Харшбергер сказал по-японски:

- Я провел расследование по делу о зверском убийстве пленных американских летчиков на полуострове Миура в конце мая тысяча девятьсот сорок пятого года и точно установил фамилии всех японских офицеров, имевших отношение к этому делу. Ваша настоящая фамилия мне известна.

Затем он начал рассказывать о своем участии в подготовке материалов для ряда судебных процессов, состоявшихся на островах Гуам и Кваджелейн. Эти процессы показали, что японские офицеры систематически умерщвляли пленных американцев и совершали даже каннибальские действия согласно старинному японскому воинскому обычаю. По приговору американского военного суда за каннибализм казнено несколько десятков видных японских офицеров во главе с генерал-лейтенантом Татибана и вице-адмиралом Мори. И что самое интересное, из показаний обвиняемых выяснилось, что один подполковник, ставший позднее офицером для особо важных поручений при главной квартире, принимал в бытность на островах Макин и Эниветок деятельное участие в этих древнеяпонских банкетах. Этот мерзавец подлежит военному суду, как военный преступник категории «Си», разряда «Тигры». Категория «Си» - это те, кто совершал чудовищные бесчеловечные деяния, а в разряд «Тигры» включены все, кто совершал людоедские обряды. Этот подполковник-тигр будет наверняка повешен. Амулет ему не поможет.

Харшбергер провел пальцем по горлу и подмигнул мне. Затем вызвал секретаршу и, передав ей записку, приказал:

- Возьмите в картотеке военных преступников сведения на этого господина.

- Укажите категорию и разряд, - сказала секретарша, - чтобы быстрее найти.

Харшбергер написал что-то на записке. Взглянув на нее, секретарша приоткрыла рот и уставилась на меня с жадным любопытством. Она вышла из кабинета, не сводя с меня глаз.

Через некоторое время Харшбергер спросил сугубо официальным тоном:

- А почему вы оказали сопротивление нашей военной полиции?

- Потому что меня арестовали по ошибке. Я хотел поймать красного…

- Вы ударили одного человека…

- Этот студент красный; он бежал…

Харшбергер стукнул костяшками пальцев по столу:

- Вы ударили сотрудника нашей контрразведки в нос и еще в одно место. И кажется, изувечили. Он преследовал известного красного лидера. У нас имеются все основания обвинить вас в том, что вы по заданию Японской коммунистической партии пытались убить сотрудника Си Ай Си. Готов держать пари, что военный суд расправится с вами как следует.

- Если меня потащат на суд, я могу рассказать о том, как некоторые пленные американские офицеры выдавали важнейшие стратегические тайны, чтобы спасти свою жизнь.

- А у вас есть доказательства? - с улыбкой спросил Харшбергер. Показания американского офицера не записывались ввиду чрезвычайной секретности, и только ваш военный министр, генерал Анами, во время допроса, который он производил самолично, сделал кое-какие пометки в своем блокноте. После капитуляции нам были переданы все бумаги из сейфов военного министра, в том числе и блокнот министра, но, так как все записи в этом блокноте, сделанные иероглифической скорописью, не поддавались прочтению, этот блокнот, на основании моего заключения, был сожжен вместе с другими бумагами, не представлявшими интереса. Так что вы ничем не сможете подкрепить свои слова. Суд не поверит голословным заявлениям военного преступника.

- По пометкам, сделанным министром, мной была составлена всеподданнейшая докладная записка. В ней точно указана фамилия пленного американца, давшего сведения о предстоявших операциях «Олимпик», «Коронет» и «Серебряное блюдо». Я назову на суде фамилии нескольких старших офицеров из секретариата Высшего совета по ведению войны, которые читали эту записку, ответил я.

- Назовите этих офицеров.

Я сделал вид, что пытаюсь вспомнить, но затем отрицательно покачал головой.

- Не хочешь сказать?

Он схватил большую настольную зажигалку и швырнул в меня. Зажигалка попала мне прямо в ухо.

Я понял: мое сообщение о том, что имеются живые свидетели, было неожиданным для него. Он считал себя в полной безопасности, но вдруг оказалось, что я держу его тайну в своих руках. Мы были в одинаковом положении: «держали друг друга за хвост».

Харшбергер с шумом отодвинул кресло и, подойдя ко мне, гаркнул:

- Встать, грязная тварь! Не забывайся! Я тебя выучу европейским манерам!

Я встал. Он взял два карандаша со стола:

- Назови фамилии этих офицеров. Скажешь?

- Я не помню сейчас. Клянусь…

- Давай руку.

Он приказал мне растопырить пальцы и вставил между ними карандаши.

- Сейчас начну сжимать и буду жать до тех пор, пока не выжму все! Но я не советую упрямиться. Зачем зря мучить себя? Вы не хотите назвать фамилии, чтобы сохранить козырь на всякий случай. Так?

Он посмотрел мне в глаза:

- Вы держите этот козырь, потому что боитесь меня?

- Да. Я боюсь вас, и вы боитесь меня. У нас одинаковое положение.

- Нет, у меня преимущество. На этот раз вы сидите у меня в качестве пленного. Но… можно говорить по-деловому. Как вы считаете?

Я кивнул головой.

В дверь постучали. Харшбергер бросил карандаши на стол и вернулся на свое место.

- Войдите! - крикнул он.

Вошла секретарша и положила на стол листок с прикрепленной к нему карточкой. Затем подняла с пола зажигалку и, передав своему начальнику, вышла. Пробежав карточку, он удивленно посмотрел на меня и приказал повернуть голову. Я повернул. Он протяжно свистнул.

