У нас было только две недели, чтобы записать Overkill – наш второй альбом, первый на Bronze Records. Впрочем, с учетом нашего непростого опыта записи для нас это была просто прорва времени, а кроме того, для нас всегда было естественно работать в студии быстро. Весь этот процесс оказался сплошным счастьем. Мы работали в студии Roundhouse по соседству с одноименным клубом, на севере Лондона. Джимми Миллер был превосходен, как и звукорежиссеры – Тревор Хэллеси и Эшли Хау. Для Джимми Миллера Overkill должен был стать своего рода возвращением в профессию, и так оно и вышло. Он крепко подсел на героин (это, вероятно, началось, когда он работал со Stones) и на пару лет выпал из жизни. Так как Overkill сразу попал в чарты – и в конце концов добрался до 24-го места, – Джимми начали предлагать много работы, но через несколько месяцев, когда мы работали с ним над альбомом Bomber, стало очевидно, что он, увы, снова сидит на героине. А вообще, если подумать, он, наверное, употреблял и во время работы над Overkill – он то и дело опаздывал на сессии и оправдывался самым нелепым образом. Вот, например, случай, который хорошо иллюстрирует его modus operandi.

Однажды он опаздывал на пять часов, мы все сидим в студии, ковыряемся в носу по тарифу тысяча баксов в час и бормочем себе под нос: «Вот ублюдок. Нейдет!» Наконец он появляется и, еще даже не войдя в дверь, начинает рассказывать – разумеется, чтобы мы не успели встрять с упреками типа «Ты, ублюдок! Где тебя носило?» и так далее:

– Чуваки! Чуваки! Вы не поверите, что случилось! Я вызвал такси, а оно не приехало, мне пришлось вызвать другое такси, а оно все в снегу, понимаете, о чем я? А потом в машине кончился бензин, и нам пришлось толкать ее до заправки! А потом что-то случилось с реле, и мне пришлось вызвать на заправку еще одно такси, и оно ехало ко мне целую вечность. И все равно оно потом заглохло по дороге, и я шел в снегу три часа! Видите, что у меня с одеждой?

Мы знали, что на самом деле он минуты три валялся в снегу перед дверью студии, чтобы намокнуть хорошенько, – я реально видел это в окно! Но у него хотя бы был хороший характер, и свою работу он сделал. И он не ленился быть оригинальным, мир его праху.

Как обычно, многие новые песни мы уже успели поиграть на концертах: Damage Case, No Class, I Won’t Pay Your Price и Tear Ya Down. Остальные мы сочинили прямо в студии. Capricorn (Козерог – мой знак зодиака) была написана за одну ночь. Соло Эдди в этой песне было записано, пока он настраивался. Он поигрывал на гитаре, а магнитофон работал, и Джимми добавил эхо-эффект. Закончив настраиваться, Эдди говорит: «Я готов», а Джимми отвечает: «Мы уже тебя записали». Так мы немножко сэкономили!

Metropolis тоже быстро получилась. Однажды вечером я посмотрел фильм «Метрополис» в кинотеатре Electric Cinema на Портобелло-роуд, и потом дома написал песню за пять минут. Правда, смысла в ней никакого нет. Это полная чушь:

Понимаете, о чем я?

Но у меня есть и более полновесные тексты. Например, я всегда хотел, чтобы Тина Тернер спела I’ll Be Your Sister – мне нравится писать песни для женщин. Более того, мне приходилось сочинять песни вместе с женщинами. Меня почитают сексистом в некоторых кругах радикальных, фригидных феминисток (из тех, что вместо «женщина-режиссер» говорят «режиссерка»), но они понятия не имеют, о чем говорят. Если я встречаю хороших женщин-музыкантов, я им помогаю. За мной никогда не признают этой заслуги – что я помогал женщинам проявить себя в рок-н-ролле, – но я это делал. Например, Girlschool. В Штатах их никогда особо не знали, но в Англии некоторое время они были довольно популярны. В марте 1979 мы начали тур в поддержку Overkill – наш первый большой тур в роли хедлайнеров, – и они были разогревающей группой. На первых порах им очень помогло то, что они работали с нами, и они, в свою очередь, принесли нам пользу.

Первым Girlschool открыл парень из нашего офиса, Дейв «Гигглз» Гиллиган. Они были из южного Лондона – из Тутинга. Я послушал их сингл Take It All Away, который они выпустили на каком-то маленьком лейбле, и решил, что это охренительно. К тому же мне понравилось, что в этой группе играют девушки: я решил, что это будет отличная пощечина всем этим напыщенным ублюдкам-гитаристам, потому что Келли Джонсон, гитаристка Girlschool, была ничуть не хуже их. Когда она была в ударе, она не уступала Джеффу Беку. Я сходил к ним на репетицию. Они отлично играли, и я сказал своим: «Они едут с нами в тур». Парни сперва напряглись, их явно плющило от этой идеи, но после первого же совместного концерта все заткнулись.

