Самой большой новостью в 1990 году, что касается меня, был мой переезд в Америку. Этот переезд я начал планировать еще в 1989, но когда через несколько месяцев это, наконец, случилось, все произошло быстро — вот я в Лондоне, а в следующее мгновение уже в Западном Голливуде, иду по бульвару Сансет-стрип из «Rainbow». «Rainbow», для тех, кто не в курсе, это самый старый рок-н-ролльный бар в Голливуде и мой второй дом — к тому же он расположен всего в двух кварталах от моего дома!

Но моему переселению предшествовала масса событий. Я сыграл маленькую роль в очередной серии «Comic Strip», «Южноатлантические Налетчики» (South Atlantic Raiders). Это была пародия на войну на Фолклендских островах, и мне отводилась роль какого-то сержанта. Я всего-навсего должен был сказать несколько фраз с ужасным испанским акцентом, а потом упасть на вонючий матрац! Подходящий для меня образ? Я также сыграл водителя речного такси в кинофильме под названием «Hardware». Это было утомительно. Режиссер фильма возомнил себя демонической натурой и из-за этого страдали все. Я ждал своей очереди весь день, и ребята сделали ужасную ошибку, сразу дав мне бутылку виски, — эта бутылка должна была быть у меня по сценарию, но они передали ее мне, как только я пришел на съёмочную площадку. Так что когда начали снимать мою сцену, я уже был пьяный, усталый и взвинченный. Мне тогда заплатили авансом, но сама съемка, как я уже сказал, была чертовски скучной. А вот что было интересно, так это когда Мик Грин (Mick Green) — гитарист одной из моих любимых групп шестидесятых и семидесятых, The Pirates — попросил меня записаться с ним, и я, конечно, согласился. Мы записали «Blue Suede Shoes», эта песня потом попала на благотворительный альбом газеты Нью Мюзикл Экспресс с каверами элвисовских песен. Там мы выступили под именем Lemmy and the Upsetters. Впоследствии эта вещица вышла на сингле, а на обратной стороне была наша с Миком песня «Paradise». Мне очень понравилось работать с Миком — он один из моих любимых музыкантов. Люди сегодня не знают об этом, но тогда, в начале шестидесятых, он был легендарен, как Клэптон и Джеф Бек (Jeff Beck). Просто Мику не так повезло.

И, разумеется, я не мог надолго оставить Motorhead без гастролей. Во время британского турне один подросток перед сценой плюнул в меня и попал на мою гитару. Я ненавижу подобные выходки, поэтому вышел на край сцены и сказал: «Смотри!», стёр рукой плевок и вытер руку о свои волосы: «Волосы я вымою сегодня вечером, а ты и завтра останешься засранцем!». Толпа бурно отреагировала, это даже попало в цитаты, но на самом деле я взял эту реплику у Уинстона Черчилля. Он был на званом обеде, и какая-то женщина заявила ему, «Вы пьяны, сэр». «Да, мадам, — ответил он, — но вы некрасивы, а я завтра буду трезвым». Разве не круто? Кто сказал, что история скучная штука?

Я перебрался в Штаты после европейского турне. Всё устроил Фил Карсон. Его люди нашли квартиру, и я переехал в нее в начале июня. Остальная часть группы осталась в Англии, но мое проживание на другом континенте ничего не меняло. Не могу сказать, что мы постоянно тусовались вместе, потому что когда ты по полгода торчишь с кем-то в одном автобусе, уже не захочешь общаться с этими людьми в свое свободное время. И примерно в то же время Вёрзел начал ненавидеть Америку. Может быть, с его стороны это была такая ревность — трудно сказать. Американская жизнь не стала для меня каким-то откровением, поскольку я, так или иначе, уже бывал в Штатах. Я только не до конца понимал, насколько коррумпировано американское правительство и насколько прогнила сама государственная система, впрочем, это болезни любой страны. И проявления расизма здесь куда откровенней, чем в Англии — там эта проблема не стоит настолько остро. Но здесь я могу пристроить к своему дому бакалейную лавку, и к покупателям здесь относятся гораздо обходительней и не решают за них, что им нужно, а что нет. Единственная неприятность, с которой я столкнулся за время адаптации в Америке, это их убогое чувство юмора. В этом смысле англичане настоящие циники. Чёрный юмор американцы просто не понимают. За две недели моей жизни в Штатах я практически погубил своё социальное реноме. Я говорю какие-то забавные для меня вещи, а в ответ получаю негодующее — «Как ты можешь так говорить?!». Люди бывают шокированы, оскорблены и так далее. Господи, но нельзя же принимать все за чистую монету! Калеки бывают такими забавными, — прошу прощения, но я не виноват! Здесь я всего лишь наблюдатель.

Люди также не понимают мою коллекцию вещей с нацистской символикой, за что меня очень критиковали, когда я переехал сюда. Я всю свою жизнь собирал реликвии Второй Мировой Войны — в конце концов, я родился в год окончания войны, и люди всегда привозили домой сувениры и все такое. Когда я приехал, у меня были кинжал, две медали, ещё флаг, кажется, и железный крест, и всё. В этом деле, как и в любом другом хобби — чем больше ты увлекаешься коллекционированием, тем это становится интересней, если в этом есть какой-то глубинный смысл. И вот теперь у меня огромная коллекция вещей из Германии времён войны — кинжалы, медали, флаги, и все остальное. Мне нравится окружать себя всеми этими вещами, потому что эти предметы напоминают мне о событиях того времени, о прошлом (и важно то, что нацизм еще не изжил себя). Я не понимаю тех людей, которые считают, что, если что-то игнорировать, то оно исчезнет само. Ничего подобного — если делать вид, что этого не существует, то это наберёт силу. Европа двадцать лет игнорировала Гитлера. Мы могли бы справиться с ним еще в 1936: французская армия могла бы выгнать его из рейнской области и его дни были бы сочтены. Его клика была бы лишена власти. Но французы снова отступили и впустили его. В результате он вырезал четверть мира! И он был некурящим трезвенником, вегетарианцем, с короткой прической и в приличной одежде. Его обслужили бы в любом американском ресторане, в отличие от Джесси Оуэнса (Jesse Owens), героя Олимпиады 1936 года.

Джесси Оуенс вернулся домой с победой и восемью медалями после демонстрации Гитлеру преимущества демократии и многонационального общества, и его не обслужили в ресторане в его родном городе. Это чёрт знает что! Такой двойной стандарт бесит меня. Вы знаете, что в Англии и Америке до сих пор есть клубы, в которые не пускают евреев? Это страны сплошных запретов. Взять хотя бы авиамоделизм — нельзя рисовать свастику на модели Мессершмитта 109, а ведь в то время свастика была национальным знаком отличия Германии. Почему бы не предположить, что в будущем не будет никаких белых звезд на борту гребаного «Мустанга», потому что кто-то решит, что звезда — это символ американского империализма? Я не понимаю; что — если не нарисовать свастику на пластмассовой модели самолета, это поможет воскресить всех убиенных евреев? Нет? А как насчёт того, что так называемые американцы сделали с истинными американцами — индейцами? Можно заметить, — у меня свой взгляд на такие вещи. Правда малопривлекательна и поэтому она мне так нравится. Мне нравится шокировать людей, и если постоянно доказывать людям ошибочность их убеждений, то, возможно, хоть кто-то из них когда-нибудь скажет: «О! Стоп — я был не прав». Я живу ради таких моментов. Уверяю вас, это большая редкость.

