Как вы заметили, я не очень-то расстроился, потеряв контракт с Sony. Бывало и хуже. Такое меня вообще не беспокоит – надо просто продолжать работать, и все само собой устроится. Все всегда устраивается само собой. Нельзя метаться в панике и опускать руки; надо полагаться на свои убеждения; надо знать, что кто-то обязательно признает твою ценность и что ты не пропадешь. Если ты выглядишь проигравшим, кто выступит на твоей стороне?

Так что пока разворачивались последние события нашей бесславной истории с Sony, мы занимались тем же, чем всегда: играли концерты. Незадолго до расторжения контракта мы сыграли пять концертов с Оззи Осборном и Alice in Chains. Оззи был в одном из своих так называемых «прощальных» туров – как будто однажды он и в самом деле уйдет на покой! Да если он это сделает, у него крыша поедет! Оззи один из самых харизматичных певцов в мире; это дело его жизни. Отнимите у него это, и он бесповоротно спятит. Если бы он мог увидеть себя таким, каким его видят все остальные, он бы уже никогда не заикнулся об отставке. Наверное, однажды он будет вынужден уйти на покой, но это когда он уже и ходить не сможет. Вот, но мы сыграли только на нескольких его «прощальных» датах, а потом нас убрали, потому что в свободные дни мы играли совместные концерты с Guns N’ Roses и Metallica. Это было не очень-то по-рок-н-ролльному, на мой взгляд, но так как мы все равно стояли на афише третьими, после Alice in Chains, я особо не переживал.

Еще мы записывались. Несколько наших песен попали в фильм «Восставший из ада 3: ад на земле» Клайва Баркера – Hellraiser (неудивительно) и Hell on Earth, которые были записаны на одной сессии. Кроме того мы записали песню Born to Raise Hell, где я пою вместе с Ice-T и Уитфилдом Крейном, вокалистом Ugly Kid Joe (приятный парень… то есть теперь он приятный парень! Привет, Уит!). Эту третью песню мы сделали в последнюю минуту – ее поставили на финальные титры, и она не вошла в альбом-саундтрек. Мы даже сняли клип на Hellraiser, но Sony его, конечно, не финансировали – кажется, деньги дала кинокомпания, сделавшая фильм. Так что, как видите, наша карьера не всецело зависела от капризов Sony (и слава Богу!).

Позже мы сыграли несколько концертов в Аргентине и Бразилии, а на разогреве у нас были Alice in Chains. В некоторых южноамериканских странах закон ни черта не значит, и там нужно не расслабляться и беречь свою задницу. Однажды в Бразилии нас пригласил к себе в гости сын президента, а по дороге к нему копы попытались засадить нас за решетку. Это для них хлебное занятие – арестовывать людей вроде нас и затем требовать огромный выкуп. Разумеется, ведь все рокеры ужасно богатые – ха-ха! В тот раз мы делили афишу с Iron Maiden и Skid Row, и после концерта мы пошли на парковку и вокруг автобуса, который должен был везти нас обратно в отель, увидели охранников, а один из них зашел внутрь и ковырялся в одном из пассажирских сидений. Когда он вышел из автобуса, его вид мне очень не понравился. «Вот же херня!» – подумал я, пошел к нашим и скомандовал:

– В автобус не залезать! – и потребовал, чтобы нам дали другой транспорт. Парень, который всем этим заведовал, пытался мне возражать:

– Больше автобусов нет.

Я говорю:

– Тогда мы заночуем здесь, делов-то. Я лично буду спать в гримерке. Окей?

Каким-то образом нам нашли другой автобус, мы завезли часть нашей команды в отель и отправились в дом президентского сына. Мы успели проехать метров десять, как вдруг откуда ни возьмись к нам привязался коп. Он заставил нас выйти из автобуса, а сам направился прямиком к тому сиденью. В сиденье, конечно, ничего не было, и он не знал, что делать! Он задал нам несколько беспомощных вопросов («сколько лет этим девушкам?» и тому подобное), но он и сам понимал, что его поимели. Потом он сказал, что наш автобус «переполнен» и нам придется подождать другой автобус, и я решил, что они хотят снова устроить подставу. Я пошел пешком обратно к отелю, за мной Тодд: совершенно незачем самому класть голову на плаху! Но вскоре нас догнал наш автобус, полицейские его уже не преследовали, и нам сказали: «Забирайтесь». Мы так и сделали и наконец прибыли в дом президентского сына. Это было вообще что-то! Подъезжаешь к воротам, и тут же из-за деревьев появляются солдаты со стволами на изготовку, спрашивают пароль и все такое. Мы приехали по приглашению, так что нас без лишней мороки проводили внутрь. Мы неплохо провели время, хотя, на мой взгляд, было маловато девушек. Фил Кэмпбелл нажрался и носился туда-сюда в компании с президентским сыном и его бугаями-охранниками, они были словно лучшие приятели – хотя, конечно, о дружбе на всю жизнь речь не шла.

Мы снова съездили в тур по Штатам, на этот раз с Black Sabbath. У них была забавная привычка: каждый день они устраивали обязательный перерыв на сон. Все дела прекращались, в гримерке гасили свет, и они все трое садились рядышком на диван и дремали, словно маленькие крольчата. Бобби Рондинелли на самом деле не хотел спать, но послушно дремал вместе с Гизером и Тони! В Милуоки нам пришлось поскучать, потому что там у нас с ними была общая гримерка – большая комната, разделенная пополам занавеской. В определенный момент весь свет выключили, и нам пришлось час сидеть в темноте. Это было вообще очень странно. Даже если Motörhead просуществуют до 2035 года, не думаю, что нам когда-нибудь понадобится тихий час. С другой стороны, необходимо отметить, что Black Sabbath каждый вечер выкладывались по полной. Они были неизменно хороши на протяжении всего тура.

Год закончился на довольно неприятной ноте. Мы собирались в тур по Англии, но, как я уже упоминал, тур отменили, потому что промоутеры не хотели гарантировать нам гонорар, а мы вовсе не собирались вкладывать собственные деньги – ну, вы знаете эту историю. Зато мы съездили по Европе и, как всегда, имели большой успех. Видите, во всей этой сложной схеме только на нас можно спокойно положиться: мы всегда приходим куда надо и играем, мы всегда приезжаем вовремя, и мы всегда (ну хорошо – как правило) ведем себя разумно. Если бы промоутеры делали свою работу хоть вполовину так же хорошо, как мы делаем свою, мы все были бы довольны.

