Выйдя из автобуса, я позвонила проводнику, как было договорено, чтобы дать ему знать о нашем приезде. В толкотне вокзала Эренхота мы тревожно ждали нашего подозрительного освободителя. Я чувствовала себя прескверно. Мы находились в маленьком приграничном городке китайской провинции Внутренняя Монголия. У меня было такое впечатление, словно мы затеряны на краю света. Эта провинция граничит с Монголией, независимой страной, веками боровшейся против Китая; через Монголию мы должны бежать, судя по общим объяснениям, которые мне удалось вытянуть по телефону. Мы зависели от всех: пограничников, полицейских, и даже от этого проводника, который все еще не внушал мне доверия.

Мы с мамой только что пересекли половину Китая со сбережениями, спрятанными в одежде, и со страхом в душе. Мы сначала сели на поезд до Пекина, потом направились автобусом на северо-запад, прямо к монгольской границе.

Эренхот — последний китайский город на пути к Улан-Батору, монгольской столице. Но для того, чтобы попасть в Улан-Батор, надо сначала пересечь огромные пустыни. Приближался час истины. О дальнейшем сценарии побега мы знали только то, что получим свободу только в том случае, если китайских пограничников получится в вести в заблуждение. В случае провала мы рисковали отправиться в Северную Корею.

Внезапно ко мне подошли двое мужчин бандитского вида: проводники. Как только был установлен контакт, они спешно потащили нас к своей машине. Но в автомобиле все осложнилось. Вместо того чтобы успокоить нас и рассказать о плане, они сразу заговорили о деньгах. Двое китайцев корейского происхождения были подозрительны и требовали, чтобы мы немедленно отдали деньги за переход. Моя мать не поверила и стремительно вытащила меня из машины.

— Это ловушка, — сказала она мне. — Эти люди хотят только выманить у нас деньги. Мы не можем доверить свою судьбу этим бандитам!

В растерянности мы укрылись в общественной бане незнакомого города. Мы чувствовали себя потерянными, идти было некуда. Но неужели мы приехали, чтобы отступить в последний момент? Один из проводников позвонил нам по мобильному телефону и настаивал… После долгой беседы мы согласились продолжать переговоры у него.

По лабиринту маленьких пустых улочек мы пришли к ветхому домику на окраине Эренхота. Двое мужчин впустили нас в комнату, очень грязную, с единственной кроватью. Казалось, что в доме не живут постоянно, он скорее служил временным убежищем для преступников. В стене напротив открывалась дверь в другую комнату. Там мы нашли трех женщин из Северной Кореи. Они тоже хотели уйти из страны. Они не потратили ни одного юаня, поскольку их приютила христианская церковь, которая и должна была оплатить их путь к свободе. С виду женщины очень верующие. Это нас немного успокоило.

Потом я узнала, что американские миссионеры-протестанты играют главную роль в тайной отправке северокорейских беженцев в Сеул. У миссионеров есть деньги, пути, связи, и они часто берут на себя издержки, переправляя в Южную Корею желающих уехать нелегалов. Щедрость не вполне бескорыстна: цель этих церквей, иногда разделенных на секты, состоит в пополнении рядов общины верующих в Сеуле. Но это небольшое требование в обмен на свободу.

Встреча с теми женщинами немного успокоила нас, можно было поговорить. В конце концов, может быть, эти проводники правда знают, что делают? Не имея ни аргументов, ни альтернативы, мы в итоге решили смириться со своей участью. Мы достали деньги, чтобы оплатить переход. Проводники так и бросились на них. Мы протянули 20 тысяч юаней мужчинам. Нас обманут?

* * *

Отправление назначено на завтра, но надо было дождаться ночи, чтобы уменьшить риск ареста. День ожидания, проведенный между тревогой и нетерпеливым желанием решить свою судьбу, тянулся бесконечно. Мы ведь все еще не знали подробностей того, что нам вскоре предстоит и каким образом мы достигнем далекого Сеула. Проводники были все так же неразговорчивы.

