Я пришел в это место, ну, где заботятся о детях. Там закрыто. Никого нет. Но сзади, если обойти дом, есть еще одна дверь. И там есть специальная дверка для кошек. Ну, чтобы они выходили гулять. Я пролезаю сквозь дверку для кошек. Она очень большая. Наверное, тут у них очень большая кошка. Хотя нет. Это, наверное, дверка, которая для детей. Так что она не для кошек, она для детей. Я забираюсь внутрь, в комнату. И ложусь спать.

А потом просыпаюсь. От света, который меня разбудил.

Комната, где я заснул, она какая-то странная. Стены сделаны из металлической сетки, а вместо кровати – матрас из соломки. Не из той соломки, через которую пьют, а из той, из которой делают волосы для огородного пугала. Тут таких комнат – несколько штук. И в каждой из них спит ребенок.

Кто-то идет. Какие-то дяденька с тетенькой. Дяденька – он с бородой и тетрадкой. А тетенька очень красивая, как настоящая шикарная леди. Вся такая нарядная-нарядная. Нарядная тетенька говорит:

– Вот этот – просто очаровашка.

Дяденька с бородой кивает.

– Какая прелесть. Посмотрите, какие ушки. Просто очарование, а не ушки. – Нарядная тетенька говорит: – Так бы вот целыми днями трепала его по ушам, чтобы они хлопали и развевались, но, боюсь, они быстро износятся.

Я сижу на матрасе, смотрю сквозь сетку и думаю: этот дяденька, который с тетрадкой, он, наверное, здесь работает. У нихтут так много детей, они просто не успевают заботиться обо всех. А эта тетенька, которая нарядная, она пришла посмотреть на детей. Она ходит, смотрит и говорит: «Просто очаровашка» и «Прелесть». А потом вдруг останавливается. И смотрит на меня.

Дяденька с бородой и тетрадкой говорит:

– Я вас оставлю. Вы сами все посмотрите. Только имейте в виду, кого бы из них вы ни выбрали, это уже на всю жизнь.

Нарядная тетенька не говорит ничего. Стоит, смотрит на меня.

Дяденька с бородой смотрит на тетеньку и вдруг говорит:

– Что-то не так? Нарядная тетенька говорит: -А это еще что такое…

– Это я, Том, – говорю я нарядной тетеньке. Дяденька с бородой не говорит ничего. Потом смотрит в свою тетрадку:

– Здесь, вероятно, какое-то недоразумение. Нарядная тетенька качает головой, смотрит на меня

и говорит:

– Какая прелесть. – Она говорит это дяденьке с бородой. А потом улыбается мне и говорит: – Настоящая очаровашка. Не совсем то, что я думала, надо признаться. Но все равно просто прелесть.

Один из детей в других комнатах говорит:

– Гав.

Это он балуется.

Мыс нарядной тетенькой выходим на улицу. Через нормальную дверь, для больших. Дяденька с бородой и тетрадкой стоит на пороге с открытым ртом, он его даже не закрывает, потому что сейчас весна и тепло. Нарядная тетенька хлопает дверью, так что дверь даже дрожит, и дверка, которая для детей, тоже дрожит. Нарядная тетенька вдыхает теплый весенний воздух.

– Какой чудесный сегодня день. – Она берет меня за руку и ведет за собой по улице.

А я смотрю на нее и думаю: какая хорошая тетенька, такая хорошая и нарядная. Настоящая леди.

– Я только никак не могу понять. – Нарядная тетенька вдруг останавливается, улыбается и говорит: – Знаешь, как говорится… – Нарядная тетенька говорит, как говорится: – Пришел за коровой, ушел с бегемотом.

– С каким бегемотом? – Я не понимаю. – За какой коровой?

– Да, жизнь полна идиотизма, но как живой настоящий мальчик попал в НАПНДЖ?

– Здесь потому что заботятся о детях. Это такое специальное место для защиты детей.

Нарядная тетенька делает вид, что у нее подкосились ноги. А может, они и вправду подкосились. Я даже боюсь, что она упадет, но она не падает. Она очень хорошая. И нарядная. У нее темные волосы, такие… каштановые и кудрявые. И карие глаза. Она смотрит на меня, смотрит мне прямо в глаза и говорит:

– Мой прелестный малыш, ты разве не знаешь, что такое НАПНДЖ?

Нарядная тетенька показывает на плакат у двери. На плакате написано: «НАПНДЖ. Животные – они на всю жизнь. Они не только для смеха. Национальная ассоциация против насилия над домашними животными».

Я делаю задумчивое лицо. Смотрю на нарядную тетеньку.

– И вот мне хотелось бы знать, как ты оказался в собачьем приюте.

– Я пролез через дверь, – говорю. – Там была дверца, которая для детей.

– Она для собак.

– Для собак. Я пролез через эту дверцу. А потом лег на матрас, который был из соломы, и сразу заснул.

– И когда это было?

– У меня дома кончился весь «Тигр Антоний». Это такие специальные хлопья на завтрак. Но они кончились, и у меня стал голодный живот.

– Так, погоди. – Нарядная тетенька говорит: – Давай сперва сходим где-нибудь поедим, а потом ты расскажешь мне все-все-все. Кстати, меня зовут Прим.

– А я Том Стволер, мне девять лет.

– Как все официально. – Прим смеется и говорит: – Я Примула Дерябнула, мне тридцать семь. Да, я уже совсем старенькая. Но хорошо сохранилась. И я умираю от голода. – Прим берет меня за руку и говорит: – Я знаю тут одно место, там вкусно кормят.

Мы с Прим идем кушать в то самое место, где вкусно кормят. Прим ведет меня за руку, я улыбаюсь, и она улыбается, и еще я пою, но не громко, а про себя. Мы приходим в то самое место, и там есть дяденька, который тоже этническое меньшинство. Он говорит:

– Столик на двоих? Прим смеется и говорит:

– На одного с половиной.

Дяденька, который этническое меньшинство, смеется и говорит:

– На одного с половиной, да-да. Вот тут, у окна. Очень хорошее место. – Дяденька, который этническое меньшинство, отодвигает стул. Я сажусь, и дяденька пододвигает меня к столу вместе со стулом. Прим тоже садится. Дяденька, который этническое меньшинство, кладет нам на стол две книжки. Одну – для меня, и вторую-для Прим.

Я смотрю на книжку, которая для меня. Там написано: «Меню». Это какая-то скучная книжка, совсем без картинок.

Прим открывает свою книжку, читает ее, говорит:

– Так-так-так.

– Не хотите чего-нибудь выпить?

Прим смотрит на дяденьку, который этническое меньшинство, и говорит:

– Домашнего красного.

– Бокал домашнего красного. Прим улыбается:

– Бутылку.

Дяденька, который этническое меньшинство, кивает.

– А для джентльмена?

Я верчу головой. Ищу этого джентльмена. Прим прикасается к моей руке:

– Том, малыш, он имеет в виду тебя. Ты будешь что-нибудь пить?

– Газировку с апельсиновым соком. Прим морщит нос.

– Вряд ли здесь подают газировку с апельсиновым соком. Может быть, выпьешь пока апельсиновый сок с газировкой? Y вас есть апельсиновый сок с газировкой?

Дяденька, который этническое меньшинство, кивает.

– И дежурный обед на двоих. Хотя, если можно… – Прим смеется и говорит: – Можно сделать на одного с половиной? Том у нас еще маленький. Он много не съест.

– Конечно, мадам. Сэр. – Дяденька, который этническое меньшинство, наклоняется, как будто хочет завязать шнурки. Только он не завязывает шнурки. Он просто уходит.

Прим смотрит на меня и говорит:

– А теперь, Том, рассказывай. Свою историю жизни. Я делаю хмурое лицо.

– Давай, Том. Рассказывай.

