Long Shots

Через три недели после выступления Symarip Терри знал, что Рой продает Боба и Молли. Он был просто потрясен, Рой рассказал, что участок уже продан и новый владелец объявился и сказал ему, что от лошадей нужно избавиться к его возвращению из заграничной поезки через три недели. Он сказал, что если лошади все еще будут здесь, он их застрелит, это был мужчина лет тридцати, наглый самоуверенный хрен в дизайнерском костюме и гангстерских темных очках. Эта земля была частью домовладения возле Геррардс Кросс, и поскольку вести на ней строительство было нельзя, особенной ценностью она не обладала, и новый хозяин поступал так по злобе. Еще двадцать лет назад Рой бы пнул этого объедалу и перевел лошадей на другой участок, но нынче все было по-другому: хорошие участки были огорожены или использовались в каких-то целях, а пустырь был открыт и небезопасен. Рой не мог взвалить на себя такую задачу. Он переезжал в новую квартиру после долгих лет ожидания, а ассоциации жилищного строительства не нужны были проблемные жильцы. Он чувствовал себя старым и слабым. Он знал хорошие места в Бернхэме, но он не смог бы наведываться туда дважды в день, нужно было что-то поближе. Он повел лошадей на Саусхолл Маркет на продажу, но вернулся с ними назад. Они поднимали его с постели по утрам.

Он пустил слух о продаже, и семья, живущая в десяти милях отсюда, заинтересовалась Молли, они узнали об этом от человека, который ставил новую крышу на их гараже, а другой приятель Роя сказал, что он сделает одолжение и возьмет Боба к себе. У хорошенькой Молли мог появиться ее собственный выгул, а сама она стала бы игрушкой для детей, которые бы на ней катались, но их родителям не был нужен большой, старый, кряжистый Боб. Его новый дом будет поменьше, и его придется делить с грудой металлолома. Дом располагался рядом со взлетной полосой Хитроу. В жизни Боба станет больше шума и грязи, и Рой знал, что Молли тоже будет несчастна. Она была симпатичной лошадкой, умной и внимательной, но он не пытался выгадать на этом. Было ужасно жаль разлучать их. Он не мог заснуть, думая об этом, зная, что они будут томиться друг без друга, может быть, умрут от разрыва сердца. Его голос надламывался, когда он говорил с Терри на краю поля, как пламя, шипящее под дождем.

— Я поспрашиваю в округе. Может быть, все еще обернется к лучшему. Что еще я могу сделать?

Поляна была покрыта густым туманом, лошади затерялись в этой дымке, потрясение Терри перерастало в гнев. Он переминался с ноги на ногу, и трава поскрипывала под его подошвами.

— Как его зовут? — спросил он.

— Слейтер. Роберт Слейтер.

Терри не знал этого человека, он запомнил имя, чтобы разобраться с ним позже. Было кое-что, с чем он должен был справиться для начала, он прошел к дому, обернулся у двери и поглядел на Роя, стоявшего у сарая, и подумал, каким он кажется маленьким, сгорбившимся и слабым, словно из его легких выпущен весь воздух. Даже самые сильные мужчины увядали, теряли здоровье и нервы, а в конце концов и волю к жизни. Рой провел жизнь в путешествиях. Когда был моложе, останавливался здесь каждый год собирать яблоки, вишню и землянику, у него были друзья, которые могли прикрыть ему спину во время драки в пабе, но то была совсем другая история. Теперь ему нужно было подумать о своей квартире, о безопасности лошадей, и он имел дело с человеком, у которого, возможно, были связи. И этот человек мог оказаться толстым ублюдком, который не знает меры, мог думать, что его деньги дают ему право на отстрел, он мог быть ябедой, который хватается за телефон и набирает полицию, едва завидев на своем пути пятерых цыган. Узнать это не было возможности. Пока не было. Вернувшись в дом, Терри включил проигрыватель. Дизайн лейблов Gas, Horse, Banana поднимал ему настроение. Он выбрал «Long Shot Kicked De Bucket» The Pioneers, сел в кресло и откинул голову на спинку, закрыл глаза, слушал историю о скаковой лошади, видел человека, который жил в букмекерской конторе, к которой он порой обращался и знал, что его будущее висит на волоске, в точности как у Боба и Молли, что шансов становится все меньше с каждым часом.

Он скакал на быстроногом коне по открытому полю, по просторам Юты, виденных во многих вестернах. Вот то самое место, где добрые люди находили свой удел, где благие намерения искупали добросовестные заблуждения, открытая и свободная страна, в которой хватит места для каждого, куда можно прийти и завести хозяйство, и хотя он знал, что на самом деле все было несколько иначе, что в фильмах никогда не показывали снятые индейские скальпы и содранные буйволовьи шкуры, но этот фантастический мир говорил тысячам парней, что они могли стать непобедимыми. Это была земля обетованная под ясным небом и ярким солнцем, где от одного удара человек погружался в дремоту с улыбкой на лице, а один выстрел навевал на него успокаивающий сон. Здесь не было крови и вывернутых внутренностей. Лошади были символом этой свободы. Это были мечты мальчиков его лет. Он чувствовал то же самое, когда думал о космических путешествиях и астронавтах.

Его спасение состояло в том, чтобы понять, от каких вещей он укрывался всю свою жизнь, и он был бы рад избежать побочного эффекта, он предпочел бы жить на просторе, где скачут олени и антилопы, он вздрогнул и проснулся, услышав, как зачастил его пульс, но понял, что это игла проигрывателя стучит о край дорожки. Он снял пластинку и взглянул на часы, поняв, что ему пора двигаться, вышел из дома и поехал в больницу.

Он сидел перед доктором Джонсом. Оба молчали.

— Боюсь, мы получили не те результаты, на которые надеялись.

Слова эхом оттолкнулись от стен кабинета. Затем последовали слова утешения, но они комкались, фразы разлетались на части, которые наскакивали друг на друга. Он был мешком старых костей и скрипучих суставов, послабее тех гаек и болтов, которые не давали развалиться его автомобилю, его организм был отравлен. Шум выровнялся, слова доктора потонули в жужжании механических пчел, хотя он мог разбирать смысл того, что ему говорят, что они не теряют надежды, хотя и не могут уверенно сказать, что с ним не так, могут только выдвигать обоснованные предположения и действовать в соответствии с ними. Будет тяжело. Побочные эффекты могут усилиться. Они делают все, что могут.

— У вас есть вопросы?..

Он собрался, поднялся и покачал головой. Оставался шанс, что он будет жить, но он знал, что умирает.

Терри встал, поблагодарил доктора Джонса, поговорил с медсестрой у кабинета, вышел из больницы и сел в свою машину. Он просидел там десять минут. Он не видел и не слышал ничего вокруг. Он не мог оставить сына одного. Это было нехорошо. Пятнадцать лет — и сирота. А как с дочерьми? С его нерожденными внуками? Он думал о лошадях на участке, о доме, ради покупки которого он столько работал. Он не удержался от улыбки, вспоминая, как раздобыл первый взнос за их совместное жилье, квартирку над магазином приколов. Все началось с игры в бильярд. Дядя Эйприл был важным человеком, старый добрый Пэт.

Квартирка была настоящим любовным гнездышком, проигрыватель крутил пластинки, он и Эйприл смеялись, и танцевали, и болтали. Она принялась покупать ему подарки в магазине внизу. Упаковка жвачки, которая защелкнулась вокруг его пальцев, как мышеловка, врезалась ему в память. Эта квартира была их началом, а когда начали появляться дети, из нее они переехали в домик, потом взяли еще один залог, купили фирму таксоперевозок, в конце концов раскрутили ее и в итоге переехали в большой дом. Деньги от продажи квартиры помогли им, но все действительно началось с игры в бильярд, как удачный пробег первого мяча, который задевает второй, третий…

Он услышал сирену на главной дороге, завел мотор и поехал, карета «скорой помощи» мчалась вдоль здания больницы, разворачиваясь к отделению травматологии, когда он уезжал со стоянки. Он не знал, куда поедет, вынул мобильник и позвонил Энджи в офис, чтобы убедиться, что все в порядке. Ее голос звучал встревоженно, она спрашивала, не заболел ли он снова, и он сказал «нет», он просто решил отдохнуть денек, обдумать кое-что, маленький крутой скинхед в его голове спросил, не могла бы она найти адрес Роберта Слейтера. Терри уже видел, как она проделывала это на компьютере, сочетая имена и адреса, обычно ориентируясь на почтовый индекс, и хотя он не представлял, как все это устроено, он знал, что она наловчилась выслеживать нужных людей. Он заехал на огромную автобусную станцию и выключил мотор.

— Он живет прямо рядом с Геррардс Кросс. Может быть, в Стоук Поджес. Где-то там.

— Подожди минуту, — отвечала Энджи.

Дядя Пэт был просто сокровище, как и ее старик Джон, но именно Пэт научил Терри играть в бильярд на деньги, в клубах и пабах западного Лондона, на пять или десять фунтов, и это были хорошие деньги для парня его возраста. Именно Пэт взял его с собой в Хэнвелл на игру с МакНейлом. Игра была довольно крупным событием местного значения, но не вызывала неприятных чувств. Победа могла принести хорошие деньги, между Пэтом и менеджером МакНейла завязалась отдельная игра. Терри был гораздо младше МакНейла, сильного мужчины под тридцать, который все ходил за «Гиннессом» к барной стойке, забивая тем временем мяч за мячом. Прежде Терри уже бывал в «Хэнвелл Пул Холл», с Пэтом и Джоном, смотрел на этих игроков в действии, он не пытался выиграть деньги, просто гордился, что делит стол с такими легендами.

— У меня здесь два Р. Слейтера.

— Подожди, я найду ручку.

Он потянулся к ящику для мелочи, достал оттуда карандаш и начеркал адреса на атласе дорог.

— Спасибо.

— Когда я тебя увижу? — спросила она.

— Я буду завтра, — не моргнув глазом, — соврал он, зная, что будет в это время в больнице. Следовало бы сразу сообщить о невыходе на работу по болезни.

— Еще раз спасибо.

Он изучил карту и направился к ближайшему Слейтеру, развернулся и проехал через кольцевую развязку, взял вправо и, следуя по извилистой дороге, вскоре оказался среди деревьев и живых изгородей в микрорайоне муниципальной застройки, уже надеясь, что здесь живет не тот Слейтер. Он остановился у дома, оштукатуренного каменной крошкой, и увидел пожилого человека, который занимался починкой велосипеда на переднем дворе. Не было нужды спрашивать его имя, и он поехал дальше через Фулмер, пересек автостраду, оказавшись теперь в богатом районе. Это был другой мир, далекий от Слау или Аксбриджа и пригородов, всего лишь на расстоянии небольшой автомобильной поездки от первого, он повернул налево, выбрался на широкую дорогу между домами, стоящими на приличном расстоянии друг от друга, каждый из них был построен по индивидуальному проекту. Улицы были пустынны, ни людей, ни припаркованных машин, новое шоссе было просто шикарным, оно напоминало роскошный ковер.

Он нашел нужный дом и остановился рядом. Дом был просто уродлив, и, очевидно, пуст, занавески опущены, машин во дворе нет. Терри уже знал это и задумался, как бы ему миновать калитку и домофон, чтобы поговорить со Слейтером, когда тот вернется. Ясно, что ему не нужны были деньги, которые Терри мог предложить за участок, но обычно люди были настроены достаточно дружелюбно, если найти к ним правильный подход. Он был уверен, что мог бы убедить Слейтера оставить там лошадей. Он не казался Терри негодяем в духе «Карты, деньги, два ствола», скорее, изворотливым и удачливым земельным агентом, которому успех вскружил голову. Он будет действовать осторожно, и тревожило его только то, что в ближайшие пару недель он может оказаться в неподобающем состоянии. Если он соберется отдать концы, то же случится с Бобом и Молли. Их дальнейшая жизнь была связана воедино.

Он немного посидел, разглядывая аллеи и ровные живые изгороди, изгибы посыпанных песком дорожек, мощеные камнем подъездные дороги и едва заметные камеры слежения. Между домами росли высокие деревья, их ветви простирались над крышами, и он заметил яркие краски в саду Слейтера, красные ягоды и желтые бутоны, статую греческого бога сразу за оградой. Он был словно в одном из голливудских кварталов, населенных продюсерами и режиссерами, он видел это по телеку, Терри задумался о том, как тяжело ему дался его собственный дом, размеры невеликой выручки зависели от отработанных часов, и то на все эти деньги можно было купить разве что один из многих здешних гаражей. Его не задевало это, но в то же время он не мог понять, каким образом людям удается так разбогатеть. Он слышал о плюсах, которые дает Сити, но не мог на них взглянуть. Он ощущал одиночество, просто сидя здесь, и не мог понять, как можно жить счастливо, отгородившись от мирами предполагал, что со временем к этому просто привыкаешь. Для себя он устроил все лучшим образом, но это был другой уровень, здесь же смешались мошеннические операции по выплатам и инвестиции доверительной собственности, богатые наследники вместе с налогонеплательщиками, наркобарыгами и настоящими жуликами. Это был другой образ мысли.

Пэт подошел к нему в пабе, кажется, в «Глоубе» или «Лорде Нельсоне», хотя это мог быть «Гриффин» или «Бихайв Тэп», этот мужчина стоял перед ним и улыбался, а потом опустился на стул и предложил играть на деньги. Терри рассмеялся, но Эйприл попросила послушать, она сказала, возможно, это шанс, который не стоит упускать. Она была права, как всегда. В его памяти все смешалось, но в основном, он играл в Брентфорде, Илинге и Эктоне, однажды или дважды в Хауслау, в Гринфорде он играл против одноглазого китайца, в другой раз они поехали в Северный Лондон, в Кентиш Таун, и там случилась потасовка, он рассмеялся, совсем забыл об этом, хотя они в этой драке и не участвовали. Он был молод, и Пэт присматривал за ним, не давал ему слоняться без дела, когда он заканчивал партию, пока он не стал немного постарше. Он также много играл в Хейсе. Один раз — в Ричмонде с барабанщиком из Eel Pie Island. Ему тогда было семнадцать или восемнадцать.

Матч с МакНейлом должен был вот-вот начаться, Терри видел, как они подъехали на машине Пэта, с Джоном и еще одним типом, задирой в дубленке, вошли в клуб, а парень в своем скинхедском облачении затерялся среди шелухи хулиганской эпохи, с кием в сумке, и он был удивлен тому, как много людей шатается здесь, как режут глаз цвета игровых автоматов, Пэт и Джон жали руки МакНейлу и его другу, который вел его дела, круглолицему типу в стильном пальто. К его чести, МакНейл не смотрел на Терри свысока из-за его возраста, а подошел и поболтал с ним, сказал, что слышал, будто Терри — хороший игрок, он не причинил Терри неудобства или, казалось, не придал значения его возрасту. Оглядываясь назад, он понимал, что МакНейлу было трудно проиграть юнцу. И поражение его было полным. Поначалу было трудно, но мозг Терри включился, а игра с профи означала, что он тоже сделал шаг вперед, повысил уровень и держался на нем, чтобы сделать эту игру. МакНейл подошел и пожал его руку, сказал, что это сработано чисто, что Терри великий игрок, пожелал ему удачи, а затем вернулся к барной стойке. И никаких нехороших ощущений, они продолжали пить еще несколько часов. Терри задался вопросом, как сыграли Пэт и Джон, но это не имело значения, они были хорошими людьми, верными своему слову, и выдали ему сто фунтов. Двадцать он отдал маме, а на остальные открыл счет в жилищно-строительном кооперативе. Сотня фунтов в те дни были хорошими деньгами.

На самом деле, это были просто семечки по сравнению с суммами, к которым привыкли люди, живущие в этом районе, даже если вспомнить начало семидесятых. А для Терри это был удачный прорыв. Он догадывался, что парни, продающие наркотики, чувствуют что-то подобное. Это были легкие деньги. Ему везло и в последующие шесть месяцев, когда он побеждал в малых играх, а затем он в каком-то смысле выдохся. Ему, в общем, нравилось все это, но он предпочитал играть ради удовольствия. Он понимал ценность накоплений благодаря своему старику, и откладывал выигрыши для лучших целей. Деньги МакНейла, определенно, стали хорошим стартом в их жизни.

Он задумался, а что сталось с МакНейлом. Сейчас ему должно быть семьдесят с хвостиком, может быть, он играет в том же клубе или пьет в одном из пабов на Бродвее. Пэт все еще жил в Брентфорде, как и Мэри, мама Эйприл, а Джон скончался вскоре после своей дочери. Он не видел их уже добрые полгода. Неожиданно он почувствовал себя дурно. Он перестал задумываться о встречах, хотя его дочери регулярно приезжали к своей бабушке и двоюродному деду. Оправдать себя было нечем, разве только накатившей печалью. Он не знал, отчего это.

Терри завел мотор и поехал обратно в Слау, припарковался на углу возле «Юнион Джека», прошелся до ближайшего магазинчика картошки-фри и сделал заказ польскому парню за кассой, поглядел, как он потянулся за треской, и попросил, чтобы кусок был побольше, когда парень принялся сгребать в пакет картошку, Терри напомнил, что заказывал большую порцию, под конец добавил к заказу тюбик соуса карри. Терри прошелся по переулку и завернул в клуб, включил свет. Здесь он чувствовал себя как дома, клуб всегда выглядел хорошо, казался обжитым и привычным, но и свежим в то же время, отмытым и покрашенным, уединенным, но светлым, хохот парней «Дельты» уже начал перемешиваться с хохотом прошлых времен.

Он подошел к стойке и сам себе налил пинту лагера, наслаждаясь холодным пенистым пивом и радуясь, что поблизости нет Рэя, который мог бы напиться. У него были планы, но все они подвисли до тех пор, пока он не разберется со своим здоровьем, и хуже всего то, что он не мог контролировать происходящее, хотя здесь он чувствовал себя обновленным, словно впереди его ждали еще двадцать или тридцать, или сорок лет жизни, и иначе и быть не могло.

Терри сел за свой столик, распаковал рыбу и картошку, пар дохнул ему в лицо, и он подумал о музыкальном автомате, подошел к нему и выбрал музыку, начав с Дэнди Ливингстона и прекрасной Гортензии Эллис, ел картошку руками, не озаботившись поисками вилки. Он был совершенно один в своем личном райском уголке. Он рассмеялся от этой мысли. Покончил с едой и скомкал бумагу. Наклонился над столом и опустил лоб на скрещенные руки. Он мечтал, чтобы старина Пол в своем «кромби» зашел и сел рядом с ним. Они бы пили кофе и провозглашали тосты за прекрасную жизнь, курили толстые сигары, а в конце концов побрели бы к одному из бильярдных столов и играли бы десять часов кряду, к их уходу счет бы сравнялся, и в конце концов никто не стал бы победителем и, что важнее, здесь не было бы проигравших.

 

Суд идет

Он держался тихо, он не ныл и не ждал симпатии, ему нужно было поправляться и продолжать жить дальше, присматривать за дочерьми и сыном, а дома даже помочь некому — Лориэл не представлял, что происходит, совершенно не имел представления, постоянно занятый своей гитарой, потерянный в мире PlayStation, текстов на мобильнике, MSN, затерянный в «Scuzz» и на страницах «Kerrang». Это играло Терри на руку. Он не хотел чтобы его сын беспокоился. Это был его отеческий долг — всегда выглядеть сильным, держать свои страхи при себе, оставить прошлое за чертой и обеспечить светлое будущее, вот что значит быть образцом для подражания, так что никому за стенами больницы не было известно о его болезни, медсестра Руби и дворецкий Боксер помогали ему забраться в кресло-каталку и везли через распахивающиеся двери по короткому коридору в тихий угол спальной комнаты, палаты для дневных пациентов, и он вставал самостоятельно, очень медленно, немного дрожа, опускался на кровать, где он мог закрыть глаза и унять жар, прийти в себя настолько, чтобы самостоятельно доехать на машине домой, и он свернулся в клубок, туго завернулся в одеяло, почувствовал жесткую ткань своими голыми руками, на долю секунды представил флаг своего клуба, надеясь, что большая голова на его плечах, словно сделанная из масла не растает, все испортив, будет нехорошо, если он заляпает подушки, наделав лишней работы для прачечной, и он мог слышать жужжащие машин вдалеке, моющих и полощущих и микробов, и грязь, и облака яда.