Наконец в Эренхоте наступил вечер, стемнело быстро. Начался обратный отсчет. Около 10 часов мужчины с суровыми лицами сделали нам знак: пора отправляться. Перед домом нас ждала старая разбитая машина. Нас было семеро, и мы все должны были втиснуться в конструкцию, рассчитанную максимум на пятерых человек! Двое мужчин сели впереди, а мы, женщины, впятером забрались на заднее сиденье, стиснутые, точно сельди в банке. Я, самая маленькая, сидела на коленях у попутчиц. Машина дернулась, тронулась с места и покатила по безлюдным улочкам.

Потом мы выехали на главные улицы города, освещенные большими фонарями. Но примерно через четверть часа последние огни исчезли, нас окружила темнота.

Очевидно, мы окончательно оставили позади город и цивилизацию. В беловатом свете фар я различала все более чахлую растительность. Редкие деревья исчезли понемногу, уступив место каменистому пейзажу; время от времени попадались кусты. Казалось, мы углубляемся в пустыню.

Через какое-то время мы съехали с битумной дороги на неровный проселок. Меня трясло, я едва удерживала равновесие, сидя на коленях у подруг по несчастью. Атмосфера в машине была напряженная. Мужчины впереди хранили молчание, и каждая из нас терялась в собственных догадках, воображая опасности, которые ожидали нас в ближайшие часы. Мы прошли точку невозврата, но не знали, чем кончится дело.

Внезапно впереди темноту прорезал белый свет фар. Наш водитель немедленно выключил все огни, снизил скорость и потихоньку двигался вперед в темноте. Найдя подходящее место на обочине, он съехал в сторону и выключил зажигание. Фары приближались. Напряжение в машине выросло до предела.

Только бы убедиться, что это не полиция и не пограничная служба! Здесь патрули появлялись регулярно. Загадочная машина продолжала приближаться, не снижая скорости. На наших глазах она выросла и, наконец, проехала мимо, подняв облако пыли. Уф, обычная машина, людей в форме нет на горизонте! Потом красные точки задних фонарей исчезли позади. Снаружи, в полной темноте, нас окружала тишина пустыни. Водитель повернул ключ зажигания, включил фары, выехал из укрытия и вернулся на тряский проселок.

Сцена повторилась лишь дважды за несколько часов пути. Пустыня не слишком многолюдна. Оба раза, увидев вдали фары, мы задерживали дыхание. Водитель с напряженным лицом немедленно прятался на обочине и выключал все огни. К счастью, встречные машины не принадлежали ни полиции, ни пограничникам, и мы с частичным облегчением возобновляли тайное ночное путешествие, хотя и чувствовали, как долго тянется время. Я предполагала, что мы ехали вдоль границы с Монголией к благоприятному для перехода месту.

На исходе третьего часа пути, глухой ночью, проводники стали поразговорчивее. Они чуть подробнее объяснили, что нас ожидало. Я поняла: мы приближались к нужному месту. Желудок у меня сжался. Впервые один из проводников обратился к нам более дружелюбно.

— Слушайте меня как следует. Мы совсем рядом с монгольской границей. Когда приедем в известное нам место, вы выйдете из машины и будете следовать моим указаниям. Не беспокойтесь, мы доберемся. Мы выбрали очень тихое место, где редко кто ходит. Там будет довольно высокая решетка, по которой вам надо будет залезть… Это китайская граница, ее периодически патрулируют. Мы вам поможем… Когда вы будете на той стороне, вам надо только идти все время прямо, как можно быстрее. Тогда вы достигнете следующего заграждения, оно отмечает монгольскую территорию. После того, как вы преодолеете вторую решетку, будете спасены! Китайские пограничники не смогут вас задержать. Это же просто, да?

— А что дальше? Что с нами будет? — робко спросила одна из наших попутчиц.

