему, увидев гол, ты продолжал стоять на месте? И кивнул только через несколько секунд после того, как подбежал Динст? Трибуны — не при чем?
По дороге домой, в самолете:
— Динст попросил лайнсменов в случае гола оставаться на местах и высказать свое мнение лишь, если он спросит. Во время заключительного приема ко мне подошел центрфорвард сборной ФРГ Уве Зеелер и сказал: «Примите, пожалуйста, извинения за те резкие слова, которые я бросил в ваш адрес, когда вы засчитали гол. Теперь сомнений нет, вы были правы».
А Динст заявил:
— Бахрамов спас мою репутацию.
Ну вот, а я когда-то чуть не выгнал его с поля.
О двух злополучных офсайдах, «связанных с его именем», я не забыл.
С годами укрепился в убеждении — это одно из самых презренных правил, которые существуют в футболе.
А почему — постараюсь рассказать в следующей главе.
Интродукция
Баллада о презренном офсайде
Раменское, 4 августа 1999года. — Остановленный прорыв. — Лайнсмену показалось… — Коллекция нелепостей. — Почему они его изобрели? — Эксперимент сорокалетней давности. — Что сказал тренер сборной Испании Хосе Вильялонга?
Обычное дело
Это произошло летним днем 1999 года на стадионе в Раменском. Имею в виду не чрезвычайное, памятное многим происшествие, когда играли «Сатурн» и «Спартак» и забитых голов (на поле) оказалось куда меньше, чем разбитых голов (на трибунах). Возвращаюсь к другой встрече — 4 августа между «Сатурном» и «Динамо». И к другому происшествию, оказавшемуся, однако, совершенно незамеченным из-за своей обыденности.
К 76-й минуте — 0:0. Получив из глубины хорошо эшелонированной обороны пас, форвард «Сатурна» Гаврилин вот-вот окажется с глазу на глазе Крамаренко… Вратарь спружинился, подготовился к отпору (как напомнил он мне в этот миг решимостью, повадкой, и статью тоже, своего отца Сергея, голкипера первостатейного, о котором я написал немало хороших слов 33 года назад!). Но что это? Профессионально быстро скидывает напряжение страж ворот. Игра остановлена. Лайнсмену показалось, что Гаврилин «высунул нос» на несколько сантиметров дальше, чем это разрешается правилами. Офсайд! Рефери из Йошкар-Олы Геннадий Ярыгин, безгрешно проведший игру, не имеет права не реагировать на сигнал ассистента. Печально вздыхает Гаврилин… Такая сорвана атака! Ведь он мог подарить своей молодой команде, едва-едва обосновавшейся в высшей лиге, три таких нужных очка. В конце сезона, когда борьба за выживание достигнет немыслимой остроты, их может не хватить «Сатурну», чтобы остаться на главной орбите.
Но лайнсмену показалось…
Почему пишу «показалось»? Да потому, что человеческому глазу, какими божественными способностями ни был бы он наделен, не дано с непогрешимой точностью фиксировать важнейший компонент динамичного поединка, отличающегося быстрой сменой ситуаций.
Не дано, и все тут!
В течение одного только сезона 1983 года мне довелось видеть на стадионах Москвы, Лени! (града, Тбилиси, Баку, Одессы, Лиссабона, Барселоны, Генуи и Пирея по меньшей мере два десятка матчей, результаты которых были искажены глупейшим правилом. В других городах «за этим же» по моей просьбе следили безупречные знатоки футбола капитан теплохода «Шота Руставели» Юрий Михневич, генуэзский спортивный координатор Эудженио Кристина и президент футбольного клуба «Русь», что в Лос-Анджелесе, Уолтер Бугреев. И в их коллекции было предостаточно казусов, омрачающих игру. Запоздало жалею, что не взялся за статистику на других — после «Уэмбли» — финалах мировых чемпионатов и Олимпийских Игр: картина почти всегда одна.
Близкий пример. 28 августа в Монако игрался матч на Суперкубок Европы. Обладатель Кубка чемпионов «Манчестер Юнайтед» встречался с обладателем Кубка кубков римским «Лацио». Южане превосходили команду, не знавшую поражений в тридцати девяти матчах, по всем статьям. Но их атаки по меньшей мере четырнадцать раз срывались из-за офсайда. Кто станет утверждать, что все решения судей оказывались безгрешными? То и дело досадливо всплескивали руками Салас, Ломбардо, Манчини. Их соперникам же не дали завершить свои атаки три раза. Но родимое изобретение англичан не помогло. Исход матча решил гол Саласа. Если же судить по соотношению сил, счет мог быть иным.
