Старина Рыжий так сильно расстроился, что продолжал горевать целых три часа, пока за ним не прикатил папаша. Мы, понятно, старались с ним не общаться» но всей толпой сгрудились у окон, чтобы поглядеть, как он будет уходить. Рыжий в последний раз обернулся на школу, и мы с Коноплей, Шпалой и Биг-Маком быстренько нырнули под окно. Остальные на прощанье ему помахали.
Если честно, я готов признать, что по жизни никогда не утруждал себя размышлениями. Почти все поступки я совершаю под влиянием момента и особо о последствиях не задумываюсь. Исключение Рыжего, однако, заставило меня пораскинуть мозгами.
Я попытался представить себя на его месте: что бы я чувствовал, если бы меня вышибли из Гафина. Раньше подобные мысли не приходили мне в голову, то есть, в прошлом меня тысячу раз исключали из разных заведений; я ненавидел их всей душой, поэтому наказание не выглядело наказанием. Нет, правда, меня это совершенно не волновало, знаете, как если бы мне не дали брюссельской капусты за то, что я не съел шпинат. Спасибо большое, умереть со смеху.
С Гафином дело обстояло по-другому. Мне здесь действительно нравилось. Я буквально обожал эту школу. Согласен, заведение считалось исправительным, но мы от него просто балдели. Мы знакомились с миром криминала, пили, курили, нецензурно выражались и вообще творили что хотели, в компании сверстников, которых вряд ли встретили бы где-то еще. Фантастика!
Однако самым главным было чувство общности. Конечно, мы постоянно дрались, воровали друг у дружки по мелочам, подставляли один другого, и все мы были подонками из подонков, но в этом-то и заключалась вся прелесть. Как там говорил Джабба Хатт в «Возвращении Джедая»? «Ты – такой же негодяй, как и я, хо-хо-хо!» Прямо в точку. Именно так я оценивал своих одноклассников. Все они были отъявленными мерзавцами, точно как я.
Сами понимаете, мысль о том, что меня могут выкинуть из этого замечательного заведения, вызывала у меня мурашки, а трамваев апельсин прямо-таки трясся в заднем кармане моих штанов.
– Эй, куда подевался мой апельсин? – недоумевал Трамвай. – Я только что достал апельсин! Оставил его на кровати всего на секундочку, и он уже исчез. Кто-нибудь видел мой апельсин?
– Слышь, а какого он был цвета?
К несчастью, чистка отнюдь не закончилась. На следующее утро Грегсон собрал всех нас вместе и сообщил, что перед Рождеством нам предстоит экзамен.
– Время глупых игр вышло. Следует отделить зерна от плевел. Оттого, как вы сдадите экзамен, зависит продолжение вашей учебы в Гафине. – Грегсон соблазнительно помахал экзаменационным листом, потом запер его в серебристый металлический шкаф, а ключ положил себе в карман.
– А что за экзамен? – поинтересовался Шпала.
– Экзамен выявит степень вашего прогресса, мистер
Уильяме. По его результатам будет видно, насколько вы усвоили уроки мистера Шарпа и мистера Фодерингея. Экзамен покажет, стоит ли вам возвращаться в Гафин после Нового года, – объяснил Грегсон и прибавил фразу, которая заставила нас насторожиться: – Либо же методы обучения Мидлсбро окажутся более эффективны.
– А что, Рыжего отправили в Мидлсбро? – поинтересовался Крыса, лениво подняв руку из-за головы.
– Да, мистер Макфарлан, на несколько месяцев. В феврале мистеру Данлопу исполняется шестнадцать лет, поэтому его отец… полицейский… решил, что после этого он сам займется воспитанием сына. – Грегсон сплюнул и обменялся многозначительными взглядами с Шарпеем и Фодеринг-штайнбм, ясно давая понять, что они об этом думают.
– Экзамен состоится в следующую пятницу. К тем, кто его провалит, снисхождения не будет, а лучший ученик получит премию в размере ста фунтов. Всего доброго, джентльмены.