Мужчина, обернувшись к нам со своего места впереди, уверенно ответил:

— Когда окажетесь на той стороне, вам останется только сдаться монгольской армии. Военные передадут вас в посольство Южной Кореи в Улан-Баторе. А там уже южнокорейские дипломаты займутся вашим перемещением в Сеул. Вы там ничем не рискуете. Монголия и Южная Корея заключили соглашение о репатриации беглецов из Северной Кореи вроде вас. Все будет хорошо!

Я понимала: человек хотел нас успокоить перед решающим моментом. Еще не хватало, чтобы мы запаниковали в последнюю минуту, посреди пустыни, в пределах досягаемости патруля. Но я боялась, несмотря на то, что сама хотела объяснений от проводника.

Тревога в салоне стала осязаемой. Мы хорошо знали, что как только преодолеем первое заграждение, наши проводники растворятся в темноте с нашими деньгами. Выпутываться придется самим! Если нас задержат китайские пограничники, нам же хуже! Проводники провернули удачное дельце, и через несколько недель попробуют опять, с новыми желающими покинуть страну нелегально. Проводники не вызывали у меня доверия, и это чувство было сильнее меня.

Казалось, что ими движет только стремление к наживе. Итак, у нас не было права на ошибку.

Через пять часов пути водитель снизил скорость, оглядел окрестности, потом, в полной темноте, заглушил мотор. 3 часа утра.

— Здесь… — сказал он и сделал нам знак выходить из машины и не шуметь.

Снаружи температура упала. Был май, но ночи еще холодные. В темноте я различила каменистую почву, землю, а потом вдруг увидела столб. Перед нами была решетка в три метра высотой. Это «зеленая» линия (такого цвета столбы), она идет вдоль всей границы Китая и Монголии. Проводники объяснили нам, что они выбрали это место, поскольку здесь редко бывают патрули. Нельзя было терять ни минуты. Мужчины подсадили нас и помогли по одной перелезть через заграждение. Оно достаточно высокое, но я легкая, мне было некогда бояться, и, хватаясь за железные прутья, я вскарабкалась по решетке, как обезьяна. Сердце у меня колотилось.

Наверху я перевела дыхание и перевалилась на другую сторону, так же цепляясь за ячейки решетки.

Когда я поставила ногу на землю, у меня не было времени это осознать. Я так боялась, что вот-вот может появиться патруль! Тем более что сквозь решетку я видела нервозность наших проводников. Они не хотели вечно торчать на месте и дожидаться ареста. Я самая младшая, и пришлось ждать не столь ловких и легких спутниц, которым одолеть преграду было немного труднее. Текли минуты, долгие, как вечность. Быстро! Надо было торопиться, ведь оставалось самое трудное: любой ценой добраться до монгольской линии заграждения.

— Теперь бегите все время прямо! Как можно быстрее бегите отсюда, — пробормотал сквозь решетку один из проводников. Затем он исчез в темноте.

* * *

Потом началась бешеная гонка. Мы, все пятеро, без оглядки бросились в черную ночь, словно за нами гнался невидимый враг. Я не видела неровностей почвы, земля то уходила из-под ног, то поднималась, я ударялась о камни и проваливалась в песок. Это была настоящая армейская полоса препятствий. Бежать, все время бежать и не оборачиваться! Решалась наша судьба. Надо было как можно быстрее пересечь нейтральную полосу и достичь монгольских заграждений в нескольких километрах отсюда. Пока мы оставались на нейтральной полосе, китайский патруль мог схватить нас в любой момент.

Целый час мы неслись, едва переводя дух. В голове у меня было пусто, дыхание коротко, я полностью сосредоточилась на цели. Никто не разговаривал. Постепенно глаза привыкли к темноте, я различала очертания скал и холмов. Мы находились посреди пустыни, я больше нигде не видела такого бесплодного и унылого пейзажа. Казалось, за спиной у нас стало светать. Господи, время уходит, и все еще ничего не видно! Мы заблудились? Я цеплялась за то, что нам сказали проводники: «Все время прямо!» В любом случае, в этой пустыне дорог нет.

