Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]

Киле Петр

АЛКИВИАД

Трагедия

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

А л к и в и а д.

С о к р а т.

А р и с т о ф а н.

К р и т и й.

Ф е р а м е н.

А н д о к и д.

П о л и т и о н.

Т е о д о р.

Т и м е я, спартанская царица.

Т и р е с и й, раб Алкивиада.

Ф р а с и б у л.

П л а т о н.

Ф е д о н.

М е л е т.

А н и т.

Х о р  г е т е р (Левкиппа, Дорида, Клио).

Афиняне(1,2,3,4); флейтистки; женщины; граждне Афин; рабы.

Место действия - Афины, Спарта, Геллеспонт конца V в. до н.э.

 

ПРОЛОГ

Ликей, парк с храмом Аполлона на окраине Афин, с видом на Акрополь вдали. Алкивиад, юноша лет двадцати, рослый, статный, красивый, в сопровождении раба, несущего венок и другие приношения богу, и Сократ, босой, широкоплечий крепыш, с рассеянным видом стоящий в тени деревьев.

            А л к и в и а д Сократ стоит, иль статуя его, Изваянная не резцом, а мыслью С идеей самого Сократа в яви?   ( Берет венок и примеривает к его голове .)
              С о к р а т Алкивиад! Друг мой, куда собрался? А, вижу! С приношеньями богам, Как взрослый муж пред новым начинаньем, Торжественен и важен ты идешь... Постой! Я провожу тебя до храма. Ведь надо знать, о чем просить богов, Иначе ты накличешь лишь несчастье - На голову свою, куда ни шло, - На город, может быть, на всю Элладу.
            А л к и в и а д Сократ! Из всех поклонников моих, Пока я цвел мальчишеским румянцем, Один всегда держался в стороне, Лишь глядя на меня как бы украдкой, Не требуя вниманья и участья. Что ж ты теперь заговорил со мной, Когда один остался я, отвадив Поклонников, жужащий рой льстецов, Моей гордыней, своевольным нравом?
               С о к р а т Я слышу голос бога свыше, знаешь?
            А л к и в и а д Даймона? Да, слыхал.
               С о к р а т                                          Запрет он снял, И я могу вступить с тобой в беседу. Как видно, время наше наступило.
            А л к и в и а д Но что же связывает нас?
                С о к р а т                                                 Любовь. Любовь, мой друг, - стремленье к красоте И к славе, и к бессмертию, - и здесь-то Мы сходимся, вступая в путь один, И разминуться нам небезопасно.
             А л к и в и а д Не говори загадками, почтенный! Скажи, чего ты хочешь от меня?
                 С о к р а т Нет, друг, чего ты хочешь от себя И для себя, о чем идешь молиться? Сказать ты затрудняешься. А, впрочем, Я знаю.
             А л к и в и а д                Хорошо, скажи уж сам.
                 С о к р а т Себя считая первым средь людей По красоте и росту, - это правда, - Ты первым хочешь быть во всем, повсюду, И почестей ты жаждешь быть достойным Неизмеримо больших, чем Перикл. И власти хочешь ты иметь в Афинах, Могущественным слыть по всей Элладе...
             А л к и в и а д Конечно, да; еще по всей Европе И в Азии хотел бы править я, По крайней мере, именем моим Заполонить народы все, как Ксеркс.
                С о к р а т Надежды вот какие ты питаешь. Я это знал.
             А л к и в и а д                     Они тебе смешны?
                С о к р а т О, нет! Недаром я поклонник твой, Как видишь, самый давний, самый верный.
             А л к и в и а д Какая связь между твоей любовью И честолюбием моим, Сократ?
                С о к р а т Да без меня все эти устремленья Осуществить не сможешь ты, мой друг. Тебе никто не в силах обеспечить Желанного могущества, - лишь я, Да с помощью даймона моего.
             А л к и в и а д Сократ! Каким ты странным, необычным Всегда казался мне, - ты разобрался Уж в замыслах моих; но как ты сможешь Помочь мне превзойти во славе всех, А без тебя свершениям не сбыться?
                 С о к р а т Без знания чему учить народ И управлять как можно государством? Лишь мудрость - наш советчик, разве нет?
              А л к и в и а д Но те, кто выступает на собранье, За редким исключеньем, много ль знают? Соперничества с ними мне ль бояться?
                 С о к р а т Но это же позор. Какие речи! Соперничать ты с кем собрался, милый, Со здешними людьми?
              А л к и в и а д                                           Да, с кем еще?
                 С о к р а т Наш город с кем воюет всякий раз? С царями лакедемонян и персов. Вот кто соперники твои, Афины Превосходящие могуществом! Что противопоставить можем, кроме Искусства мы и прилежанья, им? А пренебрегши этим, ты лишишься Возможности прославить имя, даже Хотя бы в той же мере, как Перикл.
             А л к и в и а д Но в чем же прилежанья смысл, Сократ?
                С о к р а т Быть лучше и во всем, как можно лучше, И это, как и мне, так и тебе, Идти нам вместе. Красота твоя Уж увядает, ты же начинаешь Цвести, Алкивиад! Не дай народу Себя ты развратить, как то бывало С достойными. Страшусь не потому, Что нраву твоему не доверяю, А вижу силу города Афин, Не одолел бы он  - тебя, меня, Страшней всего, себе же на погибель.
             А л к и в и а д Сократ! О чем ты говоришь? Афины Могущества исполнены и славы, Как этот день, сияющий над морем, И стройно-белоснежный Парфенон.
                С о к р а т Ты молод, друг! Прекрасный день не долог; Так поспешим взойти как можно выше И стать воистину как можно лучше, Какой предстало быть душе бессмертной, Коли она бессмертна в самом деле. Ведь высшего удела не бывает.
              А л к и в и а д Венка достоин ты, как Феб Ликейский.      (Надевает на голову Сократа венок.) А к богу с приношеньями приду, Сократ, я позже, с мыслями собравшись.
               С о к р а т Ну, не смешно ли голову Силена Цветами украшать столь дивными? Гетере я отдам, что загляделась, Конечно, на тебя.
             А л к и в и а д                                  Сократ, она Заслушалась тебя; ее я знаю; Венка она заслуживает тоже.

Сократ вручает гетере венок; она с подружками, смеясь, пускаются в пляску, вовлекая в свой круг Алкивиада.

 

АКТ  I

 

Сцена 1

Портик во дворе дома Крития, с галереей, украшенной статуями и картинами; две гермы, что стоят у дома на улице, обозначают наружную дверь или ворота; вместо цистерны с водой, небольшой бассейн из мрамора, вокруг которого растут кусты и цветы, и здесь же кресла, скамьи, столики с кубками и кратерами с вином. Две-три кучки сидящих, разгуливающихся мужчин; рабы и мальчик-виночерпий, прислуживающие им и встречающие новых гостей.

Сократ и Критий сидят у одного столика на скамье.

С о к р а т (завершая свое похвальное слово Эроту). Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного вверх - от одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это - прекрасное.

К р и т и й. Это все Эрот?

С о к р а т. Вот что рассказала мне Диотима, и я ей верю. А веря ей, я пытаюсь уверить и других, что в стремлении человеческой природы к такому уделу (к славе, к бессмертию через детей или дела) у нее вряд ли найдется лучший помощник, чем Эрот. Поэтому я утверждаю, что все должны чтить Эрота и, будучи сам почитателем его владений и всячески в них подвизаясь, я и другим советую следовать моему примеру и, как могу, славлю могущество и мужество Эрота.

А р и с т о ф а н. Из самого древнего и вместе с тем самого юного бога, шаловливого сына Афродиты, Сократ превратил Эрота в демона, который, оказывается, совсем некрасив, уже поэтому стремится к красоте.

К р и т и й. Эрот не твой ли даймон, Сократ, голос которого ты слышишь?

С улицы доносятся звуки флейты, голоса и раздается громкий стук в наружную дверь.

Эй, слуги! Поглядите, кто явился. Коли свои, просите, если нет, Скажите, уж не пьем, а отдыхаем, Пир завершив прекрасною беседой.

Входит Алкивиад (на лет десять старше, чем в Прологе) в венке из плюща и фиалок и с множеством лент на голове - в сопровождении флейтистки и спутников.

            А л к и в и а д           ( слегка картавит ) Друзья! Вы примете ль в компанию Уж очень пьяного? Иль нам уйти? Но прежде Крития мы увенчаем, Ведь ради этого явились мы. Вчера не мог прийти, зато сейчас Пришел, и у меня, смотрите, ленты; Я их сниму и голову украшу Софиста и поэта... Что такое? Смеетесь надо мною, потому Что пьян я? Что же смейтесь, все равно Прекрасно знаю, прав я, но скажите, Мне на таких условиях входить Иль лучше, думаете вы, не надо? И будете вы пить со мной иль нет?
               К р и т и й Мой дом открыт для всех, кто любит мудрость. Входи, Алкивиад! Ведь достойнейший К достойным входит и незваным, к счастью.

Алкивиад, снимая с себя ленты, повязывает ими голову Крития. В стороне Аристофан и Ферамен.

            А р и с т о ф а н Бесстрашный воин, полководец славный, Все в буйстве изощряется, как скверный Мальчишка на свободе - без отца, А ныне без опекуна Перикла, Сам взрослый и отец, еще стратег.
             Ф е р а м е н Стратег, который мира не выносит, Поскольку мир не им был заключен, А Никием; благословленный мир Для всей Эллады - Никиевым прозван, - Но зависть и гордыня не приемлют Ни блага общего, ни чьей-то славы.

Алкивиад целует Крития и усаживается рядом с Сократом, не замечая его, но тут же вскакивает.

            А л к и в и а д Ну, что ж такое это? Ты, Сократ! Устроил мне засаду ты и здесь, У знатных и богатых, как на рынке? Такая у тебя привычка - всюду Внезапно появляться, где Сократа Никак не ожидаешь и увидеть. Зачем явился ты на этот раз?
              С о к р а т    ( с добродушной усмешкой ) Явился ты, не я, в венке и лентах, В пурпурном одеяньи, как у женщин, Свободном, длинном, - пышном, как у персов, Стратег афинский иль сатрап царя, О милый, о какой судьбе хлопочешь?
            А л к и в и а д О чем ты, о Геракл! Ну, я запомню. Сейчас.  Дай, Критий, часть твоих повязок, Украсим ими голову мы эту - Прекрасную при всем своем уродстве, Чтобы меня не упрекнули в том, Что я тебя украсил, а его-то, Кто побеждает всех решительно Своею речью и всегда при этом, А не однажды, как позавчера Ты, милый мой.
              К р и т и й                               Не с головы своей, С моей снял ленты, что вручил по чести.
            А л к и в и а д  (украсив лентами Сократа) Да вы, друзья, мне кажется, все трезвы. Нет, это не годится, надо пить. Такой уж уговор у нас, не так ли? Пока как следует вы не напьетесь, Распоряжаться пиром буду я.
              К р и т и й Хотя сегодня нами решено, Друзья мои, не напиваться слишком, Вас, меру соблюдая, пить прошу, Чтобы беседа снова оживилась.         (Подает знак мальчику.)
           А л к и в и а д          ( выпивает из кубка, в сторону Сократа ) Ему моя затея нипочем. Он выпьет столько, сколько ни прикажешь, И не пьянеет вот ничуточки!
          А р и с т о ф а н Беседовать не будем, только пить?
           А л к и в и а д О чем же шла беседа?
          А р и с т о ф а н                                         Об Эроте. Мы думали, он бог и самый древний, Хотя и вечно юный. Но Сократ Эрота почитает не как бога, А демона, который возбуждает В нас похоть и стремленье к красоте.
              С о к р а т Аристофан нас, как всегда, смешит.
            А л к и в и а д Стремленье к славе и бессмертью, знаю. В нем это есть - в Сократе, говорю. И я вот должное ему воздам.
               С о к р а т Послушай, уж не высмеять ли вздумал Меня, наглец, в своем похвальном слове?
            А л к и в и а д Комический поэт гримасы строит, Когда он любит или ненавидит - Едино все, отца не пожалеет, Уж такова у бедного природа. Я говорить намерен правду, только Позволишь ли ты мне?
               С о к р а т                                         Ну, если правду, Не только я позволю, а велю.

Флейтистка в окружении молодых людей на заднем плане играет на флейте, заставляя их танцевать, - интермедия.

А л к и в и а д. Более всего, по-моему, он похож на тех силенов, какие бывают в мастерских ваятелей и которых художники изображают с какой-нибудь дудкой или флейтой в руках. Если раскрыть такого силена, то внутри у него оказываются изваяния богов. Так вот, Сократ похож, по-моему, на сатира Марсия. Что ты сходен с силенами внешне, Сократ, этого ты, пожалуй, и сам не станешь оспаривать. А что ты похож на них и в остальном, об этом послушай. Скажи, ты дерзкий человек или нет? Далее, разве ты не флейтист? Флейтист, и притом куда более достойный удивления, чем Марсий.

С о к р а т. Чем Марсий!

А л к и в и а д. Напевы Марсия божественны и увлекают слушателей даже в игре нашей флейтистки, поскольку мы испытываем потребность в богах и таинствах. Всего этого Сократ достигает без всяких инструментов, одними речами.

Что касается меня, друзья, то я, если бы не боялся показаться вам совсем пьяным, под клятвой рассказал бы вам, что я испытывал, да и теперь еще испытываю, от его речей.

Я впадаю в такое состояние, что мне кажется - нельзя больше жить так, как я живу. И только перед ним одним испытываю я то, чего вот уж никто бы за мною не заподозрил, - чувство стыда.

                           Интермедия.

Вы видите, Сократ любит красивых, всегда норовит побыть с ними, восхищается ими, а между тем, по собственному опыту знаю, ничего ему не нужно от них, да ему совершенно неважно, красив человек или нет, богат ли, лишь бы зачаровывались мы звуками его флейты, поскольку он сам, видимо, зачарован напевами Марсия и Орфея.

А хотите знать, каков он в бою? Тут тоже нужно отдать ему должное. В той битве, за которую меня наградили военачальники, спас меня не кто иной, как Сократ, не захотев бросить меня, раненого, он вынес с поля боя и мое оружие, и меня самого.

Особенно же стоило посмотреть на Сократа, друзья, когда наше войско, обратившись в бегство, отступало от Делия. Вот тут-то Сократ и показал мне себя с еще лучшей стороны, чем в Потидее, сам я был в меньшей опасности, потому что ехал верхом. Насколько, прежде всего, было у него больше самообладания, чем у Лахета. Кроме того, мне казалось, что и там, так же как здесь, он шагал, говоря твоими, Аристофан, словами, "чинно глядя то влево, то вправо", то есть спокойно посматривал на друзей и на врагов... Ведь тех, кто так себя держит, на войне обычно не трогают, преследуют тех, кто бежит без оглядки.

                           Интермедия.

Кстати сказать, вначале я не упомянул, что и речи его больше всего похожи на раскрывающихся силенов. Снаружи смех, но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала видишь, что только они и содержательны, а потом, что речи эти божественны, что они таят в себе множество изваяний добродетели и касаются множества вопросов, вернее сказать, всех, которыми подобает заниматься тому, кто хочет достичь высшего благородства.

Все смеются, словно не принимая всерьез речь Алкивиада.

