Весна пришла в город незаметно. Почистила обочины от серых ошметков снега, расчертила дворы рыжими глинистыми дорожками ручьев, сбрызнула кроны деревьев салатной краской набухших почек. Только ветер оставался по-прежнему холодным северным.
Аннет вытащила из-за ворота пальто волосы и небрежно заколола их в пышный хвост «крабиком». Заколка была куплена на пятничном развале у торговца с хитрыми черными глазами. Стоила она недешево, но Аннет не раздумывала ни минуты. Позолоченный «крабик» с сине-зелеными искусственными камнями, шершавыми, как придорожные валуны, перекочевал в ее сумку. Такого цвета в ее городе почти не было.
Лоренсу заколка не понравилась.
– Зачем она тебе?! Лучше бы на свадьбу откладывала. – Он злился и смешно морщил высокий лоб.
Свадьба была второй большой проблемой после Марка.
Марк появился в жизни ее матери осенью, когда Аннет поступила в выпускной класс. Высокий, угловатый, со змеистым шрамом на подбородке и сбитыми костяшками пальцев. Поговаривали, что вернулся он оттуда. Шептались, что вернулся не человек, а демон, подселившийся в его тело. Шептались и испуганно замолкали, как только Марк появлялся у подъезда. Марк ничего не говорил, только пил и матерно поминал вербовщика.
Когда Марк увидел «крабик», он впервые ударил Аннет. Не больно, но страшно. А потом сорвал с ее волос заколку и выкинул с балкона. В «крабике» осталось несколько светлых волосков. Ночью Аннет тихонько выскользнула из квартиры и побежала на улицу. Ступени холодили босые ноги. Аннет испачкала в земле подол рубахи и порвала рукав, пока ползала в палисаднике. Заколка висела, зацепившись за ветку шиповника, неярко поблескивая в свете фонарика. С тех пор Аннет носила заколку в сумке, надевая только на улице.
– Ты слишком легкомысленна. – Лоренс сидел на перекладине и опять хмурился. – Тебе нужно думать о будущем.
Аннет раскачивалась на детских качелях с выломанной доской и разглядывала заколку. Сине-зеленые камни напоминали ей глаза мамы. Такими они были до тех пор, пока не появился Марк. Лоренс злился, пыхтел и морщил веснушчатый лоб. Аннет закрыла глаза, подставляя лицо холодному ветру. Ветер трепал волосы, пытаясь вырвать их из цепких зубьев «крабика». Ветер пах вчерашним борщом, стираным бельем и плациндами. Послышались удаляющиеся шаги. Лоренс даже топать умел обиженно.
– Сейчас не стоит ходить без шапки.
Аннет открыла глаза. Лоренса рядом не было. Перед ней стоял чернявый мужичок с золотым зубом, посверкивающим из-под усов.
– Весна еще холодная, можно простудиться. – Мужик легко перемахнул через перекладину и сел на место Лоренса. На дубленой коже руки мелькнул якорек.
«Вербовщик», – мысленно ахнула Аннет.
Про вербовщиков в городе знали все. Вербовщики приходили в город весной. Разговаривать с ними было опасно.
– Мне домой пора. – Аннет боком сползла с качелей и отступила к подъезду. Под ногой хлюпнуло, и в правом ботинке противно намокли пальцы.
– Почти море, – хмыкнул вербовщик, кивнув на лужу, в которой стояла Аннет. – Хочешь, я расскажу тебе про море?
Глаза у вербовщика были пронзительного сине-зеленого цвета.
* * *
Когда Аннет сказала, что уезжает, Марк ударил ее во второй раз. Мама тихо плакала у окна. У ее ног щетинилась осколками разбитая банка с проделом. Продел был последний, а до пенсии Марка оставалось еще пять дней. Это было странно, но приходящие на счет деньги Марк называл пенсией.
– Я вам буду деньги присылать. – Аннет поморщилась, получилось фальшиво и по-детски. Словно у гроба с покойником рассказы о том, что усопший будет их всех вспоминать. Какие воспоминания могут быть там. Заколка с сине-зелеными камнями была надежно спрятана на дне деревянного чемоданчика. Как раз между старой ночнушкой и теплой флисовой кофтой. Рядом с «крабиком» лежала бумага от вербовщика. Лоренс провожать ее так и не пришел.