Girlschool не только отлично играли, они еще были боевитыми девицами и ничего не боялись. На одном из первых концертов тура, когда они вышли на сцену, какой-то чувак в зале крикнул: «Драть их надо!», а Келли подошла к микрофону и сказала: «Давай ты и отдерешь. Мы хоть поржем». По-моему, это было круто – люблю девушек, которые умеют за себя постоять. И они отыграли свой сет и надрали всем задницы.

На первой же неделе тура мы были в Эдинбурге и сидели небольшой компанией в лобби отеля Crest: я, Эдди, Келли и вокалистка Girlschool Ким Маколиф со своим бойфрендом Тимом (он потом стал бойфрендом их барабанщицы Дениз Дюфорт – видите? Все рокеры одинаковые, независимо от пола). Не помню, где был Фил и остальные девушки из Girlschool. И я подкатил к Келли Джонсон, причем я больше никогда в жизни не подкатывал к девицам так по-идиотски:

– Хочешь, пойдем в мой номер и посмотрим The Old Grey Whistle Test?

Гребаный насос, это полный отстой, да? «Пойдем ко мне в номер и посмотрим телевизор». Но она сказала: «Давай», так что сами посудите! И мы пошли. А потом мне рассказали, что вслед за этим Ким перегнулась через стол к Эдди и тоже говорит:

– Пойдем к тебе в номер и посмотрим The Old Grey Whistle Test.

Эдди был смущен, но она встала и повела его к лифту, а Тим сидит тут же! Тим вышел из отеля, сел в фургон и уехал домой в Лондон, бросил девиц в отеле. Пришлось им дальше ездить в нашем фургоне, что меня полностью устраивало. Они были прекрасные люди с отличным чувством юмора.

Некоторые из них могли дать прикурить – Келли иногда вела себя как какой-нибудь Кит Мун: напивалась до темноты в глазах, а потом могла полезть в ванну и там упасть, ну и так далее. Потом Келли ушла из группы, потому что влюбилась в Вики Блю из The Runaways и переехала в Штаты. Вики помогла ей получить грин-карту, так что, может быть, они поженились? Когда у меня случилась эта короткая история с Келли, она еще не осознала свою гомосексуальность или бисексуальность. Но я тогда же понял, что что-то не так, она как бы слишком старалась, и это не работало. Хотя потом, когда они с Вики расстались, она вышла за какого-то мужчину, так что, наверное, я ее просто не привлекал! Ну и ладно. Она отличная гитаристка и очень симпатичный человек, а что именно она трахает, не имеет значения. Она мой старый друг – как и все девчонки из Girlschool. Я для них все что угодно сделаю.

Как обычно, я отвлекся, но, по правде говоря, тут мои мысли действительно начинают разбредаться, потому что следующие несколько лет я помню как-то смазанно. Так бывает, когда становишься успешным и играешь в рок-группе. Ты либо месяцами на гастролях, либо ты в студии, либо тебя водят в разные места – на телестудию, на радиостанцию и так далее, – и ты почти никогда толком не знаешь, где находишься. Все смешивается и выглядит одинаково.

Впрочем, некоторые события все же хорошо мне запомнились, например, финский фестиваль Punkahaarju, на котором мы играли в июне 1979 года. И дело не в том, что мы отлично сыграли. По правде говоря, сыграли мы просто отвратительно. Это все происходило на берегу озера, лес, сосны и березки – какой-то гребаный «Пер Гюнт», да? Публика была какая-то мрачная, мы плохо играли, звук был полный отстой, в общем, сплошное разочарование – слов нет. Уходя со сцены, мы думали: «О-о-о-о, какой ужасный концерт», и я сказал: «Давайте выбежим снова на сцену и разгромим аппарат». Я встал за своими стеками, бросился на них, и они обрушились: БА-БАХ! Эдди пытался так же обрушить свои стеки – боже, он этого совсем не умел. Эд никогда не мог нормально свалить стек. Потом Фил, наш ловкач, пронесся сквозь свою установку, но, по-моему, он сам себе причинил не меньше вреда, чем барабанам. Наш техник, Грэм, так возбудился, что столкнул портал прямо в толпу. И это еще не все.

Нам в качестве гримерки дали какой-то жуткий дом на колесах. В нем не было кондиционера, а лето там жаркое, всюду летают такие мелкие комары – летом Финляндия совсем не похожа на то обледенелое место, которым становится зимой. А еще в этом доме на колесах не было бухла – кошмар! В общем, мы жарились в этом тарантасе, а Крис Нидз, журналист из Zig Zag, почему-то расхаживал с деревцем в руке. Маленькое такое деревце, но, пытаясь с нами пообщаться, он пробил им окно. Наверное, он и думать забыл, что оно у него в руке. Стало понятно, что этот самый дом на колесах мы уже испоганили и хорошо бы этот факт замаскировать – спустить его на воду и поджечь, в общем, устроить ему похороны, как у викингов. Он отправился в последний путь совершенно замечательно: отплыл от берега, изрыгая пламя и клубы дыма – совсем как у короля Артура – и пошел ко дну. Захватывающее зрелище. Это еще не всё.