…Как, когда и при каких обстоятельствах родилось зловредное правило?
Окунемся в историю
В середине семидесятых годов английские этнографы и социологи провели один необычный и полезный международный опрос. Президент Королевского общества Друзей Страны Басков доктор Мануэль де Аранеги свою анкету сохранил на память. В ней можно прочитать: «За что вы любите и не любите англичан?», «Какое изобретение, родившееся в Великобритании, Вам известно более всего?».
Рассказывает де Аранеги:
— Когда подвели итоги анкетирования, оказалось, что за многое (перечислять не буду) любят сынов Альбиона, а не очень чтут их за приверженность одряхлевшим порядкам и обычаям. Куда интереснее выглядели ответы на второй вопрос. Многие написали: «паровоз», «паровая машина Уатта» и… «футбол».
Паровоз и машина Уатта ушли в далекое прошлое. Футбол же стал всемирно почитаемой игрой.
(В иные времена, работая над романами «Королевская примула» и «Брод через Арагоа», посвященными таинству происхождения басков, я не без интереса обнаружил свидетельства того, что «игра в мяч ногами» была известна баскам еще три века назад и что делали они мяч из шкур священных животных. Разве не мудро придумано? Ведь этот небольшой, трансформировавшийся с годами шар помогал человеку открывать в себе такие качества, о которых он не догадывался раньше.)
Всем был бы хорош футбол, если бы не тот самый нелепый, никчемный и взрывоопасный офсайд. Стал он источником невероятного количества конфликтов, возникавших на поле, а случалось, и далеко за его пределами. Он порождал вражду не только между командами, командами и судьями, но и между городами и странами.
Повторю мысль, в непогрешимости которой убежден: самому стойкому, самому честнейшему лайнсмену очень часто не углядеть, высунулся ли форвард во время стремительно развивающейся атаки на тот самый злосчастный сантиметр дальше, чем ему разрешено? Есть ли право засчитывать гол или его надо отменить? А если боковой судья поддается воздействию трибун? А если он, ну пусть самую малость, жуликоват?
Мне не один год приходилось знакомиться с работой честнейшего тренера Б.А. Аркадьева, путешествовать с ним и его командой. Однажды услышал от него произнесенное в сердцах:
— Не удивлюсь, узнав, что офсайд помог сколотить состояние иным незаметным вроде бы лайнсменам.
…После давнего матча между командами тбилисского «Динамо» и одесского «Черноморца» выплеснувшаяся на поле разъяренная толпа едва не растерзала рефери, отменившего гол, забитый тбилисцами якобы из положения «вне игры». На помощь несчастному судье бросился, опережая личную охрану, Эдуард Шеварднадзе… приказал своим опешившим телохранителям: «Меня оставьте, позаботьтесь о нем»… Успел вовремя, не будет преувеличением сказать: спас.
В 1965 году после одной игры возникла распря между Мадридом и Бильбао, у них и раньше были непростые отношения… Офсайдный конфликт разжигала, как могла, экстремистская организация ЭТА, борющаяся за национальную независимость Басконии. Вскоре мне довелось побывать в Мадриде и встретиться стренером сборной команды Испании Хосе Вильялонга. Среди прочего попросил его сказать, что думает об офсайде, содействует ли он духу современного футбола, не замедляет ли игру, не делает ли редким событием ее главное украшение — гол?
Вот что сказал энтренадор, приведший незадолго до того свою команду к Кубку Европы:
— Офсайду сто лет. Согласен, он одряхлел и плохо совмещается с современным динамичным стилем жизни… Если бы футбол изобрели не в Англии, такого правила вообще не существовало бы. Но его изобрели на островах…
Мысль собеседника нетрудно довести до логического конца.
… Испокон веков англичане оберегали свой остров от незваных пришельцев с континента. «Мой дом — моя крепость!» Разве могли избыть из генетической памяти народа повторявшиеся раз в полтысячелетия вторжения войск — римских, англо-саксонских, нормандских? В годы, когда «изобретался футбол», жили еще многие, помнившие ужас, с каким Великобритания ждала высадки Наполеона.
Святая забота о защите береговых бастионов чуть не механически перенеслась на защиту ворот футбольных. Оборона получила преимущество над атакой. Девиз: «лучше не забить, чем пропустить» стал одушевлять многих давних и современных наставников.
Смысл, радость и красота футбола — гол. Офсайд существует для того, чтобы голов было меньше. А игра не такой веселой и трепетной, какой могла бы быть.
