Я никогда не думала, что исчезну так быстро. Зимой 1997 года детство меня окончательно покинуло, хотя я этого и не поняла. Перед тем я была просто маленькой девочкой, скорее счастливой. До девяти лет я ни в чем не испытывала нужды.

Ындок, мой родной город, находится на северо-восточной оконечности моей гористой страны, менее чем в 15 километрах от реки Туманган, отделяющей нас от Китая и России. В другую сторону — меньше часа езды на автомобиле до моря. Зимой стоят сильные морозы, и под громадным синим небом неделями лежит снег. Иногда для того, чтобы попасть в школу, нужно было идти по равнине, проваливаясь в снег по грудь. Зато на мой день рождения, в середине лета, всегда было жарко и влажно. В тот же день отмечают освобождение от японской оккупации в 1945 году. Это большой праздник.

Хотя мой город окружают заводы, он невелик: можно обойти за час. На горизонте виднеются немногочисленные деревья на дальних горах, но ближайшие холмы кажутся лишенными растительности, поскольку лес вырублен на дрова. Недалеко от окраины города находятся рудники, получившие известность с тех пор, как сюда сослали опальных пхеньянских руководителей. Поблизости также много армейских сооружений, как и везде в стране, ведь мы все время опасаемся вторжения Соединенных Штатов и их союзника, Южной Кореи. Забираясь в горы за грибами, я замечала в той или иной степени закамуфлированные большие пушки, а подальше — казарму, которой мы старались избегать, так как военные пользовались дурной репутацией. Они часто применяли силу, чтобы грабить бедняков. Например, если группа солдат встречала курящего человека, они могли потребовать у него пачку сигарет. И если он отказывался, тем хуже для него!

Под большим мостом в центре Ындока протекала река; иногда я в ней купалась. От моего дома до реки десять минут пешком. Самые высокие здания в городе были из серого бетона, с выкрашенными в белый или розовый цвет балконами; они насчитывали максимум шесть этажей. Рекламы не было. Стены или оставались голыми, или на них вывешивали надписи в честь нашего руководителя Ким Чен Ира. В доме, где я жила, было всего четыре этажа и стены все в трещинах. «Этот дом в конце концов развалится», — говорили соседи.

Несмотря ни на что, в начале 1990-х годов я чувствовала себя вполне счастливой. Ничто меня так не радовало, как встречи с папой после школы. В иные дни он, раздобыв билеты при помощи связей на работе, вел меня в кино. Он был рабочим на военном заводе имени 20-го января, названном так в память о посещении этого места президентом Ким Ир Сеном, основателем нашего государства. В Северной Корее большая часть государственных зданий названа в честь дат их посещения руководителем. Эта странная традиция — признак учрежденного нашими правителями культа личности, но я это пойму только много времени спустя.

Каждый раз папа назначал мне встречу возле кинотеатра, ближе к вечеру. Я приходила совсем одна, как большая. Но иметь билет в кармане недостаточно: самое трудное — получить сидячее место, так как у входа в зрительный зал возникала давка. Тогда папа меня поднимал, я верхом усаживалась ему на спину, и мы рассекали толпу. Я обожала этот момент! Мы смотрели приключенческие фильмы, в которых герои боролись против злых японских колонизаторов. Возле экрана в кинотеатре огромные плакаты провозглашали: «Объединимся с генералом Ким Чен Иром!»

Иногда папа вел меня на рынок, чтобы купить холодной лапши, это особенное пхеньянское блюдо. Мы несли ведро, он гордо предъявлял женщине за прилавком четыре государственных пищевых талона, и мы отправлялись домой смаковать нашу еду. Я никогда не ела ничего вкуснее! Даже если пищи не хватало, чтобы удовлетворить наш аппетит…

Мои родители происходили из «хороших» семей и представить не могли, что однажды будут умирать от голода. Это значит, что у них были хорошие связи в армии и Трудовой партии, которые руководят страной. Подтверждение: в молодости мои родители жили в Пхеньяне, а жить в столице — привилегия. Мой дед был военным в невысоком чине и лелеял большие надежды относительно дочери. Он мечтал отправить ее в престижный университет Ким Ир Сена, лучший в стране, где учился сам Ким Чен Ир. Дедушка даже подкупил учителей, сделав новую игровую площадку в школе, чтобы дочь наверняка получила хорошие оценки на вступительном экзамене. К несчастью, моя мать была парнем в юбке и не интересовалась учебой. Она хотела стать шофером! И в день экзамена она опоздала… В один миг дедушкины мечты рухнули.

