Вспыхнул зеленый свет, и Рэй попытался было пролезть в первый ряд, но забарахлила передача. Он повторил попытку, затем еще раз, сильнее, налег на рычаг – третий, четвертый раз, – пытаясь сохранять спокойствие. Голова раскалывалась, лицо покраснело. Он вспомнил о старикане на заднем сиденье и стиснул зубы, поборов желание разбить руль вдребезги. Обливаясь кровью и потом, он сражался с рычагом, сердце бешено стучало, в ушах раздавался протяжный звон.

Папаша Сингера разобрался бы с неполадкой. Именно он обслуживал большую часть машин фирмы за сравнительно небольшую плату. Но последнее, что сейчас собирался сделать Рэй, – это заплатить за новую коробку передач, и плевать на задержки на дорогах. Он кормил двух прекрасных дочек и сварливую жену, платил за свою комнату в Хэнсам Мэншионз. Что-то шло не так. Он тяжело работал, отдавал свое время фирме, как никто другой, но едва сводил концы с концами. Гудки машин, двигавшихся в соседнем ряду, усиливали давление в черепе. Это тупое нытье в голове подбивало его разорвать что-нибудь или кого-нибудь на части. Слишком громкий гудок заставил его посмотреть в зеркало заднего вида. Вежливостью здесь и не пахло: оскорбительные гудки продолжались три или четыре секунды. Дождь прекратился. Рэй пронзал взглядом грязное лобовое стекло «Ниссана», стоящего позади. Наконец-то ему полегчало.

Двое мужчин в «Ниссане» выкрикивали оскорбления и трясли головами, их тонкие губы скривились в презрительной усмешке: они намекали на то, что машина Рэя сломалась. Рэй ненавидел насмешников. В свое время он раздавал удары направо и налево и избавил кое-кого от лишних зубов, но он никогда не насмехался. В насмешке было что-то нездоровое. Она выдавала что-то большее, чем простая злоба, чем даже ненависть. Насмешка отдавала шутовством. Когда водитель «Ниссана» вновь ударил по гудку, на лице Рэя появилась довольная улыбка: злоба претворилась внутри него из яда в лекарство. Он почувствовал тепло, словно вонзил зубы в знаменитые поджарки своего дядюшки – разновидность тяжелой пищи, которая помогает, когда нужно снять похмелье или когда тебя просто задрала жизнь.

Убедившись, что его машина стоит на нейтрале, Рэй заглушил двигатель и выбрался на свет божий, вываливая свою тушу высотой под два метра. Гиены в «Ниссане» мгновенно притихли, увидев, как к ним приближается полтонны скинхедовых мышц. Водитель уставился на огромный череп, выбритый до блеска, подвижные голубые глаза блестели внутри мраморных впадин, челюсти шевелились. Монстр доктора Франкенштейна заслонил собой солнце. Парень явно пересмотрел телевизор: в его воображении отчетливо вставал неандерталец, волочащий камнеобразные кулачища по лесистой равнине. Человек-«Ниссан» поднял руки вверх, обреченно сдаваясь, а его пассажир отвернул лицо.

Мозг Рэя не поспевал за яростью Рэя, судорожно пытаясь спустить пар, но в целом ситуация была не нова. В юности Рэй был известен как Психованный Рэй, а иногда просто как Oi! Псих. Теперь у него была семья, несмотря на то, что последние четыре месяца он не жил со своей женой. Он был заботливым отцом, который тяжело работал, качал железо и заслуживал выпивки по выходным. Он и на рабочей неделе не упускал возможности пропустить пинту с друзьями, но на работу всегда приходил трезвым. Тест на IQ его не разочаровал, а его учителя говорили, что он создан для университета, но формальное образование никогда не привлекало его. Он предпочитал народную поэтику Джимми Пёрси* напыщенной позе Байрона и Шелли. И поскольку Рэй был так умен, он всегда задавал вопросы, на которые не получал ответа. Это злило его. Он приучился к чтению еще с того времени, когда подростком работал в ночную смену в аэропорту, а с тех пор, как переехал в Хэнсам Мэншионз, заглатывал по две-три книги в неделю – солидная доза истории и политики. Эти две науки в последнее время особенно привлекали его. Внутри Рэя все кипело, но он не подавал и виду. Он ненавидел свою старую кличку и был рад, что смог избавиться от нее. Он давным-давно перестал быть Психованным.

