Глава 5

Бродячая цыганская жизнь

Случай в гостинице миссис Уайтнек был больше похож на шутку, и даже такой мастер раздувать из мухи слона, как доктор Уотсон, и тот с трудом превратил бы это дело в захватывающее повествование. Полиция наверняка поймала бы Сильвестра, а тридцать гиней и четыре окорока, даже в те дни, когда продуктов хронически не хватало, вряд ли могли бы послужить хорошим заголовком для статьи в «Таймс».

И все же среди множества шумных событий тех лет этот случай занимает особое место в моей памяти только из-за того, что именно тогда Холмс впервые дал мне свободу действий и принятия решений. Конечно, еще тогда я понимала, что если бы дело представлялось ему хоть сколько-нибудь значительным, я бы играла привычную для себя вспомогательную роль. Однако несмотря на это, чувство удовлетворения я втайне испытывала еще очень долго. Хоть и маленькое дело, но зато мое собственное.

То, что свалилось на нас спустя пять недель, превратило предыдущий случай в детскую забаву. Похищение дочери американского сенатора было не шуткой, а делом международной важности, драматичным и напряженным, классическим делом Холмса, в котором мне довелось участвовать, хотя и во второстепенной роли. Расследуя это дело, я стала понимать многие вещи и соприкоснулась с темными сторонами жизни, так хорошо известными Холмсу.

Это дело связало нас, будто двоих выживших после стихийного бедствия людей, на всю оставшуюся жизнь. Оно придало мне уверенности в себе и, как это ни парадоксально, научило меня быть более осторожной в своих суждениях. Оно также послужило уроком и Холмсу, который наконец-то осознал, что меня нужно уважать и принимать всерьез.

И все же я едва не упустила это дело. Даже теперь по моей спине пробегают мурашки при одной мысли об этом. Если бы оно прошло мимо меня, если бы Холмс просто исчез в то солнечное лето, как уже не раз с ним бывало, и не разрешил мне присоединиться к нему, Бог знает, как бы все получилось.

* * *

К обеду жаркого дня середины августа наша сенокосная команда дошла до конца последнего поля и изможденная разбрелась по домам. В этом году с нами работал мужчина – молчаливый, суровый и замкнутый молодой человек, почти мальчик, который хотя и не трудился больше всех, но самим своим присутствием не давал нам возможности расслабиться. Благодаря ему мы закончили работы раньше обычного, к полудню восемнадцатого числа. Я дотащилась до дома, ощущая густой аромат из кухни Патрика и мечтая лишь о том, чтобы забраться под чистую простыню и поспать часиков двадцать, но вместо этого проследовала в ванную, стащила с себя грязный комбинезон, соскребла с кожи сцементированную потом корку пыли и сенной трухи, переоделась и, уставшая, но с чувством свободы, которое почти всегда овладевает человеком после окончания тяжелой работы, вскарабкалась на велосипед и поехала к Холмсу.

Когда я не спеша проезжала по дорожке, ведущей к его дому, до меня донеслись знакомые звуки, приглушенные каменными стенами. Музыка, но не та, которую обычно играл Холмс. Веселый танцевальный мотив. Я нажала на педали, обогнула дом и вошла через кухонную дверь. Когда я очутилась в гостиной, я едва узнала Холмса в загорелом черноволосом мужчине, прижимавшем скрипку к подбородку, покрытому двухдневной щетиной. Легкая тень опасения мелькнула на его лице и тут же сменилась улыбкой, блеснувшей золотым зубом. Но меня трудно было одурачить. После того как я отметила его первую реакцию на мое появление, я уже была начеку.

– Холмс, – начала я, – только не говорите мне, что вы собираетесь на деревенскую свадьбу.

– Привет, Рассел, – сказал он небрежно, – рад тебя видеть. Очень рад. Здорово, что пришла сюда, теперь мне не придется заниматься писаниной. Я хотел попросить тебя проследить за опытом с растениями. Всего лишь несколько дней, в этом нет ничего сложного...

– Холмс, что происходит?

Он вел себя как-то странно.

– Что происходит? Ничего не происходит. Просто мне нужно уехать на несколько дней, вот и все.

– У вас дело?

– Ох, Рассел, хватит...

– Почему вы не хотите, чтобы я знала об этом? Только не надо нести мне всякую чушь о государственной тайне.

– Но это именно государственная тайна. Я не могу тебе рассказать. Может быть, позже. Но мне в самом деле нужно, чтобы ты...

– Следила за вашими растениями, Холмс, – раздраженно подхватила я, – только не надо мне говорить о важности этого опыта.

– Рассел! – произнес он с обидой в голосе. – Я оставляю вам свои растения только потому, что меня попросил человек, которому я не мог отказать.

– Холмс, – в моем голосе зазвучали предостерегающие нотки, – вы говорите с Рассел, а не с Уотсоном и не с миссис Хадсон. Я нисколько не боюсь вас. Мне хотелось бы знать, почему вы намереваетесь улизнуть, ничего мне не сказав.

– "Улизнуть"! Рассел, я так рад, что ты здесь.

– Холмс, я не слепая. Вы уже полностью собрались, только туфли еще не надели, а в углу комнаты стоит уложенная сумка. Повторяю – что происходит?

– Рассел, мне очень жаль, но я не могу взять тебя с собой.

– Почему нет, Холмс? – Я разозлилась всерьез. Он тоже.

– Потому что, черт возьми, это может быть опасно!

Я стояла, глядя на него широко открытыми глазами, и, когда вновь услышала свой голос, с удивлением отметила, что он звучал спокойно и ровно.

– Дорогой мой Холмс, предположим, что вы не говорили мне всего этого. Я выйду в ваш сад, чтобы немного погулять, повосхищаться цветами – минут этак на десять. А когда вернусь, мы начнем наш разговор сначала.

Я вышла из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь, и отправилась пообщаться с Уиллом и двумя котами. Вскоре до меня вновь донеслись звуки скрипки. На этот раз это была классическая мелодия. Десять минут спустя я вернулась через ту же дверь.

– Добрый день, Холмс. Хорошо выглядите в этом наряде. Правда, на вашем месте я бы не надевала оранжевый галстук к рубашке красного цвета – впрочем, в этом есть определенная оригинальность. Итак, куда мы направляемся?

Холмс взглянул на меня из-под полуопущенных век. Я кротко стояла в дверях, скрестив руки. Наконец он фыркнул и бросил скрипку в футляр.

– Ну, хорошо, Рассел. Может, я и сумасшедший, но мы попытаемся. Слышала что-нибудь о похищении у Симпсонов? Ты следишь за газетами?

– Последний раз видела их несколько дней назад. Потом я помогала Патрику с сеном.

– Ясно. Взгляни на это, пока я схожу наверх.

Он вручил мне пачку вырезок из «Таймс» и исчез в лаборатории.

Я разложила их по датам. Первая, датированная десятым августа, представляла собой маленькую заметку с последней страницы. В ней сообщалось, что американский сенатор Джонатан Симпсон собирается провести отпуск с семьей – с женой и шестилетней дочерью – в Уэльсе.

Статья, появившаяся через три дня, занимала центральное место на первой странице. Ее огромный заголовок гласил:

ПОХИЩЕНА ДОЧЬ СЕНАТОРА. ТРЕБУЮТ БОЛЬШОЙ ВЫКУП

В статье речь шла о том, что Симпсоны получили аккуратно отпечатанную записку с сообщением, что их дочь украдена и что у главы семейства есть неделя на то, чтобы найти двадцать тысяч фунтов. Там также говорилось, что если он обратится в полицию, ребенок умрет. Статья не объясняла, как информация проникла в газеты или как Симпсон должен избегать полиции при том, что все это известно прессе. В одном из последних номеров газеты были помещены фотографии несчастных родителей.

Я поднялась в лабораторию, где возился Холмс, и, прислонившись к косяку, спросила:

– Кто позвонил вам?

– Миссис Симпсон.

– Вы не очень-то довольны.

– Как я могу быть довольным? Уэльс утопает в грязи, след недельной давности, никаких отпечатков, никто никого не видел, родители в истерике, и, поскольку никто не знает, что делать, они решили вытащить старого Холмса. Старый Холмс – чудотворец. – Он уныло уставился на свой оцарапанный палец, и я обмотала его пластырем. – Читая чепуху Уотсона, человек может подумать, что у меня никогда не бывало промахов и ошибок, которые мучают меня и мешают спать по ночам. Рассел, я знаю подобные дела, я знаю, как они начинаются, и все эти признаки налицо. Это дело попахивает провалом, и мне бы очень не хотелось быть где-нибудь неподалеку от Уэльса, когда найдут тело ребенка.

– В таком случае откажитесь от дела.

– Не могу. Всегда остается маленькая вероятность, что эти старые глаза что-нибудь разглядят. – Он засмеялся. – Вот вам пример фразы для записок Уотсона: Шерлок Холмс верит в удачу. Теперь, Рассел, сиди смирно, а я тем временем наложу эту мерзость тебе на лицо.

Масса, которую он вытряхнул из мензурки, была черной и гадкой на вид, тепловатой и скользкой наощупь. Он покрыл ею все мое лицо, включая нос и уши. Я терпела и сидела тихо.

– Будем изображать цыган. Сначала доедем до Кардиффа, где встретимся с Симпсонами и возьмем повозку, после чего двинем дальше, на север. Я собирался нанять возчика, но, поскольку ты работала в команде Патрика, полагаю, и сама неплохо справишься. Не думаю, что в Оксфорде ты научилась чему-нибудь полезному, например предсказывать судьбу.

– Этажом ниже меня живет девушка, которая замечательно гадает на картах Таро. Полагаю, что смогу воспроизвести ее жаргон. К тому же я могу жонглировать.

– Где-то в буфете была колода карт. Да сиди же спокойно. Я известил Скотланд-Ярд, что буду в Кардиффе завтра.

– По-моему, в записке говорилось, что срок – одна неделя. Что же вы собираетесь предпринять за два дня?

– Записка – это всего лишь предупреждение, чтобы родители не втягивали в дело полицию. Никто не принимает подобные заявления всерьез, тем более сами похитители. У нас есть время до первого сентября. Сенатор Симпсон пытается найти деньги, но это его разорит, – заметил он и добавил: – Сенатор, даже такой могущественный, как Симпсон, – не всегда богатый человек.

– Итак, едем в Уэльс. Вы думаете, ребенок там?

– Местность довольно глухая, никто не слышал звука проезжавшего автомобиля после наступления темноты, а полиция перекрыла все дороги к шести утра. Посты на дорогах стоят до сих пор, но и Скотланд-Ярд, и полиция Уэльса, и американцы – все думают, что она в Лондоне. Пока они занимаются там, мы свободны в наших действиях здесь. Да, я думаю, она все еще в Уэльсе, более того, мне кажется, что она находится в радиусе не более двадцати миль от того места, где ее похитили. Я же сказал – сиди спокойно! – зарычал он. Я не могла видеть его лица, потому что он был занят моим ухом.

– Какое хладнокровие, – вздохнула я, не имея в виду ребенка.

– Да, хладнокровие и осторожность: записка отстукана на обыкновенной дешевой бумаге, вложена в простой конверт, печаталась на самой заурядной машинке, которой года три-четыре, а отправлена она была из Лондона. Никаких отпечатков пальцев. Орфография, подбор слов и пунктуация просто ужасны. Расположение текста на листе обычное; человек, который печатал, оставлял одинаковые отступы в начале каждого абзаца, а давление на клавиши свидетельствует о том, что он знаком с основами машинописи. Если не обращать внимания на напускную неграмотность, то в целом записка чистая.

– Напускная неграмотность?

– Напускная, – ответил он. – За всем этим стоит ум, Рассел, холодный и расчетливый, это не какой-нибудь там необразованный деревенщина. – Отвращение к преступлению вообще, которое читалось в его лице и голосе, постепенно уступало место жажде расследования. Я ничего не сказала, и он продолжил свое занятие, покрывая мне руки по локоть этой гадостью. – Поэтому мы не будем рисковать. В то же время с их стороны мы едва ли можем рассчитывать на оплошности. Мы не прекратим наш маскарад, пока это будет возможным, а начнется он, как только мы покинем этот дом. Не знаю, сможешь ли ты выдержать так долго. Если нет, лучше скажи сейчас, поскольку малейшая оплошность может стоить ребенку жизни. Не говоря уже о политических сложностях, которые возникнут, если мы позволим важному и влиятельному политическому деятелю потерять ребенка на нашей земле. – Его голос был почти мягким, но, взглянув в его глаза, я едва не дрогнула. Это была уже не игра в Ратнакара Санжи, где величайшим наказанием могло быть исключение из университета; здесь мы рисковали жизнью ребенка. А может, и своими собственными жизнями. Ничего не стоило отказаться от участия в этом деле, но я решила: если не сейчас, тогда когда же? Если бы я тогда отказалась, где еще мне довелось бы увидеть в действии невообразимое сочетание случая и отваги? Я сглотнула слюну. Он повернулся и поставил мензурку на стол.

