Заходите, детки, заходите! И Саша с вами пришел: как ты подрос, Сашенька, не видела тебя давно! Я помню, как по утрам водила тебя в детский сад. Родители твои тогда в Киржаче жили, а ты у меня целый год оставался. Помню, как светило солнце, отражаясь в куполе церкви — мы всегда мимо нее ходили, — и ты объяснял, что купол сделан из золота, и обещал, когда вырастешь, взять оттуда немножко и сделать меня богатой. Маленькие дети такие смешные, хорошие — и папа ваш таким был, — а потом уезжают, становятся взрослыми — и чужими, словно прохожий на улице. Вот и сестра Лида: сколько о ней заботилась, в школе ей помогала, — а она живет в Ашхабаде, работает в министерстве по транспорту и только перед праздниками обо мне вспоминает, открытки шлет.

Когда вместе вырастаешь, многое о человеке знаешь. Мама Лиза рассказала однажды, как приключилась история, для Лиды на всю жизнь памятная, а вам, наверное, интересная. Было это в конце пятьдесят второго года, — как раз вскорости Сталин умер. Лида тогда в Харькове на пятом курсе автодорожного института училась и очень веселые компании любила. Маме Лизе, чтобы ее содержать, приходилось день и ночь трудиться: скотину на мясо выращивала, в лес за щавелем ходила и на базаре продавала, фрукты в колхозных садах собирала…

Так вот, под Новый год пригласили Лиду вместе с друзьями на дальний хутор поехать, праздник отметить. Обрадовалась она, платье получше надела, прическу новую сделала. Лида красивая была, Полечка ее напоминает, но не по характеру только: характер у Лиды был вредный, потому и кавалера постоянного не имела: покрутятся вокруг нее, покрутятся, а споткнутся о ее злой язык — и к другой уходят. И на хутор поехала Лида без ухажера: вместе с подружкой Валей и ее женихом Андреем. Сначала электричкой добирались, а потом сошли на остановке, надеясь, что встретят. «Подходит парень — в черной шапке, сером полушубке», — спрашивает: «Вы к Пасюкам приехали? Я — их племянник, Сережа.

Пойдемте, тут напрямик минут тридцать, не больше».

На улице еще светло было, шли весело, с шутками, а Лида вообще колокольчиком смеялась, так ее настроение приподнимало. Тропинка вначале поле пересекала, затем по лесу повела, потом вновь в поле вывела. Сережа возле Лиды пристроился — то под ручку поддерживает, то канаву перейти помогает, — таким галантным оказался, что Валя вслух позавидовала. Тишина вокруг, только от шагов скрип раздается и смех девчоночий звучит, — да снег серебрится, голубизной неба подсвечиваемый.

Пасюки — Нина Владимировна и Николай Михайлович, — обрадовались гостям, помогли пальто и полушубки снять, пожалели, что дочка Верочка, компанию пригласившая, утром по капризу жениха в его город уехала, с родителями знакомиться и Новый год встретить, — и попросили молодежь в комнатах располагаться, пока они подготовку к ужину будут заканчивать. Валя вызвалась помочь хозяевам, а Лида предложила Сереже возле хутора погулять, чтоб аппетит получше был. Впрочем, это она так сказала, про аппетит, а на самом деле понравилось ей рядом с Сережей бродить, запал он ей в душу, как никто до него.

Высокий, плечистый, глаза серые, волосы на голове черные, кудрявые — чем-то он Лиде Руслана из пушкинских сказок напоминал, и очень ей захотелось его Людмилой стать. Кокетничать Лида всегда умела, и Сережа быстро ее пленником оказался: смотрит влюблено, стихи читает, о нежных чувствах заговорить пытается. Лида даже испугалась такой страсти и под предлогом, что темнеть начинает, в дом Сережу повела, чтобы одной о случившемся порассуждать.

