Сурная Козинского привели в большое помещение кинозала. Ряды стульев пустовали в этот поздний час, а проектор светил белым светом на стену, не транслируя фильмы. Повернув тяжелый рубильник электроэнергии, один из сопровождавших его солдат сказал:

– Тебе приказано оставаться здесь и ждать, – после этих слов они оба повернулись и вышли, оставив молодого лейтенанта одного в залитом светом помещении.

«Сколько ждать? Кого?» – эти вопросы без ответов сразу же возникли в голове Сурная.

«А может, попробовать вырваться? – возникла шальная мысль, – авось в темноте и проскользну. А там в город, затеряюсь, не найдут». На какой-то момент перспектива удачного побега от лап не совсем справедливого суда и сомнительной сделки взбудоражила лейтенанта.

«Дверь не заперта, охрана ушла. Это ведь шанс!» – Сурнай нервно щелкнул костяшками пальцев.

«Нет. Проверка это, как пить дать. Сбегу, тогда точно не оправдаться. Да и виноват я. А раз могу послужить стране, то нельзя бежать. Что моя жизнь в сравнении с будущим Демиругии», – Сурнай расслабился. Когда бесповоротно принял решение, большая часть волнений отпадает, и становится гораздо легче. Он отдаст долг Отечеству и искупит свою вину.

Дверь в кинозал распахнулась, и в нее бодро вошел очередной незнакомый Сурнаю боец с папкой в руках. Хоть он и служил долго, но, как оказалось, в части было много людей, с которыми он не сталкивался ни разу. Лейтенант встал и отдал честь.

– Вольно, солдат. Сядь, я введу тебя в курс дела, – вошедший вытащил несколько карточек со слайдами и начал вставлять их в проектор.

Он был в обычной полевой форме. И ничем, кроме бравого вида, он не выделялся бы, если бы не носил гусарских усов, которых постоянно легко касался пальцами.

– Значит так, прежде всего, распишись здесь. Это письменное согласие, подтверждающее твое участие.

– Знать бы еще в чем. Что за бюрократия, – тихо пробурчал Сурнай, расписываясь в документе.

– Итак, начнем, – подписанный документ отправился обратно в папку. – Как всем известно, с Республикой Кант на всех фронтах нет какого-либо прогресса. В течение многих лет линию фронта не удается передвинуть за пределы горного Хребта. Положение осложняется тем, что в первые годы войны, когда боевые действия велись активно, использовались самые разрушительные виды вооружений. В горах существовало несколько проходов. Некоторые были естественными, некоторые – прорубленными специально. Когда кантийцы начали внезапные атаки на Демиругию, наша военная машина не была готова к отражению полномасштабного вторжения врага. Исходя из тактических расчетов и моделирований возможных вариантов развития событий, было принято решение о задержке войск противника в горах. По Хребту были нанесены ракетные удары, и большинство проходов было завалено, либо на многие десятилетия заражены радиацией. Этот смелый шаг нашего Военного Комиссариата позволил замедлить наступление и собрать силы Демиругии в кулак. Однако после того как наступающие силы врага были подавлены, продолжить наступление мы не смогли по тем же причинам – проходы были заблокированы. Спустя время был разработан план по расчистке завалов путем подрыва сейсмических зарядов средних мощностей направленного действия. Но к моменту, когда стало возможным осуществление этой операции, Республика Кант совершила прорыв в сфере оборонительных технологий. Помимо обычных минных полей, систем ПВО и ПРО, где-то в горах были установлены средства РЭБ блокады и ЭМИ-генераторы. По этим причинам связь с основными силами вблизи Хребта стала невозможной, как и функционирование сложной электроники.

– Так что от меня-то требуется, – нетерпеливо спросил Сурнай. В большей мере он и сам все это знал.

– Этот экскурс в историю нашей Родины, товарищ Козинский, – раздраженно продолжил солдат, – напрямую связан с поставленной вам боевой задачей. Мы нашли способ связаться с вышками связи, но это можно сделать лишь на самом примитивном уровне. То есть отправить короткий радиосигнал, который трудно перехватить. По нему легко запеленговать отправителя.

Солдат повернул с щелчком рычажок на проекторе, и на стене появилась фотография горной гряды, сделанная с большой высоты.

– Это фотография была сделана максимально близко к Хребту нашим пилотом. Через сорок шесть секунд он был сбит системами воздушной обороны кантийцев, но успел передать нам этот кадр. Это был настоящий триумф, ведь до этого таких снимков у нас не было. С его помощью мы нашли средний по размерам проход в горах, который может преодолеть наша военная техника.

– Подождите, вы сказали, что электроника не может функционировать в горах из-за радиоэлектронной блокады. А наши танки начинены электроникой под завязку.

– Внутри танков находятся новейшие средства защиты от ЭМИ и РЭБ атак, – с гордостью ответил солдат, – продолжим. Кадр весьма нечеткий, и точные координаты местоположения прохода определить не удалось. Провести разведку с применением техники нет возможности, на легкобронированных транспортерах все еще нет должной ЭМИ защиты.