– Готово, – констатировал он, – кажется, неплохо. А теперь сходи в ванную и покрась волосы вот этим.

Я взяла у него пузырек с черной краской, прошла по коридору до ванной комнаты, и спустя некоторое время на меня из зеркала смотрела женщина с волосами цвета воронова крыла и кожей оттенка кофе с молоком, одетая во множество разноцветных юбок, шалей из сундуков Холмса и увешанная золотыми и просто блестящими побрякушками.

Я одела очки, чтобы изучить свое отражение получше, но, взглянув в зеркало, решила, что мои обычные очки не подходят к новому имиджу, и я заменила их на другие, в золотой оправе и со слегка окрашенными стеклами. Отступив на шаг, я попыталась улыбнуться обольстительной улыбкой, но не выдержала и расхохоталась.

– К счастью, сегодня у миссис Хадсон выходной, – промолвил Холмс, когда я, кружась, влетела в гостиную, – садись, посмотрим, как ты можешь управляться с этими картами.

Мы вышли с наступлением темноты, чтобы успеть на последний поезд, уходящий на восток. Предварительно я позвонила тете, поставив ее в известность, что я отправляюсь со своей подругой леди Вероникой в Беркшир, поскольку у нее недавно умерла бабушка и ей была необходима помощь друзей. Я повесила трубку, как только она разразилась бурей протестов и угроз. По моем возвращении она была вне себя от злобы, но зато не стала усложнять дела звонками в полицию по поводу пропавшей племянницы.

Высадившись из омнибуса на станции, мы подхватили наши многочисленные свертки и устремились к кассе. Я сняла очки и убрала их в карман, но даже полуслепая я не могла ошибиться в том, что кассиру не доставило удовольствия наше появление.

– Да, сэр, – холодно произнес он.

– Первый класс до Бристоля, – объявил Холмс.

– Первый класс? Извините, вряд ли это вам подойдет. Может, лучше второй?

– Не-а, лучше первый. Сегодня день рождения моей дочки, и она хочет первый.

Кассир взглянул на меня, и я смущенно улыбнулась. Это, казалось, немного смягчило его.

– Ну, хорошо, может, подыщем вам что-нибудь. Но вам придется сидеть в своем купе. Не ходите по вагону и не тревожьте пассажиров.

Холмс выпрямился и мрачно взглянул на него.

– Если они не будут беспокоить нас, мы тоже не будем. Сколько с нас?

Кассир пристыженно отвел глаза. Мы живописно вскарабкались на поезд с нашими сумками и свертками, и до конца поездки купе было в нашем распоряжении. Я вытащила материалы по делу, которые Холмс вручил мне для изучения, но усталость от долгой и напряженной работы под палящим солнцем дала о себе знать. Холмс разбудил меня уже в Бристоле, где мы сняли два номера в скромном отеле возле вокзала и проспали до утра.

Оставшаяся часть поездки до Кардиффа была не столь комфортабельной, как ее начало, и когда Холмс помог мне слезть с поезда, мои отекшие ноги подогнулись под тяжестью сумок. Когда я смогла идти, он нагнулся ко мне и негромко произнес:

– Теперь, Рассел, мы посмотрим, на что ты способна. Встреча с Симпсонами назначена на двенадцать в кабинете старшего инспектора Коннора. Мысль о том, чтобы попасть туда через главный вход, не очень хороша, поэтому нужно, чтобы нас арестовали. Только аккуратно, Рассел.

Он подхватил две самые маленькие сумки и поспешил вперед, оставив меня с другими четырьмя. Я последовала за ним к выходу мимо констебля, наблюдавшего за толпой и, конечно, за нами. У двери образовалась давка, и Холмс внезапно резко остановился, чтобы не налететь на ребенка. Я врезалась в него и уронила сверток, и не успела я его поднять, как множество ног принялись пинать мой багаж, и прежде всего ноги, обутые в живописные цыганские ботинки.

Продираясь сквозь локти и плечи, я бросилась за свертком и, когда наконец догнала его и нагнулась, чтобы подобрать, что-то налетело на меня сзади и отбросило к стене, где я запуталась в куче юбок и сумок. Голос над моей головой прорычал:

– А, черт возьми, ты что, не в состоянии удержать сумки? Мне надо было взять твоего брата, он хоть стоять может нормально. – Тяжелая рука схватила меня за плечо и встряхнула так, что я отлетела в сторону и оказалась среди элегантно одетых молодых людей. Руки в перчатках подхватили меня, и движение в дверях прекратилось вообще.

– Чертова девчонка, да ты еще хуже своей матери, бросаешься в объятия незнакомых мужчин. А ну-ка иди сюда и собери свое барахло, – проорал он, выдернул меня из рук моих спасителей и швырнул к сумкам. Слезы выступили у меня на глазах после удара о стенку. Несколько робких голосов раздалось в мою защиту, но никто даже не пошевелился, чтобы остановить моего «папашу».

– Но, пап, они всего лишь хотели мне помочь...

Я увидела его стремительно приближавшуюся руку и попыталась увернуться, но не успела. Опять отлетев к стене, я вскрикнула, когда его нога ударила по чемодану, стоявшему рядом со мной.

Наконец раздался полицейский свисток.

– Эй, вы, прекратите это, – закричал уэльский блюститель порядка. – Какой позор, вы же бьете ребенка!

– Она не ребенок, и ей в самый раз врезать хорошенько, научить уму-разуму.

– Ну уж нет, – возразил он и схватил Холмса за поднятую руку, – мы этого не допустим. Отведем вас обоих в участок, может, это умерит ваш пыл. – Он посмотрел на меня внимательнее и повернулся к молодым людям. – Потрудитесь, джентльмены, проверить свои карманы, а вдруг что пропало?

К моему счастью, все у всех оказалось на месте. Мы оба набросились с крикливыми оскорблениями на констебля, и он быстро запихал нас в полицейский фургон и увез. В фургоне мы ни разу не взглянули друг на друга. Я случайно чихнула и не смогла сдержать улыбку, которая так и лезла мне на физиономию.

В участке констебль грубо схватил Холмса за скованные наручниками руки и увел. Я осталась с другим, более молодым полицейским, который не знал, как ему держаться со мной, ибо никак не мог решить – то ли я была невинной жертвой, то ли еще большей негодяйкой, нежели мой отец. Потребовалось много времени и сил, прежде чем я сумела убедить его в том, что это было недоразумением и что мне необходимо срочно поговорить со старшим инспектором Коннором. В конце концов я оказалась перед дверью, где на медной табличке было написано его имя. Дама с тонкими губами прошипела мне, чтобы я оставалась на месте, и отправилась поговорить с секретаршей. Та бросила на меня уничтожающий взгляд, но меня это не волновало. Я была здесь, а часы показывали всего лишь двадцать минут первого.

Однако, к моему ужасу, секретарша решила проявить характер. Она покачала головой и ткнула рукой в сторону закрытой двери, видимо, не собираясь пропустить меня к человеку, который сидел в кабинете. Тогда я вытащила из вместительного кармана ручку и листок бумаги и, немного подумав, написала на нем имя ребенка, судьба которого привела сюда нас с Холмсом. Я сложила его втрое и протянула секретарше.

– Сожалею, мисс, – сказала я, – но я не стала бы беспокоить старшего инспектора, не будь уверена, что он захочет меня увидеть. Будьте добры, просто отдайте ему вот это. Если и тогда он меня не примет, я спокойно уберусь отсюда.

Она недоверчиво взглянула на сложенную записку, но, похоже, моя настойчивость и высокий стиль речи все же возымели действие, потому что она взяла записку и отнесла за дверь. Голоса там сразу же затихли, затем послышался ее извиняющийся голос, и через секунду я оказалась перед остолбеневшим от моего вида человеком средних лет с редеющими рыжими волосами, одетым в плохо сидящий на нем твидовый костюм.

– Тысяча чертей, – вскричал он, – послушайте, мисс, вы зря сюда пришли, потому что здесь вы едва ли...

Я прервала поток его речи всего двумя словами.

– Шерлок Холмс, – произнесла я.

Он дернул головой, как будто я дала ему пощечину. Отступив на шаг, он вперил в меня внимательный взгляд, и мне стало забавно видеть его в таком замешательстве. Он сузил глаза.

– А как вы узнали о... – Он остановился, взглянул на удивленную секретаршу, вернулся, чтобы закрыть за ней дверь, после чего провел меня в меньший, более скромный кабинет. Прикрыв дверь, инспектор повернулся ко мне.

– Объясните, что вы имели в виду? – велел он.

– С удовольствием, – с улыбкой повиновалась я. – Не будете возражать, если я присяду?

Он впервые посмотрел на меня другими глазами, пораженный оксфордским произношением цыганки, и я отметила эффект, который произвело на него это несоответствие речи и внешности. Жестом указав на стул, он отвел взгляд. Я села и стала ждать. Он тоже сел.

– Благодарю вас, – сказала я, – в одной из ваших камер сидит один джентльмен – мой «папаша». Это и есть Шерлок Холмс. Видите ли, он не хотел, чтобы кто-то узнал о том, что он прибыл сюда по делу Симпсонов, поэтому мы предпочли прибыть на встречу через заднюю дверь. Ваши люди были очень вежливы и предупредительны, – поспешила я заверить его, несколько кривя душой.

– Боже мой, – выдохнул он. – Шерлок Холмс в камере?! Дональдсон! – Дверь позади меня отворилась. – Приведи ко мне цыгана, которого вы арестовали сегодня на вокзале. Лично доставь его.

Воцарилась тяжелая тишина. Потом Коннор ненадолго отлучился к двум американцам, которые ждали в соседнем кабинете. В течение нескольких минут до меня доносились их голоса. Затем я услышала, как он отдал распоряжение секретарше:

– Мы будем пить чай, мисс Картер, с бисквитами. Симпсонам отнесите тоже. А нам сюда три чашки, слышите? Да, три.

Он вернулся ко мне, осторожно опустился в кресло напротив и сцепил пальцы над столом.

– М-да, – начал он, – забавно получается. Почему мне не сообщили... что его будет сопровождать еще кто-то?

– Он сам не знал об этом до вчерашнего дня. Меня зовут Мэри Рассел. Я буду помогать ему в этом деле.

Его рот открылся, но появление Дональдсона и Холмса предотвратило все дальнейшие расспросы. Холмс по-прежнему был в наручниках, но глаза его искрились весельем. Ему явно нравилось эта ситуация, несмотря на то, что на щеке его темнел свежий синяк, а губа с левой стороны опухла. Коннор ошеломленно уставился на него.

– Дональдсон, что это значит? Что случилось с его лицом? И снимите с него эти чертовы наручники! Холмс перебил его:

– Все в порядке. Они выполняли свою работу.

Коннор внимательно посмотрел на Холмса, потом перевел взгляд на сержанта.

– Мистер Дональдсон, спуститесь в камеры и скажите вашим людям с большими кулаками, что я больше не потерплю подобных вещей. Мне плевать на то, что они думают об этом. Повторяю: такого больше не будет. Это очень плохо, Дональдсон, я расстроен, идите.

Как только сержант вышел, появилась мисс Картер с подносом, на котором стояли три чашки и тарелка с бисквитами; она делала вид, что не обращает на нас внимания, но все же постреливала в нашу сторону любопытными глазками. Очевидно, люди вроде нас не были частыми гостями у Коннора.

Наконец дверь за ней закрылась, и Холмс занял стул возле меня.

– Е ы как раз вовремя, Рассел. Надеюсь, я не причинил тебе вреда?

– Всего-то пара царапин. К счастью, вы не разбили мне очки. А сами-то как?

– Я уже сказал, что все в порядке. Старший инспектор Коннор, я полагаю, вы уже познакомились с Мэри Рассел?

– Да, она... представилась. Как ваша помощница. Мистер Холмс, а это так уж необходимо?

В вопросе не было ничего предосудительного, но когда я увидела, как Холмс, не отвечая, молча смотрел на него, я вспыхнула с головы до ног. И встала.

– Холмс, я полагаю, вам лучше самому заняться этим делом. Я вернусь домой и...

– Ты сядешь.

Я повиновалась, не глядя на старшего инспектора.

– Старший инспектор, мисс Рассел – действительно моя помощница. Как в этом деле, так и в других. – Это было все, что он сказал, и этого оказалось вполне достаточно. Коннор откинулся в своем кресле, прочистил горло и бросил на меня извиняющийся взгляд, считая ненужным добавлять что-либо еще.

– Помощница. Хорошо.

– Совершенно верно. Ее присутствие не должно ни в коей мере стеснять вас. Симпсоны здесь?

– В соседнем кабинете. Я подумал, нам хорошо бы поговорить сначала без них.

– Правильно. А сразу после встречи мы исчезнем из города. Я настаиваю на том, чтобы в округе остались только посты на дорогах, а все ваши люди ушли, как я уже говорил.

