— Я выскочила из спальни, и за моей спиной дверь хлопнула так сильно, как будто Бог протянул свою карающую руку. Думаю, это был просто сквозняк. Во всяком случае, отец не смог открыть дверь. Я слышала, как в комнате разгоралось пламя, трещало дерево. Дым сочился сквозь щель под дверью. Наверно, дверь заклинило от жара. Подол моей ночной рубашки немного тлел. На кофейном столике стоял стакан с виски и содовой. Отец всегда пил, прежде чем… чем…

— Насиловать тебя, — сказал Дейв, глядя в потолок.

Ванесса, которая тоже лежала на спине и смотрела в потолок, согласно кивнула.

— Да, да, насиловать меня. Именно это он и делал. Разбавленным виски я потушила рубашку и тут услышала, как кто-то скребется, словно крыса пытается выбраться из коробки. Это отец хотел открыть дверь. Краска на двери уже начала отслаиваться и плавиться. Я услышала вопли, похожие не знаю на что, наверно, на вопли страдающего ребенка.

— Он не был ребенком, он был твоим отцом. Взрослым человеком, который использовал десятилетнего ребенка для удовлетворения низменных потребностей.

— Да, ты прав. Потом он перестал вопить и скрестись. Огонь пожрал его. Я выбежала из дома на улицу…

Дейв слегка шевельнулся, и Ванесса сказала:

— Не прикасайся ко мне. Пока не надо.

— Я и не собирался, — тихо ответил Дейв.

— Я знаю, ты только хотел обнять меня и успокоить, но я пока не хочу, чтобы ты ко мне прикасался.

Одетые, они лежали в темноте бок о бок на кровати Дейва. Иначе Ванесса не смогла бы рассказывать, а ей очень этого хотелось. Она хотела, чтобы Дейв понял, почему она стала такой, какая есть. Сам Дейв не горел желанием выслушивать ее исповедь, но был готов слушать Ванессу, если это принесет ей облегчение. Он понятия не имел, как надо лечить душевные раны, и боялся их разбередить.

После долгого молчания она заговорила снова.

— Так я и убила своего отца.

— Так погиб твой отец, а это совсем другое дело.

— Это я подожгла постель, зная, что он мертвецки пьян.

— Бог мой, тебе же было всего десять лет. То, что он был пьян, — его вина, а не твоя. Я полагаю, что именно его способ «наказания» — прижигать тебя сигаретой после насилия над тобой — обратил твои мысли к огню. Это не было твоей виной. Ты была ребенком. Священный долг родителей — оберегать своих детей от подобных испытаний, а не быть их причиной. Он был болен.

— Как я сейчас?

— Нет, не так. Твоя болезнь — следствие выпавших тебе ужасных испытаний, и он был их причиной.

— Причиной его болезни была смерть жены.

— И это тоже не твоя вина, поскольку одновременно она была и твоей матерью. Если он чувствовал, что не в силах перенести утрату, то должен был обратиться к врачу. Он не сделал этого. Он опустился ниже, чем навозная крыса, и умер как крыса.

— Я не думаю, что ему нужен был секс. Мне кажется, он хотел чего-то другого — утешения, возвращения матери, я не знаю. Он был моим отцом, и я действительно любила его.

— Его вина в том, что он пошел на это. На мой взгляд, он получил то, что заслужил. Не сомневаюсь, ты никогда со мной не согласишься, но меня трясет при мысли о нем. Я не называю его преступником, потому что, по твоим словам, он был душевно нездоров и не контролировал свои поступки, но он точно был свихнувшийся сукин сын.

— Истина, вероятно, лежит где-то посредине, — сказала она тихо.

Этой ночью они не занимались любовью, а сидели и разговаривали, большей частью о пожарах. Ванесса спросила Дейва, что заставило его встретиться с ней, ведь она была уверена, что он не собирался этого делать.

— Так оно и есть, — признался Дейв. — К тому же я все рассказал Дэнни. — Он почесал в затылке. — Не знаю. Мне нужно было с кем-то поговорить, но не с Дэнни, и я вспомнил о тебе.

