Это мой медвежонок, он снова со мной. Только он…

Только он теперь сломан.

Я – Том, я сижу перед зданием театра. Театр – это такое место, где играют всякие спектакли. Показывают представления.

Театр – он весь в разноцветных огнях. Это очень красиво. Я сижу на траве, на газоне, смотрю на огни.

Потом смотрю на дорогу. Там, через дорогу, еще одно здание, на котором табличка. На табличке написано: «Лестер-сквер».

Уже ночь, и на улице темно, только здесь, перед театром, совсем не темно, потому что повсюду горят огни. Люди ходят туда-сюда. Их очень много-людей. Я смотрю на их ноги. Мне видны только ноги, потому что я маленький и сижу на траве.

Рядом со мной, на траве, спит какой-то дяденька.

Мертвого мальчика нет.

Я сижу.

А потом открывается дверь. Дверь, которая из театра. Я слегка пододвигаюсь, чтобы меня не задело. Наружу выходят два дяденьки. Несут большую коробку. На коробке написано: «Костюмы».

Дверь остается открытой. Я заглядываю туда, внутрь.

Там, за дверью, театр. Но не весь театр, а только часть. Такое специальное место за сценой, называется закулисы. Не то, где играют спектакль, а где его ставят, чтобы сыграть потом. Эти два дяденьки, которые с коробкой, они ставят коробку в кузов грузовика. Там на кузове написано: «Лондон. Костюмы и реквизит». Грузовик уезжает. Дяденьки входят обратно в театр и закрывают дверь.

Я сижу. Закрываю глаза. Засыпаю.

Заснуть – это очень легко. Даже если ты не на кровати, все равно заснуть – это несложно. Только надо забрать с собой Клоуна Подушкина. Я беру Клоуна Подушкина, и беру его руки, которые отрезанные, и кладу их в карманы своих школьных брюк. Это новые брюки, которые купила мне Прим. Я беру Клоуна Подушкина и выхожу из дома на улицу. Это мой медвежонок. Я прижимаю его к себе. Он теперь сломанный, у него нету рук. Только ноги. И еще голова. И туловище. Мы с Клоуном Подушкиным бродим по улицам. Целый день и потом еще – целую ночь. И еще один день, и еще одну ночь. Заходим с ним в магазин, чтобы взять мне поесть. Идем в парк, чтобы я сел и поел. Какая-то тетенька меня наругала, что кушать на улице нехорошо. Потом мы с Клоуном Подушкиным спим прямо в парке. А теперь – рядом с театром.

Заснуть – это очень легко. Но когда рядом с театром, это уже получается сложно. Я уже засыпаю, и вдруг дверь опять открывается, и мне приходится отодвигаться, чтобы меня не задело дверью. Наружу выходят два дяденьки. Несут большую коробку. На коробке написано: «Реквизит».

Дверь остается открытой. Я заглядываю туда, внутрь.

А потом.

Захожу. Туда, внутрь.

Быстро-быстро, чтобы никто не увидел.

Мы с Клоуном Подушкиным в театре. За сценой, где закулисы.

Сейчас весна, но на улице уже ночь, и поэтому сейчас не весна, а ночь. Ночью на улице холодно, даже весной. Я замерз и вошел в помещение. В театр.

Мы с Клоуном Подушкиным в театре. Кажется, мы заблудились. Здесь все так странно, и пахнет деревом. Таким… мокрым деревом с гнилью. Пол скрипит под ногами. Лестница тоже скрипит. Я поднимаюсь по лестнице и выхожу прямо к занавесу.

Поднимаю занавес. Он очень тяжелый, и я его приподнимаю совсем чуть-чуть, чтобы заглянуть снизу и посмотреть, что там с той стороны.

Я заглядываю под занавес, смотрю, что там на сцене. Там, на сцене, ковер. И еще кресла. В одном кресле кто-то сидит. И еще там горит торшер. И стоит небольшой диванчик. На диванчике тоже сидят.

Я проползаю под занавесом.

Теперь я как раз за диванчиком, и меня ниоткуда не видно. Только мне тоже ничего не видно, и я встаю, чтобы мне было хоть что-то видно.

Тот дяденька, который сидит на диванчике, он играет в спектакле. Говорит слова роли. А тетенька, которая в кресле, ему отвечает. Ну, как будто они разговаривают. А зрители в зале смотрят спектакль, который на сцене.

Дяденька вдруг умолкает. И смотрит. На меня. Зрители смотрят на меня. И никто ничего не делает. А потом.

Я поднимаю Клоуна Подушкина над головой. Все смеются, смотрят на медвежонка.

И только дяденька, который за сценой, он совсем не смеется. Этот дяденька не играет в спектакле, он сидит в закулисах. Но сейчас он выходит из закулис, и берет меня за руку, и говорит, чтобы я сейчас же ушел со сцены.

Я сижу в зале, смотрю спектакль. Этот дяденька, который из закулис, посадил меня в зале. И сам сел рядом, чтобы за мной приглядеть. Так мы с ним и сидим, он приглядывает за мной, а я смотрю, что там в спектакле. На сцене.

А в спектакле, на сцене, там как будто мама и папа, и они разговаривают друг с другом. Мама говорит папе:

– Надеюсь, сегодня у Тима все было в порядке. В школе.

Папа кивает. Он читает газету. Газета большая, и папы почти и не видно. Мама говорит:

– Сегодня я целый день гладила. – Мама показывает на большую корзинку, где лежит аккуратно сложенная одежда. Мама встает, достает из корзинки джинсы. Они были сложенные, а теперь развернулись. Мама держит их и говорит: – Вот погладила Тиму джинсы.

Папа складывает газету. Кладет ее на диванчик. Встает. Смотрит на джинсы.