– Как вы сказали, – кивнул Коннор, хотя по тону его голоса я поняла, что лишь приказ сверху заставляет его подчиняться указаниям Холмса, что его вовсе не радует.

Холмс взглянул на него, затем также откинулся на спинку стула и, поправив поношенную жилетку, улыбнулся своей тонкой улыбкой.

– Думаю, нам надо прояснить некоторые вещи, старший инспектор. Я согласился заняться этим делом только при условии, что моя команда будет иметь приоритет на этом маленьком клочке уэльской земли. Если угодно, можете считать это требованием. Кроме того, я заявляю, что мисс Рассел является здесь моим представителем и в мое отсутствие ее требования и пожелания должны выполняться неукоснительно. Итак, старший инспектор, договорились?

– Но, мистер Холмс, – начал Коннор, – я не думаю, что...

– Молодой человек, вам достаточно сказать «да» или «нет». Если вы согласитесь, мы будем разговаривать с Симпсонами и начнем поиски. Если же ответите «нет», тогда можете отдать мисс Рассел ее сумки, а я отдам вам взамен все материалы по этому делу. Решение за вами. Лично я был бы рад вернуться к своим опытам и своей кровати. Ну, так что же?

Холодные серые глаза встретились с ярко-голубыми глазами инспектора, и через пару секунд голубые сдались.

– У меня нет выбора, не так ли? Я думаю, эта женщина попросту оторвет мне голову. – Он встал из-за стола, и мы последовали за ним в соседний кабинет.

На аристократических лицах двоих людей, которых мы там увидели, можно было прочесть странную смесь ужаса, изнеможения, отчаяния и безропотной готовности подчиниться судьбе. У обоих были серые, до нельзя усталые лица. Мужчина не встал, когда мы вошли, а лишь взглянул мимо нас на Коннора. Чай на столе был нетронутым.

– Миссис Симпсон, сенатор, разрешите представить вам мистера Шерлока Холмса и его помощницу мисс Мэри Рассел.

Сенатор отшатнулся, подобно ближайшему родственнику умершего, пораженному в разгар похорон неуместной шуткой, и Холмс быстро произнес:

– Прошу прощения за мой несколько необычный наряд. Ради безопасности вашей дочери я решил, что лучше нам будет зайти в участок не через центральный вход, а через задний и в таком вот виде. Могу вас уверить, что и внешний вид мисс Рассел – такая же маскировка, как и мой золотой зуб.

Симпсон все понял и, встав, пожал Холмсу руку. Миссис Симпсон была, похоже, безразлична к нашему облику. С того момента, как Коннор произнес имя Холмса, она ни на минуту не отрывала глаз от его лица. Подобно утопающему, у которого появилась надежда на спасение. Холмс пододвинул стул и сел, я села сбоку, а Коннор на свое место за рабочим столом.

– Теперь, – оживленно заговорил Холмс, – к делу. Я читал ваши показания, видел фотографии, пробежал глазами показания свидетелей. Мне нет необходимости вновь задавать вам те же вопросы. Я расскажу вам, как сам себе представляю случившееся, а если что-нибудь пропущу, вы меня поправите.

Он начал пересказывать информацию, которую почерпнул из материалов по делу и газет: решение отдохнуть в горах Уэльса, поселившись в палатке, путешествие поездом до Кардиффа и автомобилем дальше в глубь страны, два дня в мире и спокойствии и пробуждение утром третьего дня, когда обнаружилось, что ребенок исчез.

– Я ничего не пропустил? – Американцы посмотрели друг на друга и покачали головами. – Очень хорошо, у меня только два вопроса. Во-первых, почему вы приехали именно сюда?

– Боюсь, что это я... настояла, – сказала миссис Симпсон. Ее руки дрожали, сжимая шелковый платочек. – Джонни не отдыхал по-настоящему два года, даже выходных почти не было, и я ему заявила, что если он не возьмет отпуск, то мы с Джесси соберемся и уедем к моим родителям. – Ее голос срывался, и Холмс, как всегда в подобных ситуациях полный искреннего сочувствия, подсел к ней поближе и взял за руку, чтобы заставить посмотреть ему в глаза.

– Послушайте меня, миссис Симпсон. Это не было случайностью, – сказал он, – ваша дочь была похищена вовсе не потому, что случайно оказалась на уэльских холмах в неподходящее время. Я знаю похитителей. Если бы ее не похитили здесь, в Уэльсе, то это произошло бы во время прогулки с няней в парке, она могла исчезнуть из собственной спальни. Это было намеренное, тщательно спланированное преступление. В этом нет вашей вины.

Она, конечно же, разрыдалась, и пришлось налить ей немного бренди, чтобы успокоить.

– Но почему вы решили приехать сюда? – настаивал Холмс. – Насколько заблаговременно была спланирована эта поездка и кто был в курсе?

Ответил сам сенатор:

– Мы хотели уехать подальше от цивилизации. Лондон – я не буду придерживаться дипломатического этикета, – Лондон – ужасное место: воздух тяжелый, ночью никогда не увидишь звезд, шум страшный, да еще эти бомбежки. Уэльс казался нам идеальным местом для отдыха. Я взял недельный отпуск, а планировать его мы начали еще в конце мая.

– Вам никто не предлагал выбрать именно это место для поездки?

– Кажется, нет. Семья моей жены происходит из Абериствита, так что мы в общем знаем эту местность. Она гориста, как Колорадо, где я вырос, но настоящих гор там нет, поэтому мы и сочли ее идеальной для отдыха в палатке. Несколько дней никаких нагрузок, ведь Джесси была... Джесси, она такая маленькая. Просто отдых.

– А приготовления – снаряжение, транспорт, вы ведь отправились из Кардиффа на автомобиле, не так ли? И вы распорядились, чтобы он вернулся за вами через пять дней. Кто занимался всем этим?

– Мой личный секретарь. Он англичанин. Мне кажется, его брат посоветовал, где взять палатку, но вам лучше спросить об этом у него самого.

– У меня есть вся информация, мистер Холмс, – отозвался из-за стола Коннор, – я представлю ее вам.

– Благодарю вас, старший инспектор. А теперь, сенатор, перейдем к тому последнему дню. Вы погуляли, купили сосисок и хлеба в деревне, приготовили и съели их в пять часов. После ужина вы оставались в палатке и читали, потому что пошел дождь. К одиннадцати заснули, а проснувшись, обнаружили, что ваша дочь исчезла.

– Но она не ушла! – вмешалась миссис Симпсон. – Джессика не выходила из палатки одна. Она боится темноты и не выйдет даже к лошадям. Я знаю, что ей очень нравились эти дикие пони, что бродили вокруг, но она ни за что не пошла бы за ними – кто угодно, только не моя Джесси.

Холмс разглядывал ее искаженное страданием лицо.

– Тогда я перехожу ко второму вопросу. Как вы себя чувствовали, проснувшись утром?

– Как мы себя чувствовали? – Сенатор недоуменно взглянул на Холмса, и на мгновение вопрос показался нелепым и мне. – Как, черт побери, по-вашему мы должны были себя чувствовать? Проснуться утром и на найти и следа своей дочери?

Холмс остановил его движением руки.

– Это не то, что я имел в виду. Естественно, вы были охвачены паникой и смятением, но я спросил о вашем физическом состоянии. Так как же вы себя чувствовали?

– Совершенно нормально, но точно не помню. – Он взглянул на жену.

– Я помню. Я чувствовала себя плохо. Голова была тяжелой. Но воздух на улице был необыкновенно свежим, казалось, будто вдыхаешь шампанское. – Она посмотрела на Холмса; – Мы были под воздействием снотворного?

– Может быть. Инспектор, что вы сделали с сосисками?

– Разумеется, мы подвергли их исследованию. В двух оставшихся ничего не обнаружили. Пожилые супруги, владеющие магазином, где были куплены продукты, вполне безобидны.

В течение получаса Холмс продолжал расспрашивать инспектора и Симпсонов, но безрезультатно. Никаких таинственных врагов, никаких незнакомцев, замеченных за день до того, деньги для выкупа были получены из Америки, от отца мистера Симпсона. Когда расспросы подошли к концу, сенатор был смертельно бледен, а его жену начало трясти. Холмс поблагодарил их:

– Мне очень жаль, что пришлось подвергнуть вас этой процедуре. Но никто не знает, какая именно незаметная деталь может оказаться важной для расследования. Рассел, у тебя есть какие-нибудь вопросы?

– Только один, о самом ребенке. Как, вы думаете, миссис Симпсон, она переносит все это? Какова ее реакция на то, что ее оторвали от родителей, скорее всего, совершенно незнакомые люди? – Я боялась, что мой вопрос добьет ее, но, как ни странно, этого не случилось. Она выпрямилась и впервые взглянула на меня.

– Джессика – очень замкнутый и в то же время уверенный в себе ребенок. Она умна и не склонна поддаваться панике. По правде говоря, при условии хорошего содержания она, возможно, будет переживать меньше, чем ее мать. – Призрачная улыбка промелькнула на ее лице. Больше вопросов у меня не было.

Коннор проводил чету Симпсонов и вернулся с толстой папкой.

– Здесь полный отчет, все, что мы нашли, копии отпечатков, протоколы допросов местных жителей. Я думаю, вам лучше взять все с собой, чтобы не задерживаться здесь.

– Да, я хочу отправиться как можно быстрее. Где найти фургон?

– Северная окраина города, на дороге к Кэрфилли. Конюшнями владеет Гвилхем Эндрюс. Его нельзя назвать другом полиции, и я не рискнул бы повернуться к нему спиной в критической ситуации, но он – то, что вам нужно. Вас довезти на машине?

– Нет, не думаю, что это подойдет для пары цыган. Кроме того, вам необходимо поговорить с мисс Картер и сержантом Дональдсоном. Будет не очень здорово, если все управление узнает, что сенатор Симпсон целый час беседовал с парой арестованных цыган. Будем считать, что вы просто отпустили нас, сделав предупреждение. Вы знаете, где нас искать, и если захотите со мной поговорить, пусть один из ваших констеблей задержит меня. Но пусть сделает это поаккуратнее. Обещаю, что больше не буду бить свою дочь на вокзалах.

Коннор натянуто улыбнулся. Вероятно, по мнению старшего инспектора, его служебное положение не располагало к юмору.

Мы встали. Коннор также поднялся, затем после секундного колебания, обошел вокруг стола и протянул Холмсу руку.

– Прошу прощения, мистер Холмс, за не очень теплый прием в этом здании. Я недавно на этом месте, но это я не в оправдание, просто объясняю. – Холмс пожал протянутую руку.

– У вас хорошие подчиненные, мистер Коннор. Они молоды, но под вашим чутким руководством быстро повзрослеют.

– Они повзрослеют, мистер Холмс. А теперь разрешите пожелать вас счастливого пути и удачной охоты, если можно так выразиться. И вам, мисс Рассел.

Вскоре мы уже шли по улице, направляясь к окраине города, где располагались конюшни Эндрюса. Холмс оставил меня в конторе и отправился на поиски хозяина. Пока я стояла, немного пожонглировала, так как читать что-то было бесполезно, и вскоре услышала голоса. Появился неприятный грузный человек, за ним плелся Холмс, от которого сильно пахло виски. Эндрюс уставился на меня, но Холмс отвлек его внимание, помахав перед его носом деньгами.

– Ну, что ж, мистер Эндрюс, значит, мы договорились. Спасибо вам за то, что вы придержали для меня фургон моего брата. Вот то, что с меня причитается. Пошли, Мэри, фургон во дворе.

– Минуточку, мистер Тодд, здесь не хватает шиллинга.

– О Бог ты мой, прошу прощения, должно быть, я его потерял. – Трясущимися руками Холмс отсчитал еще несколько монет. – Теперь в расчете. Бери сумки, девчонка, – проворчал он.

– Да, папуля. – Я кротко последовала за ним через грязный двор к цыганскому фургону, стоявшему в стороне. Косматая лошадь-тяжеловоз стояла в оглоблях. Закинув вещи, я обошла фургон, чтобы разобраться с упряжкой. Обнаружив, что она отличается от упряжки для сельскохозяйственных работ, я все же отметила некоторое сходство и быстро освоилась. Я лихо вскарабкалась на деревянное сиденье рядом с Холмсом, и тот вручил мне вожжи. Его лицо не выражало абсолютно ничего. Я повернулась и увидела, что на нас смотрят. Взяв вожжи в руку, я стеганула свободным концом по широкой спине передо мной. Лошадь послушно тронулась, и мы отправились по дороге на север, на поиски Джессики Симпсон.

 

Глава 6

Ребенок, похищенный из постели

На самой окраине города Холмс заставил меня остановиться.

– Боюсь, нам необходимо тщательно проверить это сооружение, – сказал он, – потому что, похоже, у нас скоро отвалится колесо. А это будет не к чему. Распряги лошадь, осмотри ее хорошенько. Уверен, ты обнаружишь потертости. Надеюсь, ты знаешь, что с ними делать. Мазь у меня в сумке.