– А как же танки? На них же все это установлено, – спросил Сурнай.

– А сами подумайте, Козинский. С какой скоростью будет идти разведка, если использовать танки? Это притом, что как только наша крупная техника появляется на радарах врага, по местности наносятся массированные ракетные удары. Под таким огнем машины сгорят еще до обнаружения нужной точки. Статисты в штабе разработали план, согласно которому есть возможность провести разведку незаметно. Дело в том, что радары противника настроены на обнаружение крупных образцов техники, но малый отряд они не заметят. Вести, охранять и контролировать такой отряд вам и предстоит, товарищ Козинский.

– Мне предстоит провести небольшой отряд военных туда, где гибнет лучшая техника, не работают рации и сбивают самолеты?

– Небольшая поправка. Мы хотим сохранить наивысший режим секретности, поэтому вы поведете отряд, состоящий из государственных заключенных. Они не представляют опасности, но с ними шансы пострадать от случайных факторов сильно снижаются.

– От каких еще факторов? Почему на военную операцию я должен вести обычных людей, к тому же еще и неблагонадежных? – вскипел Сурнай.

– Да вот провалитесь вы куда-то, кому-то придется вас вытаскивать. Арестанты после завершения операции получат лишь сокращение тюремного срока, так что ненужных нам настроений среди гражданского населения они не посеют. А вы подписали документ о неразглашении государственной тайны. И к слову о благонадежности – вас, как я понимаю, товарищ Козинский, не за примерную службу сюда отправили?

Сурнай промолчал. Его собеседник был прав. С одной стороны, ситуация донельзя абсурдная, ему предстояло отправиться на территорию хорошо окопавшегося противника с неподготовленными людьми, но с другой стороны, если хорошенько пораскинуть мозгами, это был самый безопасный для Демиругии вариант. И самый дешевый к тому же.

– А что мне делать, если… то есть когда этот проход мы обнаружим? – спросил, наконец, лейтенант.

– Вся группа будет снабжена радиомаяками. В нужный момент любой из них нужно будет активировать, и по этим координатам будет проведена эвакуация с воздуха. На специальном защищенном в соответствии с обстановкой транспорте.

– А что потом?

– Потом? Потом мы положим конец этой войне. Смешаем с грязью Республику траками наших танков. Вы будете вознаграждены. С угрозой Демиругии будет покончено раз и навсегда.

* * *

Маленький динамик над тяжелой дверью резко взвыл, резанув Лема по ушам. За секунду легкая дремота улетучилась. С металлическим лязгом сработал запорный механизм, и дверь медленно распахнулась, впуская в могильную тьму камеры полоску искусственного света. Темный силуэт заслонил светлый проход и объявил:

– Арестант Свирягин, на выход, – он для убедительности постучал дубинкой по трубе отопления, вдруг Свирягин очень крепко спит.

Сначала на четвереньки, затем, опираясь руками о холодную стену, Лем с трудом поднялся на ноги. Его колени хрустнули, как у старика, а спина подхватила этот старческий музыкальный этюд. Лем давно уже не ходил дальше камер, в которые его перераспределяли. Кое-как выпрямившись, он подошел к человеку в дверях и вышел в коридор, когда тот уступил дорогу. Снаружи его ждали три охранника в обычной серой форме, четвертый запер дверь камеры и толкнул Лема сзади в спину:

– Вперед. По сторонам не глазеть, – и застегнул наручники на заведенных за спину руках Лема.

Лем послушно побрел за идущим перед ним служителем закона. «Наверное, опять перевод в другую камеру. Уже сколько раз так было, никаких изменений. А ведь я вроде бы что-то там подписывал, на что-то соглашался». Одинаковые ряды дверей с решетчатыми окошками тянулись бесконечно долго. На них не было никаких номеров, коридор все не кончался и, кажется, был длиной в бесконечность.

* * *

«Если бы не мерный стук тяжелых подошв сапог охраны, я бы решил, что это все во сне, – подумал Лем, – И ведь мне плели про спасение и службу стране. Болтовня ради моей подписи в каком-то документе? Могли бы и подделать почерк, если так нужно. Да, одно я теперь знаю наверняка – в Демиругии от тебя не зависит ничего, даже твоя собственная судьба».

Лем на секунду поднял взгляд от пола и глянул вперед в надежде увидеть хоть намек на конец этого путешествия по нескончаемому коридору. И увидел, правда, сразу получил подзатыльник сзади и опять уперся глазами в пол:

– Не глазеть, я сказал.

