Я была подавлена как никогда. Вокруг нас, по китайской традиции, взрывались фейерверки. В праздничном городе мы были одиноки и потеряны. Прошло шесть с половиной лет с тех пор, как я бросила школу; у меня не было ни дома, ни перспектив. А главное, что мы оставили моего младшего брата — навсегда, конечно. Я думала о нем, мне так его не хватало. В эти мгновения я чувствовала беспредельную ненависть к «отчиму». Мне временами хотелось убить его собственными руками.

Назавтра мы на автобусе уехали в Далянь. Мы вернулись в центр трудоустройства, и мама немедленно вернулась к работе у стариков. Они в ней нуждались, пожилому господину становилось все хуже. Итак, мама без задержки принялась за работу. Но с меня уже хватило этого города, я хотела уехать далеко, я задыхалась там. Кымсун оставила нам номер мобильного телефона. Я позвонила ей из телефонной будки.

— Я хочу поехать в Шанхай. Я больше не могу.

Через неделю после возвращения в Далянь я отправилась на юг. Маму я оставила в Даляне. Я надеялась, что передо мной в Шанхае, таинственном и незнакомом мегаполисе, откроется новая, более благоприятная глава.

Выйдя на вокзале в Шанхае, я последовала указаниям Кымсун, чтобы добраться к ней на работу. Город совсем не похож на Далянь: он казался мне огромным, улицы были широкие, многолюдные, грязные и запутанные, как лабиринт. В конце концов, я оказалась перед корейским супермаркетом. Именно там Кымсун заполучила работу кассира. Она много трудится, даже не смогла приехать меня встречать. Но какое счастье снова увидеться! После первых мгновений встречи и разговора я поняла, что она удачно устроилась. Она делит комнату с еще одной работницей из супермаркета.

Позже, уже в спокойной обстановке, Кымсун мне призналась, что поначалу ей пришлось помучиться, ведь она приехала в Шанхай одна, не имея связей. У нее было недостаточно денег, чтобы выжить без работы. Она была вынуждена, за неимением лучшего, несколько ночей провести на вокзале, точно нищая. Но здесь есть работа, если ее искать. Она подсказала, как и мне устроиться на работу. В первую очередь надо было обязательно раздобыть фальшивые документы. К моему большому удивлению, оказалось, что в этом городе ничего нет проще. Повсюду валяются листовки, предлагающие фальшивые документы за скромную сумму в 100 юаней (меньше 10 евро). Достаточно позвонить по указанному номеру, принести фотографию (и деньги) — и оп, все готово. В ту пору идентификационные карточки были примитивны, и, как я понимаю, их было очень легко подделать.

Благодаря этому магическому средству я быстро получила место официантки в южнокорейском ресторане. Условия были куда лучше, чем в пекарне, люди симпатичные. Благодаря сестре я понемногу встала на ноги.

Однажды, через четыре месяца после моего приезда, Кымсун сообщила мне с радостью и сожалением:

— Мне позвонила мама. Она еще раз пыталась вернуться на ферму, повидать Чанг Цзяна… Все плохо обернулось. Маме плохо, она хочет приехать к нам.

Вот так мы снова собрались вместе. Моя мать, в свою очередь, обзавелась фальшивыми документами, и мы все трое поселились в одной комнате.

В Шанхае, городе в полном экономическом расцвете, мы начали новую жизнь. Кымсун первая адаптировалась и встала на ноги. И влюбилась в китайского парня! Я привыкала медленнее, зато в ресторане познакомилась с южнокорейской культурой. Это был мой первый контакт с нашими братьями-«врагами», и он прошел скорее удачно. Они говорили на нашем языке с другим акцентом, но ели то же, что и мы. Можно понять. В школе я учила, что Южная Корея — «прислуга американских империалистов», что она в любой момент может на нас напасть. В Шанхае я впервые могла составить собственное мнение. Я начала смотреть южнокорейские телепередачи, поскольку там было меньше рекламы, чем на китайских каналах. Я впитывала информацию, которой мне до сих пор не давали. И постепенно я стала фанаткой корейских передач, открыла К-Рор и музыкальные группы, ставшие звездами в Китае. Я всегда буду помнить мой первый музыкальный CD!