В начале 93-го года мы провели неделю в Анахайме, где без особой помпы сыграли несколько концертов в заведении под названием California Dreams (с тех пор оно закрылось), а также думали, что нам дальше делать с лейблами. Конечно, нам нужен был контракт, и в конце концов мы подписались на немецкий лейбл ZYX, что обернулось катастрофой. Но они предложили нам больше денег, чем все остальные – сразу выдали на руки безумную сумму, – и мы приняли эти деньги. Мы тогда сидели без гроша, а если у тебя пусто в карманах, ты не отказываешься от денег. Должен признать, поначалу все выглядело многообещающе. Например, уже много лет Германия была нашим главным рынком сбыта, так что заключить контракт с немецким лейблом было совершенно логично. И они нам наобещали всякого и постоянно летали через океан, чтобы встречаться с нами. Так как ZYX в первую очередь занимались танцевальной музыкой (вот это должно было нас сразу насторожить), они предлагали нам самим заниматься дистрибуцией, открыть дочерний лейбл и так далее. Но в конце концов они настояли на том, что будут все делать сами, из чего получился натуральный кошмар. Они ничего не знали об американском рынке. К тому же мужик, возглавлявший лейбл, сам его основал в 1926, что ли, году. Он был такой старый, что Ноев ковчег, вероятно, строили по его образу и подобию, и он единолично принимал все решения. Не помню уже, сколько раз Тодд летал через Атлантику на встречи с ними, но он точно ездил к ним еще чаще, чем они ездили к нам! Когда велись все эти переговоры, Тодд был нашим менеджером всего год с небольшим, и эти месяцы стали для него настоящим боевым крещением. Впрочем, он оказался на высоте.

Как бы то ни было, мы понятия не имели, во что ввязались, и просто принялись работать над новым альбомом, что мы всегда и делаем. Микки впервые работал над альбомом Motörhead с самого начала и проявил себя еще лучше, чем мы ожидали. Он принимал деятельнейшее участие в подготовке материала для этой пластинки (она в результате получила название Bastards) – не то что Фил Тейлор, который уже задолго до своего увольнения перестал интересоваться сочинением песен. И с самой записью Микки тоже прекрасно справился. Он настучал свои партии в рекордно короткий срок. Удивительный чувак, что тогда, что сейчас… и уморительный тоже!

Мы нашли нового продюсера. До сих пор мы меняли продюсеров через альбом: Джимми Миллер, Вик Мейл, Питер Солли – каждый из них сделал с нами по две пластинки. Больше чем на два альбома их не хватает. Видимо, мы выжимаем из них все соки! На этот раз мы выбирали между двумя чуваками – не помню, как звали первого, а вторым был Говард Бенсон, и мы выбрали Говарда. Говард заслужил эту работу: у него был живой интерес к проекту, и он ходил на все репетиции (хотя, должен сказать, этот подвиг он уж больше не повторял!). Говард все время был рядом с нами, Говард был полон решимости во что бы то ни стало работать над нашим альбомом. Он просто мозолил нам глаза, пока мы не дали свое согласие. Именно так все и было, однажды мы просто решили: хер с ним, пусть продюсирует! Он очень хотел делать этот альбом, и мы дали ему эту возможность, и, что совершенно поразительно, он в результате сделал с нами целых четыре пластинки. Не знаю, как ему удалось преодолеть правило двух альбомов, но он это сделал, и мы были в общем и целом вполне им довольны, несмотря на некоторые его странности (я скоро расскажу о них, но ничего особенно шокирующего не ждите). Он замечательно выполнил свою работу на Bastards – думаю, это один из лучших альбомов Motörhead на сегодняшний день. Там все песни сильные. Мои любимые, наверное, Death or Glory и I Am the Sword, а еще Lost in the Ozone. К тому же там есть Don’t Let Daddy Kiss Me, песня о сексуальном насилии над ребенком. Я написал ее сам, и она ждала своего часа три года. Я предлагал ее разным певицам – Лите Форд, Джоан Джетт: я считал, что эту песню должна петь девушка, – но ее так никто и не взял. Я показывал им песню, они говорили: «Мне очень нравится! Я должна ее спеть, ты должен дать мне спеть эту песню!», но всякий раз недели через три мне звонили их менеджеры и говорили «нет». Так что я спел ее сам.

Делать Bastards было для нас сплошным кайфом. Хотя Вюрзель играет и на следующем альбоме, Sacrifice, я считаю, что именно Bastards стал его настоящей последней работой с Motörhead, потому что тогда он в последний раз был с нами всей душой. И еще мы очень веселились, приучая Говарда к работе с нами. Говард в студии становится как девчонка, и тогда вывести его из равновесия – раз плюнуть. Он заводит свою канитель – «Не оскорбляй меня, чувак!» и все такое – а я говорю: «Говард, тебя невозможно оскорбить. Мне и стараться не нужно. Ты все делаешь сам». Однажды он пришел в футболке, на которой было написано что-то типа – не знаю, ну, скажем, «36», и Фил интересуется:

– Это заграничная футболка, Говард?

– Нет, а что?

– Никогда не видел, чтобы так писали слово «мудак», – говорит Фил.

Мы ловили его на этом два раза, и в конце концов он не выдержал:

– Почему вы меня наняли, вы же меня ненавидите!

– Других мы не могли себе позволить, – ответил Фил.

Несмотря на это, Говарду очень нравилось работать с нами. Во всяком случае, он не терпит, чтобы о нас болтали всякое дерьмо, это уж точно (ему, кажется, пару раз приходилось отстаивать нашу репутацию). Но в студии мы с ним часто ругались. В начале нашего знакомства был случай, когда я собирался записывать вокал, но мне пришлось ждать целую вечность, пока он возился с каким-то гитарным треком. В конце концов я достал гамбургер и только принялся за него, как Говард объявляет:

– Так! Пишем голос!

– Ах ты паршивец, – говорю я, – может, ты хоть дашь мне съесть этот гребаный гамбургер?

Но он был неумолим:

– Давай, давай, сроки поджимают!

В студии Говард бывал сварливой сучкой. Ну я и сделал, что подсказывала логика: размазал содержимое гамбургера по пульту. Я решил, что это будет адекватный ответ. Кстати, пищевые привычки Говарда оставляют желать лучшего: он ест всю эту жуткую вегетарианскую херню – фрукты, орехи. Это же вредно для здоровья! Люди – хищники: это видно уже по нашим зубам! Наша пищеварительная система не создана для вегетарианской диеты. Из-за нее люди постоянно пердят, а в кишечнике у них заводится всякая жизнь. На вегетарианской еде не проживешь – не зря у коров четыре желудка, а у нас-то только один. Подумайте об этом (привет, Говард!). И помните – Гитлер был вегетарианцем!

За все время нашего сотрудничества с лейблом ZYX только запись альбома прошла гладко. Впрочем, когда мы в студии, так почти всегда и бывает. Микки, когда начинал записываться с нами, удивлялся нашей спонтанности. Он привык работать с людьми вроде Дона Доккена, которые один альбом делают три года и все продумывают заранее. Я этого не выношу. Мы приходим налегке и все придумываем на ходу. Так выходит дешевле, и у нас, очевидно, неплохо получается. Если бы этот способ не работал, мы бы делали иначе. В общем, альбом получился отличный, но была одна проблема: его нигде нельзя было купить. В Германии его было легко найти, потому что лейбл немецкий, и это единственный рынок, который они знают. Во всех остальных странах ситуация была ужасная. В конце концов, с большим опозданием, эта пластинка появилась в Японии. В Америке никто даже не знал, что мы выпустили новый альбом. Но мы все равно много гастролировали в поддержку Bastards – мы решили, что раз самой пластинки вам не видать, то нам тем более стоит явиться к вам лично и сыграть ее живьем! Но вообще ситуация была печальная.