Сначала, когда эти переводы из одной камеры в другую только начались, сразу после того допроса, Лем терпеливо ждал. Он ждал, когда, наконец, его вытащат отсюда люди Конторы. На собраниях всегда говорилось, что даже если революционер попадет в застенки, его рано или поздно вытащат свои. Но камеры менялись, время шло, а помощи не было. Несколько раз Лем оставлял в камерах, которые покидал, тайные послания, чтобы если помощь не успеет и не застанет его там, то будет знать, когда он покинул камеру. Это не помогло. С каждым днем уверенность в спасении таяла, уступая место сначала панике, потом горькому отчаянию, а затем и вовсе серому безразличию. Не было больше никаких допросов, единственными посетителями его бетонной клетки продолжали оставаться молчаливые охранники. Сначала были побои. Да такие, что Лему приходилось потом пару дней отлеживаться без сил на подъем. Теперь же всем стало на него абсолютно наплевать. Лишь переводы осуществлялись с завидным постоянством.

Длинный коридор, в конце концов, закончился еще одной дверью без всяких обозначений. «И как они только здесь сами ориентируются? Я бы сейчас свою камеру и не нашел». Один из охранников подошел к стене и вдавил едва заметную кнопку. Некоторое время ничего не происходило. Все молчали, и Лем впервые решил нарушить тишину:

– Куда на этот раз, начальник? – и осекся под взглядами опешивших от такой наглости охранников.

Тот, кто стоял у стены, положил было руку на дубинку, чтобы как следует проучить потерявшего всякий страх заключенного. В этот самый момент раздался уже знакомый стервозный вой и следующее за ним лязганье замка. Одарив Лема взглядом, обещающим много интересных вещей при первой же возможности, охранник зло процедил сквозь зубы:

– Пшел, Свирягин. На выход.

Стоило Лему оказаться снаружи, как его обдало утренней осенней прохладой и тут же бросило в дрожь. Из одежды на нем была только тонкая тюремная форма, не защищающая от ветра. Лема схватил за плечо какой-то человек и потащил за собой. Небольшой двор, в который его вытащили, был окружен высоким забором из бетонных плит. На самом верху топорщились во все стороны злобные кольца колючей проволоки. Тусклое свинцовое небо давило сверху и создавало ощущение, что это и не улица вовсе, а каменный мешок, из которого нет выхода. Лем мельком обернулся назад и не смог разглядеть, где же та дверь, откуда он только что вышел. Там были лишь выщербленные серые стены. А может, и это показалось.

Человек, буквально тащивший Лема за собой, на ходу спросил:

– Ты ведь Свирягин? Свирягин Лемор? – ему пришлось перекрикивать шум усилившегося ветра.

Лем молча кивнул.

– Тебя уже ждут, шевели ногами, черт тебя подери, – сопровождающий с силой толкнул Лема вперед к черному грузовику, показавшемуся из-за угла. Лем узнал этот грузовик, его бы узнал каждый демиругиец вне зависимости от пола и возраста. Образ этих машин доходил до каждого через слухи. Никто их не видел, но иногда глубокой ночью, если затаить дыхание и притвориться спящим, если подобраться незаметно к окну и прислонить к нему ухо, можно было услышать далекое и еле слышное ворчание двигателей во тьме. Говорят, это и есть «Черный Воронок». Никто из тех, кто его увидел, больше не появлялся на улицах Демиругии. Его личность привычно стиралась и корректировалась, тщательно удалялась из всех письменных источников, а со временем и из памяти людей. Проще забыть личность, ставшую неугодной государству, не слышать ворчания двигателей по ночам и не обращать внимания на исчезновение человека, которого вчера ты мог назвать своим другом. Проще и безопаснее.

Черный грузовик с двухместной кабиной и крытым кузовом стоял без водителя. Видимо, он и привел сюда Лема. У капота курил еще один человек в черном кожаном плаще и кожаных же перчатках. Заметив подходящих людей, он кинул в сторону бычок и демонстративно поправил винтовку на плече.

– Милости прошу, – водитель подтащил Лема к кузову, открыл заднюю дверь и толкнул его на пол «Воронка». Дверь закрылась снаружи на замок.

Внутри было светло, под потолком горела впаянная в металл корпуса лампа. На низких откидных лавках сидело трое. Один из них был вооружен, и, судя по всему, тоже являлся служителем правопорядка. Свою укороченную винтовку он держал на коленях так, чтобы можно было быстро привести ее в боевую готовность. Остальные двое были в той же одежде, что и Лем. Всех их забрали из мест лишения свободы, а вот зачем, объяснить не потрудились.

Черный автозак замогильно фыркнул, дернувшись своим несуразным корпусом, и тронулся с места. В маленьких окошках, расположенных немного выше уровня глаз сидящего человека, проплывали мимо однообразные серые стены, укутанные колючей проволокой, крыши с вооруженными дозорными и однотонное небо. Лем знал когда-то одного художника, который иногда показывал ему разные стадии создания своих работ. Одним из первых этапов была подготовка холста к процессу. На белый лист кистью наносилась вода так, что холст начинал блестеть в электрическом свете ламп. Затем контуры будущего рисунка легко обозначались серой краской, сильно разбавленной водой. И если воды на листе было слишком много, то краска могла начать стекать вниз. Для художника в этом нет проблемы, он тут же обращал эту краску в образы, контуры и полутона. Но если ничего не предпринимать, то весь холст заполнялся рваными серыми пятнами, неравномерно распределенными и с большим количеством лишних подтеков.