Электрический свет на хутор еще не провели, поэтому во всех комнатах, вставленные в канделябры, горели большие толстые свечи. Сережа отправился помогать родственникам, а Лида уселась в старинное кресло, перебирая события, и ощущение, что наконец-то встретила того, чей образ тревожил ее мечты, наполнило душу смятением и восторгом.

— Что мама сказала бы? — подумалось Лиде. — Обрадовалась, наверное: она так меня любит.

Лида представила маму Лизу, блистательную выпускницу Смольного института, чьи руки навсегда забыли нежность лайковых перчаток, а губы никогда не произнесут слова некогда привычной французской речи, — и в который раз подивилась этой потомственной дворянке, выбравшей в двадцатые годы вместо бегства в Париж тяжкое выращивание детей в нищей стране; почему-то мелькнула мысль о сестре Даше, к которой Лида, несмотря на младший возраст, относилась пренебрежительно, что вполне себя оправдывало: даже замуж ее сестра не смогла нормально выйти и сейчас мучается на квартире с трехлетним сыном Славиком, без надежды на алименты — так далеко бывший муж сбежал.

Раздался стук в ворота: к хозяевам из ближайших сел начали съезжаться на розвальнях соседи, привязывая лошадей за уздцы к столбикам забора. Компания собралась большая, но дом был огромный, комнаты просторные, так что места хватило всем. Гости распаковывали привезенные с собой корзины, пополняя расположенную на столах снедь домашней колбасой, сальтисоном, кусками окорока и даже свежезапеченными зеркальными карпами — их ловили, как пояснили Лиде, в расположенном на окраине леса озере. Семь лет после войны с немцами прошло, люди о голоде забывать стали, привыкали в сытости жить.

Сели за стол и начались тосты, здравицы в адрес хозяев, угощение. В полуголодном студенческом существовании Лиде редко перепадала возможность так вкусно поесть, и теперь она с наслаждением пробовала то одно, то другое блюдо, представляя себя принцессой за пиршественным столом, тем более что принц был рядом: подкладывал еду в тарелку, наполнял стакан вином, а когда завели патефон, тут же пригласил Лиду на танец и, нежно обнимая за талию, повел в ритме новомодного танго. Вокруг смеялись, разговаривали, звенели стаканами малознакомые люди, и Лиде захотелось остаться наедине с Сережей.

Почувствовав ее желание, Сережа, прервав очередной танец, взял Лиду за руку и увлек в темную комнату, и там долго целовал, и Лиде казалось, что она вот-вот задохнется от счастья.

— Ты меня любишь? — внезапно спросил Сергей.

— Да! — прошептала Лида, с ужасом думая, почему она, первая институтская красавица, привыкшая кружить парням голову, так легко произносит это главное для девушек признание. — А ты меня?

— Очень! — с какой-то мрачной решимостью сказал Сергей. — Я не знаю, как будет дальше, но хотел бы, если все закончится благополучно, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна?

— Согласна! — кивнула головой Лида. — А что может закончиться неблагополучно?

— Все! — отрезал Сергей. — Главное: ты дала согласие, а остальное будет так, как сложится. И еще: если я исчезну, обязательно приходи вечером 6 января на берег озера: туда, где растет старый дуб. Придешь?

Конечно! — пожала плечами Лида, начиная подозревать, что Сергей ее разыгрывает. — Пойдем танцевать, пока ты новых глупостей не придумал.

Наплясавшись, начали петь песни, а когда часы пробили двенадцать раз, дружно выпили за Новый год и, высыпав на крыльцо, принялись салютовать празднику сигнальными ракетами и залпами из ружей.

Николай Михайлович разрешил Лиде выстрелить из ружья. После выстрела приклад сильно ударил Лиду в плечо, однако ее восторга это не омрачило и она закричала от радости, переполненная свалившимися на нее событиями: приятная поездка, обильный ужин, Сережино объяснение в любви, да еще впервые в жизни из ружья удалось выстрелить!

— Сережа, Сережа! — позвала она, оглядываясь по сторонам и нигде его не находя. — Ты куда пропал, Сереженька?!

