Я едва дождался следующего дня. Наутро я скатился с кровати и запрыгнул в ботинки, как человек, озабоченный важным делом. Шпала с Коноплей тоже сгорали от нетерпения, а вот Биг-Мак с вечера немного перебрал сидра, и вытащить его из постели можно было только динамитом.

Остальные смутно ощущали наше возбуждение, не догадываясь о его причине. Хрустя рисовыми хлопьями, Крыса зыркал глазами, на случай, если дело коснется его и потребуется быстрота реакции, но вслух никто ничего не говорил. Внезапное исключение Рыжего, Валета и Малька сделало всех подозрительными, однако у меня было предчувствие, что кровопускание завершилось. В школе осталось шестнадцать учеников – шестнадцать пятнадцатилетних, – и оставили нас явно не зря.

– Джентльмены, сегодня уроки отменяются, – сообщил Грегсон, когда мы гурьбой вывалили из столовой. – Нам предстоит экскурсия. Автобус уже приехал, так что будьте добры пройти в класс к мистеру Шарпу и переодеться.

– Переодеться? А зачем? – спросил Бочка, вытирая ладони о заляпанную вареньем футболку.

– Мы – учебное заведение, не так ли? Значит, и выглядеть нужно соответственно. Мистер Шарп приготовил для вас очень симпатичную форму. Пусть каждый выберет для себя подходящий размер.

Грегсон не ошарашил бы меня сильнее, даже если бы двинул по башке бейсбольной битой. Напялить школьную форму? Он что, издевается? Я настолько обалдел, что даже забыл выругаться.

– Вы, наверное, пошутили? Мы сроду не носили форму, – возразил Шпала, но Грегсон лишь закатил глаза и переглянулся с Фодерингштайном.

– Послушайте, ребята, сделайте это ради нас, а? В конце концов мы разрешаем вам курить в гостиной, выпивать и закидываться, так неужели мы ожидаем слишком многого? Марш в класс, и чтоб через пять минут все стояли в этой чертовой форме! – С этими словами Грегсон развернулся и вышел.

Мучения по поводу ненавистной формы немного смягчались весельем, которое накатывало при виде остальных таких же страдальцев. Черные брюки, белые рубашки, бордовые джемперы и полосатые желто-зеленые галстуки (да, да, и галстуки) сделали из нас образцовое стадо дегенератов. Блин, позорище-то какое! К счастью, я еще помнил, как завязывать галстук, и где-то с двадцатой попытки справился с этой отвратительной удавкой. Узел у меня вышел размером с кулак, а «язык» – не больше пяти сантиметров. Половина придурков смастерила то же самое, тогда как вторая половина умудрилась сделать все наоборот: узкий конец галстука болтался спереди, а широкий был заткнут за пояс. Один Четырехглазый повязал галстук по правилам; впрочем, Неандерталец быстро устранил эту несправедливость, дернув за конец с такой силой, что теперь Четырехглазому не помог бы даже слесарь с алмазным резцом.

Класс приготовился к выходу. Мы ринулись в автобус, как идиоты (почему как?), но, к своему огромному разочарованию обнаружили, что заднее сиденье вмещает только четырех человек, а не шестнадцатерых, которые отчаянно пытались туда втиснуться. Разразилась неизбежная драка, в которой Свеча получил по затылку как минимум от четырех противников (в том числе от меня). Грегсону быстро надоела наша куча мала, и он самолично занялся распределением мест. Я, Шпала, Конопля и Биг-Мак впали в глубокую депрессию, поскольку директор посадил нас впереди, рядом с собой, Шарпеем и Фодерингштайном – хуже просто не придумаешь. Как выяснилось, Грегсон хотел переговорить со своими адьютантами, чтобы те держали остальных в узде и следили за их поведением.

– Прошу на полном серьезе: сегодня без глупостей. Ходить по струнке и не привлекать к себе лишнего внимания, поняли? Это очень важно, – сказал он и украдкой округлил пальцы, намекая, что внакладе мы не останемся. – Все ясно?

– Все. А куда мы едем? – спросил я.

В этот момент Фодерингштайн повернул ключ в замке зажигания, и Грегсону пришлось подождать, пока двигатель прокашляется. Когда же директор все-таки озвучил цель нашего путешествия, мы решили, что он попросту издевается.