– Это его лучшие джинсы. – Мама говорит: – В воскресенье, когда мы поедем к бабушке с дедушкой, он их наденет.

Папа кивает. Берет газету. Садится обратно на свой диванчик. Разворачивает газету. Читает.

– Что хорошего пишут?

– Пишут, что все хорошо и что становится еще лучше.

Мама вздыхает.

– Ну хорошо. Одним поводом для волнения меньше.

– Дорогая, тебе вообще не о чем волноваться.

– Только о том, чтобы Тим хорошо учился и получил хорошее образование.

– Он получит хорошее образование. – Папа говорит: _ Он же учится в Норрисе, в школе для сообразительных эрудитов.

Мама кивает. Папа листает газету.

– Здесь написано, что Норрис – лучшая школа в стране. И что Тим – лучший в классе.

– Хорошо.

– И еще здесь написано, что с директора школы сняли все обвинения.

Мама кивает. Аккуратно складывает джинсы, кладет их в корзинку. Смотрит на часы.

– Тим уже скоро вернется из школы. Папа кивает.

А потом раздается стук в дверь. Ну, как будто кто-то пришел и стучится. Мама уходит со сцены, идет в закулисы. Потом возвращается на сцену, но уже не одна, а с Тимом. Тим – это мальчик. Такой же, как я. Моего возраста. Только он там, на сцене. В спектакле. Он говорит:

– Привет, папа.

– Привет, Тим. – Папа говорит: – Как в школе?

– Все замечательно.

– Никого не ругали?

– Нет. – Тим говорит: – В Норрисе вообще никого не ругают. Если ты сделаешь что-то плохое, тебя обнимают и приглашают в специальную комнату для разговоров. Ну, где на двери табличка: «Вы хотите об этом поговорить?»

Папа кивает. Складывает газету.

– А что там, в этой комнате?

– Я не знаю. – Тим садится на диван рядом с папой. – Туда еще никого не водили.

Папа кивает.

Мама тоже кивает и гладит Тима по голове.

– Мне очень нравится в Норрисе. – Тим говорит: – Потому что там все адекватные.

– Тим. – Мама говорит: – У папы есть новости. Правда, папа?

Папа встает.

– Я устроился на работу, на новую работу. Тим смотрит на папу, широко распахнув глаза.

– Я больше не бизнесмен. Я нашел себе занятие поинтереснее.

– Что за занятие, папа?

– А ты догадайся. Мама говорит.

– Покажи ему форму.

Папа вытаскивает из-под дивана большую сумку. Открывает ее, достает черную повязку для глаза. Надевает ее на глаз.

Тим растерянно хлопает глазами.

Мама говорит:

– Покажи ему шляпу.

Папа достает из сумки большую черную шляпу и надевает ее на голову.

Тим смотрит на шляпу, растерянно хлопает глазами.

– И деревянную ногу. – Мама говорит – Покажи ему деревянную ногу.

Папа заходит за диванчик. Этот тот самый диванчик, за которым я прятался, когда вылез на сцену. Ну, до того, как я встал и поднял медвежонка. Папа заходит за этот диванчик, и берет деревянную ногу, и поднимает ее повыше. Потом выходит из-за диванчика, уже вместе с ногой. Сгибает ногу в колене, не деревянную, а свою, и кладет ее на деревянную ногу. Идет по сцене на деревянной ноге. Говорит:

– Якорь мне в глотку! Разрази меня гром! Тим растерянно хлопает глазами.

Папа открывает сумку, достает оттуда какой-то крюк. Прикрепляет его к руке, чтобы крюк был как будто вместо руки. Достает попугая, сажает к себе на плечо. Стряхивает с плеча попугаичью какашку. Достает свернутый флаг.

Мама говорит:

– С флагом – это уже легко. Сейчас он точно уже догадается. Правда, папа?

Папа кивает и говорит:

– Да, с флагом – точно.

Тим растерянно смотрит на флаг и хлопает глазами.

Папа уже развернул свой флаг и теперь машет им над головой. Флаг весь черный, и на нем нарисованы белый череп и скрещенные кости. Папа держит флаг перед собой, чтобы Тиму было все видно. Он вовсе не сердится, папа. И не ругается на Тима.

Тим улыбается и подпрыгивает на месте.

– Я знаю, я знаю. Ты будешь пиратом. Папа кивает.

Тим подходит к самому краю сцены, смотрит в зрительный зал.

– Мой папа – пират. Плавает по семи морям. И убивает плохих из пушки. И находит закопанные сокровища.

Зрители смеются.

Я забираюсь с ногами на стул и смотрю на зрителей. Они все смеются, им потому что смешно, что у Тима такой смешной папа-пират.

– Другие папы, они принимают наркотики, и их сажают в тюрьму. – Тим говорит: – Но мой папа – совсем не такой. Мой папа – лучший на свете.

И на этом спектакль кончается.

Все встают и идут на выход. Потому что спектакль закончился и сейчас театр закроется. Все выходят из театра. Обсуждают спектакль. Да, хорошая пьеса. Вам понравилось? Очень. И сама пьеса, и как играли. Да, игра потрясающая. Все выходят из театра, спускаются вниз по ступенькам.

Все, кроме меня.

Зажигается свет.

Раньше было темно, а теперь стало совсем светло. Дяденька, который из закулис, подходит ко мне. Он какой-то совсем сердитый. Он говорит:

– Ты еще здесь? Где твои мама с папой? Я говорю:

– У меня нет мамы с папой. Моя мама, она…

– Ага.

– А мой папа – пират.

Дяденька, который из закулис, смеется.

– Папа плавает по семи морям.

Дяденька, который из закулис, кивает и смеется.