Рэй гордился собой. Гордился своей семьей, своей культурой и своей страной. Он ненавидел тех, кто позволял себе вольности. Он привык уважать людей и ожидал уважения от окружающих. Он был скинхедом и гордился этим.

* Джимми Пёрси (Jimmy Pursey) – вокалист легендарной лондонской панк-группы Sham 69. Считается, что эта группа стояла у истоков Oi! – движения.

Дойдя до «Ниссана», Рэй опустил свою лапищу на машину, оставив огромный отпечаток на пыльном окне, угрожая разбить стекло занесенным для удара кулаком. Но водитель все-таки опустил стекло – очень медленно. Ничтожеству, которое сидело внутри, было чуть меньше тридцати, и оно, как считал Рэй, было вполне способно взять свои насмешки обратно, но душа отморозка ушла в пятки, и вместо того, чтобы встретить Рэя вразумительным комментарием, он молча засел в салоне, как моллюск в раковине.

– Что за проблемы, твою мать?

– Ничего, приятель.

– Я тебе не приятель, мать твою.

– Я случайно…

– Что значит случайно?

– Это была ошибка.

– Какая ошибка, ты, пидор?!

Рэй взглянул водителю прямо в лицо и увидел мелкого жалкого гопника. Бледная кожа любителя гамбургеров, несмываемые отметины труса и подлеца. Враг пах потом и грязью и еще какой-то наркотической мутью. Рэй перевел взгляд на его приятеля – дрочливое дерьмо в бейсболке с логотипом «Найк». Корпоративный хуесос. Человек-логотип.

– А ты что скажешь? Головешка повернулась.

– Мы не хотели. Честно.

– Из машины. Оба.

– Погодите. Мы просим прощения.

– Точняк, мы просим прощения.

Только потому, что их было двое, они вообще разговаривали с ним. Взятый поодиночке, каждый из них под одним только взглядом Рэя обоссался бы. Могучим усилием воли Рэй подавил желание немедленно дать обоим в табло: на одном ударе он бы не остановился, а вокруг них любопытствующие водители уже замедляли ход, чтобы как следует рассмотреть происходящее. Кроме того, где-то совсем рядом наверняка были установлены вездесущие камеры. Рэй встряхнул головой, вновь овладел собой, развернулся и пошел к своей машине. Он повернул ключ и тут же легко проскользнул в первый ряд, стремительно уносясь прочь от перекрестка в тот самый миг, когда красный сигнал светофора вновь сменился зеленым.

Он набрал скорость и размял плечи. Его жена делала отличный массаж, но сейчас она была далеко. Лиз от него уже тошнило, и Рэй переселился к своему приятелю в Хэнсам Мэншионз. Там тоже было ничего. У него теперь было время здраво поразмыслить над жизнью. С другой стороны, он жил недалеко от своих дочерей и мог без труда их навещать. Но Лиз доставала его и по телефону. Это было нечто. А потом приглашала на чашечку чая. Она просто хотела, чтобы он остыл – только и всего, прекратил разражаться тирадами и буйствовать. Он делал все, что было в его силах, он действительно старался. Пассажир на заднем сиденье недовольно проворчал что-то себе под нос.

– Простите за непредвиденную остановку, – сказал Рэй.

– Нетерпеливые оболтусы, говорю. Нет, чтобы подождать минуту.

– Ага, они самые. Никаких манер.