Сегодняшнее небо очень живо напомнило Лему этот эпизод из жизни. Он даже попытался вспомнить имя того человека, но сколько ни напрягал память, ничего не вышло. Возможно, что его уже и нет в живых. Как и Лема.

«А ведь все, что я помню и знаю, осталось в прошлой жизни, – горько усмехнулся про себя Лем, – для всех я исчез, умер, испарился. Как и родители, яблочко от яблони, как говорится». Бывший подпольщик попытался пожалеть себя, вызвать хоть какие-то чувства, но в голове его был трезвый расчет, а в душе глухая пустота.

«Нет. Не все еще в прошлом. Азимка. Они не могли ее найти. Я бы узнал, если бы ее привезли сюда. В конце концов, в чем я тогда, черт возьми, расписывался?»

– Позвольте узнать, уважаемый, – Лем обратился к человеку с оружием, – куда нас везут? В «Воронках» людей из тюрем не забирают, в них сюда привозят.

Охранник лениво покосился на подавшего голос арестанта, оценивающе прищурился, будто решая, удостоить его ответом или нет, и заговорил:

– Куда переносят клетку лабораторной крысы, дело ученого, а не крысы. Не мое это дело – знать. И не твое, раз уж на то пошло. Мое дело следить, чтобы вы сидели себе ровно. Так что если будешь буянить, – он слегка повернул дуло винтовки в сторону Лема, – ну ты понял, – сказал охранник, самодовольно улыбаясь. Он очень любил, когда можно воспользоваться своим положением и подшутить над напуганными заключенными. Дома он мог весь вечер рассказывать жене с детьми, как остроумно пошутил и как еще больше напугал арестантов. У каждого человека есть свое хобби.

«Воронок» остановился и застыл, как вкопанный.

– Ж/д переезд. И еще пассажира возьмем, – коротко пояснил охранник, несмотря на то, что вопроса никто так и не задал.

Лем привстал и выглянул в маленькое окошко. Оно было забрано толстой решеткой, прутья были толщиной в половину ладони, так что не понятно, зачем его вообще вырезали в металлическом корпусе машины. На улице стояли два тюремных корпуса, соединяющиеся между собой пешеходным мостиком. Каждый конец этого перехода был снабжен дверью, похожей своим механизмом на двери камер, и забором-сеткой с привычной колючкой наверху. С одного конца к двери подошло три человека. Один из них был страшно худ и сильно сутулился, плечи его то и дело вздрагивали от холода. Тонкая шея едва держала бритую голову, а тюремная роба, как порванный парус, трепыхалась на ветру. Заключенного конвоировала вооруженная охрана. Выполнив стандартную последовательность действий для открывания двери, трое под раздражающий вой миновали вход. Мост не был крытым, по бокам были лишь перила, сваренные из тонких железных труб. Он находился на высоте четвертого этажа, так что прыгать вниз, надеясь на побег, бессмысленно. Даже если ты умудришься не переломать себе ноги при падении, повсюду стены, заборы, лабиринты корпусов и вооруженные тюремщики. Но тот, кто теряет рассудок, не рассуждает так далеко.

Охранники чуть отстали от заключенного, и он решился. Насколько позволяли его истаявшие силы, он что есть мочи рванул к перилам. Обтянутый кожей скелет в несуразных одеждах уже отталкивался от земли так резко, как только мог. Сполна перейдя на скрытые резервы организма, он почти ухватился за край моста, чтобы перепрыгнуть его, и вперед, к свободе. Прочь от этого ада.

Охранники синхронно вскинули винтовки отработанным движением, не пытаясь остановить бегущего. Два выстрела прогремели дружным дуплетом. Не добежав пары шагов до перил, заключенный дернулся вперед, раскинув руки, врезался грудью в поручни и, по инерции перегнувшись через них, мешком полетел вниз.

Рука грубо схватила Лема за шиворот и бросила на лавку:

– Не глазеть, – грозно рявкнул охранник, – не то отправишься за ним.

Все произошло очень быстро, Лем даже не совсем осознал случившееся. Человек, сидящий напротив него, тоже было привстал, но сел обратно, не решившись испытывать судьбу. «Вот так. Без суда и следствия. Запросто».

– Похоже, что ваш новый сосед с нами не поедет, – насмешливо ухмыльнулся охранник.