А потом мальчик, который из театра, который моего возраста, но уже даже играет в спектакле, выходит на сцену. Смотрит в зал, где теперь нет никого, потому что все зрители ушли. Мальчик, который из театра, спускается в зал и идет к выходу. Проходит мимо меня, идет дальше, но потом возвращается и говорит:

– Это тот мелкий крендель, который чуть не сорвал нам спектакль?

Он сам точно такой же, как я. Точно такого же возраста, как и я.

И еще обзывает меня, что я мелкий.

– Ну, ты и придурок. Ты нам чуть не испортил спектакль.

Я пожимаю плечами.

– Хотел обратить на себя внимание? Ты почему до сих пор не ушел? Я вообще не понимаю, почему тебя не скормили львам. Это что у тебя?

Я смотрю на Клоуна Подушкина. Поднимаю его повыше.

– Ага. – Мальчик, который из театра, отбирает у меня медвежонка. Вертит его в руках, смотрит. – Похоже на плюшевого медвежонка. То есть когда-то он был плюшевым медвежонком. В другой жизни, наверное Пока по нему не прошлись циркулярной пилой. И не избавили от страданий. Что у него с глазами?

– Ему…

– И где его лапы?

Они есть, лапы есть. Только они у меня в кармане

– А почему твоя мама его не починит? Хотя что там чинить?! Пусть она его выбросит на помойку и купит нового.

– Она…

– Только не говори мне, пожалуйста, что у твоих папы с мамой нет денег на нового плюшевого медведя. – Мальчик, который из театра, хмурится и говорит: – Значит, вы пребываете за чертой бедности. И тогда возникает вопрос. Как ты здесь оказался вообще? Кто тебя, интересно, впустил в папин театр?

Я смотрю на дяденьку, который из закулис.

Дяденька, который из закулис, молчит. Ничего не говорит.

Я смотрю на мальчика, который из театра. -Я…

– Только не говори мне, пожалуйста, что ты пришел с этой паршивой экскурсией из школы. Мне вообще непонятно, почему их пускают в приличный театр. Тем более этих дебилов из бедных районов. Это же не дети, а просто уроды какие-то.

Я молчу, ничего не говорю.

– А вот и мой папа. И мама. Я стою и кусаю губы.

– Это мой папа. – Мальчик, который из театра, показывает на сцену. – Ты о нем, разумеется, даже не слышал. И никогда не услышишь. Он не какой-нибудь там футболист и не кинозвезда. Мой папа. Которому принадлежит этот театр. И который вообще не выносит дебилов, дебильности и дебилизма в любом проявлении. И который, я более чем уверен, даже не стал бы с тобой разговаривать, а сразу скормил бы голодным львам. Мой папа. – Мальчик, который из театра, стоит, сложив руки на груди. – Ты вообще знаешь, кто у меня папа? Хотя откуда такому придурку знать?! Мой папа – лорд Гамильтон Симпатяга. И ему принадлежит этот театр. А это значит… Ты уже понял, что это значит? – Мальчик, который из театра, показывает на потолок. – Это значит, что все, что находится под этой крышей, в том числе и любая живая душа, принадлежит ему по законному праву. Иными словами, он тут самый главный. Мой папа.

Я молчу, не говорю ничего.

Мальчик, который из театра, тоже не говорит ничего.

Просто стоит с важным видом. Его папа с мамой уже спустились со сцены и теперь идут по проходу, идут прямо к нам. Все молчат, не говорят ничего. Папа с мамой подходят к нам. Мальчик, который из театра, говорит:

– Папа. Мама. Папа говорит:

– Оскар, и что ты затеял на этот раз? Кто твой маленький друг?

– Никакой это не друг. Просто какой-то придурочный. И недоделанный террорист. И вдобавок маньяк. И пытает плюшевых медвежат. Но вы не волнуйтесь, я уже с ним разобрался. Допросил с пристрастием, все как положено.

Дяденька, который из закулис, говорит:

– Лорд Гамильтон, боюсь, этот юный джентльмен отстал от родителей и потерялся. – Он смотрит на часы. – Мне пора. Лорд Гуляка пригласил нас с лордом Пшиком на бутылку игристого. Было бы очень невежливо опоздать. Вы не присмотрите за молодым человеком? Я буду на связи с администратором. Если будут какие-то новости, я немедленно вам сообщу.

– Хорошо. – Лорд Гамильтон говорит: – Шлите мне сообщения на виртуальный мобильный. – Лорд Гамильтон подносит к уху телефон. Это невидимый телефон, потому что его не видно. Его вообще нету. – А мы тем временем… -Лорд Гамильтон смотрит на меня. – Тебя как зовут, мальчик?

– Том, – говорю.

Как замечательно все получилось: меня никто не ругает и не скармливает меня львам.

– Том. А фамилия?

– Стволер.

– Том Стволер. Ну что же, Том Стволер, познакомься с моей дорогой супругой. Леди Элиза Симпатяга.

Леди Элиза протягивает мне руку. У нее на руке золотое кольцо. А на шее – жемчужные бусы, и еще на руке – браслет. Она берет мою руку, как настоящая шикарная леди, и говорит:

– Как поживаете, Том? Я говорю:

– Хорошо поживаю. А вы? Лорд Гамильтон говорит:

– А это мой сын Оскар Симпатяга, которого ты уже знаешь.

Оскар Симпатяга делает противное лицо.

– Оскар – величайший актер современности. В своей возрастной категории, разумеется. Окончил Королевскую театральную школу в четыре с половиной года. С блеском сдал все экзамены. Имеет диплом с отличием. Оскар. – Лорд Гамильтон говорит: – Покажи нам пантомиму с цветком.

Оскар кивает. Поднимает руку над головой, изображает рукой цветок. Ну, как будто он падает с цветочного дерева. Не сам Оскар, а цветок. Потом Оскар наклоняется и как будто поднимает упавший цветок. А потом выпрямляется и просто стоит. Видимо, он уже все показал.