Загремели крючки занавески вокруг его кровати, и он открыл глаза, он был в своей собственной комнате, больше напоминавшей коробку со стенами из узорчатой ткани, свисающей с серебряных рельс, потрескавшимся белым потолком наверху, ничего сложного, боль в его теле нарастала, и он мог чувствовать молоко, полощущееся у него в животе, заварной крем и сливки, мешающиеся с апельсиновым и лимонным соком, гниющим грейпфрутом и ананасом. Он понимал, что все это — бред, ведь он давно не пил ничего, кроме воды, как сказал доктор, но его то и дело укачивало, ему казалось, что он свешивается с грузовика или смотрит за борт лодки, он видел лица в глубине смываемого туалета, полного фиолетовой хлорки, он видел своего сына и дочерей и своих сестер, и своего молодого племянника, и самого себя в юношеском возрасте, и он думал о двух лошадях, пасущихся в поле, как их разделит судьба, также, как судьба разделила его и Эйприл, и мысли об этом снова его злили. Нет, это все было неправильно, призрак, проходящий сквозь время и разрывающий лошадей, это было дело «Witchfinder General» или судьи Джеффриса, жесткого как к преступлениям, так и их причинам, потому что это темный призрак убил Эйприл, подстроил все так, чтобы ее машину занесло и шина лопнула, он не мог найти никого видимого, чтобы обвинить в этом, и он дрожал, и его зубы стучали, устройства, поставленные ему в мозг, сочились сотнями раздражающих сомнений и горьких историй, осознание подкатывало к горлу как блевотина — осознание того что он ничего особого из себя не представляет, ничего хорошего, он просто пустое место. Разве он этого не знал?

Машина сделала свою работу, сделала настолько хорошо, насколько была способна, но она также понизила его иммунитет, он знал, что доктора люди честные, им приходилось быть жестокими, чтобы быть добрыми, все было так же, как во время его обучения для службы Территориальной армии, побочные эффекты есть всегда, иногда физические, иногда психические, в любом случае он оказывался беззащитным, один на земле, и все казалось хуже, чем в прошлый раз, не было улиц, по которым можно было уйти, ни фонарей или луны, чтобы указать путь домой, он был один, оглушенный и слишком уставший, чтобы оказывать сопротивление, его пинали по асфальту в его собственное частное шоу асов, серию избиений в метро и разбитого стекла в общепитах, бильярдные кии, используемые в качестве калечащего оружия, мир где Droogs насиловали Devotchkas, мир скинхедов и свастик, его насильно раскрытые глаза не оставляли ему иного выбора, кроме как смотреть на этот ужас, как Алекс, и он видел Эйприл, сломанную и мертвую, видел своего старика-отца, хилого и бессвязно бормочущего, его мать, молчащую, с широко открытыми глазами, в воспоминаниях, которые он держал при себе, не было место для пинты пива или чего пожрать, чтобы согреть душу, ни музыки или смеха, ни наивных ошибок, только обвинения, застрявшие в подсознании, и они были сильными, постоянными, окрепшими за десятилетия унижений, так что суд решил, что нахальный скинхед в его мозгу не был просто наглым старпером, говорящем на Dodger speak, нет, судья Джеффрис председательствовал и знал, что Терри Инглиш был злым головорезом, который вредил беззащитным пенсионерам и иммигрантам, расистским забиякой со свастикой, вытатуированной на лбу, быдлом, ворующим из кошелька своей матери и спустившего собственного отца по лестнице в подъезде, назвавшим героя-ветерана трусом, насиловавшего девочек в темных аллеях и мальчиков в душевой комнате колонии для несовершеннолетних, да, он был лицом из фильма Американская история X», бритоголовый скинхед, он был тупым, жирным мужиком в сотнях драм, комедий, документальных фильмов и дешевых подпольных кинофильмов.

Терри сидел в кинотеатре со своей мамой, и там в высоте голубого экрана он видел своего старика высоко над Францией, освещенного полной луной. Луна освещает дамбы внизу, но он каким-то образом знал, что история его отца никогда не будет рассказана, было что-то, что его сын пропустил, и теперь все было по-другому, пришло время изобилия, хорошее время для ленивых и он находился в офисе «Дельта» с секретаршей, и у него был большой пластиковый член, как у Алекса из «Заводного апельсина», и Энджи задирала свою юбку и становилась раком, тряся жопой в воздухе, Судья Дред подпевал Десятой симфонии Бетховена на радио, она была готова и вся исходила желанием, когда босс-скинхед сделал шаг вперед, но он отвернулся, заставил себя видеть Эйприл, он даже мысли не мог допустить, чтобы оттолкнуть ее от себя туда, назад в прошлое, ведь он знал, что она наблюдает за ним, где-то там, по другую сторону, через тонкий слой кинопленки, его отец и мать держатся за руки за ее спиной, свободные от войны, убийства и долгов, сейчас они стояли у его кровати, он мог видеть три тени, он попытался привстать, но не смог, не хватило сил, он закрыл глаза, и у них появились старые бронзовые монеты в руках, чтобы лечь на его веки, и он потянулся к ведру, оставленному для него медсестрой на всякий случай, рвота полилась из его сырого горла, словно ржавая труба, пыхтящая и вибрирующая по всему его организму, и когда он снова откинулся на подушку, то почувствовал запах мальчика, блюющего на танцполе, услышал смех его друзей, он думал все по-хорошему, по крайней мере, он так думал на тот момент.

Он тонул в матрасе, слизь забивалась в рот, он так хотел остановить боль, бьющуюся в его мускулах, боль в его сердце, это все напоминало ощущение, как если бы он смотрел телевизор слишком долго, ощущение было похожее, но в сто раз сильнее, и он видел себя и своего друга Джо Хокинза на телеэкране в Слау с бегущими титрами из программы Офис, Рики Жэрвэ получает по морде от местных парней за то, что смеялся над их городом между интервью, и Гарри, лежащий на земле, в то время как они, обступая его, смеялись и начинали пинать его ногами, мальчик плакал, закрывая голову руками, и Терри молился, чтобы все было не так, но он был скинхедом, орал судья Джеффрис, а скинхеды были хулиганами, насильниками, нацистами, и Терри надеялся, что он был в трезвой памяти, и он был прав, а аутсайдеры — нет, и что он сказал ребятам, что Гарри его друг, и они оставили его в покое, и ему бы пришлось вспомнить, что было дальше, если бы он сделал все правильно, но были и другие случаи, другие обвинения, и ему так не хотелось всего этого, но он не мог заткнуться, его разум лихорадило так, что он был не в силах остановить это издевательство, все, чего он хотел — проигрывать монетки в аркаде вместе с Эйприл Шауэрс, он хотел чтобы они снова были молоды, с целыми жизнями впереди, сидеть у реки в Брентворде или стоять на танцполе в Аксбридже, работать и смеяться вместе в Слау, переезжать из одного города в другой, держаться за руки, когда рождаются их дети, нормальные жизни нормальных людей, но он мог видеть согнутую фигуру, развеивающую пепел над Темзой с набережной, где они раньше сидели, и он был один, стоял на краю уже другого танцпола, он хотел быть с ней, его мозг горел, его крутило кругами в воде, тянуло вниз, хорошие воспоминания тонули, он не мог вспомнить прошлое, никто не мог, и тут вступали в дело профессионалы, рассказывая людям об их собственных жизнях, объясняли, что случилось и как они подходили обществу, и он был белым человеком, скинхедом, и он на своем веку сделал немало ужасных вещей, это было очевидно, он пытался обмануть себя идеями честности, благопристойности, должен был принять, что профессионалы были правы, что он был не более чем закадровой фигурой в программе «Скинхеды и свастика», и он грустно кивал, понимал, что спорить смысла нет, то что ему придется принять то, что он был лжецом, понять, что настоящего будущего у него нет, что он заслужил свое наказание, и в первый раз с тех пор, как прошло три месяца со смерти Эйприл, он хотел умереть.

 

«Ликвидатор»

Голова Рэя гудела от звуков «Liquidator», классика Гарри Джонсона эхом отдавалась под крышей Мэтью Хардинг Стэнд, голос Уинстона Райта выписывал безумные петли, раскачивая «Шед», поколения парней «челси» хлопали в такт, он перевернулся и открыл глаза, чувствуя себя не совсем отвратительно, что было неплохим итогом, если учесть, сколько он выпил прошлой ночью. Он мечтал о той норвежской пташке, которую повстречал несколько недель назад, вспоминая, как она исчезла, когда он отошел отлить, и он не догадывался, почему, и в итоге пил допоздна, а потом отправился за чоу-мейн в Чайна-таун, заказал такси до дома, сидел на переднем сиденье с водителем из Судана, Пол и Джо дрыхли сзади, а он слушал об умершей жене и пропавшей без вести дочери, и этот человек бился, чтобы сохранить рассудок, он не сводил счеты с жизнью только из-за выжившиего сына. В мире Рэя были работа, выпивка, футбол. Он был наивен и не имел представления о настоящих муках. Прошлой ночью все казалось совсем не сложным. Как лагер.

Вчера был лучший день за последние месяцы. Когда все идет ровно, работа таксиста становится одной из лучших в мире. Жизнь была чудесна. Его пассажиры были порядочными людьми, интересными людьми, которые наслаждались болтовней и имели что сказать, и что еще лучше — им нужно было далеко ехать. Он выбрался на прямую дорогу, миновал развязку на пути к Вокингхэму, вокруг — только транспортный поток и ясный день. Это был хороший рейс, со щедрыми чаевыми в десять фунтов, спасибо продавцу игрушек по имени Баз. Этот тип был чудак, но лучший из возможных, безумный профессор с фотографической памятью, по уши влюбленный в оловянных солдатиков. У него были с собой образцы, и он сидел рядом с Рэем, демонстрируя ему пехоту и кавалерию, указывая на чудесные детали и тонкости раскраски. Он выступал против войны и участвовал в маршах против насилия в Ираке и Афганистане, но не думал, что игрушечные солдатики могли причинять вред. Этот товар предназначался для детей и не отличался от тех игр, в которые они играли на своих компьютерах.

Баз оказался в машине после девушки, которая готовилась стать монахиней. Рэй выехал с нею из ее из дома в Джордж Грине и направлялся в Аскот. Он наслаждался рассказами девочки о Боге, и Иисусе, и святом Иоанне Крестителе, как она собирается помогать другим, ездить в Африку или Южную Америку. Она могла говорить и говорить, и ему не хотелось, чтобы поездка закончилась. Она хорошо излагала материал, затем перешла к китам и планетам, и он бы согласился с нею, хотя никогда не думал обо всем этом в религиозном смысле. Она была маленьким хрупким существом, которое нуждалось в защите, и понимала, что Церковь позаботится о ней, а он не мог решить, хорошо это или плохо — постричься в монахини, но уважал ее достоинство и решимость.

Выходные закончились, но он так и не повидался с Лиз и девочками, хорошее настроение и добрый улов нужно было отметить, и сперва они пропустили по пиву в «Юнион Джеке» с дядей, Хокинзом, Бастером и Большим Фрэнком, затем продолжили с Полом, Красавчиком и другими парнями, они, покончив с кебабом и картошкой-фри, в этот вечер, держались до конца. Его голова начала болеть, когда он подумал о лагере и мясе, луке, перце и жире на картошке-фри. И он не мог вспомнить, чем все закончилось.

«Liquidator» продолжал играть, снова и снова, десятки лет, все громче и сильнее, действуя ему на нервы.

Раздался звонок на мобильном, от Лиз. Вот только светской беседы ему не хватало. Но он взял трубку.

— Тебе лучше приехать, — закричала она.

— Что стряслось?

— Просто приезжай и поговори с Челси. Я нашла у нее в кошельке две гребаных таблетки экстази.

Рэй выскочил из кровати и оделся в две минуты. Он почистил зубы и отлил, схватил пакет молока из холодильника и выпил его, спеша скорее выбраться из квартиры. Он забрался в машину и завел мотор, затрубила музыка, Gundog играл «In The Eyes Of A Jury». Он выключил это. Его дочери не принимали наркотики. Это была какая-то ошибка. Он думал об этом секунду. Кто-то, должно быть, продал их Челси. Наркобарыги были повсюду, их следовало отлавливать и отстреливать. Особенно тех, кто продает экстази одиннадцатилетним девочкам. Особенно подонка, который продал это его гребаной дочери. Рэй потянул рычаг, и эта дрянь не сработала. Он ударил по рычагу, треснул кулаком по приборной доске, стекло на спидометре треснуло, он выбрал секунду, услышал, как двигатель вздохнул, и он тронулся с места, набирая скорость. Начав движение, он уже не останавливался и проскочил на красный, выехав на главную дорогу, ведущую к его дому. В начале дня транспорта на улицах не было. Солнце висело, словно тяжелый раздражающий шар, он допил молоко и бросил пустой пакет на заднее сиденье. Его мысли укорачивались, сжимались, ярость нарастала. Рэй знал, что нужно сделать.

Вскоре он остановился у дома, прошел по дорожке в открытую дверь, квартира Лиз напротив стены. Он вошел в гостиную. Челси сидела на диване, ела вареные яйца, тарелка покачивалась на ее коленях, она робко посмотрела на него, обмакивая тост в соус. Ясно, что она не ведала, что творит, и вы еще думаете, что все дерьмо по телеку, про гомиков и наркотики, даст детям хоть какое-то представление об этом. Его дочь не боялась его, ей не было нужды его бояться, он никогда не повышал голос и не поднимал руку на детей. Лиз занималась дисциплиной. Он присел, а его жена вышла, чтобы сделать ему кофе. Телевизор работал, но никто не смотрел, как серый бюрократ читает нотацию всему свету, и находясь вдали от всего этого, он слышал в его речи гораздо больше дерьма, больше гребаной лжи, больше гребаной коррупции. Его так и подмывало вмазать «мартинсом» по экрану, но он держал себя в руках, не хотел, чтобы Челси думала, будто он сердится на нее. Он нашел пульт и выключил ящик.

— Ну, — сказал он наконец, — что там у нас с парой таблеток?

— Это экстази, они делают тебя счастливым. Я не знала, что это неправильно.

Рэй закусил губу.

— Где ты взяла их, милая?

— Зачем тебе знать?

Рэй хотел знать, потому что чем скорее он ознает, кто продает наркотики его одиннадцатилетней дочери, тем скорее он выследит эту мразь и прикончит ее. Его кулаки набухали, он чувствовал давление в голове, сейчас посуда разлетится на куски. Его мозг кипел, но каким-то образом он оставался спокоен, у него была цель — призвать ту мразь к ответу.

— Я просто хочу переброситься парой слов с тем, кто продал их тебе. Понимаешь, эти таблетки очень опасны.

— Ты собираешься их отругать?

Рэй улыбнулся. Он не был уверен. Он мог ограничиться одним лишь телесным наказанием. Он представил, как били его, когда он учился в школе, директор, разражавшийся словесным поносом, всегда вставлял в свою лекцию слово о его стрижке, говоря ему, что он был маленьким грязным скинхедом и что скинхеды были головорезами и бродягами. Этот человек ничего не знал. У него было несколько нормальных учителей, но директор был не из их числа. Рэй просто смеялся ему в лицо. Только такая розга и задевала его, но не слова. Вообще-то, он мог понять стремление сперва объяснить суть вещей, но станут ли эти барыги сидеть и слушать его? Он не был уверен. Он примет решение на месте.

— Эти таблетки могут тебя убить, — объяснил он. — Тебе от них становится весело, и ты думаешь, что все так и есть, даже если это и не так, под этими таблетками плохие люди могут навредить тебе, а ты не сможешь отбиться. Они могут сделать с тобой очень нехорошие вещи. В этих таблетках может быть крысиный яд или какая-нибудь другая дрянь.

Челси скорчила рожу.

— Что, и какашки?

— Думаю, да.

— Я думала, они просто делают тебя счастливым.

— Так ты ведь уже счастлива, разве нет?

Челси кивнула, но не выглядела уверенной, а он полагал, что она счастлива, но он должен в самом деле жить здесь, в своем доме, следить за дочерьми, хотя он еще не решил окончательно, при этом они с Лиз не спорили и не ругались.

— Ну, и где же ты их взяла?

— Обещай, что не будешь сердиться?

— Я на тебя не сержусь. Честно. В них какашки, не забывай. Большие, толстые, зеленые, твердые какашки.

Челси казалась рассерженной.

— Это все те парни, которые продавали их на стоянке рядом с моей школой. Ты знаешь, рядом с супермаркетом.

Рэй знал это место.

— Как их зовут?

— Одного, который продавал таблетки, зовут Али. Он старший, и еще двое, которые все время ходят с ним. Лучше бы ты сказал им, что в экстази крысиный яд, чтобы они никого не отравили, и про какашки им тоже скажи.

— Обязательно, не волнуйся. А как они выглядели?

— Не знаю. Я не помню.

— У них была машина?

— Я не знаю, какой она марки.

Он нахмурился, задумавшись.

— Можешь вспомнить цвет?

— Синяя. У Али есть личный номер, но я никогда с ним не говорила.

Их будет нетрудно найти. Трое приезжих в синей машине с личным номером. Дело обещает быть легким, и субботнее утро, как и любое другое утро, замечательно подходит для того, чтобы выследить и выловить этих паразитов.

Рэй не пользовался оружием, хотя какое-то время он возил в машине укороченный бильярдный кий, но начал оставлять его дома, когда Терри предупредил своих водителей, что полиция останавливает и загребает вооруженных людей. Старый Билл мог арестовать кого-то из них, а это нехорошо для «Такси «Дельта». Рэй был верен старым правилам. Кулак и ботинок были его главным орудием. Еще в молодости он ненавидел этих соулбоев, ливерпульцев и черных, которые носили ножи, и хотя всякая традиция имела свою грязную сторону, он искренне верил, что настоящие скинхеды сражаются как мужчины. Но кий мог ему понадобиться, он понимал, что нынешние времена отличались от прежних, поэтому он полез в шкаф за лестницей и раскопал его.

Вскоре он уже засел на автостоянке, расположившись у входа, откуда открывался отличный вид. Площадка была большая, но он находился в хорошей точке и едва сдерживал соблазн послушать какой-нибудь классический стрит-панк. Он хотел держать себя в руках и знал, что музыка только заведет его. Скиновская музыка — музыка боя. Ему нужно было только выжидать, и он чувствовал себя секретным агентом, который подкарауливает мошенников, отличие заключалось только в том, что он был сам по себе и не держал оружия. Ему нравился тот тип из «The Shield. Бритоголовый, подчинявшийся правилам. Вик Мэки, так его звали, и хотя он не мог согласиться с Виком и The Strike Team, когда они начали отбирать наркотики у барыг и продавать их, он не мог сдержать восхищения перед тем, как они обходились с этими подонками. Другой тип был тот еще фрукт, испанец, он вечно разваливал их планы, но Вик был милашка. Рэй улыбнулся, думая о скинхеде-латиносе, который входил в мексиканские, черные и русские банды, и никакая цензура не могла ничего с этим поделать. Совсем не то, что в «American History X». Какая-то неимоверная чушь в конце, и это после неплохого начала. Будто каждый патриот должен стать либо нациком, либо леваком.

Супермаркет открылся, и люди начали подъезжать. Вскоре стоянка была забита. Он наблюдал за вновь прибывшими. Похмелье давало о себе знать, и он был голоден, взглянул на часы. Было десять. Али и его дружки вряд ли объявятся рано, так что у него было время, он запер машину и прошел в магазин, взял корзину и сложил в нее пару газет, бутылку холодного «Lucozade», пачку апельсинового сока, большую пачку маисовых чипсов, пару шотландских яиц из холодильника, пачку ореховой пасты. Он уже умирал от голода, очередь на кассе двигалась быстро. Выйдя наружу, оглядел стоянку, но все еще не видел Али и компанию, сел в машину и принялся за дело.

Рэй поглощал еду и пил «Lucozade», читал газеты, поражаясь тем вещам, которые люди творили, разбогатев и приобретя известность. Горячая история, начавшаяся на прошлой неделе, получила свое продолжение, и в голове просто не укладывалось, что некоторые футболисты выделывают в свободное время. Если бы он был менеджером, а его игроки так бы себя вели, он бы их уволил. Каждая девушка была чьей-то дочерью. Они могли быть никчемными, оголтелыми фанатками или толстухами, но игроки в любом случае были старше и должны понимать, что делают. Клубы все испоганили. Только деньги имели значение. Люди без всякой морали вели роскошную жизнь, и он обвинял дрочил вроде Али Э., которые выполняли то, что нужно политикам, торговали сомой и верили всем их прогнившим речам. Мир был полон мрази. Он откинулся на спинку кресла и стал ждать, руки чесались поскорее взяться за дело, он поставил диск с альбомом «Vikings» Ларса Фредриксона в плейер.

Было уже за полдень, когда Рэй заметил экс-парней. Их было трое и, как и ожидалось, они были настоящими, тремя химическими подонками. Он вспомнил документальный фильм о Химическом Али, как иракцы атаковали арабов и бросали их в воду, травили газом курдов, убивали женщин и детей вместе с мужчинами, а теперь они мутировали, и их больное отродье полоскалось вокруг Слау, разбивая чужие жизни. У Рэя был план выждать, когда барыги будут уходить с парковки, и проследить их до дома, отделить их от толпы покупателей и камер слежения на стоянке. Проблема этого логичного и разумного плана была в том, что он не мог долго ждать. Он весь кипел. В этот самый момент он должен был признать, что его психованная часть одерживала верх. Он подождал три минуты. Он оставил дверь открытой. Даже не озаботился взять кий.

