– Какого черта ты там делала?

Типа усмехнулась и принялась за бутерброд – бекон, голубой сыр и авокадо с соусом.

– Проводила маневр. И весьма ловкий, – объяснила она, продолжая жевать.

Дэниел отхлебнул кофе, успокаивая издерганные нервы. Капли пота блестели у него на лбу Едва войдя в кухню, он понял, что вся его жизнь рушится. Посмотрев в глаза жены, он увидел в них бездну Живот свело от понимания безысходности происходящего. От страха. Сейчас он всего лишится. Брака, жены, дочери. Чего ради? Ради этой помешанной на протеине ведьмы.

– Так больше продолжаться не может.

– Так больше продолжаться не может, – передразнила его Тина. – Ты прямо как актер из плохой радиопостановки.

Она вытащила изо рта непрожеванный кусок бекона, изучающе на него посмотрела и снова засунула в рот.

Дэниел отвел взгляд.

– Ты хотела разрушить наш брак.

– Нет, я хотела научиться готовить.

– У моей жены? Правящей королевы царства жирных десертов?

– Я собиралась заменить жиры Pam'ом, а углеводы – яичным белком. Получилось бы очень вкусно. Но у твоей жены начался психоз.

– Ты собиралась вместо масла использовать Ранг?

– Ага.

– И ты полагаешь, было бы так же вкусно?

– Милый, разницу почувствовать невозможно. Даже на упаковке об этом написано. Я всегда ем рисовое печенье с маргарином. Пшикнул один раз – и в рот. М-м-м! Вкуснотища!

Дэниел поставил чашку на стол. Она хуже, чем он думал. Он посмотрел по сторонам, нет ли вокруг знакомых. Ну и видок у них был сейчас – мужик, у которого со лба пот течет, как из прохудившегося шланга, и молодая, умело накрашенная девица с нашлепкой из взбитых сливок на голове. К счастью, в «Крамер Букс» в это время дня немноголюдно, не то что вечером, когда посетители с подносами в руках толкаются задами в проходах между столиками. Тина подтянула к себе меню и открыла страницу с десертами. Похоже, от сегодняшнего приключения у нее разыгрался аппетит. Дэниел забрал у нее меню и хлопнул им об стол.

– Мы не можем больше этим заниматься.

– Ну ладно, хорошо, – пожала плечами Тина, подбирая пальцем крошки с тарелки.

Лак у нее на ногтях был абрикосового цвета. Она положила крошки в рот и, глядя на Дэниела, обсосала палец. Дэниел смотрел на ее причмокивающие губы.

– Я серьезно.

Она улыбнулась.

– Ты закончила? – спросил он.

Вместо голоса вышло карканье:

– Угу.

Он потащил ее к дверям, а потом к ней домой. Всю дорогу его рука по-хозяйски лежала у нее на ягодицах.

Насколько же мы недалеки от смерти, думала Джасмин, стоя на кухне в полной растерянности. Она никогда никого и пальцем не тронула. Во, какая силища в руках. Она взглянула на свои длинные пальцы. Ногти неровные – из-за того, что постоянно возится с ножом и теркой, а кожа на подушечках потемнела от соусов и красного вина. Обручальное кольцо потускнело от соли и все в царапинах. Когда-то она прочитала, что среди всех профессий самая криминальная – повар. Почему-то среди поваров больше всего убийц. Почему? Может, потому, что орудия убийства всегда под рукой? А может, они лучше знакомы с анатомией? Или просто внутренняя надежда на удачный результат? Она обвела взглядом кухню. Настоящая камера пыток. Инструменты висят, будто ждут. В первую очередь ножи, но есть и менее очевидные: термометры для мяса, машинки для снятия кожи, миксеры. Поварам приходилось запросто снимать кожуру с овощей и фруктов, резать оглушенных, а часто еще и живых животных, а потом с ведьминской истовостыо собирать их драгоценную кровь в кастрюлю. Поварское дело и бессердечие – синонимы. Чью-то жизнь забрать, а свою сохранить. Вряд ли кто когда читал заупокойные молитвы по загубленной скотине. Теперь повара все больше колют, протыкают и воротят нос – во всяком случае, до недавнего времени воротили – от жира, этой поддерживающей жизнь субстанции. А сидящие за обеденным столом, наевшись, оставляют на тарелке частицы чьих-то ног или задов. Хуже того, они бросают чью-то несъеденную смерть в помойное ведро. Потому что, как ни крути, дарить жизнь – означает убивать. Или это слишком резкое определение? Безусловно, готовить – это подстрекать к убийству. Чьему-то.