— «Наверное, живот заболел» — подумала Лида, возвращаясь вместе со всеми к праздничному столу.

Прозвучало еще несколько тостов и гости по одному начали тянуться к выходу, чтобы сквозь мороз и снег поспешить к прогретым печками домам и теплым лежанкам.

— Это не ваша собака — она минут двадцать здесь сидит? — внезапно спросил Андрей Николая Михайловича, показывая на расположившегося в углу огромного, серого с черной подпалиной пса.

Лида тоже обратила внимание на эту собаку, которая, казалось, не сводила с нее глаз, но, занятая мыслями о непонятном исчезновении Сергея (в напрасных поисках она обошла не только комнаты, но и двор), выслушала ответ Николая Михайловича без особого интереса.

— Нет, нашу собаку два дня назад волк загрыз: непонятно, откуда он в наших краях взялся?! А эту псину, наверное, кто-нибудь из гостей привел… Давайте-ка за ваших родителей выпьем: чтобы они о вас, а вы о них всегда помнили.

— Никогда Лида так много спиртного не пила, но, к ее удивлению, сознание у нее оставалось ясным, вот только ноги плохо слушались, и она старалась не вставать со стула, с горечью думая о том, что Сережа, скорее всего, отправился вместе с кем-нибудь из гостей в село к очередной зазнобушке, и сейчас целует ее и насмехается над Лидиными переживаниями.

— Странно, все уехали, а собаку оставили, — проворчал Николай Михайлович. — Совсем народ пить разучился! Ладно, пускай до утра во дворе побудет, а там хозяин сам отыщется. Давай, любезный, шагай на свежий воздух.

Открыв дверь в коридор, Николай Михайлович позвал незваного гостя на улицу, а когда пес остался лежать, попытался толкнуть его ногой, — и отпрянул, увидев оскаленные клыки.

— Нужно едой завлечь — вмешалась Нина Владимировна. Взяв со стола кусок мяса, она поманила собаку к двери, — и остановилась, поняв, что пес не обращает на нее никакого внимания.

— Что делать будем? — растерянно спросил Николай Михайлович. — Вот соседушки: удружили!

— Давайте я попробую — неожиданной для себя вызвалась Лида.

Забрав у Нины Владимировны мясо, она помахали им возле собачьего носа и, неуверенно переставляя подгибающиеся ноги, побрела к выходу, ласково приговаривая: «Пойдем со мной, мой хороший, пойдем, моя умница!»

Все ахнули, увидев, как пес поднялся и покорно идет за Лидой. Доведя собаку до пустой будки, Лида положила мясо на снег и, ежась от холода, поспешила в дом.

— Ну и славно! — одобрительно произнес Николай Михайлович, пропуская Лиду в зал и запирая входную дверь на засов. — Теперь можно и спать укладываться.

Его слова были прерваны сильным ударом, обрушившимся на входную дверь со стороны улицы. Через минуту удар повторился.

— Что это? — недоуменно спросил Николай Михайлович.

— Это та собака на дверь прыгает, — раздраженно ответила Нина Владимировна.

— Взбесилась она, что ли?!

Со двора донесся злобный протяжный вой. Услышав его, Николай Михайлович побледнел:

— Господи, помилуй: это волк воет. То-то мне псина странной показалась.

Наверное, тот волк, что нашего Черныша загрыз. Но какой наглый: прямо в дом вошел!

Вой прервался, и на дверь обрушился новый страшный удар, едва не сорвавший скобу засова. Потом послышался треск дерматина: звериные когти яростно полосовали дверное утепление.

— Скотина заперта надежно, он до нее не доберется, — соображал вслух Николай Михайлович. — Ставни на окнах я, слава Богу, успел закрыть, и они у нас крепкие. Вот только входная дверь… Я сейчас ружье принесу: если что — буду стрелять.