Рядом с Мобильным Али была небольшая живая изгородь, и он заметил, как один из юнцов сломал ее, красные ягоды были раздавлены белыми тапочками. Самого большого из них он принял за Али, это был мужчина двадцати с лишним лет, с ним были пара идиотов на год-два помладше. Из его стерео неслась чушь, которую крутили в черных гетто, металлический вой нынешних наркобарыг и уличных грабителей, местных клоунов и типа бандитиков, с их модной фантазией о том, как они бедны и втоптаны в грязь. От их протеста несло тухлятиной, подержанным дерьмом. Трое на одного — этих парней ожидала хорошая игра, он бы не удивился, если бы они оказались вооружены. Но ему было плевать. Кулак и ботинок — вот что имело значение. И традиционные правила скинхедов в придачу.

Он поймал пристальный взгляд одного из младших парней, тот ухмылялся, но отвел взгляд, когда увидел, как по лицу Рэя медленно расползается улыбка, понимая, какая опасность скрыта в надвигающемся на них гиганте с бритой головой, в зеленой куртке и черных ботинках. Преступники ничего не значили для Рэя. Он терял уважение к людям, одержимым богатством и страстью к обладанию, к людям, которые вредили другим ради наживы, долой раздутое самолюбие и старые пошлости об уважении. Эти люди могли быть жестокими, вооруженными ножом или пистолетом, но существеннее то, что они были сутенерами. Он собирался получить удовольствие от процесса.

— Который из вас Али? — спросил он, оказавшись напротив них, его руки спокойно свисали по бокам, а внутренний бульдог рвался с цепи.

Юнцы занервничали, но Али знал свое дело.

— Я Али. Чего тебе? Крэк, гашиш, кислоту, экстази?

Кулак Рэя встретился с челюстью говорившего, и сила удара была такова, что Али отправился в полет через капот своей машины и приземлился в кустах живой изгороди. Он попытался подняться, но снова упал, его приятели тут же встали наизготовку.

Кореш Али, Г1 вытащил нож.

— Давай, Али, посмотрим, на что ты способен, — засмеялся Рэй.

Этот тип просто обделался, пока Рэй наступал на него, а его приятель подобрал с клумбы булыжник и пытался зайти сзади. Г2 махнул ножом и промазал, а Рэй схватил его руку, закрутил ее назад, так что парень завопил как девчонка, а Рэй продолжал выгибать его руку, пока клинок не выпал на землю. Г2 почувствовал, что хватка на его руке ослабилась, увидел, как отодвигается крепкий череп, готовясь к удару. Это был миг затишья, а затем англо-сакс произнес странные слова и кракнул его, после чего Г2 повалился на землю.

— Давай, ты, белое отребье.

Рэй обернулся и отклонился вправо, булыжник просвистел мимо и шмякнулся на П, который пытался подняться на ноги.

Рэй всадил «доктора Мартинса» между ног расиста. ГЗ упал на колени и распластался с помощью знаменитой рифленой подошвы. Он ЖЕСТКО вмял в него ботинок, прежде чем развернуться к Г1, который уже стоял на ногах, раскачиваясь и стараясь удержать равновесие. Скинхед сделал наезд.

— Продаешь наркотики, черт, моей дочери, да? Ты, ты, чертова гниль, убью ко всем чертям.

П устоял, и Рэй быстро направился к нему, преследуя парня. Тот был моложе, но его все еще качало, он запаниковал, наскочил на стену, забежал за мусорные баки рядом с автомойкой, протиснулся внутрь. Рэй не был садистом и делал только то, что должно, но тут он дал себе время для передышки.

— Ей одиннадцать лет. Она ребенок, а ты продал ей наркотики? Ты хотел, чтобы это дерьмо оказалось в мозгу моей девочки? Чтобы она превратилась в чертову блядь? Это моя дочь, ты, мразь.

Г1 был в замешательстве. Он был большим парнем, но не ровней скинхеду. Рэй действовал быстро и за минуту приволок побитого нарко-бормоталу обратно к его машине, чтобы он мог оказаться рядом со своими друзьями. По дороге Рэй выпрямил парня и вытер его лицо об одну из вращающихся щеток автомойки. Все проблемы в Англии были от того, что люди ко многому относятся попустительски, позволяя подонкам уходить с места преступления.

Он швырнул Али наземь и зашагал обратно к своей машине, видя людей, наблюдавших за дракой, привлеченных криками, потянулся за своим кием и сунул его под куртку. Он был достаточно далеко от магазина, чтобы свободно завершить свою работу, вернулся к синему «Рено» и разбил вдребезки стекла, прежде чем измолотить кузов. Кий хрустнул, он ругнулся и отбросил его подальше. Звучал какой-то вялый рэп со стоном о суках и шлюхах, что приходится добывать все больше денег, а жить с толпой бандитского вида типов в дырявых майках. Рэй выдрал проигрыватель и грохнул его о бетон, подобрал нож Г2 и провел им по ободку каждой покрышки, отступил назад и полюбовался своей работой. Он швырнул оружие в ближайшие кусты живой изгороди, увидел, что Г2 задвигался и пытается встать, подошел к мерзкому обтертышу и перевернул его на спину.

Парень уставился в небо, солнечный свет загородила викингская фигура, но вместо длинных белых локонов голова воина была выбрита едва не до кости, его нордический взгляд — бесстрастный, холодный, твердый и неумолимый. Г2 видел по телеку передачу, в которой сторонники господства белой расы в Америке поклонялись языческим богам наподобие Одина и Тора, и он заметил, что кулаки этого человека были как молоты, такие кулаки он видел в комиксах, они были почти как на постерах с Судьей Дредом в том магазине на хай-стрит. Голова Али загудела от боли, а электронный ритм под ребрами участился, когда воин приблизился к нему и сказал что-то об экстази и Европе, о Британской нации, которая никогда не сдается. Г2 не понимал. Он был напуган, а скинхед спрашивал, знает ли он, как действует экстази, что-то о соме и хиппи, и он сказал «да» и «простите», но он не думал о вреде, который наносил. Улыбка на лице мужчины выражала чистое зло, и Али понял, что он был в полной власти психа из той программы «Скинхеды и свастики». Он приготовился умереть, обмочил свои брюки и потерял сознание.

Уезжая со стоянки, Рэй был доволен. Старый Билл скоро выйдет на сцену, а какой-нибудь проныра наверняка записал его номер, а может быть, и заснял на камеру. Он надеялся на это, потому что тогда все бы увидели, как был отброшен нож, и в любом случае, полиция наверняка найдет наркотики. Он мог уже и убраться. Ему всегда везло, когда дело касалось закона, его несколько раз ударяли дубинкой, но лишь один раз призвали к ответственности за хулиганское поведение на футболе, в восьмидесятых. Это в самом деле было невероятно, но они, казалось, никогда не испытывали особенного желания схватить его.

Через пять минут его остановили. Полицейские лишь делали свою работу, быстро высыпали из машин, замявшись, когда он встал перед ними посреди улицы, остереглись подходить слишком близко, баллончики с перцовой жидкостью и дубинки были наготове. Молодые полицейские особенно нервничали, и это его удивило. Старший офицер выступил вперед, и Рэй подошел к нему спокойно, дал надеть на себя наручники и подвести к задней части машины. Он сделал хорошее дело ради своей дочери, и его не заботило, что теперь могут сказать о нем или сделать с ним.

В отделении его посадили в камеру, предъявили обвинение по трем пунктам, каждый из них считался расистским.

— Что означает «расистский»? — спросил он.

— Они сказали, что ты называл их паками и черными ублюдками.

Сержант сверился со своими записями, а двое других полицейских ухмыльнулись.

— И что же, вы поверили им?

Сержант улыбнулся.

— Так они говорят. Между нами, я думаю, ты хорошо поработал. Они известные наркобарыги, подонки, но мы должны предъявить тебе обвинение, а что касается расового момента, то он политический. Если они подадут на тебя обвинительное заявление, нам придется серьезно этим заняться. Сейчас на этот счет существует специальный закон, ты понимаешь.

Рэй кивнул, вспоминая сингл 4-Skins «One Law For Them» после Саусхолла. Ничего не изменилось. Мир сошел с ума. Он подумал кое о чем.

— Это европейский закон?

— Я так не считаю. Они сами до этого додумались.

— На деле я ничего такого не говорил. Я подпишусь под нападением, но я не называл их паками или черными ублюдками. Это правда.

— Бьюсь об заклад, ты хотя бы думал это, — сказал один из полицейских.

Рэй не мог вспомнить, думал он это или нет, но он точно этого не говорил, но даже если он это и сказал, какая разница? Во время драки чего только не скажешь и не услышишь. Это жизнь. Думал ли он это? Нет. Он так не думал. Он понимал, что они говорят о преступлении, совершенном в воображении, как и предсказывал Оруэлл. Это был еще один шаг к Дивному Новому Миру, сома-экстази и электронному ритму капиталистических транс-машин.

— Устрой себе хорошую передышку, вот мой совет, — сказал сержант. — Почему ты это сделал? Ты же не был им должен. Это было нападение во имя порядка?

— У меня были свои причины, — ответил Рэй. Это было все, что он собирался сказать.

Один из полицейских сказал ему, что в том углу стоянки не было камеры слежения, так что это работало против предъявленных ему обвинений. Он решил, что продавать наркотики вдали от камер, действительно, имело смысл.

Когда Рэй освободился, он вернулся в квартиру, принял горячую ванну, сменил одежду и порадовался, что Красавчика не было рядом. Он заехал к дяде по пути к своему дому, но Терри не оказалось на месте. Эйприл кинулась к нему с объятиями, когда он приехал, он подхватил ее и поцеловал в лоб, Челси робела, пританцовывая рядом, а он улыбнулся и скорчил рожу. Кажется, это ее утешило. Девочки перебрались в гостиную, а он поговорил с Лиз на кухне, сказал ей, что все уладил, не вдаваясь в детали, она казалась усталой, несколько секунд тишины повисли между ними, ее правая рука поднялась к его лицу, замерла и опустилась снова. Она повернулась к раковине, сказала, что сделала для него пиццу и картошку, что он может пойти и посидеть в гостиной с девочками.

Мультяшные животные преследовали друг друга на телеэкране, не чувствуя боли от ударов молотком и досками, раздуваясь, плющась под колесами бульдозеров и хохоча. Когда Эйприл вышла на кухню попить, Челси прошептала, что ей жаль, что все так вышло с экстази, и в любом случае, она бы наверняка даже не собралась их попробовать. Рэй понимал, что дети могут делать ошибки, но взрослые должны разбираться во всем лучше. Она быстро росла, и он сжал ее плечи, напомнив, что она должна держаться подальше от наркотиков, что они могут разрушить ее мозг и превратить ее в существо, которое не отвечает за себя. И она не должна забывать о том, что может быть у них внутри.

— Нет, про какашки я не забуду.

Рэй облизнулся, а Челси скорчила рожу, кивнула, когда он предложил ей кусок своей пиццы. Эйприл вернулась и уселась рядом с ним, с другой стороны, положила свою белокурую голову ему на плечо, пока он жевал картошку.

 

Нескончаемый бунт в ‘84

РЭЙ РАБОТАЕТ В НОЧНУЮ ЛЕТОМ 1984-го, теплые ночные смены на кладбище, что переходят в туманные рассветы, температура поднимается, когда он отстучит своё и уже рулит домой, легкий ветер по руке, где Гранада взбалтывает воздух, развалившись в дверном проёме, как Тед из Зодиака, и он устал, но в хорошем смысле, что-то вроде умудрённого опытом, что необычно для него, и в течении ночи он торчит в помещении на краю аэропорта, позади проволочных заборов и металлического барьера, перед офисами мелких контор, окна которых белы и блестящи при полной луне, дороги смягчаются жёлтыми уличными фонарями, эти рентгеновские лучи вылавливают из темноты беспризорных кошек и здоровенную лису, мягкий гул или генераторы — единственный звук, что он слышит, и окружение Рэя мирное и спокойное, в то время как днём Англия бушует и жжёт, политики и профсоюзы в состоянии войны, и он вне сего, позади от режима «с девяти до пяти», наблюдая за злоумышленниками, вечерними бродягами и теми типами злодеев, что не интересуются пишущими машинками и офисными шкафами, битком набитыми макулатурой, люди, которые предпочитают золото в слитках и драгоценные камни, смотрящие за грузодержателями по другую сторону аэропорта, он более завёрнут на пьяницах и громилах, кроме тех нескольких в Хитроу периметре, или на подрывниках ИРА, но это — легкая работа, ничто никогда не случается, деньги лучше, чем когда-либо на стройке со взмыленными яйцами, он может меняться сменами, что удобно, он счастлив быть вдали от шума взлетно-посадочной полосы, вонь топлива, грязь и гул реактивных двигателей, новизна, с непривычки ощущавшаяся на этой его первой работе на полную ставку, уже прошла, а как те землекопы делают то, чего он не знает, год за годом, он будет уважать тех людей до конца своей жизни, но эта новая работа подходит ему отличным образом, особенно, когда он может работать до десяти, ехать домой по тихим дорогах, наслаждаться ранней пинтой и едой в пустом пабе неподалёку, затем, когда он является в полпервого ну или примерно там, он готов поспать, спит до семи, немного времени на телек, поподнимает чутка груза, меньше пьёт, этот новый мир — расслабляющее место, утренние пабы, посещаемые различными типами, работающими по ночам, как и он, работниками Почтового отделения, работягами, пашущими на себя, и безработными, нетрудоспособными, у кого хорошо и у кого плохо, каждый из которых со своим подходом к жизни, но главным образом перемена даёт ему шанс успокоиться, думать ясно, что означает — он может двигаться на своей скорости, не чувствовать себя каждую секунду разбитым, его разум чище, чем когда либо, с этой лёгкой работой и меньшим количеством выпивки, это прикольно, ибо сейчас 1984-й, и в этот год подразумевается быть другим, накопление уже длилось веками, название романа Джорджа Оруэлла становится значимым, это как конец света наступил, несмотря на разговоры из телека и газет, никто не говорит чего-либо насчёт этой книги, и лишь одна вещь, которую Рэй находит тяжёлой на своей новой работе, так это то, что становится скучным не делать ничего, и он решает увидеть, в чём же тут суета, покупает «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре» и начинает его читать однажды ночью, не может оторваться, заканчивает её в два приёма, его мозг несётся от возбуждения, это напоминает ему как он впервые услышал первые «Сч!»-записи, книга сплетена, как его собственные идеи сотканы в предложения, и он никогда ранее много не читал, только газеты, книжки в школе, но он не может прекратить думать о Большом Брате и преступлениях в помыслах, и власти работяг, потому что это приносит великолепный смысл, и в то время, как он не может вообразить место, где есть такое большое количество соответствий, или где человек может преследоваться за то, что он думает, но никогда не говорит, он знает, что Большой Брат — лицо диктатуры, что-то, что никогда не может быть скрыто или упрощено, и он возвращается к началу, читает книгу снова, медленнее на сей раз, принимая всё больше во внимание, и как только он заканчивает «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре», он хочет прочитать другие романы, и это как весь новый мир открывается перед ним, он знает, что это связано с «Oi!» в некотором смысле, реально прибытие бритоголового, потому что уличный панк сказал ему, что это нормально — быть гордым, чтобы не отступать для более легкой жизни, что он может выделиться и проигнорировать политические партии, что есть кое-что вне машины, властей в их количествах, что разрешает ему думать для себя, отказаться от взяточничества, гордиться его английскостью и его культурой, а всё притворство и чушь собачья сбриты наголо, аж до кости, он выдвигает наружу свою челюсть и сжимает кулаки, и ничто не позволит интеллектуалам или денежным хапугам, или псевдопатриотам забрать у него его флаг, вот как он себя чувствует, и это всё там, в текстах Оруэлла, Рэю всё равно, что чувак пошёл учиться в Итон, не верит в оценку кого-то с их колокольни, не верит в класс, он задается вопросом, сколько из лирических авторов, которых он уважает, читали Джорджа Оруэлла, предположительно, что немногие, и Оруэлл и «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре» прямо тут в сердце страны, Рэю сразу хочется догнать, он читает «Скотный двор», ему жаль тех лошадей, особенно Боксера, ненавидит свиней, читает оруэлловские эссе, которые соответствуют тому, что он видит, находит эти названия, перечисленные в его копии «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре», читает «Приходя за воздухом» и «Бирманские дни», не знает, каких других писателей он мог бы ещё узнать, таким образом однажды после работы он сидит в своей машине возле библиотеки в Слоу, собирает все своё мужество и входит внутрь, ему нужен совет, находит женщину, которая работает там, средних лет и вдумчивую, она слушает, выписывает некоторые имена, и он записывается в библиотеку, чувствует себя странновато со всеми этими людьми, сидящими за столами, учащимися для свидетельств ну или там ещё зачем-то, но он внемлет совету женщины и благодарит ее, направляется в «О Дивный Новый Мир» Олдоса Хаксли, и снова повисает, видит, как диктатура хочет разрушать семью, показав таким образом полный контроль, и как можно манипулировать свободной любовью, читает о соме и забаве и как взяточничество делает людей молчаливыми, те у власти свободны делать то, что хотят, хорошие граждане, зачатые в пробирке, запрограммированные, чтобы принять их ставку, чувственное удовольствие как новая правда, и он не может представить, что это может случиться в его жизни, не в смысле как люди спорят и борются сегодня, но это может повториться и в будущем, через пятьдесят-шестьдесят лет, быть может, это должно стать целью людей негласно, и он читает еженощно — «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, «Раковый корпус» Александра Солженицына, «Одиночество марафонца» Алана Силлитоу, «Аэродром» Рекса Уорнера, «Посторонний» Альбера Камю — список растет, и книги возобладают над музыкой, ибо в то время, как несколько групп все еще занимаются делом, Oi! было разбито и покалечено и вынуждено уйти в андеграунд из-за объединившегося медиа-класса консерваторов и левых, вытеснено более лёгкой музыкой инди в исполнении студенческой братии, Северных команд, к которым это никак не относится, и сидя в своём домике, читая о сожжении книг, Борстальское дитя, отказывающееся сдаваться, но проигравшее в борьбе преодолеть систему, человек, обвинённый в убийстве араба, но повешенный за свои жизненные позиции, ну, в общем, он хочет сказать кому-то, что он что-то нашёл, поделиться своим открытием, и однажды он оставляет работу и едет в Саусхолл, отматывая назад в памяти три года и вспоминая, как он чувствовал себя подобно постороннему, и он мог бы обвинить каждого пакистанца в том, что случилось с ним, но что-то прекратилось, он держит под контролем свой гнев, который чувствовал ранее, и теперь он ничего не чувствует, ибо они знают, кто такой бритоголовый, они отхватывали за эти годы неоднократно по рогам, были запуганы, могут и настучать, знает, что главным образом здесь хинди и сикхи, не те истинные паки, как у мусульман, и он все еще чувствует себя посторонним даже при том, что сидит в своем автомобиле, ещё достаточно рано для большинства магазинов, чтобы закрываться, тихие тротуары, бакалейщики начинают раскладываться, и он действительно ничего не имеет против тех парней, ибо знает, что они такие же лопухи, как и кто любой другой, пребывая лишь в подобной внешности и цвете кожи, расовая атака на пригоршню белых пацанов, есть скинхеды, что, собственно, редкостные уёбки, несомненно есть, но скины, которых знает он, являются приличными людьми, честными людьми, и это везде так, если ты другого цвета кожи и живёшь в белом районе, то у тебя будет много паранойи, он не думает, что это когда-либо менялось, каждому необходимо самоопределение, он думает о «Неделе Ненависти» из «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четыре», это не преподносится с нужной стороны, но должно стать правильным сейчас с футбольными толпами, пиздящими друг друга, разрушая себя как вид, в то время как идёт массивная продолжающаяся забастовка и война между капиталом и трудом, и Левые колошматят белых, говоря англичанам с рождения, что у них нет никакой культуры, заводя их как собак, это действительно ненормально, работяги, бьющиеся между собой, как повествует Оруэлл, и, может быть, лучше они все станут вместе и разгромят и Левых и Правых, сделают догматичных гандонов с большими зарплатами, журналюг и телевезионную цензуру, но это никогда не случится, он не помнит, чтобы это когда-нибудь случалось, не наблюдает мыслепреступление даже, не в Англии — как они могут знать о чём ты думаешь нахрен? — догадки — это не знания, это нацистское или коммунистическое поведение, он уезжает из Саусхолла и уже скоро в Слоу, останавливается у паба, в который он обычно ходит, уже открытый с полчаса, несколько мужчин, сидящих в нём за столами со своей выпивкой и газетами, он заказывает пинту светлого и «Ploughman’s», видит того парня, Смайли, у стола, знает его рожу, подбросил его неделю назад, пытаясь также поскорей свинтить с аэропорта, только вот что-то не так с ним, но не так, чтобы он реально двинутый ну или ещё там что, в принципе, Смайли нормальный, подсёк «451 градус по Фаренгейту» в машине Рэя, спросил, о чём она, и слушал, когда Рэй рассказывал, он старше, панк-рокер со своими вкусами, особенный фанат The Clash и The Ruts, они сравнивают Оруэлла и Джо Страммера, и теперь он зазывает Рэя присесть к нему за стол, и они затевают клёвый трёп о музыке и книгах, о небесах и дьяволе, Рэй берёт свои «Ploughman’s» и ещё одну пива, покупает пойло для Смайли, что-то уж очень печальное происходит сегодня с ним, то же что и с большинством этих людей, которые усмехаются и шутят вокруг, это как заблокировать себе реальную целостность картины, притворяясь, что всё сладко, когда всё кругом слишком кисло на деле, но он переходит на личность, не мог бы сказать о Смайли, что он такой уж счастливчик или удачник, и опять же, он едва его знает и не может допытывать, расспрашивать или ещё там чего, тут Рэй зевает, жмёт руку чуваку, едет домой, плюхается на кровать, он успокаивается от недели, но полон другой энергией, он это чувствует внутри, может, это случается, когда становишься старше, и от того, что он бухал с разного рода долбоёбами в этих дневных пабах, с рассуждющими долбоёбами, но он не хочет быть больше долбоёбом, различные вещи — для различных людей, ненавидит, когда люди видят в нём кого-то, кто калечит людей для веселья, и это правда — он любит бойню, разрывая вновь раны, но он знает, что это что-то нездоровое, может дядьке Терри наконец-то удалось до него «достучаться», благодаря его новой работе, и он лежит на своей кровати некоторое время, в тепле и удобстве, не может найти среди «Saturday Night» и «Sunday Morning» очередной роман Алана Силлитоу, дотягивается и шелестит страницами, вдыхает запах бумаги и чернил, знает, что должен припасти его на сегодня, прочесть с ходу, когда он не особо устанет, и вспоминает свой недавний визит в библиотеку на этой неделе, как он типа постоянный визитер там, зовёт библиотекаршу по имени, и те книги, что он читает, подтверждают вещи, что он знает, глубокий взгляд внутрь себя, и это — его образование, приятно им постигаемое, необходимость в физической работе перешла в его тренировки с тяжестями, у него лёгкая работа и с большей зарплатой и лучше всего то, что теперь он думает головой, и действительно используя свой мозг, концентрируя мысли, что таким образом не сходит больше с ума по вещам, что творил прежде, и он должен отметить, что если он честен, то никогда не чувствовал себя лучше в своей жизни.