Сегодня злокозненному тому правилу более ста тридцати лет. Жив, однако.
Представляю, сколько любителей футбола в разных странах мира не поскупилось бы на бо-оль-шой надгробный венок! Убежден, этот день рано или поздно придет. Не может не прийти!
Эксперимент
Теперь самый раз вспомнить об одном эксперименте, целью которого было посмотреть и показать другим, что это такое, футбол без офсайда.
В начале шестидесятых годов, возглавив международный отдел «Советского спорта», я взялся задело, которое было далеко от моих новых профессиональных обязанностей. Но не интересов! Вместе с редактором приложения «Футбол» М.И. Мержановым мы написали письма в футбольные федерации Украины, Грузии и Азербайджана с просьбой провести показательные товарищеские матчи, презрев правила «вне игры».
Первым откликнулся, кто бы вы думали? Тот самый милейший Борис Бенционович Зайонц; видимо, все-таки душа его терзалась давней виной передо мной, во всяком случае, задело он взялся с энтузиазмом. Главный редактор «Советского спорта» Владимир Андреевич Новоскольцев, натура поэтическая, способная образно выражать свои мысли, подписывая мне командировку в Баку, философски изрек:
— Вы полагаете, что старые пердуны, заседающие в Международной федерации футбола, обратят внимание на ваш эксперимент? Ведь они боятся самых невинных перемен, как черт ладана. Ну, да ладно. Капля камень точит, вижу, не желаете расстаться со своим коньком. Счастливого пути.
…Штрафную площадку на стадионе имени Ленина превратили в полукруг, некую запретную зону, в пределах которой только и действовало правило офсайда. Познакомили с неведомыми правилами игроков, проинструктировали судей. На поле вышли команды «Нефтяник» и «Буревестник». Никогда раньше не видел такого азартного, щедрого на комбинации и голы футбола! Рассказал об игре в двадцатом номере «Футбола» за 1961 год. Статья называлась «Офсайд — вне игры». Вот несколько абзацев из нее:
«Посмотрев такой матч, можно без труда убедиться, сколько возможностей хранит в себе наш старый и верный друг футбол. Мы наблюдали игру с судьей Всесоюзной категории Б.Зайонцем, отдавшим футболу более трех десятилетий. Я, стараясь не выдавать эмоций, временами наблюдал за соседом. В его груди боролись два чувства. Как судья он привык строго и неукоснительно соблюдать правила, нал и санные на древних скрижалях. Но как любитель он невольно поддавался очарованию зрелища… После матча обмениться впечатлениями собрались игроки, судьи, тренеры, члены Бакинской секции футбола. Центральный защитник «Нефтяника» М.Кузнецов сказал:
— Не думал, что будет так интересно и раскрепощенно играть. Всем бросилось в глаза: темп был значительно выше, а комбинации красивее. Никто не опасался судейских подвохов.
Правый инсайд «Буревестника» Э. Пириев высказался более осторожно:
— Не хотел бы делать поспешных выводов. И не потому только, что мы проиграли 4:7. Нужно попробовать еще.
Игра заинтересовала судей ничуть не меньше, чем игроков, в их действиях не было той напряженности, которой требует караул офсайда. В адрес арбитра и его помощников не высказали ни одной претензии!
Затем вопрос: «Одобряете ли вы такой футбол?» был поставлен перед всеми участниками матча. Двадцать три человека подняли руки. Двадцать третьим оказался судья республиканской категории Эльдар Мамедов. Он сказал, что никогда раньше ему не приходилось так легко судить футбол! К немалой радости зрителей «офсайд» оказался вне игры».
…Можно было подумать, что тот номер «Футбола» попал на глаза американским любителям изобретенной в Европе игры. Во всяком случае свой национальный чемпионат они начали проводить, исключив наказания за офсайд. Международная федерация, тон в которой продолжали задавать европейские аксакалы, встрепенулась (я еще раз смог убедиться в провидческих способностях В.А. Новоскольцева). «Никаких новшеств, никаких выдумок, если хотите участвовать в мировом первенстве, извольте следовать нашим законам!» После долгих споров американская федерация была вынуждена капитулировать.
— Число зрителей на играх национального чемпионата заметно поубавилось, — рассказывал Уолтер Бугреев. — Да это и понятно: один-два гола за игру — зрелище не для янки. Они не привыкли тратить время на пустопорожние забавы.
…И все же автор сохраняет надежду на то, что в один прекрасный день для всего мирового сообщества отомрет нелепый обычай: ритмы XXI века — не для него.