             К р и т и й Сдается мне, Алкивиад, ты все Еще влюблен в Сократа, как мальчишка, Каким ты повстречал его впервые. А, впрочем, кто из нас его не любит? Ведь многие из нас росли  под звуки Волшебной флейты Марсия из слов.
             Ф е р а м е н    (глядя издали на Алкивиада ) Красноречив, как богом вдохновенный, Пусть в речи пылкой он слегка картавит, Как понарошке, что ему идет.
           А р и с т о ф а н Да, все ему идет и похвальба, И всякие бесчинства, от которых В Афинах содрогаются устои.
             Ф е р а м е н Ну, это слишком ты хватил. Устои?
           А р и с т о ф а н Устои держатся ведь на богах Отеческих и вере наших предков.
             Ф е р а м е н Он щедр и в приношениях Афинам И жертвоприношениям богам.
           А р и с т о ф а н Ну, как и Никий, только без бахвальства; Он весь в трудах на благо государства.
             Ф е р а м е н Он стар уже, Алкивиад же молод; Его и любит, и жалеет город, Но двух Алкивиадов бы не вынес.
           А р и с т о ф а н А я скажу: Алкивиадов два В Афинах, - то-то беспокойно всем нам. Он славен древним родом и богатством, И красотой, и мужеством, но пуще Расположением к нему Сократа, Его любовью друга, как отца, Лелеющего честолюбье сына. И в нем-то скрыто зло, в Алкивиаде Цветущее, как благо для людей. Недаром столь неровен он, красавец, Как Лиссой обуянный временами.
              Ф е р а м е н Красив, как Феб, неистов, как Арес, Что там еще затеял он?
             А р и с т о ф а н                                   Как слышно, Поход в Сицилию.
               Ф е р а м е н                                   Но Никий против.
            А р и с т о ф а н Да слушает народ-то не его, А молодого льва с его рычаньем, Ликуя и смеясь не без опаски.
               Ф е р а м е н Пелопоннес он взбудоражил вновь... Ведь Гермократ - Перикл Сиракуз, Слабо Алкивиаду с ним сразиться.
             А р и с т о ф а н Клеон...
                Ф е р а м е н               осмеянный Аристофаном, Колбасник-демагог, занявший место Виновника большой войны Перикла...
             А р и с т о ф а н Клеон погиб, чтоб воцарился мир; Все будет также и с Алкивиадом.
                Ф е р а м е н Гораздо хуже, коли не удастся Смирить Афинам норов истый льва.

Интермедия: Алкивиад с флейтисткой вовлекает в хоровод Крития, Ферамена и юношей, кружа их вокруг Сократа, которому отведена, очевидно, роль Силена.

 

Сцена 2

Палестра. Юноши занимаются гимнастическими упражнениями и борьбой, мужчины, наблюдая за ними, беседуют кучками. Кто-то рисует на песке карту Средиземного моря с островом Сицилия и другими землями.

           1-й  а ф и н я н и н Вот здесь Сицилия, где Сиракузы...
           2-й  а ф и н я н и н Италия вот здесь. А Карфаген?
           1-й  а ф и н я н и н Вот Африка. И там же Карфаген.

Подходит Сократ с видом человека, пришедшего пешком издалека в город, из Пирея, где он жил одно время. Одни приветствуют его радостно, другие сторонятся.

               С о к р а т Куда ни загляну, повсюду чертят Земель заморских города и бухты; Всем ясно, где и что, в поход собрались Всем флотом и всем сухопутным войском, Как будто здесь Лакедемон повержен, А там персидский царь, мы здесь владыки, И флот, и войско некуда девать.
              А н д о к и д Сократ! Ты воин храбрый, спору нет, Но не стратег; в собранье ты не держишь Речей, хотя бы мог заговорить Ты всех из нас и весь народ афинский, Когда бы пожелал.
                 С о к р а т                                      Уж нет, увольте! Ты, Андокид, оратор записной, А я умею лишь вести беседы Вполголоса, не сотрясая воздух. В накидке старой и босой к трибуне Смешно мне выходить учить народ Здоровый и красивый, и задорный. Смешить я не умею, как Клеон Храбрился там и в полководцы вышел, Во славе Никия опередив, Чтоб с честью во время погибнуть.
                А н д о к и д                                                                Верно! Теперь за ним Алкивиад спешит.

Показывается Алкивиад в белом хитоне, в шлеме, а щит его с изображением Эрота с молнией и меч несет раб, - в сопровождении гетер. Заметив Сократа, он пытается спрятаться среди женщин.

             А л к и в и а д Укройте, чтоб меня он не заметил, Беседой увлеченный, как всегда!
             Л е в к и п п а Кого Алкивиад мой испугался?
               Д о р и д а Хотела бы взглянуть я на него - Из молодых борцов наверняка.
             А л к и в и а д Да сам я молод, не боюсь юнцов, Но этот стар, да нет его сильнее.
                 К л и о Да это же Сократ, твой друг учитель Из юности твоей и твой спаситель.
              А л к и в и а д Нет, в этом квиты: вынес с поля боя, Как он меня, и я его затем У Делия.
             Л е в к и п п а                  Поди, как мы тебя?
              А л к и в и а д О, да! Он пешим отступал последним, Я на коне его сопровождал.
             Л е в к и п п а И мы, как конь, выводим с поля битвы Алкивиада в шлеме, без щита.
              А л к и в и а д И без меча; он у раба их вырвал. О, женщины! Вы предали меня! Моим мечом меня сейчас изрубят. Подите прочь! Теперь я вспомню стыд, Который гложет, делая нас лучше, Как можно лучше! Только не надолго. Но лучшим быть всегда ведь невозможно, Когда ты человек всего, не бог.

Гетеры покидают Алкивиада, который остается на четвереньках, будто что-то выискивает в песке.

                 С о к р а т   ( со щитом и мечом Алкивиада ) Алкивиад! Мой друг, кого играешь, Как в детство впавший юноша и старец?
              А л к и в и а д   ( вскакивая на ноги и уводя Сократа ) Кого? Прекрасно знаешь ты, Сократ! Кого играть мне, разве Аполлона? Или Ареса, стоит меч мне взять И щит...    ( Выхватывает их из рук Сократа )
                 С о к р а т                С изображением Эрота? И это вместо герба древних предков.
             А л к и в и а д Ну, разве не Эрот - наш общий предок? Издевку слышу я в твоих словах, Насмешку нестерпимую у друга, Когда ты друг, как прежде. Что случилось? К тебе не изменился я и буду Всегда благодарить богов за встречу С тобою в юности моей; ты спас Своей любовью юношу в тенетах Страстей и лести, где и красота, И знатность, и богатство служат только Поклонникам, что женщине пристало, Но не мужчине, одаренном свыше И разумом, и мужеством, и волей.
                С о к р а т О том ли речь? Скажи мне, что задумал?
             А л к и в и а д Честь смолоду храня, я возмечтал О подвигах, какие и не снились Периклу, - разве только Ксерксу; ты Предугадал заветные стремленья Моей души и воли с детских лет. Периклов век вознес все наши мысли И грезы детства до небес Олимпа, До Космоса в его красе и строе. Родиться бы персидским принцем мне, За Азией Европу покорил бы. Пусть знатен я, богат, что толку в том? В Афинах буду славен, но не в Спарте. Коль славы хочешь, хочешь беспримерной, Как жизни и бессмертия богов. И впору впасть в отчаянье, когда Ты сознаешь тщету людских стремлений. Но ты уверил, все возможно, если С твоею помощью мне предпринять К вершинам власти восхожденье.
                   С о к р а т                                                                Да. Но ты лишь убегал, чтобы потешить Тщеславие на конских состязаньях, Сноровкою возничих, прытью коней, Венком увенчанный за них, как царь. Всходил ты на орхестру как хорег Затем, чтоб славу разделить с поэтом. Что сам ты можешь совершить такого, Что не дано уж никому свершить?
               А л к и в и а д Мой час настал! Пора! Узнаешь скоро.
                   С о к р а т Поход в Сицилию? Прости, мой друг. Как плохо слушал ты Перикла в детстве, Так в юности ты слушал и меня.
               А л к и в и а д Премудрость хороша, но жить придется Своим умом, каков ни есть, что делать?
              С о к р а т Но выслушай меня в последний раз.
             А л к и в и а д Нет, выслушай меня, Сократ, прошу. Об этом я молчу пока со всеми. Сицилия всегда влекла Афины. Но это только остров. Карфаген И Ливия - куда заманчивее! А там с Италией Пелопоннес Нам покорится наконец. Вот дело, Какое и не снилось никому! Сицилия - начало...
               С о к р а т                                    И конец! Ты, вижу, обезумел, друг мой милый. Ты сетуешь на Никия за мир Со Спартой, но война не завершилась; По прорицаниям еще продлится, К несчастью для Афин; ты зачинаешь Вновь раздувать ту бурю, что пришла С Пелопоннеса при Перикле, только Отправив флот в Сицилию, да с войском, Которых не увидим больше мы И даже при победах, понеся Потери невозвратные, а здесь же Пелопоннес накроет нас не бурей, А сухопутным войском, и спасенья Не принесут Афинам корабли.
            А л к и в и а д Какие речи! Никий то ж толкует.
               С о к р а т Народ, надеюсь, остановит вас, Безумцев молодых.
            А л к и в и а д                                     О, нет! Я знаю, Народ поддержит нас. Что толку в войнах За острова Ионии со Спартой И с персами? Ведь мир велик на запад, Ты знаешь, до Геракловых столпов!
               С о к р а т Не хочешь мне поверить, хорошо. Даймону моему нельзя не верить. И он-то налагает мне запрет Принять участие в твоем походе Или одобрить помыслы твои, Как в деле неразумном и преступном. Послушай не меня, Сократа, - бога, Который отвращает нас от зла, Неправедного дела и поступков.
            А л к и в и а д               ( в смущении ) Мне жизнь дана одна, чего мне ждать? Уж если смерти, так на поле брани.
              С о к р а т Ведь речь уже не о тебе, мой друг, Об участи Афин и всей Эллады.

Перед ними в вышине в вечерних лучах солнца сияет Парфенон.

 

Сцена 3

Двор дома Крития. Из комнаты со столиками, заставленными золотой и серебряной посудой, выходят Критий, Ферамен, Андокид и другие гости. Слуги выносят кратеры с вином и кубки, мальчик-виночерпий разливает вино, добавляя воду.

               Ф е р а м е н Созвал на пир прощальный, но ни женщин, Ни музыкантов  что-то не видать.
                К р и т и й Мне Андокид то посоветовал.
               А н д о к и д Всех лучших из гетер и музыкантов Алкивиад собрал для кутежей Задолго до решенья о походе Народного собранья; даже Никий Отправится в поход с ним против воли.
                К р и т и й Он в славе хочет превзойти Перикла, Вождя народа из аристократов, И, кажется, добьется своего.
              Ф е р а м е н Да,  если Сиракузы он захватит. С него ведь станется.
                К р и т и й                                       Тому не быть.
               Ф е р а м е н Ты разве в предзнаменованья веришь?
                К р и т и й Когда я не уверен, есть ли боги? Нет, человек есть мера всех вещей И всех явлений, значит, я иль ты, Но не народ, числом превосходящий Свободных, просвещенных и богатых, - А слушайся его, как божество, Вещающее истину о благе?
              Ф е р а м е н А сам-то я ее не знаю разве? Что хорошо, что плохо для меня? А Протагор и Гераклит - они У демоса учились на собраньях? Я думаю, нет истины иной, Чем роскошь, своеволие, свобода, - И в них-то счастие и добродетель, - Все прочее - слова для простодушных, Условности, противные природе, Ничтожный и никчемный вздор, друзья!
               К р и т и й Покончим с этим: с равенством людей, Естественным, как утверждает слабость, Чтоб сильных подавить законом - в страхе Пред ними, мол, быть выше остальных Несправедливо и постыдно даже.
               Ф е р а м е н Закон - тиран; свободы мы хотим, Как это видно всюду - у животных И у людей... Ведь и сама природа Провозглашает:  это справедливо - И лучший выше худшего, и сильный, Он выше слабого, повелевает Им всюду и во всем, - таков закон: Естественно неравенство людей, Когда и боги не равны по силе.
               К р и т и й Ну, что касается богов, я знаю, Их нет, они ведь выдуманы все И умными людьми, чтобы держать В повиновении народ от века.
              А н д о к и д О чем ведем мы речь? Нас беспокоит, Я думаю, не чернь, - Алкивиад, Да, чернью вознесенный, как Перикл.
               Ф е р а м е н Что ж, пусть в походе, им взлелеянном, Он крылья опалит, как сын Дедала.
               А н д о к и д И можно бы ему помочь.
                 К р и т и й                                                И как?
               А н д о к и д Сорвать поход, который обернется Большим несчастьем для Афин.
                 К р и т и й                                                            Но как? Сорвать поход, который обернется, А вдруг, победой для Алкивиада? И то, и это нам равно не нужно.
               А н д о к и д Мы все согласны в том. Итак, я знаю, Что можно сделать.
                 К р и т и й                                      Что?
                А н д о к и д                (расхохотавшись)                                               Скажу не прежде, Чем мы напьемся.
                Ф е р а м е н                                  Мы к тому близки.
                А н д о к и д И ближе к ночи.
                 К р и т и й                               Что задумал ты, А, Андокид?
                А н д о к и д                         Пьем чистое вино, Без примеси воды, чтобы ватагой Алкивиада буйной нам пройтись По улицам Афин...
                 К р и т и й                                  Горланя песни?
                А н д о к и д Э, нет! Разбой мы учиним великий, Ну, сходный с подвигом Алкивиада, Слыхали, с избиением богов?
                К р и т и й Еще бы! Жалко только статуй.
               А н д о к и д                                                          Гермы, Что у ворот стоят, они нелепы, - Столбы с носами, с фаллосом Гермеса, Весьма бесстыдные изображенья, Поди-ка сравнивай себя их с ними!
                К р и т и й Позвать рабов?
               А н д о к и д                             Из молодых, надежных. Пусть наберут камней, возьмут мечи. Затеей превзойдем Алкивиада, Но слава пусть достанется ему!

         Развеселившись, продолжают поднимать кубки.

 

АКТ  II

 

Сцена 1

Дом с портиком, двор в колоннах, с крытой галереей, с обширным садом на склоне холма; статуи, роспись на стенах внутреннего двора и комнат, где установлены столики для пира. Гетеры, музыканты, молодые люди и Алкивиад - все держатся непринужденно, как бы на равных, даже прислуживающие рабы и рабыни.

              1-й  г о с т ь Назначен день отплытья флота с войском В Сицилию не очень-то удачный.
              2-й  г о с т ь А что такое?
              1-й  г о с т ь                        Разве не видали? Уже висят повсюду, на воротах, Изображения, столь сходные На вынос тел умерших, похороны Напоминающие.
             П о л и т и о н                                Да, причуда, Что праздником Адониса считают В Афинах женщины, разыгрывая Обычай погребальный, с плачем, с песней; Им хочется поплакать от веселья Или повеселиться от тоски, В предчувствии разлуки или смерти.
                Т е о д о р Но прежде был ведь настоящий праздник. Адонис, сын царя на Кипре, славный Воистину чудесной красотой, Какой не встретишь даже у богов, Привлек внимание самой Киприды, Покинувшей тотчас Олимп, чтоб снова Из моря выбраться новорожденной, Блистая юной красотой любви.
              Л е в к и п п а Вот тема, подходящая для нас, Здесь представленье разыграть сейчас.
             А л к и в и а д Прекрасно! К ночи я затеял тоже Одно из таинств разыграть для вас.
                Д о р и д а       (впадая как бы в исступление) Ну, если вакханалии? Не новость.
              А л к и в и а д          ( молодым людям ) Нет, нет! Из вас один я посвященный; Завесу с таинств Элевсинских я Вам приоткрою, чтобы посвященье Вы приняли пред дальнею дорогой И, может статься, вечною разлукой.
              П о л и т и о н Но это, кажется, запрещено?
             А л к и в и а д Боишься? Будешь зрителем в беседке. Левкиппа! Начинайте представленье!
               Х о р  г е т е р       О, Афродита! Мать Эрота,            Тебя влечет охота?           Блистает негой взор           В лесах, на склонах гор.      Ты гонишься всерьез за зайцем,           Как будто бы за счастьем                   Любить                   И жить!      О, нет! Адонис, сын царя на Кипре,      Прекраснейший из смертных в мире,       Тебя влечет, тобой любим,                   И с ним       Ты дни проводишь на охоте,       А ночи в скромном гроте,               В пещере нимф, Где таинства любви ты сотворяешь с ним,           Счастливейшим из смертных,           В объятьях и устах отверстых...           Но юность, как весна,           Лишь лучезарна и нежна; И страстью пылкой утомлен, уходит           Адонис на охоту. Вся счастием любви упоена,       Богиня грезит, и весна,               Подобно чуду,               Цветет повсюду.                 ( Пляшет .)           Адонис, как цветок,           Поет любви исток               В лесных пенатах,           И вторит хор пернатых.     И вдруг пред ним, как вражий стан,     Возник косматый зверь - кабан.          Он рад сразиться: "Ну-ка!"      Увы! Увы! Достать ни лука,                Ни верных стрел                 Он не успел.          И, сбитый, весь в крови      Исторг последний вздох любви.      Примчались отовсюду нимфы,          И Афродита с ними,          Как бедная жена,          И плачет с ней весна.               ( Пляшет .)
                  Т е о д о р Чудесно! Но и здесь, сей праздник жизни, Любви и красоты истек слезами, Обрядом погребальным, даже жутко.
                 Д о р и д а А наш Адонис занят не охотой На зайцев и на уток, а войной, Кровавым игрищем Ареса.
               А л к и в и а д                                                   Боги! Дорида милая, ты плачешь? Я Ведь смерти не боюсь, я посвященный.
               П о л и т и о н И вправду веришь, что бессмертен ты, Принявши посвященье в Элевсине?
                А л к и в и а д Я верю иль не верю, что же делать? Ведь большего нам, смертным, не дано. Но воин смерти не боится, жаждет, Как славы, почестей, бессмертья - в смерти.
                 1-й  г о с т ь А как же быть непосвященным? Нам? В поход уходим дальний мы впервые; Не думаю, я трус, но все же страшно: Уж женщины оплакивают нас.
                А л к и в и а д В поход собравши вас, друзья мои, Я позабочусь о путях к победе. Вы верите в меня?
                 2-й  г о с т ь                                  О, да! Конечно!
                А л к и в и а д     (облачаясь в длинное одеяние иерофанта) Я посвящен в мистерии; примите Здесь от меня вы нынче посвященье. Все будет понарошке, но по смыслу, Как в таинствах любви или молитв, Все может оказаться откровеньем. Готовы?
                1-й  г о с т ь                  Да!
                2-й  г о с т ь                         И я!
                3-й  г о с т ь               ( указывая на ряд лиц )                                 И я! Мы все!
               А л к и в и а д Политион?
               П о л и т и о н                     Я жрец-факелоносец.
                 Т е о д о р Я буду вестником, как обещал.
               А л к и в и а д Всем остальным. Как зрители в беседке Вы можете собраться. Не шумите!