Выбившись из сил, мы продолжали идти как можно быстрее, но бежать не могли. И тут наконец я что-то увидела впереди. Нечто рукотворное! Это щит, установленный на бетонном основании. С нашей стороны надпись иероглифами гласит: «Шонго». Это означает «Китай». С другой стороны я вижу надпись на незнакомом языке. Я пытаюсь разгадать шараду и угадываю слово; оно отзывается огромным облегчением: «Монгол». Я не уверена, но, наверное, это значило «Монголия». Мы были на правильном пути. Какое облегчение! Я переводила дыхание, дожидаясь отставших. Я молода и могу идти быстро, но для мамы и остальных это не так легко.

Я показала им свое открытие. Но мы еще не спасены: мы под властью китайцев, пока не достигли Монголии. Продолжалась наша безумная гонка под медленно светлеющим небом. Сколько еще времени он продлится? Проводники нас обманули?

И вот наконец я наткнулась на долгожданное препятствие. Передо мной была решетка, ветхая и намного ниже предыдущей. Это совпадало с описанием проводника. Мы не сомневались, что перед нами — граница Монголии! Мы достигли цели.

Заграждение ниже, чем китайское. Мы торопливо цеплялись за ячейки, точно пауки. Я забралась наверх и перелезла на другую сторону старой решетки.

Я испытала громадное облегчение. Я дышала, расслаблялась и восстанавливала дыхание. Какой камень упал с груди!

Через несколько минут остальные ко мне присоединились, мы снова вместе. Могучее чувство солидарности объединяло нас в то мгновение. Очень сильное переживание! Наши попутчицы, очень набожные, тут же захотели вознести благодарственные молитвы Богу. Они спонтанно взяли нас за руки, чтобы получился круг, и громко вознесли хвалу Иисусу. Я тогда молилась впервые в жизни. Я не знала, как надо действовать. Мы, затерянные в огромной пустыне люди, создали свой маленький кружок — ничтожный, но все же приносящий утешение. Поскольку я неверующая, я молчала, но внутри молилась о том, чтобы все закончилось хорошо. В экстремальных ситуациях возникает необходимость за что-то держаться.

Тем временем начался день, и я увидела величественные пустынные пространства. 5 часов утра. Солнце так сильно освещало песок и желтые камни, что слепило глаза. Горизонт в разрыве между каменистых холмов оставался унылым и пустынным. Пейзаж одновременно грандиозный и тревожный.

Позднее, в Сеуле, я нашла в Интернете: мы были в глубине пустыни Гоби, одной из самых бесплодных в мире. Но в то время я об этом не знала и не имела никакого представления о географии. Нашей единственной целью было идти прямо и сдаться монгольской армии. Нам объяснили, что так нас передадут в посольство Южной Кореи, подписавшей с Монголией соглашение о передаче «перебежчиков» с Севера в Сеул. Только бы это оказалось правдой.

* * *

Тогда прежде всего надо было выжить в пустыне, ведь у нас не было почти никакой провизии. Проводники дали с собой каждой из нас всего по бутылке воды и по одной сосиске! Как они говорили, это чтобы не нагружать нас во время бега; и потом, нас очень быстро встретят радушные монголы. Я теперь сомневалась в этом. Куда идти теперь? К счастью, рядом с решеткой мы быстро нашли дорогу. Цивилизация! Нам достаточно пойти по дороге, чтобы выйти к деревне и найти людей, это точно!

Но за четыре часа ходьбы под палящим солнцем мы не встретили ни единой живой души, и нас взяло сомнение. На правильной ли мы дороге? Я убеждала, что да, но некоторые женщины сомневались и хотели вернуться назад. В это мгновение инстинкт подсказал мне дальше идти вперед. Тогда я предложила пойти на разведку.