Здрасьте пожалуйста, экзамен! В жизни не сдавал ни одного экзамена. И что прикажете делать?
Вообще-то вопрос был чисто риторический. Я уже знал, что стану делать и, скажу по секрету, с умножением это слово не рифмуется.
Той же ночью, когда все заснули или по крайней мере притворились спящими, чтобы незаметно выскользнуть из спальни и без помех заняться своими делами, я тоже потихоньку вылез из кровати и на цыпочках прокрался к выходу. Не успел я взяться за дверную ручку, как зажегся свет, и Крыса спросил, куда я иду.
– В туалет, – огрызнулся я, но остальные уже приподнялись на локтях и не спускали с меня глаз.
– Что, в одежде? – фыркнул Трамвай.
– А отмычки тебе зачем? – подозрительно прищурился Бочка.
– Не твое дело. Поворачивайся зубами к стенке и спи.
– Можно мне с тобой? – с надеждой попросил Крыса и принялся натягивать ботинки.
– Ты ведь даже не знаешь, куда он собрался, – удивился Трамвай.
– Не важно. Просто хочу помочь Бамперу.
– Стоп. Я не просил ничьей помощи, так что отстаньте от меня и ложитесь спать. Я один пойду за этим чертовым экзаменационным листом, – брякнул я и тут же пожалел о своих словах. Все повыскакивали из кроватей и подняли шум.
– За экзаменационным листом?
– Экзамен, блин!
– Я тоже с тобой!
– Я постою на шухере.
– Все пойдем!
– Кто спер мои часы?
– Молчать! – рыкнул я и погрозил кулаком. – Со мной никто не пойдет. Если вам приспичит стянуть эту гребаную бумажку завтрашней ночью, вперед и с песней, а сегодня иду я, причем один.
Внезапно дверь за моей спиной резко открылась, и мы все впятером молниеносно скинули одежду, уличающую нас в преступных замыслах.
– Чего разгалделись? Заткните варежки, мать вашу, иначе Грегсон услышит, что мы намылились спереть лист с экзаменационными заданиями, – прикрикнул Шпала, слепя нас лучом фонарика.
– Сколько вас там? – спросил я и подошел к двери.
– Не знаю, почти все, – пожал плечами он.
С лестничной площадки на меня глядело несколько угольно-черных физиономий.
– Нельзя же идти эдакой толпой, это просто глупо! – возмутился я, но Шпала ответил, что он тут ни при чем.
– Представляешь, только я успел надеть штаны, как Свеча и Неандерталец упали мне на хвост. Остальные приклеились в коридоре.
– Пойти должен кто-то один, – настаивал я. – Можно сфотографировать задания или придумать еще что-нибудь.
– Интересно, как это, мистер Бонд? Фотиков у нас нет, а видеокамеру, уж извини, я оставил в другой куртке.
– Ладно, тогда я скопирую задания. Перепишу от руки и принесу сюда.
– Ага, а лучший ученик получу сотню фунтов. Думаешь, всем достанутся одинаковые вопросы? Мы, значит, будем зубрить столицы Южной Америки.
– А ты втихаря выучишь таблицу квадратов и всех прокинешь. Нет уж, хрен тебе. Кроме того, ты все равно не заставишь народ разойтись. Я уже пробовал, бесполезно.
– Либо все, либо никто, – раздался голос из темноты.
– Такую толпу наверняка заловят, – все еще протестовал я…
– Лучше пусть заловят, чем ты нас подставишь, – прошептал кто-то.
– Полное дерьмо! – простонал я, понимая, что мой тщательно разработанный план летит к чертям.
– А ты чего хотел? Шоколадного мороженого и каждую неделю по новой телке? Жизнь – дерьмо, разве сам не знаешь? – философски заметил Шпала.
– Ладно, пошли, только тихо.