Джасмин вынула из холодильника приготовленный вчера салат из фасоли с жареным сладким перцем, хрустящим беконом, пастой каннелони и заправленный уксусом с прованским маслом. Тарелку брать не стала, вооружилась только вилкой и приступила к еде. Соленый жирный бекон вернул ее к жизни. Поковыряв вилкой в миске, она выудила длинную соломинку красного перца и сунула ее в рот. Перец мягко проскользнул внутрь, мясистый и ароматный. Капля масла повисла на подбородке Джасмин. Она продолжала есть, методично забрасывая в рот еду и почти не соображая, что делает. Внимание ее сконцентрировалось на гамме появившихся во рту вкусов. Она потянулась за перечницей, а потом, испытывая легкий укол вины, за солонкой. Джасмин знала, что соль не нужна, но состояние, в котором она пребывала, требовало чрезмерности. Она клала в рот круто посоленные фасолины и жевала, катая языком эти клейкие самородки. Когда показалось дно миски, покрытое маслом на два пальца, входная дверь хлопнула и на пороге кухни возникла Карим. Джасмин проигнорировала ее появление. Она пыталась выловить со дна три последние фасолины. Те уворачивались, так что пришлось помочь пальцами.

– Почему такой бардак?

– Отца спроси.

– А где он?

– Понятия не имею.

Карим промолчала. Ее юношеский мозг заработал, пытаясь понять, в чем дело.

– Ты это все одна съела?

– Ох, извини. А ты тоже хотела?

– Да ладно.

Джасмин тупо смотрела на миску.

– У тебя жир на подбородке, – сообщила дочь.

– Оставь меня, пожалуйста, одну, если не возражаешь.

Карим щелкнула языком, выразив одновременно отвращение, раздражение и полное безразличие к происходящему, и унеслась с кухни. Джасмин медленно поднесла руку к подбородку. Но вместо того чтобы вытереть масло, она начала вдруг размазывать его по щекам. Потом зачерпнула из миски горсть масла, плеснула себе в лицо и растерла его круговыми движениями. Оно каплями бежало по шее и стекало в ложбинку грудей. Футболка уже потемнела от масла, но Джасмин все никак не могла остановиться. Она мазнула маслом за ушами, как будто это были духи. Потом наклонилась вперед и начала по-кошачьи вылизывать из миски остатки. Когда последняя капля жира просочилась в горло, она разогнулась и громко рыгнула.

– Ма-ам! – в ужасе завопила Карим из комнаты.

Джасмин отодвинула миску. Сняла фартук. Сбросила на пол картонную упаковку яиц. В растекшуюся желтым клейкую лужу, будто в ведро с картофельными очистками, вылила целый пакет молока. Вытерла руки полотенцем и, выходя из кухни, швырнула его во все это непотребство.

Поднявшись в спальню, Джасмин стянула свитер и вылезла из брюк. Потом сбросила на пол лифчик и залезла под прохладные простыни. Поверх одеяла она натянула еще и перину и лежала под ней, съежившись, пока не согрелась. Потом перевернулась на другой бок, свернулась калачиком и закрыла глаза. Вот и все. А теперь она заснет и проспит до конца жизни.

Поправив на туше Джасмин пуховую перину, Дэниел на цыпочках вышел из спальни.

Он немножко задержался, потому что, сказал он, пошел выпить с девушкой чашку кофе, надо было объяснить ей ситуацию. А потом, уже по дороге домой – да, домой, а куда же еще – вдруг вспомнил, что мост Ки Бридж закрыт. Всю жизнь они собираются его ремонтировать, что ли? Ну, в общем, пришлось сделать крюк через Уилсон, а это еще полчаса. Господи.

Дэниел сел на кровать и погладил Джасмин по голове. Рассказал, что Тина никакая не актриса, а всего лишь его студентка. Работает секретаршей, хочет стать актрисой, но с его точки зрения, лучше бы ей эти мысли оставить. Слишком старая. Но ты же знаешь, сказал он Джасмин, какие они, эти актрисы. В небесах витают. Он не хотел ничего говорить. Не хотел, чтобы Джасмин расстраивалась. Да, про эту не хотел говорить. Потому что она вызывала у него некоторую симпатию. Он думал, что сможет это преодолеть. Старался. Он думает, что наказывать ее не следует. Джасмин кажется, что следует? Ну, раз она так считает, тогда конечно. Хотя эта женщина в общем-то ничего плохого не сделала. Кроме того, что хотела посмотреть, как Джасмин готовит. И разве это не Джасмин на нее напала?

Но решать Джасмин. Пусть делает, как считает нужным. Нужно было бы выгнать ее с курса. Тут и говорить не о чем. Если бы он мог. По крайней мере, он надеется, что сможет. Хотя могут быть неприятные последствия. В любом случае они с этим справятся. Как она себя чувствует? Совсем не лучше? Какой удар. Да, это было для нее таким ударом. Не отпускает? Сейчас ей надо поспать. Поспать. А завтра все будет хорошо.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

Она не отозвалась.