Я шла впереди группы и вскоре в слепящем свете различила хижину в этом унылом пейзаже. Наконец-то! Я побежала предупредить остальных о своем открытии, когда внезапно появились двое всадников в военной форме. Увидев лошадей, я больше не сомневалась, что мы в Монголии. Я немногое знала об этой загадочной стране, но слышала, что это страна степей и конных воинов, которые давным-давно завоевали Китай, повинуясь великому вождю Чингисхану. Даже китайцы боялись этих ужасных всадников и склонялись перед ними. В Китае я никогда не видела пограничника на лошади, так что теперь я точно находилась в Монголии. Огромные всадники, ехавшие через пустыню верхом, представляли необычное зрелище. Их лошади были столь же малы, сколь наездники огромны. Они скакали галопом, крутились, и, казалось, им все нипочем, от тридцатиградусной жары в пустыне до зимней степи.

Военные, должно быть, издалека меня заметили. Они пустили лошадей в галоп, быстро догнали нас и собрали нашу группу.

Это действительно оказались монгольские солдаты. По логике, исходя из того, что мне раньше говорили, они не должны были оказаться враждебными. Тем не менее, встреча обернулась дурно. Каждую из нас бесцеремонно обыскали. Очевидно, разыскивали деньги. Когда ничего не нашли, хмурый солдат перешел к угрозам.

— Давайте наличные, или мы вас сдадим китайским пограничникам, — угрожал он.

Я встревожилась, хотя и не поверила в серьезность шантажа. Я чувствовала, что солдаты решили попытать счастья, изобразить суровость и заработать на нас. Но по их виду непохоже было, что они готовы пойти до конца. Кроме того, они ничего не выигрывали, если бы в течение нескольких часов сопровождали нас до китайской границы. На самом деле между Монголией и Китаем нет соглашения о возвращении на родину северокорейских нелегалов, нам об этом сказали проводники. И, конечно, пограничникам на китайской границе делать больше нечего, кроме как заниматься пятью несчастными кореянками, сумевшими ускользнуть из сети. Военным и так надо следить за «зеленой линией», мы бы стали дополнительной обузой. Короче, монгольские солдаты блефовали. Я не растерялась, но, в конце концов, попутчицы неожиданно помогли нам выпутаться из затруднительного положения.

Наши три подруги сумели задобрить этих часовых пустыни с помощью запасов… косметики! Как настоящие кореянки, они захватили с собой кремы и лосьоны, которые теперь стали расхваливать беднягам с грязными и мозолистыми руками. В Корее состояние кожи считается главным атрибутом женской красоты.

Когда в Китае у нас в карманах завелась кое-какая мелочь, мы тоже стали покупать тубы и баночки с косметикой для красоты и защиты кожи. Но нам и в голову не пришло нести все это с собой через пустыню. Наши спутницы, хотя и весьма благочестивые, не забывали о кокетстве, даже пустившись в опасный путь.

Всадники, удовлетворенные новым приобретением, на всякий случай закрыли нас в бараке, где мы до вечера ждали решения своей судьбы. Вечером на горизонте появилась военная машина; длинный пыльный след поднимался за ней к огромному небу. Очевидно, этот грузовик прислали за нами. Наши монгольские надзиратели передали нас солдатам. Машина доставила нас на военную базу в пустыне.

Там солдаты без малейшего объяснения заставили нас спуститься в подвал изолированного здания.

* * *

В этой дыре я обнаружила женщин, детей, стариков. Всего нас было 18 человек из Северной Кореи, за последние дни попытавших счастья и сбежавших через пустыню. Мы больше не одиноки: теперь мы становимся частью все растущей группы соотечественников-нелегалов, ищущих свободы. Даже в плену быть частью группы спокойнее.