Bastards – один из лучших альбомов, которые мы когда-либо делали, но он прошел совершенно незамеченным, как будто его и не было. Это ужасное разочарование: ты выложился по полной, ты в восторге от результата своей работы, а всем плевать, и твоему собственному лейблу в первую очередь. ZYX даже отказались дать денег на промо-копии. Наша пиарщица, Аннетт Минольфо, просила 200 компакт-дисков для радиоведущих и журналистов, а они сказали: нет, слишком дорого. Слишком дорого?! Еще недавно они дали нам полмиллиона долларов авансом, чтобы мы сделали этот гребаный альбом, а теперь наштамповать 200 гребаных дисков для рекламы, оказывается, слишком дорого! Кто-то здесь явно ведет себя как мудак. Но вот что я скажу насчет Bastards: он хотя бы прозвучал на радио, а этого нельзя сказать ни о 1916, ни о March ör Die. Просто мы сами послали им пластиночку. Проще простого.

Ну ладно; закончив работу над Bastards, мы дважды скатались по Северной Америке и Европе, все как всегда. В Монреале мы от души поржали над Микки. К нам за кулисы пришли два чувака – трансвеститы. Они были разодеты в пух и прах и хотели с нами сфотографироваться. Как вы знаете, мне все равно, какие у кого сексуальные предпочтения, тем более – кто как одевается, и Филу тоже плевать (Фил вообще и сам частенько так одевается – а отчего, по-вашему, в списке музыкантов на альбоме Bastards он указан как «Шпильки»?). Но Микки совсем другое дело – при всей собственной смазливости он все это терпеть не может. В общем, мы согласились сфотографироваться с этими парнями, но Микки ничего не говорили. Мы позвали его в последний момент: «Эй, Микки! Пошли сфотографируемся с этими девчонками!» Он тут же примчался: «Привет, девочки», и все такое. И застыл на месте. Особенно смешно было то, что юбка у одного из этих парней сзади практически отсутствовала, и его мягкое место было ничем не прикрыто. Но мы все равно с ними сфотографировались, а Микки бормотал себе под нос: «Гребаные педики». Как будто этого было мало, после концерта мы отправились на нашем автобусе тусоваться, а Микки отправился куда-то по своим делам и потом вернулся в клуб, где мы играли. Он не знал, что после рок-концертов там начиналась дискотека для геев! Он выходит из такси – мороз градусов двадцать, снег метет, нашего автобуса не видать. Единственным теплым местом поблизости была та самая дискотека, и ему пришлось пойти туда. Он торчал там два часа в окружении трансвеститов, которые наперебой интересовались, где он делает себе прическу. Я бы отдал сто баксов, чтобы на это посмотреть – это, наверное, было просто шикарно! Хо-хо-хо!

Потом мы опять гастролировали по Америке вместе с Black Sabbath – они снова нас позвали, и все шло отлично, пока по пути в Лос-Анджелес я не подхватил какой-то ужасный грипп. Микки и Вюрзель переболели этим в Денвере. Вирус настиг меня утром, как раз когда наш автобус приехал в город. Я почувствовал, что хочу прилечь, и вскоре понял, что сильно заболел. Это был самый мерзкий вирус в моей жизни. Тем вечером мы должны были играть в Universal Amphitheatre, но Тодд сказал мне тоном, не терпящим возражений, что играть мы не будем: «Ложись обратно в постель. Ты никуда не пойдешь». Black Sabbath поступили благородно, позволив нам потом продолжить с ними этот тур, потому что с их точки зрения я был просто симулянт. Каждый раз, когда я чем-нибудь заболею, все считают, что я опять переборщил с веществами, но я ведь правда был болен! Все равно я уже через пару дней снова встал на ноги – с гриппом всегда так. Но из всех городов в туре мне повезло пропустить именно Лос-Анджелес.

Еще мы сыграли в Аргентине перед аудиторией из пятидесяти тысяч человек (мы стараемся по возможности каждый год играть в Южной Америке – все зависит от того, ездят ли там по улицам танки!). Это было на футбольном поле, мы играли вместе с Ramones, и, должен сказать, мы их переплюнули, хотя они там ужасно популярны. Но почти вся публика пришла в майках Motörhead, и, казалось, все 50 000 своим топотом поддерживают нас. В тот вечер никто бы не смог играть после нас. Неважно кто – наверное, даже сами The Beatles не могли бы играть после нас в тот вечер. По сравнению с такими моментами все остальное дерьмо просто не имеет никакого значения!

Между японскими и европейскими гастролями у нас выдалось несколько свободных дней, и я поехал в Таиланд с нашим менеджером Тоддом и барабанным техником Пэпом. Это было очень интересное путешествие, потому что, насколько я могу судить, человеческая жизнь там ничего не стоит: можно заплатить 600 долларов и в компании других туристов посмотреть на то, как на ваших глазах девочку по-настоящему трахнут, изобьют и пристрелят. Таких девочек покупают у нищих семей в глубинке, которым нужны деньги, чтобы прокормить остальных десятерых детей. Эта забава (?!) – любимое тамошнее развлечение у бизнесменов. Мы, разумеется, ничего подобного не стали смотреть, а пошли в клуб, где на сцене было, наверное, одиннадцать танцовщиц сразу. Всем им на вид было лет по шестнадцать, и все они были красавицы, каких свет не видывал – охренительные большие груди, длинные ноги и эти чудесные восточные лица. Любая из них – воплощение самых смелых мужских фантазий как минимум по шести параметрам. Но они вытворяли там странные вещи! Нельзя сказать, что они показывали стриптиз, потому что они с самого начала были практически голые, только живот у каждой был обтянут поясом вроде камербанда. Одна из них садилась на корточки, а между ног у нее была духовая трубка – она стреляла из нее чем-то, протыкая воздушные шарики. Другая устроилась в петле из ткани типа качелей, ее раскачивали и насаживали на дилдо в руках у другой девушки, – эту дважды сшибли со стола. Третья засунула в себя бритвенные лезвия и вытащила их на веревочке. Это все производило очень странное впечатление. Ничего эротичного в этом не было!

В конце концов мы все вернулись домой и снова обнаружили себя без контракта с рекорд-лейблом в Америке. Не помню, как именно мы расстались с ZYX. По-моему, мы просто ушли от них и подписались на лейбл CBH, глава которого, Райнер Хензель, уже долгие годы был нашим немецким промоутером. В общем, в Германии у нас все было схвачено, но в Штатах у нас ничего не было. Микки запаниковал, но это он всегда так. Он словно воочию видит, как его деньги улетают за горизонт. Его можно понять – ему надо содержать семью, и Филу тоже. Мне не нужно, но в любом случае я не понимаю, почему люди так любят предаваться панике. Им кажется, что если они все время паникуют, то этим они показывают свое неравнодушие, но это полная чушь. В панике ты упускаешь множество важных деталей. В конце концов мы нашли себе контракт в Штатах, но к этому времени мы уже успели записать следующий альбом, Sacrifice. У нас были контракты с лейблами в Германии и Японии, а для нас это важные рынки, и они уже хотели новый альбом, так что нам надо было работать дальше.