– Я Том Стволер. – Я пожимаю плечами. – Я родился и вырос в Лондоне.

– А чем занимаются твои папа с мамой?

– Папа сейчас в тюрьме. На нефтяной вышке. Он занимается сексом.

– А мама?

– Она занимается сексом. Прим кивает.

– Понятно. Это все объясняет. И что кончился твой «Тигр Антоний». Кстати, напомни мне на обратном пути, чтобы я купила тебе пару пачек. Когда мы пойдем домой.

– Я домой не пойду, – говорю. – Там противно.

– Очаровательно.

– Это все из-за мусора, он воняет. Это мой дядя его принес, мусор. Его зовут дядя Мусорщик, он работает мусорщиком.

– Ага, понятно. Ты говорил про свой дом.

Дяденька, который этническое меньшинство, приносит стакан апельсинового сока и бутылку вина. Наливает вино в бокал, ставит бутылку на стол.

– Я подумала, ты говорил про мой дом. Там уж точно ничем не воняет. А если когда чем и пахнет, то пахнет вкусно. – Прим говорит: – Цветами, и ароматными палочками. И мужчинами, разумеется. Кстати сказать. Что ты там говорил про своего дядю Мусорщика?

– Это мой дядя. Он сейчас в тюрьме. Все сидят в тюрьме. И папа, и дядя. Все-все.

Прим отпивает вино, говорит:

– Трагедия рабочего класса.

– Да нет, – говорю. – Они вообще не работают. Они занимаются сексом. Даже мой дядя. Ему всегда везет с женщинами.

– Правда?

– У него есть такие трусы, которые нравятся женщинам и сводят женщин с ума. Такие шелковые трусы.

– И что, это работает?

– Да нет, – говорю. – Он вообще не работает. Он в тюрьме.

– В шелковых трусах. – Прим смеется и говорит: – Наверное, этот твой дядя знает толк в сексе.

– А что, в тюрьме занимаются сексом?

– Наверное, да. Я бы вот занялась. – Прим делает мечтательное лицо. – Все эти огромные, грубые, волосатые мужики…

– А вам нравятся грубые и волосатые мужики?

– Том, ты еще маленький для таких разговоров. – Прим делает строгое лицо и говорит: – А вот и наши закуски.

Мы с Прим идем вдоль по улице. Прим ведет меня за руку, я улыбаюсь, и она улыбается, и еще я пою, про себя. Прим спотыкается и падает в кусты. Я тяну ее за руку, помогаю подняться. Она очень смешная – Прим.

Мы с ней оба объелись. В том месте, где вкусно кормят. Прим выпила целую бутылку вина и стала такая смешная-смешная. Я выпил свой сок, апельсиновый с газировкой, и тоже стал очень смешной. Только не по-настоящему, а понарошку. Это я так притворялся. Потом Прим расплатилась. Дала тому дяденьке, который носил нам еду, специальный лазерный пистолет, который стреляет цифрами-деньгами. Потом мы вышли из этого места, где вкусно кормят, и Прим споткнулась и упала в кусты.

Я тяну ее за руку, помогаю подняться.

А потом смеюсь, и сам падаю в кусты, и кричу:

– Помогите, я упал в кустики!

– Кстати о кустиках. – Прим смеется и говорит: – Может быть, ты их мне пострижешь. Потом. Когда мы придем домой. Ну, если вообще доберемся до дома.

Я не слушаю. Я лежу на траве в кустах.

– У тебя как раз подходящий рост. – Прим снова падает в кусты. – Мне даже не надо будет вставать на стул.

Я не слушаю. Я смотрю на витрину, которая в магазине.

Прим поднимается на ноги, поднимает меня и говорит:

– Что там? Ты что-то увидел?

Там целая гора коробок с «Тигром Антонием». И еще там написано на бумажке: «Тигр Антоний». Овсяные хлопья для детского завтрака. Распродажа за полцены».

– Ага, нам с тобой повезло. Давай купим тебе твоих хлопьев. – Прим идет в магазин, открывает дверь, спотыкается, падает, но тут же встает и говорит продавцу: – Нам, пожалуйста, сто пятьдесят коробок. Антония. – Прим спотыкается, падает, встает на ноги и говорит: – Тигра.

У продавца есть фургончик. Мы все забрались в фургончик. Дяденька-продавец сел за руль. Прим – рядом с ним. На переднем сиденье. А я сижу сзади, вместе со ста пятьюдесятью коробками «Тигра Антония». Прим, которая сидит рядом с дяденькой-продавцом, говорит:

– Вы женаты?

Это она говорит дяденьке-продавцу, а он отвечает ей:

– Да, я женат.

– И счастливы в браке?

– Ага.

– Вот жопа.

Я смотрю на сто пятьдесят коробок и думаю: это все – «Тигр Антоний». Мечта всей жизни. А мой живот думает и мечтает: да, надо скорее все это съесть.

Прим открывает сумку и говорит:

– Куда я его задевала? – Она оборачивается ко мне и спрашивает: – Том, ты не знаешь, куда я дела свой кредитный пистолет?

– Вы его оставили в том месте. Где вкусно кормят.

– Вот жопа. – Она смотрит на дяденьку-продавца, который сидит за рулем, и говорит: – Я бы, Наверное, и голову давно потеряла. Не будь на ней столько кудряшек. Могу я вам выписать чек? Том, подожди меня здесь. Я схожу за своей чековой книжкой. – Прим открывает дверцу фургончика и выходит наружу.

Я смотрю на коробки с «Тигром Антонием». Считаю их. Раз. Два… Раз…

Возвращается Прим, залезает обратно в фургончик. Машет чековой книжкой, улыбается и говорит:

– Тру-ля-ля.

Прим живет в большом доме, в роскошной квартире, в самом роскошном квартале Лондона. Здесь много больших и красивых домов, они все покрашены в белый цвет, и у них очень смешные окна, такие… старинные, наверху круглые, а снизу – квадратные. Квартира Прим – она в самом низу. Туда даже нужно спускаться по лестнице. Прим спускается вниз по лестнице, отпирает дверь и говорит:

– Стыд и срам, а не квартира. В свое оправдание могу сказать только, что она не моя.

И вовсе не стыд и не срам. Очень даже роскошная квартира.

– Мама умрет в ноябре. И я поселюсь в ее доме. Если сумею открыть там дверь. Моя мама, когда позволяло здоровье, была страстным коллекционером. Собирала антиквариат. Ее дом весь забит всяким очаровательным хламом. Персидские кошачьи ковры. Готические вешалки для пальто. И, наверное, лучшая в мире коллекция ядовитого плюща, которого хватит, чтобы отравить всю Землю. А теперь, Том… – Прим делает задумчивое лицо. – Нам надо придумать, как мы их перетащим. Все эти коробки. С твоим детским завтраком. Все сто пятьдесят коробок. Перетащить. Из сада в кладовку. По лестнице. Под воздействием алкоголя. И апельсинового сока.

Я думаю, думаю, думаю. Очень задумчиво думаю. А потом говорю:

– Надо их перенести. Оттуда – сюда.

Прим поднимается вверх по лестнице. Выходит на улицу, где весна. У нее очень красивая попа, как у настоящей роскошной леди в роскошных брюках, в которых ходят настоящие леди. Она как будто бы улыбается – попа. Я поднимаюсь по лестнице, улыбаюсь улыбчивой попе. И она улыбается мне в ответ, улыбается и говорит:

– Надо было попросить того мужчину, чтобы он нам помог. У него были такие большие и сильные руки.

Я смотрю на красивую попу, которая как будто бы улыбается.

– Обожаю весну. Это так возбуждает. Рубашки с короткими рукавами. Восхитительный запах мужского тела. Волосатая грудь. Отойди-ка, малыш. – Прим подтаскивает коробки с «Тигром Антонием» к лестнице и толкает их вниз. Они падают вниз. Туда, где кончается лестница.