Снаружи послышались голоса, которые сразу сорвались на крик. Похоже, что это был их водитель. Через окошки под крышей кузова были слышны ругательства и спокойные голоса конвоиров, только что застрелившие заключенного и довольно живо спустившиеся к машине. Водитель кричал что-то про ответственность, и что тот человек был в его распоряжении, обещал устроить «звездопад» в званиях двух толстолобов и требовал выдать ему другого человека, не важно кого. Очевидно, что двум тюремщикам сольное выступление сотрудника ННО изрядно надоело, потому что друг за другом сухо щелкнули предохранители винтовок. Крик сразу сам собой прекратился, застряв в груди ошарашенного такой наглостью водителя. Он пробормотал что-то, громко и сильно хлопнул дверью кабины так, что корпус немного качнулся и «Воронок» тронулся с места.

– Да уж, красотой этот мир уже не спасти, – угрюмая фраза прошла мимо ушей Лема.

– Два куска свинца. Получается, столько стоят наши жизни? – растерянно пробормотал Лем.

На этот раз его никто не одернул. Все подавленно молчали под урчания и завывания «Воронка».

– Не беспокойся, наши стоят и того меньше, – сказал вдруг второй арестант, сидящий в самом углу.

Он сидел у борта, соседнего с водительской кабиной. Был расслаблен и собран одновременно, вальяжно закинул ногу на ногу, однако следил за всеми цепким взглядом из-под полуприкрытых век. Это был первый человек на памяти Лема, на ком тюремная одежда не обвисала, как картофельный мешок, а сидела вполне прилично.

– Отчего же вы так думаете, молодой человек? – ответил ему сидящий напротив Лема. – Сомневаюсь, что нас лишат жизни таким же подлым способом.

– Не в том мы положении, чтобы сомневаться. Пустят в расход сейчас где-нибудь по дороге, и дело с концом.

– Для этого на нас бы не тратили топливо и моторесурс этого странного грузовика. Я бы сказал его название, но, боюсь, память меня подводит, – говорящий был похож на умудренного годами врача или, скажем, профессора. На вид ему было от пятидесяти пяти до шестидесяти, лицо имело некоторую бодрость и свежесть, однако волосы имели ту стадию седины, когда цвет напоминает черный молотый перец, смешанный с большим объемом соли. Его речь не была ни громкой, ни тихой. Этот человек сразу понравился Лему.

– Это «Черный Воронок», служебная машина Надзора Над Общественностью, – он протянул руку для рукопожатия, решив начать неизбежное знакомство, – Лемор.

– Очень приятно, молодой человек, мое имя Палий, – его ладонь крепко сжала руку Лема. – Откуда столь широкие познания?

– Как считает наше государство, я связался не с теми людьми, – угрюмо ответил Лем.

– Ну, тогда мы с вами коллеги по несчастью, Лемор, – ответил Палий, слегка удивив молодого подпольщика.

«А вдруг он тоже из Конторы? Хотя я и не припомню там людей его возраста, все же надо будет разузнать при удобном случае», – подумал Лем, но вслух лишь сказал:

– Как и все здесь, думаю.

Охранник ровным счетом никак не реагировал на начавшуюся беседу арестантов. Он периодически поправлял оружие, оглядывался на говорящих и продолжал безучастно смотреть в окошко на задней двери.

– А как ваше имя? – Палий повернулся к человеку в углу.

– А я не вижу смысла его называть. Мы, скорее всего, никогда больше не встретимся. Ни друг с другом, ни с кем-либо еще, – голос его был чуть хриплым, словно после болезни.

– Опять вы про смерть. Вы, молодой человек, настроены весьма и весьма пессимистично. И, если на то пошло, почему бы и не узнать имен товарищей по несчастью?

– Любите вы вопросы задавать, я смотрю. Забавная манера речи, – хмыкнул человек в углу.

В кузове Воронка вновь воцарилось молчание. Грузовик притормозил и пиликнул клаксоном. Охранник поднялся в полный рост, выглянул в окошко и посмотрел на своих молчащих подопечных:

– Сидите тихо и не рыпайтесь, – сказал он для большей убедительности, – проезжаем КПП.

Со стороны улицы донесся звук открывающейся двери кабины, и несколько голосов что-то недолго обсуждали. Придя, очевидно, к соглашению, голоса за бортом грузовика стихли. Секунду ничего не происходило, как вдруг лязгнул замок на дверце кузова. Дверца распахнулась, и за ней показались двое.

– Что везете в кузове?

– Заключенных. Троих, – ответил охранник.

– Документы и разрешение есть?

– Имеются. Вот, держите, – он протянул им извлеченные бог знает откуда бумаги.

– А где четвертый?

– Решил не ехать, – криво улыбнулся охранник.

Солдат с документами кивнул, про это ему уже доложили, и продолжил досконально проверять бумаги.

Началась обычная процедура проверки документов, к которой Лем сразу же потерял всякий интерес. Он прислонился к стенке кузова, сложил замком руки на груди и закрыл глаза в надежде немного подремать.