Шестнадцать человек во главе со мной по одному на носочках спустились по лестнице. Я уже был возле класса, а последние члены отряда еще пробирались мимо грегсоновского кабинета.
Я подергал за ручку – так, на всякий случай. Дверь, разумеется, оказалась запертой, поэтому я попросил Шпалу подставить мне спину, чтобы я мог добраться до окошка со стеклянными панелями.
– На фиг надо, – сказал он и вытащил из кармана связку новеньких блестящих ключей.
– Что там у тебя? Где взял?
– Спер у Грегсона. Он оставил их на столе пару недель назад, ну я и сбегал на соседнюю улицу сделать дубликаты.
Пришлось выложить несколько фунтов. Я понятия не имел, от чего эти ключи, но решил, что когда-нибудь пригодятся.
Хорошо еще, что было темно, и никто не заметил, как я позеленел от зависти. Этот удар по самолюбию заставил меня подумать о том, чтобы впредь не терять бдительности. Шпала примерил три или четыре ключа, покрутил каждым в замочной скважине, но подошел только пятый по счету.
К сожалению, шестнадцать неуклюжих балбесов в одинаковой тяжелой обуви, спотыкающихся в темной комнате, стопроцентно гарантируют изрядную степень шума. Лишь после десяти минут моего сердитого шиканья грохот перевернутых столов и падающих стульев наконец стих.
-. Ну вы дебилы чертовы! – злобно зашипел я, и в эту секунду раздался чей-то приглушенный вопль, а мгновение спустя я услышал, как Конопля рычит на Ореха.
– Я ударился ногой, – жалобно простонал Орех, когда Конопля перестал зажимать ему рот.
– Все зубы, на хрен, повыбиваю, если ты опять разинешь хлебальник, – пригрозил Конопля.
Глаза у меня полезли на лоб: трое из нашего отряда уже добралась до металлического шкафа и с остервенением дергали за ручки ящиков, пытаясь открыть их силой. Шпала отогнал этих дикарей, помахав перед ними связкой ключей. Невероятно. С ума сойти. К счастью, «дикарями» оказались Крыса, Малек и Лопух, которым не хватило бы силенок открыть даже коробку из-под обуви, поэтому вреда шкафу они не нанесли.
– Пропустите-ка меня, – сказал Неандерталец и отодвинул предыдущую троицу в сторону, легко, точно дунул на букет одуванчиков.
– Эй, попридержи прыть, – остановил его Шпала и протиснулся между несгораемым шкафом и Неандертальцем. – Сперва попробуем ключами. У кого-нибудь есть спички?
Четырехглазый шагнул вперед и щелкнул зажигалкой. Пламя осветило тьму, Шпала принялся звенеть ключами, прикидывая, какой из них подойдет. Увы, нам не повезло. Шпала упорно пытался воткнуть в скважину блестящий серебристый ключик подходящего размера, но, к шпалиной досаде, ничего не получалось.
– Дайте я попробую, – предложил я и полез в карман за своими отмычками. Шкаф был довольно старый, я бы сказал, шестидесятых или даже конца пятидесятых годов, и я вполне мог рассчитывать на успех. В старых конструкциях обычно ставились такие простые замки, что их можно было отомкнуть зубочисткой. Кстати, это относится к большинству механизмов. Вот вам задачка: попробуйте вскрыть новенький «форд-эскорт» – хитроумные дверные замки, сигнализация, дополнительный замок на руле, иммобилайзер, прочие противоугонные штучки и т.д. и т.п., но проделайте тот же номер с более старой моделью, и вы преспокойно уедете, открыв тачку булавкой за десять пенсов. Кроме шуток, я сам видел, как это делается. Может быть, раньше производители замков не заморачивались со всякими сложными технологиями, или время плохо влияет на замки. А может, в старые добрые времена люди не угоняли машины и не взламывали чужие несгораемые шкафы. Так или иначе, все, что я сказал, – чистая правда, которую не худо бы знать и использовать в щекотливых обстоятельствах.