– В музей.

В музей? Без брехни? Нет, мы, конечно, не рассчитывали наивно, что он поведет нас в пивную, но в музей…

– Ладно, хотя бы посмотрим на динозавров и прочих страшилищ, – высказался Шпала.

– Нет, мы едем в Музей естественной истории.

– А что там показывают? – поинтересовался Конопля.

– Сокровища Железного и Бронзового века, а также экспонаты времен римского завоевания: керамика, старинные монеты, наконечники от стрел и тому подобное, – просветил нас Грегсон.

– Короче, старые горшки и плошки, – перевел я остальным.

– Я бы задал парочку вопросов, вот только стесняюсь, –  пробурчал Шпала.

Грегсон лишь улыбнулся, как будто знал что-то, чего не  знали мы. Впрочем, так оно и была Автобус петлял по лондонский улицам, Фодерингштайн чуть ли не беспрерывно давил на клаксон. Наконец мы остановились в каком-то переулке, где уже стояло пять или шесть других автобусов. Фодерингштаин хрястнул ручником и заглушил хрипящий в агонии двигатель, после чего Грегсон объявил, что мы приехали.

– Ну, вот мы и на месте. Всем слушать меня, повторять не буду. Сегодня вы должны вести себя тише воды, ниже травы. Не дурачиться, не курить, не воровать, не драться, не сквернословить и, – Грегсон многозначительно поглядел на несколько разочарованного Крысу, – не расстегивать штаны перед школьницами. Я прекрасно знаю, что всем вам глубоко плевать на мою просьбу, поэтому скажу так: мы привезли вас сюда не ради развлечения. У этой экскурсии есть цель, и очень важная, которая может принести выгоду и нам, и вам, причем вполне осязаемую. Смотрите в оба, рты – на замок, руки – в карманы, иначе завтра первым паровозом отправитесь в Мидлсбро. Усвоили?

Мы дали Грегсону понять, что да, усвоили, но потребовалось некоторое время, прежде чем директор убедился, что это действительно так, и кивком велел Фодерингштайну открыть дверцу.

– Комнаты «А» и «Б» идут с мистером Шарпом, комнаты № 3 и «Д» – за мной. И улыбайтесь, улыбайтесь, тут будет интересно!

С этим напутствием мы свернули за угол к главному входу.

Я ломал голову, почему и зачем нас сюда согнали. Может, в качестве наказания? Ответа на этот вопрос я не знал. С другой стороны, мне было всего пятнадцать, всего на свете я знать не мог. В этом возрасте детей как-то не принято просвещать, достаточно окунуть их в жизнь с расчетом на то, что какой-никакой опыт они извлекут сами. Да, и еще: следует как можно чаще говорить подросткам, чтобы они заткнулись, а если что – сразу давать в зубы. До сего момента я жил именно по таким правилам, поэтому не слишком переживал, что меня не посвятили во все подробности происходящего. Для меня это было в порядке вещей – в порядке гребаных вещей. Короче, я решил поступить как всегда: запомнить день, если он сложится хорошо, или затолкать его в дальний уголок черепушки с пометкой «забыть и выкинуть», если он окажется скучным и паршивым (все на то указывало), а если меня спросят, бывал ли я в Британском музее, – тупо хлопать глазами.

Мы притопали к старому пыльно-серому зданию с высокими каменными колоннами, перед которым, словно муравьи, сновали япошки, жующие бутерброды

– Чё, это он и есть? – спросил Крыса, проходя мимо ворот, на которых висела табличка «Британский музей».      Охранники на входе (носить фуражки им было необязательно, о чем, судя по всему, они весьма сожалели) приветствовали нас улыбками и перекинулись с Грегсоном парой-тройкой любезностей.

– Спасибо! – рассмеялся он в ответ, и я почувствовал, как узел моего галстука затягивается еще туже. Унизительность положения заставляла задыхаться. Кучкой недотепистых школьников – вот кем мы выглядели со стороны, кучкой долбаных ботаников, которых преподы водят за собой, музейные смотрители – опекают, словно малышню, а прочая публика едва удостаивает мимолетным взором.