Вернувшись в отель, Фил и Эдди вытащили из своего номера всю мебель и расставили ее в саду. Все стояло на своих местах, прямо как в отеле, только снаружи – как я сказал, лето в Финляндии жаркое. В автобусе по дороге в аэропорт мы устроили побоище едой. Мы были вынуждены это сделать, потому что водитель сказал нам со своим решительным финским акцентом: «Что-нибудь случалось с моим автобусом, делает грязно, тогда приходит проблема!» И тотчас по всему автобусу полетели пакеты с едой. Выглядело это все как полный разгром – повсюду фрукты, яйца, – хотя автобус на самом деле не пострадал. Затем, когда мы приехали в аэропорт и прошли на таможенный контроль, действительно началась проблема.

– Кажется, вы сделали что-то очень ужасное на Punkahaarju, – сказал мне таможенник.

– Это не я, офицер!

– Пройдите сюда, пожалуйста.

Меня посадили в какую-то комнатку и забрали паспорт. И все остальные по одному собрались там же. Нас всех, и группу, и технический персонал, посадили в тюрьму, кроме Риша – техника, который также рулил звук в зале. Он поселился в отеле под именем Риш, а по паспорту его звали иначе, и его спокойно пропустили, он сел в самолет и улетел домой, и не мог взять в толк, почему все места вокруг него не заняты. А мы три-четыре дня проторчали в финской тюрьме. Нам даже читать было нечего – на всех имелся один номер Melody Maker, и я прочитал его буквально от корки до корки. Я читал даты, номера страниц, рекламу, каждое гребаное слово. И еда была дерьмо.

В конце концов нас депортировали. Нас посадили на самолет до Копенгагена, а там нас ждала пересадка до Лондона. Первый полет прошел нормально, правда, Эдди тут же вылил свою водку с апельсиновым соком за шею женщине, сидевшей спереди: мы праздновали свое освобождение. Потом мы сели во второй самолет, и перед отправлением к нам подбежал командир экипажа:

– Я слышал о вас, вас депортировали из Финляндии, – прорычал он. – Если вы что-нибудь устроите в этом самолете, в Лондоне вас арестуют.

Так что всю дорогу до Лондона мы сидели тихо, но, когда приземлились, у самолета ждали копы. «Блядь!» – подумали мы. А они взяли и арестовали командира! Оказалось, что он вел самолет пьяным, – что тут скажешь.

Через пару недель после нашей экскурсии в Финляндию мы вернулись в студию и начали работать над новым альбомом, Bomber, с Джимми Миллером. К тому моменту он совсем съехал с катушек, и это было уже слишком. Он говорил, что быстро сходит в туалет, сидел там час, а потом клевал носом. Однажды он пошел в туалет и не вернулся – мы пошли посмотреть, а он просто исчез! Видимо, он встречался со своим дилером, мы нашли его в машине – он сидел за рулем и спал. Даже когда он был на месте, он фактически отсутствовал. Когда был готов предварительный микс альбома, мы скинули его на четвертьдюймовую пленку, чтобы послушать результат. Пока мы все это устраивали, Джимми дремал в кресле, а когда зазвучала музыка, он вздрогнул, проснулся, увидел нас и принялся двигать фейдеры туда-сюда – как будто занят делом! А пленка даже не шла через пульт: одно это выглядело подозрительно. Бедняга – он умер несколько лет назад. Очень жаль. Хороший был мужик на самом деле.

Забавно (а может, как раз логично), что на Bomber записана одна из моих первых антигероиновых песен, Dead Men Tell No Tales (на концертах она также известна под названием Dead Men Smell Toe Nails). Правда, она не про Джимми, а про другого человека. Еще Bomber – единственный альбом, на котором одну песню, Step Down, поет Эдди. Он ворчал, что вся слава достается мне, но сам ничего с этим не делал. Меня достало его нытье, и я сказал:

– Так, на этом альбоме одну песню поешь ты.

– Нет-нет, – запротестовал он, – я не умею петь, старик. У меня ни хера нет голоса…

– Ты прекрасный певец, старик, давай – вставай к этому гребаному микрофону.

И он это сделал, ворча и матерясь. Заставить его петь эту песню на концертах было не легче, чем драть зубы. Он это терпеть не мог, но вообще-то наш Эдди хороший певец. Не понимаю, почему он пел так редко. Потом, когда у нас играл Вюрзель, он тоже отказывался петь, а ведь у него тоже неплохо получалось. Причем во всех других своих группах он пел. Ну и хер с ними – я давно уже пришел к заключению: если ты гитарист, с тобой что-то не так. Они все время ноют про то, как занимаются настоящим искусством и никогда не получают заслуженного признания, а себя они считают главной движущей силой в группе – а если речь идет о моей группе, то это уже опасно.