Как бы то ни было, давайте вернемся к делу, а именно к грязному бизнесу записывающей индустрии. Я захотел переехать в Лос-Анджелес еще и потому, что лучше быть поближе к своей фирме грамзаписи. Мы встретились с главой WTG Джерри Гринбергом (Jerry Greenberg) в Лондоне, и он очень заинтересовался нами и пообещал всяческую поддержку. Но про себя я тут же подумал: «Я должен быть в курсе всех событий». Я не смог бы жить в Англии, играть в составе Motorhead и при этом выпускать альбомы на американском лейбле, потому что из этого ничего хорошего никогда не выйдет. И фактически впервые мы подписали контракт с американской корпорацией на запись пластинки — до этого американцы просто покупали лицензии на альбомы, записанные нами для британской компании. Так что как никогда раньше я должен был быть в курсе всего происходящего.

С самого начала я знал, что мои подозрения оправданы. Когда я прибыл, первое, что сделала компания грамзаписи — пригласила меня на поздний завтрак в свой офис — поздний завтрак! Что это еще за хрень такая, «поздний завтрак»! Они что, не могли написать слово «обед»? У них, что, проблемы с буквой «О»? И знаете, на что это было похоже, из чего состоял этот торжественный «поздний завтрак»? Китайские «обеды на дом», завёрнутые в фольгу — «Ещё добавки, Лемми, свининки? Как я рад тебя видеть здесь, старина! Motorhead всегда были одной из моих любимых групп!». Ха! Никто из них ещё за неделю до этого не слышал ни одной нашей гребаной песни, и им пришлось срочно подготовиться к встрече. Это дерьмо было очевидно, однако они решили, что я ничего не заметил. Почти каждый там был старой акулой этого бизнеса, оказавшимся в новой должности на новом лейбле. Я не увидел ни одного свежего лица.

Я хочу еще раз сказать о том, что Джерри Гринберг был замечательным парнем, также как и его помощник, Лесли Холли (Leslie Holly). Лесли разрешал нам звонить прямо из офиса, организовывая выступления и работая с новым менеджментом. Мы не смогли бы оплачивать из своего кармана все эти трансатлантические телефонные переговоры, так что мы на этом много сэкономили. Тогда мы еще не понимали, что нас взяли для издевательств, — и это тоже заслуга Джерри Гринберга! Сейчас я думаю, что Sony, наверное, использовали WTG в комбинации для снижения налоговых выплат, потому что эти гребаные администраторы делали, казалось, все возможное, чтобы гарантировать, что WTG в результате работы с Motorhead принесёт им одни убытки. Но давайте посмотрим правде в глаза, есть ли фирмы грамзаписи, руководимые не командой идиотов? Вот, например, когда мы работали на Sony, компакт диски выпускались в длинных коробках. Разгорались целые битвы по поводу этих коробок, ведь это была одна из самых неудобных форм упаковки, и были люди на Sony, которых увольняли с работы, потому что они доказывали непрактичность такой долбаной упаковки! Один этот факт говорит об извращенности этой индустрии. К черту — можете называть меня старомодным, но я всегда предпочитал виниловые пластинки компакт-дискам.

Но чёрт с ними, глупостями компании грамзаписи (и китайскими поздними завтраками). Мой переезд в Лос-Анджелес взбаламутил публику. Вокруг нас разгорелась настоящая шумиха, когда мы подписали контракт с WTG и когда я переехал сюда. Я попал на обложку журнала «BAM», и меня буквально завалили приглашениями. Было приятно вновь на какое-то время оказаться в центре внимания. И мы постарались соответствовать этому вниманию (совсем недолгому, как оказалось), записав одну из лучших наших пластинок.

Но прежде, чем мы успели войти в студию, против нашей воли в свет была выпущена одна пластинка. Наш бывший менеджер Дуг Смит выпустил концертную запись вечера десятилетия группы. Еще в 1986 году мы сказали Дугласу, что видеозаписи того шоу будет вполне достаточно и не стоит выпускать альбом, и все это время он не предпринимал никаких действий. Однако, стоило оказаться от него подальше, как он начал своевольничать. Конечно, это было чистым стремлением заработать деньги. И мы подали иск в суд, чтобы запретить ему делать это (в Англии этим вопросом занимался Вёрзел, поскольку я уже жил в Штатах), и какое-то время Дугласа это сдерживало. Но в конце концов мы сдались; это отнимало слишком много времени. И, кроме того, как я уже сказал, мы работали над новой пластинкой, так что дел было по горло.

Конечно, работать с Motorhead всегда было не просто. Сразу же возникли проблемы с первым продюсером альбома, Эдом Стасиумом (Ed Stasium). Мы уже записали с ним четыре песни, прежде чем решили, что он должен уйти. Понимаете ли, он превысил свои полномочия. Однажды мы прослушивали микс песни «Going to Brazil», и я сказал: «А ну-ка, дай погромче вот эти четыре дорожки». Что он и сделал — а там оказались партии этих гребаных клавишных и тамбуринов. Он без нас записал весь этот мусор и добавил в микс. Разумеется, он не стал бы делать это в наше присутствие! Это было очень странно, и нам пришлось его уволить. После этого мы пригласили Пита Солли (Pete Solley), который оказался великолепным продюсером.

Некоторые песни на альбоме «1916» — «Love Me Forever» и «1916», например, — были очень нетипичны для нас. Не то, чтобы мы пытались измениться — мы уже были другие. Всё начало меняться, когда я переехал жить в Штаты, и это отразилось в музыке. Но очень многое в «1916» было тем, что ожидали от нас наши поклонники, только ещё лучше. Взять хотя бы «I'm So Bad» — это громкая рок-н-ролльная песня с абсурдным текстом, самый типичный Motorhead. Очень странно, но из-за неё какая-то женщина из журнала Melody Maker объявила меня женоненавистником! Не понимаю, почему она так решила. «Я занимаюсь любовью с горными львами/Сплю на раскалённых докрасна рабских клеймах/Когда я иду, мостовая трясется/Постель — клубок гремучих змей»: кто-нибудь объяснит мне, где здесь призыв к угнетению женщин?! Ещё на диске есть моё обычное пристрастие к Чаку Берри в песне «Going to Brazil». «Ramones», самую быструю (и самую короткую) песню на альбоме, мы сначала играли в медленном темпе. А потом я как-то сказал: «Давайте-ка сыграем побыстрее», и песня зазвучала как натуральные Ramones, вот как все получилось. И хотя в песне «Angel City» рассказывалось о жизни в Лос-Анджелесе, я написал текст еще до переезда. «Я собираюсь обосноваться в Лос-Анджелесе/ И пьянствовать дни напролёт,/ Лежа у бассейна, за счет фирмы грамзаписи»: на самом деле, это не слишком далеко от правды! «Я собираюсь надирать задницы/ Плевком разбивать окна/ И перебить все ваши фонари»: я давился от смеха, сочиняя эти строки. Просто гоготал в одиночестве. И в этой песне мы записали саксофон — что-то новенькое для нас.