Он исчез под фургоном, и пока я распрягала и чистила измученную лошадь, он подтягивал болты и смазывал оси. Когда я наконец снова запрягла лошадь и поискала глазами Холмса, то увидела его длинные ноги, торчавшие из-под фургона.

– Вам помочь? – спросила я.

– Зачем нам два механика? Я уже почти закончил. – Прошла минута. Я молчала, а он кряхтел там внизу.

– Холмс, я должна спросить вас кое о чем.

– Не сейчас, Рассел.

– Мне нужно знать. Мое присутствие... Оно вас тяготит?

– Не мели чепухи.

– Скажите, Холмс... Коннор почти обвинил вас... меня... мне просто нужно знать, причиняю ли я какое-нибудь неудобство своим присутствием.

– Дорогая моя Рассел, тебе не надо утешать себя мыслью, что если уж ты уговорила меня взять тебя на эту чудесную прогулку, то я не в силах от тебя отказаться. К моему большому... О черт! Дай мне, пожалуйста, кусок ветоши. Спасибо. К моему большому удивлению, Рассел, ты оказалась весьма компетентной помощницей, и я бы даже сказал – ценной. Для меня это большое облегчение. Дай мне большой гаечный ключ. – Его ноги пролезли еще дальше под фургон. – Коннор – дурак. То, что думают он и ему подобные, меня совершенно не интересует, да и тебя, похоже, это мало волнует. Ты ничего не можешь поделать с тем, что ты женщина, но я тоже должен быть полным идиотом, чтобы только из-за этого обстоятельства не признавать твоих талантов.

– Кажется, я понимаю.

– А потом, – добавил Холмс, понизив голос, – что тебе стесняться такого известного старого холостяка, как я.

На это мне было нечего ответить. Через несколько минут Холмс, грязный как рудокоп, выполз из-под фургона, привел себя в порядок, насколько это было возможно, и мы двинулись дальше.

Мы не спеша ехали на север в нашем пестром, на редкость неудобном фургоне, при этом в горку или когда уставали от тряски на неудобных деревянных сиденьях – шли пешком. Холмс беспрестанно вышучивал, поддразнивал меня, прохаживаясь насчет моей новой роли, критикуя мою походку и речь, пополняя мою лексику типичными словечками и оборотами уэльских сельских жителей. Если бы не постоянная тревога за жизнь ребенка, висевшую на волоске, прогулка наша была бы просто очаровательной.

Мы шли и ехали, ехали и шли через Гламорган, Гвент и затем Повис, после чего взяли западнее к поросшим папоротником зеленым холмам Брекон-Биконс. Мы проезжали мимо пасущихся овец, мимо ферм, обнесенных деревянными изгородями, поселков и деревушек. Пастухи с недоверием поглядывали на нас, в то время как их тощие черные собаки, лежавшие на земле с высунутыми языками и готовые сорваться с места в любой момент, не обращали на нас никакого внимания. Деревенские дети бежали за нами с пронзительными криками, а потом долго стояли, засунув пальцы в рот и переминаясь с одной грязной ноги на другую, и с любопытством разглядывали наше красно-зелено-золотое великолепие.

Иногда мы ненадолго останавливались и давали детям представление. Я жонглировала, доставала разноцветные платочки из их карманов и монетки из грязных ушей, а когда появлялись их матери, гадала им, потом из ближайшего трактирчика выходил Холмс, вытирая рукой рот, и доставал свою скрипку. Я предсказывала судьбу по линиям и глубоким бороздам на натруженных руках, шептала всякую чушь о сомнительных знакомствах, о благополучии, ожидающем их в будущем, сулила родителям здоровых детей и счастливую старость. Вечерами, когда приходили мужчины, женщины заметно беспокоились, косясь на меня ревнивым взглядом, но когда мой папаша начинал рассказывать что-то занимательное, они прощали мне и внимание, и заигрывание своих мужей.

На второй день мы миновали полицейский кордон, и нас предупредили, что мы въезжаем в охраняемую зону. На третий день мы достигли места, где останавливались Симпсоны, после чего проехали еще милю и остановились сами. Я приготовила чай и, судя по репликам Холмса относительно нашего ужина, поняла, что немного преуспела в кулинарном искусстве.

Когда сковородки наконец были чисты, мы зажгли керосиновую лампу и, укрывшись в фургоне, вновь пересмотрели все бумаги, которые дал нам Коннор: фотографии, машинописные записки похитителей, протоколы бесед с родителями и свидетелями, сделанная в ателье глянцевая фотография Джессики, улыбающейся во весь рот, в котором не хватало зуба. Каждая бумажка и все они вместе взятые выявляли катастрофическую нехватку солидных улик, а между тем похитители нередко, получив свой выкуп, возвращали взамен мертвое тело, труп, который не сможет уже ничего рассказать.

Холмс выкурил три трубки и молча залез на свою верхнюю койку. Я закрыла папку на улыбающейся детской мордашке и, потушив лампу, тоже улеглась. Я долго не могла заснуть и бездумно лежала в темноте, даже когда дыхание наверху стало ритмичным. Наконец, к исходу короткой летней ночи, я погрузилась в тяжелый сон, обернувшийся в конце концов часто посещавшим меня кошмаром, он снова и снова заставлял меня терзаться чувством страха, одиночества и вины. Это была какая-то жуткая, расплывчатая нереальность, вышедшая из глубин моего подсознания и преследовавшая меня уже много ночей. Но на этот раз, не успев достигнуть апогея, она была оборвана резким голосом, и я вновь оказалась в цыганском фургоне.

– Рассел? Рассел? Что с тобой?

Я села.

– Нет. Да. Все в порядке, Холмс. – Я попыталась успокоиться. – Извините, что разбудила вас. Это был дурной сон. Наверное, из-за беспокойства за ребенка. Иногда такое бывает. Не стоит волноваться.

Он подошел к маленькому столику, зажег спичку и поднес к свече. Я отвернулась.

– Тебе нужно что-нибудь? Может, выпить? Чего-нибудь горячего?

Его забота тронула меня.

– Нет! Не надо, Холмс, спасибо. Все сейчас пройдет. Ложитесь.

Он стоял спиной к свету, и я почувствовала, что он смотрит на меня. Я поспешно потянулась за очками и курткой.

– Выйду подышать свежим воздухом. Ложитесь, – повторила я и выскочила из фургона.

Через двадцать минут я наконец замедлила шаг, а еще через десять остановилась и присела на какую-то темную груду, оказавшуюся развалинами каменной ограды. В небе можно было видеть яркие звезды – редкость для этого дождливого уголка дождливой страны, а в воздухе пахло сеном, травой и лошадьми. Я глубоко вдохнула ночную прохладу и вспомнила слова миссис Симпсон, сравнившей его с шампанским. Интересно, могла ли Джессика насладиться этим.

Кошмар ушел. Кошмары и тягостные воспоминания – все это началось после гибели родителей. Сегодня ночью, благодаря разбудившему меня Холмсу, жуткое действие сна не было таким сильным. Спустя час, порядком продрогнув, я с первыми проблесками восхода вернулась в постель и уснула.

Утром никто из нас не обмолвился о событиях прошедшей ночи. Я сварила на завтрак кашу, которой миссис Хадсон не стала бы кормить даже цыплят. Позавтракав, мы отправились обходным путем к покинутому лагерю Симпсонов, прихватив в собой лопату.

Там никого не оказалось. Обвисшая палатка все так же стояла на прежнем месте, а неподалеку от входа на темном кострище валялась пара забытых кастрюль, в которых миссис Симпсон готовила еду. Все в лагере пропахло старой, мокрой золой и напоминало детскую игрушку, брошенную под дождем. Я содрогнулась от этой мысли.

Заглянув в палатку, я увидела смятые постели, сумки с одеждой. Все было брошено в спешке и, по полицейским законам, оставалось пока нетронутым. Холмс обошел вокруг палатки, осматривая залитую дождем землю.

– Сколько у нас времени? – спросила я.

– Коннор распорядился, чтобы констебль, охраняющий это место, был отозван до девяти часов. Так что – чуть меньше двух часов. О!

Услышав это восклицание, я опустила полог входа и поспешила обогнуть палатку, чтобы увидеть цыгана склонившимся с мощным увеличительным стеклом к парусине. Внимательно осмотрев ее, он извлек из кармана вечное перо и попробовал просунуть его в палатку. Я зашла внутрь и, отодвинув постель, увидела то, что обнаружил Холмс: маленькую дырочку в шве, которая была сделана каким-то острым режущим предметом.

– Вы так и предполагали? – спросила я.

– А ты? – Я хотела состроить ему рожу через парусину, но передумала: вдруг догадается.

– Трубка для сонного газа?

– Правильно, Мэри, – сказал он, и вечное перо исчезло.

Я встала, уткнувшись головой в мокрый и мягкий потолок, и посмотрела в угол, где спала Джессика Симпсон. По словам родителей, единственными вещами, пропавшими из ее рюкзака, были туфли. Ни свитер, ни чулки, ни даже ее любимая кукла. Всего лишь туфли.

Кукла по-прежнему была здесь. Она валялась между сбитых постелей. Я подняла ее, разгладила смятую одежду и убрала шелковистые волосы с широких ярко раскрашенных глаз. Кукла улыбалась.

– Почему ты не расскажешь нам, что здесь произошло той ночью, а? – спросила я у нее. – Это сэкономило бы много времени.

– О чем это ты? – донесся приглушенный голос Холмса.

– Да нет, это я так. А что если мы заберем куклу с собой? Вряд ли на этот счет будут серьезные возражения.

– Не думаю. Они оставили здесь эти вещи специально для того, чтобы мы смогли посмотреть. Здесь все было заранее сфотографировано.

Я опустила куклу в карман юбки, еще раз окинула все взглядом и вышла. Холмс стоял спиной к палатке, упершись кулаками в бока, и задумчиво смотрел на долину.

– Обозреваете окрестности? – спросила я.

– Если бы ты, Рассел, похитила ребенка, как бы ты увезла его?

Я прикусила губу, подумала немного и взглянула на холмы.

– Лично я воспользовалась бы автомобилем, но никто из местных не слышал звука мотора той ночью. Если же идти пешком, то нести ребенка весом почти в пятьдесят фунтов непросто даже для здорового мужчины. – Я бросила взгляд на землю, усеянную множеством следов. – Конечно. Лошади. Никто не обратил внимания на еще несколько пар следов. Они приехали сюда верхом, не так ли?

– Это действительно печально, когда современная девушка, попав в деревню, начинает думать об автомобилях. Долго думаешь, Мэри. Это же очевидно. Теология оказывает губительное влияние на мыслительные способности, этого я и боялся.

Я махнула рукой.

– Да брось, папаша, это не моя вина.

– Ладно уж. Итак, куда?

– Не к дороге. Слишком много шансов быть увиденными.

– Значит, вниз по долине и на холмы? – заключил он.

– Жаль, нам не удалось побывать здесь неделю назад, могли бы кое-что увидеть.

– Если были лошади...

– Я бы объехала ближайшую деревню вдоль по холму, – закончила я.

– У нас остался час до возвращения стражей порядка. Давай еще поищем, может, что и найдем. Я поднимусь на холм, а ты осмотришь его подножие.

Мы разошлись и в течение сорока пяти минут обследовали землю вокруг палатки, но так ничего и не нашли. У меня уже разболелись и спина и шея, когда мы достигли крайних точек поиска и повернули к середине. Что-то привлекло мой взгляд, но это был просто скол камня, на который наступило копыто. Я пошла было дальше, но повернулась, чтобы еще раз взглянуть. Могло ли неподкованное копыто оставить на камне след? Мне подумалось, что вряд ли.

– Хол... ой, папаша! – позвала я.

Он повернул голову и быстро направился ко мне с лопатой на плече. Пока дошел до меня, слегка запыхался. Я показала ему свое открытие, и он наклонился с лупой, чтобы получше разглядеть.

– Хорошая работа. Теперь посмотрим, насколько далеко это продвинет нас на пути к разгадке. – И мы двинулись в том направлении, куда вели нас следы копыт, и через час были за пределами круга поиска полиции.

Я и Холмс заметили белое пятно одновременно. Это был маленький носовой платок, втоптанный в грязь. Холмс поднял его и расправил за кончики. В углу была пометка «Дж.»

– Интересно, случайность ли это? – поинтересовалась я. – Могла ли она намеренно его бросить? Может ли шестилетняя девочка вообще додуматься до этого? Мне кажется, что нет.

Мы продолжили поиски, и через несколько минут моя уверенность была поколеблена, поскольку на ветке куста висела узкая голубая лента.

– Это Джесси. Это ее ленточка для волос.

Мы прошли еще немного, но больше не обнаружили никаких следов. Далее тропинка разветвлялась: одна ее часть вела вверх через холм, а другая спускалась вниз к деревьям. Мы остановились в нерешительности, глядя на две тропинки, но не увидели больше ни лент, ни каких-либо других сигналов.