Музей просто кишел школьниками, но лишь несколько групп были одеты в форму, на всех остальных была обычная повседневная одежда. С какой стати Грегсон вырядил нас, будто клоунов? В Гафине мы сроду не носили формы. На кой черт было напяливать ее для приезда сюда, где практически все одеты, как нормальные люди? Неужели директор таким образом наказывал нас за какие-то прошлые проступки, о которых мы давно забыли? Что за фигню он устроил? Как уже говорилось, ответов на эти вопросы я не знал, но Грегсон явно что-то задумал. Я смотрел в оба, держал рот на замке, а руки в карманах.

Мы поднялись по длинным каменным лестницам, обогнули высокие колонны, оставили позади еще нескольких охранников с непокрытыми головами, прошли мимо табличек с надписью «Не курить», мимо дверей из стекла и бронзы, и тут нашим глазам представилось первое искушение.

Посреди вестибюля стоял большой стол, круглый и прозрачный, очень похожий на пульт в машине времени Доктора Кто. Он был полым, столешница – стеклянной, и мы все немедленно столпились вокруг стола, жадными взглядами пожирая лежавшие в его чреве сокровища.

Стол представлял собой копилку для добровольных пожертвований, внутри находились серебряные и медные монеты, а также купюры на многие и многие сотни фунтов.

– Здесь написано, что рекомендованная сумма взноса – три фунта, а один чувак сунул целую двадцатку. Интересно, как он получил сдачу? – недоуменно спросил Тормоз.

– Эй, вы, ну-ка сдерните оттуда, – рявкнул Грегсон, увидев, что мы делаем, и сто шестьдесят пальцев неохотно отлипли от прорезей в стекле. Заметив взгляд одного из охранников, директор снисходительно хохотнул и пожал плечами: – Дети, что с них взять!

Унижение обожгло каждого из нас, однако мы промолчали и уныло поплелись вслед за Грегсоном.

Должен сказать, все оказалось так, как я и предполагал, если не хуже. Перед глазами проплывали бесконечные витрины со старыми битыми черепками, вероятно, представлявшими какую-то ценность. Мы таскались по залам больше двух часов, разглядывая римские шлемы, древнегреческие скульптуры, египетские статуи и предметы ассирийского искусства. От зевков у нас уже сводило челюсти. Настоящий кошмар.

Думаете, мы балдели, потому что засматривались такими фильмами, как «Аргонавты», «Синдбад и глаз тигра» или «Крулл»? Так вот, нет. В Британском музее было до смерти скучно. Скорей всего найдутся люди, которые обожают рассматривать эту муть, но, честно говоря, кто видел половину каменного льва, может считать, что видел их всех. Зачем собирать целый музей дрянного барахла?

Даже золото и серебро не вызвало у нас интереса. В самом деле, что толку пялиться на горшки и сундуки, набитые настоящими золотыми монетами, если они заперты под стеклом?

– Подходим, подходим ближе, руками ничего не трогать, – как заведенный, повторял Грегсон. Большинство из нас уже давно перестали слушать, хотя некоторые реплики, как назойливые мухи, все равно долетали до ушей: «Особая гордость музея, экспонат, выставленный для осмотра лишь на один год…»

– Ага, и все сломя голову бегут на него смотреть, – шепнул мне на ухо Шпала, до колик меня рассмешив. Грегсон метнул на нас сердитый взгляд, но, поскольку он округлил пальцы в виде монет, я вытер выступившие слезы и вновь, состроил постную мину.

– В ящиках находятся золотые монеты, год назад обнаруженные на месте древнего захоронения в районе водосистем Норфолк-Бродз, – проинформировал нас директор.

– Неплохо они там жили, в Норфолк-Бродз, – высказался Шарлей и подмигнул, разрешая вежливый смех. Никто даже не улыбнулся.

– Сокровищница, принадлежавшая, как считают, вождю викингов, была найдена строительными рабочими неподалеку от Грейт-Ярмута, в маленьком городке Раннэм, отсюда и название: «раннэмский клад». Как правило, на экспозицию выставляется не более двух процентов любого клано, поскольку эта находка совсем свежая и работы по ее исследованию и каталогизации начнутся лишь в следующем году, администрация музея решила выставить на публичный осмотр сокровищницу в полном объеме. Это третий по величине клад, найденный на территории Великобритании за всю историю, – восторженно вещал Грегсон.