Но что по-настоящему удивило людей (в положительном смысле, спешу добавить), так это ряд других треков. Песни «Nightmare/The Dreamtime» и «1916» были сделаны на основе клавишных, что было очень нетипично для Motorhead — как и для любой другой тяжелой группы в 1990. В песне «1916» также звучит виолончель и ни одной гитарной партии. Сначала я написал слова. В песне рассказывается о сражении на реке Сомма во время Первой Мировой Войны, но люди подходили ко мне и спрашивали: «Это песня об ирландском восстании?», потому что оно тоже произошло в 1916 (у ирландцев много песен о 1916 годе, о грандиозной резне в почтовом министерстве и тому подобном). Как-то в Англии я смотрел передачу о Первой Мировой Войне, и меня глубоко поразил рассказ о битве на реке Сомма. Девятнадцать тысяч англичан были убиты за одно утро, за три часа погибло целое поколение, — только вдумайтесь в это! Это был настоящий ужас — в трех или четырех городах в северном Ланкашире и Южном Йоркшире не осталось ни одного здорового мужчины. И эти города до сих пор страдают от этого, потому что им так и не удалось восполнить численность населения. Такие городки, как Акрингтон (Accrington) в Ланкашире, полностью опустели. В той телепередаче пять стариков ветеранов вновь оказались на том поле битвы. И один из них, которому было почти девяносто лет, сказал: «Нам приказали идти, и запретили бежать, и мы пошли, и все ребята вокруг меня попадали. Я подумал, что, может быть, поступил такой приказ с тыла, а я не слышал. А потом понял, что все они мертвы». В тот раз англичане уложили больше своих, чем немцев. Гинденбург, который позднее стал вице канцлером Германии, сказал: «Они были львами, которых послали в бой ослы». И я сочинил об этом песню. Но у меня к ней неоднозначное отношение. Один парень написал мне, что поставил её своему деду, который участвовал в том сражении, и старик проплакал всю песню. Это большой комплимент, но я не уверен, что одобряю действия этого парня. Однако, это поразительный случай; воспоминанием события такой давности вызвать у кого-то такие чувства.

Мы были вполне довольны альбомом «1916». Оформление альбома, конечно, это отдельная тема, и к этому приложила свои грязные руки фирма грамзаписи. Всякий раз, когда такое случается, можно с полной уверенностью предсказать, что работа будет испорчена. Bronze в своё время проделали тоже самое с альбомом Overkill. Мы все собрались в зале заседаний, из которого предварительно были вынесены столы и установлен мольберт с подсветкой. Они сняли покрывало (этакое торжественное открытие памятника), и на картине оказался изображен мотоциклетный движок с торчащим из него торсом голой бабы. Красное на синем фоне. Что это было за убожество! И представитель компании изрек: «Обложка готова! Что скажете?». Я взял макет в руки и сказал: «Это ваш лучший вариант, не так ли?» и с этими словами выкинул эту карикатуру в окно. Думаю, до него дошло, что мне эта мазня не понравилась! Если вы посмотрите на обложку диска «Overkill», то заметите, что там нет никакого двигателя или голой бабы, а есть одна из классических работ художника Джо Петаньо (Joe Petagno). И вот у нас возникла почти такая же проблема с обложкой альбома «1916». Нам принесли пять отвратительных эскизов. Пришлось отослать все их обратно, под стоны, вздохи и брюзжание оформительского отдела лейбла — можно подумать, что мы работали с компанией девятилетних детей! В конечном итоге Sony впарили кому-то эту обложку, что нам было только на руку. И всё-таки, несмотря на все наши усилия, они сумели испортить кое-что — на обложке «1916» вы найдете все европейские флаги, кроме флага Франции. При том, что в заглавной песне рассказывается о сражении на территории Франции! Что тут еще скажешь? И, несмотря на это, я считаю эту обложку одной из наших лучших обложек, а альбом одним из лучших наших альбомов.

Хотя «1916» вышел только в начале 1991, первый сингл, «One to Sing the Blues», вышел за несколько недель до выхода самого альбома — как раз в мой день рождения, (это убойнейшая песня, — наверное, мы на днях включим её в сет-лист). В феврале мы поехали, как всегда, на гастроли и неоднократно выступили по телевидению и радио. В начале британского турне у Фила Тэйлора умерла мать. У ней был рак, и мы отправили его домой повидаться с ней. Ему удалось провести с ней некоторое время перед её концом. Мы все любили маму Тэйлора и ее смерть очень надломила Фила. Не знаю, решил ли он бросить музыку из-за ее кончины, — наверное, нет — но это, несомненно, повлияло на него.

В Англии концерты открывала группа The Almighty и американские девчонки, The Cycle Sluts, которые также проехались с нами по Европе. Это была потрясающая группа! В них была новизна, и их тексты были очень забавны. Наверное, они просто прикалывались и пользовались возможностью проехаться по всему миру. Милые девчонки, я с удовольствием общался с ними. И все европейское турне я ухлестывал за одной из них, но так и не добился взаимности. Типичный случай.

Это турне было омрачено лишь парой неприятностей. Пока мы играли в Англии, я заработал себе так называемый «желудочный грипп», и нам пришлось перенести четыре концерта. Я паршиво себя чувствовал и четыре дня провалялся в отеле, и постоянно блевал. Всё началось в одно мгновение. Мы ехали в автобусе, я прекрасно себя чувствовал, а в следующий миг уже блевал из окна и орал, — «Остановите автобус!» (эти вирусные инфекции становятся всё более опасными, потому что каждые пять лет вирус мутирует, и когда-нибудь один из них угробит полпланеты).

Ещё одна неприятность касалась другого смертельного вируса, известного, как наша фирма грамзаписи. Они отправили с нами на гастроли в Германию съемочную группу, которая пять дней снимала видео «Everything Louder Than Everything Else», а потом фирма попыталась впарить нам счет на 9000 долларов! Конечно, мы его не оплатили, а через два года с ними распрощались, так что им пришлось пережить это — обломайтесь, ребятки, назад в окопы! Деньги на ветер, не так ли?

В целом, на альбоме «1916» песни очень неплохие. На концертах мы ставили в сторонке синтезатор. Какое-то время Фил Кампбелл играл на нём «Angel City», но это ему очень не нравилось и вскоре мы освободили его от этой обязанности. Все эти дудки получались в ущерб гитарам. Чтобы играть одновременно и на клавишных, и на гитаре, Фил должен был быть осьминогом, — он, конечно, похож на амфибию, но уж точно не осьминог! Так что на концертах на клавишных играл наш гитарный роуди Джеми, пока мы постепенно вообще не отказались от этого инструмента. Песню «1916» мы никогда не играли вживую; это сомнительная затея, потому что такая песня требует тишины, а с нашими зрителями этого не добьешься. Неоднозначный приём публики, с которым нам пришлось столкнуться в Англии, не имел никакого отношения к музыке — похоже, часть наших английских поклонников немного расстроилась из-за того, что я перебрался в Штаты. Будто я дезертировал и бросил их, что-то типа этого. Поскольку половина группы — Вёрзел и Фил Кампбелл — все еще жили в Англии, фаны не могли очень уж ненавидеть нас, но и не сгорали от любви. (Филти также собрался со мной в Штаты, но что-то было не в порядке с визой, и его выслали из страны! Очередной облом в стиле Motorhead.) Публика не знала, как к нам относиться. Главная неприятность состояла в том, что мы играли по полупустым залам, так что на следующие пять лет все английские промоутеры перестали приглашать нас куда-либо, кроме Лондона. Англия была единственной страной во всей Европе, — да фактически во всем мире! — которая не могла гарантировать прибыль с наших концертов. А мы, конечно же, не могли позволить себе вкладывать свои личные деньги. Чтобы провести тур по родной стране, нам пришлось бы выложить 100 000 фунтов стерлингов! Конечно, у меня не было такой суммы, а если бы и была, то я потратил бы эти деньги на что-то другое. В 1997 нам наконец-то удалось провести турне по Англии, и я удовольствием отметил для себя, что мы везде выступаем с аншлагами.