Сад на склоне холма; беседка; груда камней, под которыми вход в подземное хранилище. Звездная ночь. Жрец с факелом, иерофант и мисты блуждают за деревьями, за ними из беседки наблюдает публика.

             Л е в к и п п а Как ночь темна!
                Д о р и д а                               Хотя и крупны звезды, Но свет их освещает только небо, Там в вышине, где обитают боги, А здесь и без мистерий жутко мне.
                  К л и о Иерофант там что-то говорит; Я слышу все, но не пойму ни слова.
         М у ж с к о й  г о л о с Из древних заклинаний; смысл священный Не должен быть понятным всем, иначе Воздействия не будет, в тайне - дело, Как в тайне жизни, так и в тайне смерти.
                М а л ь ч и к Алкивиад их знает в самом деле?
               Л е в к и п п а Он шутит.
                  Д о р и д а                    А меня бросает в дрожь.
                    К л и о И страх нам сладостен, когда он с нами Играет жизнь свою полушутя, Неистов и беспечен, как дитя.
               М а л ь ч и к Факелоносец провалился в погреб.
          М у ж с к о й  г о л о с Нет, свет блуждает в глубине Аида, Куда иерофант повел всех мистов.
               М а л ь ч и к Они умрут?
          М у ж с к о й  г о л о с                      Конечно! Но воскреснут Для жизни новой, в том смысл посвященья.
              Л е в к и п п а Там показался вестник, наш поэт.
                В е с т н и к Иакх, и он же Вакх или Дионис, Сын Персефоны от царя богов Или Семелы от того же Зевса, - Все в таинствах священный смысл имеет, Нелепый с виду для непосвященных, - Так, этот бог - театра и вина, Богиней Лиссой вечно одержимый, В безумие впадая, вниз стремится, В Аид, на Елисейские поля, Где вакханалии справлять удобно, - Итак, Дионис призывает мистов Последовать на таинства за ним.
              И е р о ф а н т Слыхали, мисты? Зов услышан нами. Не бойтесь смерти. В боге мы бессмертны.

Все проваливаются куда-то с треском и с шумом, вспыхивает пламя и обволакивается дымом.

 

Сцена 2

Агора, площадь для проведения Народного собрания среди административных и культовых сооружений: у ограды и стен Круглой палаты (здания Совета) каменная трибуна, перед которой амфитеатром расположены деревянные скамьи; поблизости два или три алтаря, храм Ареса, торговые лавки. Под платанами на скамьях и вокруг народ кучками; слышны то возмущенные голоса, то смех.

1-й  а ф и н я н и н. Что же это за несчастье новое обрушилось на Афины? За одну ночь все гермы, сколько их ни стоят у общественных и частных домов, подверглись нападениям каких-то злоумышленников и весьма пострадали.

2-й  а ф и н я н и н. Отбиты носы и бороды и это самое - фаллосы. Такого еще не бывало!

3-й  а ф и н я н и н. Злая, неуместная шутка!

2-й  а ф и н я н и н. Шутка? Святотатство! Андокид заявил, будто бы у него есть свидетельства нескольких рабов и метеков, которые донесли, что Алкивиад и в другом случае изуродовал статуи богов, стало быть, и этот случай - его проделки в пьяном виде. И еще не все. Андокид прослышал, будто у себя дома Алкивиад разыгрывал Элевсинские мистерии.

4-й  а ф и н я н и н. И это все Алкивиад, наш стратег, вдохновитель похода афинских кораблей с войском в Сицилию, готовых уже к отплытию? Дел у него мало?

2-й  а ф и н я н и н. Я говорю только о том, о чем Андокид толкует.

4-й  а ф и н я н и н. Андокид толкует, бегая по площади, а Фессал, сын Кимона, уже подал жалобу с обвинением Алкивиада в поругании Деметры и Коры.

3-й  а ф и н я н и н. Это очень серьезное обвинение. Что там гермы!

4-й  а ф и н я н и н. В таком бесчинстве с гермами должна быть причина, а не просто буйство молодых людей, переходящих все границы разумного под влиянием чистого, не смешанного с водой вина; но чтобы они бегали по всему городу, да еще впотьмах, а ночи ныне темные, новолуние, - это уж слишком. Скорее можно подумать на коринфян.

3-й  а ф и н я н и н. И правда! Ведь сиракузяне были колонистами Коринфа, и у коринфян есть весьма веские причины задержать или сорвать поход афинских кораблей с войском в Сицилию. Как ни суди, случай с изуродованием герм - дурное предзнаменование, и день отплытия благоразумно перенести на более поздний срок.

4-й  а ф и н я н и н. Чтобы в Сиракузах успели прознать о походе заблаговременно. Нет, нет, тут вам уже не шутки Алкивиада!

                 Показываются Критий и Ферамен.

К р и т и й. А где Андокид?

Ф е р а м е н. Ты не слыхал? У дома Андокида стоит герма, одна не тронутая среди прочих поблизости. Друзья Алкивиада среди судей, чтобы отвести от него подозрения, заявили архонту-базилевсу, что Андокид должен объяснить, почему его герма одна цела, а другие изуродованы; его вызвали в суд и тут же посадили в тюрьму.

К р и т и й. Он выдаст нас!

Ф е р а м е н. Не думаю. Ведь в этом случае все мы погибли, и он первый; оставшись вне подозрений, мы скорее можем спасти его, тем более, как слышно, Алкивиад совершил куда более серьезное преступление - профанацию Элевсинских таинств. О гермах скоро забудут.

К р и т и й. Как! Не стоило нам вмешиваться в ход событий?

Ф е р а м е н. Тсс!

К р и т и й. Теперь Алкивиаду впору скрыться и, вместо похода в Сицилию, отправиться в изгнание.

Ф е р а м е н. Да, узнав об иске Фессала, Алкивиад, говорят, испугался, ускакал в Пирей, где собрались войска, но, услышав, что матросы и тысяча гоплитов из аргивян и мантинейцев говорят открыто, что они отправляются в далекий поход за море только из-за Алкивиада и не потерпят какой-либо несправедливости по отношению к нему, ободрился и явился в суд, чтобы выступить с защитой.

К р и т и й. Назначен суд?

Ф е р а м е н. Нет. Архонт и многие из судей догадались, - я с ними успел переговорить, - что народ, поддержав Алкивиада с походом в Сицилию, будет снисходителен к нему, и ему легко удастся оправдаться, и решили судебное разбирательство затянуть и даже отложить до возвращения Алкивиада с похода, что, конечно, его не устраивает, и он намерен сейчас выступить на Народном собрании.

К р и т и й. На чем же он станет настаивать?

Ф е р а м е н. Ясно, на чем: на снятии с него обвинений.

К р и т и й. А ты выступишь?

Ф е р а м е н. Лучше бы тебе выступить, Критий.

К р и т и й. Мне народ не поверит, ведь во мне видят противника демократии и Алкивиада. Выступить должен ты, Ферамен.

Ф е р а м е н. Да. Первым выступит Никий. Он воспользуется случаем и предложит отложить поход. Вот он идет к трибуне. (Уходит.)

4-й  а ф и н я н и н (надев на голову миртовый венок). О мужи афиняне! Вы не послушались меня и против воли назначили стратегом, чтобы своей осторожностью и, надо думать, мудростью, свойственной старости, я уравновесил пылкость Алкивиада. Видно, и боги не одобряют сицилийского дела. В изуродовании герм, кто бы это ни сделал и какую бы цель ни преследовал при этом, нельзя не видеть дурного предзнаменования. При таковых обстоятельствах разумно отложить поход в Сицилию, по крайней мере, на какое-то время. Вы видите, уже по всему городу на воротах висят изображения, напоминающие вынос покойников, завтра, в день отплытия кораблей в поход, женшины, справляя праздник Адониса, станут распевать похоронные песни, бить себя в грудь, подражая погребальным обычаям. О мужи афиняне! Нельзя не видеть, что все знамения не благоприятствуют нам!

Гул одобрения и смятения. К трибуне выходит Ферамен.

Ф е р а м е н (в миртовом венке). О мужи афиняне! Все важнейшие решения в связи с сицилийским делом приняты; снаряжены корабли, собраны войска, избраны стратеги, назначен день отплытия. Нежданно происходят происшествия, весьма странные: изуродование герм по всему городу за одну ночь и якобы розыгрыш Элевсинских мистерий, - и все это приписывается Алкивиаду, известному всякими шалостями в пьяном виде. Я не говорю, - это дело судей, - он виновен или нет. Но нелепо было бы, чтобы человек, выбранный полновластным стратегом таких крупных сил, теперь, когда войско и союзники уже готовы к выступлению, терял драгоценное время, ожидая, пока окончится жеребьевка судей и судебная процедура, отмеряемая водяными часами. Итак, пусть он теперь отплывает в добрый час, а после окончания войны явится сюда, чтобы защищаться согласно тем же законам.

                              Гул одобрения.

Г о л о с а. Праздник Адониса женщины выдумали! Пусть поют и плачут в свое удовольствие, а война - наше дело! Ферамен прав!

   К трибуне выходит Алкивиад, надевает на голову миртовый венок.

А л к и в и а д. Мужи афиняне! Знамения никогда не бывают однозначны, их подлинный смыл прояснивается нередко лишь впоследствии. Есть же знамения ложные, особенно те, которые основаны на неблаговидных делах людей. Готовясь к великому походу, с вашего полного одобрения, я мог лишь молиться богам, но не вступать в войну с ними. Но как бы то ни было, было бы возмутительным посылать стратега во главе таких больших сил с тяготеющим на нем недоказанным обвинением. Если я не смогу защититься, меня следует казнить, если же я оправдаюсь, то смогу выступить против врагов Афин, не опасаясь доносчиков.

Г о л о с а. Не о тебе речь, Алкивиад! Ферамен прав! Голосуем!

1-й  а ф и н я н и н (председательствующий как один из пятидесяти пританов, сидящих на трибуне). Голосуем за  предложение Ферамена: стратегам выступить в поход завтра!

Собравшиеся на площади в большинстве поднимают руки в знак одобрения.

1-й  а ф и н я н и н. Решение принято!

              Алкивиад в окружении своих сторонников.

П о л и т и о н. Алкивиад! Ты мог бы настоять на своем, если бы сослался на войско.

А л к и в и а д. Нет, в тираны я не стремлюсь, сам слишком люблю свободу.

Т е о д о р. А как же нам быть, если судебным разбирательством займутся в твое отсутствие?

А л к и в и а д. Друзья, вам лучше будет скрыться. Впрочем, все теперь зависит, как пойдут дела на войне.

П о л и т и о н. Ты уж постарайся, иначе очень скоро нас оплачут, как Адониса.

Женщины, смеясь, несут покрывало с изображением выноса тела усопшего; мужчины стараются не обращать на них внимания.

 

Сцена 3

У Царского портика (зала суда). На ступенях афиняне кучками сидят или стоят; выходит Ферамен, к нему подходит Критий.

                 К р и т и й Что нового, дружище?
                 Ф е р а м е н                                               А? Будь весел! Я подсадил Тимея к Андокиду Уговорить признать свою вину, Назвав своих рабов, еще немногих, Кто с ним прошелся ночью злополучной И нас не видел, - с тем ему прощенье Собранье вынесет постановленьем, Что принято уже, и Андокид, Назвав сообщников, спас жизнь свою.
                  К р и т и й А жизни тех?
                Ф е р а м е н                         Кого нашли, казнили; Но из друзей - все скрылись за границу.
                  К р и т и й Да ты всерьез политикой занялся!
                Ф е р а м е н Покончив с осквернителями герм, Народ призвал: к суду Алкивиада Теперь же и привлечь, - поскольку слухи Об играх в таинства вдруг подтвердились. Уж арестованы Политион И Теодор, и послана триера В Сицилию за ним, Алкивиадом, С приказом без насилья привезти, Чтоб избежать волненья среди войска.
                  К р и т и й Здесь пред судом предстанет беззащитен Стратег, а там афинский флот и войско, Как обезглавленное воинство, Что б ни предприняли, - добра не будет!
                Ф е р а м е н Кто все затеял, пусть несет ответ.
                  К р и т и й Да он же не глупец, чтобы вернуться - С угрозой жизни здесь лишиться зря, За игры в таинства любви и смерти.
                Ф е р а м е н Скорее бунт поднять он может в войске, Сицилией к тому же завладев, Чтобы затем тираном к нам явиться.
                  К р и т и й Ты поступил бы так? Алкивиад - Он демократ по вольности натуры, Он любит справедливость, как Сократ. Боюсь, он явится из благородства, А чернь, припомнив все его бесчинства Из нашей юности, казнит его, Как льва, которому уж тесно в клетке.
               Ф е р а м е н Фессал составил жалобу почище, Чем первую об оскверненьи герм. Могу сказать.
                 К р и т и й                           Я слушаю тебя.

Ф е р а м е н. Примерно так: "Фессал, сын Кимона, обвиняет Алкивиада, сына Клиния, в оскорблении двух богинь, Деметры и Коры, путем подражания мистериям, которые он показывал у себя в доме своим товарищам, надевая длинное платье, подобное тому, какое носит иерофант, соверщающий таинства, и называя себя иерофантом, Политиона - жрецом-факелоносцем, Теодора - глашатаем, других же друзей - мистами и эпоптами, чем нарушил законы и правила, установленные эвмолпидами, кериками и жрецами элевсинских мистерий".

                   К р и т и й Ведь, в сущности, всего была игра, В какую с важностью играют мисты.
                 Ф е р а м е н Алкивиаду впрямь несдобровать, Когда бы он решился возвратиться. Народ в невежестве своем жесток.
                   К р и т и й Как и тиран, пусть самый просвещенный.
                 Ф е р а м е н Да, в крайностях всегда таится зло.

Критий подходит к кучке беседующих, среди которых Сократ и красивый молодой человек, двоюродный брат Крития Хармид.

