Ну, в том, что я — красавец, уже сомнений нет: Я затмеваю всех, кто дышит возле. Один известный скульптор ваял с меня портрет В роденовской (весьма нескромной) позе. Размноженные в гипсе достоинства мои На слабый пол эффект производили Такой, что парикмахерши, забывшись от любви, Своим клиентам даже спины брили. Любовь меня настигла весеннею порой: В картинной галерее встретив Зосю, Я понял: вдохновленный груди ее игрой Писал «Девятый вал» сам Айвазовский. Когда определился ее потенциал, — На танцах, после праздничной получки, — Я ощутил волнение, которого не знал Балакирев со всей «Могучей кучкой»! Два дня я был в ударе и сторонился дел, От зосиной фигуры холодея. И зов далеких предков в груди ее гудел, Как амперметр у Майкла Фарадея. Я ринулся в атаку и завязал бои На самых близких подступах к интиму. Но Зося обуздала достоинства мои, Как комсомол Нурекскую плотину! Зачем же нас морочат и в театре, и в кино, Что женщина у нас венец природы?! Изобразить их чувства искусству не дано, Хотя оно принадлежит народу! Ее моральный облик настолько огрубел Под веяньем дремучего инстинкта, Что через две недели сбежал я по трубе, Как местные евреи в Палестину. Их страшному коварству нет края и конца! И мне, клянусь, товарищи и друга, Понятны эти греки, которые в сердцах Своей Венере обломали руки!