Уже на вокзале, с оглядкой на отошедшего за сигаретами Марка, мама суетливо повесила на шею Аннет потертую цепочку с якорьком. И тут же прикрыла цепочку воротом пальто. Глаза у мамы были выцветшие серые. Аннет неловко чмокнула маму в щеку и полезла в скрипучий прокуренный вагон. Прощаться с Марком ей не хотелось.
Когда поезд, ревматически скрипя суставами, тронулся, пошел дождь. Серые капли перечеркивали пыльное стекло вагона. Мимо окна проплыли ржавая урна и сигаретный ларек. У ларька стоял Марк. В опущенной руке его была пустая сигаретная пачка. Целые сигареты белыми росчерками валялись на заплеванном асфальте. Лицо Марка было мокрым.
Ехать нужно было двое суток. Море было далеко. На соседнем сиденье ехала тетка лет сорока, одышливая и молчаливая. Аннет достала бумагу вербовщика и еще раз пробежала глазами заученные наизусть строки. Попутчица посмотрела на якорек в углу листа, всхлипнула и полезла в авоську доставать свертки с едой. Она разворачивала промасленную бумагу и выкладывала перед Аннет пирожки с капустой и маслом, рыжие крапчатые яйца с треснувшей скорлупой и темное пенное пиво. Пиво Аннет не любила, но отказаться не было возможности. Кто у тетки там, Аннет спрашивать не стала. Ее решимости хватало только на тягучее молчание, перестук колес и темное пиво. За окном проплывали потемневшие от дождя срубы домов, ивы, склонившие до земли голые ветки, и выцветшие вывески полустанков. Встречный ветер пах паровозным дымком, дождем и ожиданием.
Ранним утром Аннет соскочила с высокой ступеньки на потрескавшийся асфальт перрона. В ладони у нее были зажаты несколько монет. На станции грузная торговка, закутанная в цветастую шаль, продавала пирожки с повидлом. Поезд лязгнул и пошел, набирая ход, когда Аннет торговалась с ней за пирожки. Монеты сыпанули на перрон, Аннет бросилась догонять поезд. И успела заскочить в последний вагон, едва не вывихнув руку. Но отстать от поезда было никак нельзя. Аннет обернулась. Торговка стояла, бессильно опустив руки. Пирожки сыпались из пакета на грязный асфальт. Глаза ее были темно-серые.
Вечером Аннет задремала, закутавшись в одеяло. Ее познабливало, и попутчица принесла ей стакан чая в высоком подстаканнике. Аннет снилось море – большое и серое. Оно тянуло к ней грязные лапы в белых пенных манжетах и утробно пело. Проснулась Аннет в слезах, когда поезд остановился. На улице была темная южная ночь, хрусталики звезд перемигивались с оранжевыми огоньками окошек. Вдалеке огромное и невидимое грозно сопело море.
До общежития Аннет добралась только на рассвете. Серые стены двухэтажного дома окрасили первые лучи восходящего солнца. Молчаливый комендант с деревянным протезом вместо ноги и желтыми прокуренными усами отвел ее на второй этаж и кивнул на комнату с номером двадцать три. Дверь оказалась незапертой, и комендант ушел, стуча протезом. В комнате был мятый алюминиевый чайник, стол и две кровати. На одной из них спала, закутавшись в одеяло, немолодая женщина. Ее темные с проседью волосы разметались по тощей подушке. На руке было тонкое серебряное кольцо и якорек между большим и указательным пальцем. Аннет бросила сумку на свободную кровать и включила чайник. До начала занятий оставалось два часа.
Занятия проходили в здании старой школы. За приземистыми партами сидели немолодые мужчины в серых прорезиненных робах, худощавые ребята с тонкими, почти светящимися лицами. Девушка оказалась всего одна – Аннет. Инструкторов было двое. Один – чернявый мужичок с золотым зубом и якорьком на запястье, вторая – ее соседка по комнате.
Учили их без всякой жалости, не делая скидки ни на возраст, ни на пол. Обед приносили в серых пластиковых судках прямо в класс. Перерыва между занятиями едва хватало мужикам, чтобы выкурить сигарету. Аннет не курила, просто бесцельно смотрела в окно на яркую и шумную, как базарная торговка, южную весну. Знания забивались в голову монотонным голосом инструктора, вытесняя из нее все остальные мысли. Имена однокурсников и инструкторов стерлись из памяти, как ненужная информация. Ночами Аннет плакала в подушку. Но от усталости, а не от тоски по дому. Дом она помнила смутно, мамино лицо смазывалось, расплываясь в белое неясное пятно. От Марка осталось только имя и удушливый неприятный запах. Лоренс пару раз приходил во снах и обиженно-укоризненно смотрел на Аннет, вызывая только глухое раздражение. Когда скулеж Аннет доставал соседку, она, кряхтя, поднималась с кровати и приносила девушке стакан воды. Аннет пила, лязгая зубами о края стакана, и засыпала, проваливаясь в колодец сна без сновидений и назойливого Лоренса.