– Есть. Учитесь, салаги.
Замок со щелчком открылся, несколько ребят одобрительно похлопали меня по спине, но Шпалы среди них, я заметил, не было. Мы выдвинули ящик и принялись рыться в бумагах, пока не нашли папку, на которой крупными буквами значилось: «Экзаменационные задания. Совершенно секретно». Учитывая, что секретность уже была нарушена, надпись показалась мне слегка пафосной. Впрочем, в конце концов мы играли по правилам Грегсона, а он мог тешить себя, как ему заблагорассудится.
– Берите бумагу, ручки и быстро переписывайте задания, – скомандовал я, положив папку на первую парту. Все сгрудились вокруг меня, мы раскрыли папку и обнаружили в ней один-единственный листок. Мы вытащили его, повертели так и сяк и… удивленно заморгали. На листке было написано:
«Поздравляю, вы успешно сдали экзамен. Положите экзаменационный лист на место, заприте шкаф и идите спать. Никому не говорите о том, что здесь нашли, утром зайдите ко мне в кабинет и заберите свои сто фунтов.Мистер Грегсон, директор».
– Что ж, все вышло без особого труда, – заключил Шпала, тогда как я продолжал переваривать смысл записки.
– И чего теперь делать? – озадаченно спросил Крыса.
– Наверное, убрать листок в ящик и ложиться спать, – предложил Трамвай.
– Подождите, я не успел дописать, – проканючил Тормоз, лихорадочно выводя какие-то ужасающе безграмотные каракули.
– Бросай эту ерунду! – Я вырвал у него карандаш и убрал послание Грегсона в папку. – Ладно, ну его на хрен, делаем, как сказано – возвращаемся по комнатам.
– Ты же не собираешься завтра пойти к Грегсону и потребовать свою сотню? – осторожно поинтересовался Трамвай, глядя, как я запираю шкаф.
– А как же, конечно, собираюсь. Кто не просит, тому не дают.
– Это же чистая разводка! Он просто хочет выяснить, кто жулит, а ты попадешься на его удочку, – возмутился Трамвай, но я уже и сам об этом подумал.
Вопрос был не в том, разводит нас Грегсон или нет, а в том, зачем он это делает. Директор прекрасно знал, что все мы – те еще хитрецы и обманщики, которые лезут в конец учебника, чтобы подглядеть ответы, даже не прочитав условия задачи. Нет, тут крылось что-то другое, что-то очень важное. Я ощущал это каждой клеточкой своей шкуры и понимал, что единственный способ докопаться до сути – отыграть спектакль до конца.
Разумеется, в таком деле следовало немного подстраховаться. Я отнюдь не намеревался тупо идти за морковкой, привязанной к моей шляпе, всю дорогу до самого Мидлсбро. Я должен был точно знать, что койка в Гафине зарезервирована за мной надолго, поэтому пришел к выводу, что к Грегсону надо припереться всей толпой. В конце концов старый козел не сможет выгнать весь класс, иначе попросту останется без работы. На следующее утро мы так и сделали.
Я посвятил Шпалу, Биг-Мака и Коноплю в свой план и заручился их согласием, после чего мы обработали тех, кто принял участие в нашей маленькой ночной вылазке, и принудили их вместе со всеми плечом к плечу встать в кабинете Грегсона (кому-то пришлось выкрутить руки, кого-то улестить). К моему разочарованию, Бочка удивительно легко пошел на наши условия, я и пальцем его не тронул. Снисходительность этого жирняги так меня разозлила, что я ткнул его в плечо и предупредил: «Смотри у меня!»
– Куда смотреть-то? – пробурчал он, энергично растирая онемевшую руку.
– Сам знаешь куда, – уклончиво ответил я, пытаясь скрыть отсутствие какого-либо повода для конфликта за дымовой завесой агрессивности.