— А где Сережа, он случайно во дворе не остался? Или его в село кто-то из соседей пригласил? — спросила Нина Владимировна.

— Во дворе его нет, это точно — ответила Лида. — Так что наверняка в селе. А что, он вам ничего не сказал? Все-таки ваш племянник.

Кто — он? — удивилась Нина Владимировна. — Впервые слышу. Нет у нас племянников: ни у меня, ни у мужа.

— Но вы сами его на станцию нас встречать отправили — вмешалась Валя.

— Не отправляли мы никого, — растеряно ответила Нина Владимировна. — Что за история непонятная!

— Что тут непонятного: волк-оборотень! — выругался Николай Михайлович, прислушиваясь к ударам в дверь. — Тут, пожалуй, и ружье не спасет. Но что ему здесь понадобилось?

После очередного удара дверной засов прогнулся: теперь он держался только на двух шурупах.

— Ой! — всхлипнула Валя. — Он нас убьет!

— Посмотрим, кто кого! — хмуро сказал Николай Михайлович, поднимая ружье.

— Андрюша, возьми на полке топор. А вы, женщины, бегите в чулан: там дверь покрепче.

— Подождите! — закричала Лида. — Так нельзя! Если это Сережа, он должен уйти… Сережа, слышишь: я очень прошу, уйди!

Удары в дверь прекратились, послышался жалобный вой, потом все стихло.

Неужто ушел? — удивленно протянул Николай Михайлович. И, подозрительно глянув на Лиду, мрачно сказал:

— Что-то больно охотно он тебя слушается, а, девушка? Ты не с одной с ним компании?!

— Перестань! — одернула его Нина Владимировна. — Спасибо сказать должен: она нас, считай, от смерти спасла! Спать пошли, утром во всем разберемся.

Что-то пробурчав, Николай Михайлович замолчал, но, когда решали, где укладываться гостям, настоял, чтобы Лиде постелили отдельно, в самой дальней из комнат, — именно в ней, как с ужасом поняла Лида, она дала обещание стать Сережиной женой. Прижавшись щекой к подушке, Лида услышала, как щелкнул дверной замок: оберегая остальных, Николай Михайлович запер дверь на ключ.

Лидины мысли метались вспугнутыми птицами; она была уверена, что до утра не сомкнет глаз, но усталость взяла свое, и уснула она быстро, хотя приятного в этом оказалось мало: сны пошли чередой, и в каждом из них Сережа, ласковый и красивый, объяснялся ей в любви, и просил обязательно приехать на озеро в ночь Богоявления.

Проснулась Лида на рассвете, но в доме уже не спали: Валя и Нина Владимировна убирали со столов, а Николай Михайлович, проклиная оборотня, чинил вместе с Андреем разбитую входную дверь, накладывая на нее полосы из железа. Обнаружив свою комнату открытой, Лида умылась и пошла на кухню чистить грязные кастрюли, невольно слушая, как Нина Владимировна рассказывает Вале, что Николай Михайлович очень дешево купил хутор три года назад: у прежних обитателей в ночь на Новый год ушел в лес и не вернулся сын, которого, кстати, звали Сергеем, и опечаленные родители решили покинуть принесшее им горе место. Ни о чем думать Лиде не хотелось: произошедшие события были настолько тяжеловесны и необъятны, что требовали спокойного, с остановками во времени, рассмотрения.

Закончив уборку, Нина Владимировна пригласила всех на завтрак, после чего тактично намекнула, что ближайшая электричка в Харьков будет через сорок минут, и у друзей ее дочери есть шанс на нее попасть. Быстро собравшись, Валя, Андрей и Лида пожелали хозяевам счастья в новом году и поспешили на станцию.

По дороге домой Валя попыталась расспросить Лиду о Сергее, но, наткнувшись на нежелание разговаривать на эту тему, обиделась и замолчала.

В комнате студенческого общежития Лида оказалась одна: ее соседки, жившие в Харьковской области, по случаю праздника разъехались по домам.