Sacrifice – один из моих любимых альбомов Motörhead, особенно с учетом всех тех проблем, которые у нас были во время записи. Продюсером снова стал Говард, но одновременно с этим он получил работу агента по поиску новых артистов на лейбле Giant. Поэтому его голова была занята по меньшей мере двумя-тремя разными вещами одновременно, и половину времени, следуя направлению, заданному Говардом, процессом управлял наш звукорежиссер Райан Дорн. И еще с каждым днем становилось все очевиднее, что Вюрзель скоро покинет группу. Он избегал совершать любые усилия, и пока мы сочиняли песни, он обычно просто сидел, положив гитару на колени. Мы прекращали играть – и он прекращал играть, мы начинали играть снова – и он тоже начинал. Могло показаться, что эта перемена случилась с ним вдруг, но его проблемы, конечно, накапливались долгое время. Для меня это было очень тяжело, потому что он много лет был моим лучшим другом в группе, а теперь стал человеком, которого я не знал и который меня ненавидел, и знаете что? Такие вещи разбивают тебе сердце.

Все же мы пошли в студию, имея несколько отличных песен – Sex and Death мы сочинили за десять минут в последний день репетиций. Когда мы приступили к записи, я поменял текст, но так всегда бывает. Another Time я изменил до полной неузнаваемости, а для Make ‘Em Blind я написал три совершенно разных текста от начала до конца. Вот в чем кайф, когда записываешь альбом: начинаешь работать с чем-то одним, а в результате получается что-то совсем другое. Я добавил непредусмотренную партию в Out of the Sun – мне пришлось это сделать, потому что текста хватало только на два с половиной куплета, а кто может спеть полкуплета? Но когда Микки, Фил и Вюрзель репетировали эту вещь, они об этом не подумали, потому что они не вокалисты. Гребаные музыканты! И вот однажды, когда в студии не было никого кроме меня и моего гитарного техника Джейми, я вставил в песню свой собственный кусочек. Я играл на басу, а Джейми на гитаре, и мы тайком приделали к песне этот кусочек – мы это ловко провернули. Потом я дал остальным послушать пленку. Вюрзель включил ее в машине, которую взял напрокат, и когда он это услышал, то чуть не съехал в кювет! Иногда в студии что-то появляется буквально из воздуха – так получилось с Make ‘Em Blind. Многое в ней мы сымпровизировали в студии, а Фил записал свое блистательное соло с одного дубля. Оно звучит так, как будто пленку проигрывают задом наперед, но он сыграл так вживую и, сыграв больше половины, повалился на диван, не выпуская гитару из рук и хохоча от всей души. Мы и не думали делать второй дубль – получилось круто.

Еще на Sacrifice больше откровенной бессмыслицы, чем на предыдущих альбомах; тексты песен не значат ничего, за что можно было бы ухватиться. Но они отлично передают настроение, особенно заглавная песня и Out of the Sun. Dog Face Boy написана про Фила Кэмпбелла – но я решил, что песня про него, когда текст уже был готов. «Бедный парень, снова не находишь себе места, / Самолет, а как сойдешь с него – ищешь себе нового друга»: как только Фил выходит из самолета – бум! – и его след простыл. Все, добравшись до отеля, еще только принимают душ, а он уже взял напрокат машину и побывал в двух барах. Однажды он прилетел в Лос-Анджелес и взял машину с нулевым пробегом. Он вернул ее на следующий день с пробегом больше 200 миль – ехал на перекресток бульвара Сансет и Вайн-стрит в Голливуде, а очутился в Помоне! Чудо что такое. После этого случая он обзавелся картой Лос-Анджелеса и теперь знает этот город как свои пять пальцев – он, наверное, мог бы работать здесь гидом.

Вскоре после того, как альбом был закончен, группа потеряла Вюрзеля. Я уже три раза уговаривал его не уходить. Я говорил ему: «Потерпи, не дергайся, может быть, станет лучше», и так далее. Мы все время пытались выяснить, чем именно он недоволен, чтобы попытаться решить эту проблему, но он никогда не мог сказать ничего определенного. Его что-то бесило, но он молчал, пока не доводил себя до кипения, так что было невозможно заметить это в зародыше. Например, он начинал мне жаловаться:

– Все внимание достается тебе!

Я отвечал:

– Но Вюрзель, ты же перестал появляться перед журналистами. Много лет мы с тобой были главными звездами в группе, а потом ты вдруг перестал давать интервью, и твое имя больше не упоминается. К тому же я играю в этой группе на девять лет дольше тебя, и еще люди помнят меня со времен Hawkwind. Ты не общался с журналистами пять лет, сидишь дома с женой и собакой – как можно ожидать, что кто-то о тебе услышит?

Никто, конечно, не хочет такое выслушивать! Но причина была именно в этом. Моей вины здесь нет. Просто он пал духом, а все время быть пораженцем нельзя. Это его и сгубило.

Последней соломинкой для Вюрзеля, по-видимому, стало одно английское телешоу. Оно называлось Don’t Forget Your Toothbrush, и хотя само шоу было ужасное – по сути, это была викторина, которую вел какой-то отталкивающе прыгучий бывший ди-джей в идиотском костюме и с еще более идиотской прической, а победителям вручались туристические путевки – с музыкой там все было в порядке. Бэндлидером в их ансамбле был Джулс Холланд, который раньше играл в группе Squeeze; он шикарно играет на фортепиано, а поет как Рэй Чарльз. В общем, у них было заведено, что приглашенный музыкант поет две песни, а ансамбль шоу ему аккомпанирует. Меня пригласили, и мы сделали Ace of Spades – с духовыми! – и Good Golly Miss Molly. Я впервые пел Ace of Spades без остальных парней из Motörhead, и из-за того, что я это сделал, Вюрзель натурально взорвался. Его жена Джем звонила на телестудию, пока я находился там, и говорила, что позвать на шоу надо Вюрзеля, а не меня! Боже. Потом я получил от Вюрзеля факс, в котором он наговорил мне много ужасных вещей. Он обвинял меня и Тодда в том, что мы присваиваем его деньги, – как будто мне нужны его деньги (как я уже говорил, я получаю больше денег в виде роялти, потому что мне платят за весь каталог моих записей). И он был убежден, что кто-то строит козни у него за спиной, – глупее ничего нельзя было придумать? Вюрзель сказал всем кроме меня, что ушел из группы. Мне он не сказал, что было особенно неприятно, потому что, как я и говорил, мы долгое время были в группе лучшими друзьями. Но конец у этой истории был печальный. Я очень переживал и был рад, когда все это закончилось. Мне рассказывали, что Вюрзель приходил на наш концерт в Брикстоне уже после того, как ушел из группы, – стоял, смотрел на нас и плакал весь концерт. Люди любят приносить дурные вести, да? Мне было ужасно грустно это слышать.