Лорд Гамильтон аплодирует. Леди Элиза тоже аплодирует. Дяденька, который из закулис, аплодирует и подмигивает мне.

Я смотрю на Оскара. И аплодирую.

Лорд Гамильтон выходит из театра. Стоит на улице, смотрит на небо. Поднимает руку ладонью вверх. Как будто там идет дождь. Только дождь не идет, его вообще нет, дождя. Лорд Гамильтон говорит, глядя на небо:

– Да, уже ночь. Я так и думал.

Леди Элиза кивает. Берет лорда Гамильтона под руку.

– Смотри. – Лорд Гамильтон показывает на небо. – Видишь, звезды. Если смотреть очень внимательно. И прищуриться. Они сложатся в твое имя.

Леди Элиза смотрит на небо, где звезды. Я стою рядом с лордом Гамильтоном. Смотрю на звезды.

Оскар смотрит на дяденьку, который спит на тротуаре.

Лорд Гамильтон говорит:

– Пойдемте ужинать.

Лорд Гамильтон с леди Элизой идут ужинать. Их шикарные туфли очень шикарно стучат по асфальту.

Оскар подходит к дяденьке, который спит на тротуаре. Он в таком грязном пальто, потому что он лег прямо в лужу, и пальто все промокло и стало грязным. Оскар пинает его ногой. Оскар – он маленький и поэтому пинает не сильно.

Дяденька не говорит ничего.

Оскар улыбается и говорит:

– Ты, наверное, хочешь денег, как я понимаю?

Дяденька не говорит ничего.

– Ты принимаешь кредитные пистолеты? – Оскар достает пистолет. Это специальный лазерный пистолет, который стреляет цифрами-деньгами. Только он не настоящий. Игрушечный. – Ну что? Настрелять тебе денег? На какой счет? На чье имя? – Оскар целится в дяденьку из пистолета. Но пистолет даже не настоящий, а вовсе даже игрушечный. – Как же вы меня бесите, кто бы знал. Нигде от вас нет покоя. Выходишь на улицу, где и так все заплевано жвачкой; И не проходишь и двух шагов, как натыкаешься на какого-нибудь паршивого алкаша. – Оскар показывает на здание театра. – Знаешь, что это такое?

Дяденька не говорит ничего.

– Хотя откуда такому уроду знать?! – Оскар делает злое лицо. – Ты же безмозглый придурок, у тебя на лице написано. А это театр, между прочим, и храм искусства. Знаешь, во сколько обходится содержать такой театр? На одни только программки с золотым тиснением папа тратит по несколько миллионов в год. А туалеты, которые в этом здании, они на двести лет старше самого здания. – Оскар говорит: – Так что если ты думаешь, что у нас есть какие-то лишние деньги, чтобы бросать их на ветер, то ты точно клинический идиот. И вообще это не твоего ума дело, на что мы тратим деньги. Частично они цифровые, частично бумажные. Но это опять же тебя не касается. Видишь этого человека? – Оскар показывает на лорда Гамильтона, который уже пошел ужинать, но теперь почему-то остановился. – Ты вообще представляешь себе, сколько он может стоить?

Дяденька не говорит ничего. Даже не трясет головой.

– Это мой папа. И вот что я тебе скажу. Если мой папа еще раз увидит, что ты пристаешь ко мне и хочешь денег, он тебя скормит голодным львам. Тебе все понятно? Или повторить?

Дяденька не говорит ничего. Ему, наверное, непонятно.

Оскар пинает его по голове.

– Пошел ты в жопу.

– Тебе все понятно?

Лорд Гамильтон оборачивается и смотрит на Оскара.

Леди Элиза подходит к Оскару, очень шикарно подходит, в таком нарядном шикарном платье. Подходит и говорит:

– Оскар, милый, это же новые туфли. Только сегодня купили. Ты их можешь испачкать. Пойдем, моя радость.

– Ладно, придурок. – Оскар говорит это дяденьке, который спит на тротуаре. – Надеюсь, ты уяснил ситуацию.

***

Лорд Гамильтон открывает дверь. Держит дверь, чтобы она не закрылась. Оскар заходит внутрь. Я захожу внутрь. Леди Элиза заходит внутрь.

Лорд Гамильтон тоже заходит внутрь и закрывает дверь.

Снаружи это вообще непонятно чего. Никакой вовсе не ресторан. Ну, где можно покушать. Снаружи там только закрытые ставни и вообще ничего не написано, ни единого слова. Но внутри все понятно. Внутри – ресторан, самый шикарный. Он очень маленький. Только два столика. За одним, который поменьше, сидит дяденька. Он чернокожий и очень большой. Он сидит совершенно один, кушает в одиночестве. Другой столик, который побольше, свободен. Там никто не сидит. Тетенька, которая работает в ресторане, подходит к нам и провожает к свободному столику. Мы все садимся. Тетенька, которая работает в ресторане, кладет на стол книжку с меню. Все смотрят на книжку, по очереди, и лорд Гамильтон говорит:

– Оскар?

Оскар смотрит на книжку.

– Я буду кальмаров на выпасе. Лорд Гамильтон говорит:

– Том?

Я смотрю на книжку, которая с меню. Не говорю ничего.

Оскар говорит:

– Да просто возьми ему пудинг. А ты, мама, что будешь?

Леди Элиза смотрит на книжку с меню.

– Пожалуй, козленка в прериях.

– А я, наверное, возьму… – Лорд Гамильтон закрывает книжку с меню. – Я возьму утку в холмах. И бутылку шампанского. Четыре бокала, пожалуйста. И две соломинки.

Оскар морщится и говорит:

– Папа, я з последний раз пил из соломинки на свой день рождения, когда мне исполнилось шесть.

