Я нуждался в компаньоне, и он тут же нашёлся, — парень по имени Минг; так звали императора в фильме «Флэш Гордон». У Минга были длинные волосы и длинные, упавшие духом усы. Мы начали болтаться по кафе и танцплощадкам, снимать чужих девчонок и нагонять на всех ужас.

Очень быстро нам показалось, что мы должны принимать наркотики (о которых до того ничего не знали), так что мы связались с моим другом еще со времен Англси, с Робби Уотсоном из Beaumaris (помимо него, местечко было также известно своим хорошо сохранившимся замком). Робби жил в Манчестере и у него были очень длинные волосы, что для нас было важно тогда. Мы начали покуривать травку, а потом, однажды ночью, в «Венеции», кафе в Ландудно, Роб дал мне ампулу «спида» — метиламфетамина гидрохлорида — с черепушкой и перекрещенными костями на ней. Это дело нужно было принимать внутривенно.

Я никогда не любил что бы то ни было вкалывать себе, и до сих пор не люблю. Это затягивает. Я видел, до чего могут дойти люди из-за иглы. Роб сидел на игле и настойчиво советовал мне попробовать. Но я добавил наркотик в чашку с чем-то — с шоколадом, помнится, — и выпил.

В том кафе за стойкой стояла совсем зелёная девчонка, и я после этого часов пять безостановочно втирал ей что-то. Временами поворачивался к Робби заявить, что меня не цепляет, и снова донимал несчастную, которая была уже в каком-то алфавитном шоке от моего бормотания — а мне было по кайфу, я чувствовал себя, понимаешь, Королем Мира! Никаких проблем! (Кстати, Робби Уотсон, который долго был моим лучшим другом, и отличался блестящим, с ледяным сарказмом, чувством юмора, умер в 20 лет; игла — это слишком серьёзно. Есть ещё вопросы?) Но вернемся ко мне и Мингу, или к Мингу и ко мне!

Мне было шестнадцать, когда мы с Мингом уехали из Уэльса и направились на восток, в Манчестер. Вообще-то мы преследовали пару девчонок, с которыми познакомились, когда они были на каникулах в Колвин Бэй (Colwyn Bay). Мы собирались жениться на них и прочая чушь. Конечно, все закончилось постелью, как обычно. Могу вам гарантировать — они только выиграли оттого, что мы не женились на них.

Я не помню, как звали подружку Минга, но мою звали Кэти. Она была замечательной девчонкой в свои пятнадцать лет; любопытные, восторженные пятнадцать. И вот, когда они вернулись в Стокпорт (Stockport), Минг и я приехали к ним. Мы сняли квартиру на Итон-Мур-роуд (Heaton Moor Road), и знакомились с разными людьми, и если им негде было остановиться, мы позволяли им спать на полу, на диване или еще где-нибудь, и через месяц в одной комнате уже ютилось 36 человек! Я запомнил только Моисея (на которого он был очень похож, если верить всем этим фильмам Чарлтона Хестона (Charlton Heston)). Потом Кэти забеременела…, она, конечно, была замечательной, но ей тоже было всего пятнадцать, — это, между прочим, статья! Ее отец писал письма моему отчиму, в которых называл меня ссыльным Уэльсским битником. Вдвоём они подготовили одно из «удобных» решений, и ребенок, Скен, был усыновлен при рождении. Я помню, как Кэти сдавала школьные экзамены прямо в роддоме, и я навещал ее. Она очень располнела, и обычно я вываливался из автобуса и со смехом кричал — «Привет, толстуха!» И она тоже задорно смеялась. Она была потрясающей девчонкой, моей первой любовью. С тех пор я больше не видел Кэти, не знаю почему. Интересно, что она связалась со мной два или три года тому назад, как раз во время работы над этой книгой… Она сказала, что нашла Скена, но я не стану вдаваться здесь в подробности — пускай у него будет своя жизнь.

Что касается нашей жилищной ситуации, мы (и эти тридцать шесть соседей по комнате) конечно же, быстро оказались на улице, — наверное, домовладелец задался вопросом, почему ему пришёл счет за газ на 200 фунтов. С тех пор как Минг, Бесстрашный Авантюрист, вернулся в Уэльс (чтобы в конце концов стать клерком в министерстве социального обеспечения — в чём, как вы говорите, есть великий пример и смысл жизни…), я снова остался один.