Что же это значит – «слишком старая», думала Джасмин. Под тридцать? Тридцать пять? Актерство – зубодробительный бизнес. Какое счастье, что сама она никогда не хотела быть актрисой. Ей было жалко девочку. Решила пойти на прорыв. Есть ли у нее семья, родственники, которые поддержали бы, помогли в случае неудачи? Или она из тех, кто вынужден вкалывать на тупой работе лишь за кусок хлеба, а потом забыть о своей голубой мечте и попросить должность офис-менеджера – более привилегированную, ответственную и денежную. Ситуация и в самом деле очень печальная. Дэниел прав. Какое потрясение! Но Джасмин знала, как с этим разобраться.

Карим понимала, что сама во всем виновата. Не нужно было говорить Роджеру, что у нее есть змея. Нельзя было допускать, чтобы он считал, будто у них есть общие интересы. Ведь именно это и вдалбливала ей Лиза: «Ни одного шанса плебеям». И все-таки здорово, что у него есть змея. Ни у кого из ее друзей нет. Честно говоря, Лиза всегда поглядывала на Медею, приподняв бровь. Это было, на ее взгляд, уж слишком в духе «белой швали».

Карим нетерпеливо щелкнула по телефонной трубке.

– Ладно, – сказала она, сдавшись. – Зайду минут через десять. Мне нужно еще домашку.

– Отлично, спасибо, – ответил Роджер.

Роджер ждал ее прихода. Он надел свою самую крутую рубашку из магазина «Гэп» и черные джинсы. Он опять повел ее в свою спальню. Вид у него был как у встревоженного родителя.

– Не понимаю, что происходит. Разноцветный стал. И цвета какие-то странные.

– Какие?

– Красный, зеленый. И желтые полоски появились.

– Правда?

Карим наклонилась над клеткой. Посмотрев на змею, она громко расхохоталась. Змея была облеплена полосками и кружочками разноцветных стикеров. Карим оторвала их и по-матерински похлопала змею по спине.

– Вот так, вот так, – сказала она. – Уже лучше. Роджер изумленно захлопал глазами.

– Ты потрясающий врач. В ветеринарную академию не думала пойти?

Карим, улыбаясь во весь рот, замотала головой.

– Ты обедала?

Улыбка исчезла с лица Карим.

– Давай перекусим. Я просто хочу поговорить. Про змей и все такое.

– Я не хочу есть.

– Ладно, ты будешь рассказывать, а я – есть. Она взглянула на часы.

– Пожалуйста, – умолял он. – Из всех моих знакомых девочек ни у кого не было змеи.

Карим польщенно молчала. Он же воспринял ее молчание как отказ, и снова пошел в атаку:

– Ты своей подружки Лизы, что ли, боишься?

– Нет!

– Надеюсь, что так. У этой твоей Лизы самый болтливый язык на всем Атлантическом побережье.

– У нее не болтливый язык.

– Ой, ради бога! Для нее нет ничего святого. Ничего. Она еще хуже своей матери.

– Прекрати.

– Всем рассказала, как вы поступили с Алессандрой.

Карим залилась краской.

– Я считала, что мы правильно придумали.

– Ты правда так думала?

– Ну, мне просто не хотелось пускать это на самотек. Знаешь, некоторые люди стараются не замечать, когда их друзья ведут себя странно или ненормально. Делают вид, что ничего не происходит. Мне кажется, так нельзя.

Роджер пожал плечами. Она права. Он смущенно опустил голову.

– Как я понимаю, ты не хочешь у меня остаться.

– Нет. То есть хочу. Но ненадолго, ладно?

Карим вдруг расхотелось уходить. Она почувствовала облегчение – можно было наконец поговорить не о тряпках или мальчиках. И не о том, кем чей отец работает.

– Тогда пошли.

Войдя в кухню, Роджер достал низкокалорийный ванильный коктейль «Слим Фаст», налил его в высокий стакан с каемкой изморози, всунул туда бумажный зонтик и поставил перед Карим.

– О, – сказала Карим.

Потом он открыл духовку и вытащил оттуда постную лазанью с начинкой из четырех сыров и совсем низким содержанием – всего 267! – калорий. Она жарко пузырилась и постреливала плавленым сыром. Карим затаила дыхание. С комическим видом, поигрывая бровями, Роджер поставил на стол миску с кочанным салатом, тонко наструганной редиской и тертым американским сыром – без соли, без масла. Карим положила руку на горло и безмолвно уставилась на еду.