Чем подогревается надежда?
Тем, что стародавние, изжившие себя правила хоть и медленно, но отмирают.
…Три сохранившихся в блокноте и памяти эпизода чемпионата мира-66.
Матч Италия—Чили. Во втором тайме чилийский игрок Тобар, борясь за высокий мяч, получает серьезную травму. Полицейские выносят его с поля на носилках. Бедняга накрыт одеялом, в бинокль хорошо видно его перекошенное болью лицо. Чилийцы остаются вдесятером. Замены не разрешены! Минут через десять Тобар возвращается. Ему не то что бегать, стоять на ногах трудно, преклоняюсь перед характером молодого человека. Да, футбол — игра не для слабогрудых и хилых духом. Но это и не игра во вред здоровью. Минут через пять Тобар делает попытку дотянуться до близко пролетающего мяча и без сил плюхается на землю. Чилийцы проигрывают0:2.
Матч Бразилия—Португалия. Во втором тайме получает травму Пеле. Чемпионы мира продолжают играть без своего Пеле, понимаете, что это значит? Замены не разрешены! Не пройдет и получаса, бразильцы расстанутся с короной, потому что проиграют 1:3 (с таким же точно счетом, с каким проиграл и до этого доблестным венграм).
Матч за выход в финал СССР—ФРГ. Нашего Йожефа Сабо выводят из строя в самом начале игры. Сперва ему подбивают одну ногу, а потом — вторую. Мужественный человек Йожеф играет «через не могу»… Замены не разрешены! Советская команда проигрывает 1:2.
Что это — забота ФИФА о справедливости и здоровье спортсменов, об увлекательности футбольного зрелища или дань пропахшему нафталином правилу, выработанному сто лет и еще три года назад при создании знаменитой Английской Ассоциации?
За месяц до начала чемпионата-66 открылась сессия Международного футбольного совета, утверждающего изменение правил игры. На рассмотрение совета вынесли проект важнейшей поправки. Новый пункт параграфа должен был звучать так: «Футбольная команда состоит из тринадцати игроков, причем только одиннадцать из них могут одновременно находиться на поле». Как догадывается читатель, речь шла о разрешении заменять двух игроков.
Международный совет, состоящий из старцев, забывших, что такое футбол, не разрешил заменять и одного.
Лишь с большим трудом, под давлением прежде всего Федерации футбола СССР (молодому читателю будет трудно поверить, что существовали времена, когда к нашему голосу на мировой арене прислушивались) удалось внести в устав поправку, разрешающую замену одного полевого игрока. Дальше, по мере того как начали покидать свои посты склеротичные мудрецы, дело пошло легче.
А для того, чтобы пошло еще легче, мы с режиссерами Владимиром Коноваловым и Николаем Малецким работаем над фильмом, который будет называться «Киноповесть о лукавом офсайде». Хотим насытить картину драматическими и курьезными эпизодами, увиденными на чемпионатах мира разных лет. Фильм должен быть язвительным и остроумным, обязательно остроумным. Только смехом можно победить нелепый закон.
* * *
Об абсолютном его идиотизме разве не свидетельствовал чемпионат Европы, проведенный в июне-июле 2000 года? Прозвучало немало возмущенных высказываний тренеров, игроков и журналистов об отдельных эпизодах ошибочного фиксирования офсайда. Но ни один, повторяю, ни один из них не выразил очевидной истины: с этим правилом, искажающим представление об истинной силе команд, надо покончить раз и навсегда.
Привыкли и смирились? Очень жаль!
Вспомним лишь некоторые игры того чемпионата.
Встреча Англия—Румыния взмахами лайнсменов прерывалась каждые четыре с половиной минуты. То и дело недоуменно всплескивали руками Ширер, Оуэн и Хеске, бросая колкие взгляды на боковых ассистентов. Британцы пострадали от офсайда 12 раз, румыны — 8. Уже после игры подсчитали: по крайней мере пять острейших атак англичан были запрещены неверно. Зловредно подумалось: не надо было изобретать для мудрой игры глупое правило. Не из-за него ли посланцы родины футбола продули румынам 2:3 и вылетели из розыгрыша после изначальной его стадии?
Игры в подгруппах дали ужасающую картину: итальянцы наказывались 16 раз, румыны — 15, англичане и французы — по 14, португальцы — 13. В общей сложности было сорвано аж 157 атак, а забито лишь 65 голов. Не менее печальную картину дали и общие итоги чемпионата.
Увы…