Все то время, пока я общался с Кэти, и еще пару лет после, я был «ночлежником», как тогда говорили. В то время в стране это было распространено среди подростков. Мы все носили американские армейские куртки, водонепроницаемые, с двойной подкладкой. Такие вещи очень дёшево можно было купить в «секонд хэнде», и каждый «ночлежник» должен был иметь такую, чтобы написать на куртке фломастером имена своих приятелей и всю её покрыть этими странными автографами. Мы ездили автостопом по всей стране, ночевали у знакомых девчонок или в вагонах на железнодорожных тупиках, или снимали какие-то углы у симпатизировавших нам местных женщин. Тогда считалось крутым; «быть в бегах». Это было время Боба Дилана, с гитарой и спальным мешком за спиной. Многим девчонкам нравится кочевая жизнь. Это — традиция, если задуматься: цирк, армия, пираты, гастролирующие рок-группы — девчонки всегда ищут это. Я думаю, что женщины видят нечто романтичное в таком типе, который нынче здесь, а завтра там. Мне такое тоже нравится, — да и что мне остаётся, если я такой тип и есть? Начало 60-х, какое замечательное время! Мы отращивали волосы до задницы, бездельничали, и жили за счет женщин везде, где оказывались. Девчонки обычно воровали еду из родительских холодильников, чтобы кормить нас — как будто подкармливали беглого каторжника. Им нравилась драматичность подобной ситуации, а нам нравилось есть.

Однако, не все было столь безоблачно и весело. Иногда, когда я ездил автостопом, парни останавливали свои грузовики, выходили и лупили меня. Или можно было оказаться в кабине с каким-нибудь огромным педиком, водителем грузовика.

— Привет, сынок. Куда направляешься?

— В Манчестер.

— Манчестер, отлично. А как насчёт отсосать у тебя?

— Тогда мне здесь выходить.

Квартира в Итон-Мур, думаю, была предтечей коммуны. Если вы трахали какую-нибудь подружку, это был полный кошмар. Вас окружали во тьме глаза величиной с блюдце, и вы понимали, что в темноте их зрение лишь обостряется! Тогда трахаться было куда веселее — тогда не было всех тех ужасов, которые теперь неотделимы от секса. А ведь секс должен радовать и не быть всем этим позором — «О, у тебя только одно на уме!» Разумеется — да, а разве ты сама этого не хочешь?! Если секс уже не в радость, — ради бога, завязывайте с этим делом.

Мы все ходили попрошайничать на Мерси-сквер (Mersey Square) и потом делились всем, что удавалось добыть. По-моему, мы питались одними консервами «Ambrosia Creamed Rice». Обычно наливали их в банку из-под пива и потягивали из банки. Это был большой деликатес для нас в то время, особенно, если охладить. Наверное, именно тогда я и привык к холодной пище, и до сих пор так ем — я могу есть холодный бифштекс, холодное спагетти, даже холодное французское жаркое, а это требует усилий! Мне только необходимо, чтобы всё было хорошенько посолено.

Манчестер расположен в нескольких милях от Ливерпуля, и в начале 60-х в этих городах рождалась невероятная музыка. Через оба города протекает река Мерси, поэтому местная музыкальная сцена называлась Merseybeat, «ритм Мерси». Там была даже очень известная по тем временам группа Merseybeats, а также Mersey Squares, по названию места, куда мы ходили попрошайничать. Там выступали сотни групп из Манчестера и Ливерпуля, и все они играли стандартный набор из двадцати песен — «Some Other Guy», «Fortune Teller», «Ain't Nothing Shaking but the Leaves on the Trees», «Shake Sherry Shake», «Do You Love Me»… Все группы, игравшие в период с 1961 по 1963, были кавер-группами, в том числе и Beatles.

Было большое соперничество между группами из-за того, знали вы первого исполнителя песни или нет. Например, команда, выступающая первой, объявляет: «А теперь мы сыграем «Гадалку» группы Merseybeats!», а потом выходят Merseybeats: «Послушайте «Гадалку» Бенни Спеллмана (Benny Spellman)!». Разумеется, подобные несуразицы быстро заканчивались; ведь таким образом все узнавали истину.

