Вскоре перед взорами путешественников предстало великолепное зрелище. На краю пустыни, среди известняковых скал, они увидели чудесный старинный город, вырезанный из камня некогда обитавшими здесь зверями. За причудливыми фасадами располагались выдолбленные пещеры и вырытые зверями туннели, соединяющие огромное число помещений. Старинные, высеченные из грубого камня дома под многовековым воздействием ветров, солнца, морозов и дождей превратились в произведение искусства. Было невозможно поверить, что все это сделано звериными лапами с помощью простейших инструментов.

Входы в дома обрамляли колонны с высеченными на них фигурами животных, которые были увиты гирляндами цветов и увенчаны лавровыми венками. Вырезанные в скале ступеньки вели к каменным алтарям полуразрушенных храмов. Некоторые из построек так и не были завершены. Создавалось впечатление, что строители по неизвестной причине внезапно прервали работу.

— «В стране Ксанад благословенной дворец построил Кубла Хан», — глядя на необычный город, пробормотал Грязнуля.

— Ого, да ведь это Шельмонт! — воскликнула Бриония. — Я и не знала, что ты, Грязнуля, любитель поэзии.

— Ты вообще мало обо мне знаешь. Я всего набираюсь по крупицам, то там, то здесь. Впрочем, речь не обо мне. Куда исчезли звери, которые построили этот город? Исчезли, все исчезли! А город оставили скорпионам и змеям.

Плакса поежился и огляделся:

— Не произноси при мне эти слова! Я стараюсь забыть о скорпионах и змеях, а ты напоминаешь о них!

Затем они прошли мимо Неживого озера, в вязких водах которого действительно не водилось ни одного живого существа. Грязнуля и Плакса попытались нырнуть, но безуспешно. Соленая вода моментально вытолкнула их на поверхность. Потом им пришлось на ходу очищать шерсть от соли, терпя при этом невыносимый зуд.

Путешественники приближались к запретному источнику. Уже несколько часов они брели по зыбучим пескам и острым камням, склонив головы от жары. Все испытывали жажду, поскольку питьевая вода уже кончилась. Грязнуля время от времени сосал камешки, так как слышал, что в безвыходных ситуациях это помогает. Под лапами шмыгали скорпионы, под камнями таились змеи. Плакса радовался, что эти твари пока что избегают его общества.

Неустрашимый тушканчик стал тревожно озираться. К тому времени, как путники подошли к пещере в скале, на дне которой бил животворный источник, Плакса превратился в комок нервоз.

— Вы уверены, что все в порядке? — спросил он. — Вы уверены, что на нас не нападут сцинки?

— Я ни в чем не уверен. Кроме того, что нам надо напиться из источника, наполнить наши бурдюки и поскорее уйти прочь от этого жуткого места, — ответил Буряк, взволнованный ничуть не меньше Плаксы. — Он еще раз внимательно оглядел окружающие скалы.

Напившись и наполнив водой бурдюки из кожи полевок, путники были готовы двинуться дальше.

— Кстати, а какие из себя эта сцинки? — спросил Плакса. — Звучит как нечто скользкое и гибкое.

— Скорее гибкое, чем скользкое! — раздался голос за спиной у Плаксы.

Плакса, как и остальные, обернулся. На нависающей скале на задних лапах стояла крупная ящерица. В правой лапе она держала нацеленное на путников копье. Голова ее была с лихостью повязана ярко-желтым платком, а на поясе красовался полированный медный обруч. Передние лапы животного украшали медные амулеты, а хвост скрывал плотно подогнанный серебряный конус. Обитатель пустыни, дитя песков.

— Шамилион! — дрожащим голосом воскликнул Калабаш.

— Да, и явился по ваши души! — злорадно ответил тот. — На свою погибель вы напились из нашего источника!

Тут из-под песка появилось великое множество сцинков. Эти ящерицы легко могли рыть ходы в барханах и передвигаться по ним, как косяк рыбы в воде. Они окружили пятерых путешественников, размахивая копьями и выкрикивая угрозы.

— Сейчас мы поубиваем всех вас! — заявил Шамилион.

— Но мы не сделали ничего плохого! — выйдя вперед, сказал Нюх.

У ласки-детектива происходящее вызвало какое-то двойственное чувство. Эти ящерицы вели себя слишком театрально, а их гнев казался наигранным.

— Ах, ничего плохого? — продолжал ненатурально бушевать Шамилион. — А разве воровать в вашей стране — это хорошо?