– Обе соломинки – для Тома. – Лорд Гамильтон говорит: – Они здесь маленькие, а у Тома такой большой рот.

Я трогаю пальцем свой рот. Он такой… Мне вспоминается мертвый мальчик. А потом.

Лорд Гамильтон говорит:

– Том, ты не голоден? Ты даже и не притронулся к своему пудингу. А мы все уже доедаем.

Я смотрю на стол. У всех тарелки почти пустые, а у меня есть еще целый пудинг. Я беру ложку, ем пудинг.

Лорд Гамильтон берет нож и вилку, отрезает кусочек от мертвого мальчика и кладет его в рот.

Оскар кашляет. Не по-настоящему кашляет, а понарошку. Это он так притворяется. А потом, когда все на него посмотрели, он говорит:

– А кто, интересно, украл все апострофы с вывесок на магазинах?

Все смеются.

Лорд Гамильтон смеется:

– Ха-ха. Оскар говорит:

– Папа, правда я очень умный?

– Да, мой мальчик, пожалуй, что да.

– Папа, а ты бы любил меня точно так же, если бы я был как Том?

Лорд Гамильтон смотрит на меня. Я ем пудинг.

– Нет, пожалуй, что нет.

Оскар улыбается. Он очень умный, правда? Все сидят, едят ужин. Оскар говорит:

– Папа, а можно мне взять твоего порошка?

– Разумеется, можно. Леди Элиза говорит:

– Оскар, ты же знаешь. Я не одобряю, когда ты берешь кокаину папы. – Она достает из кармана какую-то маленькую коробочку. – Возьми лучше мой. С комплексом натуральных липидов. Для смягчения слизистой носа.

Я ем пудинг. Он такой розовый и дрожит на тарелке. Я двигаю тарелку, чтобы пудинг дрожал сильнее.

– Пап. – Оскар сует нос в коробочку и говорит: – Пап, а знаешь… когда ты меня содомировал в задний проход, по-моему, горничная нас видела. Или нет?

– Не знаю, малыш. Я был без контактных линз. – Лорд Гамильтон отвечает на телефон, который звонит. Но без звука. Это невидимый телефон, его как будто и нет вообще. Лорд Гамильтон подносит невидимый телефон к уху и говорит: – Да. Хорошо. Да. Хорошо. – Он отключает невидимый телефон. – Боюсь, Том, твои папа с мамой так и не появились.

За другим столиком. Там сидит большой чернокожий дяденька. Он сидит совершенно один, кушает в одиночестве. Только теперь он не кушает. Положил вилку настал, смотрит на меня. Поднимает бровь, открывает глаз.

Лорд Гамильтон говорит:

– Ты знаешь, где они, Том? Может, они тебя бросили? Может, они от тебя отказались?

– Папа, скорми его львам.

– Том, ты знаешь, как им позвонить? – Лорд Гамильтон говорит: – Знаешь их номер? Папин. Или мамин.

– Папа, попробуй горячую линию для бедных кварталов.

– Нет. – Я встаю. – Не надо скармливать меня львам и тем более горячим.

– Том, ты куда? – Лорд Гамильтон говорит: – Тебе, может быть, нужно в уборную? Оскар, проводи Тома в уборную.

Я сажусь обратно.

За другим столиком. Этот большой чернокожий дяденька, который сидит. Кушает в одиночестве, он кладет вилку на стол. Встает. Надевает пальто. Оно такое шикарное и розовато-лиловое. Большой чернокожий дяденька выходит из ресторана, закрывает дверь.

А потом.

Как раз, когда дверь закрывается.

Она опять открывается, и дяденька снова заходит. Тот же самый дяденька. Который чернокожий и очень большой. Только пальто вывернуто наизнанку. Это уже не тот дяденька. Это другой.

– Прошу прощения. – Большой чернокожий дяденька говорит: – Вы не видели мальчика Тома? Я ищу мальчика по имени Том. Его родители попросили меня привезти его домой.

Лорд Гамильтон смотрит на чернокожего дяденьку. Потом смотрит на меня.

– Вот мальчик Том.

Большой чернокожий дяденька улыбается. У него белые-белые зубы.

– Том. Ты Том? Я киваю.

– А какая у тебя фамилия?

– Стволер. – Я называю свою фамилию.

– Стволер? Я киваю.

Большой чернокожий дяденька кивает.

– Том, меня зовут Боксфорд. Твои родители. – Боксфорд смотрит на лорда Гамильтона. – Мистер и миссис Стволер. Они попросили меня, чтобы я забрал мальчика и позаботился о его благополучии.

Лорд Гамильтон встает:

– Том. Я встаю.

Лорд Гамильтон смеется.

– Замечательно. А то я уже начал думать, что нам придется возиться с ним до конца дней. До свидания, Том.

Я выхожу из ресторана. Большой чернокожий дяденька держит меня за руку. Оскар говорит:

– Не забудь своего дебильного медведя.

Я выхожу на улицу. Иду вдоль по улице. Большой чернокожий дяденька ведет меня за руку. Только это не дяденька, а молодой человек. Его зовут Боксфорд, и он будет заботиться о моем благополучии.

– Итак. – Боксфорд останавливается на углу. – Давай еще раз, по порядку. Родители от тебя отказались и бросили. Где они тебя бросили? В ресторане?

Я качаю головой.

– В буфете в театре?

Я киваю. Потом качаю головой.

– Значит, не в театральном буфете? Я качаю головой.

– Но ты же был в театре. Смотрел спектакль. Я киваю.

– И твои папа с мамой бросили тебя в театре? Я качаю головой.

Боксфорд снимает пальто, которое очень шикарное и розовато-лиловое, только теперь оно вывернуто наизнанку. Он его выворачивает обратно на лицевую сторону и надевает опять.