Для себя из той же духовки Роджер вытащил среднего размера пиццу с перцем и сыром. Усевшись за стол перед онемевшей Карим, он взял стакан кока-колы и с наслаждением отпил.

– Надеюсь, тебе это понравится, – кивнув на еду, сказал он Карим. Она закивала, тронутая почти до слез. Карим смотрела на Роджера поверх своего 275-калорийного блюда и улыбалась. Роджер кивал и улыбался в ответ. Он чувствовал себя Эрролом Флинном.

Прозвенел звонок. Тина посмотрела на часы. Как, опять? Просто ненасытный. Она спустилась в коридор, отпихивая путающуюся в ногах Несладкую.

– Кто там?

– Джасмин Марч.

Тина застыла на месте.

– Откройте! – настаивала Джасмин.

– Одну минуту.

Тина бросилась в ванную, стянула спортивные брюки и футболку и облачилась в легкий шелковый халатик. Распустила волосы. Сейчас она утрет ей нос.

За порогом стояла ее… ну, она могла бы назвать ее соперницей, но эта старая коза уже свое отпрыгала.

– Что вы хотите?

– Поговорить с вами.

– Сейчас?

Джасмин не ответила.

– Послушайте, я занята. У меня прослушивание…

– Я не отниму много времени.

Тина отступила в сторону, и Джасмин вплыла в коридор. Когда они вошли в квартиру, из-за угла с лаем выскочила Несладкая, цокая когтями по деревянному полу. Джасмин ловко отступила назад, и терьер, подпрыгнув в воздух, приземлился прямо себе на нос. Джасмин обернулась к Тине и улыбнулась ледяной улыбкой.

– Нельзя ли чашечку кофе?

– Шутите?

– Ну а как же? Женский разговор – и без кофе?

Тина пошла на кухню, Джасмин отправилась следом. Пока Тина неумело возилась с кофе, руки Джасмин отыскали тряпку и чистящий гель и взялись протирать полки. Протерев пару, она сполоснула пыльную тряпку в раковине и принялась надраивать стену за краном, отскребая вековую корку из обрезков овощей и застывшего сока. Она стряхнула сор в раковину и снова прополоскала тряпку. Тина, держа в руках чашку кофе, ошарашенно наблюдала за Джасмин.

– Полагаю, вы можете себе представить, как я рассердилась, – сказала Джасмин.

Тина самодовольно усмехнулась.

– И когда Дэниел сказал, что вы слишком старая…

– Что?

– …я стала думать, что же это такое – слишком старая. Быть актером – зубодробительное дело. Вы всеми силами пытаетесь прорваться. Как же это ужасно – просыпаясь, отмечать каждую новую морщинку и видеть, как конкурентоспособность падает, словно пикирующий самолет. Убивать впустую время на репетициях и прослушиваниях. А потом все-таки сдаться. Сколько раз я такое видела. Вы никогда не подумывали о работе офис-менеджера?

– Послушайте, мадам…

– У-у-у, с плесенью надо быть осторожнее, милочка. Сначала заводится плесень, а потом и крысы в буфете поселятся. Вы были замужем?

Тина с ужасом смотрела на свой буфет.

– Брак – вещь непростая. Некоторые думают, что он дает абсолютно все. Стоит только суметь зацепиться, и все будет хорошо. Так что мы ждем, строим планы и старательно бреем ноги, пока наконец не выйдем замуж. И тут вдруг выясняется, что теперь надо играть в совершенно другую игру. Вроде компьютерных. Тех, где каждый следующий уровень в сто раз сложнее предыдущего. Теперь уже враги подходят со всех сторон. Они приближаются так медленно, что мы их не замечаем. В этом-то и вся хитрость. А надо уметь разглядеть движение незаметной улитки, потому что по дороге к тебе ока ест траву и всякую дрянь с дороги и растет, растет, пока наконец не заявится огромным, дрожащим, клейким и вонючим слизнем прямо к тебе в гостиную. Или, в моем случае, в кухню.

– Я не собиралась выходить замуж за вашего мужа.

Джасмин испытующе посмотрела на нее.

– Нет? А почему?

– Зачем вы убираетесь у меня на кухне?

Джасмин с удивлением взглянула на свои без остановки снующие руки.

– Потому что грязно.

– Мне кажется, вам пора домой.

Тина направилась к входной двери и открыла ее.

– Не могу смириться с мыслью, что вы останетесь здесь одна. – Джасмин стояла на пороге кухни. – Вы знаете, я кое-что понимаю в идолах.

Тина осмотрела ее с ног до головы – толстая немолодая женщина с тряпкой в руке убирается у нее на кухне – и рассмеялась.