К р и т и й. Сократ! Все ходишь, испытывая афинян вопросами? Неужели не понимаешь, что ты становишься все более ненавистным для них? И ты здесь, Хармид!

С о к р а т. Критий, что тебе сказал Ферамен?

К р и т и й. Увлечение философией у безусого юноши я считаю признаком благородного образа мыслей; того же, кто совсем чужд философии, считаю человеком низменным, не пригодным ни на что прекрасное и благородное. Но когда я вижу человека в летах, который все еще углублен в философию и не думает с ней расстаться, тут уже, Сократ, по-моему, требуется кнут!

С о к р а т. Ты им и замахнулся, Критий. Боюсь, Хармид, это он из-за тебя на меня сердится.

К р и т и й. Я понимаю чувство Хармида к тебе. Я сам был в его возрасте и в его положении и испытывал к тебе то же чувство, какое было у Еврипидова Зета к его брату Амфиону. И мне хочется сказать тебе примерно так, как Зет говорил брату: "Сократ, ты невнимателен к тому, что требует внимания; одаренный таким благородством души, ты ребячеством только прославил себя, ты в судейском совете не можешь разумного мнения подать, никогда не промолвишь ты веского слова, никогда не возвысишься дерзким замыслом над другими".

С о к р а т. Да, видно, так.

К р и т и й. А между тем, друг Сократ (не сердись на меня, я говорю это только потому, что желаю тебе добра), разве ты сам не видишь, как постыдно положение, в котором, на мой взгляд, находишься и ты, и все остальные безудержные философы? Ведь если бы сегодня тебя схватили - тебя или кого-нибудь из таких же, как ты, - и бросили в тюрьму, обвиняя в преступлении, которого ты никогда не совершал, ты же знаешь - ты оказался бы совершенно беззащитен, голова у тебя пошла бы кругом, и ты бы так и застыл с открытым ртом...

С о к р а т. Как сейчас?

К р и т и й. ... не в силах ничего вымолвить, а потом предстал бы перед судом, лицом к лицу с обвинителем, отъявленным мерзавцем и негодяем, и умер бы, если бы тому вздумалось потребовать для тебя смертного приговора.

С о к р а т. Да уж, видимо, какая бы участь ни выпала, а придется терпеть.

К р и т и й. И по-твоему, это прекрасно, Сократ, когда человек так беззащитен в своем городе и не в силах себе помочь?

С о к р а т. Да, Критий, если он располагает средством защиты, о котором я не раз говорил и с тобой, и с другими, если он защитил себя тем, что никогда и ни в чем не был несправедлив - ни перед людьми, ни перед богами, ни на словах, ни на деле; и мы с тобой приходили к выводу, что эта помощь - самая лучшая, какую человек способен себе оказать.

К р и т и й. Сократ, я это и называю ребячеством, которое пора оставить, чтобы не быть смешным, чтобы не быть беззащитным.

С о к р а т. Видишь ли, Критий, я не боюсь несправедливости по отношению к себе, ибо терпеть ее лучше, чем совершать ее, хотя ты со мной не согласен, по тебе лучше самому совершать несправедливость, чем терпеть ее от других, так?

К р и т и й. Конечно, так!

С о к р а т. Но как же быть с воздаянием? Есть прекрасное предание о том, как души умерших предстают пред судом, не здесь, а там, в Аиде. Может быть, ты не веришь в это предание, но я, поскольку верю, что душа бессмертна, весьма озабочен тем, чтобы душа моя предстала перед судьею как можно здравой. Равнодушный к тому, что ценит большинство людей, - к богатству, к почестям, к власти, - я ищу только истину и стараюсь действительно стать как можно лучше, чтобы так жить, а когда придет смерть, так умереть. Я призываю и всех прочих, насколько хватает сил, и тебя, Критий, - в ответ на твой призыв оставить философию и заняться, как и ты, политикой, - и корю тебя за то, что ты не сумеешь защищиться, когда настанет для тебя час суда и возмездия, но, очутившись перед судьями Эаком, Радамантом и Миносом, застынешь с открытым ртом, голова у тебя пойдет кругом, точь-в-точь как у меня здесь, на земле, а возможно, и по щекам будешь бит с позором и сброшен в Тартар.

К р и т и й. Сократ, ты шутишь! Ты большой шутник и озорник. Недаром Аристофан постоянно упоминает тебя в своих комедиях, а в "Облаках" вывел тебя под твоим именем и в маске, которая словно пристала к твоему лицу с тех пор.

С о к р а т. Не я шутник, а твой Аристофан; таков уж нрав у комических поэтов.

К р и т и й. Но Алкивиад и в шутках всех превзошел.

С о к р а т. У нас все считают себя сведущими в благочестии и в управлении государством. Вот до какого невежества мы дожили!

К р и т и й. Согласен с тобой. А скажи, Сократ, как, по-твоему, поступит Алкивиад? Неужели он с корабля командующего смиренно перейдет на "Саламинию", посланную за ним, пусть и пообещают ему не заковывать его в цепи?

С о к р а т. Свобода - его закон; ради свободы он пойдет на все.

К р и т и й. Вот это я понимаю. Ведь он может поднять бунт в войке?

С о к р а т. Бунт в войске на вражеской территории?

К р и т и й. Он может повернуть корабли обратно - с тем, чтобы совершить переворот и объявить себя тираном. Кто может помешать ему, если и народ поддержит его?

С о к р а т. Никто, кроме самого Алкивиада. Ведь рассудительный человек, цело-мудрый, умеет властвовать не только над другими, но и над самим собой.

К р и т и й. Алкивиад, своевольный с юности, безудержный, обладает рассудительностью?

С о к р а т. Когда необходимо, да.

К р и т и й. Но если он вернется и предстанет перед судом, ему грозит смерть! Или он, как ты, решит, что претерпеть несправедливость лучше, чем совершать ее?

С о к р а т. Нет, он из тех, кто, совершив несправедливость нечаянно или даже по умыслу, тотчас готов понести наказание, чтобы очистить душу; а поскольку он молод и горд, то никакой несправедливости по отношению к себе не потерпит.

К р и т и й. Значит, он предпримет все меры, чтобы избежать суда и смерти?

С о к р а т. Конечно.

К р и т и й. Ты рад?

С о к р а т. Чему же мне радоваться? Как быстро город одолел Алкивиада, как в конце концов случилось и с Периклом! Но это же лишь на беду ему, то есть всем нам, афинянам.

К р и т и й. Кто знает, может быть, как раз к добру для Афин? Хармид, идем. А ты, Сократ, подумай все-таки о том, что я сказал тебе. А сказками о воздаянии в Аиде пусть тешат себя рабы.

Критий с молодым человеком уходят; Сократ, проводив их взглядом, идет в другую сторону в сопровождении нескольких юношей; опускаются сумерки, а в вышине в вечерних лучах солнца вспыхивает Парфенон.

 

АКТ  III

 

Сцена 1

Спарта, состоящая из нескольких поселений на равнине среди гор, естественных стен города. У реки Еврот дом царицы Тимеи с пристройками и садом. В садовую калитку со стороны гор входит Алкивиад, одетый, как спартанцы, в одну шерстяную рубаху, с длинными волосами, в сопровождении верного раба Тиресия.

              А л к и в и а д Мне снится сон, который длится год, Иль два, иль три, пора бы и проснуться? Вхожу к царице, как пастух одетый, Босой, длинноволосый, загорелый, Иль воин, или царь, - простые нравы Мне по сердцу, как на войне бывало, Да здесь вся жизнь, как лагерный уклад, С похлебкой общей для мужчин, готовых Сейчас вступить в сраженье.
                Т и р е с и й                                                      А по мне Уж лучше повара иметь при доме И все иные блага афинян.
             А л к и в и а д      ( прохаживаясь по саду ) А жизнью наслаждаются, похоже, Одни лишь женщины, дыша свободой, Какой не ведают мужья, и дети Их радуют до возраста, когда Они всего прелестней, - до семи, А там их забирает государство На воспитание из них бойцов.
               Т и р е с и й Из мальчиков, а девочек куда?
             А л к и в и а д Из них растят здоровых матерей, Как воинов на ниве Гименея...
               Т и р е с и й Как телок в стаде, чтобы без изъянов, - Я это понимаю хорошо.
              А л к и в и а д На празднестве ты видел хоровод Из девушек, невинно обнаженных, Не очень и красивых, но здоровых, И гордых тем стыдливо и задорно?
                Т и р е с и й Да, шествие, скажу, на загляденье!
               А л к и в и а д Нет, афинянки в туниках прекрасней, А обнаженность хороша в постели.
                 Т и р е с и й Афины! Нет пути тебе домой. По мне уж лучше б бунт ты поднял в войске И Сиракузы разом сокрушил.
               А л к и в и а д У вражьих стен бунт в войске - это гибель. Уж лучше мне погибнуть, а не войску, Когда я не сумею защититься От козней недругов моих в Афинах.
                Т и р е с и й Но ты ведь не решился возвратиться.
               А л к и в и а д На суд явиться? Нет! Когда о жизни Моей идет тут речь, я не доверюсь И матери моей, чтоб по ошибке Она не положила черный камень Заместо белого. Я не ошибся. Друзей моих казнили; та же участь Ждала меня в Афинах, ждет еще. Имущество мое конфисковали И повелели всем жрецам и жрицам Проклясть Алкивиада, - каково? Одна Феано в храме, где клянутся Все юноши быть верными Афинам, Не подчинилась повеленьям власти, Сказав, что жрица для благословенья Она во храме здесь, не для проклятья.
                Т и р е с и й Хоть кто-то вспомнил о тебе к добру.

Входит служанка, оглядываясь по сторонам, и уводит за собой Алкивиада. Покои царицы. Тимея, высокая, ладная, еще молодая женщина, и Алкивиад, скинувший рубаху, полуголый.

               А л к и в и а д А как же без мужей?
                 Т и м е я                                       Есть братья мужа. Когда муж хвор твой, ладному мужчине Спартанке уступить не только можно, А должно, чтоб родить детей здоровых. Нам прелюбодеянья ни к чему. Мы отдаемся по природе женской, Здоровой и могучей, как закон. А сладострастья ищут у гетер, Как я слыхала, за большие деньги. У нас таких особ не очень любят, Да мы бедны; железными деньгами Роскошествовать трудно, - тяжелы.     ( Ласкается к Алкивиаду .) Я влюблена в тебя, Алкивиад! Но это тяжело - вздыхать и думать, Увижу я тебя, хотя бы мельком? О, радость и печаль - всего на миг!          ( Смеется .) Одетый под спартанца афинянин Меня смешит, не знаю, почему. Изнеженным он кажется и дивным, Как царский сын в лохмотьях, как Адонис, В которого влюбилась Афродита. Недаром ты красив, как лев могучий.
              А л к и в и а д Да, лев могучий, изгнанный из мест, Где он родился, славой осененный Отца и дяди, призванный владеть Афинами и, может, всей Элладой, У трона царского сижу, как пленник.
                  Т и м е я У трона? У постели царской, милый! О, чудный сон! Ты, верно, из богов? Цариц ведь навещают втайне боги.
              А л к и в и а д Да, сон... В начале величайших дел Быть отстраненным вдруг от высшей власти Во благо родины - за сущий вздор?! Чья это шутка? Вижу я измену, Изменником спасая жизнь свою.
                  Т и м е я Не мог же ты послушно, как ягненок, Когда ты лев, вернуться на закланье В Афины, где тебе, как в клетке, тесно?
              А л к и в и а д Народоправство хуже тирании, Выходит? Ну, пускай оно падет. Помог я Спарте сокрушить Афины. В Сицилии погиб весь флот афинский И войско, что привел я ради славы, А не измены, о, судьба моя Злосчастная!             ( Носится по комнате .)
                 Т и м е я          ( пытаясь утешить )                         Что мог ты сделать?
             А л к и в и а д                                                              Сделал! Услуга за услугу, жизнь - взамен. Уговорил Гилиппа в Сиракузы Отправить срочно со спартанским флотом И войском, с тем здесь медлили б поныне, С паденьем Сиракуз; я убедил Царей здесь Декелею захватить, - И вот Афины, как в осаде. Боги! Злодейство порождает лишь злодейство, За малым с виду следует большое, И я, Алкивиад, один повинен?
                Т и м е я Налью-ка я тебе вина, бедняга.
             А л к и в и а д Источник зла - несправедливость где-то, Как облачко, что предвещает бурю, - И море уж бушует, стонут чайки, И тут еще затмение луны, Природное явление, но ужас Сковал афинский флот у Сиракуз, - И все пропало! Я наслал затменье?! Да, будь я там, Гилиппа встретил б так, Что Сиракузы сами бы сдались.
                 Т и м е я Ну, так и я готова сдаться, милый. Весь пыл твой пропадает втуне. В бой Вступай с царицей, афинянин храбро! Эрота призови, я - Афродиту, Здесь храм любви, не царские палаты, Здесь воинский совет ведет любовь.
             А л к и в и а д На песнь любви я отзовусь.
                 Т и м е я                                                    Еще бы! Царя Лакедемонского зачать Не шутка, не любовная игра; Призвала я не Феба, а Ареса, Возьмись за дело, бог, с великим жаром. Небось, истосковался по гетерам. Так покажи, чему научен ими. А я люблю, как любит Афродита, Стыдливо телом, ласково душой, Вся в неге сладострастия зачатья.

Наступает ночь и утро нового дня.  Алкивиад и его раб в саду у садовой скамейки.

                Т и р е с и й Опасно здесь нам оставаться боле.
              А л к и в и а д Опасно здесь и в Спарте, мне повсюду Теперь опасно жить. У славы зависть Добычи домогается, как может. Лисандр строит козни; царь Агид...
                 Т и р е с и й Готов убить из ревности - понятно. Ты мог вести себя в чужой стране Хотя бы поскромней, цариц не трогать, Когда девиц и молодух пригожих, Ну, сколько хочется твоей душе.
             А л к и в и а д Мои потомки будут здесь царями, Вот что подумал я, послав Агида Брать Декелею, мне оставив дом С царицей, коей приглянулся гость.
                Т и р е с и й Куда ж теперь?
             А л к и в и а д                              Сестра моя Кассандра В пророчествах своих меня видала Вельможей у персидского царя. Мой сон все длится. Целый век, пожалуй.

Входит Тимея в сопровождении женщин, которые остаются в стороне, как и раб.

                  Т и м е я Алкивиад! Я думала, ты отбыл?
              А л к и в и а д Свернул с пути, чтобы с тобой проститься И избежать погони, если будет. Не бойся за меня. Расти мне сына. Родись я в Спарте, был бы я царем.
                  Т и м е я Зачем бы это? Ты Алкивиад!
             А л к и в и а д Готовитесь вы к празднеству, в котором Уже меня не будет? Жаль.
                  Т и м е я                                                 А нам? В борьбе ты славно побеждал могучих.
             А л к и в и а д Когда, ну, мальчики в борьбу на поле Вступают обнаженными - не диво. Но в праздники увидеть хоровод Из обнаженных девушек без тени Смущенья и стыда, как бы в покрове Невинности и целомудрья статуй, - То диво мне, как будто нимф я вижу Среди людей явившихся нежданно. Скульптур вам и не надо, всюду тело Живое - образ красоты и мощи, Цветущей лишь до зрелости, недолго, Но смерти вы, как звери, не боитесь. Мы любим то же, только в полутайне, В прозрачных одеяньях, в украшеньях, Как птицы в опереньях красоты; Мы красоту лелеем, как бессмертье, И в статуях мы обретаем вечность.
                   Т и м е я Алкивиад, не воин ты, философ!
               А л к и в и а д Прекрасна юность, но она мгновенна! О чем, к несчастью, ведал с детства я, Как жизнь, что мне дана, и ужас смерти Маячил предо мною с детских лет, И я ни в чем - ни в красоте своей, Ни в знатности не находил отрады, - И даже в радостях любви острее Я ощущал пределы бытия И беспредельность неба надо мною. Как смертному смерть превозмочь, как звезды? Лишь ранней смертью подвигом героя, Лишь славой беспримерной на века, Иного нет пути к бессмертью, в небо, Где небожители живут предвечно. Теперь же все пропало. Как Икар, Поднявшись высоко, у солнца крылья Я опалил. Злосчастная судьба!
                   Т и м е я В твоем паденьи вижу искры славы!
               А л к и в и а д Когда б я мог объединить Элладу В единое сообщество народов, Живущих в мире, вместо войн и распрей! Но вижу, слишком мы различны с вами По образу правления и жизни, Хотя и поклоняемся богам Одним и тем же, - то же очень разно, Но крайности ведь сходятся, а где? На поле брани мужеством мы сходны, Вы воины, законы защищая, А мы, изнеженные красотой, - Свободу человеческого духа Пред варварами, также и богами.