В мае, прежде чем отправиться на гастроли в Японию, мы выступили на шоу Дэвида Леттермана (David Letterman Show). Впрочем, там появились только я и Фил Кампбелл; Вёрзел отказался в этом участвовать, и уж не помню, где тогда был Фил Тэйлор. Так или иначе, им нужны были только двое из нас, потому что мы должны были играть с их группой. Мы там сыграли песню не со своей новой пластинки, а версию «Let It Rock» Чака Берри. До этого мы никогда не встречались с Дэвидом Леттерманом. Он переврал название нашего альбома, заявив, что наша новая работа называется «Motorhead»! Но мы частенько сталкивались с Полом Шаффером (Paul Schaffer), лидером группы — он был известной фигурой. В целом, участие в шоу Дэвида Леттермана ничего не дало нам. Они делали мне замечания — «Извини, но здесь курить нельзя». «А что такое?». «Это затуманит сцену перед камерами». Идиотская отмазка, не находите?

Ко времени нашей поездки в Японию у нас снова сменился менеджер. Филу Карсону предложили работу на Victor Records, и я не могу винить его в том, что он согласился. Так что нами занялась Шэрон Осборн (Sharon Osboume) — жена Оззи — но ее хватило всего на несколько недель. Я просил ее стать нашим постоянным менеджером, зная, как великолепно она работает, но она не была в этом заинтересована. Это не привело ни к чему хорошему. Наша поездка в Японию породила большие проблемы. Мы хотели взять с собой своего гастрольного менеджера, потому что он знал нас, но она настояла на своей кандидатуре, парне по имени Алан Перман (Alan Perman) (Он уже умер. Конечно, не мы убили его — хотя я бы не отказался). Алан испортил наши отношения с Шэрон. Он утверждал, что мы громили гостиничные номера и все такое, чего не было на самом деле. Он отдал все деньги на текущие расходы Филу Кампбеллу, что с его стороны было полнейшим идиотизмом. Вот уж самый «настоящий» гастрольный менеджер. А потом он решил прикрыть свою задницу, заявив, что ему пришлось оплатить ущерб от нашего дебоша в отеле. Мы же не делали ничего подобного. Конечно, мы далеко не ангелы, но как раз тогда мы были сама невинность! (как и в остальных 3426 случаях!) Это была невероятная клевета! А по возвращении в Америку он в Лос-Анджелесе заселил всю команду в отель «Хайат», пришел в гостиничный номер нашего постоянного гастрольного менеджера Хоббса, отдал ему 300 баксов и уехал. И что Хоббс должен был делать с этими 300-ми баксов и шестью человеками в «Хайате»? А самой группе не выдали ни цента.

Всё это было очень скверно, и, к сожалению, Шэрон поверила в ложь Алана и решила, что во всем виноваты мы! Как только мы вернулись в Штаты, всё было уже решено. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. Шэрон отказалась от нас за три дня до начала нашего американского тура, и все из-за Алана — он был ее любимчиком и она держалась за него. И Sony тоже заразились скандалом и паниковали: «Мы больше не пошлем вас в Японию!». Боже мой, они были готовы поверить кому угодно, даже этому козлу менеджеру, но только не нам. Мы даже попросили местного представителя Sony в Японии, чтобы тот позвонил им и рассказал правду, но они не поверили и ему. В конце года какой-то японец пришел на наш концерт в Irvine Meadows и рассказал представителям фирмы, какие мы замечательные ребята, но все было напрасно! Вот как нам тогда доверяли. У нас незаслуженная репутация плохих ребят, да еще и непрофессионалов. Да и зачем мне нужно было громить гостиничный номер? С таким же успехом я мог бы разгромить свою собственную квартиру, — дешевле вышло бы!

Во всяком случае, между фиаско в Японии и туром по Америке, которое прошло куда лучше даже без менеджмента — мы во второй раз, и, наверное, в последний, поехали в Австралию. Это была катастрофа. На одном из концертов мне пришлось уйти со сцены, потому что некоторые подростки снова плевали в меня. Я не люблю, когда в меня плюют (а кто любит? Даже панк-группам в 70-х это не нравилось!). Можете называть меня старомодным, если вам так хочется, но я не потерплю такого обращения. Я сказал им то, что всегда говорю публике в подобных случаях: «Если вы не прекратите плевать, я уйду и не вернусь. Так что если видите, как кто-то делает это, всыпьте ему по первое число, потому что своим поведением он сорвет концерт». Обычно это помогает, но на Золотом побережье мои доводы были бесполезны. Стыдно, потому что я не люблю уходить со сцены, но, черт возьми, я не собираюсь быть оплеванным! Кстати говоря, я не потерплю такое еще и потому, что как-то раз Джо Страммеру (Joe Strummer) из Clash один из этих придурков попал плевком прямо в рот! Мало того, что это мерзко, в результате он заболел гепатитом. Мило, не правда ли? Это не для меня!

Во всяком случае, Sony организовали замечательное турне «Операция Рок-н-Ролл». Для проведения этих гастролей с различных филиалов Sony было приглашено пять тяжелых групп. Состав исполнителей был такой — Alice Cooper, Judas Priest, мы, Metal Church и Dangerous Toys. Мы замечательно тусовались с Metal Church и Dangerous Toys. Элиса было не видать (он, в основном, сидел в своем автобусе и смотрел японские ужастики), так же, как и парней из Judas Priest, но с другими ребятами я сталкивался постоянно. Как правило, в стрип-клубе. В какой бы город мы не приезжали, мы шли в местный стрип-клуб, а они уже торчали там. В настоящее время я единственный музыкант в нашей группе, который выходит в свет — остальные стали целомудренными гражданами (Ну ладно, ладно, Фила Кампбелла из них можно исключить).

Турне было широко разрекламировано фирмой. Сначала нам пришлось не сладко, так как у нас не было менеджера, но Хоббс прекрасно справился с этим. Лесли Холли (Leslie Holly) из WTG также протянул нам руку помощи, и я всегда буду благодарен им обоим. Также, как и дорожникам других групп, — они заканчивали обедать первыми и бескорыстно помогали нам! Очень любезно с их стороны. Мы были лучшими почти на всех концертах того тура, хотите — верьте, хотите — нет. Разыщите любую из рецензий тура и сами убедитесь. Газета LA Times, например, назвала нас «острой горчицей в мягком шумовом сэндвиче». Мне такой эпитет показался странным, но понравился! Нас, а не Элиса и Judas Priest, снимали для местных газет. И если нам по каким-либо причинам приходилось пропускать концерты, как вы думаете, кто от этого проигрывал? Если вы дочитали до этого места, думаю, что вы знаете ответ. Если честно, то мы стоили больше, чем нам платили. Metal Church также пропустили несколько концертов. Dangerous Toys не пропускали концерты, потому что в то время были фаворитами у Sony. У вокалиста были рыжие волосы, и он пел фальцетом, как Аксель Роуз (Axl Rose), так что вы понимаете их мотивы. В общей сложности мы пропустили шесть или семь концертов. Из Северной Каролины, где мы были вычеркнуты из программы вечера, мы вместе с Metal Church поехали в Южную Каролину и сами отыграли концерт. Все дело в том, что некому было бороться за нас, так как у нас не было менеджера. Если бы у нас был наш сегодняшний менеджер, поверьте, мы не пропустили бы ни одного гребаного концерта того тура!

Что удивительно, мы не играли последние четыре концерта не по вине Sony! За кулисами в Бостоне в результате несчастного случая я сломал себе ребра. Там была одна девчонка, и мы, знаете ли, воспылали страстью друг к другу. «Не хочешь еще выпить?» — спросил я, и она согласилась. Так что я потянулся за бутылкой, упал на аппаратуру и сломал два ребра. Я лечился всего лишь неделю, но концовку тура пришлось пропустить.