– Я думаю, вам пора домой. К мужу. Он, наверно, беспокоится. Думает, куда это запропастилась его женушка.

Джасмин выдавила на тряпку горку мыльной пены и взялась за решетки на плите.

– Дэниел – мой идол. С тех пор, как мы встретились. Таких, как он, называют захватчиками. Так и есть на самом деле. Он захватывает, берет. А я отдаю. И поэтому мы – прекрасная пара. С самого первого раза, как только я легла с ним в постель, у меня возникло это безграничное чувство. Появилось сначала в животе. А потом распространилось по всему телу. Однажды я даже чуть не попала в аварию, так о нем замечталась. С тех пор запретила себе думать о нем, когда веду машину. Может, это все из-за его верхних зубов. Нижние не так красивы. Но верхние… как будто вставлены искусным мастером. Вы, может, думаете, что я сумасшедшая, но я помешана лишь на его верхних зубах. Знаете, я вам вот что скажу – не создавайте себе идолов. Это плохо кончается. В конце концов, кто достоин стать идолом? Надо найти кого-то, кто не будет перечить и сопротивляться, кто не сможет сказать «нет». Как, например, пища. Она никогда не говорит «нет». Она говорит «да». Она говорит «еще». Но человек? Мужчина? Это же рецепт несчастья.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

Джасмин прервалась и высыпала в раковину окаменевшие останки макарон.

– Потому, – наконец проговорила она, – что вы мне симпатичны, и я не хочу, чтобы вы впустую тратили время на человека, которому совершенно неинтересны.

– Мы с вашим мужем регулярно трахались на протяжении последних трех недель.

– Это ваши фантазии. Вы никому о них не рассказывали?

– Он помешан на моих ушах. Бросается на них, как на закуску.

Джасмин выронила тряпку. Ее качнуло, она накренилась к столу. Тина шагнула к ней, чтобы подхватить под руку.

– Сядьте, сядьте, пожалуйста.

Джасмин вырвала руку.

– Когда? Где?

– Сядьте.

– Здесь? – похлопала она по крышке стола. – Как в кино? – Она схватила с полки нож и начала молотить им по столу.

Тина отпрянула. Нож так и мелькал в воздухе.

Джасмин, чуть толкнув ее, прошла мимо и отправилась через прихожую в спальню. Она распахнула дверь и, остановившись рядом с кроватью, уставилась на цветастое одеяло, как будто обратившийся в комара Дэниел все еще прятался в его складках.

Тина наблюдала за ней, стоя в дверях. В крохотной спальне Джасмин казалась еще более громоздкой.

– И вам абсолютно наплевать на то, что он женат?

– А я что – полиция нравов? – пожала плечами Тина.

– Я никогда так не поступала. Конечно, предложения были, но я всегда думала… Знаете, что я думала? Что если бы я спала с женатым мужчиной, то не смогла бы влюбиться, потерять голову. А именно к этому и нужно стремиться – чтобы было хорошо и чтобы голова шла кругом.

– Дурацкое основание.

– Вы так считаете?

Джасмин скользнула мимо Тины в коридор. Тина устремилась за ней.

– А нож! – окликнула она.

Джасмин взглянула на нож, прикинула в руке его вес.

– Дорогой, я думаю. Должно быть, подарок. Верно?

– Может быть.

– Им можно резать, слоить, удалять внутренности и, если как следует постараться, рубить кости. Точить его нужно каждый день. Начинать следует от основания, двигать лезвие мягко, не дергать. Главное в заточке – скорость и частота. Тогда нож будет действительно острым.

Джасмин наклонилась к Тине и направила на нее острие ножа.

– Вы что, собираетесь убить меня этим ножом? – фыркнула Тина.

Джасмин рассмеялась.

– О господи, конечно нет. Убить – это еще не самое сложное. Я могла бы пробить вам голову, сбить машиной, утопить, сбросить со скалы… Нет, проблема в том, куда девать тело. Нет тела – нет улики. – Джасмин бросила нож в сумку и вышла за дверь. – Вот для этого я и могла бы его использовать.

Джасмин сидела в машине перед домом Тины и ругала себя последними словами. Ну как можно быть такой дурой? Слепой. Идиоткой. Простофилей. Ока уронила голову на руль. Его возбуждали уши этой потаскухи. Он целовал, покусывал и лизал уши этой проститутки. А она-то думала, что он входит в раж только от ее, Джасмин, ушей. От ее чистых, нежных, прекрасных ушей. Джасмин прикрыла уши руками, словно защищая их. С самого первого, того раза, она знала, что ее уши действуют на него безотказно. И вот теперь он нашел замену.