– Я пойду по верхней тропинке.

– Подождите. Вам не кажется, что земля возле тех деревьев истоптана?

Мы спустились вниз и действительно увидели множество следов какой-то бурной деятельности. Холмс осторожно обошел это место, затем быстро наклонился и поднял что-то невидимое для меня. Затем он продолжил свое тщательное исследование, подобрал еще какой-то предмет и наконец разрешил мне приблизиться.

– Она соскочила с лошади, – сказал он, ощупывая землю, – она была босиком. Они хоть и взяли ее туфли, но не позаботились о том, чтобы их надеть. Руки у нее были развязаны. Здесь, – указал он пальцем на землю. – Видишь эти параллельные линии? Это пальцы ее ног. А здесь линии подлиннее? Это пальцы рук. Она встала с земли, опершись на руки после прыжка с лошади, и бросилась к кустам. – Холмс показывал мне все следы, я их различала, несмотря на недавно прошедший дождь. Он поднялся и пошел в том направлении, куда они вели. – Девочка добежала до этого места, и здесь ее поймали, схватив за ночную рубашку, от которой оторвалась пуговица. – Он протянул мне предмет, который подобрал раньше. – И за волосы, которые, конечно же, были распущены, потому что она сняла ленту. – Он показал мне несколько волосков.

– Боже мой, – простонала я, – надеюсь, они не причинили ей вреда, когда поймали.

– На земле нет никаких доказательств, свидетельствующих об этом, равно как и об обратном, – протянул Холмс в раздумье. – А кстати, что у нас было с луной двенадцатого августа?

Я была абсолютно уверена, что луна была здесь ни при чем, но, немного подумав, все же ответила:

– Она была полной на три четверти, и дождь прекратился. Джесси, вероятно, могла видеть достаточно хорошо, чтобы понять, где тропинка разветвляется, и поэтому пыталась оставить след. Во всяком случае, мы теперь знаем ее путь. Наша мисс Симпсон еще совсем ребенок. Но не думаю, что нам удастся обнаружить новые следы.

– Да, это маловероятно, но все же убедимся в этом до конца.

Мы прошли по лошадиным следам, но больше не встретили отпечатков подкованных копыт. В следующем распадке мы остановились.

– Мэри, девочка моя, пора обратно в фургон. Позавтракаем, и цыгане начнут свое представление.

Вернувшись к фургону, мы очутились в компании высокого констебля с мрачным выражением лица.

– Что это вы двое делаете здесь? – спросил он.

– Делаем? Мы здесь ночевали, и кажется, это очевидно, – ответил Холмс и прошел мимо него, чтобы положить лопату на место.

– А куда вы уходили на все утро?

– Мы искали трюфели.

– Что?

– Трюфели. Маленькие такие грибы, которые очень дорого стоят в магазинах. Богатые лорды и леди очень их любят. А встречаются они часто в горах.

– Трюфели, ну что ж, хорошо, но в таком случае вам бы понадобились свиньи, не лопаты.

– Свиньи ни к чему, если у вас есть особый дар. Моя дочка, она умеет находить трюфели.

– Скажете тоже. – Он с недоверием посмотрел на меня, и я застенчиво ему улыбнулась.

– Ну, и нашла ли ваша дочь, с этим ее даром, хоть один трюфель?

– Нет, сегодня нет.

– Ну ладно. Вам не мешало бы убраться отсюда. В течение часа.

– Может, позволите нам сперва пообедать, – угрюмо проворчал Холмс, хотя время было еще вовсе не обеденное.

– Хорошо, пообедайте. Но через два часа чтоб духу вашего здесь не было, не то окажетесь в камере. Два часа.

Он скрылся за горкой, а я села и с облегчением захихикала.

– Трюфели! Во имя всего святого ответьте, разве в Уэльсе есть трюфели?

– Полагаю, что да. Посмотри, что бы нам поесть, пока я покопаюсь в картах.

Топографические карты Холмса были довольно крупного масштаба. Он отодвинул стол и, достав из небольшого шкафчика несколько карт, расстелил их на полу. Я вручила ему бутерброд и бутылку пива.

– Вот наш маршрут, – указал он. – Покинутый лагерь вот здесь, а след уводит нас вот сюда вдоль этой контурной линии. – Кончик коричневого пальца скользнул вдоль линии холма, затем перенесся на другую карту и остановился на развилке дороги. – А отсюда куда? Она должна быть спрятана до рассвета. В доме или в автомобиле, фургоне, повозке...

– Но не... под землей?

– Думаю, что нет. Если бы они хотели ее убить, то, несомненно, сделали бы это, когда она пыталась убежать. Зачем им дальше рисковать. А я не видел никаких следов крови в том месте.

– Холмс! – воскликнула я в отчаянии.

– В чем дело, Рассел?

– Ни в чем. Вы просто говорили это так... бессердечно.

– А что ты думаешь о хирурге, который содрогается при мысли о боли, которую должен причинить пациенту? Я полагал, ты давно уже поняла это, Рассел. Позволяя эмоциям вмешиваться в расследование, мы лишь мешаем руке хирурга. А теперь, зная то, что ребенок был похищен не раньше полуночи, что к пяти часам уже светло, что у похитителей не было автомобиля, – мы сильно сужаем круг наших поисков, – сказал он и очертил на карте полукруг с центром в развилке дороги, где след пропадал. – В этом районе нас должен интересовать достаточно большой населенный пункт, где есть телефон и где тот факт, что кто-то выписывает лондонскую «Таймс», не сильно бросается в глаза.

– Понятно, – кивнула я.

Он достал еще несколько карт большего масштаба и соединил их вместе, после чего мы оба склонились над линиями дорог, тропинок, речушек и домов. Я задумчиво стряхнула с карты пыль и произнесла:

– В этом направлении есть только четыре маленькие деревни. Пять, если считать самую отдаленную, но чтобы доехать до нее засветло, им пришлось бы передвигаться очень быстро. Все деревни расположены достаточно близко от дороги и, вполне вероятно, имеют телефонную связь. Вот эти две вроде шире разбросаны, чем другие, здесь вероятность найти несколько частных особняков намного больше. Но вряд ли нам удастся осмотреть их за один день.

– Конечно, нет.

– Но у нас считанные дни до истечения срока выкупа.

– Знаю, – бросил Холмс с раздражением, – запрягай лошадь.

Когда констебль вернулся, нас уже не было, но до деревни мы добрались только затемно. Холмс пошел в трактирчик, который располагался в подвале какого-то дома, в то время как я распрягала и чистила лошадь, пытаясь одновременно сконцентрироваться на разговоре с детьми, которые появились сразу же, как только мы приехали. Я заметила, что в разговоре с незнакомцем среди детей всегда находится один ребенок, который определенно является лидером по отношению к остальным. На этот раз роль лидера досталась очень грязной девчонке лет десяти. Остальные лишь вставляли отдельные реплики и замечания. Я не обращала на них внимания, пытаясь выяснить для себя главное.

– А вы цыганка?

– А как ты думаешь? – спросила я.

– Мой папа говорит, что да.

– Твой папа ошибается. – Гнетущая тишина воцарилась в ответ на это заявление. Но минуту спустя девочка продолжала:

– Если вы не цыганка, тогда кто же?

– Ну, мы называем себя «рома».

– Рома? Но ведь это глупо! Они ходили с копьями и давно умерли.

– Это римляне. А мы – рома. Хотите угостить лошадку? – Маленький мальчик протянул руку за овсом. – А в вашей деревушке можно где-нибудь поужинать?

Детвора посовещалась и вынесла свое решение:

– Мэдди, беги домой и спроси у своей мамы. Давай побыстрее.

Крохотная девчонка, разрываясь между желанием остаться и гордостью порученным ей заданием, не спеша прошла вниз по дороге и исчезла в трактирчике.

– А что, у вас нет сковородки? – спросило меня существо крохотного роста и неопределенного пола.

– Я не люблю готовить, – сказала я с важностью. Вновь воцарилась тишина, еще более тяжелая, чем в первый раз, и я поняла, что сказала лишнее. – А телефон у вас есть? – спросила я у малыша.

– Телефон?

– Ну да, телефон, знаешь, такая штука, которую берешь в руку и говоришь в нее, а другой человек за много миль от тебя все слышит? Уже слишком темно, и я не вижу здесь проводов.

По изумленным лицам я поняла, что это была не та деревня. Один ребенок встрепенулся.

– Мой папа звонил один раз, когда Гран умер и нужно было сообщить об этом брату в Кэрфилли.

– А куда он ходил звонить?

Он выразительно пожал плечами.

– А зачем вам телефон?

– Чтобы позвонить своему биржевому маклеру. – И прежде чем они успели меня спросить, что это такое, я продолжила: – А у вас здесь много бывает незнакомцев?

– О да, много. Вот совсем недавно проезжала машина с англичанами, и она останавливалась здесь. Они выпили у мамы Мэдди и поехали дальше.

– Просто проезжающие не в счет, – заметила я, – я имею в виду тех, кто приезжает, ест, Пьет, живет здесь. Здесь немного бывает таких, правда?

Судя по их лицам, они едва ли могли предложить мне хоть мало-мальски подходящую группу незнакомцев. Я вздохнула. Может быть, завтра. А пока...

– Ладно, мы пока здесь, но задержимся ненадолго. Хотите сгоняйте домой и скажите остальным, что будет представление. Целый час. А если моему папаше слишком понравится местное пиво, – добавила я, – еще и погадаю. Ну, живо.

Ужин был хорошим и вкусным, а выручка от представления очень скромной. Наутро, еще до рассвета, мы двинулись дальше.

В следующей деревне были телефонные провода, но она состояла всего лишь из нескольких разбросанных строений. Ни мой малолетний информатор, ни завсегдатаи трактирчика не могли припомнить, чтобы здесь недавно были незнакомцы. Мы двинулись дальше после полудня, не останавливаясь на представление.

Очередной населенный пункт вселил в нас надежду. Телефонная линия, много домов и даже кое-какие сведения в ответ на мой вопрос о незнакомцах. Сердце мое затрепетало. Однако спустя некоторое время выяснилось, что к незнакомцам там отнесли двух английских леди, которые переехали сюда жить еще шесть лет назад.

Чтобы добраться до других деревень, нам пришлось вернуться немного назад по дороге, и ближе к закату я почувствовала, что смертельно устала от твердого деревянного сиденья и постоянной тряски. Мы зажгли фонарь и, спустившись на землю, пошли пешком, ведя лошадь под уздцы. Я тихо сказала Холмсу:

– А могли похитители быть местными? Я знаю, скорее всего, это приезжие, ну а вдруг?

– Местные крестьяне похитили дочь американского сенатора, использовав сонный газ, после чего написали письмо с требованием о выкупе в «Таймс», – насмешливо произнес он. – Пораскинь мозгами, данными тебе Богом, Мэри. Местные почти наверняка были вовлечены во все это, но не они одни.

Мы вошли в четвертую деревню, где впервые нас не встретила ватага ребятишек.

– Полагаю, уже слишком поздно для малышей, – пробормотал Холмс и с отвращением взглянул на маленький трактир. – Возьму красного вина поприличней, – вздохнул он и отправился выполнять свою постылую обязанность.

Я остановила лошадь, нашла и разогрела банку бобов над маленькой горелкой в фургоне. Холмс отсутствовал очень долго, и я уже начала подумывать о том, чтобы ложиться спать, когда послышался его громкий голос:

– ...Моя скрипка, где моя скрипка? Сейчас я сыграю вам танцевальную мелодию, самую веселую, какую вы когда-нибудь слышали.

Я вскочила, сон моментально улетучился. Дверь фургона распахнулась, и внутрь ввалился мой старикан-папаша. Он споткнулся на узких ступеньках и с размаху плюхнулся прямо мне на колени.

– А, дорогая моя крошка, – громко продолжал он, пытаясь подняться, – ты не знаешь, куда я дел свою скрипку? – Он наконец поднялся и протянул руку за скрипкой, лежавшей на полке. При этом он наклонился ко мне и зашептал в ухо. – На цыпочках, Рассел: двухэтажный белый дом в полумиле к северу, одно дерево перед фасадом, одно сзади. Его сняли в конце июня, живут там пять человек, шестой, вероятно, приходит и уходит. Черт подери! – рявкнул он. – Я же велел тебе сменить струну. – Вновь наклонившись, он продолжал: – Я немного пошумлю перед домом. А ты его обойди, только ради Бога осторожно, и попытайся разглядеть все, что сможешь, не подходя слишком близко. Возьми с собой револьвер, но воспользуйся им только для того, чтобы в случае необходимости спасти свою жизнь. Остерегайся охраны или собак. Если тебя заметят – все пропало. Справишься?

– Думаю, да, только...

– Мэри, дорогая, – заорал он пьяным голосом, – вижу, ты чертовски устала. Ложись спать и меня не жди.

– Но, папаша, а ужин?..