В целом Bomber – хороший альбом, хотя там есть пара дурацких песен, например, Talking Head. Bomber, Stone Dead Forever, All The Aces – это все хорошие песни. Lawman мы неожиданно сделали в довольно медленном темпе – получилось весьма симпатично. Bomber это переход от Overkill к нашему следующему альбому, Ace of Spades, и в этом, собственно говоря, его смысл. И еще он поднялся до 11-й строчки в чартах, так что в плане успеха мы сделали еще один шажок вверх.

Пока мы записывали Bomber, мы ненадолго оторвались от процесса, чтобы выступить на фестивале в Рединге. Мы играли в один вечер с The Police и Eurythmics. Чем хорош был тогда Редингский фестиваль – там играло очень много совершенно разных групп. Рок-н-ролл тогда еще не стал мутью, разделенной на тысячу категорий, как сейчас. Мы в тот год продавали на концертах флаги Motörhead, и в тот вечер они в изобилии развевались над головами у публики, к вящему неудовольствию некоторых особенно претенциозных критиков.

После Рединга мы закончили сводить Bomber, и Bronze Records устроили нам вечеринку в честь выпуска альбома в лондонском клубе Bandwagon Heavy Metal Soundhouse. Это было ужасно – я всегда ненавидел эти штучки. Твоя роль заключается в том, чтобы целый вечер всем угождать, что невозможно и к тому же здорово неприятно. Фальшивое дерьмо – вот что это такое. Нас гораздо больше радовала перспектива снова поехать в тур: несколько дат в Германии, куда мы ехали впервые, а потом снова концерты по всей Англии. А еще у нас на сцене появилась новая игрушка – наша знаменитая конструкция для прожекторов в форме бомбардировщика.

Это была копия немецкого бомбардировщика времен Второй мировой войны, сделанная из здоровенных алюминиевых труб, размером сорок на сорок футов. Он мог летать в четырех направлениях: сверху вниз и слева направо – кстати, это была первая такая конструкция в истории. Он был охеренно тяжелый, и если бы он однажды упал, то раздавил бы нас в лепешку. Но это был шикарный декоративный элемент, и мы использовали его в нескольких турах. Правда, нам так и не удалось привезти его в Штаты: он был слишком массивным для залов, в которых мы там играли. Так что Америка, увы, так и не узнала, что такое полноценная атака Motörhead.

Мы тогда уже зарабатывали много денег – правда, для других, а не для себя. Когда Bomber занял 11-е место, стало ясно, что дальше мы будем еще популярнее. Но никто в группе не увидел дивидендов. Все, что мы зарабатывали, немедленно вкладывалось в наше сценическое шоу. Но мы были в порядке. Примерно когда вышел Overkill, мы стали получать зарплату и наконец-то нашли себе приличное жилье. До того мы кантовались по чужим диванам. Квартира Эдди была еще более-менее пристойная, он снимал ее вместе с пятью другими людьми. Фил снимал жилье в Баттерси с парой чуваков. А я всю жизнь заваливался переночевать к знакомым и шатался по Лондону с офицерской сумкой-планшетом времен Второй мировой войны, в которой у меня был магнитофон, штук пять кассет и пара носков. Карты у меня там не было. А вообще-то она бы мне пригодилась в моих скитаниях по Лондону. На самом деле мне даже нравилось так кочевать – поживешь с девицей неделю, потом исчезаешь. Это было совсем неплохо. Но все изменилось, когда наши пластинки стали продаваться: наши бытовые условия сильно улучшились, пусть мы и не накупили себе замков.

Конечно, иметь свой дом не так уж и важно, если ты большую часть времени все равно на гастролях. Мы сыграли, наверное, пятьдесят три концерта (и два дня на отдых) и только потом сделали перерыв. На концертах в Англии нашей разогревающей группой были Saxon. Приятные парни, но немножко странные – они не пили и не курили. В гримерке у них стоял термос с чаем. Мы сочли это немного необычным. Между прочим, их барабанщик, Пит Гилл, несколько лет спустя присоединился к Motörhead. Правда, к тому времени он начал много пить. А с нами он стал пить еще больше! Еще тур с Saxon примечателен тем, что именно тогда я познакомился с иглоукалыванием. Мы с Биффом, вокалистом Saxon, одновременно потеряли голос (как видите, его здоровый образ жизни и мой образ жизни привели нас к одинаковому результату). Фил знал девушку, которая увлекалась электропунктурой, и она воткнула в меня иголки по всему телу и подсоединила их к 12-вольтному аккумулятору от трактора. Голос вернулся ко мне через двадцать минут. Бифф не стал пробовать и потом мучился.