Во время турне «Операция Рок-н-Ролл» мы, наконец, нашли очередного менеджера — Дуга Банкера (Doug Banker). Он работал с Тэдом Найджентом (Ted Nugent), а ещё создал какую-то игровую систему, которую запретили в Лас-Вегасе. И вот он подошел к нам на одном из концертов, и мы решили поработать с ним. Когда он взялся за дело, он прекрасно зарекомендовал себя, но потом наши дела стали идти хуже. Я думаю, что отчасти так получилось, потому что он жил в Детройте, а нам нужен был кто-то под рукой, а не на другом конце континента. К тому же он все еще работал на Тэда Найджента. Не знаю, как уж там было на самом деле, но он не занимался нами в полную силу, а когда имеешь дело с Motorhead, ты должен отдаваться работе без остатка. Либо все, либо ничего. Этот бизнес является для нас тяжелой работой и нам нужен человек, готовый биться за дело на все сто. Не думаю, что Дуг Банкер до конца понимал и то, что ему придется разгребать все дерьмо, связанное с фирмой грамзаписи, отбиваться от незаслуженных обвинений в наш адрес и т. д. Я согласен, что с нами очень непросто работать, но прошло несколько месяцев, прежде чем Дуг и мы поняли всю недолговечность наших отношений.

Несколько месяцев после турне «Операция Рок-н-Ролл» наши дела, как ни странно, шли в гору, — а ведь Моторхэду не везло целое десятилетие! Мы получили массу восторженных рецензий, у нас был новый менеджмент, который на тот момент нас полностью устраивал, а сам альбом «1916» был номинирован на Грэмми (Grammy). Честно говоря, я искренне удивился, когда мне сказали об этом. (Если бы я знал, каким разочарованием обернется эта церемония, то, наверное, просто послал бы их всех куда подальше!) Я начал зарабатывать какие-то деньги, спустя больше четверти века в музыкальном бизнесе. И все благодаря альбому Оззи Осборна «No More Tears». Эта пластинка разошлась многомиллионным тиражом, а я написал тексты к четырем песням (с тех пор я написал для него еще несколько и пара из них появилась на диске «Ozzmosis»). Я выполнил эту работу без особого труда — Шэрон позвонила мне, и сказала: «Я дам тебе энную сумму денег, а ты напишешь несколько песен для Оззи», на что я ответил: «Отлично — ручка найдется?». Я написал шесть или семь вариантов, и в итоге он использовал четыре текста для песен «Desire», «I Don't Want to Change the World», «Hellraiser» и «Mama I'm Coming Home». На четырех песнях для Оззи я заработал больше, чем за пятнадцать лет работы в Motorhead — смешно, не правда ли? Хочу заметить, что я готов продолжить писать песни для любых заинтересованных лиц. По весьма разумным расценкам — хоть за ипотеку на вашего первого ребенка!

К началу 1992 мы начали работу над песнями для следующего альбома Motorhead, который известен, как «March or Die». Церемония награждения Грэмми состоялась как раз в это время. Дуг Банкер и его жена пришли на это награждение вместе со мной. Его жена сидела между ним и мной, но, когда объявлялись кандидаты в номинации «Лучший альбом heavy metal», он тут же пересел, на всякий случай, чтобы попасть в объектив камеры. Я давился от смеха! Победила в тот вечер, конечно, Metallica, — они продали около четырех миллионов альбомов, а мы 30 000 с горем пополам, так что они были вне конкуренции. Но сам факт номинации был приятен. Словно мы получили от музыкального бизнеса гребаную медаль за выслугу лет. Но вот сотрудничество с Sony доставило нам только головную боль (я сказал бы и по-другому, так что пусть радуются). «1916» по оценке критиков, стал нашей самой успешной работой, что называется — попал в струю, — он получил высокие оценки в журналах «Rolling Stone», и «Entertainment Weekly» (между прочим, женщина, которая помогла мне написать эту книгу, была автором рецензии в «Entertainment Weekly» — но это произошло задолго до нашей встречи!). Так что, в этом отношении мы добились успеха. И на гастролях нам улыбалась удача — мы всем надрали задницу — нашим зрителям, дорожникам, промоутерам, менеджерам (и самим себе!). Нам не удалось воодушевить только нашу компанию грамзаписи! Мы рассчитывали поправить дело альбомом «March or Die»… Ха! Наивные мечтатели!

Когда мы готовились к записи «March or Die», появились и стали всё очевиднее и другие проблемы. И самой большой из них был Фил Тэйлор — когда в 1987 он вернулся в группу, поначалу все было замечательно, но со временем становилось всё хуже и хуже. Довольно долго мы пытались убедить сами себя, что с Филом все в порядке, но это было не так. Он ушел в 84, потому что боготворил Thin Lizzy, и считал, что вполне может сделать себе карьеру вместе с Роббо. Он начал пренебрегать Моторхэдом. К тому времени, как он вернулся, мы стали лучше, при неизменности концепции Motorhead. А вот его игра на барабанах изменилась не в лучшую сторону. «Eat the Rich» явно не был хорошо сыгран, что касается барабанов. После «Orgasmatron» барабаны в «Rock 'n' Roll» были довольно слабы. Он мог начать играть в одном темпе, а заканчивал в другом. Это никуда не годилось, потому что на концертах мы никогда не знали, что от него можно ожидать. И поговорить с ним было просто нереально, потому что он сразу же начинал психовать. Однажды Фил Кампбелл сказал ему: «Сегодня вечером ты играл, как п…», и он в ответ разошелся не на шутку — но, конечно, Филти всегда больше вредил сам себе, когда начинал кипятиться. Он и вне сцены был способен на всякое. Как-то раз он попробовал вылезти из своего гостиничного номера прямо на улицу через зеркало в ванной комнате, приняв его за окно. Он позвонил мне и заявил: «Пора на саундчек, а я не могу выбраться из номера!» и это было в пять часов утра! Тоже мне нашел время, потому что я как раз собирался забраться на женщину. Так что, как вы понимаете, меня это взбесило. Но я сказал девчонке: «Подожди меня, я скоро», и пошел вниз. Конечно, замок в его двери заклинило, и поскольку мы вдвоем пытались взломать ее — я с коридора, а Фил изнутри, — у меня за спиной появился охранник с огромным пистолетом. Я был в одних трусах и кимоно, а коп поставил меня лицом к стене и начал усердно ощупывать! Потом он начал задавать мне вопросы, вроде: «А насколько тот тип опасен?».

- О да, да, — сказал я. — Он очень опасен, — но больше для самого себя. Так что можно не беспокоиться.

Потом полицейский захотел узнать: «А он вооружен?».

— О, он может использовать всё, — мебель, стены. Все что угодно.

Полицейским так и не удалось попасть в номер через дверь, так что они залезли через окно, а дверь раздолбали перфоратором. Фил сидел там, весь в царапинах и синяках после попыток вылезти через зеркало в ванной. Разве он не видел в зеркале, как похожий на него тип ломится с противоположной стороны?

Таких случаев было много. Возможно, мы бы с этим смирились, но то, что он сбивался с ритма, было уже чересчур. Он окончательно испортился, — работая над альбомом «1916», нам пришлось заставить его играть под метроном во время записи «Goin' to Brazil»! Потом он должен был встретиться с Вёрзелом и Филом Кампбеллом в Лондоне для того, чтобы отрепетировать песни для «March or Die» (в тот момент я был в Лос-Анджелесе и бешено писал тексты), и это был кошмар. Они играли уже полчаса и Фил Кампбелл повернулся к Филу Тэйлору и сказал: «Ты что, не знаешь свои партии?».