Оставшись без Вюрзеля, мы с Микки думали, что нам надо найти ему замену. Но Фил сказал: «Я хотел бы попробовать играть один». Мы решили поиграть в трио и посмотреть, как это будет получаться, и получилось просто офигенно. Раньше именно Вюрзель был самым энергичным на концертах. Именно он больше всех прыгал по сцене. И вот наш первый концерт без него, я пою, никого не трогаю, и тут мимо меня проносится нечто… и это Фил! Я глазам своим не поверил, потому что раньше на сцене он вообще не двигался. Он очень старался и играл как в последний раз. Он по-настоящему засиял, но, наверное, на самом деле тут нечему удивляться. Он, конечно, странный человек, но еще он гитарист от Бога. Фил способен в любом состоянии сыграть хорошее соло. Это у него на уровне инстинктов – Брайан Робертсон такой же. Фил берет гитару, и она становится практически частью его тела. А то, что он неисправимый маленький извращенец, просто делает жизнь на гастролях еще интереснее!

Честно говоря, я рад, что Motörhead теперь снова трио. Во-первых, нам не пришлось возиться с поисками нового гитариста! Но кроме того, как я уже говорил, с двумя гитарами никогда не получается довести аранжировки до стопроцентной готовности, потому что у кого-нибудь обязательно будет свое мнение. Если в группе один гитарист, бас может делать все что угодно. Когда-то, с одним Эдди на гитаре, я играл всякую странную херню, и это работало. А теперь, с нынешним составом, все опять стало гораздо свободнее, и каждый, вроде бы, знает свою роль в музыке, а это большой плюс. Ну и денег мы теперь получаем больше!

В общем, мы доделали Sacrifice и всего через несколько месяцев нашли новый американский лейбл – CMC, – который был готов его издать. CMC договорились с нашим немецким лейблом, CBH, что будут издавать нас в Америке. Это было первое за несколько лет предложение, которое мы получили в Штатах, и они сразу показали, что верят в нас, начав развозить экземпляры альбома еще до подписания контракта! Мы до сих пор работаем с ними, и пять альбомов спустя я все еще могу сказать, что они с нами хорошо обращаются. Хозяин лейбла, Том Липски, верит в то, что делает. У его людей слово не расходится с делом – они честные (сюрприз! шок!), а мне это нравится. Первый год под эгидой CBH и CMC прошел удачно. Мы сыграли девятнадцать концертов в Германии и объездили всю Европу, и фэны приходили получать автографы с новой пластинкой в руках! Это было что-то новое – обычно они приносят альбомы трехлетней давности. Но CBH действительно распространяли альбом как следует, и CMC тоже поработали на славу.

Как всегда, мы поехали в тур по Америке. Уверен, вы уже поняли, что гастроли – моя естественная среда обитания, но и в туре бывают вещи, которые меня просто бесят. Одна из них – то покровительственное отношение к музыкантам, которое бывает у пиарщиков рекорд-лейблов. Они буквально берут тебя под ручку и пытаются тебя всюду таскать за собой – я это ненавижу! Я не кукла и не какой-нибудь гребаный ценный груз. Некоторые люди просто-напросто оскорбляют твои умственные способности, а когда ты им отвечаешь, называют тебя занозой в заднице. Ты портишь себе репутацию, отстаивая свои умственные способности и свою независимость. Вот вам пример. Мы были в Канаде, и эта девица-пиарщица запланировала для нас всякой херни: Much Music (канадская версия MTV) и все такое прочее. Но мы в тот день были просто в ужасном настроении. Никто не хотел идти на сцену, потому что у нас была просто ужасная система мониторов. Уже восемь концертов подряд нам было не слышно друг друга, и я уже высказывал мысль, что надо отменить весь тур и просто поехать домой: «Ну его на хер. Эта музыка – моя жизнь, а я не могу ее нормально играть, потому что на сцене все звучит как говно. Как может публика получить удовольствие, если я сам не получаю удовольствия?» (Знаю, звучит глупо, но это так и есть, уверяю вас!) И вот, пока мы переживали этот кризис, эта девица вилась вокруг и говорила:

– Ребята с Much Music уже ждут нас.

Я сказал ей, что не могу идти на съемки, потому что я слишком расстроен. И это была правда! Я не мог встать перед камерами и всем своим видом показывать, что все восхитительно, потому что это было не так. Я спросил:

– Разве нельзя устроить съемку после концерта?

– Нет-нет! – говорит она, – это нужно сделать сейчас, потому что после шести им придется больше платить за камеру.

Какое на хер это имеет значение? Надо заплатить за камеру сколько попросят, и все! Господи Иисусе. В общем, остальные двое побежали на съемки, а она потом написала письмо, в котором назвала нас недисциплинированными и заносчивыми ублюдками. А добило меня вот что: она обвинила меня в том, что я нанес ей оскорбление сексуального характера! Знаете, что я ей сказал? Я сказал: «Вы самый красивый представитель лейбла, которого я встречал за много лет». И всё! Если говорить людям, что они хорошо выглядят, это харассмент, то мир поистине выжил из ума.

Как видите, в 1995-м у нас много чего произошло. К тому же в конце года мне исполнилось пятьдесят. Тодд хотел устроить что-нибудь грандиозное и организовал для меня вечеринку в клубе Whisky a Go Go – это был полусюрприз, потому что он проболтался мне накануне, подлец этакий. В этот знаменательный вечер очередь в клуб опоясывала весь квартал несколько раз, а внутри было не протолкнуться. Кто не мог прийти лично, записал для меня свои поздравления на видеокассету (половину пленки занял Ди Шнайдер!). Если начистоту, я, конечно, ценю усилия, вложенные в эту вечеринку, но такие сборища не кажутся мне лучшим способом поразвлечься. Я просто не люблю быть настолько в центре внимания. Некоторые из моих собственных гостей не смогли попасть в клуб из-за гребаной пожарной охраны, а с теми, кто все-таки пробрался внутрь, я совершенно не успел спокойно пообщаться. Посмотрим правде в глаза: на таких тусовках спокойное общение вообще не входит в программу! Меня все время тянули в разные стороны: влево, вправо, туда, сюда, вперед, назад. И все же было здорово, что люди устроили такую тусовку, и от этого вечера осталось несколько ярких воспоминаний. Metallica прилетели полным составом и сыграли несколько относительно малоизвестных песен Motörhead – это был прекрасный подарок. Metallica – одна из немногих групп, которые неизменно отдают нам должное, и я их за это очень уважаю.

Между всеми нашими многочисленными гастролями нам удалось поработать над следующим альбомом, который мы назвали (довольно некстати) Overnight Sensation. Мы потратили четыре недели, сочиняя материал, и еще четыре недели провели в студии, потом сыграли на нескольких европейских фестивалях, а вернувшись, снова пошли в студию и работали еще где-то месяц. Обычно у нас на альбом уходит около трех месяцев, и этот диск не стал исключением – просто эти три месяца немного растянулись! Продюсером снова стал Говард, но еще нам помогал Дуэйн Бэррон, который сделал много работы, следуя указаниям Говарда. Потом Говард вернулся к нам на этапе сведения и все привел в порядок. Дуэйн был парень что надо – слышно, что он любит гитары!