– Нет уж, Мэри, не буду я портить это чудесное пиво какой-то там жратвой. Давай, Мэри, двигай в страну снов.

Он вывалился из фургона, громко хлопнув дверью. Его скрипка сразу же ожила, а я стала собираться. Натянув брюки, я прихватила моток шелковой веревки, маленький бинокль, карманный электрический фонарик размером с карандаш и револьвер. Окинув последним взглядом фургон, я увидела тряпичную куклу. Повинуясь какому-то странному импульсу, я запихнула ее в карман на счастье, и тихо выскользнула на улицу. Миновав трактир, я устремилась к большому квадратному дому, стоявшему особняком в стороне от дороги.

Подойдя к нему поближе, я нырнула в кусты и притаилась в них, разглядывая дом в бинокль. В окнах нижнего этажа за тонкими, но плотными занавесками горел свет. Ничего не было видно, только вроде бы из углового помещения доносились голоса. С фасада окна в верхнем этаже были темными.

За десять минут моего сидения в засаде единственным живым существом, которое я заметила в доме, был высокий мужчина, который прошел по комнате с лампой в руке. Вблизи не было видно ни охранников, ни собак, и я пробралась поближе к флигелю, где пахло углем и парафином. Свет падал из зашторенных окон и, хотя и слабо, освещал землю. Я прождала еще десять минут, но так ничего и не заметила.

Тогда я решила обойти здание вокруг и, пройдя через сад и преодолев заборчик, оказалась с другой стороны дома. Передо мной открывался вид также и на двор.

С этой стороны в помещении наверху горел свет. Судя по расположению окон, я заключила, что там было две комнаты. Свет горел в правой. К моей радости, занавески в ней были либо порваны, либо неплотно прикрыты, потому что яркая полоса света падала на подоконник. Если бы я смогла забраться повыше, то с легкостью бы увидела то, что происходит в комнате.

Я огляделась вокруг. Где-то поблизости обязательно должна быть горка, но в темноте я могла с уверенностью сказать лишь то, что сразу за домом ее не было. Тогда я взглянула на строение рядом со мной. Шиферная крыша должна была выдержать мой вес, а с нее мне было бы видно все. Я взяла ящик, днище которого было проломлено, но стенки казались довольно крепкими, и, встав на него, залезла наверх. Едва я очутилась на крохотной крыше и похвалила себя за минимум произведенного при этом шума, как задняя дверь дома настежь распахнулась и очень крупный мужчина с ужасно ярким фонарем в руке появился на ступеньках.

Холмс продолжал шуметь. Безумное желание соскочить вниз и раствориться в темноте охватило меня и тут же исчезло, оставив лишь напряжение в мускулах и желание вжаться в трещины крыши, но когда мужчина был уже на полпути, я заметила, что он хоть и шел в моем направлении, но ничего не держал в руках, равно как и на уме. Его занимало лишь посещение помещения подо мной. Но все же в течение семи минут (целой вечности), пока он не ушел обратно, я чувствовала себя сидящей на бочке с порохом и старалась не шелохнуться, чтобы шифер не дай Бог не треснул. Наконец он удалился, и я испытала огромное облегчение.

Постепенно мое сознание сделало два вывода. Во-первых, комната, из которой он вышел, была кухней и, во-вторых, что особенно важно, на его появление во дворе не последовало никакой реакции. К тому же он, как я заметила, ничего такого и не ожидал. Значит, ни собак, ни охраны.

Вероятно.

Небо было озарено светом луны, и когда я встала и выпрямилась во весь рост, то почувствовала себя слоном, попавшим на площадку для крикета. К тому же угол оказался не совсем удачным. Все, что я увидела в свой бинокль, было лишь дверным проемом в противоположной стене комнаты. Я спустилась с крыши строения, отнесла ящик обратно и остановилась, глядя на окно и размышляя.

Если охраны нет, то что мне стоит влезть на дерево прямо возле дома? Оно было развесистым, с густой кроной и крепкими ветками. Оттуда я смогла бы видеть очень многое, сама оставаясь при этом невидимой, что было бы, конечно, безопаснее, чем слоняться по двору, пока кто-нибудь меня не заметит.

Как бы то ни было, для начала мне требовалось освободиться от лишних вещей. Недалеко от дерева была разросшаяся живая изгородь, возле которой я и побросала свои юбки и ботинки, предварительно засунув куклу в задний карман брюк, а остальные вещи распихав по другим карманам. Холмс прервал свой концерт на некоторое время, и я, приложив ухо к окну кухни, убедилась, что все события, а точнее игра в карты, происходят в другом конце дома.

До нижних веток дерева было не дотянуться и не допрыгнуть, поэтому я размотала веревку с пояса (всегда носите с собой кусок веревки, это самая полезная вещь на свете) и накинула ее на ветку, что росла в сторону дома. С ее помощью я влезла по стволу наверх и вскоре была на уровне окна.

И судьба благоволила мне, потому что она была там.

Сначала я могла видеть только часть смятой постели, и сердце мое упало, но, поднявшись чуть повыше, я увидела подушку и маленькую головку с темно-каштановыми волосами, грубо заплетенными в косичку. Волосы Джессики Симпсон. Лицо Джессики Симпсон.

Половина моей задачи была выполнена: мы знали, что она здесь. Вторая половина, намного более важная, заключалась в том, чтобы найти путь, как бы ее оттуда вытащить. К несчастью, не было ни одной достаточно толстой ветки, которая росла бы вблизи ее окна. Однако дерево примыкало к другой, темной комнате. (Внезапно до меня донеслись пьяные выкрики и нестройное пение со стороны поселка – вероятно, Холмс нашел себе поклонников.) Я немного переместилась и увидела, что одна из ветвей почти касается стены здания. Прекрасно. Но что же дальше? Там в стене не было даже мало-мальски удобного выступа, который соединял бы два окна. К тому же я с трудом представляла себе Холмса, спускающегося, подобно пауку, на веревке по дымоходу. Нет, скорее всего, единственный возможный путь – через темную комнату.

Пять человек, возможно шесть. Четверо играли в карты – четыре голоса, поправилась я, и один человек был неизвестно где. Внизу? В комнате с ребенком? Или в темной комнате? Впрочем, сегодня это не так важно, но завтра, когда мы вернемся...

Именно тогда меня осенила мысль настолько безумная, что я содрогнулась, изумившись сама себе. «Это ведь не игра, Рассел, – строго наказала я себе, – делай то, что тебе велели, и возвращайся в фургон».

Но мысль сверлила меня, подобно бураву, и я, притаившись и, внимательно наблюдая за окнами широко раскрытыми глазами, не могла от нее отделаться; мой ум анализировал, взвешивал и размышлял. Что если мне, не дожидаясь Холмса, осуществить спасательную операцию?

Безумие. Взять в свои неопытные руки жизнь ребенка... Я покачала головой, как бы отгоняя назойливую муху, и устроилась поудобнее на своем наблюдательном посту. Хор голосов окреп, усилился и начал перемещаться в сторону поселка. Через минуту люди в доме его услышат... Я пододвинулась, чтобы лучше видеть освещенную комнату.

И тут навязчивая идея взбудоражила меня с новой силой. Как еще могли мы провернуть операцию, если не через темное окно, в то время как они будут отвлечены криками со стороны фасада здания. К чему нам прямая демонстрация силы? Ребенок станет заложником в еще большей степени, когда к ее головке приставят дуло пистолета. А как сам Холмс надеялся попасть к ней, если не по этим тонким веткам? Холмс, которому уже под шестьдесят и которого наверняка страшит риск поломать кости, должен будет балансировать на этой же ветке. К тому же он намного тяжелее меня. Да и при шуме возле фасада дома люди внутри непременно насторожатся.

Бред, чушь. Мне вряд ли удастся это сделать, я не смогу даже вынести ее через окно, по ветке, вниз по дереву прочь отсюда, даже если она не будет сопротивляться, а она обязательно будет. Даже рассудительный и умный ребенок может испугаться, если его вытащит из кровати странная женщина и унесет в ночь во второй раз.

Мой разум метался между двух огней, между необходимостью тщательной подготовки операции и осознанием того, что нам едва ли представится такая возможность еще раз; между необходимостью следовать указаниям Холмса и осознанием того, что наверняка это единственный наш шанс, и я молила Бога о том, чтобы Холмс чудесным образом явился передо мной и избавил меня от терзаний.

Я слышала, они пели рождественские хоралы. Каким-то образом мой папаша смог поднять всю местную пьянь, организовать ее и двинуть шествие под аккомпанемент сумасшедшей скрипки. Это был великолепный уэльский хор, распевающий рождественские хоралы на английском языке в маленькой уэльской деревушке теплой августовской ночью. Внезапно все показалось мне возможным, словно что-то меня подтолкнуло.

В полосе желтого света промелькнула тень. Я подалась вперед и увидела спину мужчины. Он был в рубашке с закатанными рукавами и в жилетке, а на голове у него красовалась кепка. Он стоял у открытой двери рядом с изголовьем кровати Джессики. Постояв немного, он высунулся в коридор (кажется, это его голос выкрикивал что-то неприличное поверх нарастающего шума), затем открыл дверь пошире и вышел.

Если бы я не увидела широкой спины, удалившейся через дверь, то никогда бы не решилась сделать это, никогда бы не двинулась к темному окну. Даже когда я зацепила шелковую веревку за более высокий сук, почти задыхаясь от принятого решения, какая-то часть меня продолжала призывать к благоразумию.

До меня донеслись громкое беспорядочное треньканье и взрыв хохота; я ступила одной ногой на оконный карниз, балансируя в треугольнике, образованном веревкой, веткой и карнизом, достала карманный нож,

(Мы бродим святочной толпой средь зелени листвы...)

раскрыла самое тонкое лезвие, вставила его между рамами и скорее почувствовала, чем услышала, легкий щелчок. Окно приоткрылось, я застыла в ожидании, но изнутри не последовало никакой реакции на мои действия. Тогда я открыла окно полностью и, проскользнув внутрь помещения, ступила босой ногой на дощатый пол в готовности отразить атаку, однако никто на меня не набросился; комната была пуста, и, вздохнув с облегчением, я устремилась к

(Любовь и радость ждут тебя...) двери. Коридор и лестница были пусты, только снизу доносились голоса. Дверь в освещенную комнату была приоткрыта. Я вытащила куклу из кармана брюк и ступила в ужасно светлый проход.

(Возрадуйся и с нами будь, Господь благословит...)

– Джессика! – прошептала я. – Не пугайся. Кое-кто хочет увидеть тебя. – Держа куклу перед собой, я открыла дверь шире и увидела очень серьезное для шести лет лицо. Джессика отпрянула, опершись на локти, и, изучая мою грязную, но все же ласковую физиономию, ждала.

– Джесси, твои мама и папа прислали меня за тобой. Ты же хочешь домой? Нам нужно идти прямо сейчас, а то эти люди нас остановят.

– Я не могу, – прошептала она.

Боже мой, что же на этот раз?

– Почему?

Не говоря ничего, она села и откинула покрывало с ног, обнаружив металлическую цепь, один конец которой был прикреплен к ее ноге, а другой к ножке кровати.

– Я пыталась убежать, и они надели на меня вот это.

Разгул на улице приближался к апогею. До меня доносились какой-то треск, звон разбитого стекла, яростные крики и последовавший за всем этим пьяный смех. Скоро они вернутся, и нам до этого нужно исчезнуть. Что ж, придется слегка пошуметь.

– Минутку, дорогая. Подержи куклу.

Ее руки обхватили любимую игрушку, а я наклонилась осмотреть цепь. Прочная и новая, она была прикреплена одним концом с маленьким обручем к ее щиколотке висячим замком, а другим к ножке кровати – болтом размером с мой мизинец. Кровать была дешевой, но деревянные ножки добрых трех дюймов толщины казались очень прочными. Мне виделся только один выход, и оставалось надеяться, что я не переломаю себе ноги.

Я забралась на угол кровати, перенесла вес своего тела на левую ногу, потом, подняв правую, нанесла сокрушительный, подобный взрыву удар. Удар был сделан под несколько неверным углом и, как выяснилось потом, стоил мне трещины в кости. Однако это была небольшая цена, потому что у кровати осталось только три ножки. Джесси была свободна. Не обращая внимания на шум, я наклонила кровать, подхватила цепь вместе с ножкой и девочку и перекинула ее через плечо, подобно мешку с картошкой.

Ключ был в замке, и я предусмотрительно повернула его, когда выходила, и положила в карман. Едва я юркнула в темную комнату, как на лестнице послышались тяжелые шаги. Я закрыла дверь и, распахнув окно, в течение нескольких неприятных секунд балансировала на карнизе, держась за веревку и пытаясь закрыть окно. Я чуть не уронила Джесси, но она не издала ни звука, только вцепилась мне в плечо одной рукой, а другой сжала покрепче свою куклу. Наконец мне удалось закрыть окно, и я начала спускаться вниз, когда в дверь маленькой пленницы постучали. Послышались крики.