      Над равниной среди гор провисает закатное солнце.

 

Сцена 2

Афины. Агора. У Круглой палаты Ферамен и Сократ.

Ф е р а м е н. Сократ, так что прослышал ты об Алкивиаде?

С о к р а т. Много чего. Стоустая Молва, как видно, только им занята и превзошла давно наших комических поэтов в домыслах и остротах.

Ф е р а м е н. О подвигах Алкивиада при дворе спартанского царя Агида?

С о к р а т. Нет, теперь ведь он служит персидскому царю при дворе его сатрапа Тиссаферна, самого заклятого врага греков из всех персов.

Ф е р а м е н. Он очаровал и Тиссаферна, как и тебя, Сократ. Говорят, самый красивый из своих садов с полезными для здоровья источниками и лугами, с великолепными беседками и местами для прогулок, отделанными с чисто царской роскошью, Тиссаферн приказал назвать Алкивиадовым. Можно представить, насколько он там пришелся ко двору с его любовью к восточной роскоши!

С о к р а т. А в Спарте, говорят, он ходил босой, как я, в одной накидке, обедал за общим столом и купался в холодной воде, будто родился там.

Ф е р а м е н. Хамелеон удивительный! Я всегда им восхищался, а теперь особенно.

С о к р а т. Теперь особенно?

Ф е р а м е н. Посуди сам. Тиссаферн всячески помогает Спарте в войне с Афинами, прежде всего деньгами, настоящими, из золота и серебра, а не железными, на которые вне Лакедемона ничего не купишь. Так, Алкивиад воюет с Афинами, ты думаешь? Нет! Он убедил хитреца Тиссаферна, что он способствует усилению Спарты за счет Афин, когда персам выгоднее дать воевать грекам друг с другом - к усилению Великого царя. Теперь Алкивиад больше вредит Спарте, поскольку царь Агид приказал эфорам его убить, и готов всячески помогать своей родине. Но поскольку народ приговорил его к смерти, он вступил в сношения с нами.

С о к р а т. Ты хочешь сказать, Ферамен, те постановления Народного собрания об ограничении числа граждан до пяти тысяч и Совета до четырехсот, принятые по твоему предложению, что нельзя иначе назвать, как переворотом, приведшим к власти олигархов, - это дело рук Алкивиада?

Ф е р а м е н. После поражения афинян в Сицилии, как ты знаешь, Хиос, Лесбос и другие государства в Ионии стали договариваться со Спартой об их отпадении от Афин, и все наши усилия сосредоточились там - ради сохранения или возвращения нашего могущества. Алкивиад и там принес много зла Афинам, но когда он увидел, что нам грозит полный разгром в случае соединения спартанского и финикийского флотов, он задумал новую игру: вступил с нами в сношения, обещая спасти афинский флот, разумеется, с тем, что мы, придя к власти, позволим ему вернуться на родину. Угроза новой катастрофы после Сицилии вынудила  выступить нас - ради спасения Афинского государства.

С о к р а т. А что же сделал Алкивиад?

Ф е р а м е н. Пришел корабль с Самоса?

С о к р а т. Еще утром.

Ф е р а м е н. Критий выехал в Пирей встретить вестника и переговорить с ним.

С о к р а т. Я видел вестника. Он ожидает начала Народного собрания, чтобы выступить с сообщением. К нему никого не подпускают.

Ф е р а м е н. А где же Критий?

С о к р а т. Ферамен, это Фрасибул.

Ф е р а м е н. Фрасибул?! Это же приверженец демократии.

С о к р а т. Как и ты, Ферамен, до недавнего времени.

Ф е р а м е н. Я думал исключительно о заключении мира со Спартой, а форма правления - дело третье. Необходим мир, иначе Афины потерпят сокрушительное поражение.  

С о к р а т. Вы изменили государственный строй в угоду Спарте, а война продолжается.

Ф е р а м е н. Может быть, это и случилось? (Увидев Крития, идет к нему.)

К р и т и й. Ферамен! Ты утверждал, что сторонники Алкивиада на Самосе поддерживают приход к власти олигархов.

Ф е р а м е н. Да, чтобы Алкивиад мог вернуться на родину.

К р и т и й. Я и написал сам постановление о возвращении Алкивиада из изгнания и подписал. Однако, как я понял со слов вестника, Алкивиад, возглавив афинский флот и войско, наши основные силы, которые базируются на Самосе, не поддержал нас. Вестник не пожелал выступить перед Советом 400, а намерен сделать сообщение на агоре, будет нами созвано Народное собрание или нет.

Ф е р а м е н. Если ему приказано не делать тайны из его сообщения, он имеет право на это. Очевидно, недаром прислали вестником Фрасибула, громкоголосого смельчака. Мы не можем не выслушать его.

К р и т и й. Все хотят его выслушать! Я бы убил его прежде, чем он заговорит.

Ф е р а м е н. Вестника мы должны выслушать прежде всего. В наших же интересах это. Открывай собрание, Критий!

    Фрасибул со знаком вестника выходит к трибуне.

Ф р а с и б у л. Мужи афиняне! Я Фрасибул. Я выступаю перед вами с сообщениями как вестник и от своего имени, если позволите.

Гул одобрения, голоса: "Говори! Держи речь, Фрасибул!"

 То, что я скажу, вряд ли понравится тем, кто ныне у власти. Но и то, что произошло здесь, знайте, взволновало и возмутило весь афинский флот и войско на Самосе. Была допущена явная и прискорбная несправедливость с ограничением числа афинских граждан до 5000, с исключением из их числа многих среди матросов и в войске, исконных афинян, защитников отечества. Возмутило всех и введение олигархии, что лишь в угоду Спарте, что в условиях войны нельзя воспринимать иначе, как предательство. Не возмущайтесь! Таково было настроение у флота и войска. На общем собрании было решено пригласить Алкивиада, избрать стратегом и тотчас плыть к Пирею, чтобы уничтожить тиранию.

         Шум и волнение. Голос: "Лишить его слова!"

Я выступаю как вестник, слушайте пока без излишнего возмущения. Можно было ожидать, что Алкивиад, как человек, который выдвинулся в свое время благодаря расположению массы, будет угождать во всем тем, кто сделал его из бездомного изгнанника начальником и стратегом множества кораблей и войска. Однако он держал себя, как подобает великому вождю: он выступал против всех, действовавших под влиянием гнева, удерживал их от ошибок и таким образом на этот раз спас город; ибо если бы они, снявшись с якоря, отплыли домой, противники тотчас захватили бы без боя всю Ионию, Геллеспонт и острова, а афиняне в это время сражались бы против афинян, перенеся войну в свой город. Помешал этому случиться один только Алкивиад, не только убеждая и поучая массу, но прося и порицая каждого в отдельности.

Волнение и гул удивления. Голос: "Да он-то и организовал переворот, чтобы вернуться на родину!"

Мужи афиняне! Как бы кто из вас ни относился к Алкивиаду, каков он есть, надо признать, он поступил прекрасно. Он спас не только город от гражданской войны, но и афинский флот. Он не допустил соединения спартанских кораблей с финикийскими. Случись это, а это неизбежно случилось бы, афинский флот потерпел бы такой же разгром, как в Сицилии. Алкивиад принял все меры, мыслимые и немыслимые, и приказал отплыть, а Тиссаферн не привел эскадры, уже появившейся у Аспенда, выходит, обманув лакедемонян, либо обманутый Алкивиадом.

Г о л о с. Спасшись обманом и бегством, нельзя это считать за победу!

Ф р а с и б у л. Слушайте дальше. Вскоре стало известно, что Миндар плывет со всем спартанским флотом в Геллеспонт, - мы встретились и вступили в большое сражение при Абидосе. Хотя варвары - пехота Фарнабаза - защищали спартанские корабли с берега, афиняне победили, взяв тридцать неприятельских кораблей.

                       Радостный гул на площади.

Миндар ушел в Кизик вместе с Фарнабазом. Алкивиад убедил воинов в необходимости для них сразиться с врагом и на суше и на море, говоря, что если они везде не победят, то не будут иметь денег. О подробностях сражения поговорим как-нибудь на досуге. Миндар убит, Фарнабаз бежал. Афинянам досталось множество трупов, оружие и весь спартанский флот. Овладев Кизиком, афиняне прочно укрепились на Геллеспонте, а лакедемонян вовсе изгнали из моря.

Праздничное настроение овладевает всеми; многие обнимаются, вытирая слезы.

Г о л о с а. Увенчать Фрасибула венками! Фрасибул, что ты хотел сказать от своего имени?

Ф р а с и б у л. Теперь я скажу несколько слов от своего имени. Афиняне! Неужели те воины, принесшие свои жизни и победу после стольких поражений, не достойны быть гражданами Афин, каковыми они были? Я думаю, вы вправе исправить эту несправедливость и основанную на ней другую - ограничение числа членов Совета до 400, видно, ярых сторонников олигархии больше не нашлось в Афинах.

Г о л о с. Фрасибул! Когда мы увидим Алкивиада? Или он стал небожителем, о котором все говорят, а никто из смертных не видит?

Ф р а с и б у л. Как вы убедились, вместо вмешательства в борьбу партий, он занят восстановлением владычества Афин на море, я думаю, в ожидании, когда вы придете на помощь ему и самим себе ради свободы и могущества Аттики.

                 Восторженный гул одобрения.

 

Сцена 3

Агора. Часть площади: скамейки в тени платанов, свободные пространства и трибуна; граждане Афин собираются к началу Народного собрания, стоят кучками или сидят на скамейках.

            А р и с т о ф а н Великое событие свершилось! Алкивиад вернулся из похода В Сицилию, в Лакедемон - с победой, Какая нам присниться не могла И в вещем сне, ужасном и прекрасном.
                М е л е т О, зрелище то было расчудесно! К Пирею подлывали корабли, Украшенные множеством щитов И пиками, в сражениях добытых, И с длинной чередой триер плененных. Корабль командующего всех краше - В пурпурных парусах! - шел к гавани; Сам Хрисогон, в Элладе знаменитый, Он победитель на Пифийских играх, Играл на флейте песню для гребцов.
             А р и с т о ф а н Да, шумная процессия, как после Попойки многодневной.
                 М е л е т                                             Многолетней! Алкивиад пространствовал по свету Совсем, как Одиссей, муж хитроумный. Встречали лишь его - с приветствиями И с криками, других не замечая, И подносили лишь ему венки, А старики показывали важно На Алкивиада юношам, как диво, Представшее воочию пред ними.
                  А н и т Но радость граждан смешивалась с грустью, Как смех сквозь слезы, с памятью о прошлом, В разлуке с ним настигшем всех нас горе. Ведь можно было заключить: поход В Сицилию уж не окончился б Такою неудачей и надежды Исчезли б разве, будь Алкивиад На месте, во главе афинских войск, Утративших владычество на море С тех пор, но даже и теперь с победой Он возвращается, восстановив Из отколовшихся частей страну И воссоздав владычество на море.
            А р и с т о ф а н Вот он идет, все молод и красив!
                 М е л е т И женщины на площадь выбегают, Неся венки, и ленты, и цветы.
               Ф е р а м е н Выходит он к трибуне, тих и скромен, Не слыша словно криков одобренья, Как если бы явился он на суд.
              А л к и в и а д Друзья! Сограждане мои! Мне снился Причудливый, нелепый сон и долго, Покуда не вступил я на корабль Афинский, призванный в стратеги вновь, И я проснулся, весь в слезах, как плачу Здесь перед вами в ужасе от бедствий, Какие претерпел не столько я, Народ афинский, в помыслах высоких Меня вознесший для великих дел И вместе с тем приговоривший к смерти. Не к вам упрек, вы приняли решенье О возвращении моем, я с вами. Во всем виню несчастную судьбу И божество завистливое к людям. Но с этим все. Я знаю, как достичь Нам перелома в череде несчастий. Войска ободрились; и вас прошу Ободриться для новых дел и битв; Мы возродим могущество Афин!

Почтенный старец увенчивает Алкивиада золотым венком; женщины несут венки с лентами и цветы.

             Ф е р а м е н Увенчивает золотым венком Софокл, исполненный величья старец, Его, Алкивиада, как последний Любим гетерами и в старости.
            А р и с т о ф а н И Музами по-прежнему любим.
               С о к р а т Как Еврипид, уехавший в изгнанье, Не вынесший соперничества с ним, Не признанный в Афинах, но в Элладе И в сопредельных странах знаменитый.
              Ф е р а м е н Он пожелал подняться на Акрополь, Чтоб жертвоприношения Афине С дарами Парфенону принести, Да день не выдался...
                 М е л е т                                          А что такое?
                С о к р а т Там праздник омовенья в честь богини, Когда с нее снимают украшенья И закрывают; день для начинаний Из самых несчастливых.
              А р и с т о ф а н                                               Это значит, Афина приняла Алкивиада Неблагосклонно и сурово даже, Закрыв лицо, не допустив к себе.
                 С о к р а т И радость меркнет от таких знамений.
               Х о р  г е т е р   ( приветствуя Алкивиада издали )        Напрасно он, смирив свой норов,        Отводит глаз от злобных взоров.        А лучше бы  обрушить гнев, Ведь лев прирученный уже не лев.        Вновь повод сыщут для расправы,        Не вынеся его высокой славы,        И, вместо торжества побед,        Накроет нас пучина бед,        Как ныне вдруг разверзлись бездны,                 И гаснут звезды        Любви и славы в вышине,        И ужас стынет, как во сне,                 Неодолимо,                 Неумолимо!                   ( Пляшет .)

И, как нарочно, наплывают тучи на Акрополь, гремит гром, сверкают молнии, и обрушивается ливень.

      Эй! Что запели мы, как мойры?       И ливень, как купанье в море,       Нас радует сегодня вновь,       Как ночь и звезды, как любовь!       Пусть ныне в тучах небосклон,             Ведь с нами снова он,       В чьем облике, как бог, прекрасном,       И красота, и мужество, и разум!                Как царь зверей                  Среди людей,        Казался наш стратег опасным,        А был-то он скорей злосчастным.             С любимцами богов        Так и бывает, - он таков!

Гетеры, продолжая пляску, увлекают за собой Алкивиада, к смеху и досаде его родственников и друзей, среди которых и Сократ.

 

АКТ  IV

 

Сцена 1

Крепость на берегу Геллеспонта. Зал, украшенный коврами, щитами и оружием; постель под пологом, массивный стол с серебряной посудой и золотыми кубками. Алкивиад, погруженный в мрачные раздумья, сидит неподвижно за столом;  флейтистка и его верный раб Тиресий.