Накануне выпускных экзаменов всех по очереди вызывали к директору. Когда до Аннет дошла очередь, та робко вошла в кабинет, отделанный сосной. В кабинете пахло книжной пылью, морем и выбором.
– Ты знаешь, зачем ты идешь в море? – Директор поправил манжеты рубашки, впивавшиеся в толстые запястья.
– Структурная решетка этого мира износилась и требует постоянной поддержки. Движение времени замедляется и на переломе года требует дополнительного усилия, чтобы перевалить через его пик. Если не приложить наши усилия, время может остановиться. Если не ремонтировать разрушающуюся решетку, время может остановиться. Морю в равной степени нужны как ремонтники, так и двигатели… – Аннет бормотала заученные до автоматизма слова.
За окном скребла голыми ветками по стеклу влажная южная зима. Вдалеке рокотало море.
Директор хлопнул по столу рукой, выдернув Аннет из оцепенения.
– Я прекрасно осведомлен о твоих успехах, Аннет. Ты одна из лучших на курсе…
За эти девять месяцев отсеялся только один. Аннет узнала об этом по пустующему месту за третьей слева партой. На перерыве она видела, как мужик уходил из общежития. На плече у него висела брезентовая сумка. Он резко надвинул на лоб ушанку и ушел, от души хлопнув дверью. Чем-то он неуловимо напоминал Марка.
– И все же…
Аннет вздрогнула, выныривая из воспоминаний.
– Ты знаешь, зачем ты идешь в море?!
Директор пристально смотрел на Аннет яркими сине-зелеными глазами. И вдруг Аннет поняла, что выпускного экзамена не будет. Потому что этот вопрос и есть экзамен.
– Я… – Аннет оглянулась.
Со стен на нее строго взирали моряки, не вернувшиеся из рейса. Их биографии, заученные наизусть, сейчас помимо воли всплывали в ее голове: Василь Кох не вернулся из ремонтного рейда. На стыке решетки обнаружился непредвиденный скол. До конца смены оставался месяц. На материке остались жена, мать, трое детей. Йон Чиву – поворот маховика времени своими силами. На материке престарелые родители. Бьянка Рада – соединение порванной штормом решетки. Два мелких пацаненка и старая бабка.
– Я иду в море, чтобы мои близкие смогли жить. – Слова вязли на зубах, казались надуманными и выспренними. Но моряки с портретов смотрели одобрительно. Директор молча постукивал ручкой по столу. На нее он не смотрел.
– Зачислена в двенадцатую бригаду двигателей. Экзамен сдан.
Эти слова колоколом звенели в ушах, заглушая все остальные звуки, пока Аннет собирала вещи в общежитии. Машина до порта уходила через час. Вместе с ней экзамен сдали еще семь человек. Четыре мужика и трое ребят. Остальных Аннет не видела. Соседка-инструктор пила кипяток, сидя на кровати и завернувшись в выцветшее одеяло. Из-под рамы дуло. До излома года оставалось три дня.
До порта нужно было ехать несколько часов. Аннет задремала в подпрыгивающей на ухабах машине, машинально поддергивая сползающую с колен сумку. Во сне она впервые увидела маму. Мама стояла на причале в белом платье и счастливо улыбалась. Глаза у нее были яркие сине-зеленые, в тон моря.
Туманный рассвет они встретили на обледеневшем причале. Машина ушла в город, а катера все не было. Волны лениво облизывали сваи, влажный мороз пробирался под старый полушубок, но Аннет не замечала холода. Она смотрела на море. Живое, огромное, с затертыми туманом границами, оно дышало, неторопливо поводило боками и ждало. Ветер пах солью, металлом и предназначением.
Катер подвалил, пыхтя и окуривая ожидавших клубами мазутного дыма. Дым жался к воде, сливаясь с туманом.
