В тот момент, когда сыщицы приехали во двор Евдокии, туда же завернул и стал припарковываться автобус с траурными лентами и надписью «Ритуал». Из автобуса начали выходить люди с печальными лицами в темных одеждах.

Одной из последних вышла Софья Минина. Увидев девчонок, она оживилась и сразу стала рассказывать:

— Ой, вот ведь беда, девоньки. Похоронили нашу Евдокию. И не от руки какого-нибудь незнакомого человека умерла ведь, а от рук любимого внука. Вот что наркотики с людьми делают…

Невысокая красивая женщина с усталым лицом и неподвижным взглядом вздрогнула и медленно повернулась к Мининой.

Подруги сразу решили, что это дочь Евдокии. Лицо ее казалось точным слепком лица Фоминой. Но если у последней черты лица были расплывшиеся и грубые, то у женщины, стоящей перед ними, аристократичне, тонкие, словно выточенные искусным резцом. Она поднесла к лицу скомканную салфетку, вытерла глаза и обратилась к Мининой:

— Зачем вы так, Софья Гавриловна? Вы же знаете Андрюшу, он и мухи не обидит. Я ведь вам так много про него рассказывала, каким он рос…

— Я-то знаю, что рос он тихим, а как связался с наркотой, будто бес в него вселился.

Грубил всем, мусорил…

— Но ведь грубил и мусорил — это не убил. Ведь он и бабушку свою любил, и в сестренке своей, Леночке, души не чает, — из глаз женщины покатились слезы, но она их не вытирала и, казалось, даже не замечала.

— Может оно и так, Наташенька, бедная моя. Только ведь полиция его арестовала, значит виноват. Они же не будут невиновных хватать. Вот и вещи Дусины у него нашли.

Минина приобняла безутешную женщину за плечи, и они тихонько побрели к подъезду. Подруги переглянулись и, не сговариваясь, двинулись за ними вслед.

Все вместе зашли в безобразно грязный лифт, Светку передернуло от отвращения. Алька была бесконечно рада, что не пришлось идти пешком, поэтому молчала. Остальные, кажется, ничего не заметили.

Они вошли в квартиру Фоминой. Народ уже успел выпить по рюмке, а может и по две, поэтому разговоры, на секунду стихшие при их появлении, возобновились снова, и были они отнюдь не печальными. Юркая женщина в одетом поверх темного платья переднике с изображением скульптуры Венеры Милосской усадила подруг к столу, налила водки и поставила перед ними бульон с пирожком. Светка взяла в руку рюмку водки, Алька тяжело на нее взглянула. Алевтина взяла несколько блинов, теперь Светлана пригвоздила ее взглядом.

Через некоторое время, когда разговоры совсем лишились печальных ноток, дочь убитой встала из-за стола и ушла на кухню. Когда туда заглянула Светлана, та стояла у открытой форточки и курила. Наталья обернулась, посмотрела, кто вошел, затем снова развернулась к окну и начала говорить:

— Знаете, вот ведь удивительно, мама умерла, а я не чувствую горя, совершенно ничегошеньки не чувствую. А о сыне думаю каждую секунду. И буду за него биться. Даже если он виноват, буду биться, — она одним щелчком выбросила сигарету за окно.

— А мы с подругой тоже думаем, что ваш сын не виноват. Наталья дернулась и подалась вперед:

— Как?! Вам что-нибудь известно? Кто вы? Вы знаете, кто убил? Вы полиции это сообщите? О, Боже! — она сложила молитвенно руки. — Только бы его выпустили. Тогда все будет по-другому. Мы вылечим Андрюшеньку, я так перед ним виновата!

На кухню вошла Алька.

— А вот и моя подруга, та, с которой мы вместе знаем о невиновности вашего сына. Наталья все с так же молитвенно сложенными руками развернулась к Алевтине.

— Сядь, Алечка, мы с Натальей Борисовной разговариваем. Она говорит, что по маме не горюет, а о сыне очень печется.

— Да, честно говоря, что мне горевать-то? — Наталья разложила на коленке скомканную салфетку и стала ее разглаживать ребром ладони. — Я же, когда забеременела, совсем девчонкой была, ну и пришла к родным. Рассказать, что мой ухажер меня бросил, как только узнал про ребенка. А я очень его любила, он казался светом в окошке. Днями и ночами о нем только и думала. Так вот, пришла я домой, рассказала матери все, сама рыдаю. А она вдруг из-за стола встала и ушла куда-то, потом приходит с чемоданом старым. Кинула мне его в ноги, крышка раскрылась. Ну и говорит: «Полчаса тебе на сборы. И чтоб духу твоего больше никогда здесь не было. Не надо нам с отцом такого позора. И выродка своего не вздумай нам приносить, жалобить».