Сгорбившись на сиденье, она думала о наглой, тощей девице, от которой только что ушла. О том, как Дэниел целовал, как ласкал, как… Джасмин крепко зажмурилась. Одна лишь мысль об этом пронзила ее иглой. Тело ослабло. На ее небосводе взошла темная луна, озарив мир светом одиночества. О господи, не собирается же он бросить ее из-за этой женщины? При мысли об этом у Джасмин перехватило дыхание.

А потом пришла еще одна мысль. Карим. Господи, Карим! Что она ей-то скажет?

Джасмин склонилась к рулю и, уронив на него руку, задела гудок. Он затрубил, как опечаленный слон. Она заставила себя выпрямиться в кресле. Будь она проклята, если позволит этой потаскухе испортить жизнь Карим! Она ей устроит, покажет, на что способна, и нечего тут миндальничать! Она не позволит ей превратить Карим в единицу статистического учета. Доченька у нее – врагу не пожелаешь, но своя, родная, и года через два все эти подростковые проблемы уйдут. Карим опять станет нормальной, начнет вести себя по-человечески, и они снова будут друзьями. Джасмин уже видела, как это будет. Дочка придет из колледжа, они вместе отправятся за покупками, будут есть замороженный йогурт, и Карим расскажет ей про свою напряженную учебу, про однокурсников, про общежитие, а Джасмин будет есть шоколадно-ванильное мороженое и, не отрывая взгляда от лица дочери, слушать, слушать…

Если Тина не уймется, она вытолкнет Карим во взрослый мир, а девочка к нему еще не готова. Она свыкнется с мыслью, что мужчина может устать от женщины, бросить ее. Она потянется к пресыщенным парням с острыми, как у котов, когтями. С извращенной сексуальностью. И за покупками они будут ходить молча. Карим будет скрывать от нее то, что знает об отце и его любовнице. Открытого разговора не получится, они будут беседовать сдержанно и немногословно.

Надо положить конец этому его приключению. Нужно что-то делать. Найти какой-то радикальный, решительный способ. И сейчас, прежде чем начать, она должна… поесть картошки. Да, жареной картошки. Из «Макдоналдс». Никакая другая не подойдет. Даже собственного приготовления. Ей нужна жирная, соленая, сочащаяся маслом картошка. Она представила огромную порцию картошки на подносе, как она берет сразу по три, нет, по четыре ломтика, макает их в кетчуп в картонной соуснице и засовывает в рот. По одному ломтику не пойдет, надо сразу четыре, а лучше пять штук за раз, а потом сочно захрустеть этими горячими солеными ломтиками, разжевывая их в мягкую сочную массу. Джасмин всегда подходила к еде серьезно и сейчас полностью сосредоточилась на соли, масле и божественном вкусе жареной картошки.

Она во весь опор кинулась в ближайший «Макдоналдс», небрежно припарковала машину, ворвалась в кафе и, очутившись у прилавка, громким уверенным голосом сделала заказ:

– Пожалуйста, две большие порции.

Прыщавая девушка со значком «Лучший работник месяца» на выпуклой груди щелкнула кнопкой кассового аппарата.

– Яблочного пирога не хотите?

– Нет, – сказала Джасмин.

– Что будете пить?

– Ничего.

– Гамбургер?

– Не надо.

– Салат?

– Нет.

Щелк, щелк, щелк.

– С вас четыре доллара восемь центов.

Кассирша сняла картонную заслонку с выходящей из стены конусообразной трубы и залезла в огромную фритюрницу, где поблескивали солью и маслом короткие тонкие ломтики картошки. Она наклонилась и профессиональным движением зачерпнула два больших совка. Джасмин наблюдала за ней. Ей хотелось, чтобы девушка зачерпнула побольше, чтобы попался именно тот, самый вкусный ломтик. Кассирша поставила картонную коробку на поднос, а Джасмин все смотрела на два ломтика, которые плюхнулись обратно во фритюрницу.

Джасмин наклонилась к ней.

– А два упали обратно.

– Простите?

– Два. Посмотрите. Упали, когда вы зачерпывали порцию. Не могли бы вы достать их для меня?

Девушка оглянулась на фритюрницу.

– Посмотрите, вон они лежат, у самого края.

Девушка уставилась на Джасмин.

– Я что, не по-английски говорю, что ли? Два ломтика картошки свалились обратно, когда вы зачерпывали. Можете положить их в мою порцию?

Девушка толкнула локтем контролера. Контролер, нацеленный на карьеру в бизнесе быстрого питания, оторвался от кассы и устремил взгляд на Джасмин.

– Чем могу помочь?

– Я всего лишь прошу во-он те два ломтика.

– Какие два ломтика?

– Те, что были уже в моей коробке, но выпали, когда она зачерпывала.

– Они выпали?

