По мере приближения к Парижу росла уверенность Наполеона в успехе. Он даже начал подбирать министров. Первым делом Бонапарт решил вызвать генерала Армана де Коленкура, бывшего министра иностранных дел; генерала Лазара Карно, «организатора победы» революции, он назначит министром внутренних дел, а верховный командующий маршал Луи Николя Даву возглавит военное министерство. Флери де Шабулон, посетивший Наполеона на Эльбе, станет его личным секретарем. В отличие от упертых бонапартистов, так и не снявших синие мундиры, красные эполеты и медвежьи шапки гвардейцев, люди в стане короля Людовика, похоже, растерялись. Маршал Мишель Ней, «храбрейший из храбрых», вначале поклялся привезти Наполеона в «железной клетке», а теперь был готов перейти на его сторону. Парижскую биржу лихорадило. Газеты перестали выходить. Правительственные министры спешно покидали столицу.

Король Людовик XVIII пытался воодушевить своих сторонников, заверял их в том, что даст бой «преступнику» Бонапарту. «Разве я, кому уже шестьдесят лет, не имею права умереть, защищая свою отчизну?» — заявил он перед палатой депутатов. Законодатели аплодировали смелым речам короля, а через три дня, в ночь с 19 на 20 марта, Людовик погрузился в карету и умчался из Парижа.

В целях безопасности из дворца одновременно выехали шесть одинаковых экипажей. На площади Согласия они разделились и выбирались из города разными улицами и дорогами. Карета с королем отправилась на север. Вместе с ним из Парижа отбыли дворцовые сокровища, несколько миллионов франков государственной казны и другие припрятанные ценности. Король предпринял все меры предосторожности. Он не хотел повторить судьбу старшего брата Людовика XVI, чей побег в 1791 году закончился поимкой, заключением и казнью.

Король бежал, над дворцом больше не развевался белый флаг бурбонской Франции. По описанию капитана королевской конной артиллерии Эдмуна Валько, Тюильри моментально опустел, «виднелись лишь одинокие фигуры часовых, и весь город, казалось, затаился в предчувствии катастрофы».

Над миротворцами в Вене нависла угроза новой войны. Возникали тяжелые вопросы. Как остановить Наполеона? Куда направить армии? Кто их поведет? Царь снова почувствовал себя полководцем и вызвался возглавить союзные войска. Веллингтон, в большей мере стратег и тактик, засомневался. Меттерних, хорошо узнавший царя за последние шесть месяцев, категорически не согласился с предложением Александра. Вежливо, но твердо его убедили взять на себя руководство военным советом, в который, как и в прошлый раз, войдут, помимо царя, король Пруссии и австрийский фельдмаршал Шварценберг. Веллингтон отказался составить им компанию, предпочитая «взять в руки мушкет». Конечно, союзникам он был полезнее на полях сражений.

На данный момент представлялось целесообразным, чтобы британские и прусские войска сконцентрировались на севере, где-нибудь на территории Нидерландов, Бельгии и Люксембурга, а австрийские армии дислоцировались в центре и на юге, по Рейну. Русские войска все еще находились в Польше, далеко от конфликта, и им надо было спешно двигаться к местам предстоящих битв, поближе к Франции. Однако возникал малоприятный вопрос: ввиду недавних притязаний царя на Польшу надо ли позволять, чтобы русские войска пошли еще дальше — через Германию и Западную Европу?

Одно из самых важных решений союзники приняли 25 марта, возобновив соглашение, подписанное в Шомоне в конце войны, и официально создав так называемую седьмую коалицию. Великие державы обязались не вести с Наполеоном сепаратных переговоров о мире и предоставить по 150 тысяч солдат; Британия, как всегда, зарезервировала за собой право заменить квоту дополнительным финансированием. Соглашение должно действовать двадцать лет или до тех пор, пока Бонапарт не будет окончательно лишен возможности нарушать спокойствие.

Нескончаемые вечеринки в салоне мадам де Саган в особняке Пальма, как докладывал агент «Нота», «беспутные и беспечные увеселения», не прошли для нее бесследно. К марту герцогиня обросла долгами, и ей позарез были нужны деньги для того, чтобы расплатиться с кредиторами.