Так, девоньки, мать взяла и вычеркнула меня из своей жизни. И ни разу не поинтересовалась, как я живу. Сколько я хлебнула, не рассказать. Андрюшенька рос ласковым, ранимым мальчиком. Потом я замуж вышла, Леночку родила. Сын и ее любил и отчима своего. А года два назад вдруг что-то произошло. Он стал скрытным, начал мне грубить. Потом с дружками связался, наркоманить начал. А уж потом я узнала, что мама моя разыскала его и понарассказала про меня гадостей всяких.

— Зачем? — удивленно спросила Аля.

— Ну как, зачем? Она осталась одна, никого вокруг. А мальчика как к себе приманить? Он ведь очень привязан ко мне был. Значит надо меня опорочить, и тогда можно оправдать то, что бабушка столько лет о нем и знать не хотела. А недавно он мне в лицо крикнул, что бабушка ему рассказала, какая я была в молодости, и что из-за моего поведения у него нет настоящего отца. И жить я не умею, а вот у бабушки все хорошо, у нее денег полно, и она обещала ему квартиру купить. Вот такие дела.

— Ничего себе, а откуда у нее такие деньжищи, чтобы квартиру купить? Она что, бизнесом занималась или наследство какое получила? — закинула удочку Светка.

— Насчет наследства я не знаю, а вот бизнес — вряд ли. А вы почему так интересуетесь?

— Понимаете, — начала Светлана, — мы частным образом занимаемся расследованием этого дела…

При этих словах Алька со всей силы наступила подруге на ногу, та ойкнула и замолчала.

На кухню вошла эффектная женщина лет сорока, которая была хорошо навеселе. Увидев сидящую за столом троицу, она неспешно поправила упавшую на глаза прядь волос, прикурила тонкую коричневую сигарету и резко выпустила изо рта дым на сидящих.

Наталья быстро поднялась, извинилась и вышла. Женщина тотчас села на ее место.

— А вы кто такие? — она сразу взяла быка за рога. — Здесь все свои, только близкие. И я что-то не помню, чтобы у Евдокии были такие подружки.

— Вам-то какое дело? На поминки никого не приглашают, приходят все, кто хочет помянуть, — ответила Аля.

— Ага, пожрать и выпить на халяву, например, — женщина снова выпустила дым в сторону подруг.

— Ну, знаете, — встряла Светка, — первый раз на поминках такой цирк вижу.

— А вы, видимо, профессиональные поминальщицы. Только по поминкам и ходите. Там выпил, там поел…

— Подождите, — Алька так резко вскочила из-за стола, что едва не разбила пепельницу. Та, подпрыгнув на месте, разметала по столу окурки. — Погодите, не ругайтесь, неприлично так себя вести на поминках! Мы знакомые Евдокии. Мы у нее лекарство покупали.

— Какое еще лекарство? Она, насколько мне известно, доктором не работала, да и провизором тоже, чтобы заниматься реализацией лекарств.

— А вы, возможно, ее недостаточно хорошо знали? И вам неизвестно про ее занятия? — спросила Светка с ехидцей.

— Ну, во-первых, уберите за собой свинарник, — скандалистка брезгливо указала на засыпанный пеплом стол. — А во-вторых, я самая близкая ее родственница, сестра ее мужа, другой родни у нее не имеется. Так что, уж поверьте, я про нее знаю все.

— Так, значит, вы Анна. Нам Евдокия много про вас рассказывала.

Анна снова прикурила сигарету и посмотрела на подруг, на сей раз, внимательнее.

— И что же она про меня говорила?

— Она говорила, что вы очень молода и красива. Она гордилась вами, — заискивающе сказала Алька.

Анна довольно хохотнула, мельком глянув на себя в зеркало. И правда, хороша: копна непослушных рыжих волос, зеленые раскосые глаза, пухлые губы…

— Насколько я знаю, самой близкой родственницей Евдокии является ее дочь, — мстительно проговорила Светлана. От которой не укрылось, с каким самодовольным видом Анна на себя посмотрела.

— Понятно, — с неприязнью протянула золовка умершей, — наслушались жалостливых рассказов этой шлюшки. А она вам рассказала, что мать ее из дома выгнала и за что именно? Небось про любовь-морковь наговорила… Так вот, не слушайте ее. Она давно по мужикам таскалась. Я брату своему, Борису, и намекала, и прямо говорила. Только он не хотел меня слушать. Ну а потом, когда все случилось, у него, слава богу, хватило ума выставить потаскушку за дверь. И мы уж думали, что больше она никогда на нашем горизонте не появится, да вот пару лет назад объявился сын мерзавки. Ну, я ему все и рассказала про его мать, а потом и бабка это подтвердила. Начал он таскаться к Евдокии, а она прямо души в нем не чаяла. Предупреждала я ее, что яблоко от яблоньки недалеко падает, только она меня не послушала. А вот теперь мы имеем то, что имеем.