Мы с Прим кое-как перебираемся через коробки с «Тигром Антонием», сваленные у подножия лестницы. Они помялись, пока летели. Некоторые порвались, и полосатые хлопья высыпались на пол. Я потихонечку их подбираю и ем, но так, чтобы Прим не заметила, потому что нельзя кушать с пола. Потом я иду следом за Прим и говорю:

– Прим, а что такое кладовка?

Прим стоит у открытой двери. Дверь ведет в темную комнату, похожую на большой шкаф. Прим разбирает там вещи, чтобы освободить место для «Тигра Антония».

– Раньше, когда еще не было холодильников, продукты хранили в кладовке. – Прим достает из темной комнаты всякие вещи и кладет их обратно, но уже по-другому. – Но мне повезло. В этой квартире есть и холодильник, и кладовая. Холодильник – для скоропортящихся продуктов. Кладовая – для всяких консервов и хлопьев. Ну, если там будет место для хлопьев.

Мы с Прим носим коробки с «Тигром Антонием» и кладем их в кладовку. Прим – она взрослая, она берет сразу по десять коробок. А я еще маленький, я беру по одной. Мы с Прим носим коробки с хлопьями, которые для детского завтрака, через большую комнату и кухню и кладем их в кладовку. Прим все время смеется и говорит: «Какой ты славный». Она качает головой, и смеется, и кладет «Тигра Антония» в кладовку.

Когда все «Тигры Антонии» сложены, все сто пятьдесят коробок, Прим закрывает дверь, ну, которая от кладовки, и встает, прислонившись спиной к двери. Она говорит:

– А за нами остались следы.

– Я-пойду по следам, – говорю и иду по следам. Следы – это такая дорожка из оранжевых хлопьев в полоску и сахара.

– Только не кушай с пола. – Прим говорит: – А то он грязный.

Я еще маленький, я ребенок. Но я пью вино. Я попросил апельсиновый сок с газировкой, а Прим сказала, что у нее нет никакого сока, что надо сходить в магазин и купить. А пока мы еще не пошли в магазин, я могу выпить ее вина. Только немного. Один стакан. И не сразу весь, а понемножку. Я сижу, пью вино понемножку. Прим тоже сидит, пьет вино. Только она его пьет сразу все, и оно ударяет ей в голову. Она наливает себе еще и выпивает еще стакан. Она сидит в большом кресле, которое очень роскошное. Она сидит, положив ноги на маленький столик, который тоже роскошный. Я сижу в другом кресле. Сижу и вообще ничего не делаю. Я потому что напился пьяным.

– Должна сказать. – Прим говорит, что должна сказать: – Этот твой дядя, про которого ты рассказывал. Он мне уже нравится.

– А ничего, что от него воняет?

– Это как раз то, что нужно. Люблю грубых мужчин. – Прим улыбается и наливает себе еще. – Можно даже его рассмотреть в качестве кандидатуры для создания семьи.

– Он не может сейчас создавать семью, – говорю. – Он сидит в тюрьме.

– Но ведь когда-нибудь его отпустят.

– А вдруг не отпустят? – говорю я и икаю. – Вдруг он останется там навсегда?

– Этого мы не знаем. Но можем узнать. Мы узнаем, отпустят его или нет. А если его никогда не отпустят, мы устроим ему побег.

Я улыбаюсь. Мне нравится этот план.

– Но сперва мне надо будет напиться. – Прим пьет вино, потому что ей надо напиться пьяной. – Мы пойдем в ваш полицейский участок. Для начала. И вежливо спросим.

– А она там, тюрьма? В полицейском участке? Прим качает головой.

– Ты разве не знаешь, в чем разница между тюрьмой и полицейским участком?

Я качаю головой.

– Разница, милый мой, в том, что в одном месте полно закоренелых преступников, склонных к жестокости и насилию. – Прим говорит: – А второе – это и есть тюрьма.

Я киваю.

– Понятно?

Я качаю головой. Ничего не понятно.

– А когда мы устроим ему побег, – говорю, – мне придется вернуться к себе домой?

– Теперь твой дом – здесь, у меня. Кстати, хорошо, что напомнил. – Прим встает и идет к двери. Ее сильно шатает, потому что она напилась. – Надо придумать, где тебе спать. – Прим открывает дверь и говорит: – Иди сюда, в спальню.

Я встаю и иду. Меня тоже шатает, потому что я тоже напился. Я захожу в спальню. Это очень роскошная спальня. Там есть кровать в форме сердечка, которое как бы любовь.

– Очень красивая спальня. – Я говорю: – И кровать. Кровать тоже очень красивая. В форме сердечка, которое как бы любовь.

– Это влагалище. – Прим говорит: – Мое влагалище. Ты что, не знал, что сердечко, которое символизирует любовь, на самом деле символизирует женские половые органы?

– А где моя кровать, где я буду спать? Прим кусает губы.

– Ты можешь спать в большой комнате, но там нет даже дивана. Только два кресла. Теперь понимаешь, почему мне так стыдно? Можно сдвинуть их вместе. И накрыть тебя чем-нибудь. Например, пледом. Или ты можешь спать здесь, со мной. В ногах кровати. Рядом с моими ногами. Может быть, они даже помогут тебе заснуть.

Я киваю:

– Потому что они будут пахнуть.

– На самом деле я имела в виду немножко другое. – Прим шевелит пальцами ног. Получается очень роскошно. – Я имела в виду, что ты можешь считать мои пальцы. И это поможет тебе заснуть.

Прим расплачивается с дяденькой-таксистом своим лазерным пистолетом, который стреляет деньгами-цифрами. Это тот самый кредитный пистолет, который она потеряла в том месте, где вкусно кормят. Мы вернулись туда и нашли пистолет. Нам его сразу вернули. Там все очень хорошие. В этом месте, где вкусно кормят.

– Это тот полицейский участок? Мы с тобой правильно приехали, Том?

– Да, – говорю. – Мы приехали правильно. А вот это место, куда я ходил. – Я показываю на плакат.

Прим смотрит на плакат, накрытый стеклом из пластмассы. Там, на плакате, написано: «НАПНД. Иногда они нас раздражают. Но о них все равно надо заботиться. Национальная ассоциация против насилия над детьми». Прим читает, что там написано, улыбается и говорит:

– Получается, ты все перепутал и вместо НАПНД попал в НАПНДЖ?

– Смотрите. – Я показываю на другой плакат, где нарисован дяденька-полицейский в таком синем шлеме, похожем на ананас, только синий, а внизу идет надпись: «Посадим надолго».

– Как-то оно не предвещает ничего хорошего. – Прим говорит: – Но наш человек невиновен. Даже если, как ты говоришь, его фургон плохо пахнет, он плохо пахнет не просто так, а по веской причине.

Я киваю.

– Если всех посадить, что мы тогда будем делать? Без рабочего класса? Придется самим убирать все дерьмо? – Прим пожимает плечами. – И будет его по колено. Даже страшно представить.

– Он не дерьмо убирает, мой дядя, а бытовые отходы. – Я говорю это с гордой улыбкой, потому что горжусь своим дядей Мусорщиком. – Он ездит по улицам в своей машине и собирает весь мусор, который в мешках. Который люди выносят на улицу. Он его собирает в свою машину и потом увозит. Прим кивает.

– То есть он собирал его раньше. – Я больше не улыбаюсь, потому что теперь мне грустно. – А теперь больше не собирает. Потому что сидит в тюрьме.

Прим кивает. Открывает дверь и заходит внутрь, в полицейский участок. Потом выходит обратно и говорит:

– А ты чего ждешь? Пойдем.