Я говорю:

– Я поэтому и пошел в театр.

– Потому что они тебя бросили? Я киваю.

– Так, давай еще раз. Твои папа с мамой – они тебя бросили. Оставили одного. И ты поэтому пошел в театр.

Я киваю.

Боксфорд берет меня за руку, и мы идем дальше.

– Тогда скажи, где они тебя бросили?

– Я не помню, – говорю. – Я в тот вечер гулял. Мой папа в тюрьме. А мама занимается сексом.

Боксфорд кивает.

– Они вас попросили, чтобы вы обо мне позаботились?

Боксфорд не смотрит на меня. Он смотрит на витрину, которая в магазине.

– Они попросили меня, чтобы я о тебе позаботился. Пока они не вернутся обратно.

– Значит, они вернутся?

Боксфорд заходит за угол. Он ведет меня за руку, и я тоже захожу за угол. Мы стоим на автобусной остановке, ждем, когда остановится автобус. Я смотрю на Боксфорда.

– Значит, мои мама с папой вернутся? И опять заберут меня, да?

Боксфорд кивает.

Подъезжает автобус. Мы садимся в автобус и едем.

Мы с Боксфордом едем в автобусе. Это лондонский автобус, а все автобусы в Лондоне – красные. Там плохо пахнет, потому что внутри сидит очень вонючий дяденька. А еще там есть тетенька с детьми. Она сердится на детей и ругается:

– Да замолчите уже, спиногрызы.

И еще там есть взрослый мальчишка и девочка, одетая как привидение, – у нее черные ботинки и белое-белое лицо. Потому что она так накрасилась. И еще там в автобусе есть дяденька, и он пьет пиво из банки, и пиво течет у него по подбородку, как будто у него борода из пива, и это смешно. Я смеюсь. Смотрю на дяденьку с пивной бородой и смеюсь. Боксфорд смотрит на дяденьку и не смеется. Ему не смешно. Он говорит мне:

– Уже скоро приедем.

Я смотрю на Боксфорда. Он теперь обо мне заботится.

Смотрю в окно. Мы в центре Лондона. Там такие большие дома, очень-очень шикарные. А потом – раз. И дома уже старые, ветхие, грязные. И уже не такие большие. Автобус едет, останавливается на светофорах. Сейчас темно, и светофоры горят совсем ярко. Красным, зеленым и желтым. Я смотрю на мигающий желтый свет.

– А это как называется?

– Что?-Мы ездим на втором этаже, впереди. Смотрим прямо вперед, на дорогу. Боксфорд смотрит на светофор и говорит – Это светофор.

Я киваю.

– А что у тебя с медвежонком? Я смотрю на своего медвежонка.

Боксфорд берету меня медвежонка. Он сломан. Я говорю:

– Он сломался. Его сломали большие мальчишки. Там еще был мертвый мальчик, у меня дома. Его убили. Я испугался и убежал.

Боксфорд кивает.

– Этот мальчик, его убили… Боксфорд смотрит в окно.

Мы с Боксфордом и Клоуном Подушкиным выходим из автобуса. Я держу Клоуна Подушкина в руках, но не за руку. Потому что у него нет рук. Мыс Боксфордом идем вдоль по улице. Я оборачиваюсь и машу автобусу рукой. Мы поднимаемся по ступенькам, заходим в дом. Дом облезлый и старый. Там, наверху, если подняться по лестнице, дверь в подъезд. Она даже не закрывается, потому что она сломанная. За дверью в подъезд – снова лестница. Очень старая лестница. Обои на стенах ободраны, они отклеиваются и падают. То есть не то чтобы падают, но вот-вот упадут. На обоях – цветочки. Они тоже как будто сейчас упадут. Ну, как будто они отцвели и уже осыпаются.

Боксфорд идет вверх по лестнице. Он говорит

– Рокси.

Рокси выходит из комнаты. Это тетенька, чернокожая тетенька. Она сильно накрашена, вся в макияже.

– Ну что, достал?

– Не совсем то.

– В каком смысле «не совсем то»? – Рокси выходит из комнаты. Смотрит на Боксфорда, как он идет вверх по лестнице. Рокси видит меня. Смотрит на меня, говорит: – А-а, в этом смысле.

Боксфорд кивает. Заходит в комнату.

– Где ты его нашел?

– Я зашел в ресторан поужинать после прослушивания, и вот… – говорит Боксфорд и закрывает дверь.

Я остаюсь перед дверью, снаружи. Сажусь на ступеньки.

Прижимаю к себе Клоуна Подушкина. Это мой плюшевый медвежонок. У него нет рук.

А у меня целых четыре руки. Две своих, две – медвежонкиных, которые у меня в кармане.

Дверь открывается. Выходит Рокси, красит на ходу губы. Говорит:

– Эй. – Встает передо мной на колени, улыбается мне. Обнимает меня. – Меня зовут Рокси. Я твоя новая мама.

Я киваю.

Рокси смотрит на меня, улыбается.

– Ты – моя новая мама? Рокси кивает.

Боксфорд выходит на лестницу. Встает за спиной моей новой мамы, кладет руку мне на плечо. Держит меня за плечо, говорит:

– Только пока не вернутся твои настоящие мама и папа.

Я киваю. У меня есть медвежонок. Рокси смотрит на медвежонка, говорит:

– Это кто у тебя?

– Клоун Подушкин Налог.

– Его так зовут? Клоун Подушкин Налог? Я киваю.

– Можно просто Подушкин.

– Забавное имя для плюшевого медвежонка. – Рокси смотрит на Боксфорда. – Забавное имя для плюшевого медвежонка, да, Коробок?

Боксфорд кивает.

– Он симпатичный, твой медвежонок. – Рокси говорит:-А что у него с глазами?