Пока мы разъезжали, Bronze Records выпустили мини-альбом из четырех песен (Leaving Here, Stone Dead Forever, Dead Men Tell No Tales и Too Late Too Late), записанных на этих концертах. В шутку я предложил назвать эту пластинку The Golden Years – потом оказалось, что это и правда был наш золотой век (наверное, я в каком-то смысле это знал уже тогда). Записи были низкого качества, но пластинка попала в чарты.

В июле мы сыграли в Bingley Hall в Стаффорде и получили серебряные диски за Bomber – его тираж превысил 250 000 экземпляров. Вручала их нам женщина, изображавшая королеву Елизавету. Мы втроем преклонили колено, как будто нас посвящают в рыцари. А эта женщина до сих пор зарабатывает на жизнь, изображая королеву, правда, теперь она выглядит неважно. Впрочем, настоящая королева сейчас тоже выглядит не очень. А вообще это я чувствовал себя неважно на том шоу – когда мы отыграли, я отрубился за кулисами, и меня пришлось оживлять, чтобы мы вышли на бис. Не помню, почему так получилось: кажется, я перед этим три дня не ложился спать. И вот я отрубился, а Фил и Эдди, эти несчастные ублюдки, решили, что я притворяюсь и отлыниваю! Я сижу, на голове у меня мокрые полотенца, а эти два козла стоят и нудят: «Мать твою, чувак, ты, блядь, три дня не спал! Как ты смеешь! Вот пидор!» Они боялись, что эта история плохо скажется на их карьере, бла-бла-бла. Господи Боже! Чья бы корова мычала! Каждый раз, когда Эдди напивался и становился неприятен, он все время ругал меня за то, что я бухаю, – он это журналистам говорил! Он такой: «Лемми слишком много пьет», а сам приходил на интервью в говно! Но об этом не писали.

После того концерта я сказал журналистам, что потерял сознание, потому что мне в тот день три раза отсосали. Собственно говоря, что отсосали – правда. Там была куча девушек, и в том числе одна очень хорошенькая индийская девушка, два раза из этих трех сделала она. Там была такая комнатка с раскиданными подушками и шалями, которые свисали, как занавески. Гребаная мальтийская фантазия. Я заперся с ней в этой комнатке и не хотел оттуда выходить – вы бы, уверен, поступили так же. Понимаете? Интересно, где она теперь.

Вскоре после концерта в стаффордском «Бингли-холле» мы начали репетировать материал для следующего альбома. Работа над Ace of Spades заняла довольно много времени – в смысле, сама запись. А вообще он дался нам легче, чем предыдущие альбомы, потому что мы были в ударе, и нас было просто не остановить. Ну то есть нас и сейчас не остановить, но тогда это происходило в национальном масштабе, потому что наша популярность росла как на дрожжах – Bomber был успешнее, чем Overkill, а Ace of Spades обещал оказаться еще успешнее. Дела наши шли в гору, и мы знали, что новый альбом будет хитом. У нас было хорошее чувство. Я тогда не понимал, что судьба уже стучится в дверь. На самом деле это был конец определенного этапа, а не начало чего-то нового. Ace of Spades оказался наивысшим достижением того состава Motörhead. Я начал осознавать это, только когда мы принялись за запись Iron Fist – из огня да в медвежий капкан!

В студии Jackson’s в Рикмансворте мы провели шесть недель, с начала августа по середину сентября 1980-го. Продюсером был Вик Мейл. Я знал его еще со времен Hawkwind, когда он работал на лейбле Pye Records. Он был хозяином мобильной студии – Hawkwind арендовали ее, когда делали Space Ritual, а к студии прилагался Вик. Он был прекрасным человеком и прекрасным продюсером – замечательная личность. У него был диабет, от которого он в результате умер. Вот всегда так – приятные люди все время умирают. Вот почему я еще жив.

Песни на Ace of Spades считаются классикой среди фэнов Motörhead, и должен признать – материал и правда отличный. Мы с удовольствием его записывали. Хорошие были времена: мы были на волне, мы были моложе, мы верили во все это. Чем ты старше, тем труднее тебе во что-нибудь поверить. И это не твоя вина. Просто до тебя доходит, что жизнь это не сплошь воздушная кукуруза, кегли и пиво. Мы живем в джунглях. Но в молодости мне было плевать. Понимаете – я не умирал с голоду и отлично проводил время. Это уж точно лучше, чем работать сантехником, даже с большой зарплатой!

