Советские танки продвигались вперед. На западе прошли Халхин-Гол, на севере - Сахалян, а на востоке оставили позади себя Пограничную, Санчагоу и Дуннин. Линия 1-го фронта была прорвана. Советские танки мчались во весь опор к Пинфаню.

Двенадцатого августа в 2.00 по американскому радио было передано заявление государственного секретаря Бирнса о том, что после капитуляции Японии права императора и правительства будут ограничены властью главнокомандующего союзных войск в Японии. Министр иностранных дел доложил государю об этом ответе. Государь созвал совещание членов императорской фамилии и повелел доложить обстановку в Манчжурии. Советские танки продвигались вперед. Противник занял на южном берегу Амура Лобэй и Лахасусу, на западном берегу Уссури - Хутоу, а на западно-маньчжурском фронте Аргунь. Все члены высочайшей фамилии во главе с августейшими братьями принцами Титибу, Такамацу и Микаса - высказались в пользу немедленного открытия переговоров с Америкой и Англией.

Затем началось экстренное заседание кабинета министров. Генерал Анами выступил с заявлением о том, что армия с негодованием отвергает все разговоры о мире, ибо мир означает безоговорочную капитуляцию, а капитуляция перед Россией в то время, когда еще остается надежда на заключение мира с Америкой на приемлемых условиях, - это самоубийство империи.

Вскоре после начала заседания кабинета министров небольшие группы офицеров стали разъезжать по городу на грузовиках и разбрасывать листовки, призывающие свергнуть правительство штатских. Среди офицеров распространились слухи о том, что Квантунская армия перешла в контрнаступление.

Заседание кабинета кончилось поздно ночью. Министры разошлись, не приняв никакого решения. В полночь были получены новые сообщения. Советские танки продвигались вперед. Они уже прошли горные перевалы Большого Хингана. Холун-Аршанская линия укреплений была прорвана. После этого была получена еще одна телеграмма, коротенькая, но совсем не поддающаяся расшифровке. В штабе Квантунской армии, очевидно, перепутали все номера шифровальных таблиц. Это бывает в двух случаях - когда дела идут или слишком хорошо, или слишком плохо.

На следующий день, 13 августа, в 14.35 началось заседание Высшего совета по ведению войны. Представители военного командования снова заявили: надо продолжать войну до почетного мира. В ответ на просьбу премьер-министра информировать правительство о действительном положении на фронтах Манчжурии генерал Анами, посмотрев на потолок, сказал, что на фронтах Манчжурии проводятся военные операции, подробности которых не могут быть оглашены, так как являются военной тайной.

Затем было созвано экстренное заседание кабинета министров. Оно продолжалось до вечера. Министры снова разошлись, не приняв никакого решения. За весь день было получено с фронта только одно сообщение. Советские танки продвигались вперед. Они уже подходили к Солуню, Хулиню и Муданьцзяну.

Поздно ночью ко мне в служебную комнату пришли Кацумата и Минэ, очень взволнованные. Они разговаривали с майором - советником министерства здравоохранения Манчжоу-Го, только что прилетевшим из Синьцзина. Он привез страшную весть: лаборатории в Пинфане взорваны.

Минэ еле слышным голосом добавил:

- Русские за три дня уже отмахали двести шестьдесят километров.

- Вся надежда теперь на отряд номер сто в Могатоне, - сказал я. - Но он тоже может скоро очутиться под ударом. Надо скорей эвакуировать препараты в Японию.

- Население уже знает о положении в Манчжурии, - сказал Кацумата. Ходят слухи о том, что в ближайшие часы будут сброшены русские воздушные десанты на Хоккайдо и в район Цуруги. А на Итигаядай говорят, что Америка на днях предъявит ультиматум России.

После недолгого молчания я сказал:

- Насчет высадки русских - это враки. А ультиматум… Это вполне вероятно…

- Неужели не успеем пустить в ход бомбу?! - прошептал Кацумата. Почему раньше не заготовили? О чем думал этот болван Исии?

- Эту бомбу надо начинять только в самый последний момент, - пояснил я, - чтобы начинка была свежей и действеннее. Вся надежда теперь на Могатон. Если не отстоим его…

Кацумата закрыл лицо руками и зарыдал, Минэ тоже.