Валет и Малек оказались не столь сговорчивы, и оба наотрез отказались подписаться в том, чего не совершали. Ни тот, ни другой не ходили с нами «в ночное» и отрицали свою причастность к общему делу яростней, чем Гилфордская четверка. В конце концов даже Неандерталец оставил их в покое. Я ожидал чего-то подобного от Валета, поскольку, на мой взгляд, тот давно и чересчур явно демонстрировал признаки раскаяния в своем прошлом (он побил стекла в кабинете рисования и разорвал все рисунки, которые участвовали в школьном конкурсе, после того как учитель присудил ему лишь третье место. Понимаете, о чем я? Впрочем, рисовал он действительно неплохо). По сравнению с ним, однако, Малек был темной лошадкой. Его отказ поддержать остальных меня озадачил, ведь раньше он всегда участвовал в общих затеях. Он горько переживал утрату двух передних зубов в футбольном матче, тем более что выросли они совсем недавно, но вряд ли он воспринимал это как личное оскорбление. Малек, если у него заходила такая шиза, упорно строил из себя угрюмого бирюка, этакого страдающего праведника. После двух недель употребления протертых супчиков его физиономия вытянулась, как у лошади, и мне показалось, что он просто рефлексирует. Как бы то ни было, тут уж мы ничего не могли поделать, и я решил, что шестнадцати душ вполне хватит, чтобы прикрыть задницу. В том случае, разумеется, если Грегсону тоже вдруг не вздумается порефлексировать.
– Позвольте спросить, куда это вы все направляетесь? – удивилась мисс Говард, когда шестнадцать учеников нестройным шагом промаршировали мимо ее стола.
– К Грегсону, – коротко ответил я и только тут увидел, что сегодня она опять надела желтую кофточку, которая мне ужасно нравилась. Кофточка была в облипку, с глубоким вырезом, причем недоставало одной пуговки – именно там, где нужно. Мне очень, очень нравилась эта кофточка. Я бы охотно потоптался по ней грязными бутсами, если бы, к примеру, она слетела с мисс Говард посреди улицы, и мисс Говард попросила бы меня помочь ей застегнуть лифчик.
– Он вызвал всех сразу? – Мисс Говард решительно заслонила собой директорскую дверь.
– Ну да, он оставил нам записку, – подал голос Шпала.
– Дайте посмотреть, – потребовала она.
– Сперва ты, малышка, – послышалось из задних рядов, и мы все заржали.
Несколько секунд спустя дверь в кабинет распахнулась, и директор недоуменно воззрился на делегацию.
– Что здесь за сборище? Чего вам надо?
Воцарилась тишина, и я вдруг сообразил, что, по общему молчаливому согласию, выразителем чаяний избрали меня. Я набрал в грудь побольше воздуха и произнес:
– Мы получили вашу записку. – Грегсон непонимающе нахмурился. – Ну, насчет ста фунтов. «Утром зайдите ко мне в кабинет.и заберите свои сто фунтов», – процитировал я, пытаясь заставить Грегсона вспомнить текст письма.
– Что? Я не имел в виду всех сразу. Письмо касалось только того, кто его нашел.
На это замечание я лишь пожал плечами и кивнул на ребят, столпившихся позади меня.
– Все налицо, – гордо констатировал я, повторив фразу из фильма, который смотрел накануне вечером.
– Понятно. Раз так, заходите, – сказал Грегсон, и мы ввалились в кабинет.
Директор уселся за свой – по обыкновению девственно чистый – стол и устремил на нас пронзительный взгляд птичьих глаз.
Я объяснил, что мы «ходили на дело» вместе, и намеренно не стал упоминать своих личных заслуг, поскольку, намой взгляд, ситуация не располагала к тому, чтобы выставляться. Грегсон выслушал мою версию, задал пару вопросов, но, в общем, особых эмоций не выказал.
– Вот и все, – подытожил я, отдавая мяч Грегсону и рассчитывая немедленной передачи назад. Директор, однако, хранил молчание. Он задержал взгляд на каждом, и я не сразу понял, что он нас пересчитывает.