* * *
Два ее попутчика были распределены в ремонтную бригаду номер шесть. Их высадили первыми. До излома года оставалось сорок два часа. Катер долго шел до едва заметной точки на горизонте, вздрагивая бортами от ударов волн. Волны опушались барашками, тянулись к Аннет, словно принюхиваясь – жертва или союзник. Аннет потерла онемевшее от ветра лицо и ушла в пропахшее мазутом нутро катера.
На базе ее встретил бритоголовый капитан в брезентовой робе. На его усах седела изморозь. Катер отвалил, едва Аннет перескочила на плавучую платформу. Каблуки глухо стучали по настилу, эхом отдаваясь от серого неприметного домика в центре платформы. Желтое окошко ярким мазком оживляло серое полотно. Волны сурово бились о сваи, требуя ответа. Ветер свистел в проводах антенн и пах горечью, простором и надеждой. Темные ступени вели в тесный кубрик с круглыми окнами и раскаленной печкой.
– Четвертая, – молодой парень с перевязанной рукой болезненно скривился, – и опять баба.
– Цыц! – Капитан подтолкнул Аннет к свободному месту. Единственному. На откидной, как в поезде, полке сидели молодой парень и хмурый мужик – рыжий и выцветший, баюкавший калечную руку. Аннет села между ними, неловко пристроив сумку на коленях.
– Йонут, – капитан ткнул пальцем в парня, – Влад, – палец уперся в рыжего мужика, – Василь. – Капитан приподнял фуражку.
– Аннет, – робко сказала она.
– И дай бог, чтобы нам понадобилось запоминать имена друг друга.
Капитан хмуро кивнул и ушел наверх на смотровую площадку. Сейчас была его вахта. А море не различает ни званий, ни возраста.
* * *
Начало излома праздновали скромно. Капитан принес бутылку фруктового вина. Йонут достал консервы и серый пористый хлеб. Влад раздобыл тонкие стаканы и деревянные тарелки. Фарфоровые здесь не задерживались. Аннет достала холщовый мешочек с карамельками. Рядом с мешочком лежал «крабик». Аннет заколола волосы в небрежный хвост. Влад смотрел одобрительно.
– Ты не обижайся на Йонута, – внезапно сказал он, когда остальные вышли наверх покурить, – у него до тебя три напарницы были. Все погибли. Йонут чуть с ума не сошел.
– Я не обижаюсь. – Аннет сидела, обхватив руками плечи. Фруктовое вино кружило голову. Платформа слегка покачивалась. – Чего уж тут обижаться.
До излома года оставалось два часа.
Через час капитан спустился по трапу, грохоча сапогами. И сразу стало понятно, что все. Вот оно. Аннет вдруг стало холодно, несмотря на жар, идущий от печки. Йонут и Влад уже пробирались по узкой протопчине к скафандрам. Четвертый – раскрытый, как крысиная ловушка, – был для Аннет. Аннет осторожно выдохнула и пошла одеваться. Капитан неторопливо убирал со стола. Ему уходить с платформы последним. Успеется.
В скафандре было действительно холодно. Металлические винты проскальзывали под замерзшими пальцами. Аннет путалась в трубках, позабыв все, чему учили на курсах. Надо было собраться, но перед глазами все плыло, мешая сосредоточиться. Аннет почти заплакала, когда расплывшееся белое пятно перед глазами трансформировалось в лицо Йонута.
– Дура закомплексованная!
Слезы высохли, оставляя после себя стянутые дорожки на щеках. Йонут защелкивал, проверял, прилаживал. Его собственный скафандр стоял рядом раскрытый, как египетский саркофаг.
– Только попробуй подведи!
Его злобный шепот зазвучал уже в мембране скафандра, и Аннет наконец перестала его видеть. Влад и Василь уже стояли рядом огромными неповоротливыми куклами.
– Пошел отсчет. – Голос капитана доносился из мембраны глухо. Второе «ухо» сбоило, дублируя команды треском эфира. – Три, два, один, старт!
Сердце ухнуло и заколотилось где-то у горла. Экран скафандра заволокло сплошным серым. Они спускались на дно.
– Переходим в режим двигателя, – голос капитана в мембране был слишком спокоен, – работаем двойками: Йонут – Аннет, Влад и я. Йонут, вы толкаете.
– Принято.
– Принято, – следом за Йонутом прошептала кодовую фразу Аннет. И все растворилось в горько-соленой воде.