— Это называется одиночеством, — сказала она, по-видимому совсем не раздосадованная его откровенностью.

— Догадываюсь. И мне нравится, что именно ты избавляешь меня от него.

— Ты не должен так говорить.

— Знаю, но почему-то говорю. Ты привлекаешь меня как женщина, и это странно, потому что ты — не мой тип.

— Ты придаешь слишком большое значение «типу».

— Может быть. Впрочем, мы сейчас здесь, и похоже, я позову тебя снова.

Они улыбнулись друг другу, еще не зная, о чем говорить дальше. Потом Дейв вспомнил поджигателя, которого видел в жилом районе, и стал рассказывать о нем Ванессе.

— За его приятной внешностью скрывается дьявол, — сказал Дейв.

— Белые пожары — его рук дело?

— Там действительно была белая вспышка, и только потом огонь охватил все здание. Она ослепила меня. Я никогда ничего подобного не видел, разве что в документальном фильме про атомный взрыв. Ядерная вспышка — вот на что это было похоже. Но, конечно, меньшего размера.

— Ты считаешь, кто-то создал атомную мини-бомбу?

— Нет, ничего подобного. Скорее, просто зажигательную бомбу, которая взрывается с белой вспышкой. Может быть, устройство на основе фосфора. Спрошу у экспертов, что они об этом думают. Хотел бы я поймать этого парня. Очень хотел бы…

От того, как Дейв произнес это, Ванессу прошиб озноб. Он несомненно обладал задатками убийцы. Она чувствовала это, когда он говорил о пожарах. Ей казалось, что она спит с человеком, который в любой момент может взорваться и разнести ее на куски за то, что она — поджигатель. В конце концов именно поджигатель виновен в смерти его жены.

Ванесса не сомневалась, что Дейв горячо любил свою жену и теперь жаждал мести. Только надежда на возмездие, отвлекая от мыслей об утрате, помогла ему пережить самое страшное время в его жизни. Ванесса боялась представить, что произойдет, когда маньяк, устраивающий белые пожары, будет пойман.

К счастью, сейчас Дейва занимал только этот поджигатель, и Ванесса чувствовала себя относительно безопасно, но несколько часов назад, когда он с горящими глазами шагал по комнате, сжимая и разжимая кулаки, она не на шутку испугалась за свою жизнь. Высокий и худой, он тем не менее обладал большой физической силой, а чувство попранной справедливости лишь умножало ее. Такого человека было бы очень трудно победить, особенно если он уверен, что правда на его стороне, подумала Ванесса. Он скорее погибнет, чем позволит врагу взять над собой верх. Ей казалось, что Дейв живет в своем особенном мире, где зло никогда не побеждает. Он казался ей современным Роем Роджерсом или, может быть, Суперменом. Нет, все-таки не Суперменом, тот был пришельцем с другой планеты, а Дейв Питерс — герой доморощенный, американский рыцарь. Скорее всего, что-то вроде Роя Роджерса.

— Ты в своей жизни совершал что-нибудь плохое?

Дейв мыл посуду. Он медленно обернулся и внимательно посмотрел на Ванессу. Она стояла в двери, сложив руки на груди.

— Ну и глаза у тебя, — пробормотал он, глядя ей в лицо. — Да, было такое.

— Стащил леденец у школьного приятеля? — Ванесса подумала, что насмешка может вывести его из себя, но он просто отвел глаза.

— Нет, я убил человека.

От такого признания Ванесса похолодела. Она была права — у него душа убийцы. Она повернулась и уже решила уйти, когда Дейв, опершись о раковину и глядя на темное окно, спросил: — Ты не хочешь знать, как это произошло?

— Совсем нет, — быстро ответила она.

— Признание теперь само просится наружу.

Она остановилась и повернулась к нему.

— Ты хочешь мне все рассказать?