Там, внутри, все какое-то несимпатичное. Это полицейский участок. Пахнет сигаретным дымом и чипсами, и там есть стойка, и у стойки стоит толстый дяденька-полицейский, стоит и кушает чипсы с ароматом копченого бекона, который делают из поросят. Он в синей форме, и когда вытирает рот рукавом, на рукаве остаются жирные крошки от чипсов, и рукав пахнет копчеными поросятами. Из которых делают бекон для чипсов. Он говорит:

– Так вы говорили.

Он говорит это не нам, а другой тетеньке, которая стоит перед стойкой.

А потом, когда тетенька уже собирается сказать, что она там говорила раньше, в комнату входит еще один дяденька-полицейский, такой высокий и тощий. Входит и говорит толстому дяденьке-полицейскому:

– Смотрел вчера «Бобби»?

Толстый дяденька-полицейский больше не смотрит на тетеньку, которая у стойки, он смотрит на тощего дяденьку-полицейского.

– Полицейский сериал?

Тощий дяденька-полицейский заходит за стойку, к толстому дяденьке-полицейскому, и говорит:

– Ага, на «Семейном канале». Сразу после «Мужей и их жен».

Толстый дяденька-полицейский ест свои чипсы, которые с копченым беконом. Он говорит:

– Моя жена обожает «Мужей и их жен». – Толстый дяденька-полицейский улыбается и говорит: – Когда эта женщина уронила в бассейн свою собачку, жена потом плакала целый вечер. Интересно, как они это снимали?

– Наверняка приглашали собачьего каскадера. Тетенька, которая стоит у стойки, у нее что-то с лицом. Потому что оно все красное. Тетенька говорит:

– Э… прошу прощения.

Толстый дяденька-полицейский говорит:

– Так что вы там говорили, любезная?

– Раньше мы не смотрели «Бобби». – Тощий дяденька-полицейский говорит: – Но когда его стали показывать сразу после «Мужей и их жен»…

Тетенька, которая у стойки, она уже начинает сердиться. Она говорит:

– Так что вы будете делать с моим муженьком? Толстый дяденька-полицейский морщится и говорит:

– А в чем, собственно, дело?

– Вот получила от мужа подарочек. – Тетенька, которая у стойки, снимает темные очки. Это ей муж подарил, ну, очки.

Толстый дяденька-полицейский смотрит на женщину. Он неправильно смотрит. Надо смотреть на очки. Но он смотрит на женщину и говорит:

– М-да, неплохо так приложил. Он что у вас, пьющий? Вам следует обратиться в специальную консультацию по вопросам семьи и брака. А мы такими вопросами не занимаемся. У нас нет… э… ресурсов. Следующий.

Женщина, которая была у стойки, садится на стул и плачет.

Прим подходит к стойке и говорит:

– Мы хотим получить информацию про человека, которого арестовали вчера, ближе к вечеру. Фамилия. Стволер. Род занятий. Мусорщик.

Дяденька-полицейский что-то печатает на компьютере. Ждет. Показывает на экран. На экране написано:

Фамилия, имя: Стволер Гарри.

Авто-вердикт: виновен по статье «Владение дурно пахнущим транспортным средством в жилой зоне».

Авто-приговор: тюремное заключение сроком на 10 лет.

– Это он. – Прим говорит: – Это он. Ой, мама. Я говорю:

– Он сейчас в тюрьме? Прим кивает.

– В каше время все происходит так быстро. Э… прошу прощения, мадам. – Прим говорит это тетеньке, которая в темных очках. Которая плачет на стуле. Прим кладет руку ей на плечо и что-то шепчет ей на ухо. Тетенька, которая в темных очках, что-то пишет на листочке бумаги и отдает листок Прим. Прим говорит: – Том, пойдем.

– А что вы сказали той тетеньке? – говорю.

– Это наш с ней секрет. Не для детских ушей.

– У меня вовсе даже не детские уши. – Я трогаю свои уши. – Ой, кажется, все же немножечко детские.

– Вот и я говорю.

Мы с Прим сидим в баре, это очень роскошный бар, и здесь наливают вино. Прим сидит на такой высокой табуретке, которая у стойки. Сидит, положив локти на стойку. Я тоже сижу на таком табурете, только локти держу на коленках. Настроение какое-то мрачное. Прим пьет вино и говорит:

– Нам надо. Составить. План.

Я мрачно киваю, с мрачным настроением. Прим смотрит на меня.

– Не грусти, малыш. – Прим говорит: – Мы обязательно что-нибудь придумаем. Как я понимаю, у твоего дяди должен быть… э… в общем, пиписка.

Я улыбаюсь, киваю.

– Да, – говорю. – У него есть пиписка. У него есть такие трусы, которые нравятся женщинам. Я их видел своими глазами. А в трусах есть пиписка.

Прим кивает.

– Ты видел, как она выпирала? Я киваю. Смеюсь.

– У меня тоже чуть-чуть выпирает. Только немножко. У меня она маленькая, для детей. А у дяди Мусорщика – большая. Большая, как мусорная ведро.

Прим смеется.

– Наверное, и пахнет, как мусорное ведро?

– Да, – говорю. – Точно пахнет. Я ее нюхал. – Это я все выдумываю. Это я так шучу. Я смеюсь, чтобы Прим поняла, что я выдумываю и шучу.

– Знаешь, Том, меня как-то не возбуждает помоечный запах. Я хочу прояснить это сразу. С самого начала. Меня совершенно не возбуждает помоечный запах. Не люблю, когда пахнет помойкой. Когда что-то воняет, это никак не способствует возбуждению.

Я киваю. А потом не киваю и говорю:

– А Марко Меккано говорит, что от девчонок воняет.

– Марко – как дальше?

– Меккано. Он испалец.

– Оно и понятно. Эй, бармен. Еще бутылку шампанского. Надо как следует подготовиться. Нам предстоит спасать дядю. – Прим говорит: – Битва за выпирающие части тела.

Когда мы приходим в тюрьму, Прим спотыкается, падает и ударяется головой прямо о дверь.

– Ой. – Прим встает на ноги, Держится двумя руками за дверь. – Прикрой меня, рядовой.

Мы с Прим входим в тюрьму. Открываем большую тюремную дверь, входим внутрь тюрьмы. Там есть стойка, иза ней сидит дяденька в тюремной форме. Он говорит:

– Добрый день.

Прим подходит к стойке. Спотыкается, падает. Поднимается на ноги. Держится двумя руками за стойку.

– Мы пришли… э… – Прим не знает, чего говорить.

– На свидание к кому-то из заключенных?

– Да. – Прим хлопает глазами и говорит: – Мы пришли на свидание к вашему заключенному. Фамилия – Стволер, имя – Гарри.

Дяденька в тюремной форме ведет пальцем по списку на листе бумаги и говорит:

– Да, есть такой. В дизайнерских трусах.

Я говорю:

– А нам можно к нему?

Дяденька в тюремной форме качает головой.

– Только в часы посещения.

Прим начинает сердиться, она говорит очень сердито:

– А когда тут часы посещения?

Дяденька в тюремной форме отодвигает рукав, смотрит на часы у себя на руке, смотрит-смотрит, а потом говорит:

– Ровно через одну минуту. Прим кивает.

Мы с Прим ждем.

Дяденька в тюремной форме смотрит на часы.

Мы с Прим ждем.

Дяденька в тюремной форме смотрит на часы. Мы с Прим ждем.

Дяденька в тюремной форме смотрит на часы. Мы с Прим ждем.

Дяденька в тюремной форме смотрит на часы. Потом кивает, улыбается и говорит:

– В эту левую дверь.