– Вас только шестнадцать. Где остальные? Кого нет и почему?
Я рассказал, как обстояло дело с Валетом и Мальком. Грегсона мои объяснения не устроили. Так и этак, мытьем и катаньем, кнутом и пряником он пытался вытянуть из нас правду, пока наконец не поверил в то, что оставшиеся наверху отщепенцы не пожелали участвовать в похищении экзаменационных заданий.
– Стало быть, шестнадцать, – хмыкнул директор и покачал головой.
– Мы получим деньги? – напрямую спросил я, дабы из бежать ста пятидесяти болезненных тычков в спину ста пятьюдесятью пальцами.
– Деньги? Ах да, разумеется. – Грегсон отсчитал десять десяток и положил их на стол передо мной.
– Я думал, сто фунтов причитается каждому, – обиженно протянул Четырехглазый. Ответом ему стал презрительный взгляд Грегсона и пинок в голень, выданный Шпалой.
– Старост попрошу задержаться, остальные свободны. Можете спустить куш на космических пришельцев и чипсы. Объявляется общий выходной.
Толпа одобрительно загудела и попыталась добраться до вознаграждения, но я пообещал, что через несколько минут доставлю деньги по адресу. Вскоре в обществе Грегсона остались только я, Биг-Мак, Конопля и Шпала.
– Их надо убрать, – сообщил директор, показав на потолок. Мне пришлось уточнить, о ком он говорит, – О мистере Холдене и мистере Макаскиле. Позаботьтесь об этом.
– Погодите. Что вы имеете в виду? – вытаращился Шпала.
– Сами знаете. Эти двое не участвовали в деле, поэтому хочу, чтобы они покинули Гафин. Их нужно исключить.
Каким образом—ваша забота, причем не позднее сегодняшнего дня. Каждый из вас получит по полсотни. Договорились?
– Не понимаю, – сказал я. – Ни черта не понимаю,жульничали мы, а не они.
– Вот именно,—усмехнулся Грегсон и, видя, что нас
надо слегка подтолкнуть, придвинул кресло к столу, и добавил: – Все объяснения – завтра. А теперь, джентльмены, Идите и выполняйте приказ.
Спровоцировать драку с Валетом и Мальком оказалось сложнее, нежели с Рыжим, поскольку ни тот, ни другой не 6ыли задирами, в особенности Малек. Он был настолько ошарашен внезапной агрессивностью окружающих и с такой готовностью подставлял «другую щеку», что Конопля не на шутку вознамерился расписать его по полной. В конце концов мы сменили тактику. Шарпея уговорили расстаться со своим бумажником, который позже обнаружился в вещах Валета (наличные, к сожалению, исчезли бесследно—маленькая деталь, почему-то весьма расстроившая нашего препода). Малек, однако, испортил все планы, поскольку обнаружил у себя под подушкой пропавшие ключи Фодерингштайна раньше, чем такая возможность представилась самому Фодерингштайну. Более того, Малек пожелал узнать, кто и зачем подложил ему чужие ключи, но каменные лица товарищей и вид Валета, собирающего манатки, видимо, не потребовали дальнейших разъяснений. Малек упаковал свои вещи и позвонил предкам еще до того, как Грегсон за ним послал. В отличие от проводов Рыжего, этим двоим на прощание никто не махал.
Разумеется, вы вправе думать о нас все, что угодно. Можете назвать нас предателями, и я вряд ли найду аргументы, чтобы вам возразить, но в конечном счете приказы ведь отдавал Грегсон. Мы всего-навсего сделали то, что нам было велено, зная, что, ослушавшись, сами будем паковать барахло и набирать домашний номер.
Я не хотел звонить предкам и собирать вещички. Мне нравилось в Гафине. Кроме того, в школе что-то определенно назревало. Что конкретно, я не знал и даже не догадывался, просто интуиция подсказывала мне, что готовится нечто важное. Больше всего на свете мне не хотелось этого пропустить.