— Да, да, именно так. Я никогда не рассказывал об этом даже Челии, и не знаю, почему захотел рассказать тебе. Дэнни тоже ничего не известно. Ты одна будешь посвящена в мою тайну.

— Я очень польщена. Я приму ее, как священник исповедь, и никому не расскажу.

— Спасибо.

После этого Дейв надолго замолчал, и Ванесса засомневалась, не изменил ли он своего решения. Когда она уже собралась уходить, Дейв наконец стал выдавливать из себя слова.

— Тогда мне было семнадцать, и я состоял в уличной шайке…

— В уличной шайке? — У Ванессы глаза полезли на лоб. — А мне казалось, ты пел в церковном хоре.

— Не перебивай, — резко сказал Дейв.

— Извини.

— Наша компания не походила на истсайдскую банду — мы все были из хороших семей. Мы просто скучали, нам часто хотелось немного развлечься, и мы были уверены, что в состоянии сразиться с настоящей бандой: итальянской, пуэрториканской, негритянской или ирландской. Они уничтожили бы нас, но, по счастью, не забредали на нашу территорию, а мы — на их. Мне кажется, они вообще не знали о нашем существовании, иначе просто спустили бы нас в канализацию.

Главарем нашей шайки, которую мы назвали «Пуритане» — как тебе такое название для компании порядочных мальчиков? — был парень по имени Уэксли Хантерман, мускулистый блондин с лицом наглеца и с широченными, как шестирядное шоссе, плечами. Он откровенно презирал почти всех нас, за исключением одного или двух, которых побаивался, а на меня смотрел как на червяка. Тогда я был тощим пареньком, немного бестолковым.

Он опять медленно принялся мыть посуду, уже чистую, но она не вмешивалась.

— Отец Хантермана был адвокатом, и Уэксли всегда нам затыкал этим глотку. Юристов он считал верховной кастой, а жестокостью этот адвокатский отпрыск мог сравниться разве что с палачом из гестапо. Любимым его развлечением было связывать более слабых членов шайки и засовывать им в ноздри куски бритвенных лезвий.

— Неужели и тебя резали? — спросил она, замирая.

— Конечно, но, если мы приходили домой с кровоточащими носами, родители обычно говорили: «Так, так, опять была драка?» и дальше дело не шло. Он был умный ублюдок, этот Хантерман, он знал, что всегда сможет уйти от ответственности. В запасе у него был десяток пыток, как, например, с бритвенными лезвиями, некоторые предназначались для половых органов — не хочу углубляться в детали.

— Почему же ты не вышел из шайки?

— Я хотел, но «Пуритане», как большинство уличных банд, держались на страхе, и никому не позволялось выходить. В конце концов я подумал: «Что же они могут со мной сделать такого, чего не делали раньше?» И вот однажды я не пришел на обычное место сбора и в следующий раз — тоже. Тогда они сами встретили меня около школы.

Они затащили меня на неработавшую водонапорную башню на территории завода.

Дейв задумался, и Ванесса гадала, последует ли продолжение.

После длинной паузы, в течение которой она не издала ни звука, рассказ возобновился.

— Один парень зажег факел, и Хантерман ввел в пламя нож, пока тот не раскалился докрасна, а потом… он стал подносить кончик лезвия к моим глазам! Грозился, что выжжет их. Я сжал зубы. Я бы возненавидел себя на всю жизнь, если бы не сдержался и криком доставил Хантерману удовлетворение. Именно этого он и добивался. Хотел, чтобы я закричал. Ему был нужен мой страх. В конце концов он добился своего. Оттого, что я молчал, он ужасно разозлился. Они сняли с меня ботинки и носки, и Хантерман загнал раскаленный нож мне под ноготь, и второй, и третий, пока я не закричал, как будто меня поджаривали в аду.

Ванесса побледнела, почувствовав головокружение и тошноту.

— Боже милосердный, — прошептала она.

Дейв мрачно усмехнулся.