Мы с Прим идем в эту левую дверь. Прим идет впереди, а я сзади, потому что я маленький и не успеваю за ней. Прим ждет меня, держит дверь. Там, за дверью, еще один дяденька в тюремной форме. Он проверяет у нас карманы, потом роется в сумке Прим, достает всякие штуки из сумки и кладет их обратно. Мы с Прим входим в комнату, где сидит много дяденек, которые сидят в тюрьме. Они все огромные и волосатые. Они называются заключенные. Прим говорит:

– Как насчет вон того? Я качаю головой.

– Он большой. И вонючий. Смотри какой.

– Нет, – говорю. – Это не мой дядя Мусорщик. Прим пожимает плечами.

– А вон тот, смотри. Видишь? Который со шрамом от уха досюда.

Я качаю головой.

– Да ладно, Том, давай уже выберем парочку и пойдем.

Я говорю:

– Это не магазин, где конфеты. Это тюрьма.

– Э… А как тебе этот? Привет. За что сидим? Дяденька-заключенный смотрит на Прим. Он сидит

за столом. А с другой стороны стола сидит тетенька, его жена. Дяденька-заключенный говорит: -А тебе что за дело?

– Потрясающе. – Прим хлопает в ладоши. – Ну, разве не прелесть?

Я смотрю на всех дяденек-заключенных, которые есть в этой комнате.

– Его здесь нет, – говорю. – Моего дяди Мусорщика.

– Наверное, ему еще не сказали, что мы пришли. Мы же не договаривались заранее. Ага, вот и он.

– Это не он.

Прим садится за стол, где сидит дяденька-заключенный, улыбается и говорит:

– Вы – Гарри?

Дяденька-заключенный смеется. У него черные-черные зубы. Он смеется и говорит:

– Могу быть и Гарри.

– Это уже кое-что. – Прим говорит: – Скажи, пожалуйста, Гарри, когда тебя выпустят?

К столу подходит какая-то тетенька. Это, наверное, его жена. Она смотрит на дяденьку-заключенного, у которого черные зубы, потом смотрит на Прим, которая сидит за столом. Тетенька говорит:

– А это еще что за цаца?

Дяденька-заключенный, у которого черные зубы, улыбается во весь рот.

Прим падает со стула. Двое дяденек в тюремной форме, которые не сидят в тюрьме, а которые тут работают, помогают ей встать на ноги. Прим говорит:

– Большое спасибо.

Двое дяденек в тюремной форме выводят Прим из тюремной комнаты для свиданий. Один из них держит ее за локоть. Он говорит:

– Последняя пара стаканов была явно лишней, да? Я говорю:

– Я хочу к своему дяде Мусорщику. Прим говорит:

– Да, мы хотим мусорщика.

Дяденька в тюремной форме смеется и качает головой.

– Тогда дайте нам гангстера. Нет, лучше двух.

Мы с Прим выходим из тюрьмы на улицу. Вернее, выхожу только я, а Прим выталкивают через дверь, помогают ей выйти.

– Ну, что за жизнь?! – Прим говорит: – Когда положение становится отчаянным, нужна срочная помощь в отчаянных ситуациях. Мне надо сделать один звонок. – Прим садится на край тротуара, открывает свою сумку, достает из нее всякие вещи и кладет их на тротуар. – Куда я опять задевала свой видеотелефон?

Я сижу на краю тротуара, смотрю на вещи, которые Прим достает из сумки. Там есть много всего. Помада. Карандаш для глаз. Лак для волос. Таблетки для освежения дыхания. Конфеты. Я смотрю на конфеты. Они такие большие и круглые, в ярких квадратных фантиках. Называются «Ультра». Я беру одну конфетку, спрашиваю разрешения:

– Можно я съем? Прим качает головой.

– Ага, вот он где. – Прим достает свой мобильный видеотелефон и листочек бумажки, на котором написано какое-то имя и номер.

Прим – уже взрослая тетенька и делает взрослые вещи. Которые только для взрослых. Я тоже буду их делать, когда стану взрослым. Когда совсем-совсем вырасту. Тоже буду ходить на горячие любовные свидания. Это такие специальные свидания, о которых надо сначала договориться по телефону. А потом, когда уже договоришься, надо как следует вымыться в ванной. И накраситься всякой косметикой. И выбрать, чего надеть. И постричь волосы там, внизу. Называется: сделать прическу. Я помогаю Прим сделать прическу. Я говорю:

– А что вы будете делать на этом любовном свидании?

Прим пудрит нос пудрой. Она говорит:

– Скажем так. Это свидание подразумевает. Хорошее вино. Блуждающие руки. И ужин при свечах для двоих. – Прим смеется. – Или для двоих с половиной.

– А можно мне тоже пойти на любовное свидание? Прим подводит глаза подводкой для глаз.

– Ты меня совершенно не слушал, что я говорила, да, Том?

Я качаю головой.

– Том, ты же знаешь, если бы я могла, я бы тебя обязательно взяла с собой. Но я не могу. Столик заказан на двоих. Я спросила, нет ли у них столиков на двоих с половиной, но… – Прим вздыхает. – Знаешь, что я сейчас сделаю? – Прим отряхивает волоски. Ну, которые состриженные. Потом встает, надевает платье. Потом открывает комод, достает из комода стеклянный шар. Он такой очень красивый. Прим ставит шар на комод и водит над ним руками. Как будто гладит его, только не прикасаясь. Она говорит: – Я посмотрю в свой хрустальный шар.

– А что вы будете в нем смотреть? Прим смотрит на шар и говорит:

– Он показывает будущее. – Прим смотрит в шар, а потом хмурится и говорит: – Странно. У тебя нет вообще никакого будущего.

– А его разве не надо включить, этот шар? Прим включает шар и говорит:

– Ага. Ладно, что тут у нас?

– Я пойду на любовное свидание? Прим кивает. Улыбается и говорит:

– Да, Том, пойдешь. На свидание с девочкой.

– Она красивая?

Прим молчит, не говорит ничего. Делает задумчивое лицо. А потом говорит:

– Она добрая и хорошая.

– А что она делает? – Я смотрю в шар. Ой-ой-ой.

– Это естественные отправления организма, Том. – Прим смотрит в шар, объясняет, что делает девочка. Ну, с которой у меня будет свидание. – Она уже все закончила, уже вытирает попу. Очень тщательно вытирает. Это хороший знак, правда, Том? Я киваю.

– Знаешь, как говорится. – Прим говорит мне, как говорится: – Чистый в уборной, грязный в постели. Или там было наоборот? Погоди. Это вообще не та девочка. А-а. Вот которая для тебя.

Я воспреваю духом. Или нет, воспаряю духом.

– Ей нравятся книжки-раскраски, и странные игры, и еще – всякие глупости, что бы это ни значило. Хочет познакомиться с мальчиком старше ее на три года для СДО.

– А что такое СДО?

– Серьезные и длительные отношения, Том. Серьезные и длительные. – Прим делает мечтательное лицо. – Мы все об этом мечтаем: чтобы отношения были длительные и серьезные. И лучше – сразу с двумя. Параллельно.

– А что такое параллельно?

– Это когда линии не пересекаются. Как полоски на свитере.

– Полоски мне нравятся, – говорю. – Я люблю полосатые хлопья. Которые «Тиф Антоний».

– Это не может не радовать. – Прим говорит: – У нас их сто пятьдесят коробок.

Любовное свидание – это скучно. Сидишь в кресле. Ешь «Тигра Антония». Пьешь апельсиновый соке газировкой из стакана, который для взрослых. Куда наливают вино. На любовном свидании. Когда ты один дома.

Я смотрю телик, который для взрослых. Там скучные новости. А потом новости выключаются, и включается «Горячее любовное свидание».