Также группы частенько брали старые песни и играли их в рок-н-ролльной обработке. Помню, Rory Storm and the Hurricanes переделали песню «Beautiful Dreamer'», а Big Three попытались переработать «Zip-A-Dee-Doo-Dah»!

Это было уникальное время существования просто потрясающих групп. Одной из таких групп были Johnny Kidd and the Pirates. Джонни Кидд носил повязку на глазу, тельняшку и пиратские сапоги. Иногда он надевал белую рубашку с пышными рукавами, — крутой прикид. У Пиратов был первый стробоскоп, который я когда-либо видел. Создал его их роуди путем простого эксперимента; он стоял у главного светового щитка клуба и очень быстро включал и выключал свет. На гитаре у них играл неподражаемый Мик Грин (Mick Green), я носил его гитары, чтобы нахаляву ходить на концерты. Спустя много лет я записал пластинку с Миком. Тогда такие одиночки, как он, не имели никакого веса на сцене. Эрику Клэптону повезло — имидж одиночки работал на него и люди хотели его слышать. Но все остальные публику не интересовали!

Другой классной группой были The Birds — совершенно не похожие на американских Byrds, которые появились примерно тогда же. В этих Birds играл Ронни Вуд (Ronnie Wood), который позже стал гитаристом The Rolling Stones. The Birds были волшебным коллективом, просто супер, во многом опережающим свое время. Они выпустили всего три сингла и распались. Я ездил за ними повсюду, даже спал в их фургоне. Группа, в которой я тогда играл — Motown Sect, о которой ещё расскажу подробней, — имела честь выступать с ними на одной сцене. Я до сих пор помню состав The Birds: певец Али МакКензи (Ali McKenzie), гитаристы Рон и Тони Манро (Ron и Tony Munroe), Пит МакДэниелс (Pete McDaniels) на барабанах и Ким Гарднер (Kim Gardner) на басу. Сейчас Ким является владельцем паба-ресторана в Голливуде под названием «Cat and the Fiddle» (Кот и Скрипка). Он был замечательным басистом, но вряд ли до сих пор играет. The Birds были группой красавцев, а Ронни, особенно тогда, был очень харизматичным парнем. Обычно он носил коричневый костюм «в елочку», двухцветные ботинки, и играл на белом Телекастере — что называется «самый писк». Они походили на длинноволосых модов, что мне нравилось, потому что сам я никогда не стригся.

Видите ли, Англия всегда была очень «модной» страной. Модные новинки появлялись и исчезали на глазах. Парни из течения «модов» были очень странными типами, по крайней мере для меня. У них были короткие волосы, зачесанные на одну сторону — как у Джона Кеннеди, но с петушиным коком. Они носили брюки из тонкого блестящего материала, жакеты тропического стиля и двухцветные ботинки. Они были очень похожи на американских Beach Boys, но у нас не было серфинга. Применительно к Англии, это был скорее стиль парней из центра города. И моды также подкрашивали глаза, особенно парни. Мне, как и большинству, они не нравились, но ретроспективно, они были ничем не хуже нас. Я хочу сказать, что мы считали их маменькиными сынками, а они нас молокососами — и знаете, и те, и другие были правы.

Я познакомился со многими великими музыкантами на заре их карьеры. Джон Лорд (Jon Lord) был один из них. Он просто совершенный музыкант.

Позднее он играл в Deep Purple, Whitesnake и Rainbow, но когда я встретил его, он играл в составе The Artwoods, лидером которых, как ни странно, был Арт Вуд (Art Wood)! И что еще забавней — Арт Вуд был братом Рона Вуда, и на этом стоит остановиться подробней.

На набережной в Ландудно находилась огромная, великолепная забегаловка под названием «Вашингтон», а в танцзале на втором этаже проводились рок-концерты. Потом там начали устраивать джазовые и блюзовые вечера. Туда приглашали Грэма Бонда (Graham Bond) с Джинджером Бэйкером (Ginger Baker) и Диком Хексталлом-Смитом (Dick Heckstall-Smith) (они играли в Downliners Sect), джазмена Алана Скидмора (Alan Skidmore) и однажды позвали тех самых The Artwoods.