Тогда мама впервые проявила стальной характер, который позднее, без сомнения, спас мне жизнь. Мама всем заправляла в доме. Роста она невысокого, зато женщина умная и решительная. Когда она болела, ее лицо оставалось свежим и не изменяло обычного выражения. Я похожа на маму; когда я была маленькой, это меня приводило в отчаяние: ведь, когда я чувствовала себя больной, мне не верили и все равно отправляли в школу. Возможно, эта сила позволила мне выжить там, где не выдерживали другие.

В Ындоке моя мать работала в рудничном госпитале и благодаря этому кормила всю семью. Она приносила нам остатки еды из столовой и так несколько лет спасала нас от голода. Мама часто жаловалась на отсутствие практичности у отца; она считала его и слишком наивным, и недостаточно сильным физически. На свадебной фотографии папа довольно красив, но я помню, что на самом деле у него было тщедушное телосложение. Однажды мать отправила его воровать кукурузные зерна в поле, чтобы нас накормить. Он вернулся с пустыми руками… и без пальто: отца поймали крестьяне, грозили выдать, и пальто пришлось отдать. Мама была в ярости! В Корее мужчина должен быть сильным, если хочет от жены уважения. Брак родителей устроила моя бабушка с материнской стороны в то время, когда мама переехала из Пхеньяна в Чхонджин, крупный порт на востоке.

У папы не было делового чутья, зато имелась одна страсть: письмо. На заводе он всегда охотно брался составлять отчеты, а также плакаты и агитационные статьи. Но прежде всего он был человеком добрым, и мне, маленькой девочке, этого хватало.

В трудную минуту я также могла положиться на старшую сестру. Если ко мне приставали мальчишки, она бросалась на них и без колебаний встревала в драку. Кымсун на меня не похожа, но все-таки однажды нас приняли за близнецов. Она на два года старше, но ниже ростом; у нее матовая кожа и глаза больше, чем у меня; зато у нас одинаковые носы, и между нами есть определенное семейное сходство. Особенно проклятый характер! Она уверена в себе, очень хорошо умеет находить доводы и убеждать в своей правоте. В Ындоке друзья родителей за серьезный вид прозвали Кымсун «взрослым ребенком».

Я очень любила школу и была хорошей ученицей. Каждодневный ритуал: мама будила нас затемно, я умывала лицо холодной водой (зимой вода часто ледяная). Потом, пока мама готовила завтрак, я бережно гладила школьную форму. Синяя юбка, белая рубашка и красивый красный галстук, знак принадлежности к Союзу детей. Я пока не имела права на значок с изображением Ким Ир Сена, который каждый гражданин Северной Кореи постоянно носит на груди с того момента, как подростком вступает в Союз молодежи. В рассветных сумерках я шла на большую площадь в центре города, где встречала школьных товарищей. Ровно в 7 часов мы размеренным шагом шли в школу, рядами, класс за классом, и пели песни в честь наших вождей. «Даже если мы малы, наш дух велик! Мы всегда будем готовы служить генералу Ким Чен Иру!» Одна из моих любимых песен называлась «Тысяча ли». Она рассказывала о путешествии молодого Ким Ир Сена через деревни и горы Китая в то время, когда он боролся против японцев.

После десятиминутного военного марша мы, как один человек, останавливались перед школой; учителя осматривали нашу школьную форму. Наконец, мы собирались в классной комнате, где всегда начинали день с чтения в тишине. Обычно мы читали рассказы о юности Ким Чен Ира: следовало почерпнуть из них примеры хорошего поведения. Например, вот история о том, как мать Ким Чен Ира собирала зерна с земли на глазах у изумленного сына. «Почему ты так поступаешь, мама, ведь у тебя всего вдоволь?» — спросил будущий великий вождь. «Потому что никакими запасами пренебрегать не следует», — благоразумно ответила мать.

Я не всегда понимала смысл этих историй, но пыталась выгравировать их в памяти, как того требовала учительница.