Как всегда, в песнях этого альбома там и сям разбросаны смешные моменты. В Ace of Spades мы вставили чечетку, ну знаете – тик-а-тик-а-тик. Мы всегда себе представляли, как танцуем чечетку в этот момент. В тексте я использовал образы азартных игр, в основном карт и костей, – сам я предпочитаю автоматы, но нельзя толком петь про крутящиеся барабаны, фрукты и ягодки. Большая часть песни – про покер: «Я знаю, тебе надо видеть, как я смотрю на карты и плачу», «Снова “рука мертвеца” – тузы и восьмерки» – тузы и восьмерки были у Дикого Билла Хикока, когда его застрелили. Честно говоря, хотя Ace of Spades хорошая песня, мне она до смерти надоела. Уже двадцать лет прошло, а при слове Motörhead люди все еще вспоминают Ace of Spades. Знаете, мы после того альбома не превратились в окаменелость. У нас с тех пор вышло еще немало хороших пластинок. Но фэны хотят слышать эту песню, так что мы до сих пор играем ее на каждом концерте. Лично я от нее уже устал.

Мое главное воспоминание о песне (We Are) The Road Crew – это как Эдди, не доиграв до конца свое соло, падает навзничь, совершенно беспомощный от хохота, а в студии пронзительно гудит фидбэк от его гитары. Мы это так и оставили – очень уж смешно получилось. Это был первый случай, когда я написал текст песни за десять минут. Прямо в студии. Помню, что я пошел куда-то поработать над ним, а Вику надо было съесть что-то – из-за его диабета. Он все еще намазывал масло на свой первый крекер, как я уже вернулся и говорю:

– Написал.

– Иди к черту, – говорит он, – я еще даже не поел.

Он охренел, когда понял, что я действительно закончил текст. Я и сам удивился. Десять минут настоящей работы это сила. Я с тех пор еще несколько раз так стремительно разделывался с текстами.

Один чувак из нашей дорожной команды расплакался, когда мы впервые поставили им эту песню. Не буду говорить, кто именно. Как-то мы привели их всех в студию и показали им этот трек. И этот парень не сдержал чувств и разрыдался прямо на месте. Он стонал сквозь слезы: «О-о, какая крутая песня. Так круто». Было очень приятно, что эта песня на кого-то так сильно подействовала. Музыканты редко хорошо обращаются со своей дорожной командой. А мне это важно.

Феминистки проклинают меня за некоторые песни, но почему-то они ничего не сказали про Jailbait. Они обошли ее молчанием, а ведь это совершенно недвусмысленная песня про несовершеннолетнюю девицу – сыр в мышеловке! Но в основном тексты, которые я писал для Ace of Spades, основаны на личном опыте. Например, The Chase Is Better Than the Catch – ведь радость от добычи и правда никогда не сравнится с радостью от охоты, да? Начинаешь жить с девушкой, и все пропало. Она бросает свои трусы в ванной, и вообще ты немедленно узнаешь обо всех ее ужасных привычках, о которых раньше и не подозревал. Гиблое дело. Самая разрушительная вещь для отношений – иметь эти самые отношения.

Фотосессию для конверта пластинки мы устроили в один свежий, прохладный осенний день. Все думают, что мы снимались в пустыне, но на самом деле это было в Саут-Миммз, немного севернее Лондона. Сделать стилизацию под Дикий Запад придумал Эдди – он больше всего на свете хотел быть Клинтом Иствудом. Обратите внимание: я тогда был единственным из нас троих, кто хоть раз бывал в Америке. Но в образе метких стрелков все мы выглядели очень неплохо. Одна маленькая проблема с гардеробом: заклепки в форме символов пиковой масти на моих штанах стояли слишком далеко друг от друга. Я снял заклепки с одной штанины и поставил их на пустые места на другой, так что меня можно было фотографировать только сбоку. В остальном все прошло без сучка без задоринки.

Когда альбом был закончен, нам снова пришлось появляться в телешоу и давать интервью – все эти события сливаются в одно. Но были и отдельные яркие моменты. Один такой момент был в ноябре, когда мы пошли на программу TisWas на канале ITV. Это была субботняя утренняя программа для детей, и каждую неделю там появлялась новая рок-группа. Ведущий, Крис Тэррент, был странный парень, но он знал, что хотят смотреть дети: дети хотят смотреть, как взрослые доводят себя до непотребного состояния; они это просто обожают. В студии всюду стояли ведра с водой. И вода была не теплая, а ледяная, и они ею поливали направо и налево. И еще там был Призрачный Пулятель Пирогом: пока шла передача, он подходил к кому-нибудь и залеплял ему в рожу тортом с фруктами. Было очень весело, как в дурацкой комедии. Мы пару раз появились в этой программе.