В течение двух недель мы оставались там, питаясь единственно вонючим супом и кислым молоком — горьким питьем, от которого монголы без ума и которое быстро внушило мне отвращение. Мне не хватало кимчхи как никогда в жизни! Ни один кореец не проведет и нескольких дней без этой китайской капусты; она готовится в рассоле с красными специями несколько недель. Иностранцы с трудом привыкают к пахучему блюду, от которого весь рот в огне. Но корейцам рис, говядина или овощи кажутся пресными без нескольких листочков кимчхи, это настоящий наркотик… Посреди неизвестной пустыни мне бессознательно хотелось вернуться к корням. Как любительница поесть, я зациклилась на нашем национальном блюде. Я ведь пережила голод и бывала в местах похуже, но именно в той затерянной стране, в неведении относительно собственного будущего, я страдала от отсутствия кимчхи!

И вот однажды, когда мы уже не надеялись ни на какое чудо, нас разыскали в этой пещере; выйдя из нее, мы сели в военную машину, которая повезла нас по степи в столицу, Улан-Батор. По пути мы встречали караваны верблюдов, я тогда впервые живьем увидела этих странных животных. Мы определенно находились на краю света, и никто не знал, сможем ли мы оттуда выбраться. К счастью, на дороге среди пустынного пейзажа машин прибавлялось. Я снова начала надеяться, я говорила себе, что мы едем к цивилизации, а это уже лучше степи. За несколько лет в Китае, после нищеты на ферме, я почувствовала вкус к городской жизни и стала городской девушкой.

Когда мы достигли Улан-Батора, я не поверила глазам: тротуары разбиты, дома ветхие, ни одного небоскреба. Все серое, грязное и, кажется, того гляди развалится. Эта жуткая деревня не могла быть столицей! Я после Китая спустилась с небес на землю. И все-таки мы должны найти спасение в этом городе облупившейся советской постройки. Если нет…

Нас к тому же не освободили, а отправили на огромную военную базу, где содержались уже 62 корейца. Сколько времени придется здесь провести?

Но все же — первый приятный сюрприз: есть рис и кимчхи! Какое счастье встретиться с будущими спасителями! Столовую снабжало южнокорейское посольство. Мы оставались в плену, но появилась надежда. Мы уже не совсем брошенные, кажется, соотечественники заботятся о нашей судьбе. Да, возможно, и безопаснее оставаться запертыми за высокими стенами, поскольку у Северной Кореи тоже есть посольство в Улан-Баторе и оно вполне может заняться нашей судьбой. Снаружи мы рисковали попасть в руки северокорейских агентов. Я не знаю, был ли обоснован этот страх, но после всех перенесенных злоключений ожидала чего угодно.

* * *

После трехдневного ожидания меня отвели на первый допрос к южнокорейскому официальному представителю. Я нервничала, но со мной была мама. Я старательно отвечала на все вопросы. Они хотели знать все: откуда я, как сюда попала, мои родственные связи с сопровождающей особой: в самом ли деле это моя мать? Вопросы оправданны: Южная Корея старалась выявить возможных шпионов с Севера, пытающихся проникнуть в страну. Две страны официально все еще находятся в состоянии войны. Дипломаты также подозревали в нас нелегальных иммигрантов. Случается, что китайцы корейского происхождения пытаются выдать себя за северокорейских «перебежчиков», чтобы получить визу в богатую Южную Корею.

В течение месяца следовали все более напряженные и подробные допросы.

За это время я познакомилась с другими беглецами из Северной Кореи и поняла, что большая часть из них прошла через те же страдания, что и мы, и нам даже повезло. Так, мы подружились с человеком, который до такой степени страдал от жажды в пустыне, что был вынужден пить собственную мочу. Две его попутчицы, не выдержав борьбы с голодом и жаждой, сгинули в необъятных песках…

Я помню еще господина лет 50-ти, с пошатнувшимся здоровьем; он уже несколько раз пытался бежать. Его отправили в Северную Корею, где жестоко пытали. На исходе сил, страдая от диабета, он сумел сбежать в Монголию, где, как он думал, наконец-то достиг цели. И все же мы видели, как он, источенный страданиями, медленно умирает…