 

Сын своего отца

Он разогнался и оставил скейт-парк позади, миновал тротуары и поребрики и помчался через гладкое шоссе, сбил и подбросил высоко в воздух пешехода, орущая фигура исчезла в красном зареве рекламных огней, зависла на секунду, прежде чем шлепнуться обратно на землю, его блестящая тележка с покупками врезалась в цифовую витрину с глюкозой и обогащенным кокаином, бродяга тут же вскочил на ноги, он ничего не чувствовал, выхлопные газы Лола, словно призраки, проплыли под колонной изогнутых фонарей, неземное электричество внутри кожистых серебряных трубок, ночь была знойной и влажной, графический шар искусственной Луны лил свет, на этих улицах всегда была ночь, когда Лол быстро вел свою машину, с кокосовых пальм капал воск и собирался в лужи, повороты были перекрыты из-за дорожных работ, стойкий ритм панка, хардкора и хип-хопа пытались спорить с ревом его отлаженного двигателя, нырнув в подземный туннель, он сдержал дрожь, прошедшую по рукам, разогнался, выскочил наружу из глубины, добрался до ровной черной полосы дороги, которая вела к М25, вот где он мог нормально лечь на курс, счет защелкал, как часы, числа мелькали, секунды и минуты, целая жизнь, и все ускорялось, становясь все быстрее и неистовей, а он еще был осторожен на поворотах, по крайней мере, поначалу, не хотел терять время, он сохранит свой нитрометан на потом, оставит что-нибудь в резерве, он объехал пятно гладкого бетона, новая Америка британских пригородов, он, как серфингист, ловил ритм своей жизни, это была одна короткая игра, повторявшаяся снова и снова, печаль уносило волнами, он думал о скейтборде, но в этой машине было безопасней и комфортнее, он знал, что никогда не ушибется или развалится, в этом мире не существовало блоков травматологии или рыщущих карет «скорой помощи», в них не было нужды, и он двигался все быстрее, совершая убийственные развороты, теперь на полной скорости, обдирая стены, проливалось масло и пламя вспыхивало позади машины, ему не нужно было заботиться о хрипящих шинах и визжащем моторе, эти звуки засели в его мозгу, он уже бывал здесь тысячу раз, круша заборы и перескакивая через пандусы, цвета смешивались, и он ощущал нервную дрожь от осознания собственной неразрушимости, катясь под Rancid и 5 °Cent, «American Guns» из Transplants, он представлял ладную девочку, сидящую рядом с ним, закрывшую глаза, дорожные ряды изламываются и сливаются, и он не заботится о счете, только хочет продолжать путь, по прямой.

Последний прием лекарства был самым ужасным, и Терри потребовалось много времени, чтобы привести себя в порядок. Он изучал потолок. И не собирался сегодня на работу. Слышал, как по дому ходил Лориэл, опять не в школе, он не мог припомнить, чтобы у парня случались такие каникулы, когда он был ребенком, и задумался, хорошо ли это и занимается ли его сын учебой по-настоящему. В эти выходные Терри должно исполниться пятьдесят, и он не мог себе представить, что не доживет до пятидесяти одного.

Когда Терри был подростком, он услышал крик своего отца в темноте. Мурашки пробежали по коже, и тогда, и сейчас, его мама успокаивала мужа, тихо напевая колыбельную, и он мог различить шепот, далеко, в другой реальности, не зная, что она говорит, что отец отвечает, да и не хотел знать. Он не мог понять, что было не так с его отцом, почему ему так часто снятся кошмары. Однажды он услышал, как отец кричит. Он почувствовал стыд. Его отец не должен кричать.

Между ним и Лориэлом все было по-другому. Во всяком случае, он надеялся. Его старик не был разговорчив, но если оглянуться назад, может быть, он просто не был уверен, что ему стоит говорить, не мог подобрать слова, придерживая язык, как это делал теперь и Терри. Терри осенило, что, возможно, отец защищал его от чего-то, хотя он не мог предположить, от чего, и эта мысль осталась с ним. Вероятно, он не способен был понять, какие события назревали в его собственном доме, так же, как и Лориэл теперь, но отчетливо чувствовал что-то, хотя был слишком занят, чтобы разобраться, шатался со своими приятелями, погруженный в свои собственные маленькие игры. Терри нравилось думать, что его отец мог бы гордиться им. Он рассмеялся. Ему было пятьдесят, и он был разбит. Услышал у двери шаги Лориэла и притворился, что спит, он не хотел говорить с ним сейчас.

Лол хотел пить и есть и пробирался на кухню, он остановился, открыл дверь к отцу, окно распахнуто, занавески задернуты, прислушался к его замирающему дыханию, подождал, пока оно снова восстановится. Было уже больше девяти, но Лол не собирался будить папу. Он был либо пьян, либо устал, в последнее время в нем было не слишком много энергии из-за гриппа, и вот. Лол спустился вниз и наполнил стакан лимонадом, бросил в него кубики льда, сгреб несколько шоколадных бисквитов и поднялся обратно, постоял у окна в своей комнате, жуя. Боб и Молли ходили на солнце, поляна была белой от инея, и он задумался, как плохо им на холоде, из их ноздрей шел пар. Он разозлился, думая о том, как Роя вынудили убрать их, может быть, разлучить лошадей, и все из-за того, что какой-то богатый мерзавец купил эту землю. Это было нехорошо. Но каким-то образом он знал, что этого не случится. Его папа разберется с этим. Отец всегда знал, что делать. Он подумал о том, чтобы разведать, где живет этот человек, Кев-Кев сказал, что они должны заплатить Йану, чтобы тот пошел и пригрозил ему, сказал, что если он не оставит этих лошадей в покое, ему придется худо, но Лол не думал, что это может сработать. Папа придумает лучший способ.

Он подумал, стоит ли ему как-то украсить дом к папиному дню рождения, зная, что на субботнюю ночь готовится довольно большой сюрприз. Впервые за много лет он понял, как же пуст их дом, стал думать о маме и о том, какой могла быть жизнь, если бы она осталась жива, но он быстро остановил себя, он был слишком мал, когда это произошло, в его голове сохранилось не много ясных воспоминаний, только впечатления, состояния, запах и прикосновения, которые таяли, а потом возвращались, еще слова, которые он слышал. Он должен быть сильным, как сказал папа в тот раз, когда они говорили серьезно. Он говорил не много, по крайней мере, когда дело касалось какой-нибудь чепухи, но если он начинал говорить, то обычно оказывался прав. Лолу это нравилось, не хотел бы он иметь развеселого отца, который часами болтал бы о разном, сбивая его с толку. Он отвернулся от окна и подошел к компьютерному столу, подождал, пока игра загрузится, покончил с бисквитами, Боб и Молли засели у него в голове. Становилось все жарче, нагревались радиаторы, все больше горячился он сам.

Терри стоял под горячей водой и умывался, не торопясь. Он вытерся и осмотрел свое отражение в зеркале, зная, что должен побриться, но он был слишком изможден, подумал о ценностях солдат короля Георга и принялся работать бритвой. Смешно было думать, будто тот день, когда ты пришел в мир, был самым важным днем твоей жизни, даже если ты ничего не помнил об этом, не знал, что думала твоя мама, что она говорила и что чувствовал твой старик. Он вспомнил рождение своих собственных детей, точно зная, что происходило в его голове, он надеялся, что будет мягче с девочками, относился к ним по-разному, видел Лориэла, закутанного в одеяло, его нос был расплющен, как у боксера. Его отец должен был чувствовать то же самое, когда рождались его дети. Теперь Лориэл был почти мужчиной, вскоре он уедет, как и остальные, и дом будет совершенно пуст. Он встретит девушку и осядет, и именно так и должно быть. У него появятся собственные дети, он будет жить своей жизнью, и если повезет, он доживет до пятидесяти, уставится в зеркало и будет знать о своем отце чуточку больше, ценя то, что он старался быть ему примером.

Терри одинаково любил всех своих детей, но был доволен, что у него есть сын. Это было естественно — передавать свои гены, и немного сверх того, он хотел, чтобы Лориэл был похож на него, по крайней мере, внутри, а лучше, чтобы делал то же, что и он, в том же возрасте. Он не хотел, чтобы сын рисковал или вел себя дурно, как это делали тысячи мальчиков. Терри сделал все лучшее, на что был способен, обеспечил детям крышу над головой и хлеб на столе, присматривал за ними, у него и Эйприл не было ничего, когда они начинали, и никого, кто мог бы им помочь, они просто много работали и этим обходились. Гордость жила внутри, и ее не купишь, деньги — это для другого, и он был рад, что ему есть что оставить детям, когда он умрет. Рэй и Терри позаботились и о сестрах.

В своем лице он обнаружил погребенного отца. Это болезнь придала печаль его выражению. Тот же самый загнанный взгляд. Вот в чем было дело. Его отца словно преследовало что-то. Он вспомнил, когда миссия «Аполлон-11» достигла Луны, на его лице проступила радость, детский восторг, когда они разглядывали эти дрожащие образы на экране телевизора. Он улыбался, вспоминая это.

Вскоре после прилунения папа постучал в дверь его комнаты, позвал Терри выйти с ним. Они вышли из дома и пошли по ночным улицам, и он спросил, куда они направляются, папа улыбнулся, сказал, подожди и увидишь, и хотя Терри думал, что он уже вырос, он все еще был ребенком и радовался папиному вниманию, был готов пойти с ним куда угодно. Он чувствовал себя в безопасности, ощущая отцовскую силу, зная, что никто не сможет подойти к ним, и он бросил взгляд на его крепкую голову и прямую спину, волевой подбородок и сосредоточенный взгляд, и все это поднялось волной в его памяти мощным приливом чувства.

Они зашли в Солт Парк, вышли на середину поляны, где были нанесены крикетные метки. Настала ночь, но небо было ясным от уличных фонарей и света из окон домов. Папа достал бинокль, сказал, что взял его у кого-то на работе, бинокль был тяжелый, пах металлом и резиной, наверное, дорого стоил, таким мог бы пользоваться и генерал. И они принялись смотреть на Луну, папа показал ему, как настроить бинокль, и объяснил, что когда он был в Королевских Воздушных Силах, полная Луна значила больше перестрелок, больше шансов, что тебя собьют, но это также означало, что летчики могут лучше видеть свои цели. Это была палка о двух концах, но он всегда считал Луну своим другом, который может вывести домой, если ты заблудился. Она поднимала настроение. Люди издавна поклонялись Луне. В лагере военнопленных он смотрел на нее и знал, что его семья в Англии тоже может ее видеть, что мама Терри тоже может смотреть на Луну. С этим трудно было спорить. Война — странное время. Никто не знал, сколько он продержится, особенно летчики. Луна ободряла его в плену. Его голос звучал по-другому. Он нахмурился и опомнился, спросил Терри, видит ли он кратеры. Он видел. И это было волшебно. Они были четкими, свет — ярким, отраженный свет Солнца, которое зашло и скрылось, и он почувствовал, что находится в части совсем особенной Вселенной, зная в тот момент, что он никогда не забудет, как был в Солт Парке со своим папой. Он и не забыл.

Они простояли на поляне целые столетия, не болтая много, только глядя сквозь пространство, и когда они наконец ушли из парка и направились домой, его отец положил руку ему на плечо и сказал, что он хороший парень. Так и сказал. Хороший парень. Его сердце раздулось от гордости.

Терри видел кости под своей кожей, хребты и кратеры своего черепа, видел, где его волосы выпадут, если он не проявит смекалку и попросту не сбреет их, некоторые люди говорили ему об этом, особенно Рэй, хмурясь, и он знал, что скоро все станет еще хуже, что он вскоре станет ходячим трупом. Он видел, как это начиналось. Он был человек-гора с детскими зоркими глазами. Они все еще были ясными. Он был человеком с бритой головой-горой, головой-камнем, головой-костью. Вскоре это будет голова-масло. Отрава сидела прямо посередине горы, и он не мог даже разглядеть ее, а доктора не были уверены, что она в самом деле там. Его враг был внутри, он разъедал его, маленький крутой скинхед, привыкший заправлять делами, был выпнут прочь. Он ударил по отражению и разбил зеркало.

По руке потекла кровь, он оторвал кусок туалетной бумаги, глядя, как кровь пропитывает ее. Он обмотал рану полотенцем, подождал, чтобы понять, что произошло, полотенце стало менять цвет, сперва медленно, становясь красным, затем быстрее, и кровь закапала на пол. Он сел на край ванны и туго затянул полотенце, крепко сдавил его. Жалкий дурак. В чем был смысл этого поступка? Он открыл крышку унитаза, и его вырвало.

Мальчик слышал, что его отца стошнило, и поднял голову. Папа, должно быть, гулял прошлой ночью, перебрал, как обычно, и именно так он и жил, возвращаясь с едой из закусочных и оставляя после себя упаковки, немытые тарелки, болтаясь по пабам и играя в бильярд весь день вместо работы, включая свою музыку слишком громко, спуская деньги на пластинки, покупая синглы, которые он ставил на том музыкальном автомате в Клубе «Юнион Джек», обустроил себе угол, где мог пить «Лондон Прайд» и гонять шары часами, до потери пульса. Он рассмеялся. Папа никогда не переменится и никогда не вырастет. Лол был единственным здравомыслящим человеком в этом доме. По крайней мере, его отец не водил домой девушек, не принимал наркотики, не имел проблем с полицией. Он снова задумался, что-то свербило у него в мозгу, он уменьшил звук и вслушался в тишину, неожиданно встревожился, услышал кашель и расслабился. Конечно, это мог быть грипп, та зараза, от которой он не мог избавиться. Если он пил где-то, то на нижнем этаже появлялись коробки из-под карри, пара тарелок были приготовлены для Лола. Он никогда не забывал о сыне. Лол пойдет посмотрит, как он, когда закончит следующую игру.

 