Закутавшись в одеяло, Лида постаралась заснуть; трехчасовой сон и последовавшие хлопоты по приготовлению обеда окончательно успокоили ее, отгородив от прошедших суток, о событиях которых Лида решила крепко — накрепко забыть. Это решение, которое Лида следующим утром закрепила посещением парикмахерской и новой прической, могло привести к непредсказуемым последствиям, если бы вечером не приехала из Карасувбазара мама Лиза.

— Рассказывай, что случилось, — обняв и поцеловав дочку, потребовала мама Лиза. — Я в новогоднюю ночь на тебя и Дашу на ножах гадала: так твое лезвие наполовину почернело. Пришлось соседу кабанчика продать, — он давно им интересовался, — и сюда поспешить. Только правду говори, врать не вздумай!

И Лиде, собиравшейся кое о чем умолчать, пришлось подробно рассказать об ужасном происшествии.

Да-а, хуже оказалось, чем думала, — выслушав Лидин рассказ, помрачнела мама Лиза. — Ты, конечно, молодец: надавала оборотню обещаний и решила, что запросто можешь их не исполнять! Доченька, сколько раз тебя учила держаться подальше от темных сил, но если попала к ним в сети да еще договор заключила, исполняй его, иначе худо будет.

Мама, я никак не могу представить Сережу оборотнем. Он настолько интересен: я такого никогда не встречала!

Неудивительно: нечистой силе посредственности не нужны, она лучших забрать старается, — поэтому и тебя очередной жертвой наметила. Постараюсь ей помешать, а там — как кривая вывезет.

Взяв у Лиды белый поясок, мама Лиза отправила дочку в читальный зал библиотеки, велев до вечера в общежитии не появляться, — чему Лида охотно повиновалась, безоговорочно вверяя матери свое будущее. И, зайдя вечером в свою комнату, не удивилась, почувствовав запах незнакомых трав.

Наденешь вот это, — мама Лиза подала дочке ее поясок с навязанными на нем узлами, — и будешь носить, не снимая, до дня Богоявления, — а к вечеру приедешь на озеро и, когда появится оборотень, опояшешь его своим поясом. И тогда, если ничто не помешает, Сережа станет обычным человеком.

— Совсем ты пояс испортила, — оттопырила губу Лида. — Да еще эту гадость носить заставляешь! А нельзя, чтобы ты вместо меня на озеро поехала?

— Нельзя, дочка! — с сожалением ответила мама Лиза. — Это — твое дело, ты договор заключила. И не только вместо тебя — я с тобой поехать не могу: оборотень, если что не так, тебя на кусочки разорвет.

— О, господи! — вздрогнула Лида. — Ну почему именно к нашему роду нечистая сила цепляется: то покойник в доме, то ведьма, то оборотень!

— Проклятье на нас лежит, дочка. Триста лет назад великий старец Серафим проклял наш род за злодеяния нашего прапрадеда графа Мудрака, колдуна и некроманта. Это история древняя, Даша ее знает, когда-нибудь и тебе расскажу.

Ладно, облачайся в свой оберег.

Лида неохотно надела пояс, представляя усмешки однокурсников, обсуждающих экстравагантные поясные узлы, — но мама Лиза говорила слишком серьезно, чтобы ее ослушаться.

Следующим утром приехали соседи по комнате, и Лида повезла маму Лизу на вокзал, где, выдержав долгую давку в очереди, купила плацкартный билет на поезд до станции Симферополь.

— Ах, дочка, дочка! — стоя возле вагона и целуя на прощанье Лиду, вздохнула мама Лиза. — Испытание тебе предстоит великое, буду надеяться, что хватит у тебя нашей родовой закваски!

— Мама, я смелая, ты же знаешь!

— Знаю. Это и успокаивает, и пугает, потому что границ своей смелости не видишь. Всего доброго! Храни тебя Бог!