– Все бегут, бегут за вещами, которые меняются, хотя не должны меняться, зарабатывают проблем столько, что не могут решить.

Рэй согласно кивнул. Глупо так заводиться, но нельзя же позволять им так насмехаться над тобой. Он рассмеялся. Старикан бил в точку: перемены ради самих перемен.

Старикан ехал туда, куда его вез Рэй – в паб «Луна над водой». Он был одним из тех, кто подбил Рэя на чтение книг об истории Евросоюза. Случайный совет вызвал цепную реакцию. Рэй был шокирован, он всей душой возненавидел политический истеблишмент, который предал Британию. Но только недавно Рэй начал приоткрывать для себя всю глубину этого сговора и его последствий.

– Делаешь им замечание, а они тебе – «Не твое дело, старикашка». Обвиняют в старомодности и отсталости.

– Все это мусор, – сказал Рэй.

– Нет, я не против Интернета, мобильных этих телефонов и абсолютно голых пташек на «Бэйбкаст» и других спутниковых каналах. Это даже здорово – застать все это на старости лет. Но менять буквально каждую вещь… Капитализм – это какое-то безумие.

Майку было за семьдесят. Он ездил в городской центр пару раз в неделю, чтобы встретиться со своими приятелями, Джерри и Делом. Они усаживались за стол № 29 в пабе и присоединялись к числу дневных выпивох. Майка злило, что теперь он едва может выдержать три или четыре пинты. Автобусы не докучали ему в тех местах, где он жил, так что приходилось пользоваться услугами частной фирмы, чтобы выбраться из пригорода: частник брал куда меньше кэбмэна.

– А Блэр снова умывает руки, – произнес Майк.

– А… Тефлоновый Тони. Ничего к нему не липнет.

– Кроме Питера Мендельсона. Никак не может избавиться от этого ублюдка.

– Он вроде получил доходное место в Европе.

– Да, но никто из них не хочет оставаться в Брюсселе на второй срок.

– Крис Паттен, Нил Киннок, Леон Бриттен – тори или лейбористы – какая разница?

– Все они жалкий хлам. Все выпрашивают у судьбы. Скоро в социалистах не будет никакого смысла, так ведь?

– И в так называемых патриотах-тори.

– И то верно. Кучка дрочил.

Рэй хорошо запомнил, что ЕС с самого начала жаждал распустить Великобританию и уничтожить Англию, рассечь ее на части. Это желание уходило в глубину веков. Оно возникло задолго до Гитлера, задолго до Наполеона. Некоторые исследователи полагали, что у истоков ЕС стояла священная Римская империя. Немцы не смогли объединить Европу силой, поэтому теперь кон-тиненталисты делали подкоп под Британию, чтобы взорвать ее изнутри, пользуясь краткостью памяти человеческой, упорно работая на протяжении десятилетий, а СМИ молчали все это время, поскольку были с ними заодно.

– Блэр хочет стать президентом Европы, – продолжал Майк. Ненавижу их всех. Теда Хита нужно поставить к стенке, как предателя.

– Насчет Блэра – сущая правда. Послушать только, как он говорит про Европу. Но у него самого почти нет шансов, хотя СМИ глушит каждого, кто не согласен с ним. Потом им раздают дешевые кредиты, и глядишь, те уже не бузят. Мы прошли войну и всегда считали, что диктатура – это не про нас, а что мы получили? Как это, по-твоему, называется? Невероятно!

Рэй подозревал, конечно, что какие-то ненормальные в народе искренне желают появления Соединенных Штатов Европы и действительно восхищаются перспективой единого федерального правительства, но лично ему они никогда не попадались. Большинство же просто не задумывалось над тем, что происходит. Следовало проделать нелегкий путь, копнуть поглубже, чтобы заметить вокруг признаки почти сформировавшейся диктатуры.

– Нужен всего один храбрец, – рассмеялся Майк, – который обвязался бы взрывчаткой и взорвал Европар-ламент к чертям собачьим.