И вот я тусовался в этом месте, пялился на экзотическую аппаратуру и наблюдал за их игрой — неплохо, — думал я со своей колокольни, высокомерный критик с севера Уэльса! После концерта я поговорил с Джоном Лордом, и они предложили мне вернуться с ними в Колвин Бэй. Я уверен, что Джон до сих пор жалеет об этом! Он, как дурак, дал мне свой адрес на Уест Дрейтон (West Drayton) под Лондоном, и где-то недельки через три я отправился туда. Я думал, что такая супер-пупер звезда должна жить в огромном особняке, и, если повезёт, он разрешит мне спать в комнате прислуги и познакомит с другими супер-пупер звездами, которые помогут мне в карьере, и т. д.

Увы, мечты разбились. Оказалось, по этому адресу находится муниципальный дом. Я добрался туда около трёх утра и начал греметь дверным кольцом и трезвонить колокольчиком.

Дверь открыла милая старая леди: «Да? Кто там?».

— Это я, — сказал я, — гм, Лемми из Северного Уэльса.

— Да?

— Джон Лорд должен помнить меня. Он дал мне этот адрес.

— О, нет, дорогой, он находится на гастролях в Дании!

Почему я не принял это во внимание? Я был молод и глух, наверное.

— Ах… — сказал я.

Она смотрела на меня. Я смотрел на нее.

— Гм, — сказал я. Пауза затягивалась.

И тогда она сказала то, за что я вечно буду ей благодарен. Вот что она сказала: «Ну, хорошо, не бери в голову, дорогой, ты можешь переночевать на кушетке, увидимся утром». Где сейчас встретишь такое в нашем Прекрасном-Новом-Мире?

Утром я проснулся и увидел нависших надо мной Рона Вуда и трёх его друзей: «Эй, ты что тут делаешь на диване моей мамы, а?». Так что это была госпожа Вуд, мать Рона и Арта, а Джон жил у них в доме. Как вам такое совпадение, а? Вечером я пошел на концерт Birds, а потом отправился в Санбери-на-Темзе (Sunbury-on-Thames), но об этом — в своё время.

В те времена самой впечатляющей группой, без сомнения, были Битлз. Они были лучшей группой в мире. И уже никогда не будет ничего подобного Битлз, и нужно было действительно быть там, чтобы понять, о чём я говорю. Сегодня молодое поколение думает, что Битлз были всего лишь группой, но все куда сложнее. Они были величайшим явлением во всем мире. Они изменили жизнь всех людей, даже политиков. Лондонская газета Daily Mirror выделила целую страницу для того, чтобы день за днём рассказывать о том, что они делают. Только вообразите: большая национальная гребаная газета каждый день посвящает страницу музыкальной группе! Их влияние было безграничным.

Битлз совершили революцию в рок-н-ролле и превратились в законодателей мировой моды. Теперь это кажется смешным, но для того времени они носили очень длинные волосы. Я помню, как я думал: «Ничего себе! Как может парень носить такие длинные волосы?». На самом деле у них были зачесанные на лоб челки, а сами волосы едва спускались на воротник. Тогда мы все поголовно носили челки — еще до Битлз, это были «утиные хвосты» а ля Элвис.

Мне повезло видеть их выступления в ливерпульском клубе «Пещера» (Cavern) еще в самом начале их карьеры. Они были забавны, на сцене жевали булочки с сыром и постоянно хохмили. Они были веселыми парнями. Они вполне могли бы сделать карьеру комиков. И они играли на странных гитарах, которые никто из нас прежде не видел. У Джона был Рикенбекер (Rickenbacker), у Пола — этот бас в форме скрипки. Мы все тогда играли на Стратокастерах; я хочу сказать, что тогда Страт был для музыканта пределом желаний, а Гибсонов (Gibson) вообще ни у кого не было. А Джордж, я уверен, играл на модели Hofner Futurama, храни его Господь. Позже у него было несколько гитар Gretsch. Всё это было что-то! Эти поразительные парни с длинными волосами и забавными гитарами, и они позировали в рубашках с расстёгнутыми манжетами! А все остальные носили эти ужасные, строгие костюмы, замуровывая себя в удушающие итальянские жакеты на десяти пуговицах. Так что такая мода была настоящим откровением.