— Но Наталья уверена, что Андрей бабушку не трогал, — начала было Алька.

— А что она еще должна сказать?! Она же его воспитала, наркомана, а теперь не верит, что он настолько «хорошо» воспитан, — и Анна хохотнула смехом гиены.

Поняв, что разговор опять уходит от интересующей их темы, Алевтина сделала вид, что абсолютно согласна с Анной, покивав сочувственно головой.

— Да вот ужас-то, растишь их, растишь, а они потом такое вытворяют. А мы с подругой сейчас места себе не находим. Что нам теперь делать-то? Кто нам лекарство доставать будет?

— Да какое лекарство, о чем вы? — Анна с досадой затушила сигарету.

— «Онколайф» мы покупали.

— Ну так в чем дело, идите к врачу, выписывайте рецепт, да покупайте, какая проблема? — Анна пожала плечами.

— Но ведь тот, аптечный, нереально дорогой! А нам Евдокия его гораздо дешевле продавала.

— Ну и почем, если не секрет? — спросила Анна, пристально глядя на Алевтину. Та смешалась:

— Ну, я не могу вам так прямо сказать, Евдокия просила не говорить.

— Так ведь теперь Евдокии нет, — голосом змея-искусителя проговорила Винникова.

— Но есть врач, Зотикова Елизавета Петровна. Это она из Белоруссии привозит, а там гораздо дешевле можно приобрести. Ну и продает, добрый человек. Не по себестоимости, конечно, но все равно цена хорошая. Только без Евдокии она ни с кем не разговаривает. И что теперь делать? Никаких денег не хватит, чтобы «Онколайф» по такой дороговизне покупать. Правда, Евдокия вроде говорила, если что, то можно через вас лекарство заказать.

Анна удивленно изогнула брови:

— Ерунда какая-то! Вы, дамы, что-то перепутали. Возможно, она имела в виду какую-то другую Анну.

— Может быть… Вы же, все-таки, родственница, вдруг что узнаете. Позвоните нам тогда, пожалуйста, мы вам будем очень признательны.

И Алька продиктовала Анне свой номер телефона.

— Не знаю, смогу ли я вам помочь, но поспрашиваю людей.

— Ой, мы вам так благодарны, вы не только красивая, а еще и добрая, — зачастила Алька, пятясь из кухни. — Мы, пожалуй, пойдем…

— Погодите, идите к гостям, неудобно так сразу уходить. Тем более что вы там одни трезвые остались. А через полчасика и двинетесь домой. Заодно поможете мне убрать, я хочу закруглять уже эти посиделки.

В комнате, куда подруги вернулись после долгого отсутствия, шли оживленные разговоры, стучали вилки, звякала посуда. Натальи за столом не было. Подруги посидели, томясь, минут двадцать, затем Анна с металлом в голосе объявила о том, что поминки окончены. Народ потянулся к выходу, с неудовольствием на нее поглядывая.

Когда, убрав со стола, подруги вышли на улицу, им показалось, что даже дышать стало легче, несмотря на уличную духоту.

— Ты видела эту горгону? Вот баба! Недаром Серафима говорила, что Анька — это не Фомина, она покажет Зотиковой кузькину мать.

В этот момент Светлану окликнула Наталья.

— Девчонки, а я вас поджидаю. Знаете, я позвонила мужу, посоветовалась с ним, и мы решили попросить вас помочь. Докажите невиновность нашего мальчика. Вы не волнуйтесь, мы заплатим.

— Да вы что?! Мы не будем брать денег. Мы просто постараемся помочь, — возмутилась Алька.

Светка ущипнула Альку за плечо.

— Девочки, любая работа должна оплачиваться. Ведь у вас же будут накладные расходы, бензин, ну и все прочее… Не обижайте меня…

— Конечно, не обидим. Не волнуйтесь. Мы сначала преступника найдем, а потом уже все подсчитаем, — протарахтела Светлана.

— Давайте обменяемся телефонами, а завтра созвонимся и встретимся, чтобы обо всем поговорить. Сегодня такой день насыщенный, да и мне надо показаться на работе, хоть у меня и выходной.

Сказав это, Алька сразу вспомнила об Остапове и спохватилась, что у нее сегодня не звонил телефон. Она полезла в свой холщовый мешок, по недоразумению именуемый сумкой, достала мобильник и обнаружила там шестнадцать непринятых вызовов. Почти все были от шефа, но встречались и незнакомые номера. Только тут Алевтина увидела, что у телефона отключен звук. Когда они со Светкой собирались на поминки, она убрала звук сигнала — вдруг зазвонит в самый неподходящий момент!

— Ой, Светка, поехали скорее, мне уже несколько раз звонил Остапов. Распрощавшись с Натальей, подруги направились в «Сатори».