Они стояли с Йонутом на песчаном дне. Вода – густая, как темное пиво попутчицы, – размывала очертания напарника и покалывала пальцы. Скафандров не было. Волосы всплывали вверх. Только «крабик» упорно тянул их вниз, неприятно царапая шею. Вода оказалась совсем не холодной, только мокрая одежда огрубела и натирала шею и запястья. Йонут стоял в трех шагах. Бинт на руке белел путеводным маяком. Перед ними темнела громада во́рота.
– Готова? – У Йонута изо рта вырвалось целое облако пузырей, но голос различался совсем ясно, словно у уха по-прежнему была мембрана скафандра.
Аннет кивнула.
– Крути.
Аннет схватилась за рукоятку огромного ворота и потянула. Где-то впереди и выше светились два пятна – капитан и Влад.
– Ось держат, – непонятно пояснил Йонут совсем рядом, и его руки взялись за ворот рядом с ее руками.
Все формулы расчета точки приложения силы, ментальный рывок и куча других знаний разом вылетели из головы Аннет. Ее руки сжимали вполне осязаемую рукоятку ворота. Холодную и шершавую, как камни в «крабике». Аннет тянула изо всех сил, пока в животе что-то не екнуло и не оборвалось. За спиной уже давно что-то кричал Йонут, но Аннет не слышала. В ушах стучала кровь, точнее метронома отсчитывая секунды, оставшиеся до излома года. А ворот не двигался.
* * *
– Давай, девочка! – Слова Йонута вдруг прозвучали совсем рядом и так спокойно, что Аннет вздрогнула. Руки налились силой. Ворот дрогнул. Аннет толкала изо всех сил. А еще она кричала. Потому что Йонут, отдавая свою силу, погибал сам. Она видела, как его тело, изломанное водными течениями, уже сносит куда-то вбок, и его сине-зеленые глаза безучастно смотрят вверх. Собственное бессилие и вина изламывали душу, заставляя захлебываться криком. Не смогла, не справилась, не оправдала…
И ворот пошел крутиться, с едва заметными щелчками помогая перевалить году через вершину, все легче и легче, а потом уже сам закрутился, не остановишь.
Аннет разжала занемевшие пальцы и завыла, выпуская пузыри в соленую воду. Слез не было. Слезы растворялись в морской сине-зеленой воде.
– Сука! – орала она, когда ее, взмокшую, как мышь, доставали из скафандра. Руки тряслись, и сама она вряд ли отвинтила бы хоть один болт. – Сука, я убью тебя!
Йонут стоял рядом и довольно ухмылялся. Влад и капитан осуждающе качали головами, пряча улыбки.
И тогда Аннет заплакала, размазывая по щекам слезы. Настоящие.
– Откуда я знаю, что тебе там привиделось! – Йонут торопливо бросал в сумку вещи. – Ну, не приняло бы тебя море, если бы ты все с самого начала узнала. Не хватило бы тебе отчаяния. Подумаешь, цаца!
И ушел, громко хлопнув дверью.
– Придурок, – беззлобно ругнулась вслед Аннет, – катер-то все равно один.
А потом они стояли вчетвером на платформе, ожидая катер и ежась от холодного ветра. Ветер пах солью, соляркой и праздником. И море гнало волны им навстречу, словно платформа плыла куда-то вперед в неведомое будущее.
– Через месяц назад. – Капитан повторил наказание уже третий раз. – Аннет, ты как?!
– Не дождетесь, приеду. – Аннет смеялась, устраивая у ног чемоданчик.
– Придется все же запомнить твое имя. – Йонут сунул в рот последнюю карамельку и закинул на плечо сумку.
Вдалеке показалась черная точка катера.
* * *
Аннет шла по улице, подставляя лицо холодному ветру. Чемоданчик бил по ноге. Ветер пах домом, весной и недоверием. Шиповник в палисаднике уже выпустил нежно-зеленые листочки, качели подновили, приделав к ним новую доску. До ее подъезда оставалось несколько шагов, но Аннет вдруг остановилась. На качелях сидел молодой пацан лет шестнадцати. Прыщавый и настороженный, он цепко поглядывал по сторонам, оглаживая на руке явно новые часы с ремешком сине-зеленого цвета. Такого цвета в их городе почти не бывало.
Аннет поставила чемодан на скамейку и направилась к качелям.
– Привет. – Девушка со вкусом устроилась на перекладине. – Хочешь, я расскажу тебе о море?
Парень затравленно заглянул в ее яркие сине-зеленые глаза и вдруг улыбнулся.