* * *

Молодой революционер проспал недолго. Как только Воронок снова тронулся, он затрясся так, что не проснуться было невозможно. Подпольщик открыл глаза, зевнул в кулак и выглянул в окошко. Огромный тюремный комплекс оставался позади, медленно уменьшаясь в размерах. Издалека весь он напоминал ощетинившийся ДЗОТ в боевой готовности. Пулеметные гнезда, прожекторы, колючая проволока и противотанковые ежи на въездах – Демиругия явно не желала отпускать своих арестантов на волю.

Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулись поля высохшей плешивой степной травы. Небо смыкалось с землей где-то очень далеко, бесконечно далеко. Недоступные всю жизнь просторы пугали и привлекали, и Лем не знал, какое из ощущений острее. Сколько себя помнил, он прожил в городе, с детства учась жить в клетках каменных лабиринтов. Все вокруг сильно отличалось от тех мест, которые были привычны для взгляда молодого революционера. Поле вокруг было сплошь покрыто большими коричневыми пятнами, будто гнойными язвами. Слой дерна зиял рваными ранами, обнажая коричневую каменистую землю, досуха обезвоженную сухими ветрами. Ломкие травяные стебли прижимались к земле под холодными воздушными потоками.

«Если вокруг не видно даже намека на город, то в какой момент я здесь оказался? Я почти все время был в сознании, меня не могли увезти так далеко. День ареста я помню, вырубиться надолго, когда меня брали, я не мог. Разве что после… Тех событий, – крупная дрожь пробрала Лема, в глазах помутилось, и он осел на скамью, – наверное. Не надо вспоминать. Не стоит. Не надо».

Он закрыл лицо руками и попытался отдышаться. Вдох, длинный выдох. Забыть. Вдох. Все в прошлом. Длинный выдох. Дурные мысли уходят вместе с воздухом.

– Отвратно выглядишь, – раздался голос из темного угла, – нормально все?

– А, да. Все хорошо, кажется, – слабым голосом отреагировал Лем, – укачало.

– Сдается мне, нас всех тут некоторое время назад так же «укачали», – мрачно усмехнулся он. – Ладно. Мое имя Хасар.

– Приятно, я Лемор. Можно просто Лем.

– Хасар, у вас весьма необычное имя. Оно, скорее всего, имеет перевод или просто значение в другом языке, – оживился Палий.

– Имеет. Означает хищный зверь. На языке народа, который вам вряд ли знаком, Палий, – Хасар не спешил отвечать вежливостью.

– Зря вы так, молодой человек. Я, между прочим, преподаватель. Был, точнее, – хихикнул Палий.

– И что же вы там преподавали? – в голосе Хасара сквозила недоверчивость.

– Историю, – охотно продолжил седой учитель, – моим профилем была история непосредственно Демиругии, но за свою жизнь я часто выходил далеко за рамки этого предмета.

– Это на языке молгонов, – Хасар наклонился вперед, и Лем, наконец, рассмотрел его лицо. У него был примечательный узкий разрез глаз и длинные волосы до плеч, туго стянутые в хвост лентой. Такой типаж не был распространен в Демиругии.

«А может, он из Канта?», – свои мысли Лем озвучить не решился.

Хасар рассмеялся, и выражение его лица впервые перестало быть серьезным. Видимо, непроизнесенный вопрос слишком хорошо отразился на лице его собеседника.

– Ты ведь думаешь, что я шпион Республики, верно? – подпольщик кивнул. – Поверь, Лем, не ты первый, кто посчитал так же. Наверное, отчасти из-за таких мыслей у государства, как у тебя, я здесь сейчас и нахожусь, – Хасар немного помолчал и продолжил. – Не знаю, откуда мои далекие предки, но я был рожден здесь. К моему глубочайшему сожалению.

– Насколько мне известно, ваши предки были из группы кочевых племен, пришедших на территорию нынешней Демиругии с материка. К большому сожалению, следы давно затерялись на зараженных территориях, и археологические экспедиции в те места не снаряжают. Слишком высок уровень радиоактивного излучения, – разбавил разговор своими познаниями престарелый историк.

– А почему вы думаете, что они не могли прийти со стороны Канта? – Лем захотел отвлечься от неприятных воспоминаний хотя бы беседой.

– О, я всецело уверен, что такое не могло произойти, – Палий сразу оживился, когда понял, что его знания вызвали интерес, – как вы, наверное, знаете, Лемор, если рассматривать Демиругию и Республику Кант с высоты полета пернатых, то наша разделенная от воды и до воды Хребтом земля не что иное, как полуостров. Кант с трех сторон окружен водой, то есть Демиругия, в отличие от Республики, имеет связь с материком. Так как, насколько мне известно, вся суша, кроме нашего полуострова, загрязнена радиацией, можно было бы предположить, что молгоны бежали от наступающей опасности сюда, в Демиругию. Горный Хребет преодолеть кочевникам было весьма затруднительно, и они обосновались здесь, вплоть до прибытия Первого Генсека на эти земли. А потом этот народ ассимилировался с населением нашей страны.

