Хранит музейный холодок старинные полотна. И кто на них изображен — нам не понять уже… Они уходят в забытье попарно и поротно, Тем самым как бы завершив амурный свой сюжет. Ну что ж, давай махнем рукой вослед им, уходящим: Ведь рамы для сердечных дел не лучшая оправа… Сладка любовь, сладка любовь, сладка любовь, и слаще Пока что не придумана забава. Дробь барабанная гремит и слух юнцов чарует. Хрустящий клевер жеребцы жуют, кося белком. Любуясь выправкой улан и золоченой сбруей, Гурьбой красавицы бегут за удалым полком. Летит воздушный поцелуй, призывный и манящий… И все забыть готовы вы: что подвиги, что слава! Сладка любовь, сладка любовь, сладка любовь, и слаще Пока что не придумана забава. Но что-то этот грустный ход сулит нам и тревожит. И мы навытяжку стоим, не в силах объяснить, Какую мысль хотел внушить нам спившийся художник, Меж тем и этим протянув невидимую нить? А он смеется нам в лицо и щурит глаз пропащий: «Ну что вы, други, ну и ну, все просто, ей-же право: Сладка любовь, сладка любовь, сладка любовь, и слаще Пока что не придумана забава!» Ну что им, братцы, до того, что сторож ключ железный Сейчас за вами повернет, и вы уйдете? Что ж, — Они к избранницам своим прильнут, навек исчезнув. Сюжет, как видите, не нов. А где новей возьмешь? Не все ль равно, когда поймешь: все в мире преходяще. И лучше этих дерзких дней не сыщется отрава… Сладка любовь, сладка любовь, сладка любовь, и слаще Пока что не придумана забава…