Эксперты, которые выступали по радио, проявляли наглость и распущенность, а инакомыслящих ораторов немедленно лишали слова, когда они вот-вот должны были сказать что-то действительно стоящее. Теледебаты проводились проститутками, которые никогда не имели собственного мнения. Когда одинокая рука с надеждой тянулась из зала в защиту суверенитета страны, уничтожаемого иностранной бюрократией, они встретили ее усмешками. В университетах промывали мозги, всюду царил карьеризм, пресса распространяла заразу: леваки погрязли в сварах, правая окончательно стала дерьмом.

– Я был в Палестине после войны. Я могу понять этих террористов-самоубийц. Палестинцев согнали с их родной земли, преследовали и запугивали. Я не верю в то, что взрывы, направленные против невинных людей, могут помочь, но если ты палестинец, то чаще всего у тебя просто нет выбора. Этим занимается и молодежь. Однажды, когда мы станем частью СШЕ, это случится и здесь.

Телевидение и радио кишели шикарными сучками и всякими выблядками, которые высмеивали все, что составляло сущность английскости и лежало в основании британского. Достаточно быть простым белым человеком, чтобы стать мишенью для их атак. Рэй почувствовал, как его руки схватили баранку мертвой хваткой. Всю свою жизнь он ощущал на себе эти атаки, но теперь петля стала затягиваться.

– Всего-то один храбрец. Эти террористы-смертники не трусы. Может быть, они и ошибаются, убивая гражданских, но у тебя должна быть смелость, черт возьми, чтобы умереть за общее дело, особенная разновидность веры.

Рэй не мог примириться с атаками смертников на британцев и американцев в Ираке и Афганистане, но он был согласен с логикой.

– А как насчет вас? – спросил Рэй, широко улыбаясь. – Почему до сих пор не решились?

– Мне и так недолго осталось. Я старик.

– Это я и имею в виду. Вы бы могли умереть мгновенно, взорвавшись. Ваша семья гордилась бы вами. Вы бы стали героем.

Майк задумался на минуту. Рэй бросил взгляд на его лицо. Еще до того, как Майк ответил, Рэй уже видел, что идея пришлась тому не по душе и что остаток жизни он проведет в пабе с приятелями.

– Они бы поставили вам статую на Трафальгар-сквер.

– Ты так думаешь?

– Скорее всего, нет. Думаю, что они превратят площадь в пьяццу или во что-нибудь в том же роде – для туристов и яппи*. Кену Ливингстону** надоели голуби, он, видите ли, боится, что они насрут в каппучино. Вот еще один, кого стоит пристрелить. Ему не по душе день Святого Георгия***, но всякое так называемое меньшинство тысячами валит на площадь, чтобы справлять там свои празднества.

– Такое может быть только в Англии. Нет, самоубийство не выход. Конечно, если ты мусульманин, ты можешь стать мучеником и отправиться прямиком в рай, и уж там-то ты, наконец, поимеешь всех женщин, которые отказали тебе при жизни. А у нас что? Попадешь, как минимум, в ад или как там бишь его… чистилище?

– Принимайте ислам.

Майк отрицательно покачал головой.

– Ты забыл. Я ведь не могу убивать невиновных людей.

Рэй согласно кивнул.

– Я помню. Но все-таки… Вы бы могли пробраться на заседание Европарламента, и все пройдет гладко. Они не обращают внимания на посетителей и не заподозрят старика. Ваш приятель Дел знает все о взрывчатке, ведь так?

– Однажды он взорвал целый замок.

– А Гэри как раз собирался в Амстердам, чтобы навестить сына.

– А у тебя хорошая память

– Да-да. Так вот, пусть Дел обвяжет вас взрывчаткой, а Гэри попросите, чтобы он забросил вас в Брюссель по пути в Амстердам, прокрадитесь в их чертов парламент и щелкните тумблером. Бух. Дело сделано.