– Скажите, Палий, – Лем всерьез заинтересовался рассказом бывшего преподавателя, – вы сказали, что они спасались от чего-то. То есть до этого они жили на материке?

– Да, выходит, что так, Лемор.

– Получается, материк раньше не был таким уж опасным для жизни местом?

– Ну, природа всегда таит опасность для человека, но если вы о загрязнениях, то да. Когда-то те земли были пригодны для жизни.

– А с чего бы этим самым загрязнениям ни с того ни с сего появляться?

– Природный катаклизм, – пожал плечами Палий, – я же сказал, природа никогда не была к нам дружелюбной.

– А что если это последствия войны?

– Не смешите меня, молодой человек, – Палий улыбнулся и снисходительно объяснил, – невозможно создать оружие, способное на такие разрушения.

– Ну да, Палий. Вы правы, глупо было такое предположить.

* * *

Черный грузовик с тремя заключенными то колесил по асфальтовому шоссе, то съезжал на грунтовые дороги. От них его начинало сильно трясти, и невольные пассажиры тихо чертыхались, хватаясь, за что ни попадя. Один раз была остановка, на которой Палия, Лема и Хасара вывели на обочину, предоставив им отличную возможность совершить необходимые гигиенические процедуры по нужде под дулами винтовок. Сбегать, правда, было все равно некуда, куда ни глянь, тянулись совершенно безлюдные степи. Их грузовик был единственным оплотом цивилизации в этой пустыне. Но, как говорится, чтобы неповадно было, охранники демонстративно стояли с оружием наготове.

И путь продолжился. В какой-то момент Воронок вышел на узкую военную дорогу из бетонных плит, и разнообразие в дороге окончательно закончилось. Больше остановок не было.

На редкие вопросы осужденной троицы о том, куда же их все-таки везут, охранник отвечал унылым безразличием. Привала для приема пищи также не предвиделось. Поэтому Лем вполне справедливо предположил, что поездка будет продолжаться до вечера. Ведь, если бы их решили морить голодом, охранники все равно бы остановились перекусить, однако они тоже, судя по всему, уже с нетерпением ждали прибытия до означенного места.

К вечеру небо нахмурилось еще сильнее, недовольно посерело и потухло, погрузив землю в рыхлый мрак. Степь врезалась в лес, и смотреть в окна стало бесполезно. Темнота, будто выплеснувшаяся из гнилых душ ищеек ННО наружу, заполнила собой каждый кубометр неосвещенного пространства. Мир сузился, вжался в неприятно холодные стены вестника горя и беды – «Черного Воронка». Грузовик мчал через завесу непроглядной тени, разрезая ее мертвенным светом фар. За спинами троих заключенных оставалась их прошлая жизнь, казавшаяся стабильной и безопасной, а на деле она стала зыбким миражом, эфемерным кругом на реке, имя которой Демиругия. Впереди их ждала неизвестность без намека на проблеск надежды. И вот они находились между двух полюсов неведения в непроглядной темноте. Время сгустилось, выйдя за рамки хронометров. Оно, подобно воску свечи, медленно плавилось и стекало в Небытие. Что ушло, то в прошлом, что осталось нетронутым – придет в грядущем.

Три человека были абсолютно не связаны друг с другом, но, словно в черном анекдоте, оказались рядом. В обычной жизни вероятность их встречи стремилась к нулевому значению. Зачем-то судьба сводит разных людей вместе, для чего-то сажает их в одну лодку и отправляет в плавание по времени. Что из этого выйдет? Покажет лишь это самое время, и, дай бог, его течение будет благосклонным.

* * *

Глубокой ночью «Черный Воронок» въехал в пограничную военную часть. Двери кузова распахнулись, и легкий мороз поздней осени мигом разбудил умудрившихся заснуть заключенных. Их вновь построили на улице в линию вдоль борта грузовика. Уставшие охранники зло смотрели на них из-под надвинутых бровей до тех пор, пока их не сменили не менее угрюмые военные.

– Все, они переходят под нашу ответственность. Можете быть свободны, – отчеканил человек в пятнистой военной форме и добавил чуть теплее, – бар в той стороне, ребята, – и указал куда-то в россыпь одноэтажных строений.

Изрядно повеселевшая троица тюремщиков направилась культурно проводить вечер, предвкушая заслуженные часы отдыха. Лем оглянулся по сторонам, зябко поеживаясь в тонкой тюремной робе. Их грузовик стоял у самой ограды, за которой неприступной стеной возвышался темный лес. Чуть поодаль находился въезд на территорию со шлагбаумом, КПП и двумя огневыми позициями. На равных расстояниях друг от друга уходили в бездонное ночное небо смотровые вышки, зорко шарящие по окрестностям лучами прожекторов. Большую часть видимого пространства занимали приземистые строения из дерева или кирпича. Не считая шестерых солдат, ставших их новыми надсмотрщиками, в поле зрения людей не было. Неудивительно, время уже, скорее всего, перевалило за полночь.