– Сэр, а можно еще раз посмотреть на стол для сбора пожертвований? – спросил Шпала. Сзади послышались смешки.

– Мистер Уильяме, – сквозь зубы процедил Грегсон, –

нам осталось провести в музее всего полчаса. Прошу, не отвлекайтесь. Завтра я устрою контрольную по теме экскурсии.

Пожалуйста, потерпите еще тридцать минут.

Пожалуйста? Это еще что за хрень? Грегсон никогда не произносил слова «пожалуйста». Хорошего поведения он добивался от нас угрозами, подкупом и шантажом. Сомневаться не приходилось: директор задумал что-то нешуточное.

Я чувствовал, что, если в ближайшее время не произойдет ничего интересного, я просто сорвусь, и плевать на последствия, однако менее чем через десять минут болтология закончилась и мы уже весело жевали бутерброды в музейном кафетерии.

– Здорово было, да? – воскликнул Трамвай, запихивая в рот булку с сыром и ветчиной.

– Неа, – возразил кто-то за другим столиком.

– Меня приколол только скелет в сортире, а все остальное – отстой, – прибавил я.

– А как вам тот чувак без члена, который метал диск? – захихикал Крыса, имея в виду древнегреческую статую в южном крыле. – Мне понравилось. Интересно, кто оторвал ему прибор?

– Твоя мамаша, – грубо пошутил Конопля. – Наверное, откусила.

– Да нет, скорей всего не мамаша, а папаша, – ухмыльнулся Бочка, желая позлить Крысу.

Фодерингштайн шикнул на нас из-за соседнего стола, мы притихли и занялись бутербродами.

– Блин, как же кисло-то, – устало протянул я, потер глаза и улегся головой на стол. Внезапно кто-то сильно ударил меня по затылку, и мой нос превратился в лепешку. С удивленным возгласом я поднял голову, ощутил, как что-то теплое стекает по губам и увидел на белом пластиковом столе алые пятна крови.

– Ну, суки! Кто?!. – гневно вопросил я и тут же узрел довольную рожу Бочки.

– Ради всего святого, дети, прекратите хулиганить, – раздраженно проговорил Грегсон, схватил меня за руку и поволок в пункт медпомощи.

Медсестра с соблазнительными буферами, хотя и не такими красивыми, как у мисс Говард, зажала мне нос, чтобы остановить кровотечение, а Грегсон между тем заполнял необходимые бумаги. Кровь перестала капать минут через пять, и все это время директор от меня не отходил.

– Ничего страшного, хрящи целы, – наконец заключила сестра и дала мне леденец на палочке. Жаль, я бы предпочел сигаретку.

Мы уже собрались уходить, когда слова медсестры прямо-таки пригвоздили меня к полу.

– До свидания, Стюарт, будь поосторожней, – сказала она, прочитав мое имя на листке, заполненном Грегсоном.

Я открыл рот, чтобы поправить ее, но директор метнул в меня такой взгляд, что кровь опять едва не хлынула у меня носом.

– Э-э… хорошо, спасибо, – промычал я, явственно чуя неладное. Я сунул леденец в рот, проводил медсестру глазами и вопросительно посмотрел на Грегсона. Тот лишь молча прищурился и поджал губы.

Из медицинского пункта мы вышли в короткий коридор, ведущий обратно в музейные залы. Грегсон похлопал меня по плечу и указал на дверь в противоположном конце холла. На двери были написаны два слова. Я прочел их про себя, а  затем вместе с директором вернулся в музей. Надпись гласила: «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ».

Мне захотелось рассказать ребятам о том, что произошло во время визита в медпункт, но поскольку я и сам еще толком во всем не разобрался, то решил не спешить. Кроме того,  несмотря на всю загадочность случая, меня ждали более неотложные дела, а именно Бочка и те два фонаря, которые я намеревался ему поставить.

В кафетерии я принялся высматривать этого негодяя и обнаружил, что он прячется за спиной Фодерингштайна. Бочка использовал Фодерингштайна в качестве щита и не отходил от него ни на шаг. Ладно, подумал я, ты все равно у меня получишь с процентами.

Мы покончили с бутербродами и разбрелись в разные стороны. Шарлей, безуспешно пытавшийся пересчитать воспитанников Гафина по головам, потерял терпение и рявкнул, чтобы мы выстроились в ряд.