Майку не понравился этот «бух», но он решил не обращать внимания.

– А может, лучше поставить дистанционный взрыватель, использовать мобильный телефон? Дам номер моей жене. Ей это понравится.

– Слишком рискованно. Она ведь должна позвонить в самый ответственный момент.

– Да. И она позвонит слишком рано, от нетерпения. И я взорвусь прямо в пабе, как раз на последней пинте.

– Тогда тебе нужен кто-то, кому больше незачем жить, – не унимался Рэй. – Ему даже не нужно быть храбрецом. Просто слегка морально устаревшим типом.

– Хорошо сказано.

– Я подумывал о ком-нибудь с неизлечимым заболеванием.

– В теории звучит неплохо, но это неправильно. Вот что значило быть британцем, парень из будущего:

это значило быть охуительно порядочным.

– Вот что, – сказал Майк, осмелев – я спрошу кого-нибудь в пабе. Люди входят и выходят – и так весь день. Наверняка найдется тот, кого это заинтересует. Я повешу объявление.

Рэй остановился у обочины, и Майк выбрался наружу. С улыбкой на лице он расплатился с Рэем и направился к входу в паб. Спина его выпрямилась, он вырос на добрых шесть дюймов. В его поступи, пока он шел к двери, чувствовалась вновь обретенная энергия. Рэй услышал голос Энджи по радио. Она спрашивала, кто ближе всех к местному «Теско»****. Рэй убрал деньги, вернулся в поток автомобилей и стал вникать в детали.

* Яппи (англ. yuppie Young Urban Professional) – молодые люди, которые ведут активный деловой образ жизни. Они имеют высокооплачиваемую работу, в одежде предпочитают деловой стиль, следят за модой, посещают фитнес-центры. Основной критерий принадлежности к «яппи» – успешность в бизнесе.

** Кен Ливингстон (Ken Livingstone) – по прозвищу Красный Кен – брит, политический деятель, мэр Лондона с 2000 по 2008 г.

*** День Св. Георгия (слав. Юрьев день) – у католиков отмечается 23 апреля. Святой Георгий Победоносец является небесным покровителем Англии. Эта дата символизирует единство британской нации.

**** Крупнейшая сеть супермаркетов в Лондоне.

– Дядя в офисе? – спросил он.

– Вышел перекусить.

– Только настоящая английская еда?

– Без всякого сомнения. Оба рассмеялись.

Рэй проехал по развязке, миновал автобусную остановку, надавил как следует на газ и вскоре он уже пытался прижаться к тротуару, подмигивая левым поворотником машинам, которые отвечали ему правым. Он услышал гудок, и ему пришлось въехать на тротуар, чтобы подобрать женщину, сражавшуюся с тележкой, полной пластиковых пакетов и с двумя маленькими мальчиками. Это было неподходящее место для ожидания – прямо на главной дороге, в облаке выхлопных газов, да еще с детьми. Рэй не понимал, что мешало ей сесть в такси на стоянке у супермаркета. Впрочем, с тем большей охотой он остановился рядом. Он быстро погрузил покупки в машину, уложив их вплотную за багажной дверцей и продолжил движение, снова приходя в себя и перенаправляя движение машины через другую развязку по Веллингтон-стрит, к Мэнор-парку. Он сосредоточился на движении, пока женщина пыталась утихомирить детей. Наконец он остановился у светофора возле паба «Голова Нага». Его уши болели от детских воплей. Он смотрел на Шэгги-Калф-лейн, вспоминая пташку из рокабилли, которая там жила. Он был бы не против снова перепихнуться с этой грязной старой телкой.

– Мы сразу же Начнем делать торт, как только вернемся домой, – продолжала уговаривать детей женщина.

– Можно я буду помогать? – спросил один из мальчиков.

– А я?