Однажды солнечным днем он впал в транс в нескольких шагах от меня. Он трясся, у него изо рта текла слюна, и я очень испугалась. Мы немедленно уложили больного в помещении и позвали на помощь. Но врача не оказалось на месте. Через полчаса человек умер, не сумев перенести всех испытаний, которые в итоге спровоцировали эпилептический припадок. Настроение в нашей маленькой группе упало до нулевой отметки. Напрасно мы умоляли дипломатов сделать так, чтобы тело несчастного похоронили в корейской земле, у нас на родине. Теперь он спит вечным сном в Монголии, один, так близко от земли обетованной…

* * *

К концу месяца допросы прекратились, и нас перевели в лагерь в окрестностях города. Следовало терпеливо переносить трудности, но, к счастью, стояло лето, и нам не пришлось выживать ужасной монгольской зимой. Условия были комфортабельные, в комнате жило не больше четырех человек. Снаружи расстилалась степь, и мы могли играть в мяч, чтобы убить время.

В лагере мы поняли, что достигли последнего этапа нашего долгого путешествия перед аэропортом и отъездом к новой жизни. Начался обратный отсчет: мы могли высчитать дату вылета, потому что каждую неделю машина увозила группу «перебежчиков» в порядке поступления.

Но все же наша очередь задержалась: на несколько недель отъезды прекратились. Мы тут же начали бояться, что в последнюю минуту возникнут препятствия. Но нам объяснили: это просто из-за официального визита южнокорейского президента Моохуна в Монголию. Я так и не поняла, как это событие помешало нам уехать, но политика часто бывает непонятной для непосвященных. Возможно, южнокорейские дипломаты были тогда слишком загружены, чтобы заниматься нами?

Когда прошло примерно два месяца, наконец пришла наша очередь, и мы в солнечном настроении отправились в аэропорт Чингисхана, на расстоянии 20 километров от города. С меня хватило Монголии, ее изменчивого и уже холодного климата, ведь лето уже заканчивалось. Проводники обещали, что мы будем в Сеуле через 40 дней после того, как отправимся в поход. Вышло же так, что мы застряли и прожили в незнакомой стране четыре месяца.

Но и это был еще не конец! В аэропорту пришлось жить в спортзале поблизости и без всяких объяснений ждать еще две недели. Наконец, однажды утром официальные лица вручили мне маленькую книжку с моей фотографией, именем и печатью на одной из страниц. Я только потом поняла, что это паспорт. Я тогда не знала даже, что это такое!

Потом нас отвезли в аэропорт и посадили в большой самолет, посоветовав молчать во время перелета.

Когда заработали двигатели, я вцепилась в кресло. Я никогда в жизни не летала на самолете, но решила, что после всех перенесенных испытаний справлюсь и теперь. И когда самолет взлетел, я увидела в иллюминатор, как аэропорт уменьшается, становится совсем крошечным и исчезает. И вот только в тот момент я почувствовала, что мы спасены. Меня затопило громадное чувство облегчения. Пока мы находились в Монголии, я все еще боялась, как бы не случилось что-нибудь плохое. Но теперь мы были на пути в Южную Корею, в руках южнокорейских властей. Нас никто больше не мог арестовать. Невероятно, но факт: мы достигли цели!

Самолет не был заполнен, три часа полета прошли спокойно. Нам даже подали обед. Маленькая группа беглецов из Северной Кореи, растворилась среди других пассажиров, которые не догадывались, кто мы и что пережили, чтобы оказаться здесь.

Потом самолет начал снижаться, у меня заложило уши. Капитан объявил, что скоро мы приземлимся в Инчхоне, международном аэропорту Сеула. Я смотрела в иллюминатор на море и пляжи, обрамлявшие синюю воду. Стоял сентябрь, освещение было великолепное. Я подумала: «Это рай».