К тому же Битлз были крутыми парнями. Брайан Эпстайн (Brian Epstein) пригладил их для массового потребления, но они были далеко не слюнтяи. Они были из Ливерпуля, который, как Гамбург или Норфолк, штат Вирджиния, был крутым портовым городом, где все эти докеры и моряки могли в любой момент отделать любого, кто вздумает игриво подмигнуть им. А Ринго был родом из квартала Дингл (Dingle) — этакий гребаный Бронкс. The Rolling Stones были маменькиными сынками — они все учились в колледжах в предместьях Лондона. Жизнь впроголодь в Лондоне не испугала их, но это был их выбор, — взамен они получали столь необходимую рокерам ауру нереспектабельности. Мне нравились The Stones, но они никогда не были на одном уровне с Битлз — ни по части юмора, ни по части оригинальности, песен или шоу. Их главным козырем был танцующий Мик Джаггер. Если честно, The Stones записывали замечательные пластинки, но всегда были дерьмом на сцене, в то время как Битлз по-настоящему цепляли.

Я помню один концерт Битлз в «Пещере». Это выступление состоялось сразу же после того, как Брайан Эпстайн стал их менеджером. Все в Ливерпуле знали о том, что Эпстайн голубой, и какой-то пацан из зала крикнул: «Джон Леннон — гребаный педрила!» И Джон — который никогда не носил очки на сцене — снял с себя гитару, спустился в толпу и крикнул: «Кто это сказал?», на что этот парень ответил: «Ну я, мать твою». Джон подошел к нему и Ба-Бах! продемонстрировал ему «ливерпульский поцелуй», врезав ему — дважды! Парень упал, весь в крови, соплях и зубах. Затем Джон вернулся на сцену.

— Кто-нибудь ещё? — спросил он. Тишина. — Ну, хорошо. А теперь "Some Other Guy".

Битлз открыли двери для всех местных групп. В Сиэтле, в начале девяностых, было точно так же — фирмы звукозаписи налетели со всех сторон и хватали всё, что подвернётся. Oriole Records организовали прослушивание прямо в танцзале, и это длилось три дня. Они установили кое-какую аппаратуру и там собралось около семидесяти групп. Каждая команда сыграла по песне, и лейбл подписал примерно половину из них.

Эпстайн работал и с другими группами помимо Битлз. Одними из немногих, так и не добившихся успеха, были The Big Three. Джонни Густафсон (Johnny Gustafson), который потом работал в Quatermass, Andromeda, и затем в Merseybeats, играл на басу. У этой группы был потрясающий гитарист, Брайан «Griff» Гриффитс (Brian Griffiths), у которого была старая потрепанная Hofner Colorama — ужасная, раздолбанная гитара с грифом, похожим на ствол дерева, но играл он просто невероятно. А барабанщик Джонни Хатчинсон (Johnny Hutchinson) был лидер-певцом, что по тем временам было просто неслыханно — поющий барабанщик! Они были превосходной ритм-энд-блюзовой группой, но были обескровлены бизнесом. Группа выпустила одну пластинку, которой они были довольны, но запись прошла незамеченной, после этого они записали две песни Митча Марри (Mitch Murray) — он написал множество этих приторных поп-песенок (среди прочих «How Do You Do It?» для группы Gerry and the Pacemakers). Этот сингл тоже ждал полный провал, и Эпстайн отказался от них. И очень жаль, — они были замечательной группой.

Парни во всех этих командах были моими ровесниками — может, самую малость старше меня. И, конечно, я сам постоянно играл в группах. Не сомневаюсь, что вы задаётесь вопросом, когда же я расскажу об этом. Еще в Уэльсе я уже играл в местной команде, но в те времена собрать группу было очень нелегко. Для начала просто невозможно было достать аппаратуру. Какой бы чувак не собирался играть в вашей команде на басу, главным было, есть у него инструмент или нет, а уж потом, насколько он хороший музыкант. А если у него еще имелся и усилитель, то он зачислялся в группу автоматически. Инструменты и аппаратура были, как правило, самым примитивным дерьмом. Я был счастлив, имея гитару Hofner Club 50. Я увидел ее в музыкальном магазине Вэгстаффа в Ландудно.