– Их разрезали, – говорю.

– А где его лапы?

– Ему их отрезали. Они тут, у меня. – Я встаю, достаю из кармана медвежонкины руки, которые лапы.

– Хочешь, я их пришью?

– Рокси шьет костюмы для театра. Там есть очень сложные.

Рокси встает.

– Давай я их пришью. И глаза тоже починим.

Мы все заходим в комнату – и я, и Рокси, которая чернокожая тетенька, и большой чернокожий дяденька Боксфорд, который еще Коробок. Только он никакой не дяденька, а молодой человек. Мы заходим в комнату. Это спальня, она очень большая. Там висит много костюмов. Они там везде. И на кровати тоже.

Рокси берет костюм, держит его в руках.

– Этот еще не закончен.

Это костюм в виде платья с цветами. Цветы как будто сейчас упадут. Ну, как будто они отцвели и уже осыпаются.

Я держу своего медвежонка. Это мой медвежонок.

– Рокси, ты почини ему медвежонка.

Рокси достает швейную машинку. Она была спрятана под костюмами. Рокси бросает костюмы на пол. Они еще не закончены. А под костюмами спрятана швейная машинка. Она похожа на черную руку с иголкой, которая шьет. Рокси включает швейную машинку. Я видел такую в одном магазине.

Боксфорд говорит:

– Сейчас Рокси починит тебе медвежонка. Твоего Клоуна Подушкина.

Я смотрю на Клоуна Подушкина.

Рокси стучит себя по коленям.

Я кладу Клоуна Подушкина ей на колени.

– Давай его лапы.

Я достаю из кармана медвежонкины руки, которые лапы, даю их Рокси.

Рокси берет смешную иголку. Я ни разу не видел такую иголку. Она похожа на рожки. Эта такая специальная иголка, чтобы распарывать швы. Рокси распарывает медвежонку живот. Там внутри что-то белое, похожее на вату.

Боксфорд похлопывает по кровати.

Я сажусь на кровать рядом с Боксфордом.

Рокси вынимает из медвежонка набивку. Ну, которая была внутри. Она белая, это кровь медвежонка. Рокси кладет набивку прямо на костюмы, которые еще не закончены. Рокси распарывает медвежонку голову. Сует палец в дырку, где раньше был глаз. А теперь там разрез крест-накрест. Рокси берет иголку, продевает в иголку нитку и зашивает разрез.

Мы с Боксфордом сидим смотрим.

А потом.

В другой комнате.

Звонит телефон. Боксфорд спрашивает у Рокси:

– Я возьму трубку?

– Если несложно. Я тут медведя чиню, не могу подойти. Скажи, что мне некогда. Потому что мне надо чинить медведей.

– Может быть, это мой папа. Я попросил его мне позвонить. По поводу… в общем, ты знаешь, по поводу чего. – Боксфорд встает и выходит из спальни. Идет вниз. В комнату, где телефон. Он берет трубку и говорит – Привет, это дом Рокси. А, привет, папа. Да, ты меня здесь застанешь, потому что я здесь. Я практически здесь живу. Практически.

Рокси смеется.

Я сижу на кровати. Боксфорд в другой комнате разговаривает по телефону. Здесь все слышно, что он говорит. Он говорит в телефон:

– Папа, ты знаешь, чем я хочу заниматься. Рокси шьет.

– Конечно, папа. Я хочу поступить в театральную школу. Хочу пойти по твоим стопам.

Рокси смеется и шьет.

– Папа, если ты сам все знаешь, тогда зачем спрашиваешь?

Рокси шьет, зашивает разрезанные глаза.

– Я не хочу кончить в какой-нибудь дремучей любительской студии. Вот почему мне действительно важно поступить в театральную школу.

Рокси кивает.

– Но, папа. У меня нет вообще ничего. Нельзя начинать вообще с нуля. Мне нужно хорошее образование. – Боксфорд долго молчит, не говорит ничего. А потом говорит: – И надо, чтобы ты за меня заплатил.

Рокси смотрит на меня. Делает непонятное лицо. Оно слишком сильно накрашено, и поэтому непонятно, какое на нем выражение.

Боксфорд кладет трубку на место. Поднимается вверх по лестнице. Громко топает. Похоже, он сердится. Он не заходит в комнату. Идет вниз по лестнице. Открывает переднюю дверь, на улицу. Боксфорд не выходит на улицу. Он громко хлопает дверью и опять поднимается вверх по лестнице. Заходит в спальню. Садится рядом со мной на кровать. Кладет руки на колени. Они большие и черные. Боксфорд смотрит на свои руки. Потом поднимает глаза. Смотрит на Рокси и говорит:

– Это папа звонил.

– И чего?

– И ничего. – Боксфорд сидит, сложив руки на груди. – Сказал, что не станет платить за меня.

– Просто он хочет, чтобы ты сам всего добивался в жизни. Своими силами. А ты не спросил, может быть, он даст взаймы?

Боксфорд качает головой.

– Нет. Сказал, что не даст. Сказал, что на данное время не располагает лишними средствами.

– Тогда тебе нужно найти работу. Я, конечно, работаю, шью костюмы, но я не могу содержать нас обоих. Нам просто не хватит.

Боксфорд кивает. Не улыбается.

Медвежонок уже почти готов. Рокси завязывает узелок и откусывает нитку. Нитка пачкается в помаде.

– У папы три дома. Хрен его знает, зачем ему целых три. Он полжизни просиживает в сортире.

Рокси смеется.

– Зачем человеку сразу три дома?! Так не бывает, чтобы сразу три дома. Да, я знаю, он толстый, и тем не менее… Даже если он сядет в одном половиной задницы, а другой половиной – в другом, все равно остается еще целый дом.

Рокси берет коробку, где пуговицы. Достает две пуговицы. Показывает их мне.