Выпуск ‘69 — часть 5

У Терри есть две проблемы, которые нужно уладить — и когда он сказал Алану, что случилось с его стариком — его друг словно с катушек слетел — взбеленился и рассказал всем остальным парням в клубе — и вот они толпятся вокруг — хотят найти рокеров и отделать их — чумазые уроды — ограбили отца Тела — стянули бинокль — как посмели — и хотя он рад этой поддержке — но что они могут сделать? — горстка пацанов против взрослых людей — все знают, что рокеры пользуются топориками и мотоциклетными цепями — но Алан говорит, что сила в количестве — если они соберутся все вместе, все будет в порядке — это закон джунглей — скинхеды могут быть и юнцами, но они охотятся стаей — и мальчики много говорят, и беснуются, и наконец немного смягчаются — начинают играть в бильярд — щелкая по шарам — Алан заявляет, что собирается помочь Терри — они им покажут — а на следующий день эти старшие скинхеды — парни, которые пьют в том же пабе — узнают, что случилось — и один из них — Джефферсон — отводит Терри в сторонку и говорит, что знает Джорджа — понимаешь — он герой войны — их отцы дружат — они ходили в школу вместе — Джорджа подбили над Германией — он попал в лагерь военнопленных — выхода у него не было, черт возьми — но он никогда не сдавался — никогда не уступал им — Джефферсон говорит Терри, его отец упрямый, как они все — но что он мог поделать? — врагов было больше, как и этих гребаных рокеров — и Терри не мог удержаться от мысли, что Джефферсон знает что-то такое, чего не знает он — но что? — это не имеет смысла — может быть, он скажет ему, почему отец не злится — просто принимает то, что произошло — и ничего с этим не делает — нет — Терри не может спросить — не может сказать об этом кому-нибудь — его бесит сама эта мысль — бесит, что это правда — папа не хочет сопротивляться — и этот Джефферсон говорит ему, что скинхеды должны биться вместе — особенно если они «челси» и пьют в одном пабе — он смеется — жесткий парень — Терри кивает — помалкивает об Эйприл и Дейве в Брентфорде и всем, что его заботит — не рассказывает никому — даже Алану — это проблема, с которой он должен разобраться сам — он не собирается держаться подальше от Эйприл — держи карман шире — Дейв крупнее — с кулаками у него все в порядке — с ботинками тоже — у него приятели — Терри должен как-то сравняться с ним — он может вызвать его на турнир в бильярде — как в том вестерне, где стрелок выигрывает свою блондинку в карточной игре — он может принести кий в своей футбольной сумке — это идея — но сначала Дейв должен согласиться играть с ним — это может сработать — даже с Рустером — и его приятелями — ну — он и не думает играть в бильярд с этим гадом — он не может разобраться с салом на своей шевелюре — да и незачем — Джефферсон сказал ему, что рокеры собираются в «Кафе у Мика» возле «Три Тоунс» — пьют и закусывают в субботу по утрам — что-то вроде традиции — обычай такой — Джефферсон знает этих гребаных кожаных мальчиков — да, в одиннадцать часов — в субботу утром — Терри подъезжает к «Свену» — возле кафе — и глазам своим не верит — его ждет толпа скинхедов — наверное, парней пятьдесят, по крайней мере — болтают, как их много — хороший парад подтяжек и «мартинсов» — и вскоре после его приезда они начинают двигаться по А4 — быстро добираются до перекрестка — Терри и Алан впереди — с Джефферсоном и его братьями — у одного из них под кардиганом дубинка, налитая свинцом — он достает ее и хлопает по ладони свободной руки — Терри понимает, что люди собираются драться всерьез — впервые в жизни это его не заботит — он думает о бинокле — о разбитом окне — больше всего он думает о своем папе — смывающем кровь над раковиной — избитом — в канаве — его разбитый нос в грязи — и толпа перетекает через дорогу, останавливая транспортный поток — они перебираются через ограду — быстро идут вдоль череды магазинов — по направлению к кафе — возле которого выстроились мотоциклы — первый в ряду «Нортон» — и Терри чувствует запах поджаренного бекона — рот заполняется слюной — один рокер замечает их и спешит к двери кафе — навстречу ему летит кирпич — разбито окно — бедный старый Мик — и вот рокеры высыпают наружу — наглые ублюдки — вонючие мрази — мешкают, увидев, как много скинхедов выступает им навстречу — а их, может быть, двадцать уродов — они старше, но перевес не на их стороне — они не бегут — они готовы к драке — на несколько секунд все замирают — и каждый кричит — а затем две стороны сталкиваются — Джефферсон указывает на типа с помятым лицом — кричит, это Рустер — они прорываются к нему, наскакивают и валят наземь — Терри пинает этого типа изо всех своих сил — в лицо — по спине, когда он скручивается — отплачивая ему за своего старика — и уже пять или шесть скинхедов месят его ботинками — а Терри лучше всех — а рокерские дружки Рустера — кто пытается помочь — они тоже получают — должно быть, это они и помогали Рустеру грабить папу — Терри влепляет ботинком двоим из них — и когда одни рокеры принимаются бежать — а другие получили достаточно — шесть из них остаются красиво лежать на тротуаре — Терри выпрямляется и глядит на Рустера — тот почти без сознания — и кричит ему — это за Джорджа Инглиша — ты, гребаная мразь — пинает его снова — на этот раз в живот — и догоняет остальных, возвращаясь на главную дорогу — сбивая зевак, собравшихся посмотреть, что тут происходит — и скинхеды бегут назад, теперь мимо «Свена» — в центр Слау — прежде чем приедет полиция — она будет здесь уже скоро — некто Нози Паркер, возможно, уже им позвонил — они разделяются — Терри и Алан запрыгивают в автобус — он идет, куда им надо — взбираются по ступенькам и усаживаются впереди — видят полицейский фургон, мчащийся мимо — с мигалкой — и воющей сиреной — а потом Терри приходит домой — и мама делает ему пару сэндвичей с рыбным паштетом — он садится в гостиной и принимается жевать — перед телеком — а часом позже раздается стук в дверь — мама открывает — она входит — вид у нее встревоженный — за нею идет папа — кажется, он в порядке — и сердце Терри подпрыгивает — невероятно — с ними входят двое полицейских — откуда они узнали, что те рокеры имеют к нему какое-то отношение? — что за черт — его старик собирается говорить с полицией сам — мама просит Терри выйти из комнаты — им нужно поговорить наедине — он выходит, опустив голову — делает вид, что собирается наверх — крадется назад — слушает у двери — он уйдет через минуту — он не будет мешкать — но полицейские больше интересуются папой — почему-то — задают ему вопросы — об огнестрельном оружии — двух пистолетах — спрашивают, угрожал ли он одному молодому человеку — подкараулил его возле дома — приставил к его спине пистолет — заставил пройти в заброшенный дом — поставил на колени — приставил револьвер к голове — взвел курок — пригрозил размозжить ему голову — тут парень обмочился — один из полицейских смеется — Терри смотрит сквозь щель — они не закрыли дверь, как следует — замечает проблеск на лице своего отца — слышит его отрицательный ответ — аккуратно подобранные слова — полицейские продолжают — говорят, молодой человек получил травмы — синяки — сломанный нос — это могли сделать кулаком — или, может быть, рукояткой пистолета — полицейские сказали, что знают этого молодого человека — паршивый бездельник — головорез — они встают — мужчины пожимают руки — кажется, отец знает одного из них — полицейский называет его Джорджем — Терри торопится наверх — останавливается на лестничной площадке — слышит, как закрывается дверь — мама и папа начинают шептаться — тишина — шуршание — он думает, что они целуются — он не должен подслушивать — мама говорит папе, что любит его — идет на кухню — принимается напевать — открывается задняя дверь, и Терри бежит в свою комнату — становится у окна — отсюда видно папу в саду — как он идет в сарай — ходит внутри — что-то делает — потом папа выходит — в его правой руке бинокль — он заходит в дом — Терри слышит, как он разговаривает с мамой — и уходит — Терри выглядывает в окно в сторону улицы — видит, что у папы в руке зажата сумка — папа идет вдоль по улице — Терри ждет — когда можно будет спокойно заглянуть в сарай — мама стирает одежду в раковине — в мыльной пене — он закрывает за собой дверь — принимается за поиски — сам не зная, что ищет — бинокль уже унесли — и он находит сверток — хмурится, заглянув внутрь — он ошеломлен — трясет головой — и той ночью он не может заснуть — думает о том, что он нашел — понимая теперь, что папа — человек действия — он не болтает и не топчется на месте — он сделал то, что нужно было сделать — сам — и Терри становится стыдно за свои сомнения — и на следующее утро он приезжает в Брентфорд — отходит от станции и идет к дому Дейва — находит местечко неподалеку — огороженный двор — с одной стороны забор проломлен — приятное, уединенное место — лезет в свой ранец — достает обрез, который нашел в сарае — спрятанный в старом комоде — под несколькими деревянными досками — там был еще и «Люгер» — он не стал его брать — это мог быть трофей — взятый у какого-нибудь человека, убитого отцом — память о лагерной охране — кто знает — что если все пойдет не так — и он потеряет его — если его придется выбросить — а дробовик вполне хорош — он завернул его в полотенце и взял с собой в школу — когда играл в футбол — он достал его — осторожно зарядил — патронами, которые нашел в меньшей коробочке — его руки дрожат — он напуган — не может ничего с собой поделать — но знает, что поступает правильно — он нервничает, но в то же время и взволнован — он собирается сделать это — не хочет отступать — кладет оружие обратно в рюкзак — оставляет его незастегнутым — дробовик лежит поверх полотенца — достать легко — он прогуливается — боясь пропасть из виду при выходе со двора — с оружием он может делать все, что захочет — и никого не бояться — никто не станет докапываться до него, когда он наставит два ствола на коленные чашечки — а эта тварь, Дейв, еще будет умолять его — нечего и думать оставить его с Эйприл в покое — он снова злится — только подумайте, каков мудак — Терри самый жесткий человек на планете, и он уже стучится в его дверь — уже готов отправить Дейва обратно в ад, если он один — или на тот двор, если нет — как бы то ни было, он за все заплатит — и когда на Терри находит ярость — словно прорыв плотины — давление нарастает — удерживается — и вот он готов — но на стук в дверь отвечает мужчина — посасывая сигаретку — оглядывает Терри сверху вниз — и отвечает, что Дейв здесь больше не живет — он уехал со своей новой пташкой — он был с нею всего неделю — проклятый идиот — мужчина сверлит взглядом юнца, стоящего перед ним — рюкзак у него на плече — Терри надеется, что он не видит оружие — ты знаешь ее, сынок? — они называют ее Твигги — она выглядит как модель — он живет с нею в Эктоне — что же, скатертью дорога! — Терри смеется — они оба смеются — и через пять минут Терри уже в телефонной будке — говорит с Эйприл — встречается с нею у «Бихайв» — и они гуляют вдоль реки — сидят на берегу, глядя на остров Гриффин — в том же месте, что и в прошлый раз — глядя, как закручивается поток — двигаясь вперед и в стороны — обратно сам на себя — они не могут видеть, что происходит под поверхностью — могут только догадываться — и есть места, где вода кружит и опускается — почти надвигаясь сама на себя — и Эйприл склоняет свою голову ему на плечо — и все прекрасно, лучше быть не может — пока она не спрашивает, что у него в сумке — только мой «харрингтон» — я должен забросить кое-какую одежду к маме, прежде чем сяду на поезд — он не хочет лгать ей — но еще больше — он не хочет ее тревожить — оружие завернуто в полотенце — он вынул патроны — сегодня ночью он положит его обратно в сарай — и он отчасти даже хотел бы, чтобы Дейв оказался дома — он его должник — но лучше так — ни к чему это, чтобы с самого начала за ним пришла полиция — и как бы то ни было он получил то, чего хотел — спрашивает себя, смог бы он нажать курок — если бы это было нужно — но как знать — думает, что мог бы выстрелить Дейву в ногу — если бы потерял самообладание — обезумел — ему не нравятся эти мысли — ему есть что терять — если бы ему было нечего терять, может, все было бы по-другому — но все это неважно — на самом деле, все это не в его духе — это все проба — и он сидит на солнце со своей девочкой — смотрит на воду — Эйприл говорит ему, что их жизни проносятся здесь — он ничего не знает об этом — но сейчас он беззаботен, как никогда — он чувствует облегчение — и счастье — зная, что ничто не может помешать им быть вместе, сейчас.

 

Кровь и честь

Он старался как мог, пытался жить честно, но жить честно было запрещено. Как и на любого другого, на Рэя навесили ярлык, и Саусхолл тоже тут был ни при чем. Было время, когда его мысли были четкими, «Тысяча Девятьсот Восемьдесят Четвертый» и «О Дивный Новый Мир» поменяли его взгляды, откровения для представителя рабочего класса. Сейчас наркодиллеры продавали сому его деткам и считали, что преступление все-таки лучше теряющегося в определениях правосудия. Если бы он сел в тюрьму, что бы его ожидало снаружи, когда бы он вышел? Челси и Эйприл отдалились бы еще дальше. Не то, чтобы они его забыли, просто все было бы по другому, когда б он вернулся. Система требовала полного повиновения, даже эта псевдо-либеральная версия, в которой он жил, напряжение рассеялось по его дому, завладело его женой. Это была тактика «разделяй и властвуй», где обычные люди делают всю грязную работу, а жирные ублюдки контролируют ситуацию, потирая руки. Лиз испугалась этого и смирилась.

Он подумал об Артуре Ситоне из «Субботнего Вечера, Воскресного Утра», о том, сколько группа The Arctic Monkeys всего оттуда взяла, через годы с того времени, как книга была напечатана, после того, как отказался от чужих ярлыков. Артур настаивал, что «кем бы люди его ни считали, это был не он». То же самое было и сегодня. На Рэя вешали ярлыки те, кто определял людей «не знаешь — не получишь», кто видел в нем только чокнутого, неофашиста, того, об которого не хочется марать руки. У работяги не было шансов, особенно, если он был белым и говорил все, что думает. Прошло уже столько времени с тех пор, как он прочитал эти книги. Может, стоит перечитать? С ними ассоциировалось неплохое время в его жизни, когда он думал трезво, встретил Лиз и остепенился, был сконцентрирован, имел детей, чувствовал в себе какую-то легкость, самоконтроль. Все испортилось в последние пару лет и он не знал почему, не думал, что это он сделал что-то не то и уж точно не считал, разобравшись с Али, он сделал что-то плохое.

На центральной дороге было полно машин и он облегченно вздохнул, когда свернул с нее, движение не такое большое во дворах, он постоянно думал, каким бы был мир без машин, когда был ребенком, у тебя был велик, а потом это стало как-то по-детски — кататься на нем, поэтому ты спрятал его в чулан, вышел и купил машину вместо него, завел двигатель и выжал сцепление, оставил половину покрышек на асфальте, выкинул кучу денег на дорожный налог, страховку, техосмотры, починки, бензин и все остальное в этом роде, отстегивая все больше и больше с каждым годом. Нарисовали разметку на улицах и поставили бесконечное количество знаков, добавили камеры, штрафовали, когда ты парковался там, где не положено, за превышение скорости на пару миль больше, чем установленный предел скорости. В один прекрасный день нефть закончится и люди больше не будут так много передвигаться по свету, опять станут работать там, где живут. Все будет как и раньше, только жизнь станет проще, станет более приземленной, более интересной, кстати заметить — без машины он бы лишился работы. Пришлось бы искать что-то еще. Может, он сможет обучиться новой профессии, когда будет в тюрьме.

Ему нужно было появиться в магистратском суде на следующей неделе и ожидалось, что его дело переведут в Суд Короны, в его бумагах сказано, что тюремный срок будет вытекать из обвинения в нападении, в котором Рэй сознался, но отказался объяснить, и что расистский характер нападения говорил о том, что срок этот будет на, как минимум, пару лет. От последних обвинений он отказывался и был решительно настроен бороться, но не потому что ему было не все равно, когда какие-то задроты, которые его не знают и не уважают, вешают на него ярлык расиста, а потому что эти обвинения были неправдой. Он старался оставаться спокойным, но это было сложно. Он словно был в оцепенении, не знал, что ему делать, все что мог — это продолжать работать и просто стараться выкинуть все дурное из головы.

— Третий справа, — сказал его клиент, робкий мужчина среднего возраста в очках с толстыми стеклами. — Спасибо.

Если закончится нефть, никто даже репу не почешет что касается электрических машин. Тем более — эта банда, которая управляет Западным Миром. Там уже нет бабла, разве что на короткое время. Если бы они хотели, они бы уже сейчас сделали так, что все вокруг ездили бы на батарейках. А он бы занялся чем-нибудь совершенно другим, а не вождением машины. Конечно, если бы ему сейчас снова было 16, он бы в любом случае все сделал бы по другому.

Если бы он смог все начать сначала, он бы выучил какое-нибудь ремесло, научился бы чему-то вместо того, чтобы просто плыть по течению или стоять без дела, нашел бы работу, которая бы ему нравилась. Но опять, когда он оканчивал школу, было трудно устроиться кому-то в ученики, зато было полно неквалифицированной работы, по крайней мере на юге, и деньги были неплохие, если учитывать, что ты живешь в своем доме и тратишься только если из него выходишь в люди. Футбол, бухло и музыка — вот что тогда имело значение. Сегодня все было намного проще, но добавились и новые проблемы, стало невозможным найти физическую работу, эмигранты и восточноевропейцы умыкали эти работы у английских парней, все это конечно же сказывалось и на строительстве, много фирм оставались не у дел, а сама ситуация вызывала более чем негативные эмоции.

Лол — отличный парень, Рэй был в этом уверен, с огромным энтузиазмом относится к музыке, которую играет и даже собрал команду, сказал, что этим он хочет зарабатывать себе на жизнь. Рэй даже посмеялся этому, ему нравилась Oi-музыка, но он никогда не задумывался, что тоже мог бы так. Он точно бы не заработал на музыке, вся правда и незаангажированные суждения касательно уличного панка, были либо запрещены, либо демонизированны. Молодым обозленным белым парням запрещалось говорить о том, что они чувствуют. Рэй подумал, интересно, как называется группа Лола, кто в ней писал тексты и про что были эти тексты.

— Дом в самом конце, — пробубнил клиент. — Спасибо.

Он даже представить не мог себе, что это возможно — записать песню, даже учитывая, сколько он всего знал про панк и как его делать, все равно не знал бы с чего начать, а сегодня со всеми этими Кьюбэйсом и компьютерами, и Лоджик, и Интернетом кто угодно мог делать музыку, по крайней мере попробовать.

— Здесь подойдет. Спасибо.

Мужчина встал у его двери, чтобы расплатиться, и Рэй рассмотрел его внимательно в первый раз, замечая теперь не только очки. Он был очень вежлив, дал ему фунт на чай. Обычно Рэй присматривался к своим пассажирам. Это была лучшая часть его работы — рассматривать новые лица, думать о том, какая жизнь у этих людей, поболтать с ними, когда они были в настроении. Но пока он пялился на людей, на выяснение их личностей времени уже не хватало. Он проводил взглядом своего пассажира, краем уха услышал, как играет Section 5, понял, что он специально уменьшил громкость из уважения к пассажиру. Рэй чувствовал себя немного лучше.

Он дотянулся до мобильника и набрал нужный номер.

— Ты где? — спросил Хокинз.

— Только что высадил клиента. Буду через 10 минут.

Он созвонился с Энджи и сказал ей, что делает перерыв. Она не сильно обрадовалась новостям, работы было предостаточно и ей хотелось, чтоб все ее водители были под рукой. Он сказал ей, что ему нужно заехать забрать кое-что на субботу и ее голос зазвучал более дружелюбно. Рэй выключил радио и перестроил свой маршрут, вскоре он уже снова оказался на главной дороге, замедляя скорость на светофорах. Потом выключил и музыку, был не в настроении ее слушать. Он повернул голову и увидел блондинку, блондинка ему улыбалась и выглядела очень знакомой, со своим загаром и волосами как у модели, но он никак не мог вспомнить, думал про клиентку, которую он подвозил, почувствовал себя виноватым, пытался вспомнить ее имя. Ивонн. Точно. Он взял у нее номер, но ни разу не позвонил. Рэй отвернулся, и когда поменялись цветные огоньки на светофоре, его уже сдуло навстречу Хокинзу. На мгновение он увидел свою машину, припаркованную в одном из гаражей в какой-то подворотне, и какая-то «ивонн» сидит у него на коленях. Бедная старушка Лиз.

Он снова выехал на главную дорогу, которая была посвободнее в обратном направлении, вскоре он уже прокладывал себе путь сквозь сонные улицы уже другого района, проехал мимо пенсионеров и сачкующих школьников, женщины с коляской, направляющейся в ту сторону, где базировался и сам Хокинз. Рэй был тут дважды, со своим дядькой, и глядя снаружи, нельзя было сказать, что это лучшее место для хранения товара, но Хокинз не был парнем, которых обычно обворовывают, к тому же он об этом позаботился, приобрел парочку серьезных замков. Местная ребятня знала его, а он в свою очередь дал ей понять, что с ним шутки плохи, когда поймал однажды одного пострела, пытающегося проникнуть за замки. Он здорово оттягал мальчишку за ухо, выяснил его имя и адрес и пообещал, что если что-либо подобное произойдет опять, тот сам лично будет за это отвечать. Хокинз время от времени совершал проверки, и местные мальчишки держались от него подальше.

Поворачивая к гаражам, он увидел впереди Хокинза собственной персоной, стоящим посередине продолговатой колдобины, руки на груди, двери нараспашку, позади виднелась стена из шлакобетона, на которой черной краской старинными буквами было выведено НАЦИЯ СКИНХЕДОВ. Рэй улыбнулся, вспоминая название книги Джорджа Маршалла, работа, сделанная не просто так, и даже не нужно было угадывать, чьих это рук дело. Он всегда немного побаивался Хокинза, особенно когда тот был помоложе, но знал он его так долго, еще как был мальчишкой, что вскоре свыкся с его присутствием. У его характера были и тяжелые стороны, которые он скрывал от Терри. Все люди одинаковые, подумал Рэй. Разнообразие лиц в разнообразии индивидуальностей. Все хотят нравиться, всем нужно где-то пристроиться.

— Ну что, нашел, — сказал Хокинз, когда Рэй остановился и опустил окно. — Ты не заезжал ко мне хрен знает сколько времени.

Это звучало как обвинение.

— Паркуйся там в конце, у стены.

Рэй поборол в себе желание отдать честь и сделал как ему было сказано, закрыл машину и вернулся обратно. У Хокинза в кармане оказалось что-то наподобие пульта управления, на котором он нажал кнопку. Дверь поднялась и они вошли вовнутрь.

Он переставил вещи с тех пор, как Рэй был здесь в последний раз, улучшил обстановку, с одной стороны у стены стояли коробки и вешалка с одеждой — его тайский импорт, «Стоун Айлэнд» и «Лакоста» — для идиотов, «Бен Шерман» и «Фред Пэрри» — для парней, 10 коробок «Тимберлэнда», которые он привез из Нью-Йорка, пачки DVD, куча коробок, набитых пыльными видеокассетами, Мистер Мотиватор и Джейн Фонда массирующая плечи, глядя в глубь этого тоннеля, можно было подумать, что он заметно удлинился.

— Ты что, его удлинил? — спросил Рэй.

— Я буду покупать соседний гараж, — ответил Хокинз, принимая шутку всерьез. — Поставлю стену за дверью и пробью дыру отсюда туда. А то тут уже места нет.

Он был как настоящий Артур Дэйли что касалось запасов и накоплений, правда, без фетровой шляпы и соответствующего жаргона. Сериальный Дэл Бой без кепки, трехколесника и больного брата. Глаза Рэя довольно долго оглядывали обстановку — синяя и красная плитка для ванной, банки с краской, пара сломанных пылесосов. Внезапно он подпрыгнул, потому что увидел, как что-то движется ему навстречу. Зеркало.

У Хокинза были два холодильника и десятьтитстиковых стульев, которые он получил в наследство, вместе с остальным мусором, от приятеля Джо Мартина Дэйва, того чокнутого, что свалил на побережье.

— Давай садись. — сказал Хокинз. — Расслабься.

Рэй увидел второе кресло, близнец того, которое он помнил, предмет роскоши, которое должно было стоило около пары сотен. Он сделал так, как ему было сказано, Хокинз потянулся за синим термосом, налил немного странно пахнущего кофе в кружку и передал Рэю. На Рэя смотрело лицо Фрэнка Харпера, с выражением, глядя на которое, уже не хочется пить предложенное.

— У меня были бутерброды, которые сделала жена, но я уже их съел. Ветчина и сыр, с нарезанными помидорами. Она их даже перчит. Для вкуса.