— Не знаю, — ответил он.

— Как так? Мы отрабатывали эти вещи дома, я и Вёрзел, — а ты почему не разучил их?

— На Рождество у меня сломался плэйер.

Как вам такое оправдание? И это произошло через несколько недель после отпуска! Это никуда не годилось, а в марте, когда мы играли на концерте памяти Ренди Роудса в зале Irvine Meadows, стало еще хуже. К тому времени мы поняли, что придется его уволить; мы начали записывать новый альбом, и у нас ничего не получалось. Но, несмотря на то, что это было необходимо, мне всегда будет не по себе от того, как я его уволил — я сказал ему об этом по телефону, и это было неправильно. Нельзя было так делать, но я не смог бы сказать это ему в глаза. За последние два года мы трижды предупреждали его, и Фил уже достаточно давно играл в группе, чтобы знать, в чём он облажался. Но похоже, что он не волновался на сей счет, и в конце концов ему пришлось уйти. Почти на всех песнях «March or Die» сыграл Томми Олдридж (Tommy Aldridge), кроме «Ain't No Nice Guy», на которой сыграл Фил, и «Hellraiser», на которой стучал наш новый барабанщик, Микки Ди (Mikkey Dee).

Я много лет знал Микки. Motorhead гастролировал с Mercyful Fate, когда в нашей группе еще играл Брайан Робертсон, а швед Микки был барабанщиком Mercyful. Однажды я уже просил его присоединиться к группе, когда у нас был Пит Гилл, но он тогда начал работать в Dokken, так что не мог сделать этого. На сей раз я прижал его в углу в баре «Rainbow» — в то время он жил в Лос-Анджелесе и был свободен. И мы позвали его на прослушивание. Первой песней, которую сыграл с нами Микки, была «Hellraiser», и он сразу показал себя с самой лучшей стороны. Было ясно, что у нас всё получится. Мы записали с ним в студии две песни — «Hellraiser» и «Hell on Earth» (один из замечательных и незамеченных треков Motorhead) — а потом немедленно отправились в турне с Оззи. Эти гастроли стали настоящим испытанием для Микки, он очень боялся, но отработал чудесно. Это было забавно, учитывая, что остальная часть группы сомневалась в нем. В конце концов, у Микки были длинные белокурые волосы, он был красавец и знал это. Посыпались глумливые комментарии насчет «стильных причесок», и все это дерьмо о милашках глэм-рокерах. Но стоило Микки отыграть всего одно шоу, и все заткнулись. Раз! — и ни слова больше! Все были просто ошарашены, а я смеялся и говорил: «Ну, что? Кто тут еще час назад трепался о сосунках глемстерах?». Микки, надо сказать, лучший барабанщик, с которым мне приходилось играть (я также хочу добавить, что Фил Тэйлор в свое время тоже был превосходен).

Кроме барабанного таланта и шикарных белокурых волос, у Микки удивительный характер. Он еще более самонадеянный тип, чем я, и это говорит о многом! Но он с юмором относится к самому себе, что весьма ценно — я хочу сказать, что в противном случае он был бы невыносим. Он бывает такой прикольный, что смешит меня до судорог. Никогда не забываясь, он может пускать пыль в глаза девчонкам, а потом встретится со мной глазами, и мы оба начинаем смеяться. Тем не менее, порой он теряет контроль над ситуацией. Как-то раз мы каким-то образом оказались в плавучем борделе во Франции, — там много таких публичных домов на воде. Микки, Фил, парочка роуди и я оказались там, потому что, по большому счету, там больше не было никаких развлечений, и мы приняли это заведение за стрип-бар, что во Франции почти одно и то же. Из спиртного у них было одно шампанское, которого я не пил, в отличие от остальных ребят. В конце ночи нам предъявили счет где-то на 200 000 гребаных франков! Микки начал размахивать руками и орать с жутким шведским акцентов, который прорезается у него, когда он злится: «Черт возьми, я не собираюсь платить!». Они тут же вызвали полицию, а французские полицейские ненавидят англичан даже больше, чем всех остальных французов. И вот в бордель нагрянули вооруженные копы из отдела по борьбе с беспорядками, и Микки орал: «Зачем вы приперлись? Это долбаный бордель! Вы, мать вашу, с ними заодно! Французские раздолбаи!» и так далее. Один из копов достал пистолет, а Микки стал рвать на себе рубашку: «Ну, давай! Стреляй в меня!». А мы все время твердили ему: «Перестань, приятель, потому что он тебя пристрелит. Он же хочет этого!». Наконец нам удалось оттащить его. Он пинал полицейскую машину, а копы стояли у него за спиной, но всё обошлось — наверно, не хотели связываться с таким психом. То шампанское, видимо, было плохого качества, потому что после четырех бутылок Микки обычно лишь слегка косеет.

Вообще с Микки у нас не бывает никаких неприятностей. Он полноправный музыкант группы — не то, что Брайан Робертсон, старавшийся выглядеть приглашенной звездой — и он хочет участвовать во всех делах коллектива, что очень ценно. Иногда, правда, он вваливается в автобус посреди ночи, когда все остальные спят, и врубает стерео на полную катушку. Я и Фил обычно спим как можно дальше от «кают-компании»! Но плюсы от наличия Микки в группе перевешивают этот небольшой минус.

Так или иначе, мне придётся сделать небольшое отступление и рассказать о создании альбома «March or Die», потому что в то время произошло достаточно много событий, помимо смены барабанщиков. Во-первых, Лос-Анджелес лихорадило после приговора по делу Родни Кинга(Rodney King). Мы были в студии Music Grinder, которая находится в восточной части Голливуда — прямо на Голливудском Бульваре — и работали над песней «Hellraiser». Я записал свои вокальные партии и вышел в холл, где на экране телевизора показывали кадры пылающего дома. В окно я видел этот самый дом на противоположной стороне улицы! Горел соседний дом! Все было охвачено пламенем, вокруг бегали люди — полный разгром! Микки увидел эту картину и заорал: «Моя машина! Я оставил её на улице!». И подошёл техник студии со словами: «Сегодня у нас сокращённый рабочий день, ребята». Можно сказать, что нас совершенно не волновало историческое значение этого случая. Мы поехали домой, — как оказалось, на четыре дня в городе был установлен комендантский час — и мы ехали словно через зону боевых действий. Потом я узнал, что мятежники добрались до Beverly Center, но не дошли до Beverly Hills, куда, по моему разумению, следовало направиться для расправы с богатеями. Ну, вы понимаете — смерть аристократам! И все такое. Но нет — они нападали друг на друга, что я расценил, как совершенную глупость. Чернокожие лупили корейцев; и с какой стати, позвольте спросить? Меня лично не раздражают корейцы в своих лавках — ведь можно ходить в другие магазины, не так ли? И делать все свои дела в других местах! А потом они жгли магазины и в своих кварталах; очень умно, не так ли? Ко всему прочему, все эти события были засняты новостными телеканалами и полицейскими в вертолетах, а эти дурни делали ручкой в камеры и заявляли: «Привет! А я тут мародерствую!». Я так понимаю, что правило номер один любого вора — «не попадись на краже», не так ли? Эта публика хотела попасть в СМИ даже ценой собственной свободы. Ну не кретины? В тюрьме им самое место, если вы спросите меня!