            Ф л е й т и с т к а И что давно он так сидит, весь в думах, Как друг его Сократ?
               Т и р е с и й                                        А что тут думать, Когда не знаешь, плакать иль смеяться? В поход в Сицилию собрался с пылом Воинственным, как у Ареса, - нет, Схватили, как преступника, уж к казни Приговоренного, ну, не смешно ли?
             Ф л е й т и с т к а Совсем и не смешно, а просто дико. К чему ты это вспомнил, верный раб?
               Т и р е с и й О странствиях, какие Одиссею Не снились, уж не стану говорить; В Афины возвратился он с триумфом, Каких не знал Перикл; но слава - солнце, Лучи которого опасны крыльям, Скрепленным воском мнения толпы.
             Ф л е й т и с т к а Скажи попроще.
               Т и р е с и й                                Кормчий Антиох По глупости своей вступил в сраженье, Без права и без смысла, и понес Потери, да и сам погиб, несчастный, - А обвинен в небрежности стратег И отстранен от должности. Что это? Измена? Или Рок? Играй, играй, Да, что-нибудь печальное; пусть слезы Прольются, если нет уж сил для жизни. Не шелохнулся. Зачинай пеан, Как перед боем.
               А л к и в и а д         ( вскакивая на ноги )                               Посмотри, Тиресий,  Там что за шум?
                Т и р е с и й                                На небе иль на море?
              А л к и в и а д Ну, хорошо, на небе. Что на море Я насмотрелся, больше не хочу.
                Т и р е с и й Совет богов собрался на Олимпе; Судьбу Афин решают боги...
              А л к и в и а д                                                      Как же! Спустись на землю, посмотри внизу.             ( Флейтистке .) А мы с тобой давай восславим павших. Вчера сраженье было; издалека Не мог я разобрать всего, что было На море и на суше, но сраженье, Начавшись в полдень, завершилось скоро, Как будто силы не равны...
             Ф л е й т и с т к а                                                  Победа Кому досталась? Афинянам?
               А л к и в и а д                                                       Вряд ли. Лисандр, наварх спартанский, все хитрил. Эскадра не снималась с якорей При приближении триер афинских, Как будто не решаясь дать сраженье, А афиняне, возвращаясь в лагерь, Все разбредались кто куда, на рынок, И день за днем все это повторялось. Предвидя здесь лисандрову уловку, Я прискакал к афинским кораблям, Чтоб указать стратегам на опасность И близости стоянки от врага В открытой местности, а лучше б в Сест Им перебраться, и того, что все Уходят с кораблей по возвращеньи, Как будто враг не может вдруг явиться. Меня не стали слушать, мол, не ты, Здесь мы командуем. Боюсь, случилось, Как я предвидел.

  Входит Тиресий, за ним вестник.

                                 Я скажу, как было. На пятый день вы возвратились в лагерь С поездки до Лампсака и обратно, Лишь устрашив противника вконец, И разбрелись, покинув корабли, - И тут-то вас настигли - на земле, Бегущих в одиночку, беззащитных, А корабли на рейде без матросов, Ломай, топи, - и никому спасенья.
               В е с т н и к Увы! Увы! Все так, Алкивиад. Едва мы высадились, разбредаясь, Ну, кто куда, на рынок или спать, Как шумом весел море встрепенулось, Сразиться нас никто уж не призвал, И это нас спасло, как корабли, Захваченные в целости...
             А л к и в и а д                                            Все двести?
               В е с т н и к Чуть меньше. Конон на восьми триерах Успел уйти. Но я сказал "спасло нас" Напрасно. Пленных - до трех тысяч - всех Решением собрания казнили.
             А л к и в и а д Афинский флот погиб! Погиб цвет войска! Злосчастная моя судьба! Афины, Ты гибели своей все ищешь, видно, Преследуя всех лучших сыновей?

     Спустя несколько месяцев. Поспешные сборы. Алкивиад и раб.

               Т и р е с и й Куда теперь?
             А л к и в и а д                         К персидскому царю, Как победитель персов Фемистокл, Пристанище нашедший у врага, Изгнанник доблестный Афин несчастных, Поверженных спартанцами теперь! Власть передали Тридцати тиранам...
              Т и р е с и й То не было ни одного в Афинах, То сразу Тридцать? Что-то многовато.
             А л к и в и а д Когда нет лучшего...
              Т и р е с и й                                      Который изгнан...
             А л к и в и а д Вот сговорились управлять страной В угоду Спарте олигархи вместе, Ну, сколько их набралось.
              Т и р е с и й                                                  Ровно Тридцать. А в прошлый раз 400 набралось.
              А л к и в и а д На Геллеспонте лакедемоняне Господствуют отныне, и за мной Они придут - убить или изгнать, Как изгоняют афинян повсюду, Со всей Ионии и Геллеспонта.
               Т и р е с и й Лисандр бесчинствует почище персов.
             А л к и в и а д В Афины бы вернулся я, но Критий Свое ж постановленье отменил В угоду Спарте и царю Агиду, И я теперь изгнанник всей Эллады.
                Т и р е с и й И персам ты довериться не можешь, Когда и Тиссаферн, и Фарнабаз Немало претерпели от тебя.
              А л к и в и а д        ( расхаживая в отчаяньи ) Все говорили, лучше для Афин Мне объявить себя тираном. Как! Чтобы могущество Афин вернуть, Пожертвовать свободой, нашей силой? Своей рукой мне подавить свободу - В угоду лакедемонянам? Персам? Свобода - наш кумир, как красота, И слава Аттики в веках грядущих, И я ее воитель до конца: Пока я жив, свобода да сияет, Как небеса и море на заре.

   Небеса и море проступают перед ними.

 

Сцена 2

Дом Крития. Во двор входит Сократ, его встречает Платон, высокого роста и крепкого телосложения, 24 лет, атлет и поэт.

С о к р а т. Платон, ты здесь!

П л а т о н. А ты зачем сюда пришел?

С о к р а т. Меня вызвал Критий. Не бойся за меня, юноша. Все самое худшее, что могло случиться с нами и со страной, случилось.

П л а т о н. Одна несправедливость порождает другую, хуже первой, ты сказал, когда народ, воздав всяческие почести Алкивиаду, не простил ему поражения ничтожной части флота в его отсутствие, и назначил новых стратегов, которых Лисандр, спартанский военачальник, сокрушил хитростью и пришел в Афины; приказав срыть Длинные стены и укрепления Пирея, он передал  власть тридцати тиранам во главе с моим дядей Критием. И тут таилась, по всему, несправедливость, ибо афиняне принялись казнить афинян, сторонников демократии, как Лисандр  пленных.  

С о к р а т. Милый, не шуми. Я все это знаю. Что ты хочешь мне сказать?

П л а т о н. Ведь я был убежден, что они отвратят государство от несправедливости и, обратив его к справедливому образу жизни, сумеют его упорядочить. Поэтому я усиленно наблюдал за ними: что они будут делать? И вот я убедился, что за короткое время эти люди (из моих же родственников и хороших знакомых) заставили нас увидеть в прежнем государственном строе золотой век!

С о к р а т. Ты увлекаешься, Платон, но это тебе положено и по возрасту, и по благородству души.

П л а т о н. Если они, придя к власти, вознамерились чинить расправу направо и налево, это их дело. Но как им пришло в голову послать тебя, справедливейшего из людей, вместе с другими за Леонтом Саламинским, чтобы насильно привести его и затем казнить? Конечно, с той целью, чтобы и Сократ принял участие в их деяниях, хочет ли он того или нет. Но он не послушался их, предпочитая подвергнуться любому риску, чем стать соучастником их нечестивых деяний. Я заявил Критию, что гонений на Сократа я не потерплю, они множат несправедливость, которая их самих погубит.

С о к р а т. Теперь мне ясно, почему Критий послал за мной.

П л а т о н. Из-за меня, думаешь? Я еще юн, мои слова не принимают всерьез. Но что несомненно, афиняне с утратой гегемонии и свободы вновь стали понимать, что из всех заблуждений и ошибок наибольшим должно считать вторичный гнев на Алкивиада: негодуя на кормчего, постыдно потерявшего несколько кораблей, сами поступили еще постыднее, лишив государство самого мужественного и самого воинственного из стратегов. И даже в теперешнем положении оставалась слабая надежда, что дела афинян не погибли окончательно, пока жив Алкивиад.  Эти мечты народа не кажутся уж столь невероятными, поскольку Критий заявил Лисандру, что лакедемоняне не могут безопасно властвовать в Элладе, пока у афинян будет существовать демократия и пока жив Алкивиад.

С о к р а т. Жив ли он? Недавно мне снился сон, будто бы из комедии Аристофана "Облака", где его Сократ устроил себе думальню и ее в конце поджигают, и тут из огня выпрыгивает лев...

 С улицы входит Критий в сопровождении юношей, вооруженных кинжалами, которые остаются у входа.

К р и т и й. Сократ! Ты никогда не был сторонником демократии, более того всякая твоя речь звучала, как высмеивание такого способа управления государством, когда крестьяне и ремесленники, искусные в своем деле, призываются для решения вопросов, в которых они ничего не смыслят.

С о к р а т. Вот здесь, возможно, все правда.

К р и т и й. Правда, как и твоя справедливость, которая никому никогда не поможет, потому что жизнь основана на несправедливости, хотим мы того или нет.

С о к р а т. И в этом благо?

К р и т и й. Спорить мне с тобой не досуг, Сократ. Я позвал тебя попросить об одном одолжении. Что ты сотворил из Алкивиада, может статься, из нас, из молодежи его поколения, теперь всем  известно. Что ты еще хочешь сотворить из моего племянника Аристокла, прозвав его Платоном, - к нему это имя уже пристало, - скажи мне, Сократ? С тех пор, как он встретил тебя, он забросил занятия гимнастикой, борьбу забросил, это победитель на Истмийских и Пифийских играх; его трагедии и сатировская драма уже были архонтом предназначены к представлению, он их забрал и сжег, как и поэмы, и стихи, - теперь он только тебя слушает и для знатного юноши, ведь он царского происхождения, потомок последнего афинского царя Кодра, он слишком серьезно занимается одной философией и только философией, глядя на тебя, - хорош пример! Он же не богат, философия его не прокормит.

П л а т о н. Критий, скажи, о каком одолжении ты просишь у Сократа?

К р и т и й. Чтобы он оставил тебя в покое, чтобы он не отвлекал тебя от государственных дел, к которым тебе самое время приступить, имея мою поддержку, иначе я, пожалуй, не сумею защитить его от гонений. Ведь он ослушался приказа Тридцати.

С о к р а т. Критий, ты упиваешься властью, не думая о последствиях. Я не говорю о казнях сторонников демократии, для смутного времени это обычное дело. Но вы взялись казнить теперь любого без всякой вины, чтобы захватить имущество и земли, что не понравилось не одному Ферамену, который первый вступил в переговоры с Лисандром и вызвал тебя из изгнания. Ферамен - самый рассудительный среди вас, но ты его не хочешь слушать. Теперь ты угрожаешь мне.  Оставь ты в покое и меня, и Платона и тем, может быть, спасешь и его, и меня. А тебе же думать о спасении поздно.

К р и т и й. Поздно? Что ты хочешь сказать? Фрасибул, который с горсткой своих приверженцев  захватил Филу, будет окружен и уничтожен.

С о к р а т. Там крепость в горах, а сейчас зима, вести осаду очень трудно. А, знаешь, что будет ближе к весне? Фрасибул соберет всех, кто недоволен тиранией Тридцати, а ею в стране мало кто доволен. Ведь вы, лучшие, сильные, разумные, сделали все, чтобы люди возненавидели тиранию, которая никогда не была в почете в Афинах. Я могу уйти, или велишь юношам арестовать меня?

К р и т и й. Сократ, слушая тебя, я всегда понимал, что ты прав, как и Алкивиад, но не в жизни, а в сфере разума. Платон, проводи Сократа. А мне предстоит сразиться с Фераменом, пока он не вступил в тайные сношения с Фрасибулом и не предал нас

Круглая палата (зал заседаний Совета); члены Совета; у кафедры Критий.

К р и т и й. Теперь я напомню вам обо всех делах Ферамена, чтобы вы убедились, что он меняет свои убеждения не впервые, что предательство впитано им с молоком матери. Он начал свою деятельность с того, что вступил в число вожаков демократии.

Ф е р а м е н (с места). Как многие из присутствующих здесь, как Софокл, - тут нет преступления.

К р и т и й. И он же, по примеру своего отца, стал ревностным сторонником переворота, поставившего на место народовластия правление четырехсот, и даже играл руководящую роль в этом правительстве.

Ф е р а м е н. Опять-таки, как многие из присутствующих здесь.

К р и т и й. Но затем тот же Ферамен, проведав, что против господствующей олигархии растет сильная оппозиция, оказался в числе первых вождей народного движения против правителей.

Ф е р а м е н. Необходимо было избежать гражданской войны! Если бы не я, многие из присутствующих были бы убиты, а быть изгнанным - значило спасти жизнь.

К р и т и й. Ты обвиняешь нас в том, что мы казнили слишком много народу, но никто из нас не повинен в таком количестве смертей, как ты сам: действительно, всякий политический переворот приносит с собой ряд смертных казней; без тебя же не обходится ни один переворот, и потому ты повинен как в смерти олигархов, погибших от рук демократии, так и в смерти демократов, погибших от рук знати.

Ф е р а м е н. Стало быть, ты судишь также и самого себя, и всех присутствующих.

К р и т и й. Члены Совета! Зная о его политических метаморфозах, можем ли мы не принимать предосторожностей, чтобы он не мог поступить и с нами так же, как поступил с другими? Ведь, если он избегнет казни, это даст повод поднять голову многим нашим политическим противникам, а его гибель отнимет последнюю надежду у всех мятежников как скрывающихся в нашем городе, так и перешедших границу Аттики у Филы.

Ф е р а м е н (выходя к кафедре). О мужи! Только в одном я согласен с Критием: если кто-либо злоумышляет лишить вас власти и содействует усилению злоумышляющих против вас, он должен по справедливости подвергнуться высшей мере наказания. Но кто из нас так поступает, вы прекрасно рассудите, я в этом не сомневаюсь, если сравните все мое поведение - в прошлом и в настоящем - с поведением того же Крития. Зачем было арестовывать и казнить Леонта Саламинца или богача Никерата, сына Никия? Только для того, чтобы создать враждебное настроение к правительству в кругах богатых и благонамеренных граждан! Много народу удалено в изгнание. Но мне показалось нецелесообразным присуждать к изгнанию Фрасибула, Анита или Алкивиада. Это наилучший способ для усиления противников: народ получал таким образом надежных вождей.

К р и т и й. Если бы мы казнили Фрасибула, он бы не явился с оружием руках против нас.

Ф е р а м е н. Заметьте, что правление четырехсот было установлено голосованием самого народного собрания, которому удалось внушить, что лакедемоняне охотнее заключат мир и вступят в союз при каком угодно другом строе, только не при демократическом. Но расчет оказался ошибочным тогда, лакедемоняне ничуть не стали снисходительнее при переговорах, зато теперь - при нашем полном поражении - именно мы спасли Афины, заключив союз с лакедемонянами. Критий говорит о моих метаморфозах. Но скажите, бога ради, как же назвать того, который не нравится всем? Ведь ты, Критий, в демократическом государстве был злейшим врагом демократии, а в аристократическом - злейшим врагом добрых граждан. Я же, Критий, все время неустанно борюсь с крайними течениями: я борюсь с теми демократами, которые считают, что настоящая демократия - только тогда, когда в правлении участвуют рабы и нищие, которые, нуждаясь в драхме, готовы за драхму продать государство; борюсь и с теми олигархами, которые считают, что настоящая олигархия - только тогда, когда государством управляют по своему произволу несколько неограниченных владык. Я всегда - и прежде и теперь - был сторонником такого строя, при котором власть принадлежала бы тем, которые в состоянии защитить государство от врага, сражаясь на коне или в тяжелом вооружении. Ну же, Критий, укажи мне случай, когда бы я пытался устранить от участия в государственных делах добрых граждан, став на сторону крайних демократов или неограниченных тиранов!

Одобрительный гул. Критий, переговорив с двумя его соправителями, не ставит вопрос о Ферамене на голосование, но дает знак юношам с кинжалами встать на ограде, так, чтобы они были видны членам Совета.

К р и т и й. Члены Совета! Я полагаю, что только тот достойным образом защищает своих друзей, кто, видя, что они вовлечены в обман, приходят им на помощь и не позволяет, чтобы этот обман продолжался. Я хочу в настоящем случае поступить таким же образом; ведь, стоящие там люди говорят, что они не позволят, чтобы я выпустил из рук человека, явно поносящего олигархию.

Ф е р а м е н (вскочив на алтарь Гестии). Я прекрасно знаю, клянусь богами, что и этот священный алтарь мне не принесет никакого спасения; я припал к нему только для того, чтобы показать, что наши правители не только бессовестнейшие нарушители человеческих установлений, но и величайшие безбожники.