Поезд тронулся, и только когда исчез из вида последний вагон, Лида осознала, что остается один на один с событием невероятным и страшным, и надо собрать все мужество, чтобы выжить.

— Но если все закончится благополучно, Сережа будет мой, — внезапно поняла Лида. — Господи, счастье какое! Девчонки на курсе умрут от зависти!

Заканчивался семестр, и по традиции пятого января в институте состоялся бал, в программу которого входило избрание лучшей танцевальной пары учебного года. Когда-то, еще на третьем курсе, Лиде удалось стать победительницей в танцевальном конкурсе, и она надеялась, что в этом, завершающем году ее учебы в институте, она вновь займет первое место, тем более что Валя, забыв обиду, согласилась ссудить ей в качестве партнера прекрасно танцевавшего Андрея.

Бал получился великолепный: в нем приняли участие даже студенты других харьковских институтов. Возбужденная, с сияющими глазами и выразительным красивым лицом, Лида привлекала всеобщее внимание, и единственное, что смущало (и не только ее, как она поняла по отдельным репликам) — это пояс, уродливо обтягивающий стройный Лидин стан. Поэтому, когда объявили начало танцевального конкурса, Лида, махнув рукой на мамин наказ, быстро поменялась поясками с Валей и с удесятеренной силой ринулась участвовать в конкурсе, став несомненной победительницей. Получив в качестве приза красивую брошь, Лида, с удовольствием принимая поздравления, подошла к Вале — и остолбенела, увидев, как Валя развязывает узлы на поясе, и два из них уже развязала.

Ты что сделала, дура! — закричала Лида, выхватывая у Вали свой пояс.

Но я как лучше хотела, — испуганно ответила Валя. — Ты зачем меня оскорбляешь?

Сдерживая желание залепить Вале пощечину, Лида повернулась и, выйдя из актового зала, где продолжал греметь бал, поехала на трамвае в общежитие.

Присмотревшись, Лида постаралась восстановить развязанные узлы в первоначальном виде, дрожа от мысли, что часть чудодейственной силы пояса наверняка утрачена, и неизвестно, во что выльется это завтра.

Ночь прошла суматошно, в странных, обрывочных снах. Поднявшись с постели, Лида подумала: не сходить ли в церковь, но, вспомнив слова мамы Лизы, что церковь нашему роду не помогает, а чаще наоборот делает, оставила эту мысль и, побродив по аллеям близлежащего парка, отправилась на электричке на встречу с оборотнем.

Смеркалось. В воздухе кружили белые снежинки. Озеро было покрыто толстым слоем льда, на котором чернели сделанные рыбаками проруби.

Остановившись возле огромного дуба, Лида огляделась по сторонам, поражаясь пустоте и величию здешних мест, и приготовилась ждать. Минут через десять неподалеку закричали птицы и, раздвинув густой кустарник, показался волк, напугавший всех в Новогоднюю ночь. Лида замерла, закрыв глаза от страха; раскрыв их, увидела волка рядом с собой. Расстегнув пальто, она быстро сняла с себя пояс и застегнула его на волке: точно так, как учила мама Лиза. Волк вздрогнул, зарычал; Лида отпрянула от него и уткнулась лицом в дерево: она читала в маминых книжках, что созерцание превращения оборотня может закончиться для человека слепотой.

— Лида! Лидочка! — услышала она Сережин голос.

Лида обернулась: возле нее стоял Сережа — счастливый, улыбающийся.

— Спасибо тебе, любимая! — продолжал говорить Сережа. — Я так в тебя верил, так верил! Теперь мы навсегда вместе!

Он сделал шаг вперед, протянул руки, — и остановился. Гримаса боли исказила его лицо.

— Что с поясом? — с трудом выговаривая слова, спросил Сережа. — В нем что-то нарушено, да?!

— Прости меня! — потупила голову Лида. — Так получилось. Это я виновата.

— Лида, Лидочка! — с мучением выдохнул Сережа. Его шатало; искореженное судорогой лицо становилось страшным, неузнаваемым. — Что ты наделала! Ведь мне, чтобы живым остаться, тебя убить придется!.. Отвернись!