Однажды мы пришли на TisWas вместе с Girlschool и играли в музыкальные пироги. В решающий момент пирог оказался у меня в руке, и я должен был шмякнуть им в лицо Дениз, барабанщице Girlschool. Бедняжка съежилась, но уж таковы правила: извини, детка, но ничего не попишешь. Всем доставалось как следует. В этом ноябрьском выпуске Эдди Кларка раз шесть окатили водой из ведра. Смешно – усраться можно. Еще у них была клетка. Зрители присылали письма за несколько месяцев, чтобы их позвали на передачу и посадили в эту клетку, а пока человек сидел там, его забрасывали и поливали всем, чем только можно. У них была такая большая лоханка, до краев наполненная какой-то зеленой тягучей жижей – жирная, мерзкая гуща, – и в конце передачи ей обливали сидящего в клетке. Фил вызвался сесть в клетку, но в результате там оказался наш менеджер, Дуг Смит, – а потом его оттуда не выпускали. Ха-ха! Мы немножко отомстили за все этому сукину сыну. Отличная программа.

Наш тур той осенью – «Туз в рукаве» – был колоссальным. Мы пронеслись по всей Англии с нашим бомбардировщиком, на заднике была рожа с обложки Overkill со сверкающими глазами, а на нескольких первых концертах была еще и система прожекторов, изображавшая гигантский туз пик. Но эта штука продержалась недолго – она отличалась некоторой хрупкостью и встретила раннюю смерть. Пока мы были в туре, наш старый лейбл, Chiswick, выпустил мини-альбом Beer Drinkers с песнями, не вошедшими в Motörhead. Эта пластинка попала в чарты и заняла 43-е место, и хотя мы не получили от этого денег, это все равно было хорошо. Все хорошо, что тебя рекламирует.

Мы закончили тур «Туз в рукаве» четырьмя вечерами в Hammersmith Odeon, а после финального концерта нам устроили рождественскую вечеринку в отеле Clarendon. Там были стриптизерши, которые глотали огонь, – в общем, хорошие, добротные английские развлечения. Не знаю, кто их привел, это опять был какой-то рекламный трюк. Если бы это была чья-то чужая вечеринка, я бы отлично провел там время, но, как я уже говорил, я терпеть не могу такие штуки, если от меня требуется активное участие. Это ужасно – ты только что сошел со сцены, ты выжат как лимон. Последнее, чего ты хочешь, это подняться в комнатку на втором этаже какого-нибудь кабака и общаться! Кому это нужно?

После концерта я предпочитаю, если возможно, сразу же потрахаться (как вы и сами могли догадаться). Я люблю оказаться один на один с девушкой и куда-нибудь с ней пойти. Все равно куда. В клуб, в гастрольный автобус – куда угодно. Однажды сразу после концерта в Hammersmith Odeon я смылся с одной девицей через боковую дверь. Ее звали Дебби, она раньше была моделью с третьей страницы Sun. Одно время мы часто встречались. (К сожалению, ее с нами больше нет – покойся с миром, Дебби.) Я спустился со сцены и отдал гитару своему роуди. Дебби уже ждала меня там, и мы тут же выскользнули на улицу и влились в толпу людей, шедших с моего собственного концерта. Все эти люди идут, а среди них иду я. Кто-то меня заметил:

– Это Лемми.

– Нет, это не он! Быть того не может. Не выдумывай. Это не может быть он.

Они не могли поверить, что я вышел на улицу так быстро, и никто не просил у меня автограф, ничего такого. Было очень смешно. Я их одурачил, и вида не подал!

В конце декабря мы рванули в Ирландию. Там Фил и сломал шею. Это было в Белфасте, мы сыграли концерт, и он стоял на лестнице и соревновался с огромным ирландцем в том, кто сможет поднять другого в воздух повыше. Ирландец поднял Фила выше и отступил на шаг, желая полюбоваться своей работой, – а ступеньки у него под ногой не оказалось. Они полетели с лестницы спиной вперед, Фил упал на голову. Мы подбежали к ним – тот парень встал, а Фил нет. Я говорю:

– Давай, чувак, вставай!

Он смотрит на меня с ужасом в глазах и говорит:

– Блядь, я не могу пошевелиться!

Мы отвезли его в больницу на Фоллз-роуд. Напоминаю: дело было в Белфасте, вечер субботы, а Фоллз-роуд – это католический район. Боже правый! Там на улицах стреляли! Мы приехали в больницу, пронеслись мимо людей с пулевыми ранениями и травмами от взрывов, и Фила приняли. Его пристегнули к столу, а голову подперли так, чтобы он не мог ей пошевелить, – впрочем, он так и так не мог бы это сделать.

– Ссать хочу! – стонал он, лежа на столе.

Услышав эти слова, наш тур-менеджер Микки хватает меня и тащит из палаты.

– В чем дело? – спрашиваю я.

Только мы переступили порог, как услышали голос медсестры:

– Я поставлю вам катетер, мистер Тейлор.

Дверь закрылась и:

– ААААААААААА! СУКА!

– Я хотел успеть выйти, пока он не заорал, – объяснил Микки.

Видимо, Фил считал, что его каким-то образом отведут в туалет, дадут поссать там и вернут в палату. Вообще ему повезло – он рисковал остаться парализованным на всю жизнь.