 Входит коллегия одиннадцати (исполнительная власть в городе) в сопровождении служителей.

К р и т и й. Вот мы передаем вам Ферамена, осужденного по закону. Схватите этого человека, отведите его куда следует, и поступите с ним так, как полагается вслед за приговором.

Ф е р а м е н. Почтеннейшие граждане! Молчанием вы не защитите ваши собственные интересы и интересы государства! Критий, я поделюсь с тобой цикутой из моего кубка! (Его выводят из зала и уводят через агору.)

К р и т и й. Члены Совета! Теперь, не опасаясь предательства в нашем стане, мы выступим против Фрасибула, который, как сообщают, со своим отрядом, возросшим от семидесяти человек до семисот, двинулся в Пирей.

 

Сцена 3

Агора. Круглая палата, деревья, трибуна украшены оливковыми ветками и гирляндами цветов. Флейтистки играют то марши, то мелодии для пляски, под которые юноши и девушки то маршируют, то пляшут. Всюду кучки афинян, сидящих на скамейках под платанами или разгуливающихся; многие украшены венками, как в праздники. Все  обращают взоры в сторону Акрополя, где Фрасибул приносит жертвоприношения Афине.

             А р и с т о ф а н Тиранов было Тридцать? Нет, один.
                 М е л е т Да, это Критий, поразивший нас Жестокостью своею, точно вепрь.
             А р и с т о ф а н Недаром из софистов и поэт Трагический, как ты, мой друг Мелет; Ведь ты ему подыгрывал успешно, Как Ферамен с прозванием "котурн", Но уцелел и ныне торжествуешь? А Критий пал в сраженьи у Пирея, С Хармидом рядом, трогательно, правда? В любви и ненависти преступивший Природу и обычай, как Эдип, Несчастнейший из смертных и герой Трагедий, коих век прошел, как видно, Со смертью Еврипида и Софокла. Пиши комедии, Мелет, коль сможешь; Смеяться нам пристало, чтобы горе От бедствий и злосчастий превозмочь. Увы! Величие Афин, как дым От жертвоприношений, тает в небе.
                  А н и т Аристофан! Ведь нынче не поминки? Афины обрели свободу вновь, И ныне праздник примиренья граждан, Борьбою партий вовлеченных в распри. Не удается тирании, к счастью, Пустить в Афинах корни и взрасти, Как в Сиракузах, пункте наших бедствий.
              А р и с т о ф а н А где виновник бедствий и надежд? Твой мальчик своевольный, твой любимец, Который пренебрег тобой, Анит, Отдавший предпочтение Сократу?
                  А н и т Уймись, Аристофан! Не то, я знаю, Как обвинить нетрудно в святотатстве Поэта, посмеявшегося зло В "Лягушках" над Дионисом, над богом Театра и вина, над сыном Зевса, С игрою в таинства, - не смейся, милый!
              А р и с т о ф а н Нет, я серьезно, что с Алкивиадом? Я слышал слухи разные.
                  А н и т                                               Какие?

Показывается Фрасибул; афиняне сбегаются; Анит открывает собрание и предоставляет слово Фрасибулу.

Ф р а с и б у л. Афиняне! Нам всем есть о чем подумать. Я очень рекомендовал бы вам, занимавшим прежде город, дать себе отчет в вашем образе действий. Для этого прежде всего рассудите, пожалуйста: какие такие заслуги дали вам право быть настолько самонадеянными, чтобы претендовать на власть над нами? Не считаете ли вы себя более справедливыми, нежели мы? Но ведь народ, будучи беднее вас, никогда не причинял вам обид с целью выгоды, вы же, будучи самой богатой частью населения города, учинили целый ряд гнусностей корысти ради. Итак, вы нас нисколько не превосходите в справедливости.

                    Одобрительное оживление.

Теперь рассмотрим, не может ли, чего доброго, ваше самомнение основываться на храбрости. Но разве мог быть лучший случай убедиться в том, кто из нас храбрее, чем та борьба, которую мы вели друг с другом? Или, может быть, вы скажете, что вы превосходите нас разумом? Но ведь вы имели в своих руках и крепость, и оружие, и деньги, и союзников-пелопоннесцев, - и тем не менее вашей власти положили конец люди, лишенные всего этого! Или ваше самомнение основано на расположении к вам лакедемонян, - тех самых лакедемонян, которые теперь спокойно ушли, выдав вас обиженному вами народу, как выдают пострадавшему укусившую его собаку, предварительно посадив ее на цепь?

                    Веселое оживление.

Вы же, занимавшие Пирей, несомненно не только никогда не нарушали своих клятв, но, в дополнение к прочим душевным качествам, доказали, что вы верны слову и благочестивы. И вы поймете меня правильно, если я скажу: не следует устраивать никаких переворотов, но надо исполнять старые афинские законы. Выбрать должностных лиц мы соберемся в другой раз, а сегодня мы можем повеселиться в мире, как в те времена, когда в празднествах мы находили согласие и счастье!

Флейтистки играют плясовую мелодию, и всякий, кто хочет, пляшет. В стороне Аристофан, Анит и Сократ.       

            А р и с т о ф а н Сначала слухи до меня дошли. Алкивиад во Фригии в селенье У Фарнабаза жил, боясь спартанцев, У своего недавнего врага. Там будто женщину он обесчестил, И братья за нее вступились, дом, В котором жил Алкивиад, сожгли, Его ж убили в тот момент, когда Выскакивал он из огня.
                С о к р а т                                              О боги!
                  А н и т         То слухи. Как на самом деле было?
             А р и с т о ф а н К Лисандру от эфоров поступил Приказ разделаться с Алкивиадом, И с тем он обратился к Фарнабазу, А тот -  Багоя, брата своего, Послал с отрядом совершить убийство. Войти в дом не дерзнули; окружив Со всех сторон дом, подожгли его. Алкивиад с кинжалом выскочил Через огонь; никто и не посмел Вступить с ним в рукопашный бой, но градом Летучих стрел и копий забросали. Гетера с ним одна жила, Тимандра; Когда он умер, все ушли, она Подняла тело, завернув его В свои одежды и похоронила Торжественно, почетно, как могла.
              С о к р а т Все предали его, одни гетеры Остались с ним до смертного конца.
                А н и т Сократ! Ты первый предал и его, И сына моего, все юношество Своею речью, дерзкой и безбожной! Алкивиад! Он умер в цвете лет, А ты все жив, ведешь все те же речи, Устои государства сокрушая! Я мог давно разделаться с тобой. Да он бы обвинил меня в злодействе И не простил. Теперь за все ответишь. Проклятье на тебе, как на Эдипе; Очисти город, уезжай в изгнанье, Иначе будет худо, так и знай!

Сократ с недоумением усмехается, Аристофан хохочет, а вокруг веселье с плясками и пеньем все возрастает.

               А ф и н я н е          ( то хором, то отдельными голосами )           Мы воспоем свободу,     Дарованную вновь народу     Восставшими с оружием в руках Против тиранов, отметая страх,          Сковавший всех в Афинах,          У Длинных стен в руинах,          А вражий гарнизон     Держал в осаде Парфенон.          Восславим мы героев,          Оплакав наше горе. Свобода попранная восстает,     И с нею иноземный гнет,          Как ужас сна, отринут, И вновь светла, как встарь, отчизна!

 Музыка и танцы продолжаются с факелами в ночи.

 

АКТ  V

 

Сцена 1

Ликей. У храма Аполлона с видом на Акрополь. Платон  беспокойно расхаживает, выглядывая в сторону Пирея; подходит  Левкиппа, оставив сопровождающих ее мужчин в стороне, где среди деревьев и на лужайке прогуливается публика.

              П л а т о н Левкиппа!
            Л е в к и п п а                Знаешь ты меня? С Сократом Тебя встречала я, как некогда Ходил он здесь с Алкивиадом юным, Со львенком, приручить его стараясь, Пока не выказал тот норов льва, Прекрасного и мудрого, как Сфинкс, Но чьих загадок разгадал ли кто?
               П л а т о н Прелестна ты и столь же ты премудра?
             Л е в к и п п а Прослышавши о красоте моей, Пришел ко мне Сократ, и с ним беседы Вела я с радостью, поскольку он - Знаток любви, конечно, как философ, Как я на деле, жрица Афродиты.
                П л а т о н              ( с удивлением ) Он посещал тебя и вел беседы?
              Л е в к и п п а Ведь красота премудрости нас учит, Он говорил, внушая мне значенье Любви телесной, также и небесной. Могу сказать, была я влюблена В Силена, как вакханка молодая, И денег не взяла бы я за ночи, Тем более их не было, как видно, Но сей мудрец ценил лишь красоту.
                 П л а т о н Прекрасно! Ты права.
               Л е в к и п п а                                          А ты атлет Из лучших и поэт из самых лучших.
                  П л а т о н Ты знаешь и стихи мои, Левкиппа?
               Л е в к и п п а          ( наклоняясь над кустами ) Только в тенистую рощу вошли мы, как в ней увидали Сына Киферы, малютку, подобного яблокам алым. Не было с ним ни колчана, ни лука кривого, доспехи Под густолиственной чащей ближайших деревьев висели; Сам же на розах цветущих, окованный негою сонной, Он, улыбаясь, лежал, а над ним золотистые пчелы Роем медовым кружились и к сладким губам его льнули.
                 П л а т о н Чудесно разыграла эпиграмму!
              Л е в к и п п а Прочти мне что-нибудь, а я запомню И буду знать одна, к твоей же славе.
                 П л а т о н     (разглядывая медальон на груди гетеры ) Пять коровок пасутся на этой маленькой яшме;     Словно живые, резцом врезаны в камень они. Кажется, вот разбредутся... Но нет, золотая ограда    Тесным схватила кольцом крошечный пастбищный луг.
              Л е в к и п п а             ( повторив эпиграмму ) Любимец Муз, подарок царский твой Прекрасней яшмы в золотой оправе, Как лес и храм Ликейский в синеве.
                П л а т о н Послушать рад тебя, но я в тревоге; И знаешь за кого? О, за Сократа!
              Л е в к и п п а Он болен? При смерти? Как это грустно! Алкивиад погиб в расцвете сил; Сократ, хоть стар, все крепок, как орешек, Казался все, но смерть нас не щадит.
                П л а т о н И ты уже его оплакиваешь. Повремени. Пока лишь подан иск Мелетом с обвинением Сократа, Подумать только и кого, в безбожьи, А также в развращеньи молодежи.
              Л е в к и п п а Мелет? Трагический поэт?
                П л а т о н                                                   Бездарный! Сократ не любит, кроме Еврипида, Умершего в изгнаньи добровольном Недавно, никого из нынешних, И те его поносят, как торговки, Чтоб только бы привлечь вниманье к  пьесам, Безбожным по нелепостям своим.
              Л е в к и п п а Но обратиться в суд? Мелет ведь молод.
                П л а т о н За ним стоит, я думаю, Анит, Влюбленный некогда в Алкивиада, Который предпочел ему Сократа.
              Л е в к и п п а В мужских влюбленностях друг в друга нет Ни справедливости, ни красоты, А, стало быть, кощунство и обман, Что порождает зло и против женщин.
                П л а т о н Прости! Я вижу, там идет Сократ.

      Платон и Сократ встречаются у храма; за ними наблюдает Левкиппа, как между тем ее окликают ее подруги и спутники, беспечные и веселые.

                 С о к р а т Платон! Ты весел и угрюм; весь в думах, А молодость и сила через край, Каким я помню здесь Алкивиада, Пришедшего с дарами Аполлону, - И будто жизнь вся прежняя вернулась!
                П л а т о н Прости, Сократ, ты, верно, знаешь новость?
                С о к р а т Конечно, знаю; говорил с архонтом, Который уверяет, что Анит С товарищами думают, что я На суд явиться не посмею, зная, Как ненавистно имя всем мое.
                П л а т о н Не всем!
                С о к р а т                 Так думают они и правы.
                П л а т о н Так думают они? Они-то правы?! В чем правы? В чем? В невежестве своем?
                С о к р а т Ну, в чем-то правы, если прав и я; Ведь Правда - достоянье всех, как небо. Принес дары и помолился богу? Могу узнать, о чем просил ты Феба?
               П л а т о н Просил о справедливости, конечно, Чтоб восторжествовала истина!
               С о к р а т Прекрасно! Значит, избегать сраженья Не станем мы, пусть гибель нам грозит; Есть Правда высшая во славе павших.
               П л а т о н Есть Правда? Где ж она? Ужели в смерти, Когда она и так ведь неизбежность? Идешь на суд, заведомо неправый, Во имя торжества закона?
                 С о к р а т                                                  Правды, Самой ее идеи - неодолимой Никем ведь в мире, даже и богами.
                 П л а т о н Есть мир идей, творящих нашу жизнь, Предвечный и прекрасный?
                 С о к р а т        ( обращая взор в небо )                                                    Да, как Космос.

В наступающей ночи ярко вспыхивают мириады звезды.

 

Сцена 2

Царский портик. Вход, коридоры, зал суда. Публика всюду; трибуна; часть зала, где сидят судьи числом в 500 человек. Архонт-базилевс ведет заседание; перед судьями выступает Мелет, худощавый молодой человек; на скамье обвиняемого Сократ.

М е л е т. Заявление подал и клятву произнес я, Мелет, сын Мелета из Питфа, против Сократа, сына Софроникса из Алопеки. Я утверждаю: Сократ повинен и в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за это - смерть.

                   Шум в местах, где сидит публика.

Я не буду пространным, ибо мое обвинение основано на том, что всем в нашем городе хорошо известно, настолько хорошо, что Сократ давно стал излюбленной мишенью для шуток комических поэтов и даже персонажем комедий. Но то, над чем мы все смеемся, слушая комических поэтов, не столь безобидно, как кажется. Мы смеемся, когда Сократ в комедии Аристофана "Облака" внушает своему ученику Фидиппиду, в котором, говорят, можно узнать молодого Алкивиада, что Зевса нет, а гром производят облака, и дети этому верят, а юноши горделиво это повторяют, тот же Критий, один из учеников Сократа, ставший затем самым жестоким из всех Тридцати тиранов.

                     Смех и шум в зале.

Сократ утверждает, что он слышит голос демона, который удерживает его якобы от опрометчивых шагов. Что за это демон, который ему служит, а другим нет?

                           Пауза.

А что его сбило совершенно с толку, забросить даже домашнее хозяйство и ходить летом и зимой в одной и той же накидке и босой, как нищий раб, и ко всем приставать с вопросами, самому же никак не отвечая на них, заставляя отвечать и поэтов, и ремесленников, и ораторов, и делая их глупцами при этом, не способными быть ни судьями, как вы, ни управлять государством, заседая в Совете и выступая на собраниях, так это изречение оракула в Дельфах, полученное его учеником Херефонтом, якобы он, Сократ, мудрее всех людей. Софокл мудр, Еврипид мудрее, Сократ мудрее всех людей! Каково? И вот он ходит по рынкам, стоит у меняльных лавок, сидит в палестрах, доказывая всякому, кто вообразит себя рассудительным, что он глупец и ничего не смыслит ни в науках, ни в искусствах, ни в войне и не в управлении государством, что якобы и видно в смутах, охвативших Афины, и в поражениях, понесенных нами. А настоящий виновник всех наших бедствий-то он, Сократ, вкупе с его знаменитыми учениками, от которых наш славный город понес потери и лишения больше, чем от лакедемонян с их союзниками и персов!

Какое же наказание для Сократа можно придумать лучше, чем смерть? Я все сказал.

В зале устанавливается тишина. Архонт предоставляет слово третьему обвинителю - Аниту.

А н и т. Афиняне! Я не выдвигаю против Сократа, как и оратор Ликон, выступавший здесь перед Мелетом, другого обвинения, а поддерживаю всецело обвинения Мелета. Он молод, и поэтому, может быть, вы не совсем доверяете ему. Я же знаю Сократа всю жизнь, и он остался таким же, каков был смолоду. Он всегда насмехался над лучшим государственным устройством - демократией, чем славен наш город, благодаря чему достиг могущества и процветания, поколебленного теми, из самых знатных и богатых семей, кто с юности всего охотнее слушал речи этого софиста, который по глупости даже не брал денег за свои поучения, как другие, чтобы жить достойно и подавать достойный юношеству пример.