– Добрый вечер и добро пожаловать на «Горячее любовное свидание». – Эта такая программа, по телику. Ее передают с телестудии. Тетенька на экране, ее зовут Нэн Вострыйносик, она улыбается и говорит: – Меня зовут Нэн Вострыйносик. В этом месяце мы познакомимся с шестью парами, которых соединил жребий нашей горячей линии и у которых случится поистине горячее любовное свидание. Встречайте нашу первую гостью. Прюнелла Слива. – Нэн Вострыйносик показывает на тетеньку, которая тоже сидела в студии, но ее стало видно только сейчас.

Эта тетенька, которая Прюнелла Слива, она похожа на Прим. Это не Прим, она просто похожа. Такая же красивая и нарядная, настоящая леди. Только Прим тонкая леди, а эта тетенька – толстая, с толстой попой. Она улыбается и говорит:

– Привет.

– Волнуетесь, Прюнелла? Прюнелла улыбается и качает головой:

– Нет. То есть да. То есть немножко.

– И кто же достался по жребию нашей Прюнелле? – Нэн Вострыйносик показывает на дяденьку, которого раньше не было в студии, но теперь он вошел. – Встречайте. Питер Поносе.

Дяденька улыбается и кивает. Ничего не говорит.

– Питер Поносе – агент по продаже недвижимости из Данромина. Здравствуйте, Питер. Мы рады приветствовать вас в нашей студии.

Питер Поносе кивает.

– Волнуетесь, Питер?

Питер Поносе пожимает плечами, говорит: -Э…

Я сижу в кресле, ем «Тигра Антония». Ем всю коробку. Сперва насыпаю немного в миску, съедаю, что в миске, и опять насыпаю в миску. Я уже весь объелся. В животе больше нет места. Я сижу перед теликом и смотрю «Горячее любовное свидание».

А там показывают ресторан. Ресторан – это место, где кушают. Нэн Вострыйносик показывает на накрытый стол. Стол роскошный, и ресторан тоже роскошный.

Нэн Вострыйносик подмигивает и говорит:

– Оставим их наедине.

Прюнелла Слива и Питер Поносе сидят за роскошным столом. Разворачивают салфетки, кладут себе на колени. Прюнелла в красивом нарядном платье, у Прим есть похожее, тоже нарядное и красивое. Питер Поносе в костюме и галстуке. Прюнелла говорит:

– Ну…

Питер Поносе говорит: -Да…

Прюнелла кивает. Улыбается и говорит:

– Вот мы тут…

– Это да.

Прюнелла поправляет волосы, у нее получается очень красиво.

– А почему вы избрали такую профессию: агент по продаже недвижимости?

Питер Поносе думает, долго думает, а потом говорит: -Э…

– Вы всегда хотели стать агентом по недвижимости?

– Да, наверное. Я всегда…

– С самого детства? Питер Поносе кивает.

Нэн Вострыйносик говорит:

– Сейчас официант принесет главное блюдо.

Прюнелла и Питер ждут главного блюда. Прим сейчас тоже ждет главное блюдо. Или, может, уже дождалась этого самого главного блюда и теперь его ест. Тоже в каком-нибудь ресторане. На горячем любовном свидании.

А я ем «Тигра Антония». Там на коробке написано: «Состав». И еще там написано: «Сахар». И еще: «Восстановленный экстракт из отборных круп». И еще: «Специальное предложение. Собери 150 купонов и получи одну коробку «Тигра Антония» БЕСПЛАТНО. «Тигр Антоний» – хлопья в полоску!»

У меня есть сто пятьдесят коробок «Тигра Антония». Они там, в кладовке. Я сижу, вырезаю купоны. Сначала надо разрезать коробку, а потом еще – мешочек, который внутри. «Тиф Антоний» вываливается наружу Они тоже выходят наружу. Прюнелла Слива и Питер Поносе, ну, которые в телевизоре. Они идут вдоль реки. Держатся за руки. Питер Поносе говорит:

– Ну…

Прюнелла улыбается и говорит: -Ну…

– Может быть, мы… э… ну, это. – Питер Поносе говорит: – Может, поженимся?

Прюнелла кивает. Они улыбаются и целуются.

Открывается дверь, входит Прим. Включает свет – машет рукой выключателю, говорит ему «привет». Потом падает на пол.

Входит дяденька. Он очень большой. У него на руках – картинки. Как будто из мультика. Он заходит и падает. Прямо на Прим.

– Давай здесь, на ковре. – Прим говорит: – Прямо в рассыпанных хлопьях.

Дяденька, который с картинками на руках, смотрит на меня и говорит:

– А это кто?

Прим смотрит на меня, машет мне и говорит:

– Это Том. Привет, Том.

Я сижу в кресле и сплю. Я уже выключил телик и свет тоже выключил и заснул. А теперь вдруг проснулся.

Дяденька, который с картинками на руках, поднимается на ноги и говорит:

– Пойдем лучше в кровать. А то я целый день на стройке. В общем, ты понимаешь.

Прим встает, повисает на дяденьке, который с картинками на руках, лезет рукой ему в брюки, тащит его за собой, не вынимая руки из брюк, и говорит мне:

– Спокойной ночи.

***

В кресле спать неудобно и холодно. Я иду в спальню и забираюсь в кровать, которая в форме сердечка. Ложусь в ногах кровати, где ноги Прим. Считаю ее ноги, чтобы быстрее заснуть. Раз. Два… Раз-Прим – настоящая леди, и у нее симпатичные ноги, такие маленькие, как у настоящей леди. А этот дяденька, который с картинками на руках, он большой. Просто огромный. У него все огромное. И ноги – тоже. Раз…

Я пытаюсь считать. Но у меня ничего не выходит. Потому что они постоянно дрыгаются, эти ноги. А когда что-то дрыгается, то его невозможно считать.

Уже утро, пора завтракать. Прим дает мне тарелку «Тигра Антония», залитого молоком. Мы с Прим на кухне. Я сижу за столом, смотрю телик, который для кухни. Он очень маленький. Он показывает рекламу. Дети в рекламе едят хлопья к завтраку, это какие-то новые хлопья, они Называются «Хрустящие формочки из Интернета». Дети смотрят на маму. На свою маму, которая в рекламе. Смотрят и улыбаются. Их мама вовсе не занимается сексом. Она дома, с детьми. И она улыбается.

Прим говорит:

– А в школе по вторникам есть уроки?

Я киваю.

– Ты хорошо себя чувствуешь, милый? – Прим говорит: – Почему ты не ешь своего «Тигра Антония»?

Я смотрю на «Тигра Антония» в тарелке. Ковыряюсь в нем ложкой. Мне совершенно не хочется есть.

Прим ставит на стол тарелку с арбузом. Смотрит на меня и говорит:

– Не хочешь кушать?

Я качаю головой. Не хочу.

– Но они же твои любимые. Я качаю головой.

– Что? Не любимые? – Прим морщит нос. – А какие твои любимые?

Я смотрю на «Тигра Антония». Потом смотрю в телевизор.

– Вот эти. Которые из Интернета.

Прим смотрит на дверь, ну, которая в большую комнату. Дверь открыта, и поэтому все видно, что там, в большой комнате. Там сто пятьдесят разрезанных коробок от «Тигра Антония». Прим смотрит на дверь и говорит:

~- Вот жопа.

Этот дяденька. Ну, который большой и с картинками на руках. Он лежит на кровати. Ему не надо вставать. У него выходной. Прим говорит:

– Иди поиграй, милый. У меня тут мужчина, за которым мне надо ухаживать. После того, как я его засношала почти до смерти, это самое малое, что я могу для него сделать, чтобы его оживить. Привести его снова в рабочее состояние.

Этот дяденька. Он мужчина, рабочий мужчина.

Я тоже хочу быть таким, когда вырасту. Быть мужчиной. Рабочим мужчиной.

Я иду на работу. Иду вдоль по улице, которая какая-то вся поломанная. Подхожу к дому, который тоже поломанный. Подхожу к дяденьке, который рабочий. Говорю ему:

– Здравствуйте. Вы рабочий?