Я часто украдкой рассматривала классную комнату: дощатый пол, ряды парт и 40 учеников. Передо мной, на помосте, стоял большой деревянный письменный стол учительницы; выше на стене висела черная доска, и на самом верху — портрет Ким Чен Ира, который внимательно смотрит на нас. В глубине помещения — печь, на ней мы зимой разогревали котелки с обедами.

Затем приходила учительница и назначала одному из нас громко прочесть открытую страницу. Изучение жизнеописаний наших лидеров считалось одним из самых важных предметов, наряду с математикой, корейским языком и коммунистической этикой. Во время занятий нужно было соблюдать тишину, любая выходка наказывалась публичным унижением: перед всем классом учительница била провинившегося большой палкой, которая служила и указкой. Тогда я находила нормальным подобное наказание за озорство. Надо сказать, что мне всегда удавалось его избежать благодаря статусу отличницы.

Однако я не могла избежать ежедневных сеансов самокритики, обязательных для всех жителей страны как на заводе, так и в школе. В конце дня мы все должны были по очереди признавать свои ошибки перед классом. Я помню, как однажды рассердилась на тяжелую работу в огороде учительницы (одна из неприятных обязанностей, которые предписывалось исполнять хорошим ученицам):

— Зачем собирать кукурузу, мы же все равно не сможем потом ее съесть!

Одноклассница донесла на меня; после этого учительница отозвала меня в сторону и строго сказала:

— Подобное индивидуалистское поведение неприемлемо в социалистическом обществе Северной Кореи!

На следующий день мне пришлось униженно выступить с публичной самокритикой, но потом я перешла в контратаку и, в свою очередь, донесла о капризном поведении одноклассницы, которая меня продала. По правде говоря, я отомстила со злорадством, поскольку завидовала той девочке: ее отец работал на том же заводе, что и мой, но занимал более высокую должность и получал куда лучшее продовольствие.

В школе надо было уважать иерархию. В начале каждого года мы «выбирали» старосту класса и ответственных за выполнение важных заданий. Официально выборы свободные, но кандидат всего один! Теперь я понимаю, что это был маскарад по образцу диктатуры, и сегодня царящей в стране.

Вот как это происходило: как-то накануне выборов учительница незаметно отозвала меня в сторонку — конечно, потому, что я была отличницей. Назавтра, в день выборов, учительница обратилась к классу:

— У вас есть кандидат?

Тишина в рядах. Тогда я робко подняла палец и пробормотала: «Ким Сонку», следуя полученным накануне указаниям.

— Кто согласен? — спросила учительница.

Весь класс одобрил без всяких колебаний, и вот так был избран мой одноклассник Ким Сонку. На самом деле мы подозревали, что его отец, плотник, поставляет учительнице деревянные указки. В Северной Корее нет лучшего способа обеспечить успех ребенку, чем подарки учителям. Это еще одна вещь, которой мои родители не понимали, они никогда не ходили на родительские собрания.

Однажды выборы все же меня удивили. Учительница просила учеников выбрать ответственного за ежедневную уборку класса после уроков. Неблагодарное занятие, но оно все же позволяло занять определенное место в школьной иерархии. И вот мальчик встал и назвал мое имя. Тогда я была застенчива с мальчиками, не разговаривала с ними; того мальчика я раньше не особенно замечала, но с тех пор стала тайком на него засматриваться. Он носил нашивку с двумя полосками и тремя звездочками, это считалось престижным. У меня было всего две звездочки. Эти значки отмечали иерархию в классе, лучше всего было иметь три звездочки и три полоски. Учительница присуждала эти украшения в награду лучшим ученикам: самым умным или тем, кто добровольно выполнял внешкольные задания. Часто учительница награждала детей тех родителей, которые проявляли щедрость по отношению к ней или к школе. Например, когда разбилось стекло, родители предложили оплатить ремонт. И — оп! — их сын получил продвижение. Так заведено в Северной Корее. Но мои родители, к несчастью для Кымсун и для меня, никогда этой системы не понимали.

Я тогда спрашивала себя, самостоятельно ли заметил меня тот мальчик или учительница дала ему такое распоряжение? И сейчас это для меня тайна. Я не знаю, кем он стал, и, без сомнения, никогда этого не узнаю.