У нас также появился новый менеджер, Тодд Сингерман (Todd Singerman). В случае с Motorhead это событие имело историческое значение. Я уже не помню, как мы познакомились, но однажды Тодд появился у меня дома. Он не отстал от меня, пока я не разрешил ему вести наши дела. Я даже не знаю, каким образом он связался с Motorhead, потому что до этого он никогда не слышал о нас. «Я хочу быть вашим менеджером», — сказал он мне, на что я ответил: «Но у тебя нет никакого опыта». «Не волнуйся, — сказал он, — Я работал на конгрессмена». Он был одержим этой идеей! Серьезно; он доставал меня каждый божий день, звонил в дверь: «Привет, это Тодд!», а я отвечал: «О, черт!». Но он возил меня всюду на машине, таскал по вечеринкам и тусовкам — понимаете, демонстрировал свои деловые качества. В итоге он уломал меня. Дуг Банкер не справлялся и я понимал, что нам нужен другой парень, так что сказал остальным музыкантам группы: «Поймите, нам необходим новый менеджер», и они охотно согласились, потому что поддерживали мою идею избавления от Дуга Банкера. Я сказал им: «У меня есть парень по имени Тодд Сингерман. Это подходящая кандидатура». Вёрзел отнесся к нему с подозрением; после Дуга Смита он не доверял никому. Жизнь иногда доводит до такого, понимаете ли. Но Тодд приходил и упрямо добивался своего. Ему с большим трудом удалось это, и теперь, получив работу, ему приходится ещё трудней! Всякий раз, когда он начинает жаловаться, я просто говорю: «Пойми, старик, ты сам, мать твою, вызвался. Так что деваться некуда!». И он прекрасно справляется со своими обязанностями. По своей натуре Тодд — борец, именно такой человек нам и нужен. И к тому же он настойчив, — я это сразу понял!

В самый разгар этих событий и был записан альбом «March or Die». Мы вновь пригласили Пита Солли, но, как часто случается с нашими продюсерами, во второй раз он уже не был так хорош. Я думаю, что титульный трек альбома стал камнем преткновения, потому что у него была своя версия «March or Die». Я хотел кое-что исправить, но он отказался мне помогать. Он просто сидел в студии, задрав ноги на стол, а всю работу выполнял инженер. Мне это, конечно, не нравилось. Вот почему песня «March or Die» не получилась такой, какой мы её задумывали. Это должна была быть грандиозная вещь, и у меня есть пара версий этой песни на пленке, которые куда лучше альбомной версии. На альбоме есть и другие замечательные песни, например «Stand» и «You Better Run». Фирма грамзаписи захотела, чтобы мы записали какую-нибудь классическую кавер-версию, и именно Фил Кампбелл, насколько я помню, предложил песню Тэда Найджента «Cat Scratch Fever». Если честно, то наша версия лучше, чем у Найджента — у него получилось как-то неубедительно. У нас вышла такая хлесткая песня — конечно, никто не помнит нашу версию. В целом, я считаю «March or Die» недооцененным альбомом. Вы, наверное, думаете, что я буду обвинять в этом фирму грамзаписи? Вы правы, конечно!

Пока мы записывали эту пластинку, лейбл WTG доживал свои последние дни. Каждый раз, когда мы приходили в их офис, там было все меньше и меньше народа, и когда альбом наконец-то вышел, на фирме остались только Джерри Гринберг и Лесли Холли. Но самое удивительное событие произошло в наших отношениях с филиалом Sony, когда мы выпустили сингл на песню «Ain't No Nice Guy». Этот трек стал катализатором последующих событий: начнем с того, что это была замечательная песня, и так как это была баллада, она имела все шансы попасть на радио.

Я пригласил Оззи спеть со мной на этом треке. Сначала он хотел взять эту песню себе, но я не отдал (может быть, зря — тогда бы эту песню услышало гораздо больше народу), но я пригласил его спеть на ней. И Слеш (Slash) из Guns N' Roses записал гитарное соло; как-то раз он пришел, принял на грудь и записал пару гитарных треков. Мне нравится Слеш. Быть может, у Guns N' Roses скверная репутация, но он очень хороший, очень искренний парень. В общем, мы записали эту замечательную песню с участием двух самых известных музыкантов в тяжелом роке. Джерри на WTG знал, что это превосходная песня. И ничто не предвещало неприятностей, — пока наша компания грамзаписи не попыталась преднамеренно саботировать эту запись. А именно это они и сделали. Это был худший кошмар в истории группы.

«Ain't No Nice Guy» была несомненным потенциальным радио-хитом, и чтобы понять это, нам не нужно было спрашивать Sony или отдел маркетинга на Epic. Мы попросили их помочь протолкнуть песню на AOR (рок-радиостанции), но они не стали помогать нам. И еще заявили, мол, «мы разговаривали с AOR — они не станут крутить эту песню». Мы-то знали, что это наглая ложь, потому что этим вопросом занимался наш менеджмент. Один из наших людей, Роб Джонс (Rob Jones), и еще один парень, которого мы наняли, постоянно звонили на радиостанции. С их помощью за два месяца мы обзвонили восемьдесят две AOR станции. И все они сообщили, что Sony никак не способствовали раскрутке — они даже не слышали об этой песне, пока не позвонили мы! «Ain't No Nice Guy» попала на десятое место в радио-чартах, а Sony не сделали ни одного звонка, — представьте себе, что бы случилось, если бы они приложили минимум усилий! Напротив: на самом деле они попытались помешать трансляциям. Один из представителей лейбла, парень, работающий с радиостанциями, позвонил на радио в Канзас-Сити и сказал: «Я слышал, что вы крутите «Ain't No Nice Guy». Прекратите немедленно. Мы не предоставляли вам эту запись». Какая сволочь! У них есть хитовая песня, и они намеренно хоронят ее! Наш менеджер Тодд позвонил этому болвану и обматерил его.

— Я полтора года целовал тебя в задницу, чтобы заставить тебя выполнить свою работу, — сказал он этому тупице. — Я сделал все от меня зависящее, а ты палец о палец не ударил! Если сегодня вечером к десяти тридцати эта запись не вернется в ротацию, у меня есть друзья в Южном Централе, которые постараются сделать так, чтобы ты никому больше не гадил!

Конечно, через час песня снова звучала в эфире, но, не правда ли, это мерзко, когда такие типы провоцируют тебя на подобные меры? От таких людей никакого толку: если ты нянчишься с ними, они начинают думать, что ты слабовольный тип и садятся тебе на шею; если же ты негодяй, или, по крайней мере, говоришь с ними на одном языке, то тебя наверняка уволят, что, в конечном счете, и случилось с нами. Похоже, что эти зарвавшиеся чинуши способны реагировать только на жлобское поведение.

Так как мы не получили никакой помощи от компании по проталкиванию песни на радио (это еще мягко сказано!), то ничего удивительного, что они также не пускали нас на MTV. Мы попали на десятое место на рок-радио, и нам было нужно всего около 15 тысяч на съемку видео, но они не дали нам этих денег. Так что мы выложили из своего кармана примерно 8000 баксов и все сделали сами, — и спасибо Оззи и Слешу за съёмки в этом видео-ролике. Хотя видео получилось немного сумбурным, оно не было таким уж ужасным. Но MTV тянуло с показом, потому что Sony не давали своего разрешения целых три недели!

Давайте поговорим об еще одном нашем деле, к которому Sony не имело никакого отношения: мы попали на телешоу «Tonight Show» и были первой тяжелой группой, выступившей на этом шоу. И опять благодаря нашему менеджеру, который вместе с нашим независимым издателем Аннетт Минолфо (Annette Minolfo) использовали свои связи, чтобы нас пригласили туда. В день записи компания грамзаписи послала пару своих типов, чтобы следить за нами, но это не могло скрыть тот факт, что они никак не способствовали нашему приглашению. На самом деле они сказали нам, что этому выступлению не бывать!