Это был первый официальный альбом после Another Perfect Day с Роббо, который мы записали в трио. Если вы интересуетесь, каково это было – записываться в трио, то все происходило точно так же, как с квартетом, минус один человек! Или точно как у The Everly Brothers, но плюс один человек. Работать было чуть-чуть сложнее, но только потому что Фил, оставшись единственным гитаристом, чувствовал большую ответственность (и был в этом прав). Он испытывал дополнительное давление, но достойно справился с этим. Overnight Sensation оказался для него удачным альбомом. Микки был, как всегда, безупречен – он всегда записывает свои барабаны задолго до дедлайна. На этот раз он уложился в один день. В самом деле, зачем тратить больше времени, чем нужно? Люди думают, что чем дольше ты работаешь над альбомом, тем лучше он получится, но это заблуждение. Вспомните Джеффа Бека, Клэптона и Пейджа – свои ранние, классические вещи они часто записывали с одного дубля. У них просто не было выбора! В те дни ты должен был сыграть свое лучшее соло за пятнадцать-двадцать секунд. Ты должен был сразу высказаться по существу! Не то что вся эта байда, которую навалял Джерри Гарсия. Джефф Бек сделал себе имя за восемнадцать секунд соло в песне Shapes of Things! В шестидесятые были идеальные условия для становления великолепных музыкантов, не то что сейчас. И, к слову о том, что альбомы лучше записывать быстро: вся наша дискография говорит об этом недвусмысленно и во весь голос.

Overnight Sensation также стал нашим первым альбомом, официально выпущенным на CMC: Sacrifice успел появиться в Штатах на импортных дисках до того, как они его переиздали. Но с Overnight Sensation они действительно показали, на что способны: у нас долгие годы не было такой хорошей дистрибуции. Для дистрибуции они заключили договор с BMG, и это сослужило нам хорошую службу. Но должен сказать, что иногда я сомневаюсь в деловой хватке ребят с CMC. Я уже говорил, что хороший бизнес это воровство, а так как CMC всегда безукоризненно честны с нами, то они по определению плохие бизнесмены! Но я думаю, что могу с этим смириться.

На гастролях в поддержку этого альбома мы получили массу новых впечатлений. Мы снова побывали в Венгрии, которая сильно изменилась с нашего предыдущего визита. Раньше она была как Россия – там была довольно тяжелая атмосфера, – а теперь она больше похожа на Германию. И, кстати, о России: мы впервые побывали там и сыграли четыре концерта. Россия очень странное место, она не похожа ни на одну страну, которую я когда-либо видел. Я бывал в Восточной Европе и до, и после падения Берлинской стены: я играл в Восточной Германии, в Венгрии, конечно, и в Чехословакии, и все они совершенно не похожи на Россию. Американцы, которые сами не бывали там, не имеют о ней ни малейшего представления. Это безумное место. Там повсюду охранники – везде человек по девять. Все похожи на бывших военных. Думаю, дело вот в чем: когда Советский Союз рухнул, с ним полетела в тартарары и половина всей полиции – столько полицейских было уже не нужно, и большинство из них пошли работать в службы охраны, а это, по сути дела, частные армии! А остальные бывшие полицейские стали таксистами в Лос-Анджелесе! Такое количество охраны вокруг производило удушающий эффект. Свободный рынок представлен главным образом многочисленными казино, потому что играть в казино это единственный способ раздобыть иностранную валюту. Они там повсюду, а страна при этом все так же подыхает с голоду. Но концерты прошли обалденно. Все билеты на них были распроданы, а публика просто бесновалась! В этом смысле мне там понравилось (ну и вообще это лучшее, что есть в любом туре, – концерты и секс после концертов).

Конечно, дело не обошлось без некоторого пиздеца, потому что у тамошних промоутеров было еще мало опыта. Например, мы ехали из Москвы в Ростов, а это реально далеко. Нам сказали прийти по такому-то адресу в таком-то часу, и вот мы выехали из Москвы. Мы ехали, за окном становилось все темнее, от одного фонаря до следующего было уже полмили, и в конце концов мы съехали с шоссе и остановились у высокой изгороди. Когда наши глаза привыкли к темноте, мы увидели вооруженных охранников в будках по обе стороны ворот. Какой-то мужик велел нам поставить машину у обочины, мы так и сделали, и они с нашим промоутером начали препираться на русском. Было жутковато. Потом вдруг откуда-то к воротам примчались два огроменных грузовика. Это были армейские грузовики – но за рулем у них сидели гражданские, – короче, их сразу же пропустили. Вскоре мы сообразили, что это какая-то база ВВС, на которой заодно занимаются всяким импортом-экспортом! Промоутер вернулся к нам и сообщил: «Нам пока нельзя туда заезжать. У них ожидается приезд генерала». Нам пришлось сидеть и ждать, и наконец подъехал огромный, сука, служебный автомобиль с флажком. Из него вылез мужик в коротком кителе и фуражке, он зашел на территорию базы и скоро вышел обратно – наверное, забирал свою долю. В конце концов нам махнули: можно заезжать. Там повсюду были солдаты, которые болтали без умолку: русские в этом смысле похожи на итальянцев, они могут полчаса говорить без остановки. И вот нас подвезли к самолету – Фил увидел его первым. Он тут же вернулся к машине и сказал:

– Я на этой херовине не полечу.

– Не будь бабой, – говорю я и выхожу из машины посмотреть, в чем там дело. Затем уже я возвращаюсь к машине и говорю:

– Я на этой херовине не полечу.

Это был какой-то «Ил» середины 50-х, не то бомбардировщик, не то грузовой самолет, совершенно выпотрошенный изнутри. Пассажиры помещались там в задней части грузового отсека, а из мебели там стояли только какие-то садовые стульчики! К тому же эта махина была не герметизирована – она была открыта всем стихиям. Мы отказались лететь на ней, но посадили в нее дорожную команду. Зато им потом было что рассказать. Им только в радость описывать свои злоключения.

Когда мы добрались до Ростова, нашего осветителя Тони чуть не ограбили милиционеры. Мы сыграли отличный концерт, а потом все вместе пошли в кафе. Весь техперсонал щеголял в ушанках с советским гербом спереди – это такие большие меховые шапки, которые теперь делают для туристов. Как будто нас окружали гребаные манчкины. Тони разговорился с местными, и два чувака, по всей видимости, копы, вызвались пойти с ним и другим роуди по имени Дейв Дорожный Воин «искать девочек». Но их посадили в разные машины, что было несколько подозрительно, а минут через десять Дейв заметил, что вторая машина больше за ними не едет. Он сказал: «Да ну нахер», и просто вылез из машины и пошел обратно. А Тони начал просто орать на людей, которые ехали с ним, и орал, пока они не развернули машину и не повезли его назад – он изверг целый поток угроз, в котором, помимо всего прочего, упоминалось британское посольство. А Дейв вернулся пешком. Я уверен: если бы они доехали до места, то оказались бы в двадцати пяти милях от города в компании одной-единственной девушки и шестерых чуваков с дубинками, готовых избить их до потери чувств и забрать у них все деньги.