– Держись крепче, – прошептала я и, обдирая руки, буквально слетела вниз и бросилась к живой изгороди. Внезапно входная дверь распахнулась, и я только и успела сделать, что прижать ладонь к губам ребенка.

На этот раз мужчина, вышедший во двор, был вооружен массивным пистолетом. Прижав руку еще плотнее к теплому лицу девочки, я видела, как он прошелся по двору, постоял под деревом, где мы были всего лишь несколько секунд назад и посмотрел на освещенное окно.

– Она не выходила на улицу, Оуэн. Окно плотно закрыто, – прокричал он вверх. Я не услышала, что ему ответили из дома, поскольку звук голоса потонул в шуме, доносившемся со стороны дороги, но мужчина подошел на несколько футов ближе к нам и начал всматриваться в листву дерева, высоко задрав при этом голову. Мы с ребенком еле дышали, чувствуя биение сердец друг друга, но девочка не издала ни единого звука, а я в свою очередь не смела шевельнуться, опасаясь, что или цепь звякнет, или мои очки сверкнут в свете кухонного окна. Мужчина ходил по двору минуты две-три, пока голос из дома не позвал его, и тогда он зашел внутрь. Едва дверь закрылась, я подхватила ребенка, свои ботинки и побежала прямо босиком.

– Все нормально, Джессика, ты держишься молодцом, веди себя тихо, и мы скоро будем в безопасности. Эти люди впереди – они наши друзья, хотя могут и не знать этого, причем, скорее всего, так оно и есть. Нам нужно быстренько спрятаться куда-нибудь и дождаться приезда полиции, после чего ты увидишь своих родителей. Хорошо?

Я почувствовала щекой, как она кивнула. Еще я почувствовала тряпичную куклу, которая приютилась как раз между нами. Я двигалась быстро, но осторожно, сжимая в руке цепь и ножку кровати, чтобы она не гремела, и придерживаясь тени. Миновав толпу, я оглянулась и обнаружила, что меня все же заметили: из центра толпы взметнулась рука и помахала нам. Холмс нас увидел, и остальное теперь было за ним.

Я заскочила в фургон только для того, чтобы собрать одеяла и еду, после чего мы с Джессикой спрятались у подножия холма, очертания которого были смутно видны с дороги. Я провела в темноте довольно много времени, и мои глаза могли различать предметы. Мы расположились под деревом, росшим неподалеку. Я опустила девочку на землю и села рядом, оставив руку на ее плече. Наконец-то можно было перевести дух. Посидев и отдохнув немного, я устроила ее у себя на коленях и укрыла нас обеих одеялами.

Отдых, конечно, был относительным, поскольку я вся дрожала во взмокшей от пота одежде. Я представила себе лица этих людей, когда им удалось открыть дверь в комнату, и начала глупо хихикать. Джессика всхлипнула, и я подавила истерику, дважды глубоко вздохнула и прошептала ей в ухо:

– Ты теперь в безопасности, Джессика, в полной безопасности. Эти люди теперь не найдут тебя. Мы просто собираемся дождаться здесь полиции, которая заберет их, а потом приедут твои родители и увезут тебя домой. Дай я получше заверну тебя в это одеяло, чтобы ты не простыла. Есть хочешь? – Я почувствовала, как она покачала головой. – Ну ладно. А теперь давай будем сидеть тихо-тихо, как мышки. Хорошо, Джессика? Я буду с тобой, и твоя кукла теперь тоже с тобой. Кстати, меня зовут Мэри.

Она молча кивнула мне, и я укутала ее одеялами, сама же прислонилась спиной к дереву и стала ждать. Тоненькое тельце в моих руках постепенно расслабилось, и наконец, к моему удивлению, она уснула. Я слышала последние пьяные вопли возвращавшихся домой гуляк, а через полчаса мимо по дороге пронеслись несколько машин. Отдаленные крики, два выстрела, при звуке которых ребенок вздрогнул во сне, а потом восстановилась тишина. Через час я услышала звук быстрых шагов и увидела среди деревьев свет фонаря.

– Рассел?

– Я здесь, Холмс. – Я вытащила карманный фонарик из корзины с едой и мигнула ему. Он взобрался на холм и остановился, глядя на нас. Я не могла разглядеть выражения его лица.

– Холмс, мне очень жаль, но я... – начала было я, но тут Джессика проснулась от звука моего голоса и вскрикнула, увидев Холмса в свете фонаря. Я попыталась ее успокоить.

– Нет, Джесси, это друг. Он мой друг и друг твоей мамы, это он поднял весь тот шум, чтобы я смогла забрать тебя из дома. Его зовут мистер Холмс, и он не всегда выглядит так чудно.

Девочка немного успокоилась, услышав это. Я свернула одеяла, отдала их Холмсу и пошла вниз, держа ребенка на руках.

Мы принесли Джесси в фургон, зажгли свет и одели ее в одну из моих шерстяных юбок. Потом мы поужинали, и Холмс нагрел воды, после чего промыл и осмотрел мою больную ногу, туго замотал ее, а остаток воды использовал, чтобы приготовить кофе и сбрить свою запущенную щетину. Джессика настороженно следила за каждым его движением. Побрившись, он сел и показал девочке, как вынимается его золотой зуб, после чего достал из кармана свою связку отмычек и разложил их перед ней на столе, спросив, не возражает ли она, чтобы он снял цепь с ее ноги. Она отпрянула от него, прижавшись ко мне.

– Джессика, – сказала я, – никто не притронется к тебе без твоего согласия. Хочешь, я сама сниму с тебя эту цепь, только для этого тебе придется сесть на стол, у меня так ничего не выйдет с тобой на коленях.

Она не ответила. Мы подождали немного, потом Холмс пожал плечами и потянулся за отмычками. Джессика шевельнулась и медленно протянула ему ногу. Без всяких комментариев он взялся за дело, стараясь прикасаться к ней как можно меньше, и через две минуты цепь упала на пол. Девочка очень серьезно на него посмотрела, и он ответил ей таким же взглядом. После этого Джессика опять прижалась ко мне и сунула большой палец в рот.

Мы сидели, дремали и ждали, пока на дороге не послышался шум двигателя машины, которая затормозила как раз возле фургона. Из машины вышли Симпсоны, и Джесси бросилась в объятия матери, обхватив ее руками и ногами, словно не собиралась больше отпускать никогда в жизни. Мистер Симпсон обнял их обеих и повел к машине; я же обнаружила, что зрение мое помутнело, – впрочем Холмс тоже шумно шмыгнул носом.

 

Глава 7

Разговор с мисс Симпсон

Дело завершается всегда долго, тягуче и неприятно, и в своем повествовании я предпочла бы не утомлять читателя описанием последующих нескольких часов. Всю ночь мне задавали вопросы, пытались что-то от меня узнать, потом я встречалась с преступниками, не в силах скрыть при этом своего отвращения. В конце концов наступило утро, и я в полном физическом изнеможении повалилась на кровать, чтобы забыться на несколько часов, но стук кулака в дверь фургона вскоре разбудил меня. Несколько чашек черного кофе не прибавили бодрости ни моему мозгу, ни телу. Я испытала легкое облегчение, только увидев, как последние автомобили развернулись и наконец-то уехали. Я протерла усталые глаза и потрогала больную ногу, мечтая о теплой ванне, после чего обнаружила, что сил моих хватает только на то, чтобы сидеть на подножке фургона и наблюдать за пасущейся лошадью.

Просидев так больше часа, я наконец заметила Холмса, который восседал на пеньке и методично втыкал карманный нож в дерево перед собой.

– Холмс?

– Да, Рассел.

– Дела всегда заканчиваются так серо и тоскливо?

Он помолчал с минуту, потом резко поднялся, постоял немного, глядя на дорогу, ведущую к дому с платанами. Когда он взглянул на меня, на его губах была печальная улыбка.

– Не всегда. Но как правило.

– Отсюда и кокаин?

– Отсюда, как ты правильно заметила, и кокаин.

Я зашла в фургон, налила еще кофе и вышла с теплой чашкой поймать последние лучи заходящего солнца. Напиток был каким-то маслянистым, с тошнотворным запахом, и я вылила его на траву. Глядя, как кофе впитывался в землю, я отрывисто сказала то, что совсем не собиралась говорить:

– Холмс, я не думаю, что смогу спать здесь сегодня. Знаю, уже поздно, и едва мы выедем на дорогу, как нам придется останавливаться, но вы не будете сильно возражать, если мы все же отправимся сегодня, не останемся здесь на ночевку? Мне действительно кажется, что я не вынесу этого. – Мой голос немного дрогнул в конце, но, взглянув на Холмса, я увидела на его лице искреннюю и нежную улыбку.

– Мэри, девочка моя, ты прямо-таки читаешь мои мысли, я как раз собирался сказать тебе то же самое. И если ты запряжешь эту клячу в фургон, я в одну минуту соберу все вещи.

Это, конечно, заняло больше минуты, но солнце еще только вставало, когда наш фургон развернулся и двинулся в обратном направлении по дороге, которой прибыл сюда два дня назад. Я вздохнула свободнее. Через несколько миль Холмс тоже откинулся назад и глубоко вздохнул.

– Холмс? Как вы думаете, поймают ли того, кто за всем этим стоит?

– Возможно, но маловероятно. Он был очень осторожен. Его никто ни разу не видел; разумеется, сам он никогда не бывал здесь, не видел ни дома, ни дерева. Эти пятеро были наняты, им платили, но анонимно. У них не было ни адреса, ни номера телефона. Все указания похитители получали по почте. Те записки, что я видел, были отпечатаны на одной и той же машинке, которая вскоре будет лежать, если уже не лежит, на дне Темзы. Скотланд-Ярду может посчастливиться, и он отыщет след, но что-то говорит мне, что вряд ли это произойдет. Как бы то ни было, рано или поздно он опять поднимет голову, и, возможно, тогда нам удастся его увидеть. Рассел? Рассел, я тебя умоляю, не засыпай за рулем. Отдай мне поводья и иди спать. Нет уж, иди. Я управлял лошадьми, когда тебя еще и в помине не было. Иди, Мэри. – И я отправилась спать.

Проснувшись через несколько часов в тишине, я услышала, как открылась дверь фургона. Ботинки осторожно прошли по деревянному полу, зашуршала верхняя одежда, и Холмс взобрался на свою койку. Я повернулась и вновь погрузилась в сон.

Слава Богу, что мы возвращались назад так же, как и ехали туда, не спеша добираясь в своем фургоне до Кардиффа. Если бы мы воспользовались автомобилем и сразу же окунулись в дела, а потом поездом добрались до дома, то к концу путешествия я, да и Холмс тоже, были бы изнурены и измождены до крайности. А так за два дня пути мы потихоньку приходили в себя. Мы ехали и беседовали; Холмс то курил трубку, то наигрывал легкие веселые или лиричные мелодии на своей скрипке. Мы много говорили, но не о деле, которое только что раскрыли, а о посторонних вещах.

Оставив лошадь и фургон Эндрюсу, мы поймали кеб, закинули в него свои вещи и поехали в лучший отель, который знал наш водитель. Отель действительно оказался неплохим. Ванны были глубокими и теплыми, в них можно было нежиться часами. Спустя некоторое время мои волосы вновь посветлели, только кожа хранила едва заметный смуглый оттенок. Я стояла перед зеркалом и завязывала бантик на шее, когда в дверь постучали.

– Рассел?

– Входите, Холмс, я почти готова.

Он вошел, и я заметила, что его кожа также еще слегка смугловата, хотя седина вновь появилась на висках. Он сел и стал ждать, пока я расчешу свои все еще влажные волосы, и я подумала, что он, вероятно, единственный человек, который может вот так просто сидеть рядом и смотреть на меня без особой потребности в разговорах. Наконец я закончила и взяла ключ от номера.

– Пошли?

Измученные Симпсоны были на седьмом небе, как мы и ожидали. Миссис Симпсон не переставала нежно гладить дочку, словно желая еще раз убедиться в том, что она рядом. Сияющий мистер Симпсон извинился за то, что ему предстоит вскоре уехать, так как его срочно вызывают в Лондон. Между ними сидела Джессика. Мы церемонно поприветствовали друг друга. Я заметила у девочки небольшой синяк, который уже начал проходить, на левой скуле. Прежде, в темноте, я его не увидела. Я спросила у нее про куклу, на что она очень серьезно ответила, что кукла в полном порядке, поблагодарила меня и спросила не желаю ли я осмотреть ее комнату в отеле. Я извинилась перед остальными и последовала за Джессикой в коридор. (Отель, в котором остановились Симпсоны, был значительно роскошнее, чем наш.)

В номере мы присели на ее кровать и поболтали. Меня представили медвежонку, двум кроликам и щенку. Она показала мне несколько книг, и мы поговорили о литературе.

– Я могу их читать, – сообщила она мне с легкой тенью самодовольства.