Мне очень понравилось выступление на «Tonight Show». Джей Лено (Jay Leno) оказался настоящим джентльменом, куда более приятным типом, чем Дэвид Леттерман, которого мы так и не встретили во время съёмок его шоу. Джей пришел в гримерку за два часа до начала и спросил нас: «Вам больше ничего не нужно?». Он был не обязан этого делать. А во время репетиции началась обычная в таких случаях паника и всё те же идиотские требования: «Вам нельзя играть так громко! От этого начинают вибрировать камеры!», На что я ответил: «А как же тогда снимались все эти железнодорожные катастрофы?». Что за чушь. Ничто не может потревожить эти гребаные камеры! То же самое они врали на Би-Би-Си двадцать лет назад! Но само шоу было очень веселым. После того как мы отыграли первую песню, мне пришлось отдать пять баксов Брендфорду Марсалесу (Branford Marsalis), который тогда был лидером группы игравшей на «Tonight Show». Как-то ночью Тодд представил меня ему в одном голливудском клубе, когда он только начал работать с Джеем на «Tonight Show». Я сказал ему: «Устрой нам приглашение на это шоу», и он ответил: «Нет проблем». «Ха! Ставлю пять долларов, что ничего не выйдет». «О’кей», — сказал он, и в результате мы получили приглашение. Еще на то шоу был приглашен один парень, Нейл Патрик Харрис (Neil Patrick Harris), который играл в телесериале «Doogie Hawser» и характерная актриса Эди Макклур (Edie McClure) — замечательная девчонка. Я дурачился с Джеем и шутил с Эди, мы сыграли две песни, — это было очень хорошее шоу, — но не благодаря Sony!

За две недели до нашего появления на «Tonight Show» мы также отыграли три концерта на Западном побережье в рамках стадионного турне Metallica/ Guns N' Roses. Уж не знаю, как нам удалось вписаться в этот тур; наверное, с подачи Metallica. Они — единственная группа, которая отдаёт нам должное. Те три стадионных концерта прошли с успехом, особенно последние два. Нам предоставили всю аппаратуру на сцене и обращались с нами, как и подобает, с большим уважением.

Говоря об уважении, здесь самое место вернуться к нашим неприятностям с Sony, компании, которая совершенно не уважала нас. Я лишь могу сделать вывод, что Sony использовали WTG для уменьшения налоговых выплат, отсюда и их отношение к нам. Казалось, что, никак не помогая нам, они ещё и делали все возможное, чтобы помешать продажам наших альбомов, особенно «March or Die». Когда он вышел в свет, а на фирме остались только Джерри и его ассистент, мы поняли, что дни WTG сочтены, но полагали, что Sony подпишут нас на одну из своих дочерних фирм, скорей всего на Epic, потому что именно они занимались нашим маркетингом. Это обычная практика, и этому переводу должны были способствовать и номинация на Гремми, и замечательные рецензии, полученные нами за альбомы «1916» и «March or Die». Но нет, они уволили нас, и если честно, я считаю, что этим они сделали нам одолжение. Эти уроды на Sony — глупые, невежественные, чертовски высокомерные задницы. Это не было большой потерей, потому что я понимал всё задолго до нашего увольнения! Они полные профаны в музыке. Они продают миллионы записей, но они не станут заниматься вами, если только вы не Майкл Джексон или Мерайя Кери! Поверьте, Мерайя Кери ничего не добилась бы в этом бизнесе, не будь Томми Моттолы (Tommy Mottola)! Этот самый Моттола даже и не узнал бы меня на своей собственной долбаной вечеринке по случаю вручения награды Гремми. Да пошли они все! Они — самая глупая команда придурков, которую я когда-либо видел в своей жизни. Это точно.

Мы дали несколько хэдлайнерских концертов в Аргентине и Бразилии, а потом — прежде, чем решать проблемы с поиском новой компании грамзаписи — мы посетили съезд CMJ в Нью-Йорке. CMJ — это университетская музыкальная газета, и она ежегодно организует эти съезды. Разные организации устраивают подобные музыкальные конференции и я бывал на некоторых из них. Это странные мероприятия: на них можно увидеть команду младших сотрудников, хлопающих друг друга по спине и оставляющих приличные суммы в баре, и также там присутствует много молодежи, немногим отличающихся от простых фанов, которые только начинают свою карьеру в музыкальном бизнесе (бедняги!). И, конечно, чиновники лейблов приглашают своих артистов, рекламируя их. Я был там, но никто не выставлял меня напоказ, — все робели! Вёрзел и я на витрине — смешнее не придумаешь! Очень красочно. В этой компании оказалась и какая-то певица-металлистка, называющая себя «Великой Кэт» (Great Kat), впустую потратившая много чужого времени, на все лады расхваливая себя. Вёрзел тем временем мочился в бутылку под скатертью. Но запомнился мне тот вечер тем, что я и Вёрзел встретились с человеком, которым я восхищаюсь — с гитаристом Лесли Уэстом (Leslie West).

Лесли Уэст — замечательный парень, конченый маньяк с чертовским бешеным взглядом психопата. Я представил его Вёрзелу, и он уставился на Вёрзела и спросил: «Тебе твоё имя мамаша дала, или ты получил его позднее?».

Вёрзел, который немного оробел под безумным взглядом Лесли, ответил: «П-позже, в школе».

— Скажи мне правду, Вёрзел, ты употребляешь наркотики?

— Уп-потребляю.

— Тогда пошли.

Они отправились в мужской туалет и заперлись в кабинке, что совсем непросто, учитывая габариты Лесли. Уэст просыпал кокаин себе на ботинок и сказал: «Не пойми меня неправильно, Вёрзел, но тебе придется наклониться!». И Вёрзелу пришлось опуститься на корточки и занюхать кокаин прямо у него с ботинка!

Лесли Уэсту быстро надоело это сборище. «Не могу я больше здесь торчать, Лемми», сказал он мне. «Все эти люди — долбаные обыватели».

— Я знаю! — сказал я. — Я и сам уйду, чуть погодя.

— Ладно, я ухожу, — сказал он. — Жаль расставаться с тобой, Лемми, но мне пора. И он направился к своему автомобилю и уехал. Я не виню его. Все его рекорд-лейблы мало что сделали для него. Лесли очень талантливый парень, но «машина по производству хитов» игнорировала его много лет.

В общем, к концу года мы опять остались без фирмы, но это сыграло нам только на руку, если вы спросите меня. Наслушавшись столько лжи от руководства Sony, я, наконец, спросил одного из служащих компании: «Зачем вы все время врали нам?».

И вот что он ответил мне, цитирую: «Только так этот бизнес и работает».

Вот и представьте себе людей, говорящих такое! Как можно быть такими подлыми? Таких типов надо вешать за яйца на дереве и сжигать. Впрочем, за почти тридцать лет в музыкальном бизнесе я должен понимать это. Я всегда говорил, что хороший бизнес это воровство — и если твой день был удачный, значит чьи-то деньги перекочевали к тебе. Эти люди относятся к музыке исключительно как к товару, они продают музыку, словно бобы в банках. Большинство тех людей, которые проталкивают те или иные группы, никогда их не слышали. Они знают название и работают с ним. Похоже, никто больше не верит в музыку. Музыкальная индустрия развивается, убивая музыку. Различными способами они все пытаются угробить ее, но пока я жив, я не позволю им сделать это. Да пошли они. Они позорные, глупые, высокомерные ублюдки, которых, в отличие от меня, никто скоро и не вспомнит. К черту их. «Кто такие? Работали в Sony? Ха! Невелика честь!».