Главное, что улучшилось наше материальное положение. Моя мать то же нашла себе работу. Она стала дом работницей у двоих южнокорейских бизнесменов, которые работали в Китае и делили большой дом. Это были люди щедрые, и они очень обрадовались, когда нашли в Шанхае работницу, говорившую на их языке. Мама зарабатывала 800 юаней в месяц (примерно 160 евро тогда), что неплохо. Когда хозяева уезжали на родину в отпуск, они оставляли нам ключи от дома, чтобы мы могли там жить. Какой комфорт после трущоб, в которых мы жили семь лет… Однажды накануне Соллеаля, корейского нового года, они даже оставили нам стодолларовую купюру, прежде чем улететь в Сеул. Это был праздник!

* * *

Понемногу мечта уехать в Южную Корею стала вертеться у меня в голове. В Шанхае, благодаря выходцам из Южной Кореи, которые так мило с нами обходились, я обретала свои истоки, родной язык и более правильный взгляд на вещи. Но я не могла ни учиться, ни надеяться на хорошую работу, ни на получение когда-либо официального статуса. Я не хотела оставаться беспаспортной или жить по фальшивым бумагам всю жизнь. Здесь все-таки мы жили в вечном страхе перед арестом. В Южной Корее я смогла бы наконец выйти из тени. Возможно, даже вернуться к учебе. В самом деле, я узнала, что там правительство предоставляет южнокорейское гражданство беженцам из Северной Кореи. Если будет доказано, что они не шпионы!

Проблема в том, чтобы добраться до Сеула. Ведь китайская полиция ведет наблюдение за южнокорейским посольством и консульством. Этим путем пройти невозможно. Единственный выход — отправиться в нашу «землю обетованную» через другую страну. Только как это сделать? Паспортов у нас нет.

Путем расспросов мы узнали, что есть нелегальные пути в Южную Корею. Но надо платить, и дорого! И к кому обращаться?

Подруга с работы украдкой дала нам номер телефона «проводника». В 2006 году, набравшись храбрости, я позвонила по загадочному номеру. Мне ответил резкий мужской голос. Он объявил мне условия сделки: 20 тысяч юаней (почти две тысячи евро) наличными за каждого в Китае, потом такая же сумма кредитной картой, когда мы доберемся до пункта назначения, Сеула. Колоссальная сумма для нас! Я спросила о деталях.

— Откуда мы отправимся? Это опасно? Мы точно доберемся благополучно?

Вопросы сыпались с моих губ один за другим. Но мужчина был не слишком разговорчив и не расположен беседовать. Он, очевидно, не хотел задерживаться у телефона. Его ответы были неопределенны. Единственное, в чем он уверен — цена! Он, впрочем, добавил, что через несколько дней отправляется группа, и если мы хотим к ней присоединиться, надо быстро решать. Очень быстро.

Предложение можно принять или отвергнуть, результат не гарантирован. И все риски на нас.

В течение трех дней мы колебались. Готовы ли мы все поставить на карту? Снова пуститься в путь и бросить тот небольшой уют, который мы смогли обрести за два года в Шанхае? Есть ли у нас еще смелость рискнуть арестом на границе и последующей отправкой в ад Северной Кореи? Кроме того, вид у проводника немного подозрительный. Когда мы снова говорили по телефону, он пытался вымогать у нас еще больше денег.

Кымсун приняла решение: она останется в Китае. Она не захотела расставаться со своим сердечным другом.

* * *

В этот раз я проявила твердость. Я решила уехать. Столкнувшись с моей решительностью, мама дала себя убедить и согласилась последовать за мной. Возможно, она не хотела, чтобы я одна подвергалась опасности. 2006 год, уже скоро девять лет, как мы во всех смыслах блуждаем. Мы не хотели провести остаток жизни, трепеща при мысли об аресте, грубом обращении и новой отправке в страну, где нам не будут рады.

Мы хотели, чтобы у нас было настоящее будущее. Итак, мы собираем свои сбережения и даем согласие проводнику. Я объявила своему начальнику, что должна оставить работу официантки, не вдаваясь в подробности, которых он у меня, впрочем, и не требовал. Думаю, он понял…

По телефону проводник дал мне тайные указания: встречаемся на монгольской границе.

Последний этап перед раем — или снова адом.