Старику Вэгстаффу было почти 107 лет, но выглядел он на 50. Он управлял своим магазином по старинке — можно было внести за товар несколько фунтов залога, и он держал его для вас целую вечность. Само собой, магазина больше нет. Сын старика заполучил его и тут же, к чертям, продал. Кажется, сейчас там торгуют женским бельём.

После того, как я увидел телепрограммы «Oh Boy» (возможно, лучшее рок-шоу всех времен) и «6–5 Special» (полный отстой!), я стал мечтать о гитаре. Мало кто играл в Уэльсе. Если ты узнавал о каком-нибудь гитаристе, то, чтобы поговорить с ним, ехал порой через три города. Я встретил Мелдвина Хьюза (Maldwyn Hughes) где-то в Конви (Conwy) когда сам жил там. Он играл в танцевальном стиле — щетки и кованая тарелка — но для своего времени был неплох. Мы пригласили его знакомого, Дэйва (совершенно не помню его фамилии, но в прошлом году он приходил на концерт Motorhead!), который был хорошим гитаристом, но страшноватым типом. У него были фальшивые зубы, а его отец, неудавшийся остряк из забегаловки, постоянно глупо шутил по этому поводу. Однако сам Дэйв считал своего старика забавным и цитировал его, когда того не было рядом. Сначала мы назвали нашу группу Sundowners (“Бродяги”), затем переименовались в DeeJays.

Мое первое выступление на публике состоялось в полуподвальном кафе в Ландудно. Гвоздем программы было мое пение «Travelin' Man», песни Рики Нельсона (Ricky Nelson), который, между прочим, был очень хорошим певцом и красавцем, каких мало. В дополнение к этому мы играли инструментальные версии песен Shadows, The Ventures, Дуэйна Эдди (Duane Eddy), и т. д. Примерно в то же самое время я играл с парнишкой по прозвищу Темпи. Он был экстраординарным человеком, который научил меня безудержному сарказму, но с ним было просто невозможно ужиться. Он играл на басу (я хочу сказать, он действительно умел играть на басу), и часа на полтора мы связались с местным угрюмым гитаристом, Тюдором, но, учитывая презрительный сарказм Темпи, мои добродушные подначки и хрупкое эго Тюдора, было не удивительно, что нас хватило только на одну репетицию. Хотя мы здорово звучали. Действительно здорово, если я не забыл это даже спустя сорок лет. Но все закончилось, так и не начавшись, а мы вернемся к DeeJays!

У нас был певец, Брайан Гроувс (Brian Groves), смуглый, страстный парень, чем-то похожий на Джонни Джентла (Johnny Gentle), если кто-то еще помнит его. И, наконец, мы нашли классного басиста, по имени Джон, у которого (редчайший случай!) был бас Fender и усилитель — так что он был такой Билл Уайман северного Уэльса, не менее. Бог ты мой, мы решили, что дело сделано! Странно, почему это оказалось не так? Мы очень часто играли на фабричных танцах, свадьбах и т. д., а потом меня просто понесло — я понимал, что всё это не то. Наш состав неоднократно менялся, пока в группе не остались только я и Дэйв, два гитариста, так что какое-то время мы играли инструментальную музыку. Вот что это была за группа DeeJays. Я присоединился к другой местной группе, которая называлась The Sapphires, но с ними играл этот ужасный суперскоростной гитарист, за которым мне было не угнаться. Вот это всё, плюс работа на заводе Hotpoint, — теперь понятно, почему я уехал из Уэльса.

Когда я приехал в Манчестер, у меня была Eko. Что это была за кошмарная гитара! Словно гребаный сценический костюм Либерас превратили в гитару — одни серебряные блестки на черном фоне. На ней было десять регуляторов, и только два из них работали. Остальные были «для красоты», — я снял панель, и оказалось, что они ни к чему не подсоединены. И вскоре я обменял её на гитару Harmony Meteor (которую следовало бы сохранить), чтобы потом поменять на Gibson 330, которая представляла из себя упрощенную версию модели Gibson 335. И так же часто, как менял гитары, я менял группы. Сначала The Rainmakers: не знаю, как связался с ними, но к тому времени они были уже не популярны, и вскоре я оставил их. После этого около трех недель играл еще в одной группе. Даже не помню, как они там назывались — понятно, насколько крутыми они были. А потом были Motown Sect, где я остался приблизительно на три года.