– С каждым разом нас охраняет все больше людей, – весело сказал Хасар, – потом что, целой ротой вокруг нас гарцевать будете?

– Разговоры, – рявкнул солдат, по всей видимости, командующий остальными пятью, – рты раскрывать будете, когда я того потребую.

– Скоро узнаете, зачем ваши преступные тушки понадобились на линии фронта, – продолжил командир в пятнистой военной форме, – а теперь, нале-е-во.

Лем, Палий и Хасар вразнобой повернулись.

– Шаго-о-м марш.

Их окружили бойцы, по двое слева и справа и по одному в конце и начале колонны.

– Палий, – тихо позвал на ходу преподавателя Лем, – если слышите, кивните.

Палий легко качнул головой. Со стороны это выглядело, словно у него устала шея от длительной поездки.

– Они сказали что-то про фронт. Мы что, на границе?

Палий чуть повернул голову вбок и ответил: – Нет смысла гадать, Лемор. Думаю, нам сейчас все изложат в максимально доходчивой форме.

– А ну замолчали, – обернулся командир, шедший во главе колонны. Он грозно зыркнул на троицу, но больше ничего не сказал, и они продолжили идти.

Ноги мерзли от холодного асфальта, ветер продувал одежду, и Лемор мечтал поскорее очутиться в месте потеплее. Низкие бараки, или, наверное, они называются казармы, Лем точно не знал, остались позади. Через некоторое время широкая прямая улица вывела девятерых людей на закатанную в бетон площадь. В ее центре возвышался флагшток со спущенным на ночь флагом Демиругии.

«Кажется, это называется плац, – подумал подпольщик, – днем здесь наверняка полно солдат, мечтающих о смерти за любимое государство. А что если нас просто решили определить в какие-нибудь войска? – пришла к Лему внезапная паническая мысль, – и будем мы под присмотром в штрафном батальоне. А что, пошлют с саперными лопатками в атаку на кантийцев, и дело с концом».

Предчувствуя совсем неблагоприятное развитие событий, Лем уткнулся взглядом себе под ноги и обреченно брел за остальными.

«Все сходится, подпись я поставил под военным контрактом».

Судя по угрюмому молчанию Палия и Хасара, в головах у них крутилось нечто похожее.

«Обидно, – вдруг понял Лем, – столько сил на борьбу с режимом, – а теперь во имя него и придется служить. Иронично и жестоко».

Гробовую тишину нарушал лишь звук шагов, шаркающих и торопливых у заключенных и слаженных у бойцов. Через плац их повели к единственному трехэтажному зданию в округе, в котором горел свет. По всей видимости, новоприбывших уже ждали.

* * *

В узком светлом коридоре троицу остановили и сдали на руки очередному военному. Он критически осмотрел их с ног до головы, усмехнулся в густые усы и повел по хитросплетениям коридоров и лестничных пролетов вниз, в подвальные помещения. На вымытых до блеска стенах призывно висели агитплакаты. «Враги Отечества не дремлют». Одни и те же плакаты через каждые пять одинаковых дверей. Дверь, еще четыре, плакат. Гипнотизирующая карусель серой безликости окружения. Лампы с прозрачными плафонами тихонько зудели и нервно подмаргивали.

«Как в тюрьме. Будто и не увозили», – подумал Лем и украдкой ущипнул себя за запястье, в последнее время он привык проверять таким образом реальность происходящего.

Остановившись около одной из тысячи неприметных дверей, их провожатый толкнул ее внутрь и жестом приказал войти.

– Здесь вы сегодня будете спать, товарищи арестанты. Каждому подготовлена койка и ящик с личными вещами. Пытаться сбежать не советую, территория простреливается дозорными вдоль и поперек, необходимые приказы отданы.

– А вот и новая камера, – пробурчал Лем, открывая ящик, стоящий под кроватью.

Пошарив рукой внутри, он наткнулся на что-то кожаное. Схватившись за это двумя руками, Лем с большим удивлением выудил свой серый плащ. Палий и Хасар тоже с недоверием крутили в руках одежду, которую у них отобрали уже очень давно. Лем быстро оглядел подклад и не поверил своим глазам – не единой дыры, его не рвали. Все еще не веря своей удаче, он бросил плащ на кровать, провел рукой изнутри и нащупал вшитые в него металлические детали.

«Не обнаружили», – радостно подумал революционер.

– Сейчас – отбой, – напомнил о себе солдат у двери, – на рассвете вас поднимут и отведут к начальству. Вы ведь горите желанием узнать, что вы все подписали, лишь бы не гнить в тюрьмах, верно?

Дверь с тюремным лязгом закрылась, и свет в комнате погас. Ложиться на жесткие койки пришлось в кромешной темноте.