– Да.

– При зачерпывании ломтики всегда выпадают.

– Не сомневаюсь. Но те выглядели особенно аппетитно.

– Вы что, хотите уличить нашу сотрудницу?

– Нет. Я просто хочу…

– У нас в этом отношении есть определенная политика. Видите?

Он указал на плакат. «Насилие недопустимо».

– Я вовсе не собиралась ее побить за эти два кусочка. Но вы не возражаете…

– Не могли бы вы отойти от прилавка, мадам?

– Что?

– Я сказал, отойдите от прилавка.

Он опустил голову и забубнил в прикрепленный к лацкану пиджака микрофон:

– Проблемы в зале. Проблемы в зале.

– Вы что, издеваетесь?

– Подтверждаю. Агрессивная белая женщина с большой сумкой. Нужна помощь. Как слышите? – Он протянул к ней руку. – Мадам, сейчас же передайте мне вашу сумку.

Лицо Джасмин стало одного цвета с белым пластиковым стаканом.

Когда Дэниел приехал в полицейский участок, он нашел Джасмин на скамье посетителей. Она сидела, уставившись взглядом на свои туфли, и бережно обнимала сумку. Она не промолвила ни слова, когда он расписывался за нее. Молчала, когда он под локоть выводил ее из участка. Молчала, усевшись рядом с ним в машине. Она смотрела прямо перед собой, неподвижная, как сфинкс. На дороге из Арлингтона в Джорджтаун были сплошные пробки. Они добрались до Ки Бридж и застряли. Джасмин смотрела из окна на текущий внизу Потомак.

На улице было 35 градусов, над верхней губой Дэниела выступили капли пота. Он жал на тормоза и поглядывал на затылок Джасмин. Язык наждаком царапал небо.

– Послушай, Джасмин…

– Сколько раз?

– Что – сколько раз?

Она повернулась к нему, окинула ледяным взглядом. Он уставился на ветровое стекло, усеянное мушиными трупами.

– Не так много.

Она вновь повернулась к нему затылком. Идущая впереди машина опять резко остановилась, и Дэниел врезал по тормозам.

– Козел.

– Она кажется тебе привлекательной?

Дэниел не ответил и потянулся к гудку. Джасмин посмотрела в окно и, все еще не веря, покачала головой:

– Почему худоба так привлекает? Это ведь значит, что человека просто меньше. Ты поэтому хотел с ней спать? Потому что она меньше места занимает? Что за странное основание? Может, поэтому все помешались на диете? Они, наверно, думают, эй, мужик, ты меня должен хотеть до безумия, потому что я такая компактная. Я – существо, дружелюбно относящееся к окружающей среде. А после того как ты мною попользуешься, меня можно выбросить прямо в поле. Я много места не займу. Кроме того, подвергнусь биоразложению. Понимаешь? У меня на лбу так написано. А теперь взгляни на эту модель. – Джасмин ткнула в себя пальцем. – Посмотри, какая она огромная. Когда ее создавали, видно, совсем не думали о том, сколько места она займет. Да, эту придется отправлять в переработку. Выбрасывать на помойку.

– Я не собирался выбрасывать тебя на помойку.

– Конечно нет. Ты хотел меня просто бросить. Можно подумать, у тебя гараж на две машины.

Джасмин изучала взглядом невозмутимый профиль Дэниела.

– Я думала, у нас много общего.

– У нас и есть, – прошептал Дэниел.

– Что? Что у нас есть?

– Карим.

– И все? Только это нас и удерживает вместе?

– Нет.

– А что еще?

Дэниел молчал.

Джасмин задержала дыхание, а потом резко выдохнула, будто расставаясь со всеми своими надеждами:

– Ты должен уйти.

– Это больше не повторится, Джасмин.

Джасмин, сложив руки, смотрела в окно. Собирался дождь.

– Знаешь, как трудно любить кого-то, когда ему этого больше не хочется? Каждое утро надеяться, что вот сегодня, может быть, ты опять мне улыбнешься, как раньше. Поцелуешь, как когда-то…

– Пожалуйста, Джасмин…

– А что? Представь себя на моем месте. Ты бы иначе себя чувствовал?

– Нет, Джасмин…

– Ты можешь остаться до своего дня рождения. Карим так его ждала. Поэтому давай в последний раз вместе справим твой день рождения. С днем рождения, с днем…

Водитель впереди них вдруг включил предупредительные огни и выпрыгнул из машины.

– Что ж ты, идиот, делаешь? – высунувшись в окно, завопил Дэниел.