                        Смех проносится по залу.

Он ни во что не ставит ни богов, ни богатство, ни власть, будь то демократия или тирания. Это Сфинкс, чьи загадки отгадывать - значит, подвергаться опасности и преступать все человеческие и божеские законы, как Эдип. Добро бы, это все претерпели лишь Алкивиад или Критий, а все Афинское государство расшаталось, с началом войн между греками, с приходом чумы, и снова война, вплоть до гражданской войны...

Бедствиям, постигшим Фивы из-за преступлений Эдипа, пришел конец с его изгнанием. Сократу вообще не следовало приходить сюда, ибо тщетна его надежда оправдаться, а уж если пришел, то невозможно не казнить его.

                      Шум в зале.

Афиняне! Вам надо подумать вот о чем: если Сократ уйдет от наказания, то ваши сыновья, занимаясь тем, чему учит Сократ, как мой несчастный сын Анит, развратятся уже вконец все до единого. И тогда что же останется от былого могущества Афин? Снова придут варвары или лакедемоняне с их союзниками, и тогда точно продадут всех афинян в рабство, а город сравняют с землей для пастбищ овец. Спасение наше - в возвращении к старинному отеческому строю. И не слушайте Сократа, он лишь посмеется над вами! Я все сказал.

                Шум в зале. Сократ перед судьями.

С о к р а т. Ведь у меня много было обвинителей перед вами и раньше, много уже лет, и все-таки ничего истинного они не сказали; их-то опасаюсь я больше, чем Анита с товарищами.

                              Пауза.

Страшны нынешние обвинители, но еще страшнее давнишние, пустившие молву, что существует некий Сократ, который исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду. Их и назвать по именам нельзя, кроме сочинителей комедий. Вы и сами видели в комедии Аристофана, как какой-то Сократ болтается там в корзинке, говоря, что он гуляет по воздуху, и несет еще много разного вздору, в котором я ничего не смыслю, и все, что говорили Анаксагор, Протагор и софисты, все он приписал мне.

                        Смех и шум в зале.

Но, спрашивается, чем же я занимаюсь? Дельфийский оракул своим изречением заставил меня призадуматься, в чем мудрость, не моя, Сократа, а человеческая, я и отправился, подвигнутый богом Аполлоном, испытывать всех и каждого, кто претендовал на мудрость, не находя ее у самого себя, но и у других, с кем вступал в беседы, отчего сделался многим ненавистным. Вот откуда клеветы!

                          Сократ и Мелет.

С о к р а т. Ну вот, Мелет, скажи-ка ты мне, не правда ли, для тебя очень важно, чтобы молодые люди были как можно лучше?

М е л е т. Конечно.

С о к р а т. В таком случае скажи-ка ты вот этим людям, кто именно делает их лучшими? Очевидно, ты знаешь, коли заботишься об этом. Развратителя ты нашел, как говоришь, привел сюда меня и обвиняешь; а назови-ка теперь того, кто делает их лучшими, напомни им, кто это. Вот видишь, Мелет, ты молчишь и не знаешь что сказать. И тебе не стыдно? Однако, добрейший, говори же: кто делает их лучшими?

М е л е т. Законы.

С о к р а т. Да не об этом я спрашиваю, любезнейший, а о том, кто эти люди, что прежде всего знают их, эти законы.

М е л е т. А вот они, Сократ, - судьи.

С о к р а т. Что ты говоришь, Мелет! Вот эти самые люди способны воспитывать юношей и делать их лучшими?

М е л е т. Как нельзя более.

С о к р а т. Все? Или одни способны, а другие нет?

М е л е т. Все.

                        Смех среди публики.

С о к р а т. Хорошо же ты говоришь, клянусь Герой, и какое множество людей, полезных для других! Ну и вот они, слушающие, делают юношей лучшими или же нет?

М е л е т. И они тоже.

С о к р а т. И члены Совета, и те, кто участвуют в Народном собрании?

М е л е т. И те тоже.

С о к р а т. По-видимому, кроме меня, все афиняне делают их добрыми и прекрасными, только я один порчу. Ты это хочешь сказать?

М е л е т. Как раз это самое.

С о к р а т. И богов не признаю?

М е л е т. Вот ничуточки!

С о к р а т. Это невероятно, Мелет, да, мне кажется, ты и сам этому не веришь. Да и кто бы стал тебя слушать, если бы за тобой не стоял Анит? (Обращаясь к Аниту и к каждому из присутствующих.) О лучший из мужей, гражданин города Афин, величайшего из городов и больше всех прославленного за мудрость и силу, не стыдно ли тебе, что ты заботишься о деньгах, чтобы их у тебя было как можно больше, о славе и о почестях, а о разумности, об истине и о душе своей, чтобы она была как можно лучше, не заботишься и не помышляешь? Так, как и прежде, я буду вопрошать всех...

                         Шум  среди судей.

Могу вас уверить, что так велит бог, и я думаю, что во всем городе нет у вас большего блага, чем это мое служение богу.

Не шумите, мужи афиняне... Я намерен сказать вам и еще кое-что, от чего вы, наверное, пожелаете кричать... Будьте уверены, что если вы меня такого, как я есть, убьете, то вы больше повредите себе, нежели мне.

                         Шум в зале усиливается.

О мужи афиняне! Я не стал заискивать перед вами, как вы к тому привыкли, не стал обвинять себя в том, что не почитаю богов. Я почитаю их больше, чем кто-либо из моих обвинителей, и предоставляю вам и богу рассудить меня, как будет всего лучше и для меня, и для вас.

Публика выходит из зала; Сократа окружают его друзья, среди них Критон, Платон, Федон.

К р и т о н. Сократ! Где твоя кротость? Ты выступал не как обвиняемый, а как обвинитель.

С о к р а т. Когда бы я знал свою вину, Критон.

К р и т о н. Ты говорил прекрасно, но тем не менее лишь восстановил судей против себя.

С о к р а т. За один день трудно снять великие клеветы, которые укоренились во мнении людей. Я, откровенно сказать, и не надеялся на это.

К р и т о н. Анит в одном прав, тебе не следовало приходить сюда. Теперь поздно. После обвинительного приговора, - каким он будет, будем готовы к худшему, - тебе дадут слово, в котором ты можешь сказать по закону, какого наказания ты заслуживаешь. Назначить себе изгнание ты не хочешь.

С о к р а т. Нет, мой друг.

К р и т о н. Пусть подвергнут тебя крупному штрафу, деньги мы собрали, 30 мин серебра.

С о к р а т. Критон, я скажу, коли вы хотите этого, только, думаю, делу это не поможет, а скорее повредит.

К р и т о н. Как?

С о к р а т. А, увидим!

                        Зал суда.

А р х о н т. Голосование судей показало: с перевесом в 31 голос поддерживается обвинение Мелета, Анита и Ликона против Сократа, а под наказанием они называли смерть. Сократ, по своему разумению, можешь пожелать себе иного наказания.

С о к р а т. Хорошо. Какое же наказание, о мужи афиняне, должен я положить себе сам? Не ясно ли, что заслуженное? Чему по справедливости подвергнуться или сколько должен я уплатить за то, что не старался ни о чем таком, о чем старается большинство: ни о наживе денег, ни о домашнем устроении, ни о том, чтобы попасть в стратеги, ни о том, чтобы руководить народом, вообще не участвовал ни в управлении, ни в заговорах, ни в восстаниях, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где мог частным образом всякому оказать величайшее, повторяю, благодеяние, стараясь убеждать каждого из вас не заботиться ни о чем своем раньше, чем о себе самом, - как бы ему быть что ни на есть лучше и умнее?

Итак, чего же я заслуживаю, будучи таковым? Что же подходит для человека заслуженного и в то же время бедного, который нуждается в досуге вашего же ради назидания? Для подобного человека, о мужи афиняне, нет ничего более подходящего, как получать даровой обед в Пританее, по крайней мере для него это подходит гораздо больше, нежели победителям на Олимпийских играх.

Г о л о с а  с у д е й. Да он смеется над нами! Почестей себе ищет, вместо казни!

С о к р а т. В таком случае не должен ли я назначить для себя изгнание? С какой стати? Если бы я был достоин хоть какого-либо наказания! Будь у меня деньги, тогда бы я назначил уплатить деньги сколько полагается, в этом для меня не было бы никакого вреда, но ведь их же нет, разве если вы мне назначите уплатить столько, сколько я могу. Пожалуй, я вам могу уплатить мину серебра; ну столько и назначаю.

                        Шум среди судей.

А вот они, о мужи афиняне, - Платон, Критон и другие, - велят мне назначить тридцать мин, а поручительство берут на себя; ну так назначаю тридцать, а поручители в уплате денег будут у вас надежные.

 Публика выходит из зала; друзья окружают Сократа, совершенно подавленные.

П л а т о н. Все пропало!

С о к р а т. Платон, на тебе лица нет. Успокойся, друг. Никакой неожиданности нет, все идет своим чередом.

Ф е д о н (заливаясь слезами). Как это страшно и нелепо, Сократ, быть невинно осужденным на смерть!

С о к р а т (теребя его кудри). Федон, а ты бы хотел, чтобы я был повинен в чем-то?

К р и т о н. Сократ, ты не хочешь, чтобы мы, твои друзья, тебя спасли!

С о к р а т. От смерти уйти нетрудно, а вот что гораздо труднее - уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть. И вот я, человек тихий и старый, настигнут тем, что идет тише, а мои обвинители, люди сильные и проворные, - тем, что идет проворнее, - нравственною порчей.

          В зале суда после оглашения смертного приговора.

И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду; и я остаюсь при своем наказании, и они - при своем. Так оно, пожалуй, и должно было случиться, и мне думается, что это правильно.

                   Тягостная тишина воцаряется в зале.

 

Сцена 3

Академия, пригород Афин с рощей и храмом, посвященных мифическому герою Академу; гимнасий и сад, обнесенный стеной, с жертвенниками Музам, Прометею и Эроту. Платон идет по дороге, обрамленной стелами в честь героев с изображением сражений и именами погибших, а также гробницами знаменитых афинян, и  углубляется в рощи, в излюбленные места для прогулок, где впоследствии откроет школу, получившую название местности.

               П л а т о н Ведь кроток, как никто, и добродушен! Но перед судьями держался дерзко, Как мысль его, без тени униженья, К чему привыкли судьи из народа, Крестьяне сплошь, забросившие поле, Да и ремесленники, не из лучших, За два обола заседать готовых Во имя справедливости, закона И равенства, - таков наш суд присяжных! И наш мудрец пред ними, как пугало, Что смастерил шутя Аристофан Заместо козлоногого сатира. О, чернь, не ведаешь, что ты творишь! Тобой играют, извлекая звуки И одобрений, и хулы до злобы Для блага общего - добро бы, нет, Для славы честолюбцев и позора.
                   Р а б Куда бежишь? Быть может, в этот день Казнят Сократа.
               П л а т о н                                Да, но ближе к ночи. Не вынес я бесед его предсмертных, Смиренья полных, будто благо смерть.
                   Р а б Да ведь такого судьи б оправдали.
               П л а т о н И правда! Мог растрогать их до слез Речами о душе, о воздаяньи, - Всех сделав лучше, пусть на день один.
                   Р а б Но он не стал потворствовать народу, Как демагоги, неподкупно прям.
                П л а т о н Здесь день еще, но сумерки в тюрьме Уж опустились. Боги!
                    Р а б                                         Кто-то скачет.
                П л а т о н Велел Федону прискакать за мной, Когда свершилось чудо бы какое.

Соскочив с лошади, подбегает весь в слезах Федон, юноша с прекрасными вьющимися волосами.

                Ф е д о н Платон! Увы! Сократа нет на свете! Не стал он медлить, чтоб нас отпустить До ночи, как заботливый хозяин Своих гостей. Он мог спросить вина И ужин, но ему зачем все это?
               П л а т о н Он был спокоен? Говорил о чем?
                Ф е д о н Приговоренный к смерти, пренебрег Он всяким снисхожденьем и изгнаньем Через побег, предложенный Критоном, Чему все были б рады, даже те, Замыслившие это злое дело.
               П л а т о н Критон бы спас его, когда бы он Послушался его - спастись для нас.
                Ф е д о н Но он, как жил, смирился пред законом, И, видно, бог его благословил, Как он нам с радостью о том поведал. Нет, ни Мелет с Анитом и ни судьи Повинны в приговоре; государство С расшатанным до трещин основаньем От войн несчастных, от свободы нашей, Рождающей могущество и славу И вольнодумство с своевольем, гибнет, Как от землетрясенья иль чумы, И я один из многих, на кого Упали изваяния богов Или колонны, - кто же в том повинен?
               П л а т о н Так, это речь его?
                Ф е д о н                                 О да, Сократа. Трагедия из мифов и легенд, Как Еврипид предвосхищал давно, Взошла на сцену жизни современной, Где смерть героя определена Его судьбой,  все правильно, и слез Не надо лить, как женщинам пристало, Чтоб радость очищенья испытать, - Вот почему спокоен я и весел, Сходя в Аид со сцены бытия. А что нас ждет там, как сказал, не знаю, Помимо мифов о загробном мире И о бессмертии души, - но ими Мы зачаровываем, как детей, Самих себя, чтоб верить в провиденье И в промысел творца, в чем есть же смысл, Как в Космосе, превечном и прекрасном?!
                П л а т о н Когда он это говорил?
                  Ф е д о н                                           Помывшись В соседней комнате, вернувшись к нам, Куда бодрее нас, поскольку слезы У нас у всех текли неудержимо. И вот цикуту в чаше принесли; Он взял ее, как будто это кубок С вином и сделал возлиянье жестом Богам и сам спокойно выпил яд; И стал ходить, задумавшись, как прежде, Не помня словно где он и что с ним, Пока не подкосились вскоре ноги, И он улегся; отнялось и тело, Но он еще нам отвечал, хоть тихо, И без мучений словно бы заснул.
                П л а т о н  ( зашатавшись, словно не в силах заплакать ) Последний отблеск золотого века, Как солнце на закате, Парфенон, Расцвеченный лучами храм Афины, Нас он покинул, снисходя в Аид, Где он найдет ли острова блаженных, Не знаем мы, но коих он достоин, Один из лучших на земле людей.

          Опускается ночь со сверкающими в небе звездами.

 

ЭПИЛОГ

Мраморная стела с рельефным, слегка раскрашенным изображением Силена в окружении нимф с надписью "Быть лучше. Сократ". Венки и цветы. Платон  в сопровождении гетер и раба, несущего корзину и амфору. Светит изумительно яркий и чистый весенний день, видно далеко - все небо, море, острова и вдали Парфенон, словно осененный радугой.

              П л а т о н Для плакальщиц уж слишком вы прекрасны. Сыграйте лучше Муз из свиты Феба, Чьим голосом руководим, Сократ Служил ему с отвагой и упорством, Как воин отбиваясь от врагов, Чье имя чернь, и подвиг свой свершил, И в смерти он достиг бессмертной славы.    ( Совершает возлияния богам .)
              Х о р  г е т е р            Среди гробниц и стел С изображеньем битв в сплетеньи тел            Мы вспомнить вправе       О веке, просиявшем в славе, Как день весенний, лучезарный день!       А наш - всего былого тень.       Но лучезарен свет былого            Восходит ныне снова,       Как стройно-дивный Парфенон, И до Олимпа ясен небосклон, Где, видно, как и встарь, пируют боги, Блаженством наполняются чертоги,       Игрою света нисходя, Как радуга за кромкою дождя. О, счастье юности родиться в век,       Отмеченный, как человек,       И мудростью, и мощью правой,       Овеянный высокой славой.       Но в мире преходящем нет       Счастливых непрерывных лет. Как смертному переломить природу?       Могущество утратив и свободу, Мы грезим, но не детскою мечтой,       А лучезарной красотой       И строя в колоннаде зданий, И женщин, и мужчин, их изваяний,            Бессмертных, как в мечте,            В предвечной красоте.

2001 год.