— В моей стране вода ручейков, рек и источников принадлежит всем. Любой путешественник имеет право пить из них. Да и потом, у нас теперь не казнят воров. Мы сажаем их в тюрьму.

— Я бы лучше умер, чем сидел за решеткой! — воскликнул сцинк.

Нюх проигнорировал реплику и продолжил:

— Разумеется, если вы казните нас за то, что мы напились из вашего источника — без чего мы бы все равно умерли, — вы сможете украсть все наше имущество. Этого, очевидно, вы и хотите. А между тем грабить убитых — худший вид воровства!

Воины-сцинки тихо загудели.

— Да как вы смеете подозревать, что мы способны на такое страшное преступление?! — воскликнул Шамилион. — Это он вам такого наговорил? — Копье уткнулось в тушканчика. — Этот прохвост, эта лживая, подлая песчаная крыса? Пора медленно поджарить его на самом горячем огне! Он пройдет по Канату Смерти, а мои воины будут стегать его прутьями! — Шамилион указал на Нюха и остальных ласок. — А вы отобедаете со мной!

Это было полной неожиданностью. Угроза смерти, смертный приговор вдруг сменились приглашением отобедать! Хотя это не было приглашением. Это был приказ. Ласкам связали задние лапы, и им пришлось проскакать весь путь до деревни сцинков. Там их сытно накормили жареными ножками воробьев и пресными лепешками — и приказали отдыхать в тени. Плаксе поведение сцинков показалось подозрительным.

— Нас начали откармливать на убой, — застонал он.

— Как бы то ни было, они не каннибалы, — сказала Бриония. — Они не станут есть разумных зверей.

— Костоломка права, есть нас не будут, — подтвердил Калабаш, имея в виду профессию Брионии. — Но я все равно не верю этим дикарям. Думаю, они пригвоздят нас медными булавками к пальмам и высосут из нас кровь.

Вскоре после этого пророчества Калабаша развязали и приказали ему с завязанными глазами пройти по канату над невысокой песчаной грядой. Внизу по каждую сторону каната были воткнуты в песок острием вверх хорошо отточенные ножи. Если тушканчик потеряет равновесие и упадет, он неминуемо напорется на них. Но ему не позволили просто так пройти по канату. Нет, сразу, как только он пошел, раскачиваясь и обливаясь потом, сцинки стали стегать его прутьями, чтобы сбить с каната на смертоносные лезвия.

— Не волнуйтесь, я побывал во многих передрягах и, как видите, жив, — дрожащим голосом успокоил он ласок. — Однажды, припоминаю, я попал в пещеру, где…

— Тихо! — рявкнул Шамилион. — Ты должен идти по Канату Смерти, не разговаривая со своими друзьями. Можешь хныкать, стонать, молить о пощаде, но только не болтать.

Калабаш замолчал, крепко сжал канат когтями, напряженно вытянул передние лапы и хвост, чтобы удержать равновесие. С трудом он добрался до конца и упал в песок, где его продолжили колотить прутьями. Плакса зашикал. Грязнуля засвистел. Нюх потребовал прекратить избиение. Бриония попросила разрешения оказать помощь жертве. Когда ей наконец позволили это сделать, она, к своему удивлению, обнаружила, что Калабаш клацает зубами, пытаясь скрыть веселье.

— Но… но вы… Вы нисколько не пострадали! — воскликнула она.

Калабаш сел и уставился на ласок. Его переполняло веселье. Некоторые из ящериц тоже не могли сдержаться. Они опустили копья и уселись на песок. Шамилион затараторил как сумасшедший, довольный шуткой.

— Попались! — пищал он. — Калабаш со всеми экспедициями такое проделывает!

Нюх помотал головой.

— Так это был спектакль? — спросил он. — Я с самого начала это заподозрил.

— Ну, это все затем, чтобы вас развлечь, мои добрые друзья, — утирая слезы, сказал Калабаш. — Вы наши гости, и шутка должна вам понравиться. Конечно, на Кашемировом Пути мы столкнемся и с настоящими опасностями, но я подумал, что вы оцените это приключение. Почему вы не щелкаете зубами? Это ведь очень смешно! Очень забавно!

— Я рада, что вы так думаете, — холодно сказала Бриония.

— Да у меня от страха чуть шерсть на шее не повылазила! — кипел в ярости Плакса. — Я так перепугался, что чуть не лишился своей шубки. Я думал, мы умрем. Я думал…

— Да, но ты должен признать, Плаксик, это действительно было забавно, — клацая зубами, усмехнулся Грязнуля. — Нас провели по первое число!