– Одного не хватает, – сообщил Шарлей, а когда Грегсон спросил, кого именно, Шарлей обратился к нам: –Джентльмены, кто отсутствует?

– Не я, – с готовностью отозвался Крыса. Мы собрались подхватить шутку, но нам помешали крики со стороны сувенирной лавки:

– Пусти меня! Я ничего не сделал! Да пусти же, коза драная! Помогите! Спасите!

Вопил не кто иной, как Трамвай. Через толстые стекла нам было видно, как он отбивается от дюжей продавщицы, которая крепко держала его за запястье. В следующую минуту к ней на подмогу сбежалось несколько охранников. Общими усилиями они скрутили голосящего во все горло Трамвая и повалили на пол.

– О господи, ну что там еще! – с досадой проговорил Грегсон и отправился в эпицентр событий.

Естественно, мы все прилипли к стеклу, чтобы понаблюдать за суматохой, а кое-кто даже забарабанил пальцами по витрине, подбадривая Трамвая, хотя особого смысла в этом не было, поскольку наш герой и без того орал и извивался, как кот, чей хвост закрутило кухонным комбайном.

Наконец вмешался Грегсон. Он что-то говорил охранникам, показывал на нас, разводил руками и просил снисхождения, но те оставались непреклонны. Они подняли Трамвая на ноги и потащили в сторону пункта охраны, по всей видимости, отменив вызов полицейских вертолетов.

Вернулся Грегсон, велел Шарпею и Фодерингштайну посадить нас в автобус, потом страдальчески закатил глаза и ушел улаживать свалившуюся ему на голову проблему.

– Ну Трамвай и попал,—шепнул мне Крыса по пути к черному ходу. – Помнишь, что Грегсон велел перед экскурсией? Быть паиньками и ничего не тырить. Вот увидишь, завтра Трамваю вручат билет в Мидлсбро.

– Может быть, – кивнул я, не слишком убежденный аргументами Крысы. – Не понимаю, зачем Трамвай туда полез? Что ему, блин, понадобилось в тухлой сувенирной лавке? На что он мог положить глаз?

Крыса задумался.

– Кости динозавров? – предположил он, явно демонстрируя, что понимает во всем этом еще меньше, чем я.

Мы вышли из музея на улицу, и в лицо ударил студеный ноябрьский воздух. Снег пока не выпал – температура еще не опустилась ниже нуля, – лишь ветер гонял в вышине тучи и швырял в нас редкие сухие листья. Мы перешли дорогу, как примерные школьники, и сели в автобус. Фодерингштайн завел двигатель.

– Разве мы не будем ждать остальных? – удивился Четырехглазый.

– Сами доберутся, – буркнул Шарлей, и мы отчалили.

Крыса бросил на меня многозначительный взгляд.

Что касается прочего, то Бочка на обратном пути сидел впереди, рядом с Шарпеем и Фодерингштайном, с трясущимися губами поглядывая на меня. Мне просто не верилось, что он решился на такую наглость. Безусловно, Бочка понимал, что месть не заставит себя ждать и что, поскольку я намного сильней, ловчей и злопамятней, ему воздастся вдвое, втрое, а то и вчетверо. Сознавая все это, он тем не менее сделал то, что сделал. Совсем с катушек съехал, иначе не скажешь. Неужели у него так сильно зачесались руки? Будь я на месте Бочки, пришло бы мне в голову приложить Неандертальца мордой об стол или толкнуть Фодерингштайна, одетого в одни плавки, в заросли крапивы? Вряд ли. И не потому, что мне неинтересно видеть Неандертальца, умывающегося кровавыми соплями, или Фьдерингштайна, который вылезает из кустов, с ног до головы покрытый сыпью, а потому, что я слишком хорошо знаю: при первой же возможности они порвут мне задницу на двадцать кусков.

Вряд ли Бочка настолько утратил представление о реальности. Даже самые последние дебилы в нашем классе научились оценивать последствия своих поступков. Как там говорил Шарпей?.. Ах да, принцип Гафина. Если намереваешься что-то сделать, будь уверен, что риск оправдан, иначе не стоит браться. Похоже, Трамвай тоже об этом позабыл.

Вопрос не вызывал сомнений. Бочка огребет по полной, и теперь я уж позабочусь, чтобы оно того стоило.