– Привет. – Дяденька-рабочий гладит меня по голове. – А почему ты не в школе?

– У меня выходной.

Дяденька-рабочий кивает. Он весь оранжевый. В оранжевых шортах. В оранжевой футболке. С оранжевыми усами. Он мужчина, рабочий мужчина.

– Так вы рабочий?

– Я строитель. – Дяденька-строитель говорит: – Вот тебе повезло с выходным. Я тоже хочу выходной.

– Я знаю одного дяденьку, у которого сейчас выходной. Он тоже рабочий. Его Прим засношала.

– Прим?

– Она очень хорошая, – говорю. – Она настоящая леди. Она теперь обо мне заботится.

– Правда? Я киваю.

– Я тоже строитель.

– Правда?

Я снова киваю.

Дяденька, который строитель, смотрит на часы.

– Тогда нам пора приступать к работе. Видишь дом? До обеда нам надо построить еще три таких же. Будешь нам помогать?

Я киваю.

– Тебя как зовут?

– Том.

– Ну что же, Том. – Дяденька-строитель смеется и говорит: – Пойдем познакомлю тебя с ребятами.

Дяденьку, который строитель, зовут Лесли. Это девчоночье имя, ну, как у девочек. Лесли знакомит меня с ребятами. Ведет меня в дом, ну, который поломанный. Только он не поломанный, а недостроенный. И там, в доме, ребята. Только не маленькие ребята, а взрослые дяденьки. Лесли говорит:

– Это Марти. Скажи «привет», Марти. Марти говорит:

– Привет, Марти.

– А это Патси. Скажи «привет», Патси. Патси говорит:

– Привет, Патси.

Патси – тоже строитель, он чернокожий. У него плоский черный живот и смешные шорты. Даже больше трусы, чем шорты. Я смотрю на его шорты, которые как трусы.

– У моего дяди – почти такие же.

Патси встает. Он сидел на какой-то коробке, где инструменты, и ел бутерброд. Он специально встает, чтобы показать мне свои шорты, которые как трусы. Они тоже черные. Патси встает на коробку с ногами. Встает и танцует. Трясет этими шортами, ну, которые как трусы.

– А что вы делаете?

– Я танцую. – Патси трясет шортами и говорит: – Это такой модный танец.

– А почему вы танцуете? – говорю. – Это танцоры танцуют, а вы строитель. Вы должны строить.

Патси не говорит ничего, просто танцует свой танец. Марти держит в руке чашку с чаем. Он показывает мне чашку и говорит:

– У нас перерыв на обед.

– Все строители любят танцевать, – говорит Патси и трясет шортами, которые как трусы.

– Нет, – говорю, – не любят.

– Тогда что мы, по-твоему, любим? Я пожимаю плечами.

– Футбол. Патси смеется.

– И еще драться.

Патси смеется. Бьет себя по животу. Марти говорит:

– Мы с Патси деремся. Патси, скажи. Патси смеется. Не говорит ничего. Лесли крутит свои оранжевые усы.

– Все влюбленные парочки дерутся, Патси. Патси смеется.

– Вы что, как мальчик и девочка? – говорю я Патси и Марти.

– Мальчик и девочка, палку мне в заднее место. – Патси хлопает себя по попе в черных шортах-трусах. – Я что, по-твоему, похож на девочку?

Я киваю. Я думаю.

Думаю об одной вещи, которую мне рассказали в школе. Мне рассказали, что если ты мальчик. И целуешься с мальчиком. Или сидишь рядом с мальчиком. В школе. Значит, ты голубой. Или гей.

– Вы голубой? – говорю я Патси. – Или гей? Патси смеется. Бьет себя по животу.

Я кусаю губу.

Лесли обнимает меня за плечи.

– Все строители – геи, Том. Я морщу нос.

– Ты не знал?

Я качаю головой. Я не знал.

– Потому что секрет. – Лесли говорит: – Когда мимо проходит красивая девочка…

Патси выглядывает на улицу, смотрит на девочку. Кладет в рот два пальца. Свистит.

– Мы свистим. – Лесли говорит: – А потом. Когда нас никто не видит. Мы танцуем. Свой зажигательный гейский танец.

Патси смеется и падает на пол. Точно как Прим. Только Прим – она тетенька. А Патси – дяденька-гей.

– А как же тот дяденька? Ну, которого Прим засношала до полусмерти? Он тоже рабочий. На стройке. Такой большой. И волосатый.

Лесли делает сморщенное лицо. Я говорю:

– У него на руках картинки. Как в мультиках.

Лесли кивает.

– Он, наверное, не настоящий строитель. – Лесли крутит свои оранжевые усы и говорит: – Какой-нибудь просто рабочий из низшего звена. Может быть, дворник. Ну или уборщик. Или мешальщик.

– А он что, всем мешает?

– Он никому не мешает. Он мешает раствор. Если он не гей. – Лесли говорит: – Скорее всего он никакой не строитель.

– Но если ты гей, – говорю. – Если ты гей, это значит, что ты как девочка.

– И что?

– Девочки не могут работать на стройке. Это мужская работа.

Патси смеется и танцует свой зажигательный гейский танец.

– Девочки могут работать на стройке. Мы можем, да, Марти? Скажи.

Марти кивает. Берет кирпич. Передает его Патси. Патси танцует вместе с кирпичом, вертит его в руках, и кирпич, получается, тоже танцует. Патси кладет кирпич сверху на стену. Теперь это уже никакой не кирпич, а кусочек стены.

– А можно мне тоже попробовать поработать? Марти стоит, уперев руки в боки.

Патси говорит:

– Ну, если ты настоящий мужчина.

– Я настоящий, совсем настоящий. Я уже взрослый мужчина.

Патси кивает и говорит:

– Сперва выбираешь кирпич. Любой кирпич. Какой хочешь. И кладешь его на стену. Вот так. – Патси берет кирпич. Кладет его на стену сверху. Как настоящий строитель. Как девочка-гей.

Я смотрю на кучу кирпича.

– Давай быстрее. – Патси говорит: – У нас мало времени.

Я выбираю кирпич. Беру кирпич и роняю, потому что он очень тяжелый.

– Упс. А кто-то еще говорил, будто он настоящий мужчина.

Марти смеется.

– Он больше мужчина, чем ты, мой пупсик.

– Ой, ты говорящий. – Патси кладет руку мне на плечо. – Попробуй еще раз, Том. Только давай осторожнее. А то я в открытых сандалиях. Почти босиком.

Я смотрю на сандалии Патси. Они такие, с открытыми пальцами. Пальцы накрашены лаком. Я осторожно беру кирпич. Держу его двумя руками. Поднимаю и ставлю на стену.

Патси смеется и говорит:

– Переверни его, чтобы не торчал.

Я смотрю на кирпич. Он торчит из стены. Я его переворачиваю, чтобы он не торчал.

– А теперь. – Патси хлопает в ладоши. – Клади сперму цемент.

Марти говорит:

– Он хотел сказать: сверху. Он у нас любит выделываться.

Патси смеется. Выделывается.

– Давай я тебе покажу. – Марти ставит свою чашку с чаем на пол. Встает на ноги. Берет какую-то штуку, похожую на совок, только совсем-совсем плоский. – Берешь мастерок. – Эта штука – она называется «мастерок». Марти дает его мне. – Берешь мастерок. Зачерпываешь цемент. Не стесняйся, бери побольше. – Марти берет мою руку, которая с мастерком, и зачерпывает цемент. – И кладешь его на кирпичи.

Патси говорит:

– И не забудь разровнять. Я смотрю на Марти. Марти кивает:

– Давай. Патси говорит:

– Ровняй хорошенько.

Я разравниваю цемент. Ну, чтобы был ровный. Марти кивает:

– Хорошо.