Водитель отмахнулся и, перебежав на другую сторону дороги, затрусил в конец моста. Дэниел плюхнулся на сиденье и задергался, как пойманный в ловушку зверь. В его машину сзади въезжала другая машина, и сидевшая в ней женщина, выпучив глаза, давила на гудок. Дэниел резко распахнул дверцу машины, почти сорвав ее с петель, и тут соседний ряд машин вдруг неожиданно поехал. Он дернул запертую дверь стоящей впереди машины и начал ее раскачивать. Вперед-назад, вперед-назад, как колыбель. Джасмин, откинувшись на сиденье, наблюдала за ним. Муж плавился от жары, ее сердце – от горя.

Ну, вот и все, приехали, подумала Джасмин, переступив порог дома. Она бросила сумку на стул в прихожей и, не сказав Дэниелу ни слова, отправилась наверх. Он поплелся за ней, но она захлопнула дверь спальни у него перед носом.

Она оглядела спальню и глубоко вздохнула. Вот так. У ее мужа роман. У него постельные отношения с другой женщиной. И ей, Джасмин, которая знала наизусть все складочки и укромные утолки этого сорокалетнего тела и которая холила и лелеяла его с того самого дня, как они встретились семнадцать лет назад, дали отставку. Ну что ж, это жизнь. Теперь Джасмин должна вступить в ее новую фазу. Как это она сказала, та женщина (как же ее звали? популя-ярная такая писательница), про очередной перевал… ладно, неважно. Так что новый перевал. Рождение, брак, равнодушие, смерть. И каждый из них она должна преодолеть максимально легко и непринужденно.

Она разделась догола и забралась под простыни. Улеглась на спину и принялась думать о любви. Какая непостоянная штука, эта любовь. Избитая, потрепанная. Злая. Может, она покрылась патиной? Разгорелась бы она сильней на ветру? И была ли она вообще? Как ни крути, все мы – животные. Разве любовь – не выживание сильнейших? А их любовь оказалась побочным продуктом и не выдержала отбора. Любовь толкает на такие поступки, которые никогда не стал бы совершать в ее отсутствие. А может, любовь – это потребительство? Но она никогда не относилась к нему потребительски. В отличие от поразившего когда-то ее воображение буйабеса Дэниел не отличался ни яркостью, ни жаром, ни изяществом. И запаху него был тоже не такой тонкий и соблазнительный. Но несмотря на то что он не соответствовал всем требованиям, она приняла его. Джасмин смахнула слезы, собравшиеся под ввалившимися от переживаний глазами. Ее тело издало приглушенный стон. А душа, когда-то такая неунывающая, лежала вялая и бессильная.

На самом деле она вовсе не хотела, чтобы муж уходил.

Потому что любила его. Страстно. Всем сердцем. Безоговорочно. Может, кому-то и было трудно в это поверить. Неудачник, пустышка, сказали бы некоторые. Джасмин казалось, что она слышит их голоса. Отделайся от него. Какой негодяй! Как он мог так с тобой поступить? Его надо вздернуть, повесить. Джасмин улыбнулась, представив, как Дэниел висит на крючке для кастрюли. И снова погрустнела. Легко советовать со стороны. Просто сказать «уходи». А сделать?

Но в их совместной жизни не все было так плохо. Она считала, что Дэниел совершил не самый ужасный проступок. Самое ужасное – это эмоциональное отчуждение. Или когда муж ставит тебя ниже себя. Она видела такое в других семьях. Например, в семье Бетти. День за днем он отдаляется от жены все дальше и дальше, пока от него не останется одна извиняющаяся оболочка. Дэниел никогда себя так не вел. Он всегда вселял в нее веру в собственные силы, она всегда чувствовала его поддержку. Даже когда его назвали «господином Джасмин Марч» и поставили на заднем плане с салфетками для коктейля в руках, он, не теряя чувства юмора, улыбался. И оттого, что он вел себя так, Джасмин любила его еще больше. От такого не отказываются. Нет, этого делать нельзя.

И кроме того, что делать со всей этой кучей еды в доме? Со всем тем, что она собиралась приготовить для Дэниела? Оба холодильника забиты мясом и фаршем. Ей так хотелось доставить ему удовольствие! Кто будет пробовать ее новые блюда с таким энтузиазмом? И с таким удовольствием. И с таким знанием дела. Кто поймет, что вкус блюди изменился всего лишь за счет щепотки соли? Кто определит, что уксуса явно больше, чем надо? У этого мужчины, признавала она, был исключительный вкус.

Нельзя его просто так отпускать с таким богатством. Джасмин откинулась на подушки и принялась размышлять. Что делают жены, если их мужья переходят еще на чье-то довольствие, иначе говоря, наслаждаются еще чьим-то угощением, разделяют обед с кем-то другим, ужинают в другом… нет, Джасмин, хватит. Что же они делают?