Хокинз подошел к своему креслу, утонул в его коже, потом опустил руку и потянул какой-то рычажок на боку кресла, отчего в том выдвинулась полочка для ног. Он стал потягивать свой кофе.

— Мне нравится выбираться из дому, когда я не работаю. Моя жена замечательная женщина, но она никогда не замолкает. Через какое-то время меня уже просто колбасит.

Рэй кивнул. Лиз была спокойной. Ему бы хотелось, чтобы иногда ей было что сказать за саму себя. Но каждому мужчине нужно иметь укромное местечко без женщины. Терри с головой ушел в «Юнион Джек», хотя это было не совсем то, все-таки клуб. Опять таки, там у него не было времени наедине с самим собой, пусть он и расслаблялся и полностью имел музыкальный автомат в своем распоряжении. Тут же Хокинз был королем, по меньшей мере, и Рэй немного нервничал. Он не знал почему. Они сидели в тишине. Ни единого шороха. Он даже подумал, интересно, а снаружи можно услышать, как тут кричит человек?

— Ну, — сказал наконец Хокинз, — и что мы собираемся делать с этими наркодиллерами?

— Лично я могу сделать немного.

— Ты помнишь, что я тебе сказал?

Рэй не понял, что Хокинз имеет в виду.

— Когда я говорил о том парне из городского управления. Проследи, когда он будет идти по улице, посади в машину и привези сюда.

— Этим занимается Терри.

— Тогда ладно. А то действительно как-то чересчур. А что с теми бабаями?

— Что с бабаями?

— Привези их сюда, или хотя бы их главного. Дай ему пару раз, свяжи его, добавь немного плакатов «Combat 18», а я достану футболку «Теггог Machine». Напугаем их до усрачу. Они и слова потом не скажут, ебаные стукачи.

— Ты это серьезно?

— Я что, похож на шутника? — сказал Хокинз, прищуриваясь.

— Ага, они там наплели, что это была атака расистов, и тут появляюсь я и пытаюсь их остановить, прикидываясь, будто я и есть «Combat 18».

— Ну да. Только они не узнают, что это ты. Балаклавы. Капюшоны. Мы сыграем с пиздоболами в их собственную игру.

— А это значит, что я буду делать то, о чем мне плетут в суде? Я стану тем, кем они меня видят?

— Да, приятель. Другого выхода нет.

Рэй задумался. У него не было ни малейших угрызений совести касательно того, чтобы отметелить тех наркобарыг опять, но в этот раз реально их проучить, чтоб они навеки запомнили. Может стоило бы об этом подумать, выследить их главного, но он не знал, что там происходило, в той шайке, сильно сомневался, что Али сидит на одном месте, в ожидании, пока ситуация накалится до предела. Все, что Рэю было известно, так это то, что они и сами вполне вероятно могли готовить ответную атаку. Но опять, вряд ли бы они стали стучать, если бы хотели разобраться со всем этим своими силами.

— Нет, это не в моем стиле.

— А что тогда в твоем стиле?

Рэй выпрямился в кресле.

— У меня уже и так проблем более чем достаточно.

— Я немного разочарован, — сказал Хокинз.

— Отчего же? — ощетинился Рэй.

— Думал, что у тебя больше выдержки. Конечно, ты сделал этих паки, но теперь они пытаются отправить тебя в тюрьму.

— Это только все испортит. — Сейчас Рэй был не на шутку разозлен. — Если они стуканули раз — они сделают это снова. Мне плевать на этих пиздоболов. Я уже с ними разобрался и не исключено, что тем самым усложнил ситуацию. Я думаю про своих детей, про Лиз, про дом. Если бы дело касалось только меня — я бы их сделал, даже без всех этих связываний, плакатов и остальной фигни. Я мог бы и сам с ними разобраться.

Хокинз задумался на минуту.

— Возможно ты прав. Но все-таки подумай над моим предложением, хорошо? Если Терри об этом узнает, он может не обрадоваться. Возможно со стороны он и выглядит человеком мягким, но на самом деле он не таков. Особенно когда становится туго. Ты даже не знаешь на что он способен. Было бы лучше, если бы мы сперва с этим разобрались.

Они оба, откинувшись в своих креслах, пили кофе. Чем дольше Рэй находился в этом запертом помещении, тем меньшим оно ему казалось. Он бывал в обезьянниках, но там было посветлее и воздух в них циркулировал, тут же представил, что в тюрьме наверняка будет по другому. Хокинз сидел. Может поэтому он теперь старался ему помочь. Он мог спокойно этого не делать, ведь они не были так близки. Рэй размышлял о том, что Хокинз имел в виду, когда заговорил про Терри и про то, на что тот способен. Воздух внутри был тяжелым, неплохо было бы оставить дверь открытой на пару часов. Внезапно он занервничал, ему захотелось выбраться отсюда, он запустил руку в карман и включил мобильный, так, чтоб Хокинз этого не заметил. Мобильник заиграл «Liquidator» и он достал его из кармана.

— Я и не знал, что тут ловит сигнал.

— Что ты имеешь в виду? — смеясь, спросил Хокинз. — Конечно тут ловит этот ебаный сигнал.

Звонили из офиса. Он ответил.

— Ты скоро возвращаешься на работу? — спросила Энджи.

— Уже через секунду, — ответил Рэй, чувствуя облегчение оттого, что появился повод уйти.

— Тут миссис Перец хочет, чтоб ее отвезли из Лэнгли в Западный Драйтон. Ее и ее друга.

Рэй вспомнил попугая, кошмарный клюв в каких-то дюймах сзади от его головы, эти глаза, следящие за ним в зеркале, читающие мысли глаза, хорошо выдрессированные глаза.

— Она попросила, чтобы ее подвез ты, — сказала Энджи.

Она рассмеялась.

— Спросила про такого большого водителя с сумасшедшими голубыми глазами. Сказала, что ее друг Питер к тебе очень расположен. Что обычно он все пачкает, когда его везут в машине. Это тебе вообще о чем-то говорит?

— Я ее заберу, — ответил Рэй.

Он встал и двери сразу начали открываться.

— Я не буду выходить, — сказал Хокинз, осторожно выглядывая наружу, поворачивая голову налево и направо. — Подгони сюда машину.

Рэй послушался, припарковался близко как мог, открыл багажник, зашел внутрь гаража, где в самой глубине двое мужчин уже выносили коробки с чипсами — соль-и-уксус, сыр-и-лук, просто соленые, чтоб загрузить ими машину.

— Я привезу их когда не будет Терри, — сказал Рэй. — Бастер впустит меня.

Он пожал Хокинзу руку, поблагодарил его, он действительно был ему благодарен сейчас, когда двери были открыты и они стояли на свежем воздухе.

— Не забудь о том, что я тебе сказал, — огрызнулся Хокинз, торопясь снова закрыть двери гаража.

Рэй поехал в сторону Лэнгли, размышляя о том, насколько реально план этого сумасшедшего может сработать, и если в финале этот план освободит его от тюрьмы, он будет полным кретином, если не воспользуется этим шансом. Возможно, это все, что срабатывает — угрозы и возможность их удержать в силе с помощью оказанного влияния и силовых структур, и далеко ходить не нужно, стоит только посмотреть на янки, на всех парах врывающихся в Афганистан и Ирак, посмотреть, как они упаковали талибов и отшлепали Саддама Хуссейна. С другой стороны — иногда после вмешательства силы проблемы не исчезали, а только наоборот, разрастались.

Он проехал автобусную остановку, еле разъехался с автобусом, который не включил знак поворота, жестом предложил водителю подрочить, доехал до кольца, в конце концов повернул налево, еще одно кольцо, и вот он уже мог разглядеть паб впереди, скамейку, на которой сидела миссис Перец, удивился яркой расцветке Питера, который сидел снаружи своей клетки и отказывался прятаться под пончо.

Рэй повернул направо и сделал круг, увидел, что птица посмотрела в его сторону, был почти уверен, что она чувствовала его приближение, ему даже показалось, что он почувствовал легкую насмешку, понятное дело, что это было всего лишь его воображение, потом отчего-то страшно загордился, осознавая тот факт, что эта птица никогда не гадила в его машине, что хотели, чтоб подвозил именно он, с этими мыслями он въехал на стоянку за магазинами и остановился напротив. Он увидел ватагу подростков недалеко, уставившихся на них, один из пацанов вытягивал лицо и махал руками, а Питеру все было по барабану, он сделал три быстрых шага по спинке скамейки, с поднятым клювом, ребятня завизжала и забегала, а на Рэя даже произвело впечатление то, как по-деловому вел себя попугай, так, что это выглядело более эффективно, чем полицейские патрули, которые занимались разгоном малолетних нарушителей порядка.

 

Скинхеды гуляют

Клуб «Юнион Джек» тяжело дышал, а персонал отважно противостоял наплыву томимых жаждой выпивох, Бастер держал весь штат на ногах, пот пропитывал его шермановскую рубашку, когда он работал за стойкой, Кэрол и ее подруга Таня были в синих «Фред Перри» с отложными воротничками, отделанными белым кантом. Бильярдные столы закрыты и сдвинуты к дальней стене, на их обычном месте возведена временная сцена, клубный флаг внесен внутрь и повешен на стену позади музыкального пульта, за которым работали Гено Блю и Дюк Дейл, перенося Клуб «Классика Ска» в сердце Слау. Терри видел, как приезжали молодые «челси», сразу после драки с «лютонами» на Уоррен-стрит, впереди всех Малолетние Преступники прокладывали путь к барной стойке, сделав заказ на пятнадцать пинт лагера. Терри видел, как его племянник Рэй одобрил их выбор, встретив на пути Йана и важно назвав их ХОРОШИМИ МАЛЬЧИКАМИ. Он подумал было сказать Рэю, что лагер — это напиток для девушек, что настоящие мужчины пьют горькое пиво, или светлый эль, или «Гиннесс», — все, что угодно, только не это европейское пойло — но решил не вмешиваться.

Терри знал, что умирает, но он хотел по крайней мере уйти красиво. Он вел себя так, будто пьет на собственных похоронах, с тем лишь отличием, что люди могли его видеть и поболтать с ним, не мрачнели и не хмурились. Это были чудесные проводы и он смаковал каждую секунду. Побочные эффекты от лекарств, которые он принимал, и последствия его лечения разбудили в нем множество воспоминаний, похороненных за все предыдущие годы. Подзабытые лица проносились перед его взором, но в реальной жизни. Он перестал думать о похоронах, проводах и всем остальном и сосредоточился на настоящем моменте, в динамиках стучала музыка, и он быстро понял, что готовится сюрприз, возможно — вечеринка у него дома.

И когда Лориэл вернулся с футбола, а Рэй взял билет в Ньюкастл, божась, что на этот раз появится на площадке, его подозрения подтвердились. Когда Рэй предложил остановиться в клубе по дороге из Челси, после того как они посидели в «Коке» на Норт Энд Роад и пили вино в «Паддингтоне», он предположил, что это особая тактика, чтобы протянуть время, что колбасные рулеты и сэндвичи еще не готовы. Было совершенно ясно, что его ждет, и он подыгрывал приятелям. Хокинз и Бастер сворачивались после игры, Терри повертелся возле них, говоря, что это его день рождения, и отчего бы им не выпить с ним по пинте, но в конце концов отпустил их, хоть и не ожидал такого оборота. Ему не верилось, что они решают такую большую проблему, все эти собравшиеся здесь люди.

Он видел, как Хокинз идет от барной стойки, неся в руках три пинты, припомнил те времена, когда они были мальчишками в молодежном клубе, потягивали чай и жевали бисквиты, как он превозносил певцов из Вест-Индии, знакомился с разной музыкой, он попытался вспомнить, как то место выглядело изнутри, цвет стен и запахи в воздухе, и это пришло к нему, сперва медленно, как художественный образ, затем более ясно, скромный маленький зал с металлическими или деревянными стульями, расшатанными столами, мишенью для «дротиков» и бильярдным столом, раковиной и чайником на маленькой кухне. Он увидел огни рождественской елки и проигрыватель, динамики и потрескивающий микрофон, стулья, расставленные вдоль самой длинной стены, сложенные столы, неожиданно картина стала четкой, и взглянув на типа, которому Хокинз передавал пинту, он нахмурился, встряхнулся, не веря глазам своим, и поспешил пожать руку Робу Моду. Их лица исказились, и Терри не мог остановиться и все качал головой.

Роб носил все ту же стрижку и выглядел великолепно, — как Ронни Вуд, он сказал Терри, что он живет в Бэсинг-стоке, что услышал о сегодняшней вечеринке от своего приятеля в мотоклубе, вспомнил имя, связался с Аланом и решил прийти поздороваться. С тех пор, как они виделись, прошло, наверное, лет тридцать, и Терри был рад видеть, что Роб все такой же стиляга, даже больший стиляга, чем прежде, и они проговорили целую вечность, делясь своими историями, Роб вручил Терри визитку со своим адресом и телефоном, этот штрих говорил кое-что о человеке и его достижениях, Терри взглянул по сторонам и увидел своего сына и его приятелей у музыкального автомата, они разглядывали механизм, и это было невероятное чувство, видеть так много друзей и родных в одном месте, всех вместе. Он мог бы и отойти в страну снов этой ночью, если бы не его дети.

«Юнион Джек» должен выжить. Если бы люди понимали, что красное, белое и синее — все это значит пить и смеяться, собираться вместе и не давать чужакам разделять вас, он мог бы висеть снаружи, и в ясные, И в ненастные дни. В конечном счете, это молодежь должна сохранить клуб, и он верил в молодых людей своей нации, и не верил тому дерьму, что пишут о них в газетах, он слышал все это и раньше. Пришли его дочери, и он представил их Робу, человеку, который научил его разбираться в музыке, и вообще-то, повлиял на всю его жизнь. Они были живыми и веселыми, в точности как их мать, знали классические записи и исполнителей — как и Лол, да по-другому и быть не могло. Сегодня здесь не было Эйприл. Он не мог дотронуться до нее, ощутить ее запах, слышать или чувствовать ее. Она была где-то в другом месте. Если существует загробная жизнь, то они увидятся снова, и он почувствовал, будто туча миновала, отплыла и растаяла. Пришла Энджи и остановилась неподалеку, Фрэнк нес пинту, а Стив протянул ему чашку с картошкой-фри, и вокруг в клубе было еще много друзей. Он надеялся, что они не передавят друг друга. Он допил свою пинту, и Энджи потянулась за пустым стаканом, а Терри потянулся за стаканом Фрэнка.

Рэй похлопал Терри по спине, и они принялись шутить и подкалывать друг друга, как дети, и хотя Рэю грозила тюрьма, в ближайшие пару часов он не собирался думать об этом, а просто быть с дядей и ребятами. Барыги получили по заслугам, и если он увидит их снова, возможно, им достанется больше. В следующий раз не будет никакого мистера Добрая Душа. Он принялся смеяться. Это была его проблема. Он был слишком беспечен. А Терри взглянул на своего племянника и порадовался, что он так счастлив. Он тревожился за Рэя, хотел сказать ему, что умирает, попросить у него совета о том, как ему сообщить эту новость детям, но сейчас было не время. Удивительно, как все менялось, потому что он чувствовал себя прекрасно и не мог поверить, что жизнь его подходит к концу.

Рэй оглядел комнату и заметил ладную пташку, она шла своей дорогой, настоящая секс-машина, Беки Бондаж. Он ничего не мог с собой поделать, ему нравились панкетки, он подумал о норвежке, которая сбежала от него в «Лондон Каллин», о девушках, которых он знал раньше, девушках что надо, вселявших огонь и в «The Electric Ballroom», и в «The Clarendon». Он подумал о Лиз и улыбнулся, представив ее такой, какой она была в молодости, это было что-то особенное, за нее стоило бороться. Он должен был рассказать ей, как его поймали, как он отделал этих Али Г., как его обвинили во всех грехах. Она сидела в спальне, дверь была закрыта, и сперва смотрела на него широко раскрытыми глазами, ничего не говоря, ее голова опустилась, и она принялась изучать ковер, а в конце она встала и подошла, села на его колено и обвила руками шею, поцеловала его в губы, лучший поцелуй из всех, что он получал. Они спали вместе, и было похоже, будто что-то зажглось у нее внутри. Она обещала навещать его в тюрьме, куда бы его ни отправили, она была рада, что он отдубасил этих гребаных барыг, а потом она оделась и все сидела внизу, она была в сомнениях, колебалась. Он не знал, что случится потом, но чувствовал, что все это было на один раз.

А эта женщина, что шла своей дорогой, от нее веяло чем-то, она отличалась от всех в этом месте, и он пошел вслед за ней, а она продвигалась сквозь толпу, мимо восхищенных взглядов скинхедов, заполнивших это место, горсточек скруффов и гербертов, мимо Красавчика и его рассеянного друга-сайкобилли Пола, облизавшего губы, и он видел, как хмурятся женщины, невысоко оценивая свои шансы в этом конкурсе. Ее походка напомнила ему Лиз десять или пятнадцать лет назад, и его шары подскочили, когда он понял, что это и была Лиз. С ума сойти. Ей должно быть тридцать четыре, у нее на руках двое детей, но она была великолепна и выглядела как девушка, на которой он женился. Она избавилась от своего спортивного костюма и растянутой одежды домохозяйки, вернувшись к выбеленой стрижке, пластиковой юбочке и сетке. Он видел Джо в футболке «Demolition Dancing», который не спускал с нее глаз и почти пускал слюни, когда она проходила мимо. Она подошла и встала рядом с Рэем, не говоря ни слова, потянулась к его пинте и сделала глоток, вернула ее, опустила руку и незаметно для толпы хорошенько пожала его хозяйство.

«Liquidator» заполнил клуб, трансовая энергия этой песни объединяла их поколение, придавая сил этому племени, что должно было стоять вместе против врагов. Терри с улыбкой смотрел на свою юность, на Эйприл, на свою семейную жизнь, средний возраст, зная, что жизнь продолжается, пока хулиган с косой, в цилиндре вместо ковбойской шляпы, не придет и не похлопает тебя по плечу, и он собирался держаться до последнего вздоха. Он был счастлив. Клуб «Юнион Джек» набирал обороты, в этом месте могла собираться его компания, и к ним могли приходить другие, молва о клубе будет шириться, и он задался вопросом, о чем думает Пол, сидя в полумраке с чашкой кофе и сигарой, рюмкой водки или пинтой горького пива, и еще он подумал, сколько же призраков сейчас витает рядом с ним, вскоре и он может оказаться среди привидений, будет сидеть за столом и подслушивать разговоры, и может быть, присоединится к беседе, которую живые ведут в своем подсознании.

Рэй вспомнил о драке в Саусхолле и драке с барыгами десятки лет спустя, он защищал себя и получил ярлык психа, и он должен был бы приспособиться к обстоятельствам, бороться за свое доброе имя, держаться подальше от неприятностей, он держал за талию Лиз, которая была его единственным якорем, он знал, что после выпивки все кажется куда лучше, чем оно есть на самом деле, что дело принимает крутой оборот, но пусть так, у него будет время, он не останется без работы или без пинты, и что он обязательно перечитает свои первые серьезные книги, он приходил в восторг, представляя, что снова возьмется за Оруэлла, Хаксли и Силлитоу, словно идеи и советы могли быть ему нужнее, чем события и факты… а Терри видел толпу, скинхедов от пятидесяти лет и до подросткового возраста, отцов и сыновей, жен и подруг, людей от футбола и музыки, черные лица вместе с белыми, Oil-сикхов, скутеристов, которые составили для Эйприл кортеж на кремацию… а Лол смотрел на татуировки «НАТЕ» и «LOVE» на костяшках Хокинза и говорил Энджи, что это про его отца и Рэя … папа — это «LOVE», Рэй — это «НАТЕ» … а она слушала, качала головой, говорила «нет», объясняла, что скинхеды — они больше, чем этот простой слоган … какой из Рэя ненавистник, если он не глумится над людьми и не избивает их без причины, он просто гневливый, как и многие другие люди, но куда более честный, он идет до конца, и она рассмеялась, замолчала… сказала, что в его отце есть страсть, и это лучше, чем любовь, сильнее… страсть к жизни, и Лол кивнул, хоть и не был уверен, что она права.

Она все еще думала, глядя в сторону, отвернув голову.