С гитаристом Стюартом Стилом (Stewart Steele), и его басистом Лесом я сначала просто тусовался в Манчестере. У них был барабанщик по имени Кевин Смит (Kevin Smith) (который жил по соседству с Ианом Брэди (Ian Brady) и Майрой Хиндли (Myra Hindley)), и я стал играть с ними как гитарист и основной вокалист. Я пел с неохотой — впрочем, как и сейчас, но понятно, что теперь я смирился с этим. Примерно через два года из группы ушел Лес и мы взяли моего знакомого, по имени Глин (Glyn). Мы звали его Гланом — совершенно непонятно почему. Глан был очень странной личностью. У него одного была единственная постоянная подружка, — они начали дико трахаться сразу же после знакомства. Она была из породы тех девчонок, что в одиночестве гуляют по песчаным дюнам Уэльса, и всегда носила это белое бикини из замши — очень тонкого облегающего материала. И никогда ни с кем не разговаривала. Никто не знал, кто она такая, но всем хотелось с ней познакомиться! А потом она вдруг появилась с Гланом, который в свои двадцать уже начал лысеть.

Впрочем, он был красивым парнем. Он был немного похож на Денниса Куайда (Dennis Quaid), актера, который сыграл Джерри Ли Льюиса в фильме «Great Balls of Fire», к тому же у него была копна белокурых, вьющихся волос.

Так или иначе, Motown Sect были забойной ритм-энд-блюзовой группой. Стюарт был очень хорошим гитаристом, опережавшим свое время. У него был Gibson Stereo 345, это производило впечатление. И ещё усилитель Vox с требл-бустером, что тоже было большое дело. Секта играла именно ту музыку, какую и я хотел играть, так что я моментально вписался. Мы назвали себя The Motown Sect, потому что понятие «Мотаун» (Motown) было тогда очень популярно, и это давало нам работу. Но мы не играли ни одной песни в звучании Motown, ни единой. Мы все носили длинные волосы, одевались в полосатые футболки, использовали в песнях губную гармошку и пели блюз. Мы играли несколько замечательных кавер-версий Pretty Things и The Yardbirds. На концертах мы говорили обычно: «Сейчас прозвучит вещь для всех поклонников Джеймса Брауна!» И зрители орали: «Давайте!» Потом мы говорили, «Эту песню написал Чак Берри, и она называется….» Одним зрителям все это нравилось, потому что они еще ничего подобного не слышали. Другие же эти песни ненавидели всей душой, но куда они, мать их, делись бы? Мы были на сцене, — свершившийся факт, знаете ли.

На самом деле у нас не было своего аппарата, да и ни у кого не было. Я помню, мы играли в Галифакской ратуше, в первом отделении у The Pretty Things, и у нас был единственный 30-ваттный усилитель. Представляете? Сейчас у меня два кабинета, каждый по 100 ватт — а в то время всем приходилось включать в один небольшой 30-ваттник и бас, и две гитары, и микрофон. Мне кажется, что сам я всегда играл на оглушительной громкости, но, конечно, это не так. Берусь предположить, что в то время нас больше заботило исполнение, так как можно было расслышать каждый нюанс. И мы постоянно использовали бытовую аппаратуру. Все тогда играли так, и даже Хендрикс (Jimi Hendrix) спустя несколько лет. Выступая в Англии, Хендрикс постоянно играл через бытовую аппаратуру. В некоторых залах, в которых мы выступали, по краям сцены была установлена лишь пара колонок с 10-дюймовыми динамиками, подключенными к небольшому усилителю в металлическом корпусе с ручками сзади. Дохлый номер. Я никогда не узнаю, как нам удавалось работать так. Но ведь ты сам не понимаешь, как у тебя что-то получилось, когда тебе было двадцать. И вспоминая прошлое, начинаешь думать: «Черт меня подери! Как это я делал? Нет-нет, это точно был не я».

В конце концов музыканты группы начали разбредаться. Стюарт, каким бы талантливым он ни был, исчез в неизвестности, пожертвовав собой ради ворчливой матери и своего брака. Во всяком случае, мне хотелось вырваться из Манчестера, — было совершенно ясно, что группу ждет забвение. И когда я впервые увидел Rocking Vicars, я понял, что они — мой шанс.