– Это будут глаза. Я киваю.

– Тебе нужно устроиться на работу, Боксфорд. – Рокси пришивает медвежонку глаза. Глаза из пуговиц. Рокси смотрит на Боксфорда. Медвежонок тоже смотрит на Боксфорда. Одним глазом. Потому что второй еще не пришили.

– Я не собираюсь жертвовать своей актерской карьерой, чтобы выплачивать твою закладную за дом. Надо придумать чего-то еще. Хотя что тут думать? – Боксфорд встает.

– Пойдешь звонить Роберту Таблету? Боксфорд садится.

– Нет. Сначала попробуем нашу новую задумку.

Я держу своего медвежонка, которого починили. Теперь у него есть глаза. И руки пришиты на место. Я держу его, прижимаю к себе, улыбаюсь. Говорю ему:

– Видишь, все хорошо. А ты боялся. Я прижимаю его к себе.

Рокси идет вверх по лестнице, но не до самого верха, а до середины. Там есть маленькая площадка и еще одна дверь. Рокси открывает дверь и говорит:

– Вот твоя комната.

Я вхожу в комнату. Она очень маленькая. Там есть кровать, тоже маленькая. Ее даже не видно, потому что она вся завалена костюмами.

– Сейчас мы их уберем. – Рокси сгребает костюмы в охапку и бросает их вниз, на лестницу. Прямо на голову Боксфорду.

Боксфорд говорит:

– Рокси, я говорю по телефону. Рокси смеется.

Боксфорд сбрасывает с себя эти костюмы, которые упали ему на голову, и говорит в телефон:

– Дэвид, я насчет твоего спецзаказа. Рокси бросает костюмы вниз.

Они падают прямо на голову Боксфорду. Боксфорд говорит:

– Рокси, и так настроение паршивое. Перестань. Рокси смеется.

– Дэвид, ты уж определись. А то какой-то ты непостоянный. – Боксфорд сбрасывает с себя костюмы и говорит в телефон: – Восемьсот евро, Дэвид. Наличными.

Рокси берет белую простыню. Бросает ее вниз. Простыня приземляется прямо на голову Боксфорду. Он теперь похож на привидение. Привидение Боксфорда сердится, говорит по телефону и сердится,

Я лежу у себя в кровати. Рокси читает мне сказку на ночь. Сказка называется «Принцесса и пластик». Рокси читает:

– А потом они пошли по магазинам. А потом пошли на стоянку, где была их машина, и сложили продукты в багажник. А потом они сели в машину. И поехали домой. А дома они положили продукты в большой холодильник.

Я лежу у себя в кровати. Обнимаю своего медвежонка Клоуна Подушкина. Лежу, свернувшись калачиком, под одеялом. В комнате холодно. Сейчас весна, но в доме у Рокси совсем не весна. Потому что дом старый, и в нем очень холодно.

Рокси читает мне сказку:

– А потом они пошли в лес. И устроили там пикник. А потом стали играть в мячик. И мячик скатился с горки. А потом они побежали за мячиком и поддали его ногой, и он опять оказался на горке, на самой верхушке. А потом они положили мячик в машину.

Я оглядываю комнату. Она очень маленькая. У нее ненадежный потолок. Ну, как будто он сейчас упадет. Только он не упадет. Просто он ненадежный.

– А потом. – Рокси читает мне сказку: – Они сели на одеяле. А потом… а потом поехали домой. А потом…

Я смотрю на Рокси. Она очень хорошая и добрая. Она – моя новая мама. Она даже не тетенька, а молодая женщина. Совсем молодая, но взрослая. И еще она сильно накрашена, сильно-сильно. Она чернокожая, и у нее очень смешные волосы. Много-много косичек, как будто намазанных грязью. Я видел такие по телику, дома. Когда смотрел телик Терик. Рокси говорит:

– А потом… а потом все. Конец сказки. Рокси закрывает книжку.

– Почитай еще раз, с начала.

Боксфорд заходит в комнату, смотрит на Рокси. Поднимает вверх большой палец. Садится на кровать рядом с Рокси и говорит:

– Том. Эта комната…

Я смотрю на Боксфорда. Рокси говорит:

– Мы очень надеемся, что тебе здесь понравится, Том.

Я киваю.

Рокси улыбается. Кладет руки на щеки Тома. Том кладет руки на щеки Клоуна Подушкина, который не клоун, а плюшевый медвежонок.

Боксфорд говорит:

– Эта комната… Только ты не пугайся, пожалуйста. Ничего страшного в этом нет. Но мы должны тебя предупредить.

Я киваю.

Боксфорд говорит:

– В этой комнате водится привидение.

Я киваю. Чувствую, как волосы встают дыбом. Рокси гладит Тома по голове, приглаживает ему волосы, чтобы они не стояли дыбом, а легли. Легли спать.

– Не бойся, Том. Оно вовсе не страшное – привидение. Оно дружелюбное. – Боксфорд смеется. – Я бы даже сказал, чересчур дружелюбное.

Рокси пихает Боксфорда локтем.

– В общем, ты, главное, не бойся. Оно не страшное. – Боксфорд рассказывает про привидение. Говорит, что оно не страшное, и его вовсе не нужно бояться. Он говорит: – На самом деле здесь не одно привидение. Вполне может так получиться, что за одну ночь к тебе придет сразу несколько разных. Не к тебе то есть, а в эту комнату. Вполне может так получиться, что в эту комнату за одну ночь может прийти сразу несколько привидений. Потому что они тут водятся.

Шерсть у Клоуна Подушкина встает дыбом.

– Когда привидение приходит, лучше всего лечь на живот. И спрятать голову под подушку. Вот так. – Боксфорд берет подушку и надевает ее на голову, как шляпу;

Рокси смеется.