Он крикнул таким напряженным, злым голосом, что Лида мгновенно вжалась лицом в дуб. Послышался наполненный мукой стон, потом, минуты через две, раздалось рычанье. Лида обернулась. Волк, злобно скаля зубы, присел на задние лапы, готовясь к прыжку. Бежать было бесполезно: оторвавшись от дерева, Лида опустилась на колени и сложила перед собой руки, ожидая смерти. Волк напряг тело и вдруг замер. Подняв в небо морду, он глухо, протяжно завыл, словно прощаясь с чем-то; затем, разбежавшись, в могучем прыжке поднял свое тело в воздух, направив его на ствол дуба. Звук от удара был такой сильный, что с соседних деревьев взлетели с криком птицы. Лида услышала шум от падения тела на землю, затем жалобное, постепенно затихающее рычание. Вскочив, Лида бросилась к дереву, наткнулась руками на окровавленную морду и поняла, что волк мертв. Обхватив волчье тело, Лида прижалась к нему и заплакала, громко, по-бабьи причитая над своей и Сережиной судьбой, — невольная убийца, спасенная от смерти жертвой.

Выплакавшись, Лида оттерла снегом вымазанные в крови руки и в сгущающейся темноте направилась на хутор к Пасюкам. После долгого стука калитку, держа в руках светящийся фонарь, открыл Николай Михайлович.

— Что тебе? — хмуро спросил он, увидев Лиду.

Дайте кирку и лопату, я часа через два верну, — попросила Лида.

Николай Михайлович отрицательно махнул головой, собираясь отказать, но, заметив заплаканное Лидино лицо и помятое грязное пальто, задумался и недовольно буркнул:

— Подожди здесь!

Минут через пять вынес кирку и лопату, сунул их в Лидины руки и сказал:

— Больше не стучи, поняла?! Оставишь все возле ворот.

Лида поблагодарила и, повернувшись, услышала, как запирается за ее спиной калитка.

Снегопад закончился; ночь была звездной, ясной. Взвалив кирку и лопату на плечо, Лида, пройдя полем, углубилась в лес и вышла к озеру. Неподалеку от дуба нашлась большая яма, и Лида, сняв пальто, принялась ее углублять и выравнивать. Мерзлая земля поддавалась с трудом, и только часа через три, измученная и усталая, Лида закончила работу. Немного отдохнув, положила волчье тело на большую сухую ветку и перетащила в выкопанную яму.

Прощай, любимый! — тихо сказала Лида тому, кто недавно был Сережей. Сняв с кофточки призовую брошь, она бросила ее на коченеющее тело и, взяв лопату в окровавленные от лопнувших мозолей ладони, начала зарывать могилу. Воткнув в небольшой холмик сухую осиновую ветку, на подгибающихся от усталости ногах поплелась к хутору. Свалив лопату и кирку возле ворот, постояла, слушая доносившийся из дома веселый шум — Пасюки праздновали Рождество, — и медленно, с передышками, зашагала к станции, думая о том, что если ее не подберет какой-нибудь поезд (электрички так поздно не ходили), она до утра замерзнет. Но судьба проявила милосердие: минут через сорок на станции остановился проходящий поезд, а ехавшие в вагоне офицеры растерли ее лицо и руки одеколоном, заставив заодно вместо лекарства выпить стакан водки. В Харькове один из попутчиков по имени Валентин довез ее на такси до общежития и, сонную и пьяную, передал разбуженным девочкам-соседкам. Девочки, подозрительно осмотрев Валентина, повели Лиду в комнату, не зная, что только что познакомились с ее будущим мужем, — да она и сама этого не знала.

А Новый год Лида с тех пор не празднует. Открытки поздравительные разошлет, стол кушаньями для семьи накроет, а потом сядет в сторонке и о чем-то думает, думает. И молчит.