Было бы круто побывать в России еще в советское время, тогда я мог бы сравнить то, как было тогда, с тем, что происходит сейчас. У большинства людей жизнь там не сахар. Мы съездили в Санкт-Петербург, это просто фантастика – «Доктор Живаго», Зимний дворец – одним словом, живая история. И я, будучи прожженным романтиком, решил: «Отлично, вернемся в Москву поездом! Увидим Россию как она есть». Что ж, увидели. Нам сказали: «Все в порядке, мы забронировали для вас билеты». Приезжаем на вокзал, там стоит длинный-предлинный поезд. Заходим в вагон, я нахожу купе с номером, указанным в билете, открываю дверь – а там сидит женщина с двумя детьми! Я говорю кондуктору:

– Это, наверное, ошибка.

– Нет-нет, – он показывает мне ее билет, и у нее указано то же самое купе. Так у них заведено: они бронируют для вас билет, а простым людям в случае чего велят убираться подобру-поздорову – этой женщине с детьми пришлось сойти с поезда. Я говорю:

– Эй, чуваки, вы не можете так с ними поступить!

А они отвечают:

– Хотите ехать с ними до самой Москвы в одном купе?

Я был вынужден признать, что нет, не хочу. Судя по всему, со времен царя ничего не изменилось – сильные делают что хотят, а все остальные за это расплачиваются. В России так всегда было. И никакой долбаный Ленин, несмотря на всю свою болтовню, ничего не изменил для простого человека.

Туры удавались нам особенно хорошо, к тому же в некоторых странах – в Аргентине, в Японии – нам теперь давали залы побольше. И в это же время английские промоутеры обнаружили, что, представьте себе, концерты Motörhead приносят неплохую прибыль. Наше трио звучало прекрасно, и мы подумали, что теперь самое время выпустить еще один концертный альбом. Позже мы так и сделали, но сначала записали новый студийный альбом, Snake Bite Love. Он получился весьма неплохим, несмотря на то что мы записывали его во множестве разных студий, а не в одной-двух. Еще я сильно продвинулся в игре «Риск» – у Говарда Бенсона, который снова стал нашим продюсером, на компьютере была эта игра, и я рубился в нее все то время, когда не записывал свои партии. По моим ощущениям, на Snake Bite Love и на We Are Motörhead, который мы сделали уже совсем недавно, наш нынешний состав раскрылся в полную силу как студийная группа. Мы любим записываться – сейчас мне это нравится даже больше, чем раньше. С Микки и с таким прирожденным гитаристом, как Фил, это совсем не сложно. Сейчас гораздо реже бывает, чтобы кто-то из нас закатил скандал что твоя оперная примадонна. С каждым бывает, но это редкость. Мы все ведем себя очень профессионально (за столько лет было бы странно не научиться!), так что процесс идет легко.

Над Snake Bite Love мы работали так же, как обычно работаем над всеми своими пластинками: когда мы начинали запись, у нас не было еще ни одной песни, а шесть недель спустя альбом был готов. Когда пришло время, мы все сочинили очень быстро. К сожалению, я проболел часть репетиций, а когда два непоющих музыканта остаются без присмотра, они делают очень странные аранжировки. Так что у пары песен, Desperate for You и Night Side, очень непривычные структуры. Непросто сделать так, чтобы это в итоге звучало убедительно. И, конечно, многое изменяется прямо в студии. Заглавный трек начинался как совершенно другая песня. Микки записал барабаны под абсолютно другие аккорды. Потом он поехал домой в Швецию, и в один прекрасный день Фил говорит: «Эта песня меня достала. Она мне уже не нравится». Я ответил: «Ты прав». Он принялся за дело, сочинил полностью новый рифф, и получилась другая песня! Еще этот альбом – отличный пример того, как я пишу тексты в последнюю минуту: я опять выступил как ленивый сукин сын, да? Но мы справились, и по-моему, это очень хороший альбом. Единственная претензия к нему это то, что Микки не нравится название. Этот старый гомофоб считает, что оно какое-то гейское. Он позвонил мне прямо из Швеции:

– Мне не нравится в названии слово love. Не хочу эту чертову love. Пусть лучше будет Bite the Snake или еще как-нибудь в этом роде.

– Ох, иди в жопу, Микки, – говорю я, – что на тебя нашло?

Потом он позвонил мне опять:

– Слушай, Лемми, я насчет названия…

Пришлось дать ему выговориться.

Отправившись в тур в поддержку Snake Bite Love, мы наконец собрались записать концертный альбом – он получился двойным, потому что для разнообразия мы решили издать концерт целиком. На предыдущих целый концерт не поместился бы – это же было время винила. Мы немного поспорили о материале: например, стоит ли нам в очередной раз играть Overkill – она ведь уже была на других наших концертных пластинках. С другой стороны, теперь у нас был новый состав, и мы решили, что это имеет смысл. К тому же многие из наших фэнов – сумасшедшие архивисты, и они это любят. Я знаю некоторых таких: они собирают по пять экземпляров каждого нашего альбома – японское издание, аргентинское, немецкое и так далее. Они и не собираются их слушать – даже пластиковую упаковку не снимают. На мой взгляд, это странно: зачем собирать пластинки, если их не слушать? С другой стороны, я коллекционирую ножи и никого не собираюсь ими резать, так что кто бы говорил!

Кстати о японских изданиях: то, как они воспроизводят мои тексты, это нечто. В одной песне на нашем первом альбоме есть такие строчки: «Мы оказались в месте, где в воздухе было что-то нехорошее, / Голый, изнуряющий страх». В их версии получилось так: «Мы наткнулись на трубопровод, а они все пытались вмешаться» – фантастика! Так лучше, чем в оригинале! Это просто прекрасно, это как гребаный Шекспир. Почти что.

Ну да ладно, мы уже приближаемся к концу этой повести, а я опять отвлекся. Итак, концертный альбом: мы записали его в мае 1998 года в Германии, в Гамбурге, в «Доках» (это такой клуб, а не то что мы расположились на верфи!), и я с гордостью заявляю, что мы абсолютно ничего не дописывали в студии (собственно, я это уже отметил в сопроводительном тексте к альбому). Мы выбрали Германию, потому что там у нас очень преданная публика. Они всегда спасали наши задницы, когда мы в очередной раз шли на дно. Они оставались с нами, и мы знали, что в Гамбурге нас всегда ждет прекрасный прием. Это место похоже на Ливерпуль – портовый город, а с моряками все всегда просто и понятно! Этот диск называется Everything Louder Than Everyone Else, и он вышел весной 1999 года.

Наш последний альбом двадцатого века, We Are Motörhead, распахнул перед нами двери нового тысячелетия. Как обычно, мы отправились на год в тур, который не был богат событиями – точнее, событий было не больше обычного, за исключением того, что мы объездили Ирландию, чего не делали уже много лет, – вплоть до самого конца. Мы снова отправились в Россию, и расписание у нас там было убийственное: два восемнадцатичасовых переезда подряд и ни одного выходного дня в течение недели. Затем нам потребовалась целая вечность, чтобы из России попасть в Польшу. Мы оказались в Варшаве только в 11 вечера – техники расставляли наш аппарат в час ночи! Но публика не расходилась, потому что это был наш первый приезд туда. После чего нам надо было ехать в Австрию… в конце концов я просто свалился с ног. Гастроли моя стихия, но возможности человеческого организма имеют свой предел. Все равно тур уже подошел к концу, так что это было не важно.