– Вижу.

– Мисс Рассел, а вы могли читать, когда вам было шесть лет? – Странно, но в ее тоне не было и тени хвастовства, просто констатация факта.

– Да, думаю, что могла.

– Я так и знала, – ответила она, удовлетворенно кивнув головой, и расправила платье у куклы.

– Как зовут твою куклу?

Меня удивила ее реакция на столь простой вопрос. Руки ее застыли, она устремила взор на лицо куклы, лежавшей у нее на коленях, и закусила губу. Ее голос, когда она ответила, был очень тихим.

– Раньше ее звали Элизабет.

– Раньше? А как ее зовут теперь? – Я видела, что это было важно, но не могла понять степень важности.

– Мэри. – Она произнесла это шепотом и через несколько секунд подняла взгляд и посмотрела мне прямо в глаза. Я ее поняла.

– Мэри, да? Как меня?

– Да, мисс Рассел.

Теперь была моя очередь разглядывать свои руки. Когда я заговорила, мой голос был не очень твердым.

– Джессика, ты могла бы сделать для меня кое-что?

– Да, мисс Рассел.

Никакого колебания. Я могла попросить, чтобы она бросилась для меня из окна, и, судя по ее голосу, она не задумываясь сделала бы это. С радостью.

– Ты могла бы называть меня Мэри?

– Но мама сказала...

– Я знаю, мамы любят, чтобы у их детишек были хорошие манеры, и это действительно важно. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты называла меня просто Мэри. У меня никогда... – Что-то встало у меня в горле, и я с трудом проглотила, это что-то, вздохнула и продолжила: – У меня никогда не было сестры, Джессика. У меня был брат, но он погиб. Мои мама и папа тоже погибли, так что у меня уже давно нет семьи. Ты хотела бы быть моей сестрой, Джесси?

Обожание, которое светилось в ее глазах, – это было для меня уже слишком. Я привлекла девочку к себе, чтобы не видеть ее глазенок. Ее волосы пахли чем-то душистым и свежим. Когда я ее обняла, она заплакала, причем плач ее был мало похож на детский – казалось, плакала взрослая женщина. Я покачала ее, не говоря ничего. Через несколько минут она только всхлипывала, потом тяжело вздохнула и замолчала.

– Теперь тебе лучше?

Она кивнула, прижавшись ко мне. Я погладила ее по головке.

– Слезы для того и нужны, чтобы смывать страх и укрощать ненависть.

Как я и предполагала, мои последние слова вызвали незамедлительную реакцию. Она отстранилась и посмотрела на меня горящими глазами.

– Я ненавижу их. Мама не верит мне, но я действительно ненавижу их. Это так. Если бы у меня был пистолет, я бы убила их всех.

– Ты думаешь, что действительно смогла бы это сделать?

Она задумалась на мгновение, затем ее плечи медленно опустились.

– Наверное, нет. Но мне бы хотелось.

– Да. Они отвратительны, они причинили много зла тебе и твоим родителям. Я рада, что ты не смогла бы застрелить их, потому что не хочу, чтобы ты отправилась в тюрьму, но ты можешь их ненавидеть. Никто не имеет права делать то, что сделали они. Они похитили тебя, ударили и связали, как собачонку. Я тоже их ненавижу.

От удивления у нее открылся рот.

– Да, я ненавижу их, и знаешь за что я ненавижу их больше всего? Я ненавижу их за то, что они украли твое счастье. Ты ведь больше не доверяешь людям, не так ли? Ты уже не та, какой была еще несколько недель назад, а ведь шестилетняя девочка не должна бояться людей. – Ребенок нуждался в помощи, но было ясно, что ее родители вряд ли одобрят вмешательство психиатра. Я попробовала взять на себя часть его функций.

– Мэри?

– Да, Джессика.

– Ты спасла меня от этих людей. Ты и мистер Холмс.

– Да, мы помогли полиции вернуть тебя, – осторожно сказала я, несколько покривив душой. Мне хотелось узнать, что было у нее на сердце. И слишком долго ждать не пришлось.

– Знаешь, иногда я просыпаюсь, и мне кажется, что я все еще нахожусь в той комнате. И даже... я даже слышу, как позвякивает цепь. И еще днем, днем тоже мне иногда кажется, что я сплю и сейчас проснусь и рядом с кроватью будет сидеть один из этих людей в маске. Я знаю, что я опять с мамой и папой, но вроде бы и нет. Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросила она потерянно.

Наглядный пример «влияния острых драматичных переживаний на неокрепшую детскую психику», припомнила я кое-что из моих познаний в области психоанализа и почти автоматически взяла тон доктора, старающегося вернуть пациента к действительности правдивым анализом случившегося.

– О да, Джессика, мне знакомо это чувство. Оно мне очень и очень знакомо. Оно ведь связано со всеми остальными чувствами, не так ли? Тебе кажется, что где-то здесь есть доля и твоей вины, что если бы ты была проворнее, то смогла бы убежать. – Она уставилась на меня, как будто за моей спиной выросли крылья. – Ты даже сердишься на своих родителей за то, что они не смогли спасти тебя раньше.

Это произвело эффект прорыва плотины.

– Я почти убежала, но поскользнулась и упала, и он поймал меня, потом я решила, что они меня отпустят, если я перестану есть, но я была так голодна и к тому же не могла избавиться от цепи на ноге, а рядом всегда был кто-то из них. А дни шли и шли, и никто не приходил, и я подумала, что, может быть... вдруг мама и папа уехали в Америку и не захотели взять меня с собой. – Последние слова она произнесла шепотом.

– Ты говорила с мамой об этом?

– Я пыталась вчера, но она заплакала. Я не люблю, когда мама плачет.

– Да, – согласилась я и почувствовала вспышку ярости к женской слабости, – она была очень расстроена, но через пару дней она успокоится. Тогда попробуй еще раз или поговори с папой.

– Я попробую, – вымолвила она неуверенно. Я положила руки ей на плечи и заставила посмотреть на меня.

– Ты веришь мне, Джесси?

– Да.

– Я имею в виду, действительно ли ты мне доверяешь? Ведь взрослые часто не говорят детям правды, стараясь их успокоить, но веришь ли ты, что я сейчас тебе скажу именно правду?

– Да.

– Тогда послушай меня, Джессика Симпсон. Я знаю, ты наверняка слышала это и от других людей, но теперь ты слышишь это от меня, от твоей сестры Мэри, и это правда. Ты сделала все, что могла, и сделала это просто замечательно. Ты оставила нам носовой платок и ленту для волос, чтобы мы догадались, где тебя искать...

– Так делали Гензель и Гретель, – воскликнула она.

– Правильно, так всегда можно найти след в лесу. Ты пыталась убежать, несмотря на то, что они причинили тебе боль, а потом, когда тебя привезли туда, где ты не могла ничего сделать, ты терпеливо ждала, ты держалась молодцом и не делала ничего, что могло вызвать у них желание причинить тебе боль. Ты ждала нас. Несмотря на то, что тебе было так страшно и очень-очень одиноко. А когда пришла я, ты повела себя как очень разумный человек, ты оставалась спокойной, дала мне возможность унести тебя сквозь эти колючие ветки и за все время не издала ни звука, даже когда я придавила тебе руку, спускаясь с дерева.

– Было не очень больно.

– Ты была мужественной, разумной и терпеливой. И как ты сама заметила, это еще далеко не конец, тебе придется еще долго быть мужественной, разумной и терпеливой и ждать, чтобы злость и страх улеглись. Они непременно улягутся. («А кошмары?» – прошептало мое сознание.) Но не сразу, до конца они никогда не исчезнут. Ты веришь мне?

– Да, но я все еще очень зла на них.

– Хорошо. Будь злой. Ты имеешь право быть злой по отношению к тому, кто без всякой причины причиняет тебе боль. Но ты можешь постараться избавиться от чрезмерного страха?

– Быть злой и... счастливой? – Это сочетание, казалось, поразило ее. Она взглянула на меня, немного подумала и вскочила. – Я буду злой и счастливой.

Она выбежала из комнаты. Я последовала за ней, держа в руке куклу Мэри. Когда я вошла в гостиную, Джессика объясняла изумленной матери свою новую философию жизни. Я встретилась взглядом с Холмсом, и он поднялся. Миссис Симпсон сделала движение, словно собираясь его остановить.

– Как, мистер Холмс, разве вы не останетесь на чай? Мисс Рассел?

– К моему великому сожалению, мадам, нам необходимо посетить полицейский участок и успеть на поезд, который отправляется ровно в семь часов. Нам пора.

Джессика обвила меня руками. Я наклонилась к ней и поправила ее платьице.

– Ты умеешь писать, Джесси?

– Немножко.

– Ну ладно, может быть, мама поможет тебе как-нибудь написать мне письмо. Я буду рада получить от тебя весточку. И не забудь оставаться счастливой при своей злости. До свидания, Джесси.

– До свидания, сестрица Мэри, – прошептала она так, чтобы ее мать ничего не слышала, и захихикала.

* * *

Мы покинули смущенного старшего инспектора Коннора, который дал нам машину, чтобы мы могли успеть в Бристоле на более ранний поезд и поскорее покинули его владения. Опять в нашем распоряжении было все купе, хотя на этот раз мы выглядели менее вызывающе. Бристоль за окнами вагона сменился полями, и Холмс достал свою трубку и кисет с табаком. Между нами оставалось что-то, что нужно было прояснить.

– Холмс, вы не хотели, чтобы я занималась этим делом вместе с вами, – начала я. Он проворчал нечто утвердительное. – Сожалеете теперь об этом?

Он сразу понял, к чему я клоню. Однако даже не взглянул на меня, а лишь достал изо рта трубку, внимательно осмотрел мундштук и, прежде чем ответить, набил трубку табаком.

– Я действительно воспринял твою идею без особого энтузиазма. Признаю это. Но надеюсь, ты понимаешь, что твои способности здесь ни при чем. Я работаю один. Я всегда работал в одиночку. Даже с Уотсоном, он просто служил мне еще одной парой рук, а вовсе не был полноценным помощником. Но ты – ты совсем другое дело. Я убедился, что ты не относишься к типу людей, которые безоговорочно подчиняются прямым указаниям. Я колебался не потому, что опасался твоих промахов, боялся, что ты поставишь ногу куда-нибудь не туда, а потому, что боялся ввести тебя в заблуждение каким-нибудь указанием. Но на поверку все оказалось совсем наоборот, и ты самостоятельно завершила дело.

– Я очень сожалею, Холмс, но поскольку...

– Бога ради, Рассел, – прервал он меня нетерпеливо, – не надо извиняться. Я знаю, каковы были обстоятельства, и ты сделала абсолютно правильный выбор. Ты совершила бы большую ошибку, если бы не использовала такой шанс. Признаюсь, что я был просто ошеломлен, когда увидел тебя бегущей по дороге с ребенком на руках. Уотсон никогда бы себе такого не позволил, даже не принимая в расчет его больную ногу. Великая сила Уотсона всегда заключалась в его огромной преданности и исполнительности. Его самостоятельные действия всегда заставали меня врасплох, поэтому я никогда не поддерживал их, но тебя я допустил к этому делу, потому что рано или поздно мне пришлось бы это сделать, и ты с честью выполнила свою задачу. Правда, я не предполагал, что едва выпущу тебя из поля зрения, как ты возьмешь на себя столь опасную миссию. – Он немного помолчал и затянулся своей трубкой. Выпустив изо рта колечко дыма, он взглянул на меня, и я заметила в его глазах искорки. – Полагаю, что в подобной ситуации я поступил бы похожим образом.

В одно мгновение не менее двадцати фунтов свалились у меня с плеч, и я помолодела лет на пять. Несмотря на столь завуалированный комплимент, я была до неприличия рада и отвернулась к окну, чтобы скрыть довольную, до ушей улыбку на лице. Но постепенно мои мысли вновь вернулись к спасенной девочке и к испытанию, которое она вынесла. Холмс словно читал мои мысли.

– Что ты сказала Джесси, что она так обрадовалась? Она была совершенно другим человеком, когда мы уезжали.

– Правда? Это хорошо. – И только потому, что меня спросил об этом сам Холмс, я ответила: – Я сказала ей то, что сказал мне один человек, когда моя семья погибла. Думаю, это пойдет ей на пользу.

Я сидела и глядела на наши отражения в темнеющем окне, Холмс курил свою трубку, и до самого Сифорда никто из нас не проронил ни слова.

* * *

Холмс правильно предвидел конец дела. Преступники в Уэльсе получали хорошие деньги и указания из Лондона по почте. Все было тщательно рассчитано – и выбор дома, и покупка одежды в Кардиффе, и сборка газового ружья, и маршрут ухода от палатки, и объявление в газету, и маски (это свидетельствовало о том, что убийство, к счастью, не входило в их планы). Когда их взяли, все нити оборвались, и мы остались с пятью марионетками и сознанием того, что человек, державший в руках эти нити, ушел от правосудия.