— Да, я ужасно кричал. Я все еще помню запах горелого мяса. Моего. Я все еще ощущаю, как нож срезает мне ноготь с большого пальца ноги. Это была дьявольская пытка, уверяю тебя. Не мог потом ходить несколько недель. Хантерман тоже заорал, поцеловал меня и сказал: «Хочешь кричи, хочешь не кричи, детка. Папа больше не сердится».

Они затащили меня на верх башни, завязали глаза и скрутили руки за спиной. Потом обвязали веревкой лодыжки и перекинули за край башни. Они оставили меня висеть вниз головой в двадцати метрах от бетонной площадки.

— Боже милостивый…

— Это был кошмар. Когда стемнело, вернулся Хантерман с двумя дружками, они вытащили меня и развязали. Сказали, что со мной пора кончать. Я так испугался, что замочил штаны. Потом парни решили, что Хантерман справится со мной один и нечего всем троим марать руки о такого дохляка. Они спустились вниз, оставив нас наедине.

Дейв перестал мыть посуду, но все еще стоял, опустив руки в раковину, наполненную мыльной водой.

— Я лежал на крыше башни, огромного стального круглого резервуара, а Хантерман стоял рядом, скрестив руки и глядя сверху вниз. Я помню, как он сказал: «Поцелуй меня в задницу, и, может быть, я позволю тебе уйти».

Дейв помолчал, помешивая пальцами мыльную воду.

— Тогда я вскочил и обеими ногами ударил его в голени. — Теперь Дейв смотрел на нее широко открытыми глазами. — Хантерман перевалился через край, несколько раз перевернулся в воздухе и шлепнулся о бетон. — Дейв с размаху шлепнул мокрой рукой о стол, и Ванесса вздрогнула. — Я слышал вопль, потом звук удара, и все стихло. Все еще трясясь от страха, я спустился вниз.

Я был очень испуган, но не испытывал раскаяния. Потом да, но не тогда. Наверно, был в состоянии шока и не мог вообще что-либо чувствовать. Тем двоим я проболтался, что случилось, но они не поверили мне. Они решили, что Хантерман поскользнулся, а я пытаюсь их запугать или, может быть, показать себя героем. Родителям и полицейским они сказали, что видели, как Хантерман начал спускаться с башни, но сорвался с лестницы. Кроме них я больше никому об этом не рассказывал. Слава Богу, что они мне не поверили. И я не проболтался, что они вытворяли со мной. Мы сказали, что забрались на башню посмотреть, что оттуда видно.

Мне кажется, я рассказал тебе все это из-за пыток, которые мне пришлось перенести, — добавил он после недолгого молчания. — Нам обоим в детстве выпало пройти через физическую боль. Конечно, тебе пришлось намного хуже, это сравнить нельзя, но я думал, тебе нужно было об этом узнать.

— Спасибо за доверие, — ответила Ванесса, сомневаясь, действительно ли она хотела все это услышать.

— Так вот, — сказал Дейв, вытирая руки полотенцем, — ты спрашивала меня, совершал ли я дурные поступки. Совершал, и не просто дурные, а самые тяжкие. Я убил человека.

— У тебя была причина.

— Причина не может служить оправданием. Я сознательно убил человека, и, что самое худшее, мне это сошло с рук. Возможно, то, что произошло с Челией и Джейми, — возмездие. Не знаю, так ли это, но если да, то у того, кто над нами, извращенное понятие о справедливости — они же ни в чем не виноваты.

— Бог никогда не наказал бы тебя таким образом. Бог не карает.

— Но ведь в Библии написано иначе.

— Только в Ветхом Завете. С тех пор мы изменились. Теперь Бог милосерден.

— Разве он меняется?

Она улыбнулась.

— Изменяется Вселенная, изменяются все вещи, даже Бог. Нет ничего постоянного. Ты читал Китса?

— Кого?

— Неважно. Главное — верь, что Джейми и Челия погибли по вине другого человека, а не по твоей.

— Буду, если ты так говоришь. — Дейв обнял ее и поцеловал. — Люблю интеллектуалов — они такие… интеллектуальные.

Ванесса засмеялась.