Я улыбаюсь и говорю:

– Я настоящий строитель, правда?

– Почти. – Патси говорит: – Но еще не совсем. Чтобы стать настоящим квалифицированным строителем, ты должен нам станцевать.

– Нет, – говорю. – Я не танцую. Это только девчонки танцуют, а мальчики – нет.

– То есть как это «только девчонки»? – Патси говорит: – А с кем же девчонки танцуют?

– С мальчишками.

Патси хлопает в ладоши и говорит:

– Вот именно. Так что давай раздевайся. До трусов.

Я раздеваюсь до трусов. Снимаю брюки. Вешаю их на стену, которая из кирпичей и цемента. Остаюсь только в трусах.

– Смотри и делай, как я. – Патси говорит: – Ставишь левую ногу вот так. – Патси ставит левую ногу вот так и говорит: – Ну давай. Повторяй за мной.

Я ставлю левую ногу вот так.

– Теперь правую. Руки на поясе. Я ставлю руки на пояс.

– Пошли мне воздушный поцелуй.

Я посылаю Патси воздушный поцелуй.

– Теперь правую ногу. Вот так. – Патси ставит правую ногу вот так. – И как будто скользишь. – Патси скользит. – А потом наклоняешься и приспускаешь трусы. – Патси делает, как говорит, и всем видна его голая попа. – И всем видна твоя голая задница.

Марти говорит:

– Патси, ты извращенец.

Патси выпрямляется и поправляет трусы. Он молчит, ничего не говорит. Только хмурится.

– Да, Патси, ты извращенец. Вечно сверкаешь своей голой задницей.

– Это же танец такой. Я показывал Тому, как правильно танцевать.

– Нет, Патси, дело не в этом. Ты изменился. С тех пор, как тебе сделали операцию по увеличению ягодиц, ты стал совершенно другим. Я тебя не узнаю.

Патси показывает пальцем на Марта.

– Ты на себя посмотри. Сколько раз тебе делали подтяжку сисек?

– Но я хотя бы не извращенец.

Патси и Марти дерутся. Патси бьет Марти по лицу. Марти хватает Патси за трусы. Патси показывает язык. Марти плюется в Патси. Патси тягает Марти за волосы. А потом Лесли бросается их разнимать. Встает между ними и говорит:

– Хватит, ребята. Хорошего понемножку. Патси и Марти уже не дерутся.

– Вы – позор всего нашего братства строителей. – Это Лесли их так ругает. Он говорит: – Давайте быстро миритесь.

Патси качает головой.

Марти смотрит на Патси и тоже качает головой.

– Да что вы как маленькие. Ссоритесь из-за такой ерунды. – Лесли поднимает мизинчик. Он шевелит мизинчиком и говорит: – Давайте миритесь.

Марти и Патси сцепляются мизинчиками и говорят хором:

– Мирись, мирись, мирись и больше не дерись. А если будешь драться…

Патси говорит:

– То получишь по роже. Марти говорит:

– Сам получишь по роже. Лесли говорит:

– Эй, ребята. Только не начинайте по-новой. Давайте еще раз.

Патси и Марти дают еще раз:

– Мирись, мирись, мирись и больше не дерись. А если будешь драться, то я буду кусаться.

Патси говорит:

– Ам.

Марти говорит:

– Ам.

Лесли говорит:

– Вот так-то лучше. А теперь поцелуйтесь. Патси говорит:

– Только не размажь мне помаду. – Это он говорит Марти.

Партии и Марти целуются. Я качаю головой.

Лесли смотрит на меня, смотрит, как я качаю головой, и смеется.

– Если ты думаешь, Том, что все строители геи, надо тебя познакомить с нашим кровельщиком. – Лесли показывает на крышу. – С нашим Ширли. Который раньше был Чарли.

Я морщу нос. Как-то мне это не нравится.

Мы поднимаемся вверх, на крышу. Для того чтобы подняться на крышу, надо сначала пройти по лесам – не по таким, где деревья, а которые из досок, потом подняться по лестнице, снова пройти по лесам и при этом еще нужно не забывать перепрыгивать через бочки, которые Ширли-Чарли катает по верхним лесам. Я перепрыгиваю через бочки, набираю очки. Это такая игра. Нужно набрать больше очков и постараться, чтобы тебя не убили. Я перепрыгиваю через бочку, хватаю молоток и бью по бочке. Все, бочка убита. Я поднимаюсь по лестнице на самый верх. Прямо на крышу.

Там на крыше стоит дяденька в платье. Платье такое, в цветочек. И еще у него волосатые руки. Прямо как у обезьяны. Это Ширли, который был Чарли. Человек-обезьяна.

Я говорю ему:

– Вы – обезьяна? Ширли-Чарли говорит:

– Гр-р.

Я пячусь назад. Поднимаю руки.

– Я – Том. Я маленький. Ширли-Чарли кивает и говорит: -Гр.

Я говорю:

– Значит, вы дяденька? Ширли-Чарли качает головой. Говорит:

– Гр-р.

– А можно мне подойти ближе? Ну, чтобы на вас посмотреть?

Ширли-Чарли смотрит на меня, смотрит очень внимательно. Потом приседает на корточки. Потом встает. Бьет себя кулаками в грудь. Потом снова садится на корточки и кивает. Говорит:

– Гр.

Я медленно подхожу и сажусь рядом с ним.

– Так вы дяденька?

– Гр-р.

– Значит, тетенька? -Гр.

Я киваю. Он – тетенька.

– Вы тут на крыше работаете?

– Гр.

Я смотрю вниз. На дорогу. Она там, внизу. А я здесь, наверху. Высоко-высоко. Вокруг свежий воздух, потому что сейчас весна. И еще здесь дует ветер, весенний ветер.

– Здесь высоко, – говорю. -Гр.

– А вам не страшно, что так высоко?

– Гр-р.

– А вы когда-нибудь падали с крыши?

– Гр-р.

Я киваю. Он ни разу не падал. Он потому что хороший кровельщик. Он – да, а я – нет. Я вообще даже не кровельщик.

– А можно мне тоже стать кровельщиком? Вы мне покажете, как стать кровельщиком? Я очень быстро всему учусь.

Ширли-Чарли смотрит на меня, смотрит очень внимательно. Потом кладет волосатую руку мне на макушку. Я еще слишком маленький. Таких маленьких в кровельщики не берут.

– А потом вы меня научите? Когда я вырасту?

Ширли-Чарли сидит, думает. Очень задумчиво думает. Смотрит на небо, которое синее и высокое. Потом смотрит опять на меня. Пожимает плечами и говорит:

– Гр.

Спускаюсь вниз по ступенькам бегом. Стучусь в дверь. Прим открывает дверь, не совсем открывает, а только немножко. Она говорит, прячась за дверью:

– Кто там?

– Это я, – говорю. – Том.

Прим открывает дверь уже нормально и впускаем меня в квартиру.

Она в темных очках.

Я весь такой радостный и довольный. Я говорю:

– Прим, угадай, кто я?

– Маленький мальчик.

– Нет. Я – строитель.

Прим молчит, ничего не говорит. Ей почему-то совсем не радостно.

– Том, я тебя очень прошу, только не становись строителем. Ненавижу строителей.

– Но…

– С меня хватит строителей. Я смотрю по сторонам.

– А где этот дяденька? Ну, который строитель? Прим молчит, не говорит ничего.

Я иду посмотреть дяденьку в спальне. Но в спальне его тоже нет.

– А где же дяденька?

– Вот, оставил на память подарочек. – Прим показывает на свои темные очки. Это подарок дяденьки-строителя. Он их ей подарил. На память. Прим показывает на дверь. – И я его вышвырнула за дверь. А сейчас я пойду, лягу в постель и буду рыдать и страдать. В лучших старомодных традициях.