Энджи сказала ему, что, может быть, Рэй так ярится, потому что любит жизнь, и может быть, его отец такой страстный, потому что он яростен, и спросила, что все это значит? Они — как две стороны одной монеты. Одного не может быть без другого. Она посмотрела на него и улыбнулась. Пожалуй, в тебе есть понемногу от каждой стороны? Она рассмеялась и похлопала его по руке, и Лол раскраснелся, словно через ее пальцы и длинные накрашенные ногти текло электричество. Энджи была прекрасна. Ясно, что она влюблена в его отца, это всякому было понятно, всякому, кроме папы, и он может даже никогда не различить этого, а если он и узнает, то может ничего не предпринять, какой позор. Лол потерял маму, но она умерла и никогда не вернется. Он не думал, что папа должен остаться один навсегда. У него впереди было еще двадцать, или тридцать, или сорок лет, и он посмотрел на папу и увидел, что его улыбка стала шире, когда в клубе появились знакомые лица из Брентфорда, Кев-Кев и его приятели размахивали руками и звали его.

 

Выход в люди

Во вторник, после прошедшего дня рождения, у Терри Инглиша намечался жаркий вечерок. В наличии были две проблемы, и Терри стоило напрячься, но их решить. С самого утра понедельника он сделал пару телефонных звонков, стараясь изо всех сил, чтоб голос звучал как можно спокойнее. Первая попытка прошла так, как он и ожидал, и выражение «Ты что, прикалываешься?» прочно застряло у него в голове. Было обидно. Он повторял про себя эти слова и становился все злее и злее. Он знал, что нужно успокоиться. Ему было что возразить. Несмотря ни на что, он был настроен решительно. Но смелости уже поубавилось. Второй телефонный разговор прошел в более дружественных тонах, как и ожидалось, и Терри даже пустился в детали, объяснял ситуацию, причину, что было правдой, а что — ложью, убедился, что он ничего не пропустил в своем рассказе, провел на телефоне битых 20 минут, а то и больше, и беседа закончилась так же гладко как и началась. Но даже учитывая все это, именно второй телефонный разговор волновал его больше всего.

Три часа дня — время, когда начиналась жизнь в мире Терри. Он вышел из дому за 15 минут до ее начала. Прилично одетый, как будто бы шел на деловую встречу: белая «беншермановская» рубашка, черные мокасины, любимое кромби — пальто, которое очерчивало силуэты легендарных лондонских ублюдков. Он улыбнулся своему отражению в зеркале, разрезанному пополам трещиной, одобрил этот элемент, отлично дополняющий традиционный скинхедовский вид, вид, который он уважал с детства — подозрительные личности из районов Шефердс Буш и Брэнтфорд, вылазки в старый добрый Ист-Энд, истории про Крэев и Ричардсонов, которые он слышал еще мальчишкой. Ему бы очень не хотелось, чтобы его сравнивали с сегодняшними киношными жуликами, когда взрослые мужики обнимались друг с другом, как какие-то сицилийские мафиози. Терри знал, что сравнения лезут совсем издалека, в 30-е или 40-е, но отказывался понимать эту новую волну английских актеров, тискающих друг друга. Это чисто сицилийская или итальянская фишка, это у них в традициях — обниматься. Если бы Хокинз или Бастер переняли эту манеру — им быстренько надрали бы уши.

Это была особенность того времени — уважать тех, кто бьет других из-за денег, парней без моральных устоев, которые плевать хотели на последствия своих поступков — главное, чтобы у них в наличии имелась самая крутая и наимоднейшая шмотка. И поклонники у этих парней были не лучше. Идиотская картина. У него не было времени для всей этой гангстерской индустрии, просто договорился с Рэем разобраться с кучкой наркодиллеров, если бы он знал, он бы точно помог. Они были настоящими подонками и заслужили взбучку, Рэй рассказывал ему, что произошло в воскресенье вечером, когда они шли навести порядок в клубе.

Они играли в бильярд, Лол на последнем заходе, Бастер и Энджи допивали последние стаканы, Хокинза нигде не было видно, Юнион Джек снова развевался во всей красе. Он не был шокирован, только и смог, что пообещать Рэю, что присмотрит за Лиз и детьми, если того упекут в тюрягу. Терри ничего не сказал ему про свои собственные проблемы, про то, что ему наверное не много осталось. Рэю не нужно было переживать насчет денег — Терри покрывает все расходы, а тот как-нибудь при случае все вернет, если захочет. Терри было немного не по себе от всех этих племянниковых благодарностей, все это время он перепроверял свое завещание, чтобы убедиться, что за Рэем будет присмотрено. Он повернулся к столу, забил пару шаров, не спеша прицеливался для новых ударов. Стол расплылся у него перед глазами, ушел на задний план, и в данную минуту Терри был как бы в своем собственном мире, задуманное вырисовывалось в его голове все четче и окончательно оформилось к тому моменту, когда он загнал в лузу черный шар. Он ничего не сказал племяннику. Не хотел обнадеживать.

Ровно в три Терри нажал на кнопку домофона и стал ждать. Автомат щелкнул, зажужжал, и Терри объявил о доставке посылки из Японии, за которую нужно расписаться Роберту Слетеру. Грубый голос, который его попросил оставить посылку в почтовом ящике, был полон пренебрежения, отчего Терри пришлось объяснять, что посылка довольно срочная, содержимое ее ценно и что компания, которую он представляет, была специально нанята, чтобы доставить ее из рук в руки. Он не мог оставить посылку просто так, без подписи и предъявления документов получателя. Из-за этой посылки он мог лишиться работы, объяснял он. На том конце домофона возникла пауза, больше ничего не сказали, потом раздался щелчек и ворота медленно распахнулись, их черные створки двигались в сторону насаждений с экзотическими растениями, длинные светло-зеленые листья которых были разрезаны золотыми прожилками.

Терри вслушался в шорох гравия под колесами автомобиля, звук был успокаивающим, но Терри не мог притворятся, будто он спокоен, будто он не нервничает. Нервозность — вот все, что было. Он не был испуган, его мысли не расходились в разных направлениях относительно того, что нужно делать. Он вспомнил своего старика, о том, что тот никогда не орал, когда случалось что-то плохое, никогда не угрожал и тем более — не осуждал. Он всегда делал, а не говорил, а делал только то, что было нужно. Люди, которые не знали его достаточно хорошо, наверняка принимали эту его манеру за признак слабости, но сын-то знал правду. Его отец обладал внутренней силой духа, которая не всегда открывалась Терри, но в эту минуту он чувствовал, что часть этой отцовской решительности передалась по наследству и ему. Терри остановил машину у входа в дом, проверил зеркала заднего вида и даже немного обрадовался, когда увидел, что ворота сзади остались открытыми. На фасаде дома были установлены камеры слежения, но ему было уже как-то все равно, он ожидал, что здания таких габаритов должны неплохо охраняться.

Он выключил зажигание и быстро прошагал, не поднимая высоко головы, к входной двери, которая уже была открыта и на пороге было видно мужчину лет 30-ти. Тот был примерно ростом с Терри, но полегче в весе и получше сложенный, с темными волосами, и розовым лицом. Отнять лет так 15, подумал Терри, и можно себе представить кулачную потасовку, но сейчас он не стал ни заморачиваться, ни рисковать, пронес в дом картонную коробку, увидел, как глаза Слэтера проследили за этим его движением, заметил цепочку у него на шее, на ходу пытаясь понять, что же это за человек, с которым в данный момент ему приходится иметь дело, а коробка была длинная и открытая, и он засунул в нее руку и достал содержимое посылки.

Терри направил дробовик в голову Слэтеру, сделал шаг вперед и прижал стволы к его переносице, чтобы тот в прямом смысле слова прочувствовал холодную металлическую реальность происходящего.

Проигрывающей стороне тоже нужно хоть как-то себя проявлять время от времени, чтоб хоть немного сравнять позиции с выигрывающей стороной. Джордж прекрасно понимал, какой счет и кто ведет. Особого смысла выебываться не было. В войне главное — выиграть, а не принять участие. Это не футбол, не какое-то там соревнование на приз. Это мясорубка. Когда Терри было 15 лет, в драках со старшими парнями ему был важен результат, больше ничего. Младшим ведь всегда хочется быть наравне со старшими, особенно это было важно в истории с тем парнем, который пытался умыкнуть у него Эйприл. Смешно, сейчас он даже не мог вспомнить его имени, и пусть вся эта история ни к чему не привела, Терри всегда лез из кожи вон, только бы не оказаться проигравшим. Сейчас ему было 50, у него была пушка, прям как Гарри Мэй. Все потому, что ты достиг того состояния, когда тебе постоянно нужно доказывать молодым и атлетически сложенным парням, что ты еще на что-то способен. Эта пушка, опять, как своего рода подстраховка. Слэтер — как раз был таким парнем, поэтому подстраховка необходима. Победителем может стать только один из них. И поэтому у Терри не было ни сомнений, ни угрызений совести.

Руки парня висели вдоль тела в то время, как он пытался успокоить незнакомца, отступая назад по миллиметру, в ту сторону, куда ему кивками без слов, указывал Терри — «повернись спиной», «руки вверх» — как из какого-то кино про войну.

Терри вдруг привиделся его старик на французской земле, уставленные на него винтовки. Кто знает, что произошло потом. Должно быть, ему было чертовски страшно, стоял и думал о том, что его расстреляют, закопают в кустах, но вместо этого его отослали в концлагерь, где он был с остальными англичанами. Но Терри отлично помнил, как отец кричал в темноте — то ли вспомнил своих сгоревших приятелей, то ли это рухнул сбитый бомбардировщик, если это вообще возможно, выкупили ли отца из лагеря, был ли он ранен, может немцы застрелили у него на глазах кого-то из друзей и теперь отец не может избавиться от призраков пережитого, точно так же, как Терри не мог избавиться от призраков автокатастрофы, в которой разбилась Эйприл. Бывали времена, когда ужасы этих воспоминаний врывались, сжимали тисками и творили хаос в его голове.

Терри и Слэтер стояли посередине большой белой комнаты, огромные фотографии небоскребов и солнечных пляжей на стенах, картинки дорогие и беспристрастные, бессмысленные картинки. Не исключено, что в доме был кто-то еще, но Терри так не думал. Энджи сказала, что в избирательном регистре по этому адресу значился только Слэтер, да и машина у дома припаркована одна. Присутствие в доме кого-то еще было единственным, что могло заставить Терри отступить. Настроен он был решительно. Была в его поступке еще какая-то безрассудность, надежда на «авось», о чем он старался не думать, просто уже было все равно. Ему нечего терять, и если все задуманное провалится к чертовой бабушке, — по крайней мере он пытался довести дело до конца. Он старался держать себя в руках, но его просто распирало от злости. Он сказал Слэтеру стать на колени, что тот и сделал. В следующую секунду Терри ударил его между лопаток прикладом, заорал, чтоб тот не двигался, встал справа и вжал ствол в макушку Слэтера.

В этот самый момент Слэтер по-настоящему наделал в штаны, стал ныть о том, как ему не хочется умирать, что Терри может брать у него в доме все, что захочет. Он не игрок, подумал Терри, просто еще один слабак.

Поживиться было особо нечем, да Терри и не пытался никого вводить в заблуждение — ни в том, ни в другом не было особой необходимости. Конечно, можно просто сесть и решить проблему с помощью продуктивного диалога, так, как когда-то с Марстоном, чуваком, который плевать хотел на существование алкогольных и музыкальных лицензий, который вообще не догонял, что такое Клуб «Юнион Джек», вообще всю сущность музыки скинхедов. В тот раз Терри взял с собой Энджи, поехал, поговорил с ним, объяснил парню все эти вещи. Марстон — другое дело, с ним все было в порядке. Их нельзя сравнивать со Слэтером, это небо и земля. Да, проблемы лучше всего решать за пинтой пива или чашкой горячего чая, как это делают настоящие мужчины. Но этот пидор, стоящий сейчас перед ним на коленях, придурок, который издевался над старыми людьми, над Роем, пытался избавиться от лошадей, только потому, что Рой и животные не могли за себя постоять, только потому, что они были на самой низшей ступени хреновой слэтеровской жизненной иерархии!

Терри ударил парня по лицу дробовиком, пнул его пару раз, после чего тот окончательно расплылся по своему роскошному белому ковру, пачкая его кровью из носа, оставляя красные разводы. Сейчас над Слэтером возвышался скинхед, хотя он мог бы быть и торговцем недвижимостью, и финансистом из Сити, и бандитом среднего пошиба, какая вообще разница? Но до полного негодяя он явно не дотягивал и эта мысль приносила облегчение. Терри кратко объяснил, что ему нужно, и что произойдет, если он этого не получит, и то, какие варианты были у Слэтера. После чего вышел из дома.

Он сел в машину и спокойно уехал, несмотря на то, что его не покидало сильное желание просто стать обеими ногами прочно на землю и успокоиться. В доме он чувствовал себя прекрасно, а сейчас он чувствовал, как выпрыгивает из груди его сердце, а ладони были мокрыми от пота. Он наскорую вытер их носовым платком, прямо на ходу, не останавливаясь. Вскоре он был уже за пределами этой местности, с ее отдельно стоящими домами и лоскутами редколесья, шел четко придерживаясь своей полосы, возвращаясь в более застроенные районы, вот уже и увеличилось количество машин на дороге — его снова засосало в круговорот Слоу. Терри остановился на красный, его дыхание пришло в норму, перестало биться сердце, высохли ладони, навстречу проехал фирменный автомобильчик компании «Дельта», правда, Терри не удалось рассмотреть, кто был за рулем, светофор разменял огоньки и можно было снова двигаться вперед, потом направо, ближе к тротуару и припарковаться возле магазинов.

В кармане завибрировал мобильный. Это был Хокинз, получивший сообщение:

— Пить охота!

Терри вырубил телефон.

Он просидел в «мерсе» с полчаса, убивая время, — ни тебе прилива растерянности, ни волнения по поводу всего, что произошло. Он был счастлив просто сидеть и ждать, смотреть, как мимо проходят люди, большинство из них исчезало внутри польской пекарни, привлеченные аккуратной красно-белой вывеской на дверях. В витрине магазина стояла и продавалась польская еда, на соседних столбах висели объявления о польской техно-вечеринке, рядом с машиной Терри стояли поляки и полячки, жующие пирожные. Очевидно, что вторая волна польских иммигрантов нахлынула в Слоу. Терри подумалось, что по этому поводу думали носители польского духа в «Юнион Джеке», какого мнения был тот же Большой Франк, имеют ли все эти новоприбывшие хоть какое-то отношение к военному поколению и, что важнее всего, знают ли они вообще свою историю.

Наделал бы он всех этих делов, если бы Слэтер начал защищаться? Терри чувствовал, в Слэтере были силы, чтобы это сделать. Конечно, хорошим быть хорошо, но иногда ты просто должен стать в полный рост и показать себя. Слэтер мог запросто настучать на него в участок, и если бы он так и сделал, вряд ли Терри удалось бы отмазаться. Поэтому он поклялся, если Слэтер стуканет — жить ему останется не больше недели. Очень много вещей в этой жизни зависит от того, как себя поставишь, образ сильного чувака, оправдывающего ожидания других. Терри Инглиш как раз был таким парнем, и, как и каждый скинхед, знал: как себя поставишь — так тебя и будут принимать. Он купит этот участок земли по нормальной, оправданной цене — иначе Слэтер мертв. Его первая проблема была либо решена, либо только обострилась.

Он завел машину и вскоре припарковался снаружи ресторанчика «Тадж», через два дома от «Чапатти Экспресс», оба принадлежали бизнес-империи Гарри Рэма. Было только полшестого, достаточно рано, чтобы ресторан был полон народу. Если быть до конца точным, то в нем вообще никого не было, когда он вошел, только пара официантов да сам Гарри, сидящий в самом конце, в одной из кабинок, которые так нравились Терри, с флянцем «Джека Дэниэлса» на столе перед собой. Они пожали друг другу руки и один из официантов принес пинту светлого пива. Терри предпочитал «Карлсберг», пиво, которое считалось традиционном напитком для ресторанов, подающих карри во времена его детства, а сейчас эти рестораны подают «Кобру», что тоже не так уж и плохо. Нормально. Светлое пиво не было его любимым напитком, но раз уж он попал в индийский ресторанчик, ничего получше нельзя и придумать. Кроме всего прочего, пожалуй стоило учесть, что светлое пиво в его бокале в данном случае волновало его меньше всего, тем более его не волновала марка этого пива. Очень просто — у него были другие заботы.

Основное Терри объяснил еще по телефону — про то, что его племянник Рэй был арестован, какие обвинения ему предъявляют, в чем тот уже успел признаться, имя старшего среди тех троих ребят, кто давал показания против Рэя, причину, по которой Рэй на них напал с самого начала, возраст его дочери.

Гарри знал всех и каждого, он родился и вырос в Слоу. Знал имя человека, торговавшего наркотиками. Он сказал, что ему нужно сделать пару звонков.

— Помнишь те времена, когда мы были мальчишками? — спросил Гарри.

Терри кивнул. Они вместе ходили в школу, вместе играли в футбол на площадке с момента, когда им исполнилось 11. Лет в 14–15 и позже жизни их стали кардинальным образом отличаться, они уже не водились вместе — все-таки они вышли из разных социальных прослоек. Но они продолжали при встрече здороваться друг с другом и Терри забегал сюда, в ресторанчик, вот уже более четверти века, их дружба продолжалась годами в этом неординарном месте. Послевоенная Англия была совершенно другой страной, и если тебе не повезло родиться пакистанским или бангладешским мальчиком, будь готов к тому, что в жизни тебе придется туго и белые парни могут дать тебе пизды. Теперь же выходцы из Азии правят бал на этой Территории и среди них тоже достаточно гопников, грубых хамоватых пацанов, которые задирались к белым как настоящие расисты, угрожали тех зарезать не из-за чего, просто так. Все это было печально, но правда такова — большинство не вели себя подобным образом, нормально уживались друг с другом и своими разными культурами. И это был Слоу, который Терри знал.

— Я помню, как возвращался домой и шайка белых ребят с одним черным пацаном уже была готова отбить мне почки, они орали и называли меня вонючим паки.

Терри почувствовал, как его накрыла волна, состояние полусна, наполненное сомнениями и чувством вины.

— Это наверное чертовски сложно — пойти наперекор собственной банде, но ты это сделал, — сказал Гарри. — Помнишь? Ты остановил их.

Картинки всплыли в голове Терри, но были довольно расплывчатыми. Он был рад, что тогда поступил как надо.

— Для меня это значило больше, чем для тебя, — сказал Гарри смеясь, — но ты бы мог спокойно отвернуться, не бежать и не догонять, а просто отступить, когда тот парень начал с тобой ругаться и толкнул тебя. А ты сказал ему валить на хуй, дал сдачи, сказал, что я твой приятель. Ты мог бы остаться без друзей, тебя могли бы избить так же, как и меня — да что угодно! А остальные только кивнули и пошли дальше своей дорогой, как будто бы ничего не произошло.

Терри хорошо знал Гарри, знал, что тот легко перескакивал с темы на тему, с истории на историю, шутил по всякому поводу. Это было по-английски. Поэтому его стоило направить в нужное русло.

— Наркота — это плохо. Тот парень, про которого ты мне рассказал, я знаю его семью. Я говорил с его дядей. Он знает, что про наркоту — это все правда. Парня и раньше ловили за этим, его отец. Он откажется от своих показаний. И остальные тоже откажутся. Он опозорил свою семью. Так что с этим мы разобрались.

Это выглядело слишком просто. Нет, точно, не может все быть так просто. Терри ожидал, что ему придется убеждать Гарри в том, что все, что он сказал — чистая правда, может даже предложить ему встретиться с кем-то еще, предложить денег в конце концов, и если бы все это прогорело — найти парней самому и сделать всю работу самому. Не может все быть так просто! И в то же время — да, все очень просто и есть.

— Спасибо, — начал было Терри. — Спасибо… Я твой должник.

— Нет, ты мне ничего не должен, — ответил Гарри, дотягиваясь до меню. — Давай больше не будем об этом. Я голоден.

Он начал изучать глазами меню и Терри понял, даже знал, что он сейчас чувствует. Черт, он действительно оказал услугу. Терри поднял свою пинту и сделал хороший глоток, неизвестно откуда появились поппадомы, а вслед за ними — поднос с соусами и соленьями. Он всегда пил биттер, но это светлое пиво сейчас было на вкус просто божественным. Неожиданно он почувствовал, что очень голоден, поднял меню и исследовал его содержимое, даже учитывая то, что он уже прекрасно знал, что будет заказывать.

 

Всплеск

Две недели спустя голова Терри была покрыта коротким «ежиком». Волосы росли вместе с чувством мести, впервые за много лет он чувствовал себя сильнее обычного, моросящий дождь покрывал его голову и Терри подозревал, что еще немного — и его прическа в стиле «скинхед» превратится в прическу в стиле «афро». Он провел рукой по зарастающей башке и стряхнул с нее воду, тонкая струйка стекла по лицу, заставив моргнуть, свернула немного в сторону и застыла в уголке глаза, грубая тюремная татуировка наполнилась радостью, которую способен испытывать человек, получивший отсрочку. Он стоял с протянутой правой рукой, и Боб с Молли осторожно брали кусочки сахара с его ладони. Поле принадлежало ему, лошади были в безопасности. До конца своих дней они могут быть вместе — спокойно и счастливо.

