Алевтина с Ванькой стояли в кафе вокзала и пили кофе из пластиковых стаканчиков.

Алька поминутно оглядывалась и втягивала голову в плечи.

— Да что с тобой, Рёва, ты что такая дерганая? Боишься кого? — хохотнул Огурцов.

— Ничего я и не боюсь, просто, как бы не опоздать, — и она снова глянула через плечо.

— Ты это брось, я тебя знаю, как облупленную. Ты кого-то боишься, не иначе как Веника с компанией, которые решили не давать тебе отпуск, и сейчас на всех парах мчатся за тобой на вокзал.

— Ты представляешь, — встрепенулась вдруг Алька, — в Москве в офисе работает такой же чудик, как наш Веник, только зовут его Подберезкин Вениамин Петрович.

— Прикольно, — протянул Ванька. — А что, он и внешне такой же пузырь, как и наш?

— Не точь-в-точь такой, но похож жутко.

— Так может это брат его, как думаешь? — поинтересовался Иван.

— Ну ты даешь, Огурец, как он может быть брат, если у них разные фамилии и отчества?

Думай, когда говоришь. Хотя, — Алька потерла нос, — я вначале тоже так решила.

— Березкин-Подберезкин, фиг с ними. Ты мне зубы не заговаривай. Что у тебя случилось?

Алька оглянулась и горячо зашептала, придвинувшись ближе к Ванькиному уху.

— Я тебе сейчас такое расскажу, что ты умрешь со страху, — и она быстро и сбивчиво рассказала о происшествии с трупом, бандитами и баночкой лекарства.

Когда рассказ закончился, Огурцов почесал затылок и огорошено прошептал: «Ну ты, мать, даешь. Вот сидела у нас на фирме, звезд с неба не хватала, конечно, но и в криминальные разборки не попадала».

— Чего это я «звезд с неба не хватала», а?! — грозно надвинулась на него Веревкина. — Свинья ты, Огурец! Ты же говорил, что я уникум.

— Да я ж не в том смысле, — засуетился Ванька, — я в смысле, что на работе тебе не давали себя реализовать. Ты просто работала менеджером и все, не сомелье же каким-нибудь.

— А-а-а, ну тогда ладно. Пошли к поезду, а то я опоздаю, — и Алька решительным шагом двинулась на перрон.

Рослый и плечистый Огурцов суетливо бежал следом.

— Вот что, Рёва, ты должна составить словесный портрет этих бандюков, знаешь, как в милиции составляют. Фоторобот. И я бы тогда тебе помог их искать. Я бы приехал в Москву и искал бы их. Надо же тебя кому-то защитить.

Алька резко остановилась, и Иван с размаху врезался в ее монументальную спину. Она развернулась и смущенно пробормотала:

— Ну ты… спасибо тебе, Ванька, ты настоящий друг, — и неловко поцеловала его, тюкнувшись в щеку.

— Ты возвращайся поскорее, Рёва, а то мне без тебя труба, — прошептал Огурцов и залился краской. Как большинство светлокожих людей, он краснел мгновенно.

— Чего это тебе труба? — Алька кокетливо стрельнула взглядом в его сторону.

— Ну, в смысле на работе каюк будет, — Ванька вытер внезапно выступивший на лбу пот прихваченной в кафе салфеткой.

— Ааа, — протянула Алевтина разочарованно. — Если на работе каюк, тогда конечно.

Она надулась. Но не в ее характере было долго обижаться. И тряхнув головой, вдруг со всего маху ободряюще саданула Огурцова по спине: «Да скоро я, не дрейфь».

Тот от неожиданности дернулся, подался вперед, споткнулся и чуть не рухнул на асфальт. Алька остановила его, схватив за воротник. И, поставив на ноги, как ни в чем не бывало, продолжила:

— А если нет — значит, я устроилась в Москве. Я тогда тебя к себе заберу, договорюсь с Остаповым и заберу.

Ванька насторожился и равнодушно спросил:

— Что за гусь?

— Да он классный, мой новый начальник, я ему тоже все рассказала про преступников, а он не орал, не ругался, а обещал помочь.

— Молодой?

— Кто? Если ты про бандитов, то я не знаю.

— Да нет, — Ванька старательно не смотрел Алевтине в глаза. — Я про твоего шефа.

— Ну, — Алька закатила глаза в раздумье, — не так чтобы очень. Лет 40, а может больше.

— Короче, старик, — выдохнул с облегчением Огурцов.

— Сам ты старик, — обиделась за Остапова Алевтина. — Он знаешь какой?! Он красивый, нарядный и высокий. Волосы черные, глаза голубые, на лбу морщина. Как молодой Шон Коннери. Или даже лучше. Только картавит немного.

— Подумаешь — Шон Коннери… Влюбилась — так и говори. И вообще, иди, а то опоздаешь, вон твой поезд стоит уже.

— Сейчас как двину в лоб, будешь тогда знать «влюбилась», — зло сказала Алька, резко развернулась и пошла в свой вагон.

Огурцов ринулся было за ней, но остановился, засунул руки глубоко в карманы и с независимым видом, стараясь не оглядываться, двинулся с перрона.