В конце концов Фил вышел из больницы с бандажом на шее. Я вырезал из клейкой ленты галстук-бабочку и прилепил ее ему прямо на бандаж – он стал похож на официанта-испанца с зобом. С Филом чего только не случалось. Мы хотели издать книгу: Фил Тейлор, «Больницы в Европе, которые мне довелось знать» – такой гид по травмпунктам. Понимаете, он не очень ловок. В одном туре он все время падал в гастрольном автобусе – никак не мог к нему приспособиться. Он не мог спокойно пройти по автобусу. Он шагал такой странной походкой – не сгибая колени: он думал, что так сможет устоять на ногах, но в результате только падал еще чаще. Он весь этот тур проехал, стоя на одном колене, – как будто по дороге через всю Европу делал предложение руки и сердца!

Так как Фил временно выбыл из строя, нам пришлось отложить европейский тур, намеченный на начало 81-го года. А Girlschool тем временем были в Рикмансворте – записывали альбом с Виком Мейлом. Это Вик придумал, чтобы Motörhead и Girlschool сделали совместный сингл. Мы сделали кавер на Please Don’t Touch, песню одной из моих любимых групп былых времен – Johnny Kidd and the Pirates. Году в 1977-м, когда Джон уже давно погиб, его группа, называясь просто The Pirates, привлекла к себе некоторое внимание. Наш кавер вошел в мини-альбом St Valentine’s Day Massacre – мы выпустили его 14 февраля. Для оборотной стороны мы записали песню Girlschool Emergency (причем Эдди второй раз в жизни стал вокалистом), а девушки записали нашу Bomber. На барабанах во всех песнях сыграла Дениз Дюфорт, потому что Фил играть не мог. Этот сингл оказался самым большим успехом в чартах и для Motörhead, и для Girlschool. Он занял 5-е место, и мы выступили в Top of the Pops под объединенным названием Headgirl. За барабанами сидела Дениз, но Фил тоже появился в кадре – пританцовывал и подпевал.

За неделю до съемки в Top of the Pops Motörhead и Girlschoool выступили в зале Theatre Royale в Ноттингеме. Нас снимали для местной телепрограммы Rockstage. У меня до сих пор есть видео. В финале Motörhead я вскочил на наш бомбардировщик и наставил бас-гитару на публику, как автомат (известный прием), а на полпути вверх застрял. Парень, который управлял бомбардировщиком, продержал меня наверху, как мне казалось, целую вечность, хотя на самом деле это продолжалось минуту-другую. У меня был витой гитарный шнур, и он натянулся до предела. Он, черт возьми, чуть не сдернул меня с бомбардировщика, а я висел там и думал: «Ах ты ублюдок! Если спущусь живым, убью нахер!» Но на видео это незаметно – все выглядит эффектно. Парень, из-за которого я попал в это безвыходное положение, чудесным образом испарился после концерта – очень разумно с его стороны.

В конце февраля журнал Sounds устроил опрос среди читателей за 1980 год – и во всех категориях мы заняли первое место. Кажется, мне даже достался титул лучшей вокалистки! Ах да, в одной категории мы все-таки не выиграли – главным секс-символом среди мужчин назвали Дэвида Ковердейла, а мне досталось второе место. Я не возражал – шевелюра у него погуще!

К марту Фил настолько поправился, что мы смогли снова поехать в тур. Мы проехали через всю Европу вместе с Girlschool, а потом дали четыре концерта в Англии. Все эти английские выступления были записаны для концертного альбома No Sleep ‘Til Hammersmith. Мы сперва хотели сделать двойной альбом, но материала хватало только на три стороны, а это было бы немного нечестно. Кстати, ни один из этих четырех концертов не был в Hammersmith Odeon: один был в Уэст-Рантоне, один в Лидсе и два в Ньюкасле. Последние три концерта оказались лучшими, и мы выбрали треки из этих записей. А еще в Лидсе и Ньюкасле нам вручили серебряные и золотые диски за Ace of Spades, серебряный диск за Overkill и серебряный диск за Please Don’t Touch. Но на этот раз нам их отдали за кулисами.

Мы не стали дожидаться релиза No Sleep ‘Til Hammersmith и в середине апреля уехали в Штаты – наш первый американский тур. Мы играли на разогреве у Оззи Осборна в его туре Blizzard of Oz. Пока мы разъезжали, наша пластинка вышла и немедленно взлетела на 1-е место. Мы узнали об этом в Нью-Йорке – я еще не вылез из постели, когда зазвонил телефон:

– Вы попали в чарты – сразу на первое место, – услышал я.

– Э-э-э… перезвоните, пожалуйста, позже, – промямлил я и повесил трубку. Минут через десять до меня дошло, и я вскочил как ошпаренный. Это была вершина нашей популярности в Англии. Конечно, когда ты на вершине, дальше можно только спускаться вниз. Но в то время мы не знали, что это вершина. Мы ничего не знали.