Это было отличное воскресное утро, ясное и светлое, свежее и тихое. Терри окинул взглядом поле, воздух был чистым и прохладным. Он вдохнул его поглубже, зная, что предстоит хороший день. И все-таки ему чертовски везло по жизни, Джон Джонс был прав, когда говорил, что человеческие существа в своем желании выжить могут победить кого и что угодно, даже если доктора оказываются бессильны. Тем не менее он недоумевал. Врачи перепробовали все, но так и не смогли прийти к заключению, что с ним не так. И вдруг — бац! — щелчок, и тучи рассеялись сами собой.

Терри зашел назад в дом и сделал себе чашку чаю, две гренки, обильно полив их клубничным вареньем, тем, в котором нет этих маленьких клубничных зернышек, пробежал глазами по результатам футбольных матчей в газете, прочитал все репортажи с игр, а потом взялся за историю про Кейт Мосс. Было около девяти, когда он услышал, что Лол наверху проснулся, позвал парня спускаться вниз, а сам пошел на кухню, обследовал холодильник и засунул под гриль пару сосисок, порезал упаковку грибов, налил в сковородку масла, подождал, пока оно нагреется и выложил на нее 4 куска бекона и грибы. Метаясь по кухне быстрее Джейми Оливера из кулинарных телепередач, Терри запихнул в тостер 4 куска хлеба, банку помидоров в кастрюльку, выложил на столе тарелку, нож, вилку, соль, перец, кетчуп, браун-соус и остатки маринованного лайма из «Чапатти Экспресс». Со скоростью звука он переложил сосиски, бекон, грибы и помидоры в тарелку, разбил на все еще горячую сковородку пару яиц, тем самым экономя на мытье посуды, выложил две гренки, сверху на них — готовые жаренные яйца и перенес это все на стол. В ту же секунду, будто чувствуя, зашел Лориэл, сел за стол и погрузился в тарелку с Английским Завтраком.

— Твои гренки будут готовы через секунду, — сказал Терри, намазывая маслом два оставшихся кусочка.

— Спасиб, па. Я дико хочу есть. А ты что, не будешь?

— Я буду сегодня у тети Лиз, там и поем. Она тебя тоже приглашала, но я сказал, что ты будешь занят.

Лол набросился на бекон и яйца, поливая все браун-соусом. Возможно его отец и король готовой еды «на вынос», человек, для которого сделать бутерброд с сыром — настоящая проблема. Но касательно чего-нибудь поджарить на скорую руку — тут он был профессионалом. В последнее время он выглядел намного счастливее, совсем как раньше, так что вполне возможно, что когда тебе переваливает за 50, дела не так уж и плохи. Хотя поведение отца мало напоминало поведение пятидесятилетнего человека и Лол искренне надеялся, что когда ему самому стукнет полтинник, он будет точно таким же. Он с нетерпением ждал репетиции, отец доверил ему ключи от клуба, Мозговеды за ним заезжают, старший брат Мэтта Джек — за рулем. Он собирался использовать клуб по полной, насколько это возможно, пока там не основалась фирма и не забрала для своих нужд все воскресенья.

— Она приготовит Йоркширский пудинг, — добавил его отец, разговаривая сам с собой.

Терри помыл посуду и ушел наверх, заправил кровать и почистил зубы, не смог удержаться — напевал на ходу «Judge Dread Dances The Pardon». Первой остановкой стал дом Рэя, и как только он открыл дверцу автомобиля, его племянник уже шагал ему навстречу по дорожке. Эйприл каталась во дворе на велосипеде, Терри опустил окно, чтобы она смогла дотянуться и поцеловать его в щеку, Челси спрыгнула с оградки, на которой сидела, болтая с подружками, чтобы подойти и поздороваться.

— Мне срочно нужна пинта, — заявил Рэй, оказавшись в машине рядом с Терри.

— Не тебе одному.

Вскоре они уже сидели снаружи «Дженерала Эллиотта», ожидая, пока тот откроется, первые посетители, потом сделали заказ и устроились возле окна, место с видом на канал, глядя, как такие же страдающие от жажды мужчины, как и они, заполняют паб. «Биттер Лондон Прайд» и светлый «Фостерс» стояли на столе, разделяя Терри и Рэя, два пакетика арахиса рассыпаны по столу. Они никуда не спешили, наслаждались той размеренностью, с которой поглощают пиво по воскресеньям уставшие после тяжелой и долгой недели работяги, принимая каждую пинту как награду.

— В котором часу мы вылетаем во вторник? — спросил Рэй.

— Час дня. Первый терминал. Я закажу парочку кэбов.

— Билеты у нас есть?

— У нас все есть. В том числе и места в пятизвездочном отеле.

«Челси» играл в Италии. Игры в Европе не шли ни в какое сравнение с играми Второго Дивизиона, особенно в те годы, когда Эдди МакКрэди уже ушел, а Джон Нил еще не пришел. Довольно мрачный футбол, зато куча приколов после матчей. Темные ночки на английских улицах сменились европейским лоском. Рэй предпочитал выезжать в Скандинавию, Голландию, Бельгию, если взять пониже по карте, то в Германию, уважал Польшу и Россию за дешевое пиво. Его не прельщали Португалия с Испанией, Франция с Италией. Тем более — Турция или Греция. Но от поездки в Милан и визита на знаменитый стадион «Сан Сиро» он отказаться не смог. Ехали все парни — Терри, Рэй, Сайкобилльщик Пол, Бастер, Хокинз, Фрэнк, Юные Преступники и еще парочка ребят из «Дельты».

— Надо было организовать поездку с автоэскортом. Типа — автомобили «Дельты» участвуют в пробеге.

— Ну, до Италии хрен знает сколько пилить. Не хотелось бы, чтоб нам разнесли моторы.

— Ага, эти ебаные итальяшки просто обожают беззащитные жертвы. Выбирают тех, кто один, сам по себе, чтобы прирезать. Ебаные ублюдки.

— Подожди, а как же Лука и Франко, и Бобби ди Маттео?

— А, ну да, эти трое — настоящие джентльмены, я совсем по-другому начал относиться к итальянцам с тех пор, как с ними познакомился, но все эти ультрас, или как там они себя называют, вот это настоящие дрочеры.

Терри задумался.

— И все-таки стоит разок так сделать когда-нибудь, чисто для прикола. В следующий раз, когда мы будем играть в Голландии или Бельгии.

— Нам понадобится машины четыре или пять. Десять машин вообще вместят всех желающих.

— Тогда бизнесу придется туго.

— Четыре машины — это уже 16 человек. Покатит. Забронируй отель с парковкой, чтоб не на улице их ставить.

Только ленивый не хотел посчитаться со знаменитыми хулиганами — фанатами «Челси», не меньше было и тех, кто смог бы это устроить. Если бы «Челси» играли в Европе в 80-х — вся эта затея была бы настоящим дурдомом, но Рэй должен был честно признаться сам себе — даже сейчас этот дурдом возможен, даже если количеством Гордость Лондона уступала противнику.

— А Лиз дала свое добро? — ухмыльнулся Терри. — Ты же только неделя как вернулся.

— Мне не нужно разрешение, — рассмеялся Рэй. — Я делаю все, что захочу.

Он поднял свой стакан и почувствовал, как пиво льется сквозь него. Он перечитывал «О Дивный Новый Мир», закончив «1984». Это было немного странно, но каждый раз он находил в этих книгах новые вещи, и даже если учитывать то, что предсказания Оруэлла и Хаксли исполнились, он чувствовал, что все ими написанное опять важно как никогда. Про эти книги уже не скажешь «фэнтези». Он сравнил сому с экстези, детей из пробирок с массовыми абортами, упразднение института семьи и увеличение количества семей с одним родителем, нелепые бездумные танцы с современной танцевальной музыкой, осмысленные преступления с политкорректностью, Большого Брата с популярным одноименным телешоу, избавление от привязанностей с полным исчезновением понятия персональной ответственности.

— Она была не против, — признался он. — Сказала, чтоб я ехал, пока у меня еще есть такая возможность. Жозе может свалить, Роман продаст команду и все мы тут будем с нетерпением ждать выездных матчей «Тоттенхэма». Ты ж учти, те старые деньки все равно были для меня лучшими. Плевать, выигрывали мы или проигрывали.

— Ни кипешуй, — предупредил Терри.

— Были игры, когда я просто молился, чтоб мы проиграли, чтоб после игры случилась реальная драка.

— Рэй, это ужасно!

Рэй покачал головой. Он сильно изменился. Его дядя дал ему еще один шанс, вместе с Гарри решил все его проблемы, сделал так, что с него сняли все обвинения.

Терри был рад, что Рэй снова вернулся домой и был вместе со своей семьей, вел себя тихо и не лез на рожон. Он искренне надеялся, что так будет если не всегда, то по крайней мере долго. Его племяннику стоит временами держать язык за зубами, закусить губу, но как бы там ни было — никто не сможет повлиять на его чувства, на его манеру поведения, те вещи, в которые он верит. Лиз тоже была прежней, он помнил ее сидящей в этом пабе год назад, панкушка, которой всегда было что сказать, неизменная пинта сидра в руке. Она и Рэй вечно ссорились, потом целовались и мирились. Все-таки люди по-разному устроены. Он рассмеялся, Красавчик чертовски рад снова увидеть Рэеву задницу, уже наговорил Терри, что тот успел его взбесить. Без обид, конечно.

— Волосы длинноваты, — заметил Рэй. — Отращиваешь ирокез?

— Не переживай, я планирую подстричься. Не могу же я ехать на футбол в таком виде?

Рэй опустошил стакан и Терри последовал его примеру. Он проводил племянника взглядом, увидел, как тот подошел к барной стойке, перегнулся через нее так, что его глаза были на одном уровне в глазами барменши — шея вытянута, точно так же, как он вытягивал ее в детстве, когда задавал взрослым вопросы. Даже в детстве в нем уже кипела эта нервозная энергия, он быстро заводился, когда видел какую-нибудь несправедливость, а несправедливости в мире хватало. При других обстоятельствах Рэй спокойно мог бы стать изобретателем или философом, но у большинства людей в этой жизни зачастую нет достаточной самоуверенности, чтобы себя реализовать, или пинка под зад, или возможностей. Но даже при таких раскладах эта жизнь была прекрасна.

Терри собирался сконцентрировать все свои силы вокруг Клуба «Юнион Джек», наладить как следует его работу. Там был заложен неплохой потенциал, реальное место, где можно было бы выпить и поиграть в бильярд, возможно даже с живой музыкой. Слоу действительно не хватало приличного заведения, уже давно не хватало. Регулярно проводимые ска-вечера — по любому. Свеженькая задачка. И что бы там ни случилось, а повеселиться при ее разрешении — это точно.

Когда они вернулись в дом, Лиз устроила настоящий прием, и садясь за стол для воскресного ужина с Рэем и его семьей, Терри вспомнил старые добрые времена с Эйприл, когда его собственные дочери только подрастали и Лориэл был совсем малышом, как они передавали подливку друг другу за столом, его любимые йоркширские, у них тогда тоже было полно проблем, но у детей вроде все в порядке. Рэй и Лиз старались изо всех сил и Челси с Эйприл были заметно рады тому, что их папа снова дома. То был превосходный воскресный ужин, с набором из полного английского и доставкой из «Чапатти Экспресс».

Когда Терри ушел, было уже около пяти вечера, Сумасшедшая Семейка устроилась перед телевизором для просмотра «Леди и Бродяга», когда он проезжал мимо, слушая в машине «Skinhead Girl», чувствуя себя целостным и наполненным.

Солнце тонуло за горизонтом, но все равно было еще светло и небо оставалось чистым. Лето было не за горами и он радовался этому факту. Три ночи тому назад ему приснилась Эйприл, но это было больше чем сон, намного реальнее, чем ежедневная жизнь. Во сне он шел по длинной пустой улице, стараясь избегать своих отражений в окнах, глаза смотрели только вперед, вода заполняла желоба по краям крыш. Впереди он увидел светофор и уже скоро был у перекрестка, бросил взгляд направо и увидел подъезжающий междугородный автобус. Он стал вглядываться в людей, сидящих вдоль окон, и внезапно увидел Эйприл, в тот же момент мир изменился, стал каким-то электрическим, тут и там с крыш слетали искры, на несколько секунд все стало разноцветным, а она улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй, автобус проехал мимо, уменьшаясь в размерах, а потом и совсем пропадая вдали. Она снова покидала его, но в этот раз он знал — она хотела, чтобы он наслаждался жизнью столько, сколько ему отведено, и вернулась, чтобы помочь ему начать все сначала. Еще до того, как он это осознает, они уже будут снова вместе. Терри проснулся с мокрым лицом, слезы впитались даже в подушку. Он лежал в кровати и ему было немного грустно, но чем дальше, тем больше он ощущал, что становится счастливее.

Он провел рукой по волосам, после всех этих лет так и не привыкший ни к каким другим стрижкам, только под насадку номер два. Новая прическа уже понемногу его доставала, волосы порядочно отросли, не то чтобы как у хиппи, но все к тому шло. Он припарковался у дома Энджи и поднялся к двери ее квартиры. Она попросила быть в полшестого, а он приехал на 5 минут раньше, впрочем вряд ли она была бы против. Терри успел нажать на звонок трижды, прежде чем она открыла дверь. Посмотрела на часы и улыбнулась.

— Привет, — сказала она и отступила в сторону, чтобы он мог пройти. — Ты рановато.

В зале работал телевизор с приглушенным звуком. Откуда-то доносилась «Jay Moon Walk». Он заметил: проигрыватель пластинок, 45 оборотов в минуту.

— Хочешь чего-нибудь выпить? Ты ведь любишь «Лондон Прайд», не так ли?

— Можно и чаю, спасиб.

— Давай, я специально для тебя купила пару бутылок.

— Хорошо, раз уж ты пошла на такие жертвы.

Она ушла на кухню, а Терри окинул взглядом комнату. Она довольно мило ее обставила и он даже был немного под впечатлением от стоящих в рамочках фотографий Десмонда Деккера, Принса Бастера и Лоурела Эткина, каждая из фотографий с автографом и посвящением. Потом он чуть не подпрыгнул, когда заметил Судью Дрэда, короля грязного рэггей. Еще одна фотография с посвящением, на этот раз «ДЛЯ КРАСАВИЦЫ ЭНДЖИ». Он улыбнулся, когда увидел фото Энджи, на котором она была помоложе, возможно в двадцать с чем-то, на заднем сиденье скутера, руками обняв за талию парня в летной куртке. Интересно. Была ли она когда-нибудь замужем, подумал Терри, а может она сейчас обручена или у нее есть парень. Ему не хотелось спрашивать. Она была довольно миловидной женщиной и кто знает, будь он помоложе, все могло бы случится. Но Энджи могла бы завести себе какого угодно мужчину, вряд ли бы ее заинтересовали такие парни как он.

— Хочешь, я сделаю тебе бутерброд? — спросила она, возвращаясь в комнату.

— Нет, все нормально.

Она протянула ему стакан и бутылку. Он взял.

— Чипсы, орешки, печенье?

— Нет, спасибо. Я поужинал у Рэя. Он помирился с Лиз.

Энджи открыла сумочку и достала из нее ножницы.

В комнате было полно памятных вещей и он, Терри, только сейчас понял, как мало он знал о своей работнице, что ее любовь к ска и внутренний мир скинхедов были намного глубже, чем он думал. Тем временем Энджи поставила посреди комнаты стул и похлопала по нему, он снял пальто и сел. Она обернула полотенце вокруг его шеи.

— Я жду этого с нетерпением, — сказал он.

Энджи начала сзади, постепенно продвигаясь по кругу с правой стороны. Скоро она уже стояла впереди его, ее грудь просто в дюймах от его лица. Он старался думать про что-нибудь другое, кроме этого факта, попытался представить себе рожу своего старого приятеля Хокинза, поскольку уже этого было достаточно, чтобы тебя стошнило, потом представил горбуна с приветом, сидящего за барной стойкой, единственная проблема — это было в Таиланде, бейсбольная кепка, надвинутая на глаза от проникающего снаружи солнца, девушка в скудном купальнику массирует ему ногу. Черт, не срабатывает! Он представил Бастера, наливающего пинту пива, очень медленно, представил себя поднимающего ее, идущего к столикам в «Юнион Джеке», бильярдный кий, отсылающий белый шар вверх по столу, где он ударяет по черному, тут Энджи придвинулась еще ближе, ножницы скользят по его голове. Бесполезно. Он чувствовал, как начинает давить ширинка, как он краснеет, и попытался сконцентрироваться на стопке пластинок, замечая лэйблы Big Shot и Joe and Bamboo, полузатертые воспоминания мальчика, глядящего на Луну, гадающего, сможет ли он в один прекрасный день пройтись по ее поверхности, в тот день, когда пролететь на ракете будет так же легко и просто, как и проехаться в автобусе, когда не будет ни войн, ни бедности, как и обещали политики, в день, когда он просто подпрыгнет — и не почувствует притяжения Земли, космический пилот, который будет жить вечно, медицина излечивает любую когда-либо придуманную болезнь, взрослый человек, пляшущий дикие лунные скинхэд-танцы. Терри опустил глаза, про себя восхищаясь бедрами Энджи, услышал звуки ее голоса вперемешку со звуком стригущей машинки, слушая вполуха, что-то отвечая, в мыслях где-то далеко, утренняя рутина приготовления полного английского, там еще остатки вчерашнего застолья — холодные овощи, картофель, брюссельская капуста, потянулся к проигрывателю, перебирая пластинки, заметил, как Энджи наклоняется над проигрывателем, заинтересованная его выбором, — в черной юбке и чулках.

Терри был взрослым мужчиной не лишенным чувств. Энджи остановилась, чтобы поправить лезвие на машинке. Он поднял голову, увидел лица Лоурела с Десмондом Дэккером и Принса Бастера, проигрыватель крутится, игла затихла, застряла в желобке на краю пластинки. На кухне еле слышно играло радио, были слышны голоса на заднем плане.

— Они постоянно заедают, — сказала Энджи, потянувшись за проводом и зайдя Терри за спину.

Тот с облегчением выдохнул. Ей стоило просто бросить взгляд вниз, чтобы заметить выпуклость у него в «Ливайсах». Может она уже ее заметила, хотя ему так не показалось. Откуда-то издалека доносились звуки радио, говорили про нефть и батальоны смерти, про фундаментализм. Терри перестал вникать и всмотрелся в узор дивана, проследил за складками на нем, попытался представить пробирающий до костей холод на шотландских горных хребтах, ветер и дождь со снегом, острыми лезвиями врезающийся в гранит, лед залепляющий уши, рот и яйца. Это сработало. В конце концов — он ее начальник. Он не хотел, чтоб она думала, что он какой-то извращенец.

— Давай-ка, — попросила Энджи, — подставляй щеку.

У него чуть не вывалились глаза. Несколько пуговиц на ее блузе были расстегнуты и он не мог не заметить холмики ее груди, отороченный черным кружевом бюстгальтер с низкими чашечками, подчеркивающий пышности. Он уже не думал о своей стрижке, закрыл глаза, чувствуя, как ее пальцы поглаживают его голову, нежно двигаясь от макушки в вискам. Лед в его джинсах растаял.

— А Вы оригинал, мистер Инглиш. Большой оригинал.

Терри не понял, к чему именно относились ее слова, но понял, что все-таки ей нравится. Возможно он и ошибался, но в данную минуту ему так не казалось.

— Чистая порода. Стопроцентный скинхед.

Энджи наклонила вперед его голову, так, что она легла прямо ей на грудь, и стала поглаживать кончиками пальцев ему затылок, вниз по шее, отслеживая линии, что во все времена символизировали знание и мудрость, массируя ему плечи, в конце концов отрывая его от стула и дотягиваясь до ширинки на джинсах. Она улыбалась, когда он поднял голову, ее губы в дюймах от его рта, руки осторожно расслабляли пояс. В какой-то момент она отпрыгнула, мельком взглянула вниз и широко раскрыла глаза, ехидно улыбнулась и начала насвистывать «Big Nine», песенку Судьи Дрэда. Терри нравился Судья Дред, король грязного рэггей, но сейчас он не думал про эту тушу из Брикстона. Энджи прижала свои губы к его губам, и его бесконечно долгая грусть утекла куда-то далеко в подсознание, там, где ей и следовало бы быть. Краем уха он слышал, как по радио говорят о пытках, убийствах, наркотиках и бомбах, взрывающихся где-то, но он не стал прислушиваться. В данную минуту у него были дела поважнее.