Отдохнув месяц, мы начали работу над новым альбомом, Hammered. Фил и Микки прилетели в Лос-Анджелес 10 сентября 2001 года – лучшего времени для перелета нельзя было и придумать, учитывая то, что случилось на следующий день! Конечно, парни были в безопасности – они летели из Англии в Лос-Анджелес без пересадок, – но кто знает, когда бы они добрались до города?

Полагаю, мне следует высказаться насчет этих терактов. Не думаю, что это популярная точка зрения, но на них надо смотреть в определенном контексте. Это действительно была ужасная трагедия, но то, что случилось в Нью-Йорке и Вашингтоне, англичане и американцы устраивали в Берлине во время Второй мировой войны каждый день в течение трех лет – а немцы устраивали то же самое в Англии. Это пережили все города в Германии и многие города во Франции и Польше. Но американцы обычно об этом не думают. Для них Америкой все начинается и заканчивается. В Америке такое произошло впервые, так что в их несколько чрезмерной реакции нет ничего удивительного. Давайте не будем поддаваться панике – такое можно пережить. Все можно пережить.

Но вернемся к Hammered. Мы записали его в Голливуд-Хиллс, в доме у Чака Рида (раньше он занимался рэпом – думаю, эту травму он еще не пережил!), а продюсером был Том Паннунцио. Альбом вышел в апреле 2002 года. За месяц он разошелся большим тиражом, чем два предыдущих диска вместе взятые, и тур начался прекрасно. Мы сейчас зарабатываем больше денег, мы играем в более вместительных залах, так что дела у нас обстоят замечательно.

Последние несколько лет были удачными и для меня, и для Motörhead. Вы, наверное, ждете, что я сейчас скажу что-нибудь вроде «в общем, мне не на что жаловаться», но вы теперь уже должны бы знать меня получше! Всегда найдется что-нибудь, что меня гложет. Если вы дочитали книгу до этого места, вы могли заметить, что за последние лет двадцать пять Motörhead записали довольно много альбомов. И вот меня всегда ставят в тупик люди, которые по какой-то одному Богу ведомой причине считают, что наша карьера закончилась на Ace of Spades. С тех пор как я поселился в Америке, мы записали свои лучшие альбомы. Они далеко превосходят те альбомы, которые все помнят. Я включал наши последние записи самым разным людям, и все они были просто потрясены. Но большинство людей, видимо, стали глухи – к нам – в 79-м или 80-м году. «Йоу, чувак, Ace of Spades» – это обращение меня просто преследует. Иногда я могу по-настоящему разозлиться. Было бы мило для разнообразия услышать: «У вас выходило что-нибудь в последнее время? Я хотел бы это послушать». Это было бы гораздо лучше. Но нет, люди подходят ко мне и говорят: «Вы были такие классные!» Я говорю: «Да? Если мы были такие классные, почему ты перестал слушать нас после 1980 года?» И вот чего я совсем не понимаю – их обычный ответ: «А, ну я женился». Люди странные существа.

Если ты думаешь, что стал стар для рок-н-ролла, то так оно и есть. Это случается даже с музыкантами – ты видишь их на сцене, они отлично звучат и все такое, но ты не можешь отделаться от впечатления, что они все время посматривают на часы. «Долго еще играть? Я уже хочу домой, к жене и пуделю». Рок-н-ролл дело молодых, потому что… потому что, очевидно, молодые люди его придумали. А потом они состарились и стали иначе относиться к жизни – захотели, чтобы обыватели их приняли. Сам я лишен таких проблем, потому что я точно знаю: обыватели меня не примут, даже обыватели в рок-н-ролльной среде! Я с самого начала был аутсайдером. Но меня это не беспокоит – кто-то же должен быть аутсайдером.

Как я уже говорил, мы делали лучшие альбомы в своей карьере, но их, кажется, никто не слышал. Я все жду, когда нас откроют заново, но этого еще не случилось. Но пока я способен записывать пластинки и ездить в туры, я могу продолжать стоять на своем. Меня не огорчает, что мы не суперуспешны: в конце концов, я уже это испытал. Иногда меня спрашивают: «Что вы думаете о группах, которые вдохновлялись вами, а теперь имеют больше успеха, чем вы?» Дело не в том, что они добиваются большего успеха, чем мы: дело в том, что они просто добиваются успеха, – а вдохновение ты черпаешь из всего, что слышишь. Это все не важно. Просто ребята собирают группы и добиваются успеха, и так было всегда. У меня с этим нет никаких проблем. И очень хорошо, что они вдохновляются нами: значит, мы не зря работали!

Что меня очень радует, я жил в шестидесятые. Кто тогда не жил, не знает, что именно он пропустил. Мы создали некое новое сознание, некий новый способ жизни, и это было круто – СПИДа тогда не было, люди гораздо реже умирали из-за наркотиков, и это действительно было время свободы и перемен. Какой-то бунт я видел только в пятидесятые, шестидесятые и в начале семидесятых. А потом – там не о чем говорить. Сегодня молодые люди относятся к жизни скорее как наши родители, с которыми мы пытались бороться! Их собственные дети, наверное, будут какими-то гребаными фриками. Наше поколение вырастило риэлторов и гребаных бухгалтеров. Бог его знает, как нам это удалось. Думаю, все дело в том, что чаще всего люди сдаются. Как я упоминал выше, очень многие говорят: «Раньше я слушал Motörhead», как бы подразумевая, что, повзрослев, ты больше не можешь этого делать. Что ж, чуваки, я рад, что они мне это говорят: я не хочу, чтобы меня слушали взрослые. Взрослые это те самые люди, которые все портят. С тех пор, как мне исполнилось двадцать пять, я никак не изменился, разве что стал умнее и мудрее, и, конечно же, то, что происходит с тобой в жизни, тоже меняет тебя. Но я никогда, в общем, и не думал, что стал старше. Просто мои двадцать пять лет все никак не кончатся! Не могу представить себе, что мне пятьдесят. Если бы я облысел или еще что-нибудь в этом роде, тогда бы я, наверное, поверил, но я не облысел.

Пару лет назад я потерял отца – проклятая рассеянность! Я, собственно, потерял их обоих – и биологического отца, и отчима. Сперва умер один, а через семь месяцев другой. Это было внезапно. Как будто они сговорились, просто чтобы позлить нас! Мой отчим, спасший нашу семью от всего того бардака, который оставил за собой мой родной отец, не оставил мне ничего кроме долгов, зато мой родной отец оставил мне денег – вот и думай. Но вообще они мне оба не нравились, а мой родной отец всегда останется для меня мудаком: он бросил молодую девушку с ребенком на руках, и ведь ее мать тоже жила с нами! Нахер это дерьмо – что, дескать, нельзя плохо отзываться о мертвых! Люди не становятся лучше, когда умирают; о мертвых просто говорят так, как будто они стали лучше. Но это не правда! Мудаки остаются мудаками – просто теперь они мертвые мудаки!

Ну а я очень даже жив, и это совершенно точно не последнее, что вы от меня услышите!