Поскольку Меттерних раньше проявлял интерес к сапфировому ожерелью, она завернула дорогое украшение в шелковый платок и послала его князю в министерство. Герцогиня просила помочь продать драгоценность, надеясь получить за нее приличную сумму. Меттерних с радостью согласился оказать бывшей любовнице маленькую услугу. Еще недавно он писал ей: «Вы не захотели разделить со мной мою корону, но вы по-прежнему остаетесь королевой в моем королевстве».

Всего три дня потребовалось Меттерниху для того, чтобы найти покупателя сапфиров герцогини. Камни достались мадам де Монтескью, бывшей гувернантке сына Наполеона, уволенной по обвинению в попытке его похитить. Цена была не маленькая, 3000 дукатов, но счет оплатил император Франц. Меттерних уговорил австрийского императора раскошелиться на подарок мадам де Монтескью в знак благодарности за проявленную заботу о внуке. Сделка состоялась, послужив еще одним доказательством ловкости Меттерниха, приносившей время от времени и нужный результат.

На Пасху Талейрану тоже пришлось столкнуться с неординарной ситуацией. В Страстную пятницу во французское посольство заявилась нежданная гостья — герцогиня Курляндская, мать Доротеи и метресса Талейрана. Следуя примеру других аристократов, пятидесятичетырехлетняя герцогиня спешно покинула Париж и решила приехать в Вену, которая за последнюю четверть века стала прибежищем для многих французских эмигрантов.

Однако прибытие герцогини ставило многих людей, мягко говоря, в неловкое положение. Многоопытной женщине было совсем нетрудно уловить, что Талейран относится к ее дочери не только как к хозяйке посольских приемов.

Можно представить, что испытывал даже Талейран, привыкший к неудобным пассажам. Сплетники не могли не нарадоваться новому поводу для перешептывания: состязанию матери и дочери, уже с прохладцей относившихся друг к другу, за внимание лукавого француза. И герцогиня де Саган не удержалась от того, чтобы не высказаться по поводу увлечения Талейрана ее младшей сестрой. «Великий человек наконец обрел семью», — иронически заметила она.

По легенде, Наполеон во время отречения пообещал вернуться во Францию, когда зацветут весенние фиалки. Во вторник, 28 марта Вена узнала, что Наполеон на самом деле снова пришел к власти. На это ему понадобилось двадцать три дня. Более того, Наполеон действительно взял власть без единого выстрела. Побег с Эльбы был, пожалуй, самым авантюрным и дерзким предприятием среди многочисленных наглых и вызывающих поступков Бонапарта. Фиалки стали для бонапартистов символом своего кумира.

Намеренно или нет, но Наполеон вернулся в Париж 20 марта, в день рождения сына. Его сторонники ликовали. По описанию очевидцев, двор Тюильри заполнили восторженные толпы энтузиастов. Карета не могла проехать, и император вышел из экипажа в «людское море, которое тут же поглотило его». Очевидцы не едины в деталях, но дают красочное представление об эйфории, царившей на встрече с Наполеоном. Кто-то помнит, что императора несли на руках. Кто-то рассказывал, что он шел сам, а перед ним мельтешил один из обожателей и без конца повторял: «Это вы! Это вы! Наконец-то это — вы!»

После того как сбежал король Людовик XVIII, сторонники Наполеона успели подготовить дворец к приезду своего императора. Со всех ковров и портьер были удалены королевские эмблемы с лилиями, нашитые поверх наполеоновских золотых пчел. «Эмоции перехлестывали через край», — вспоминал один солдат. Наполеон тоже не мог сдержать своих чувств. Он говорил о днях возвращения в Париж как о «самых счастливых в жизни».

Уличные торговцы бойко продавали портреты Наполеона, Марии Луизы и маленького принца. Как отметила газета «Кенигсберг цайтунг», портные не справлялись с заказами на пошив наполеоновских имперских униформ. Парижские кафе и рестораны переполнились восторженными людьми, праздновавшими победу.

Когда триумф Наполеона стал для всех очевидным фактом, Меттерних вернулся к привычным занятиям, начал посещать и салон Вильгельмины в особняке Пальма. Удивительно, но герцогиня теперь была рада его видеть и поздравляла министра с тем, что он «разорвал наконец путы, не позволявшие ему бывать в ее доме». Герцогиня говорила, что теперь, когда «над всеми нависла угроза войны, они должны дружить и жить в согласии». Но Меттерниху была нужна не только дружба. Он не переставал любить герцогиню и, похоже, вряд был способен на то, чтобы ее разлюбить. Меттерних признавался ей, что даже плакал из-за нее и искал утешения у друзей. Без герцогини он чувствовал себя одиноким путником, «человеком, выброшенным на берег после кораблекрушения и потерявшим все на свете».