– Будем делать вместе, а затем приготовим желе и сэндвичи. Когда Бэрри придет навестить нас, у нас уже все будет готово. Скоро ему будет двадцать один год. Это особенный день рождения. Он будет очень счастлив. Мы приготовим настоящий сюрприз.

И дети принялись распевать «Нарру Birthday».

Когда вновь загорелся зеленый, Рэй повернул налево. Женщина объясняла своим детям, что они будут делать, во всех деталях, и постепенно они сосредоточились на этом, задавая бесконечные вопросы – двое маленьких гербертов в старых рубашках, только что остриженные. Ничего, что они так докучали, Рэй начинал подумывать даже, что неплохо было бы устроить вечеринку с сюрпризом для дяди. Ему не верилось в то, что Терри вскоре стукнет пятьдесят – настоящий шок, но он был в добром здравии, всегда держался молодцом и выглядел на десять – пятнадцать лет моложе. Все дело тут в генах. Рэй и сам должен был скоро разменять четвертый десяток, но он никогда не чувствовал себя так хорошо. Напротив, он даже ждал, когда годы смягчат его – чем раньше, тем лучше. Его дядя всегда отличался добродушием. Он мог держать себя в руках. Он постиг свою силу и оставался спокойным под давлением извне. Парни уважали его, и так было всегда. Терри Инглиш был джентльменом.

Один из мальчиков встал между сиденьями.

– Осторожнее, – предупредил его Рэй. Если мне придется затормозить, ты улетишь.

– Не страшно.

Рэй улыбнулся. Этот мальчишка ему кого-то напоминал.

– Страшно будет, когда улетишь и разобьешь голову о приборную доску.

– А можешь ехать побыстрее? – спросил на это парень.

– В этой развалюхе? – засмеялся Рэй. – Вряд ли.

– Бьюсь об заклад, ты можешь.

– В новой машине смог бы.

– Почему же у тебя нет новой?

– Может быть, когда-нибудь будет.

– У меня будет быстрая машина, когда я подрасту. Никак не могу дождаться.

– Лучше оставайся ребенком так долго, как только сможешь. Прекраснейшие годы твоей жизни. А теперь садись давай.

Мальчик послушался, и Рэй тут же остановился – какой-то водитель-ученик никак не мог справиться с разворотом. Это было глупостью, но он чувствовал вину перед водителем – женщиной средних лет, обернутой в яркое сари. На ее лице читалась озабоченность. Она остановилась, и Рэй улыбнулся ей, ожидая, пока она успокоится.

Он вспомнил, как однажды в молодости Терри завалился в паб с Хокинзом и всей своей шайкой и как он, Рэй, раздулся от гордости, когда они остановились у барной стойки рядом с ним. Терри не был отчаянным рубакой, но и простаком его назвать было нельзя. Он стал дразнить племянника, когда тот подался в скинхеды, приговаривая, что парень скорее похож на панка, слушающего Oi!. Рэй тогда одевался в свою любимую летную курку и черные «мартинсы», а голову выбривал до блеска. Это была новая по тем временам разновидность скин-прически. Музыка тогда уже успела уйти на миллион миль от реггей первых скинхедов, но он знал, что дядя доволен хотя бы тем, что Рэй не стал гризером* или танцором диско. Панки тогда все еще были на» слуху, и Рэй отбивался от нападок Терри, говоря, что если уж он панк, то Терри тогда и вовсе мод. Они не собирались уступать друг другу пальму первенства.

* Гризер (greaser, от англ. greasy – грязный, засаленный) – молодежная субкультура, распространившаяся в Великобритании в 70-х годах XX века, как продолжатели субкультуры рокеров. Для них была характерна приверженность к кожаным курткам и мотоциклам.

Пассажиры снова принялись обсуждать вечеринку с сюрпризом, и Рэй подумал о своей семье, о доме, о том, как он встретит своих дочек. Ученик освободил дорогу, и Рэй продолжил свой путь.