- Шрам на месте. Значит, это вы. - Он откинулся на спинку кресла и тихо засмеялся. - Я так обрадовался нашей встрече, что совсем забыл о том, что вас уже давно нет в живых. Ваш труп был найден на дворцовой площади, сожжен и пепел передан вашей семье. Эти данные совершенно точны. Картотека второго отдела основана на самых достоверных сведениях.

- Разумеется, - вежливо подтвердил я.

- А ловко придумали, мерзавцы! - сказал он с восхищением. - Только азиаты могут придумать такое… одни зарезались, а другие присвоили их трупы… Понятно, почему почти все, кого мы включили в разряд «Тигры», оказались мертвыми. Значит, они так же мертвы, как вы… Тело в могиле, а дух шатается по городу.

- Это получилось только со мной, и то случайно, - сказал я, опустив глаза. - Я приготовился умереть, но мне помешали… а потом как-то не пришлось. Но мои друзья действительно покончили с собой, как подобает доблестным людям. Их почетная кончина…

- Короче говоря, вы струсили. А кто эта ваши доблестные друзья?

Я назвал имена Дзинтана, Муссолини, Кацумата и Минэ. Когда я сказал, что все они в свое время служили в штабе Квантунской армии, Харшбергер записал их имена и спросил, окончил ли кто-нибудь из них школу Накано, выпускавшую работников секретной службы. Я ответил, что школу Накано кончили Муссолини и Кацумата. Харшбергер опять что-то записал.

- У вас прекрасный послужной список, - сказал он и похлопал по листку, прикрепленному к карточке. - Вы имеете богатый опыт секретной службы на материке. Думаю, что вы окажетесь нам полезны. Начнем с того, что вы дадите сведения по некоторым вопросам. Садитесь сюда, господин дух. - Он показал на кресло у стола. - Хотите сигарету?

- Очень прошу дать мне хиропон, - сказал я, подойдя к столу. - Может быть, найдется у кого-нибудь… Мне очень нехорошо…

- Вы тоже принимаете? - Он вытащил из верхнего кармана коробочку и протянул мне. - Только у меня таблетки.

Я жадно проглотил две таблетки сразу. Он написал вопросы и передал мне. Мне предлагалось сообщить, какую работу я вел в шанхайском органе специальной службы, перечислить секретных агентов, работавших по моим заданиям среди гоминдановцев и в тайном уголовном обществе Хунбан, и изложить все, что мне известно о деятельности так называемого «института Тоа-добунсёин» - нашего разведывательного органа в Шанхае, который вел работу против красного подполья.

- Возьмите эту бумажку домой и приготовьте ответы. А я подготовлю другие вопросы. Где вы живете?

Узнав мой адрес, Харшбергер позвонил куда-то и, вызвав майора Шеррода, спросил, известна ли ему контора Ии. Получив ответ, он положил трубку и сказал:

- Не говорите этому Ии о том, что вы были здесь, и о нашем разговоре. Даете слово? Можно верить вам?

- Даю слово. Японскому офицеру можете верить.

Харшбергер закурил трубку. Докурив ее до конца, он оказал:

- Если считать, что сведения картотеки верны, то подполковника-тигра нет в живых, и следовательно, его нельзя судить. Так?

- Если суда не будет, то все, что знал покойный подполковник, останется тайной навсегда. Мертвецы - лучшие хранители тайн.

- Договорились! - Он встал и, черкнув на обратной стороне листочка номер своего телефона, передал мне. - Позвоните, когда будут готовы ответы, и мы увидимся. Помните наш разговор при первой встрече? Мы говорили тогда о будущем…

- Вы говорили о будущем американском варианте «плана Исихара»…

- Да. Будущее, о котором мы тогда говорили, стало настоящим. У нас теперь общая цель - спасти Восточную Азию от красного потопа. Мы союзники.

- Ваш союзник растоптан, и у него голые руки.

- Не преувеличивайте! Вы вовсе не растоптаны. А что касается голых рук, то это дело поправимое. Вы провели, согласно нашим указаниям, демобилизацию армии так организованно, что в любой момент сможете совершить обратный процесс с такой же быстротой. - Он подмигнул мне и протянул руку. Я пожал ее. Он вложил в конверт мешочек с амулетом, медицинское свидетельство и листочек и протянул мне.

- Можете больше не скрываться. Свидетельство, выданное вам на Иводзима, - подлинный документ. Берите. Ваше пребывание в бесте кончилось. Поздравляю.

Я взял конверт:

- Хорошо, что наш разговор кончился благополучно и обошлось без всяких неприятных процедур.

- Эту штуку с карандашами мы знаем. Она у нас называлась «деревянной перчаткой», - сказал я.

- А вот это… - Он вынул из кармана спички и, закурив трубку, поднес к своей руке горящую спичку. - Очень действенный способ. Особенно если применять его с толком - не давать передышки и в то же время не доводить до обморока. Никому не советую пробовать…

Он вздрогнул и, бросив догоревшую до конца спичку на пол, подул на пальцы и потряс рукой.

- Ну, идите, - сказал он, морщась. - Ждите моего звонка.

Харшбергер вызвал лейтенанта и приказал выпустить меня из здания. Когда мы прощались, он предупредил меня о том, что по картотеке «криминал реджистри» - уголовной регистратуры 2-го отдела штаба - я значусь покойником, поэтому должен раз навсегда забыть свое настоящее имя и помнить только фамилию и чин, указанные в медицинском свидетельстве. Затем он еще раз взял с меня слово, что я никому не скажу о нашей встрече. Я поклялся честью японского офицера, что сохраню все в тайне.