После известий о возвращении Наполеона в Париж герцог Веллингтон назначил свой отъезд из Вены на 28 марта. «Я отправляюсь на территорию Нидерландов, Бельгии и Люксембурга и принимаю командование армиями», — объявил он всем. Герцогиня де Саган устроила в его честь прощальный прием, на котором Веллингтон расцеловал дам, пообещав «встретиться с каждой и со всеми вместе в Париже».

В британском посольстве снова поменялось руководство. Теперь главными лицами в нем стали лорд Кланкарти и лорд Каткарт, советники Веллингтона. Мирная конференция так и не завершилась. Вот-вот должна была начаться война.

Проведя очередное затянувшееся до ночи совещание, Фридрих фон Генц, секретарь конгресса, на следующее утро проснулся поздно, когда на столике его уже ожидали чашка кофе и утренняя газета «Винер цайтунг». Он взял газету и сразу же увидел на первой полосе объявление: «Награда 10 000 дукатов. Ее получит любой, кто доставит живым или мертвым известного публициста Фридриха фон Генца или предъявит доказательства его убийства». Прокламация была подписана самим Наполеоном.

Каково ему было читать этот, по сути, приговор к смерти! Генца уже мучила бессонница из-за страха мести Наполеона за то, что он готовил документ, объявивший его преступником. Теперь же, когда обещаны немалые деньги за его голову, на него начнут охотиться и наемные убийцы, и просто желающие подзаработать. Все знают, где его дом на Зайлергассе. Как ему теперь возвращаться домой по темным улицам после поздних совещаний и салонных приемов? Его жизнь в опасности.

В то же утро к нему на квартиру пришли Доротея и князь Клам-Мартиниц. Найдя Генца в крайне встревоженном состоянии и посреди разбросанных вещей и наполовину упакованных чемоданов, они поинтересовались: куда это он собрался уезжать? «Взгляните! — сказал он, показывая газету. — Мне надо бежать из города». Он насыпал какой-то порошок в чашку, с трудом поднес ее дрожащими руками ко рту и выпил. Доротея посмотрела на газету и чуть не рассмеялась. На ней стояла дата — 1 апреля 1815 года.

Оказалось, что над Генцем подшутил князь Меттерних. Он придумал выпустить специальный номер «Винер цайтунг» ко дню всех дураков, который еще называют днем веселых розыгрышей. Шутка получилась не очень веселая. Но на ужине у баварского князя Карла фон Вреде секретарь Генц усердно доказывал, что он якобы не поддался розыгрышу Ему никто не верил. Все уже знали, что шутка Меттерниха чуть не свела в могилу его несчастного помощника.

Помирившись с герцогиней, Меттерних теперь мог и пошутить. Но князю Талейрану было не до смеха. Придя к власти, Наполеон запретил отправку каких-либо средств в Вену. Он наложил арест на счет посольства в Банке Франции и на все кредиты. По указанию Бонапарта было конфисковано личное состояние Талейрана, стоившее миллионы франков, как и имущество многих других французских делегатов на конгрессе. Талейрана беспокоила и судьба конфиденциальной переписки с королем и министерством иностранных дел. «Надеюсь, что ваше величество взяли с собой все письма, которые я имел честь отправить вашему величеству, а также посланные мною в министерство иностранных дел», — спрашивал Людовика министр. У посланника имелись все основания для тревоги. В переписке содержалось много такого, что могло не понравиться его новым союзникам, и он не хотел, чтобы некоторые письма попали в их руки.

Ответ пришел от исполняющего обязанности министра иностранных дел во временной администрации короля в Брюсселе, и он не был удовлетворительным. Несколько депеш были сожжены, в том числе секретные доклады с Эльбы и документы, относящиеся к предполагаемым планам похищения Наполеона. К сожалению, правительство уезжало из Парижа в спешке. «Я не успел, князь, захватить крайне важные бумаги», — сообщал с горечью один из чиновников короля. Не успели это сделать и другие министры.

Таким образом, основная часть переписки Талейрана, связанная с Венским конгрессом, не говоря уже о секретном договоре с Австрией и Британией, по-прежнему находилась в кабинетах министерства и ожидала, когда ею заинтересуется Наполеон.